Центры и иерархии: пространственные метафоры власти и западная политическая форма

Шестая глава называется «Нестандартные центры в поисках другой легитимности: суррогаты империи». В ней разбираются два самых существенных отклонениях от идеального типа modern state - то есть территориального, демократического, национального, суверенного государства. Первый - так называемые «современные империи», привлекающие наибольшее внимание бурно развивающейся сейчас «новой имперской истории («new imperial history»). Ретроспективный анализ показывает, впрочем, что природа этих исторических объектов была двойственной и даже противоречивой. С одной стороны, в механизмах их легитимации действительно значительную роль играли соображения преемственности, трансляции и «реновации» - причем генеральным символическим образцом для них выступал все тот же Рим. С другой стороны, субстратом «современных империй» были все же государства - и само слово «империя» в Новое время стало обозначать уже не столько не столько открытое, потенциально безграничное, универсальное политическое пространство, организованное вокруг уникального центра, сколько почти любую достаточно большую гетерогенную композицию, в силу тех или иных причин составившуюся из территориально ограниченных, замкнутых в себе политий. «Современные империи» создавались нациями; но они и сами создавали нации - и на своей периферии, и в центре. Их можно квалифицировать как попытку преодоления онтологической ограниченности государственной политической формы - в долгосрочной перспективе неуспешную. И CVS, и CIS этих политических организмов необратимо перерождались под мощным мутагенным воздействием концептов «нации» и «демократии». От ядра до периферии они транслировали, распространяли и водворяли государственную парадигму политической мысли и политического действия. Именно расширенное воспроизводство государства как генерального политического стандарта стало главным результатом деятельности «современных империй». По его достижении «современные империи» сошли со сцены. Таким образом, они представляют собой суррогаты империи, гибридные формы, порожденные модернизацией.

Другая явная аберрация «нормальной» государственной политической формы - федерализм. В работе доказывается отсутствие реальной преемственности между раннеевропейским федерализмом (швейцарским и нидерландским) и тем, что принято называть федерализмом сегодня, - и потому исследовательское внимание концентрируется на американской модели, как принято считать, в наибольшей мере выражающей федералистский дух. Этот федерализм весьма далеко отклоняется от идеального типа суверенного государства, фактически отрицая само боденовско-гоббсовское видение суверенитета и противополагая интегральной фигуре суверена дифференцированную множественность принципиально несуверенных властных инстанций, взаимодействие которых носит преимущественно вынужденный и нередко конфликтный характер. Прояснить происхождение этой разновидности западной политической формы позволяет ее соотнесение с имперской моделью. Собственно, оба проанализированных в этой главе случая раннеевропейского федерализма можно назвать нисходящими от империи, своего рода эпифеноменами ее ослабления и распада. Американский же федерализм от них отличается тем, что к империи восходит (как Римская империя выросла из Римско-Италийской федерации). США, как видно и из американской политической теории, и из американской политической практики, представляют собой дробное, гетерогенное и притом ориентированное на практически беспредельное распространение политическое сообщество, легитимация которого носит ярко выраженный сакральный характер, а миссия выражается через апелляцию к абсолютным и универсальным ценностям (причем феномен «гражданской религии» позволил сохранить такое самовосприятие и в секулярную эпоху). Федеративное устройство этого сообщества является одним из его парадигматических оснований (ср. предпринятый Д.Элазаром анализ т.н. «федеральной теологии»). Американский федерализм утверждает иную, альтернативную суверенному государству, открытую и расширяющуюся политическую форму. Образ империи вполне узнаваем, и некоторая ее атипичность, выразившаяся прежде всего в наличии в ней, вместо единого консолидированного центра, системы соположенных, но не соподчиненных институциональных субцентров, ориентированных на общий ценностный центр, отнюдь не должна его затемнять.

Наконец, в седьмой главе - «Центр утраченный и обретенный: empire comes back?» - рассматриваются обстоятельства и возможные последствия наблюдаемого сейчас перехода американского имперского проекта из латентной фазы в открытую. Есть убедительные основания для того, чтобы именно таким образом интерпретировать политическое измерение процесса глобализации, столь широкого дискутируемого в общественных науках. Ведь глобализация подрывает притязания суверенных (государственных) центров на роль верховной властной инстанции, поскольку они теперь вступают в очевидное противоречие с непосредственно наблюдаемой реальностью. Территориальная ограниченность - конститутивный признак государства: его центр, в отличие от центра империи, создается, достигает полного могущества и способен действовать только в выгороженном, замкнутом пространстве, как физическом, так и социальном. Стирание границ приводит к тому, что властный потенциал центра истощается; упразднение их упраздняет и государство. Одновременно деабсолютизируются и CVS современных государств, их претензии быть «последней» общностью, венчающей и замыкающей на себя все иные формы коллективной лояльности (мировые войны сделали убеждение в необходимости положить моральные пределы произволу государств если не аксиоматическим, то, по крайней мере, весьма распространенным; уже около века с переменным успехом, но в целом неуклонно продолжается разработка его нормативного и институционального обеспечения). Все это - эффекты фундаментального противоречия, заключенного в присвоении локальным центром универсальной и абсолютной значимости. Трансцендирование государства не сумело сделать его достаточно трансцендентным.

Промежуточным этапом на пути к современному положению вещей стала биполярная структура, сложившаяся после Второй мировой войны, когда, по сути, весь мир стал функционировать как периферия двух невиданных по своей мощи центров. Крах этого зыбкого равновесия и довершил выход американского имперского проекта из латентной фазы. Американская империя стала глобальной империей Запада. Трудно не видеть, что облик современного мира соответствует основным компонентам идеального типа империи, описанным во второй главе. Могущество Запада носит глобальный характер и все меньше считается с государственными границами и суверенитетами. Культурная, социальная и т.д. неоднородность сохраняется, но в сочетании с дозированной унификацией в сферах, считающихся критически важными для системной стабильности. Задача перевода глобальных нормативов на языки локальных культур, их гармонизации с местной традицией и надзора за их соблюдением возложена на элиты отдельных стран, более или менее плотно интегрированные в состав глобального истеблишмента. Наконец, экспансия Запада носит едва ли не в первую очередь ценностный характер, причем транслируемые им ценности трактуются как универсальные и предлагаются к принятию без дискуссии по существу.

Хотя центром этой империи является, безусловно, Америка, сама империя к Америке несводима, как несводима была Римская империя к городу Риму и даже к Италии. Знаменитая фраза «Мы все - американцы», принадлежащая главному редактору «Le Monde» Ж.-М.Коломбани, означает, по сути, открытое принятие «имперского гражданства» - и аналогичные примеры умножаются. Что же до суверенных государств (споры о глубине и возможных исходах неоспоримо наблюдаемого сегодня кризиса государства не ослабевают), то они, конечно, не исчезают, как не исчезает персональный компьютер, включаясь в сеть. Но они утрачивают суверенитет в собственном значении слова и превращаются в структурные элементы надстраивающегося над ними имперского миропорядка.

Однако успех проекта «империи Запада» совершенно не гарантирован. Хотя эта империя сегодня не имеет перед собой онтологически равных противников и реалистичных альтернатив (хотя бы потому, что такая альтернатива должна была бы быть совсем не только политической, но и ценностной, культурной, технологической и даже бытовой), главным источником угрозы для нее является проблематичность ее же собственного ценностного потенциала (а вовсе не острота разногласий внутри имперского ядра, то есть между США и Европой - недопустимость ее преувеличения получает в тексте работы специальную аргументацию). Имперское строительство требует предельно напряженной мотивации, которую может дать лишь возведение посюсторонней политической активности к ценностям, не подлежащим критической деконструкции и не становящимся элементом рационального расчета выгод и издержек. Между тем последовательная девальвация ценностей такого рода, запущенная все тем же процессом секуляризации, превратилась в едва ли не генеральную установку западной мысли, a priori подозревающей любую веру в тоталитарных поползновениях; эта же установка, судя по всему, господствует и в массовом сознании Запада. Обеспечить в подобных условиях достаточную интенсивность экзистенциального переживания имперской миссии (без чего все военно-технические, финансовые и т.п. преимущества империи окажутся малополезными) затруднительно. Именно проблема ценностной конкурентоспособности империи Запада будет, как представляется, главенствовать в глобальной повестке дня ближайшего времени (в частности, такой ее подвариант, как принципы различения «свой-чужой» и допустимые способы обращения с «чужими»), причем уже сейчас можно прогнозировать, что решаться она будет все более жесткими методами.

Далее следует «Заключение», в основу которого положен следующий тезис: согласие с предложенным и обоснованным видением длинных эволюционных трендов западной политической формы и, соответственно, с квалификацией ее актуального состояния как имперского никоим образом не предрешает какого-либо ценностного выбора - как известно, подобный выбор совершается за пределами научного знания, по своей природе ценностно нейтрального. Но можно рационально обосновать, что в некоторых ситуациях уклонение от ценностного выбора, производимого уже не в рамках политической науки, а в рамках ответственного политического поведения, делается особенно затруднительным. Общий вывод работы состоит в том, что нынешняя ситуация именно такова - позитивное или негативное отношение к «империи Запада» станет и уже становится основным и общеобязательным параметром политической самоидентификации, как индивидуальной, так и коллективной.

ОСНОВНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИОННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Каспэ С.И. Империи: генезис, структура, функции // Полис. 1997. № 5 - 2.4 п.л.

Каспэ С.И. Имперская политическая культура в условиях модернизации // Полития. 1998. № 3 - 1.2 п.л.

Каспэ С.И. Советская империя как виртуальная реальность // Россия и современный мир. 2000. № 1 -1 п.л.

Каспэ С.И. Конструировать федерацию: Renovatio Imperii как метод социальной инженерии // Полис. 2000. № 5 - 1.6 п.л.

Каспэ С.И., Салмин А.М. Измерения свободы: парламентский электоральный процесс в постсоветской России // Полития. 2000. № 3 - 2.3 п.л. (авторский вклад - 1.5 п.л.)

Каспэ С.И. Империя и модернизация: общая модель и российская специфика - М.: РОССПЭН, 2001. - 13.4 п.л.

Каспэ С.И. Центр и вертикаль: политическая природа путинского президентства // Полития. 2001. № 4 - 1.4 п.л.

Каспэ С.И. Империя под ударом. Конец дебатов о политике и культуре // Полития. 2003. №1. - 1.1 п.л.

Каспэ С.И. Десять вопросов к империи Запада // Космополис. 2003. № 4 (6) - 0.4 п.л.

Каспэ С.И. Империя как руина и строительный материал: "nation-building" в современной России // Политическая наука. 2004. № 3 - 0.8 п.л.

Каспэ С.И. Апология центра: о забытом методологическом ресурсе политической науки // Полис. 2005. № 1 - 1.9 п.л.

Каспэ С.И. Суррогат империи: о природе и происхождении федеративной политической формы // Полис. 2005. № 4 - 1.9 п.л.

Каспэ С.И. Размышления у входа в империю // Эксперт. 2005. № 39 - 0.5 п.л.

Каспэ С.И. Imperial Political Culture and Modernization in the Second Half of the Nineteenth Century // J.Burbank, M. von Hagen (eds.) Russian Empire: Space, People, Power, 1700-1930 - Bloomington: Indiana University Press, 2007 - 2.5 п.л.

Каспэ С.И. Имперская политическая форма и метафора центра: к обновлению аналитического языка // Чубарьян А.О. (ред.) Имперские и национальные модели управления: российский и европейский опыт - М.: Институт всеобщей истории РАН, 2007 - 0.8 п.л.

Каспэ С.И. Империя, нация, свобода // Российское государство: прошлое, настоящее, будущее - М.: Новое издательство, 2007 - 0.7 п.л.

Каспэ С.И. Центры и иерархии: пространственные метафоры власти и западная политическая форма // М.: Московская школа политических исследований, 2007 - 20 п.л.

Каспэ С.И. Содружество варварских королевств: независимые государства в поисках империи // Полития. 2008. № 1 - 0.6 п.л.

Размещено на Allbest.ru