В границах политического К. Шмитта

Размещено на http://www.allbest.ru/

В ГРАНИЦАХ ПОЛИТИЧЕСКОГО К. ШМИТТА

Росси Евгений Аркадьевич

Карл Шмитт (1888-1985) является не столько политическим теологом или классическим философом, сколько видным государственным юристом, главным теоретиком и основоположником учения о политическом.

Прежде всего, необходимо отметить, что немецкий мыслитель исходит из идеи коллективной политической свободы и не разделяет в либерализме идею индивидуальной свободы, которая противостоит всеобщей политической воле народа как нации. Это систематическое возражение в пользу эволюционного представления можно оставить, как оно есть, без изменений. Но теоретико-критическое объяснение и толкование такого представления заложено в основополагающем трактате для Шмитта Понятие политического [1], который нередко обсуждается, только в систематической связи с Учением о конституции [5].

Начн?м с краткой ретроспекции вышеуказанного источника. Данный текст имеет 4 редакции (в 1927 г., в 1932 г., в 1933 г., в 1963 г.). Редакция 1933 года, в отличие от 1932 года, с одной стороны, содержит несколько национал-социалистских ассоциаций, с другой стороны, однако, имеет обратную тенденцию, пример религиозного предубеждения в отношении национал-социалистского беллицизма. Здесь все самые важные изменения касаются отмены исторической классификации отдельной дефиниции, которая была предпринята в редакции от 1932 года с первой главой, а также публикация доклада Эпоха нейтрализаций и деполитизаций [6]. Текст от 1932 г. (также как от 1927 г.) начинается со знаменитой преамбулы: «Понятие государства предполагает понятие политического». Этот сигнал отсутствует в редакции 1933 г., вместе с высказыванием об утрате государственной монополии политики. Также в тексте от 1933 года не опубликован доклад Эпоха нейтрализаций и деполитизаций. По сути дела заголовок был ироничным, поскольку философ показывает, что всякая попытка деполитизаций наоборот оборачивается только новыми политизациями. Поэтому, как считает Шмитт, было бы намного лучше, чтобы политику оставили там, где она была, в начале Нового времени: именно при религиозно нейтрализованном суверенном государстве. Однако такая монополия политики пришла в упадок. Примечательно, что такие исторические наброски уже отсутствуют в 1933 году, так как проблему с националсоциалистским захватом власти Карл Шмитт считает решенной. Исходное положение трактата гласит: «Подлинное политическое различение есть различение Їдруг - враг?». Тем самым, в это время уже не требовалось никаких дальнейших ссылок на затруднительное отношение политического к государству.

Редакция Понятия политического 1963 года дополнена «предисловием и 3 короларриями» от 1932 года [1]. Короларрии, как наименование тр?х небольших сопроводительных текстов, подкрепляются ж?стким выводом из применения на практике этой теории, и притязанием на е? более новые разработки. Усовершенствование теории касается, прежде всего, поворота к международно-правовым и историко-научным исследованиям, которые сосредоточены в работе Номос земли [3]. Отдельно следует упомянуть Теорию партизана [4] в качестве Попутного замечания к понятию политического [2], в котором Шмитт затрагивает вопросы по реализации супрагосударственной политики.

Так, например, в предисловии от 1963 года философ называет текст от 1932 г. «попыткой ответа» на «вызов» угрожающий концом «эпохи государственности» и делает набросок «продолжение ответа», который в то же время представляет новый труд Теория партизана [4].

Итак, в 1932 году немецкий мыслитель начинает с определения места понятия в истории, а затем добавляет критериальное определение, которое он разрабатывает посредством абстракции других категорий:

«Специфически политическое различение, к которому можно сводить политические действия и мотивы, есть различение Їдруга - врага?. Оно да?т определение понятия в значении критерия, а не как исчерпывающая дефиниция или изложение содержания. Поскольку это различение не выводимо из других критериев, по отношению к политическому оно соответствует относительно самостоятельным критериям других противоположностей: доброму и злому в моральном; прекрасному и безобразному в эстетическом и т.д. <...> Смысл различения друга и врага заключается в том, чтобы обозначать крайнюю степень интенсивности соединения или разделения, ассоциации или диссоциации; такое различение может существовать теоретически и практически, независимо от того, что применяются ли одновременно все те моральные, эстетические, экономические или иные различения. Политическому врагу не нужно быть морально злым, ему не нужно быть эстетически безобразным; он не должен выступать в качестве экономического конкурента, и, пожалуй, может оказаться даже выгодным, чтобы заключать с ним сделки. Он есть как раз другой, чужой, и для его сущности достаточно, что в особенно интенсивном смысле он есть экзистенциально нечто иное и чуждое, так что, в крайнем случае, с ним возможны конфликты, которые не могут разрешаться ни принимаемым заранее установлением общих норм, ни вердиктом >нейтрального< и поэтому >беспристрастного< третьего лица. Возможность правильного познания и понимания, а также право свидетельствовать и выносить решение здесь предоставляются именно только через экзистенциальное участие и причастность. Только сами участники между собой могут уладить крайний конфликтный случай; только отдельно каждый из них может решать, имеет ли значение инобытие чужого конкретно в данном конфликтном случае отрицание собственного вида существования и потому станет защищаться или вести борьбу, чтобы сохранять собственный, бытийственный вид жизни» [1, S. 26].

Отделение морального и нормативного в политике особенно важно для утверждения достоверности критерия. Тем самым Шмитт отличает политического врага от личного врага. В третьей главе он поясняет это следующим образом: «Враг - это только публичный враг, так как вс?, что имеет отношение к такой совокупности людей, в частности, к целому народу, вследствие этого становится публичным» [Ibidem, S. 29].

Ссылаясь на античную этимологию, немецкий мыслитель отграничивает теологически полемичным способом сво? понятие политического врага от христианской любви к ближнему. Здесь крайне важно, что он устанавливает определение политического врага в «публичном» враге и отличает от индивидуальных моральных определений врага. В таком случае установку на «публичного» врага он конкретизирует отношением народа и государства.

Далее в тексте он говорит главным образом о государстве как институциональной форме политического единства, которое принимает решение о вражде и войне. При этом он размышляет о современных национальных государствах и о войне, как о борьбе по отстаиванию своих прав политически организованного народа. При этом, принимая во внимание Версаль и Женеву, он способен ясно и отч?тливо представлять положение Германии. Тем не менее, ограничение «публичного» врага врагом государства является систематически неубедительным. Это следует из современного политического выбора в пользу сомнительно наступившей монополии политики государства. Шмитт выбирает государственную монополию политики, как право решать вопрос вражды и войны. Хотя он осозна?т ограниченность государственной монополии политики, все-таки в пользу такой политики он приводит довод о государстве, как исключительно политическом единстве.

Таким образом, необходимо провести различие между политико-теоретическим описанием и нормативнопрактической оценкой. Получается, что сам критерий Шмитта фактически не представляет никакого решения для определенного политического субъекта. В тоже время он констатирует «тотальность» политического. Затем мыслитель обозначает, что политическое «никакая не предметная область, а только степень интенсивности ассоциации или диссоциации людей» [Ibidem, S. 38]. Потенциально любой конфликт может выиграть от степени интенсивности политической дискуссии. Можно спорить о любом нюансе таким образом, что, например, «пункт политического» достигнут и «новая субстанция политического единства» обосновывается. Но решающее значение в случае действия такого единства имеет то, что потенциально может политизироваться вс? до такой степени, больше того, что может привести к случаю реальной угрозы войны или гражданской войны.

В отношение к этому условию тотальности политического его теоретик ставит вопрос о «разумном понятии о суверенитете и единстве» [Ibidem, S. 43] и находит ответ в государственном понятии классического международного права. Государство могло бы сконцентрироваться на праве войны и благодаря этому оно достигло бы полного внутригосударственного «примирения» [Ibidem, S. 46]. Это внутригосударственное восстановление мира предоставило бы государству право требовать от своих граждан «быть готовым умереть и готовым убивать».

В последних двух главах Понятия политического немецкий философ больше не делает никаких новых выводов по теории государства, но размышляет о собственной семантике. Теперь он считает, что: «Все теории государства и политические идеи можно было проверить и классифицировать в соответствии с их антропологией, осознанной или неосознанной, имеет ли она предпосылку >от природы злого< или >от природы доброго< человека» [Ibidem, S. 59]. Он констатирует «противоположность между так называемыми авторитарными и анархическими теориями» и устанавливает, что «все настоящие политические теории предполагают человека как >зло< т.е. ни в коем случае не определяют его как простое, но как существо >опасное< и динамичное» [Ibidem, S. 61]. По этой причине в сво?м антропологическом «пессимизме» Шмитт ссылается на традицию теологического догмата о первородном грехе точно так же, как он указывает и на философию государства Нового времени от Макиавелли через Гоббса к Гегелю. И делая ссылку на сво? «антропологическое вероисповедание», иначе, например, чем Гоббс, политический мыслитель решает задачу философской разработки собственной политической антропологии. Для теории государства ему довольно «пессимистичной» предпосылки: преобладание потребностей у людей. Как такая предпосылка обосновывается и рассматривается с политической точки зрения, мыслитель считает предметом обсуждения идеологии.

Крайне важно, что Карл Шмитт истолковывает язык морали политически и возлагает ответственность на либерализм за анти-просвещение, разрушение разумных границ между моралью и политикой: «Дилемма духа и экономики классическая для либерализма, который пытается растворить понятие врага с деловой стороны в конкуренте, а со стороны духовной в дискутирующем оппоненте» [Ibidem, S. 28]. «Вместо этого либеральное мышление весьма систематическим способом избегает или не замечает государство и политику и превращается в характерную, всегда повторяющуюся полярность из 2 гетерогенных сфер, а именно этики и хозяйства, духа и дела, образования и собственности» [Ibidem, S. 69].

Поэтому типично моральная риторика в политике преобразила бы только экономические интересы. Значение самих интересов немецкий мыслитель разъясняет в своей «либеральной критике», которая направлена на государственную монополию политики. Поэтому систематическое сочетание политического и морального в публичной или частной сфере ещ? не является убедительным. Такое сочетание может ссылаться только на данные отношения и, в общем, не разрабатывает понятие морального.

Безусловно, соединение или сочетание политики и морали оказывает решающее влияние на понятие политического. Потому критерий Шмитта может только описывать, когда конфликты станут резко политическими. Его ответ гласит: если люди готовы отправиться на войну. Но когда они идут на войну? По Шмитту они сделают это тогда, когда будут полагать, что отрицается их «собственный род существования (экзистенции)». Этот ход мысли убедителен только если «собственный род экзистенции» понимается в моральном отношении. «Экзистенция» означала бы тогда нечто вроде моральной «самооценки» или моральной «идентичности». «Собственный род экзистенции» был бы тогда духовной деятельностью, наброском самости и таким началом, которое сознательно принимает и развивает собственные предпосылки из бытия присутствия.

Неслучайно, что этот момент подч?ркивался в свободном проекте самости экзистенциальной философии у K. Ясперса, М. Хайдеггера. Также философская антропология того времени делала акцент на свободе человека. Карл Шмитт делает ссылку на Вильгельма Дильтея, Эдуарда Шпрангера и Хельмута Плесснера [Ibidem, S. 59] и таким образом определяет возможность и направление философского обоснования своего «антропологического вероисповедания». Но он не развивает данного обоснования. И никто из упомянутых современных философов не делал столь критические для либерализма выводы. И вообще можно подвергать сомнению, что философское начало индивидуальной свободы в состоянии привести к политическому антилиберализму.

Мыслитель утверждает, что «индивидуализм либерального мышления» [Ibidem, S. 70] не может мотивировать жертву готовностью умирать и убивать. Противоположность кажется скорее правильной: только при либеральном условии индивидуальной свободы является оправданной моральная идентификация индивидуумов с политической экзистенцией и единством. Достаточно одной перспективы индивидуальной свободы, чтобы дать моральный смысл политической власти. Шмитт верно считает, что люди борются не только за их индивидуальное самосохранение. Они уже тогда считают свой «собственный род существования» находящимся под угрозой, когда полагают свою самооценку, моральную чистоту просто оскорбл?нной.

Следовательно, экзистенциальное тождество частного с политическим единством, которое мобилизует готовность умирать и убивать в случае необходимости, подразумевает соответственно моральное тождество субъекта с политическим единством. Только этим тождеством граждане обязаны прочности политического единства, так как они готовы на крайние меры. Самоотверженность людей касается не только рационального вычисления индивидуальных шансов на выживание или получения государственных услуг, но и наличие надындивидуальной «нравственности».

Значит, «экзистенциалистическое» толкование К. Шмитта можно понимать, как моральную семантику. И она имеет смысл только в том случае, если воспринимает «собственный род экзистенции» как моральное действие. Однако понятие политического немецкого философа не может и не обязано обосновывать моральное понимание политического. Мыслитель воспроизводит моральное только политически и фиксирует его в сочетании со сферой либеральной критики политики.

Таким образом, Карл Шмитт не считает индивидуальную свободу основополагающей. Он не исходит из индивидуума, как причины и цели организации государства, скорее рассматривает форму организации «гражданского правового государства» исключительно как конституционное ограничение формы государственного правления. Поэтому систематическая последовательность его антилиберализма представлялась столь подробно. И на е? альтернативу уже имелись нам?ки в том, что только из философской предпосылки индивидуальной свободы оправданно моральное тождество с политическим существованием, о котором говорит немецкий мыслитель и юрист. Поэтому правилен и конструктивен вывод Шмитта о потенциальной тотальности политического. И, пожалуй, что сегодня ещ? сохраняется и существует своего рода «самоотверженность», которая называет правоведа именем нарицательным. Политическое господство субъектов отношений по поводу власти проанализировано с социологической точки зрения потому, что сохраняется лояльность масс. Аналогично было осуществлено нормативное рассмотрение, и потому господство необходимо выводить из перспективы независимого участия политических субъектов, как лиц, действующих и поступающих свободно. Тем не менее, Понятие политического не в состоянии обосновывать эту перспективность свободы. Хотя немецкий философ использует риторику свободы легитимного (политически злоупотребляет ею), у него нет определения морали и политики в виде отношения, которое бы объяснило господство как свободу. Систематически правильная последовательность была бы признанием и правом индивидуума, как цель и причина основания государства. Хотя бы в силу того, что люди, как дееспособные моральные субъекты, есть также политические субъекты, а для них это одинаково является необходимым морально, равно, как и политически, признавать свой статус субъекта основных законов и с этой целью образовывать государство.

мораль политолог шмитт философский

Список литературы

1.Schmitt C. Der Begriff des Politischen: Text von 1932 mit einem Vorwort und drei Corollarien. Ausgabe: 3. Aufl. der Ausg. von 1963. Berlin: Duncker & Humblot, 1991. 124 s.

2.Schmitt C. Der Begriff des Politischen. Vorwort von 1971 zur italienischen Ausgabe // Complexio Oppositorum / H. Quaritsch (Hg.). Berlin, 1988. S. 269-274.

3.Schmitt C. Der Nomos der Erde im Vцlkerrecht des Jus publicum Europaeum. 4. Aufl. Berlin: Duncker & Humblot, 1974. 308 s.

4.Schmitt C. Theorie des Partisanen: Zwischenbemerkung zum Begriff des Politischen. 4. Aufl. Berlin: Duncker & Humblot, 1992. 96 s.

5.Schmitt C. Verfassungslehre. Berlin: Duncker & Humblot, 1928. 404 s.

6.Schmitt C. Zeitalter der Neutralisierungen und Entpolitisierungen // Schmitt C. Der Begriff des Politischen: Text von 1932 mit einem Vorwort und drei Corollarien. Berlin: Duncker & Humblot, 1963. S. 79-95.

Размещено на Allbest.ru