Рационализм и этнонационализм в политике

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

РАЦИОНАЛИЗМ И ЭТНОНАЦИОНАЛИЗМ В ПОЛИТИКЕ

В.П. Тутлис

зав. кафедрой философии и социально-политических наук

КРСУ, профессор

Rationalism and irrationalism are the basic modes of political reality familiarization, and ethno-nationalism is one of their manifestation. Analysis of their contradictory unity permits to formulate some theory illustrating particular qualities of political system functioning and to suggest an adequate remedy for decision of real-world problems.

Рационализм и иррационализм, одним из проявлений которых является этнонационализм, представляют собой основные способы освоения политической реальности. Анализ их противоречивого единства позволяет сформулировать теории, объясняющие особенности структуры и функционирования политических систем, а тем самым - подсказать адекватные средства решения практических задач. Но политика многомерна. Она выступает и как вид социального действия, и как сфера управления, и как система социальных отношений. Значит, указанный анализ следует начать с краткого описания каждого из этих трех основных аспектов политики, чтобы уже в связи с ними говорить о конкретных проявлениях различных способов освоения политического бытия.

Начнем с первого аспекта политики, который в качестве одного из видов активности и проектно-целевой деятельности социальных субъектов представляет собой сложное сочетание различных степеней организованности и стихийности "позитивных" и "негативных" ^[1], рациональных и иррациональных политических действий. Конкретным же выражением последних являются поведение участников политического процесса (акторов), характер принимаемых решений и воплощение в жизнь всего этого в виде общей стратегии общественного развития. Отметим сразу, что рациональной в данном случае считается такая политическая стратегия, в которой и конечная цель никогда не теряется из виду, и неизменно достигаются ведущие к ней частичные завоевания. Концентрация же усилий исключительно на тактике и отдельных победах, что ведет к "политическому прагматизму", равно как и односторонняя ориентация на конечную цель, прикрываемая лозунгом-фантазией "окончательной победы" и потому означающая "абстрактный утопизм", в равной степени иррациональны.

В выработке общей стратегии политического развития обнаруживается и второй аспект политики, а именно - сфера управления. В данном случае она, по выражению В.С. Барулина, представляет собой определенный механизм, осуществляющий выбор пути дальнейшего развития общества ^[2]. Видимо, неслучайно Т. Парсонс, подвергая общество структурно-функциональному анализу, определял политическую сферу как подсистему, выполняющую функции целедостижения ^[3]. В этом аспекте политика предстает как элемент социальной структуры, занимающий в ней центральное место и играющий главную роль в обществе. Действительно, именно в ней концентрируются и осмысливаются все важнейшие общественные проблемы, подвергаясь ранжированию в зависимости от места в социальной структуре, от интересов классов, наций, прочих социальных общностей и отдельных индивидов, именно в ней, в конечном итоге, вырабатывается общая линия дальнейшего развития общества.

Осознав свои интересы и цели и сформировав идеологию, социальные субъекты стремятся овладеть властью, потому что только она - прежде всего государственная - дает возможность осуществить свою волю и оказать определяющее воздействие на поведение и деятельность людей. Когда-то древние греки именно управление делами полиса называли политикой, а власть, подчиняющую себе все общество, - политической. Уже Аристотель закреплял за политикой как автономной сферой общественной жизни функции согласования общих и частных интересов, осуществления господства и поддержания порядка, реализации общезначимых целей и руководства людьми, регулирования ресурсов и управления общественными делами ^[4]. Если бы было возможно ограничить политику только этими аспектами, то легко было бы увидеть в ней попытку овладеть социальной действительностью на основе разума, т. е. признать изначально рациональной. Однако на самом деле политический мир выходит за рамки сферы управления. Он складывается стихийно и представляет собой систему самых разнообразных отношений. И это уже третий аспект политики, который тот же Аристотель определял как "высший тип человеческого общения".

Сейчас подобное определение звучит весьма иронично, ибо речь идет о многообразном взаимодействии социальных субъектов по поводу политической власти, включая отношения господства и подчинения, временные соглашения, компромиссы и борьбу, деятельность государства, политических партий и движений, - использовании во всем этом авторитета, права, насилия и других для достижения политических целей средств. Такое взаимодействие сопровождается изощренными, а нередко и нечистоплотными методами борьбы за власть, такими, например, как вербовка и убеждение союзников, внушение и уговор колеблющихся, запугивание, изоляция и подавление противников, шантаж, показная демонстрация силы, дезинформация, "утечка информации", манипулирование общественным мнением, изоляция и даже физическое устранение политических недругов. В мире политическом пересекаются интересы и кипят страсти. Но именно здесь, в этом мире, проявляется активность социальных субъектов, осуществляется их проектно-целевая деятельность и формируется общая линия развития общества.

Что же может быть во всем этом рационального, если рациональным считать такой способ ориентации и действий в мире, где главенствующая и доминирующая роль принадлежит разуму? Конечно, любой из участников политического процесса уверен, что, борясь за власть и ее использование, он действует весьма разумно, ибо только он «действительно» знает, в чем истинные цели общества и как их добиться. Но люди часто ошибаются, и в реальности ими движут не столько идеалы, сколько страсть и интерес. А это значит, что объективно могут оказаться рациональными далеко не любая цель и далеко не любая мысленная конструкция желаемого будущего, но лишь те из них, которые отвечают весьма определенным параметрам, критериям и требованиям. Их предстоит еще выяснить, но априорно можно утверждать, что в число таковых входит, прежде всего, принципиальная возможность реализации политических решений - их доказуемость, обоснованность, достижимость. Чаще всего как рациональную можно с уверенностью определить политику лишь в том случае, когда налицо имеется положительный результат. В этом плане в современном Кыргызстане, например, рациональным стало следующее: выбор модели развития, ориентированной на рыночную экономику и переход в связи с этим (одними из первых в СНГ) на национальную валюту; политическая модернизация, осуществляемая на основе новой Конституции, включающей принципы разделения властей и создание политических институтов, соответствующих параметрам демократического общества; настойчивые усилия влиятельной части новой политической элиты Кыргызстана сохранить традиционные приоритеты внешней политики и придать русскому языку статус официального.

Сейчас в политической науке проблема рационализма обсуждается в самых разных ракурсах. Рассмотрим этот вопрос в связи с теорией "рационального выбора", проблемой рационализации политических решений и определением критериев рационализма в политических действиях.

Теория "рационального выбора" сложилась в 50-60-е годы ХХ века как боковое ответвление экономической науки, когда американские экономисты К. Арроу (в 1951 г.), Э. Даунс (в 1957 г.), Д. Блэк (в 1958 г.), Дж. Бью-кенен и Г. Таллок (в 1962 г.), а также М. Олсон (в 1965 г.) впервые применили экономические модели и методы к анализу таких политических проблем, как выборы, голосование в комитетах и других органах законодательной власти, выявление групп интересов и пр. Исходным в этой теории было убеждение, что люди от природы рациональны, озабочены прежде всего текущими проблемами и стремятся к увеличению собственных материальных возможностей. А это значит, заявляли сторонники данного подхода, что на основе указанных предпосылок можно создать гипотезу, применимую к любой сфере человеческой деятельности - от решения о том, какие делать покупки, сколько за них платить, с кем следует заключить брак, сколько иметь детей, до вопросов, как следует голосовать, вести переговоры, создавать коалиции между политическими партиями, строить межгосударственные отношения, формировать международные союзы и т.д. "Эта теория, - пишет известный американский политолог Г. Алмонд, - экономична, логически последовательна, опирается на математическую обработку данных, при проверке выдвинутых гипотез ее сторонники предпочитают экспериментальные методы исследований наблюдениям и индуктивным методам" ^[5].

Сторонники теории рационального выбора использовали эту модель к объяснению самых разнообразных явлений политической жизни, например, к изучению развивающихся стран (Р. Бэйтс, 1990 г.), политических институтов ^[6], поведения избирателей, "когнитивных пределов человеческих действий" и др. Дж. Голдстайн и Р. Кеохейн (в 1993 г.) применили теорию рационального выбора к изучению роли идей. В 90-х годах Р. Бэйтс, Б. Вейнгаст, Дж. Фирон и Д. Лейтин исследовали даже те вопросы, которые приверженцами теории рационального выбора обычно исключались из числа возможных для какого бы то ни было анализа (к их числу относятся мятежи, столкновения на этнической почве и языковая политика ^[7]). И применимость этой теории обнаруживалась везде. А это значит, что тем самым доказывалось не только наличие рационального момента в политике, но и возможность ориентации на рациональность в практике политического действия. Вот к каким, например, выводам пришел автор обзора институциональных исследований, предпринятых с рассматриваемых теоретических позиций: "Теория рационального выбора предоставляет исследователям систематический метод изучения воздействия институтов на политические реалии" ^[8] (курсив - В.Т.). Не менее замечателен и тот факт, что такая теория оказалась применима не только к изучению основных элементов демократии, где приоритет заведомо отдан рационализму, но и ко многим политическим проблемам, подверженным мощному воздействию иррационализма. К ним относятся вооруженные конфликты на этнической почве, бунты и революции. Значителен успех концепции рационального выбора и в изучении проблем стабильности демократии. "Предпринятые в последнее время исследования вопроса об основополагающем значении информации для принятия политических решений обещают значительное расширение применения данного подхода в будущем" ^[9], - пишет Б. Вейнгаст.

Анализ политических институтов в ракурсе теории рационального выбора позволил увидеть, что степень рационализма достаточно высока в деятельности самих институтов. Оказалось, в частности, что бюрократы по сравнению с политиками оказывают на развитие политических событий меньшее влияние. Приоритет все-таки остается за рациональным выбором политиков. И снова цитата из статьи Б. Вейнгаста: "Общий принцип, сводящийся к тому, что принимающие решения акторы стремятся предупредить определенные последствия своих действий и поэтому принимают во внимание проблемы тех акторов, которые придут позже, оказался вполне работоспособным в самых разных контекстах, например, при рассмотрении отношений между судами и различными ветвями политической власти, между партиями и их лидерами" ^[10].

Имеются и другие замечательные достижения этой теории. Однако были и поражения. Весьма сомнительным в связи с этим кажется сам исходный момент этой теории. "Во имя теоретического единства и закона экономии, - отмечали Р.И. Гудин и Х.-Д. Клингеманн, - сторонники модели рационального выбора стремились (по крайней мере, вначале) свести всю политику к взаимодействию узких материальных интересов. При этом они отбросили за ненадобностью духовные ценности, принципы и личные привязанности, а заодно всю историю человечества и социальные институты" ^[11].

Справедливости ради следует отметить, что многие зачинатели теории рационального выбора в дальнейшем отказались от "манихейской бескомпромиссности" по отношению к прежним теориям и социальным институтам. Так, Э. Даунс отказался от модели "политического человека" по лекалам "экономического человека". Теперь он занят изучением социальных ценностей и демократии, предполагающих большое значение политических институтов при определении политических предпочтений, а также политической социализации элиты и граждан для функционирования и совершенствования этих институтов ^[12]. Р. Бэйтс, впервые применивший теорию к изучению развивающихся стран, теперь более склонен, по выражению Г.А. Алмонда, "к методологической эклектике в политическом анализе". Р. Бэйтс пишет: "Любой, кто имеет дело с иными культурами, знает, какое значение имеют людские убеждения и ценности, равно как и отличительные черты социальных институтов различных стран:" ^[13].

В целом, в конце ХХ века, как отмечают Р.И. Гудин и Х.-Д. Клингеманн, политология встала на путь объединения различных методологических подходов: ":никто из политологов уже не мыслит по принципу или/или:". ":Ушли в прошлое споры о том, что первично - рациональный компонент поведения или привычки; сторонники модели рационального выбора ныне, как правило, отдают должное тем ограничениям, в условиях которых люди совершают политические действия, обогащая свои концептуальные модели выводами политических психологов" ^[14]. В конечном счете, такой отказ от крайностей теории рационального выбора косвенно означал признание существования в политике в том числе и иррациональных моментов, т. е. фактически давал оценку политике как сочетанию различных степеней рациональности и иррациональности. Политологи практически всех направлений вновь пришли к выводу об основополагающей роли человеческих убеждений и тех факторов, которые их определяют.

Обратимся теперь ко второму аспекту политики - как сфере управления. Проблема рационализма раскрывается здесь в связи с процессом принятия политических решений и признанием именно за ними исключительной важности в руководстве всей политической жизнью. Теория рациональных решений, отражающая данный аспект, так же, как и теория рационального выбора, сформировалась в середине ХХ века. И тогда же в науки о человеке - его экономическом и политическом бытии - вторгся поток новых понятий, методов концепций, связанных с применением математических методов, идейно-теоретическим и техническим арсеналом кибернетики ^[15]. На основе использования при обработке огромных массивов информации соответствующих математических методов, процедур алгоритмизации, формализации и моделирования стало возможным поставить вопрос о рационализации политических решений. Основной линией здесь оказалось стремление к формализации процессов принятия решений в целях их точного описания и оптимизации. Действительно, политика - это всегда выбор. Однако практика свидетельствовала, что традиционные методы деятельности зачастую оказывались непригодными. "Ни интуиция, ни здравый смысл, ни врожденный ум, - указывал Ю. Козелецкий, - не гарантируют правильного выбора из возможных альтернативных решений, относящихся к политике, экономике или культуре......чтобы иметь возможность принимать рациональные решения, как организационные, так и личностные, нужно все шире использовать научное знание" ^[16].

Теория принятия рациональных решений в политике, по мнению польского ученого, является частью праксеологии, то есть науки о рациональном поведении отдельных людей и человеческих групп. Опираясь на некоторые постулаты рациональности, она формулирует рациональные (оптимальные) методы решений отдельных политических задач. В чем сущность этих постулатов? С обыденной точки зрения, человек решает рационально тогда, когда, следуя принципам логики и действуя хладнокровно в стрессовых ситуациях, он способен проанализировать все варианты действий и выбрать из них наилучший. Иными словами, на рациональное решение не должны влиять ни эмоции, ни догматические принимаемые принципы, ни предрассудки ^[17].

Данная теория, поскольку она определяла общие основания принимаемых решений, конечно, не могла ни остаться на уровне обыденного сознания, ни остановиться на какой-то единственной своей модификации. Неслучайно поэтому У. Эдвардсом - одним из зачинателей теории рациональных решений - были предложены другие, математически описанные постулаты. Первый из них - постулат последовательности - гласит, что для принятия рационального решения следует упорядочить совокупность альтернатив с точки зрения предложений лица, принимающего решения. Второй - это постулат максимализации. Он предполагает выбор такого действия, которое максимализирует целевую функцию того, кто решает политическую проблему. Данный постулат, предписывающий выбор действия, наилучшего с точки зрения данной личности, согласуется с интуитивным пониманием рациональности и представляет собой весьма работающий элемент теории.

Отказываясь сейчас от подробностей изложения теории рациональных решений, скажем лишь, что и перечисленные постулаты также оказались совершенно недостаточными. Но главное заключается в другом. В самом деле, теория рациональных решений и вправду предлагала определенный инструментарий к решению конкретных задач. В результате политологи, опираясь на теоретические достижения, делали аналитические обзоры и давали практические рекомендации политикам, т. е. лицам, принимающим решения. Они предлагали те методы, которые, с их точки зрения, максимально соответствовали выдвинутым целям. Но цели-то определялись политиками! И поэтому здесь нужны были другие критерии - критерии аксиологической рациональности, которые, как известно, менее всего подвержены формализации и другой теоретической обработке. Тем не менее, теория рациональных решений действительно отразила рациональные моменты, имеющиеся в этом аспекте политики. Ее открытия сводились к нескольким утверждениям:

· Первый класс этих утверждений касался того, как вообще у людей возникает представление о задаче по принятию решений - представление, которое является субъективным образом субъективной реальности. В частности, было обнаружено, что лицо, принимающее решение, нередко добивается упрощения объективно стоящей задачи, забывая или игнорируя некоторые альтернативы или их последствия, т. е. ослабляя рациональный момент в принятии политических решений.

· Другой класс утверждений описывал процесс оценки субъективной ценности предполагаемых результатов соображениями полезности. Эта группа утверждений наиболее важна, ибо здесь, в силу определяющего влияния полезности исходов (последствий) альтернатив на решение человека, рационализм проявляется в наибольшей степени.

· К третьему классу принадлежали утверждения теории о субъективной вероятности обстоятельств, определяющих последствия принятого решения. При этом использовался обнаруженный психологами факт, что люди склонны переоценивать вероятность малоправдоподобных и одновременно недооценивать вероятность весьма правдоподобных событий.

· С позиций рациональности решений важна также и роль некоторых утверждений о стратегиях выбора поведения. Теория описывала то, как лица, принимающие решения, интегрируют информацию о полезности исходов (последствий) и их вероятности, и то, какие правила выбора альтернатив они при этом используют. При этом оказалось, что в простых задачах, связанных с риском, лица, принимающие решения, часто выбирают алгоритмические стратегии, максимализирующие субъективно ожидаемую полезность, т. е. определенную линейную комбинацию субъективной вероятности исходов и их полезности.

· Наконец, пятый класс утверждений теории рациональных решений описывал факторы, которые управляют процессом решений. К ним относятся влияние окружающей среды, организация принимающей решения личности, влияние социальных причин. Причем было установлено, что чем сильнее у субъекта агрессивные установки и потребность в доминировании, тем более высокий уровень риска он допускает, что решения, принимаемые коллегиально, более рискованны, нежели индивидуальные и т.д. ^[18].

В целом, общие выводы теории рациональных решений сводятся к тому, что люди в своем поведении обычно иррациональны и в связи с этим выбирают не лучшие решения. Если бы они поступали исключительно в соответствии с принципами рационального выбора, если бы их предпочтения были всегда транзитивными, если бы они, наконец, никогда не принимали ошибочных решений, то не было бы и политики как области риска.

Особое место в решении управленческих задач заняла проблема рациональной организации выполнения принятых решений ^[19]. Процедуры, которые в данном случае должны осуществляться, представляют собой целую систему действий, заполняющих следующую стадию управленческого цикла - реализационную. Однако практика политического руководства, особенно последних лет уже после распада СССР, показала, что как бы ни были рациональны решения, принятые в рамках СНГ, они никак не ведут к фактическим изменениям и действительному содружеству бывших "братских" республик. Причина - в отсутствии рациональной организации выполнения принятых решений. Здесь торжествует иррационализм. Этнонационализм, как одна из форм его проявления, препятствует созданию ясной концепции сущности и функции программирования ^[20] и развития СНГ, не разработана приемлемая модель сценария выполнения решений, не сформулированы теоретические функции субъектов содружества на реализационной стадии управления. О влиянии этнонационализма на политику в целом скажем ниже. Сейчас же отметим, что главная причина неработоспособности теории рациональных решений заключается не столько в самой теории, которая, как мы видели выше, представляет собой способ рационализации политического бытия, сколько в неумении организовать выполнение принятых решений. В действиях лиц, осуществляющих решения, сохраняются иллюзии, будто все должно сделаться само собой, были бы только приняты разумные решения. В этой области политики более чем где-либо еще господствуют фетишизация роли концепций, моделей и прогнозов, а также надежда на саморазвитие системы и вера, что все как-нибудь обойдется, лишь бы стоящие у руля власти приняли соответствующее решение.

Вопрос о рациональной организации выполнения управленческих решений смыкается с главным аспектом политики - как системы политических действий. А политическое действие представляет собой сознательное и добровольное вмешательство отдельного человека и/или какой-либо социальной группы в отношения власти и подчинение данной системы. Поэтому бездействие в политике, если оно не продиктовано рациональными соображениями, всегда отражает иррациональный тип поведения. Конечно, в политике возможен (о чем упоминалось выше) абстенционализм, то есть такая политическая позиция, которая состоит в непрепятствовании событиям идти своим чередом и которая имеет некоторые политические последствия в укреплении своей собственной политической линии. Это, например, позиция воздержания, занятая крупной политической партией в конкретной ситуации, или позиция харизматического лидера, который воздерживается от принятия решений по представляющей общий интерес какой-либо проблеме. Однако на самом деле ни партия, ни лидер не остаются в стороне от действия. Они просто дают возможность другим агентам политического действия провести политическую линию в соответствии со своими специфическими интересами и тем самым дискредитировать себя. Как видим, в данном случае абстенционализм вполне рационален.

Но каковы же критерии рационализма в политических действиях? По мнению некоторых политологов и социальных философов, "рациональное политическое действие удовлетворяет следующим требованиям: его агент имеет четкое представление о целях, которых он намеревается достичь, знает адекватные этим целям методы, способен эффективно применять их, способен совмещать свои разные цели, устанавливая систему приоритетов, а также может пересматривать и вносить изменения в свою стратегию, если она не приводит к ожидаемым результатам" ^[21].

Предварительным условием целенаправленного рационального действия, - отмечал один из видных современных политологов Ф.У. Паппи, - являются четкие предпочтения и осознание политических последствий своих действий ^[22]. Для осуществления рациональных действий агенты, указывал американский экономист К. Оффе, должны обладать отчетливым представлением о возможностях альтернативных вариантов действий и тех результатах, которые влечет за собой каждая из таких альтернатив. "Не вызывает сомнения тот факт, - считает он, - что акторы могут действовать вполне рационально, если это подразумевает, что они опираются на ресурсы, будучи уверенными в том, что в результате получат более полное удовлетворение своих потребностей" ^[23].

Однако получить информацию о возможностях других альтернатив политического действия крайне сложно. Что же касается перечисленных требований, предъявляемых к рациональному действию, то можно вполне определенно утверждать, что в политических системах оно не является наиболее распространенным. В любой реально существующей политической системе, рациональность остается скорее идеалом, чем действительностью. К нему стремятся все субъекты политики - начиная от трайбалистски настроенных корпоративных групп давления и кончая "просвещенными" лидерами, - но идеал никогда не достигается полностью. Нормой политического бытия остается неумение увязать средства с целями, слепое отношение к "упрямым фактам" действительности, которые пытаются подогнать под абстрактные схемы идеологических установок, и навязывание всему обществу системы приоритетов под влиянием иррациональных побуждений. Питательная среда многих из них - этнический национализм.

"Этнонационализм" - сравнительно новый термин в постсоветской науке. Он вошел в научный оборот в перестроечный период вместе с категориальным аппаратом политологии - науки практически неизвестной либо резко осуждаемой советским обществознанием. В отечественной науке само собой разумелось, что национализм может быть только этническим, поскольку нация, от которой произошло это слово, определялась лишь как исторически сложившаяся устойчивая этническая общность. Но в мировой научной литературе и международной политической практике в понятие "народ" (этнос) и "нация" вкладывался несколько иной смысл. Они употреблялись как синонимы и обозначали прежде всего граждан какого-либо государства ^[24]. Тем самым понятие "нация" относилось к этатическим категориям и обозначало государственное образование. Во всяком случае, для большинства населения мира такое понимание слова "нация" стало нормой и прочно вошло в мировую политическую практику. В этом отношении можно сослаться на пример Организации Объединенных наций, которая объединяет не нации как социально-этнические общности, а нации как государства ^[25].

Вместе с тем, термин "нация" применялся и по отношению к отдельным народам, входящим в состав многонациональных государств ^[26], и по отношению к отдельным этнокультурным общностям ^[27]. Все это, в конце концов, привело к тому, что в западной науке стали различать гражданский (государственный, территориальный) и этнический (культурный) национализм, оставляя за первым теоретический и идеологический, а за вторым - социально-психологический уровень общественного сознания ^[28]. При этом первый основывался на понятии нации как политической общности и согражданства, второй рассматривал нацию как этнокультурную категорию, как общность, имеющую глубокие исторические корни, социально-психологическую или даже генетическую природу ^[29].

Оказалось, что понятие гражданского национализма отвечает многим параметрам (критериям) рационализма в политике и у него, как политического феномена, могут быть разные формы и последствия. Есть, например, экспансивный национализм, толкающий правящие круги сильных государств к порабощению других народов с целью использования их ресурсов. Но есть также национализм угнетенной нации ^[30] и национализм оборонительного толка, выступающий как своеобразная преграда внешней агрессии и являющийся, таким образом, средством выживания наций и государств. Если экспансивный национализм и национализм угнетающей нации ведет к колониализму и войнам, то оборонительный национализм обеспечивает необходимую внутреннюю сплоченность наций и государств, подвергающихся национальному угнетению, военной, экономической или дипломатической агрессии ^[31].

Необходимо признать, что и сегодня гражданский национализм в различных формах остается мощной политической силой. "Иллюзией было бы полагать, - пишет Л.С. Санистебан, - что в наше время национализм уступил место конфликту идеологий. Он осуществляет свое воздействие вместе с идеологиями и через их посредство" ^[32]. Именно идеологическая ориентированность придает рациональность гражданскому национализму. Иное дело этнический национализм. Здесь также имеется определенная ориентация, но диктуется она не системой идей, в которых познается и оценивается отношение людей к действительности и содержатся цели социальной деятельности, а коллективными верованиями ^[33]. Поэтому если гражданский национализм - это идеология и движение, нацеленные на защиту национальных интересов, общим знаменателем которых является обеспечение наиболее эффективных и оптимальных условий для развития нации как политической общности, то этнонационализм - это страстная и даже агрессивная приверженность к своей национальной общности, диктуемая иррациональными мотивами.

Конечно, и гражданский национализм не столь толерантен, как его пытаются представить некоторые политологи. В своих крайних политических проявлениях он обретает формы государственной агрессивности, шовинизма или изоляционизма, нередко сращиваясь с этническим национализмом. Гражданским национализмом были вызваны многие революции и войны, его вспышки периодически сотрясают не только страны "третьего" мира, но и многие индустриально развитые страны. Достаточно вспомнить расовые бунты 60-х годов в США, проблемы франко- и англоговорящих канадцев, националистические выступления в Бретани (Франция), незатухающий национально-религиозный конфликт в Северной Ирландии (Великобритания), национальное размежевание на фламандцев и волонцев в Бельгии и т.д. С особой силой агрессивный гражданский национализм проявляет себя сегодня, на территориях бывших федераций - Югославии и Советского Союза, - демонстрируя еще большую сращенность с этнонационализмом. Последний, выходя за рамки культурной деятельности и вторгаясь в политику, неизбежно порождает стремление к исключительности и крайней нетерпимости. Становясь политической программой, он, - указывает российский политолог В. Тишков, - служит для политических предпринимателей средством обеспечения доступа к власти и ресурсам, подавляет частные стратегии и интересы и порождает попытки реализовать принцип этнической государственности через узурпацию власти одной группой, через подавление меньшинства или через сецессию и создание новой "национальной" (читай: этнической) государственности ^[34].

Все это связано с самим содержанием этничности. Она всегда утверждает себя корпоративностью, повышенной эмоциональностью и совокупностью поведенческих норм, поддерживаемых определенными кругами социально-нормативной культуры и внутриэтнической информативной структурой (имеются в виду языковые, семейные, родственные и другие контакты). Большая интенсивность внутренних солидарных и эмоциональных связей необычайно остро осознается каждым представителем нации в кризисных ситуациях. Поэтому этнические конфликты, которым потенциально чревато любое многонациональное государство, могут быть чрезвычайно ожесточенными, превосходя в этом отношении любые другие социальные антагонизмы ^[35].

Каковы же причины выхода этнонационализма как иррационального способа освоения мира за рамки культурной деятельности и вторжения его в политику? В большинстве случаев это стремление устранить исторические, экономические, социальные, политические, языковые и прочие "несправедливости", накопившиеся за долгие годы совместного существования в рамках советского мультэтнического общества. Другой причиной является своеобразная "охранительная" реакция этнокультурных общностей на нивелирующие тенденции массовой культуры и быта в условиях современных цивилизаций. Но главное состоит в следующем. В стихии перестроечных процессов 90-х годов, когда рвались экономические и социальные связи и шла массовая маргинализация общества, этничность стала чуть ли не единственным способом идентификации личности, ее связи с соответствующей референтной группой. В условиях беспрерывно нарастающего системного кризиса люди бессознательно стали искать "группу поддержки" и находили ее прежде всего в национально близких себе социально-гетеро-генных образованиях. А поскольку истинные, сущностные причины социальных бед, в том числе национального дискомфорта, остаются для обыденного сознания скрытыми, поиск "козла отпущения" стал осуществляться в инонациональной среде. Гнев представителей "титульной" нации обрушился на "инородцев", прежде всего на русских и представителей других крупных этнических общностей.

Экономическое процветание и национальное возрождение коренного населения стали связываться с политической независимостью, суверенитетом и утверждением этнического неравенства в пользу "титульной" нации. Этот факт отразился прежде всего на ее политической активности, массовых национальных движениях и, в конечном итоге, на составе органов государственной власти. «Постсоветские национализмы, - пишет С. Панарин, -...осуществляют "коренизацию" кадров, принимают законы о языке, провозглашают лозунг "приоритетного развития" титульного народа; некоторые по собственной инициативе или под давлением обстоятельств проводят настоящие этнические чистки... Ведь их цель - срочное выковывание большой общности, теперь, правда, не "советского народа", а "своей" нации, или как минимум придание ей законченности, монолитности и величия, создание гарантий того, что "идея нации" сохранится во всех грядущих поколениях.» ^[36].

В республиках СНГ политическая власть теперь контролируется исключительно "титульным этносом", сумевшим вытеснить представителей других наций из государственных и частных структур. В результате резко усилились миграционные потоки так называемого русскоязычного населения, что привело к тому, что этнические русские, как и другие этносы, за исключением "титульного", превратились в национальное меньшинство со всеми вытекающими отсюда последствиями и "прелестями" подобного этнонационального статуса.

В Киргизии этнонационализм дополняется еще и противостоянием клановых структур. На самом высшем уровне иерархии идет борьба между двумя основными группировками - выходцами из южных и северных районов республики. Дуальное деление правящей национальной элиты на два основных клана осложняется наличием ряда авторитетных родоплеменных групп. Среди северян это, например, роды бугу (Иссык-Куль), солто (Чуйская долина), но особенно сары-багыш (Кеминский район Чуйской долины), из которого, в частности, происходит нынешний президент республики. Активно участвуя в переделе собственности и в борьбе за влияние на всех уровнях власти, они пытаются продвинуть своих ставленников на те или иные ключевые должности в различных ветвях аппарата власти и экономики ^[37]. В этих условиях вряд ли возможно все то, что называется рационализмом в политике, т. е. ясное понимание сложившейся экономической и политической ситуации, четкое представление о последствиях принимаемых решений, всестороннее осмысление разумных политических комбинаций. В стихии политической жизни, пропитанной трайбализмом, господствует иррационализм.

Возможно ли рациональное решение национальных проблем? Теоретически - да, если этнонационализм ограничить культурной областью, а в политике утвердить принцип демократии. Мысль о неразрывной связи решения национальных проблем с развитием демократии - один из фундаментальных постулатов политологии. В свое время она была глубоко обоснована в марксизме. Так, В.И. Ленин писал: ":есть только одно решение национального вопроса: и это решение - последовательный демократизм" ^[38]. Даже победа социалистической революции и переход к социализму, по мнению В.И. Ленина, не способны устранить национальный гнет, если отсутствует демократия. В связи с этим он замечал: «Для устранения национального гнета необходим фундамент - социалистическое производство, но на этом фундаменте необходима еще демократическая организация государства, демократическая армия и пр. Перестроив капитализм в социализм, пролетариат создает возможность полного устранения национального гнета; эта возможность превратится в действительность "только" - "только"! - при полном проведении демократии во всех областях, вплоть до определения границ государства сообразно "симпатиям" населения, вплоть до полной свободы отделения. На этой базе, в свою очередь, разовьется практически абсолютное устранение малейших национальных трений, малейшего национального недоверия, создастся ускоренное сближение и слияние наций, которое завершится отмиранием государства» ^[39].

Конечно, с позиций сегодняшнего дня можно говорить, что утопична сама постановка вопроса о слиянии наций и отмирании государства, что жизнь не оправдала долгосрочные прогнозы марксизма, но в изложенных общих выводах теории неразрывной связи решения национального вопроса с развитием демократии - ключ к пониманию того, "что с нами было?". Опираясь на эти выводы, мы можем дать анализ сегодняшней ситуации и, следовательно, предложить рациональные средства для решения национальных проблем.

Некогда утверждение тоталитарного режима в нашей стране исключило демократию. Поэтому перестройка капитализма в социализм, открывая возможность "полного устранения национального гнета", так и не была реализована, а бюрократическая интеграция наций, дав несомненные результаты в ломке национальных перегородок, не смогла обеспечить устранение национальных трений и национального недоверия, а вместе с ними - этнических конфликтов и прямых национальных столкновений.

Каков же подход к решению национальных проблем? В самом общем виде он сводится к демократической организации государства. Его суть, во-первых, в отказе от национального насилия в любом виде и отказе от любых национальных привилегий, а во-вторых, в последовательном развитии основных механизмов демократии - политического плюрализма и правового государства, признания приоритета прав личности над правами государства и наций. Иначе говоря, обеспечение прав и свобод личности независимо от национальной принадлежности есть условие свободы и суверенитета всего народа. Это, пожалуй, основная идея современного подхода к решению национального вопроса и современной цивилизованной национальной политики.

этнонационализм рационализм политический

Источники

1. В политической теории принято проводить разграничение между позитивным и негативным политическими действиями. Первое заключается в том, чтобы для достижения определенной цели "сделать нечто", второе - в том, чтобы "прекратить что-то делать" и тем самым позволить произойти определенным событиям. Понятие "негативный" носит здесь чисто условный характер, поскольку негативное действие на самом деле может оказаться достаточно рациональным и привести к весьма позитивным результатам (см.: Санистебан Л.С. Основы политической науки / Пер. с исп. - М., 1992. - С. 51).

2. Представление о политике как особом механизме, осуществляющем "своего рода прокладку маршрута человеческой истории", является развитием концепции многовариантности исторического процесса, высказанной независимо друг от друга видными теоретиками творческого марксизма А. Грамши и Д. Лукачем. В этой связи В.С. Барулин пишет: "История человечества, развитие его трудовой деятельности общественных отношений всегда содержат в себе определенный спектр возможностей. И чем выше общество, тем богаче этот спектр. Все эти возможности отражают объективную закономерность и в этом смысле равноправны. Но с точки зрения удовлетворения потребностей и интересов отдельных групп людей, с точки зрения темпов общественного прогресса, с точки зрения легкости или мучительности человеческих действий эти возможности отнюдь не паритетны. Естественно, что обществу необходим определенный механизм, благодаря которому осуществлялся бы выбор из многих возможностей развития, нужен механизм, осуществляющий своего рода прокладку маршрута человеческой истории. Таким механизмом и является политическая сфера общества. Недаром она и называется сферой управления обществом" (Барулин В.С. Социальная философия. Ч.1: Учебник. - М., 1993. - С. 147).

3. Тернер Дж. Структура социологической теории / Пер. с англ. - М., 1985. - С. 73-75.

4. Политология. Словарь-справочник / М.А. Василик, М.С. Вершинин и др. - М., 2000. - С. 212.

5. Алмонд Г.А. Политическая наука: история дисциплины // Политическая наука: новые направления /Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. Науч. ред. рус. издания проф. Е.Б. Шестопал. - М., 1999. - С.103.

6. Вейнгаст Б. Политические институты с позиций концепции рационального выбора // Политическая наука: новые направления /Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. Науч. ред. рус. издания проф. Е.Б. Шестопал. - М., 1999. - С. 181-205.

7. Вейнгаст Б. Политические институты с позиций концепции рационального выбора // Политическая наука: новые направления / Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. Науч. ред. рус. издания проф. Е.Б. Шестопал. - М., 1999. - С. 198.

8. Там же. - С.199.

9. Там же.

10. Там же.

11. Гудин Р.И., Клингеманн Х.-Д. Политическая наука как дисциплина // Политическая наука: новые направления / Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. Науч. ред. рус. издания проф. Е.Б. Шестопал. - М., 1999. - С. 37.

12. Алмонд Г.А. Политическая наука: история дисциплины // Политическая наука: новые направления / Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. Науч. ред. рус. издания проф. Е.Б. Шестопал. - М., 1999. - С. 104.

13. Алмонд Г.А. Политическая наука: история дисциплины // Политическая наука: новые направления / Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. Науч. ред. рус. издания проф. Е.Б. Шестопал. - М., 1999. - С. 104.

14. Гудин Р.И., Клингеманн Х.-Д. Политическая наука как дисциплина // Политическая наука: новые направления / Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. Науч. ред. рус. издания проф. Е.Б. Шестопал. - М., 1999. - С. 38; См. также: Паппи Ф.У. Политическое поведение: мыслящие избиратели и многопартийные системы // Там же. - С. 262-280; Грофман Б. Теория Даунса и перспективы развития политэкономии // Там же. - С. 673-684.

15. Бирюков Б.В., Тихомиров О.К. Послесловие. Принятие решений как предмет методологических и психологических исследований // Козелецкий Ю. Психологическая теория решений / Пер. с польс. - М., 1970. - С. 464.

16. Козелецкий Ю. Психологическая теория решений / Пер. с польс. - М., 1970. - С. 8-9.

17. Козелецкий Ю. Психологическая теория решений / Пер. с польс. - М., 1970. - С. 10.

18. Козелецкий Ю. Психологическая теория решений / Пер. с польс. - М., 1970. - С. 22-23.

19. Марков М. Теория социального управления / Авторизованный пер. с болг. О.И. Попова. Общая редакция и послесловие В.Г. Афанасьева. - М., 1978. - С. 298-315.

20. Программирование в теории социального уп-равления является одним из подходов к рациональной организации выполнения решений. Оно предполагает определение порядка, способов, средств и сроков осуществления задач, поставленных в решении (см.: Марков М. Указ. раб. - С. 301-302).

21. Санистебан Л.С. Основы политической науки /Пер с исп. - М., 1992. - С. 52.

22. Паппи Ф.У. Политическое поведение: мыслящие избиратели и многопартийные системы // Политическая наука: новые направления / Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. Науч. ред. рус. издания проф. Е.Б. Шестопал. - М., 1999. - С. 264-267, 274-277.

23. Оффе К Политэкономия: социологические аспекты // Политическая наука: новые направления / Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. Науч. ред. рус. издания проф. Е.Б. Шестопал. - М., 1999. - С. 663.

24. См.: Бромлей Ю.В. К разработке понятийно-терминологических аспектов национальной проблематики // Советская этнография. - 1989. - №6; Санистебан Л.С. Основы политической науки / Пер. с исп. - М., 1992. - С. 25-28.

25. Думается, что вопрос здесь не только в лингвистических традициях. Вмонтированные в тоталитарную систему народы (нации) в Советском Союзе, как и другие большие социальные группы, представляли собой лишь объекты политики. Демократическая же традиция исходит из признания народа (нации) конечным субъектом политики, коллективным сувереном власти. Такая традиция восходит к эпохе крушения абсолютизма в Европе (XVII-XVIII вв.). Именно тогда великими умами человечества (Дж. Локком, Ж.-Ж. Руссо и др.), в противовес идее о божественном происхождении власти и обладании ею "помазанником" божьим в лице монарха, была обоснована идея о народе (нации) как некой субстанции, через которую гражданское общество обретает право на суверенитет и власть, организуется как государство и ставит его под свой контроль. И хотя ни в этот период, ни позже - в эпоху крушения колониальных империй (XIX-XX вв.) - национальная идея в "чистом виде" ("одна нация - одно государство") не была, да и не могла быть реализована, она стала мощной мобилизующей силой. Она вдохновляла многомиллионные массы, поднимала их на борьбу за национальную свободу и независимость, сокрушала троны и великие империи. Так, понятие этноса ("народ", "нация") все больше связывалось с понятием государства - главным инструментом политики, организатором и непосредственным исполнителем политических действий. С точки зрения политической теории, этносы представляют собой конечные субъекты политики, которые в эпохи "бурь и революций" становятся непосредственными участниками политических процессов в виде широкой гетерогенной массы, спаянной и общим настроением, и более прочным цементом - национальной идеей. В периоды сравнительно мирного развития народы (нации) остаются конечным субъектом политики, составляя, наряду с территорией и публичной властью, важнейший атрибут государства. В многонациональных государствах они играют роль территориальных групп давления.

26. Например, Л.С. Санистебан пишет: "Население государства может состоять из одного народа или быть многонациональным:" (Санистебан Л.С. Основы политической науки / Пер. с исп. - М., 1992. - С. 26).

27. В этом отношении весьма примечательно название статьи У. Коннора "Нация - это нация, это - государство, это этническая группа, это -:", отрывки из которой помещены в книге "Этнос и политика" (см. Этнос и политика: Хрестоматия / Авт.-сост. А.А. Празаускас. - М., 2000. - С. 60-62).

28. Геллнер Э. Нации и национализм /Пер. с англ. - М., 1991.

29. Тишков В. О нации и национализме. Полемические заметки // Свободная мысль. - 1996. - № 3. - С. 31.

30. Ленин В.И. К вопросу о национальностях или об "автономизации". - Полн. собр. соч. - Т. 45. - С. 359.

31. Санистебан Л.С. Основы политической науки / Пер. с исп. - М., 1992. - С. 27.

32. Санистебан Л.С. Основы политической науки / Пер. с исп. - М., 1992. - С. 27.

33. Коллективные верования заставляют людей определенным образом видеть мир и оказывают решающее влияние на их деятельность. Большая их часть принимается без каких бы то ни было обоснований и доказательств. Они и усваиваются в основном бессознательно - в семье, школе, посредством средств массовой информации, - но выполняют те же функции, что и идеология: а) ориентации и б) оправдания действия тех, кто входит в состав данного сообщества (см. Санистебан Л.С. Основы политической науки / Пер. с исп. - М., 1992. - С. 60-61).

34. Тишков В. О нации и национализме. Полемические заметки // Свободная мысль. - 1996. - № 3. - С. 31.

35. Тутлис В.П. Основы политологии: Учебное пособие в 2 частях. - Ч.2. - Бишкек, 1993. - С. 196-197.

36. Панарин С. Национализм в СНГ: мировоззренческие истоки // Свободная мысль. - 1994. - № 5. - С. 32-33.

37. Крадин Н.Н. Политическая антропология: Учебное пособие. - М., 2001. - С. 168; Джунушалиев Д., Плоских В. Трайбализм и проблемы развития Кыргызстана // Центральная Азия и Кавказ. - 2000. - № 3 (9). - С. 146-155.

38. Ленин В.И. Критические заметки по национальному вопросу. - Полн. собр. соч. - Т. 24. - С. 118.

39. Ленин В.И. Итоги дискуссии о самоопределении. - Полн. собр. соч. - Т. 30. - С. 22.

Размещено на Allbest.ru