Организация японской власти в период Мэйдзи и до окончания Второй мировой войны: милитаризм, национализм и политическая коррупция

Размещено на http://www.allbest.ru/

Организация японской власти в период мэйдзи и до окончания второй мировой войны: милитаризм, национализм и политическая коррупция

Арбатская М.Н.

Иркутск

Японская Система и свобода выбора. Япония как субъект международных отношений появилась на политической карте одновременно со вторым германским рейхом Отто фон Бисмарка. В стране восходящего солнца не по доброй воле случилась реставрация Мэйдзи, которая повлекла за собой кардинальную перестройку всех общественных систем и институтов. При этом оба государства нового типа пошли по пути тотального милитаризма и стали внедрять у себя переход от монархии к республиканской форме формирования и воспроизводства власти. Но поводы-причины для применения выборов различались.

Отгороженная морями-океанами японская элита, пришедшая к власти вследствие демонстративного фиаско политики самоизоляции, устроенного США, реанимировала микадо. В Японии стали поощрять различные новшества, которые официальные миссии, направленные в США и Европу, посчитали полезными для строительства новой сильной страны. В список были включены массовое образование, всеобщая воинская повинность (далее - ввп) или “налог кровью” - кэцу-эки «Возбуждение крестьян часто усиливалось вследствие распространения диких слухов о том, … что фразу “налог кровью”, содержавшуюся в декрете 1873 г. о введении обязательной воинской повинности, следует понимать в прямом смысле. То есть: при зачислении в армию у рекрутов будут брать кровь и отправлять её за границу с целью изготовления красителей для одеял алого цвета; строящиеся телефонные и телеграфные линии будут служить для перекачивания крови; у детей, которых сгоняют в новые школы, также будут брать кровь» [7, с.50]. Введение всеобщего мужского голосования в Японии стало результатом системных изменений в формате модернизации, независимым от параллельно происходившей целенаправленной милитаризации страны. Более того, «когда их суеверие было преодолено, простые люди гордились, что они “носят униформу императора”, и кланялись низко перед его подарком - магазинной винтовкой, вспоминая, что их предкам запрещалось носить какое-либо оружие, кроме заострённых кольев» [9, с.193]. В Швеции требование всеобщего избирательного права усилилось с введением всеобщей воинской повинности, объявленной на 30 лет позже, чем в Японии (в 1901 г.). Борьбу за всеобщее мужское голосование шведы вели под лозунгом «Одна винтовка - один голос» [2]. , экономика/финансы, календарь, техническое перевооружение, и в самом конце списка, выборы. Что значит “выборы” - поначалу было непонятно даже верхушке. В отличие от Германии, где понимание смысла выборов было не только в элите: введение всеобщих выборов на всей территории, не ограничиваясь Пруссией, стало, наряду с созданием регулярной массовой армии, “главным козырем” Бисмарка против монархической заграницы. Тезис о том, что «у Германии должна быть самая сильная армия в мире», обосновал Гегель: «борьба за независимость и суверенитет государства есть самая высокая обязанность и долг власти и гражданина, тогда как вопросы сохранения собственности и даже личной жизни немцев вторичны по отношению к сохранению независимости Родины» [10, с. 64]. Какой-либо нестыковки между правом голоса (всеобщим мужским избирательным правом) и “налогом кровью” в Германии не было: в конституционном «пакете» от 4 мая 1871 г., наряду с ввп государственные граждане мужского пола в возрасте 25 лет и старше получили право голоса.

Исторически сложившееся устройство централизованного государства, действующее в Японии, называется японской Системой. Данная властная Система издавна функционировала без социальной группы или слоя, стоящего над всеми остальными. История показала, что до периода становления конституционных монархий, изменившего режим властвования, слабые монархи не были редкостью. Но в Японии [1, с. 339; 22, с.27-28]: 1) безвластным был сам институт монархии: «император полностью зависит от своих подчинённых, на которых возложена вся реальная ответственность и которые решают все актуальные задачи правительства»; 2) при этом, за исключением малости территории, никогда не было «ограниченности в средствах ведения войны».

Карел Ван Вольферен [22], на которого неоднократно в данной связи ссылается Франклин Анкерсмит [1], считает, что “речь идет … о структурном феномене, не отраженном в понятийном аппарате” европейской и в целом западной политологии. “Существует, разумеется, иерархия или, вернее, комплекс взаимно перекрываемых иерархий. Но он не имеет вершины: это усеченная пирамида. Нет верховного института власти, обладающего полномочиями на принятие окончательных решений” [22, с.5]. Анкерсмит относительно феномена японской власти предложил термин “анонимность” [1, с. 340]. Однако, “анонимная власть” со снятой ответственностью, или “неуловимое государство”, «которое в Японии обнаруживается повсеместно, вполне способно организовать сложный социальный и политический мир» [там же]. К вопросу о качестве власти и продолжая цитировать голландских исследователей [1, с. 332; 22, с. 28], добавим, что отсутствие политического центра - это не досадное островное недоразумение, а сущность Системы, которая имеет несомненный стратегический бонус самосохранения: «если источник реальной власти неясен, то неясно так же, как с ним бороться». Чем не характеристика качества власти?

«Реставрация Мэйдзи представляет собой не столько коренное изменение дореволюционной политики в области торговли, промышленности и дипломатии, сколько тщательную подготовку условий для более быстрого и эффективного вызревания тех тенденций, которые уже проявлялись в последние десятилетия периода Токугава» - переход власти от высших феодальных кругов к самураям низших рангов [7, с.34, 35, 42]. В целом реставрация Мэйдзи была осуществлена коалицией мечи (самураи) & деньги (купечество, ростовщики).

При этом «ведение войны стало исключительной прерогативой государства, и потребности в социальном классе, специализирующемся в боевом искусстве, не стало» [9, с. 188-189]. Как написали американцы для американцев в 1958 г., «суровые и жесткие самураи, с редкой стойкостью молчаливо согласились с ликвидацией своего сословия» и «с ненавистью относились к воинской повинности, которой вначале оказывали сопротивление даже суеверные крестьяне» [9, с. 190, 193]. Олигархия Мэйдзи была одержима идеей создания сильного имперского государства. В течение трёх лет она упразднила феодальные владения, объяснив это тем, что “для поддержания равенства в отношениях с иностранными государствами слова должны иметь на деле тот смысл, который они обозначают (курсив - наш), и правительство страны должно стать единственным носителем власти” [22, с.37]. Олигархическое правление с самого начала подразумевало лишь временное устройство, на смену которому должна была прийти хорошо скоординированная система, сочетающая японские и европейские институты. Но боязнь ослабления собственной власти побудила политических архитекторов современной Японии пренебречь вопросом политической подотчетности, необходимой для такой координации [22, с. 38].

По мнению Ф. Анкерсмита [1, с. 240, 336] и Й. Хёйзинги [20, с. 257, 277], Япония с 1868 г. воплотила в себе самый старый и самый неограниченный милитаризм, который когда-либо был известен. Микадо, у которого «в японской истории (реальной) власти никогда не было, и его окружение «вполне осознавали и потому верно понимали, что императорскую власть следует тщательно оберегать и лелеять всеми доступными … средствами». «В результате традиционного двоевластия обстоятельства сложились так, что когда император был поднят до положения правящего монарха, он не был в состоянии должным образом выполнить свою роль. Среди ближайшего окружения его двора не было никого, кто был бы в достаточной мере способен править вместо него. Большинство номинальных руководителей кланов … были физически слабы и не блистали умом, тогда как сильное, здоровое меньшинство почти не обладало качествами политических деятелей. … глава клана Сацума… был настолько высокомерен и горд, что …лидером клана фактически стал его оруженосец Сайго. Поэтому людьми, способными руководить новым правительством, были только самураи. Они-то и осуществляли политическую власть, хотя и не занимали высших должностей в правительстве». Однако было бы ошибкой полагать, что многие из огромной армии самураев получили посты при новом правительстве [7, с. 55]. Влияние «системы служения и верности господствовало безраздельно», потому и «очень рано возникла конфигурация, которая без колебаний может быть названа милитаризмом».

Как пишет Г. Киссинджер, страна рисоводов «на протяжении 400 лет … изолировала себя от внешнего мира … и построила свою внутреннюю структуру на чувстве гордости за собственную уникальность» [8, с. 160]. В условиях открытости для внешнего мира стало необходимостью «создать новый национализм, позволяющий “любить императора и Родину”» не только феодальному самурайскому воинству, но и простым крестьянам и ремесленникам, которые массово требовались для наполнения вооруженных сил на основе всеобщей/обязательной воинской повинности. Ибо отряды фанатичных самураев, даже с двумя мечами, безнадёжно устарели и не смогли бы решить новые задачи. В связи с этим гибридный “дзассюсэй”[11, с. 20] - старый национализм усобиц традиционного общества с оборонительной доктриной, ограниченной территорией островов, выросший на почве «японской исключительности» и основанный на уникальном «иерархическом феодальном чувстве» [8, с. 161], срочно требовал замены.

Непомерные амбиции новой правящей элиты, вышедшей из самурайских низов и подпираемые демографическим давлением, требовали новых материков-островов. Для завоеваний была нужна современная технически оснащенная мощь армии и флота, а не только суровые и жесткие самураи, которые, тем временем, стали фанатичным и жестоким костяком этой самой армии (и офицерами полиции). Здесь-то и понадобились выборы. Национализм нового времени нуждался в новой политической системе, «в которой каждый гражданин имел бы свободу выбора. Свобода выбора, тем самым, должна стать неотъемлемой чертой цивилизованного правления в Японии, основой её нового национализма» (курсив - наш) [10, с. 68], направленного на территориальную экспансию. Кроме всего прочего, вплоть до проигрыша во второй мировой войне, который они и по сию пору не хотят признавать (судя по отношению к “северным территориям”), «японцы считали себя не столько частью Азии, сколько нацией, призванной цивилизовать Азию» [10, с. 21]. Ведь война, развязанная японскими милитаристами, «воспринимается в сознании рядового японца как стихийное бедствие, за которое никто не несёт ответственности: (“старая добрая” - авт.) Япония стала жертвой обстоятельств и враждебных сил» [22, с. 37].

Сравнение подводит к выводу: Германию и Японию в их развитии путём мобилизации преимуществ отсталости, объединяет особенность, касающаяся внедрения выборов власти главным образом как инструмента реагирования элиты на внешние факторы. Ван Вольферен отметил, что в Японии «единственное обстоятельство, при котором международные факторы принимаются во внимание, - это fait accompli (свершившийся факт), т.е. событие, всегда застающее страну врасплох. В русском лексическом обороте есть очень точный перевод, если угодно, данного термина: жареный клюнул. Система может живо реагировать только тогда, когда происходит всеобщее осознание новой реальности, насквозь пронизывающее её острым ощущением кризиса» [22, с. 418]. Для Японии Токугавы таким клюнувшим жареным стала, как известно, эскадра американских черных кораблей. “Паутина отношений власти в Японии настолько плотно сплетена, что в ней не остается места для учета иностранных интересов... Иностранные факторы обычно игнорируются, даже когда они входят в сферу долгосрочных национальных интересов» [22, с. 418]. Иными словами, долгосрочные национальные интересы Японии базируются на игнорировании, по крайней мере, российских законных интересов, что можно вживую увидеть на трансляциях из Владивостока пленарных заседаний Восточных форумов в 2018-19 годах.

Насущная и трудная задача, решением которой “ленивые” японцы В монографии Чанг Ха-Джуна «Злые самаритяне» [19] есть целая глава (девятая) о «ленивых японцах и вороватых немцах». Корейский автор приводит мнение довольно оригинального, на наш взгляд, американского миссионера С. Гулика, прожившего в Японии 25 лет в самый разгар реставрации, с 1888 г.: многие японцы «производят впечатление …ленивых и совершенно безразличных к течению времени» [19, с. 201]. занялись без промедлений - денежная реформа (в 1867 г. в денежном обращении находилось 1694 вида денежных знаков). В 1871 г. уничтожили феодальную структуру (территориальную и иерархическую), отменили все военные и религиозные звания/привилегии. Общественно-политическая и военная модернизация масштабно были начаты новым западным календарём с 1 января 1873 г., народным образованием (обязательное начальное обучение в школах, как в Великобритании) и всеобщей воинской повинностью в январе 1873 г. (реализуя закон 1870 г. о создании национальной армии - с 20 лет, младший сын, на три года [16, с. 25]).

Двадцатилетнее опережение объявления всеобщей воинской повинности перед первым голосованием в императорский парламент объясняется не только более простой реализацией первого в сравнении со вторым. Национальная армия - это жизненно важный инструмент первой необходимости, нужный ещё “вчера”. Новоиспечённый император и его приближённые боролись с многочисленным и воинственным наследием сёгуната: «большинство самураев, поднявших оружие за императора, состояло из противников, каких бы то ни было, нововведений» [6, с. 96]. Против нововведений они и выступили очень быстро с теми же мечами …из переплавленных португальских мушкетов. О судьбе разжалованных самураев далее еще будет сказано.

Общее число избирателей и численность населения. Для понимания степени включённости выборов в социальную ткань, нужна информация о численности населения, краткая сводная динамика которой за 55 лет, с 1892 по 1945 год, представлена на основе сайта популярной статистики от Jan Lahmeyer в таблице 1. В среднем численность населения Японии за этот период увеличилась с 40,5 до 72,6 млн. чел., в 1,8 раза.

Таблица 1 Динамика численности населения Японии по регионам и префектурам. 1892-1945гг.

Однако территориальная неравномерность динамики имеет значительно больший разброс и весьма интересна. Например, число жителей о-ва Хоккайдо увеличилось в 7,3 раза, что превышает средний показатель в 4 раза. Заселение пустынного в конце XIX века острова к северу от Хонсю произошло в соответствии с военным планом и американской помощью [9, с. 190-191]. Когда столкнулись геополитические интересы Японии Токугавы и Российской империи, основным предметом спора стали айну, и в 1869 г. центральное правительство Японии объявило земли на Хоккайдо “бесхозными” и конфисковало их в пользу государства вместе с проживавшими на них айну. Тогда же было сформировано Управление по колонизации острова Хоккайдо» [4, с.116; 10, с.56]. Как пишет Бух, японцы спешили из боязни, что Россия может занять эти земли, пользуясь мягкой силой своей культуры и совершенно неагрессивной политикой: «расширение русского влияния на коренных жителей пограничных областей считалось (японской элитой - авт.) экспансией цивилизованного народа, шествием высшей культуры, действующей через просвещение и дружелюбную политику» (курсив - наш) [4, с. 116].

Опираясь на британо-японские и российские источники [4, с.100-101; 10, с.56], отметим, что остров и аборигены «фактически были захвачены Японией и вошли в её состав в качестве отдельной административной единицы империи и её заморской колонии. Руководство колонией осуществлялось через Управление по колонизации Хоккайдо». Безработные самураи с семьями (большинство японских переселенцев на Хоккайдо переезжали из северо-восточной части острова Хонсю) получали земли в стратегических пунктах острова и превращались в японских казаков: военнообязанные колонисты «В 1884 году Шикотан, изначально необитаемый, был насильственно заселён жителями острова Сюмусю (Шумшу), самого северного из Курил, поскольку правительство Мэйдзи не хотело, чтобы обрусевшие айны жили в непосредственной близости от северной границы империи» (курсив - наш) [4, с. 96-97]. зачислялись в милицию, обучались военному делу, а параллельно строили и пахали. Хотя колонизация острова «во многом проходила по американской модели заселения индейских земель, общий процесс колонизации был основан на государственном управлении заселением». Соответственно, управление островом «не отличалось от других колониальных проектов: политики и колонизаторы были столь же агрессивны и равнодушны к чаяниям и образу жизни коренного населения, что имело для него самые отрицательные последствия».

Американская опека помогала оккупационно-колонизационному процессу технологически: ускоренная «внутренняя колонизация» происходила по рекомендациям американских специалистов по сельскому хозяйству и инженеров. Начиная с 1882 года, Хоккайдо стал административной частью “большой Японии” и подпал под юрисдикцию первой японской конституции 1889 года, в отличие от более поздних колоний [4, с. 98-99]. Тем не менее, принимать участие в общеяпонских выборах небогатые колонисты стали только на втором этапе, когда снизился имущественный и налоговый ценз - с 1902 года.

Интересна в данном контексте судьба южной полуколониальной до 1870 г. оконечности Японии - префектуры Окинава, которая поддерживала «тесные отношения, как с Китаем, так и с соседней японской преф. Сацума (ныне преф. Кагосима). Жители Окинавы говорили на одном из диалектов японского языка, а японцы, проживающие на Японских островах, относились к ним …как к нечистокровным» [10, с. 739]. Количество “нечистокровных” возросло за указанный период несколько меньше, чем в среднем по Японии - в 1,6 раза, а голосовать, как “чистокровные”, они стали на 10 лет позднее Хоккайдо, с 1912 года.

Численность самого населенного и урбанизированного региона, Канто, возросла за 55 лет в 1,9 раза; численность Токио увеличилась 5,3 раза. «По численности населения город Эдо (Токио) … на рубеже XVIII в. был, пожалуй, самым крупным городом в мире. В этом городе насчитывалось от 1 300 тыс. до 1 400 тыс. жителей. Население города Осака уже в 1665 г. составляло 268 760 человек. Город Кёто (Киото) - этот людской муравейник с высокоразвитым ремесленным производством, - … в 1691 г. являлся крупнейшим производящим центром Японии с разнообразными видами промышленности и торговли» [7, с. 73]. Но есть префектуры и острова, где время словно бы остановилось: Токусима и Эхиме (0,9 р.) на о. Сикоку (1,0 р.).

Как видно, прирост численности населения Японии в территориальном разрезе происходил крайне неравномерно. Выделяются два фактора, форсирующих неравномерность: 1) урбанизация и сопутствующие ей развитие промышленности и торговли, прежде всего - на восточном побережье, а также 2) колонизация ранее не принадлежавших Японии территорий на севере и юге. Причем ускоренная «внутренняя» военная колонизация на севере происходила по американской схеме и с американской подсказкой. Колонисты Хоккайдо и жители Окинавы получили избирательные права на общеяпонских выборах на втором этапе снижения цензов, с 1902 и 1912 гг. соответственно.

Спустя десятилетие от высочайшей декларации, с 1878 года поэтапно начинаются выборы в местные ассамблеи. Правительство «приступило к устройству местного самоуправления, надеясь, что это до некоторой степени будет служить для населения подготовкой к участию в национальном собрании, парламенте» [6, с. 97] - пока пишется конституция - «плод тринадцатимесячного путешествия по Европе наиболее могущественного японского олигарха Ито Хиробуми» [18, с. 390] и выверяются цензы избирательного закона.

Н. Герберт приводит статистику по числу лиц, имевших активное и пассивное избирательное право на выборах во вновь созданных префектурах и уплативших соответствующие налоги, за 1881-1894 годы. Абсолютные (вплоть до человека) и относительные цифры даны в главе, посвященной аграрной реформе как свидетельство постепенного ухудшения положения крестьян-собственников и их разорения в годы реформ Модернизация и урбанизация сельской страны происходила, как и везде в мире, путем перекачивания ресурсов из села в город. «Новое общество создавалось правительством на развалинах старины, причем всю тяжесть расходов по выполнению этой задачи правительство переложило на плечи сельского населения, за счет которого, кроме того, было достигнуто накопление и централизация капитала» [7, с. 71]. Когда сельское население осознало данный порядок вещей, начались бунты и восстания. Только за первые десять лет эпохи Мэйдзи крестьянских восстаний произошло столько же (190), сколько в эпоху Токугава за сто лет [7, с. 49]. (рис. )1.

Рисунок 1. Численность лиц, имеющих активное и пассивное избирательное право на выборах в форматах префектур (1881-1894) и формате «вся Япония» (1890-1917). Источник: [7, с.103; 17, с.910-912].

На выборах в собрания префектур действовала более низкая налоговая шкала (5 иен для активного и 10 иен - для пассивного избирательного права), чем в 1890 г. когда выставили для выборов в парламент микадо 15 йен. Согласно избирательному закону, принятому на 10 лет, высокая 15-ти йеновая планка была снижена до 10 иен на следующее десятилетие. «Крестьянство, в особенности в переходный период эпохи Мэйдзи, не только не было освобождено от наиболее тяжелых феодальных повинностей, но должно было еще нести на своих плечах основное бремя расходов нового режима. «Япония была преимущественно сельскохозяйственной страной, а государственная казна была настолько истощена, что положение правительства с первых же дней в значительной степени зависело от займов богатых купцов. С полным основанием можно было ожидать, что правительство обратится именно к поземельному налогу - уже централизованному и унифицированному - как к главному источнику дохода» [7, с. 53].

Таким образом, крестьяне-собственники, которые были в состоянии заплатить налог 10 иен, стали перманентным электоральным ядром цензовой избирательной системы. Десятийеновая планка в течение 30 лет давала право сначала голосовать и быть избранным в собрания префектур, а затем, с шестилетним перерывом, участвовать в выборах императорского парламента. В сравнении с численностью населения это означает, что, например, в 1904 г. таковыми были 16 чел. из каждой тысячи населения, и 29 чел. из каждой тысячи - в 1917 г. Конечно, говорить о каком-либо значимом влиянии на японское общество при такой пропорции не приходится.

Значимые увеличения списочного числа избирателей Японии согласуются со смягчением условий участия в голосовании (табл. 2). Но динамика общего числа между изменениями цензов подвержена не только регуляторно-экономическим факторам. Например, уменьшение в 1903 г. на 2,5% может быть объяснимо житейскими ситуациями, а уменьшение на 20,4% в 1904 г. - это мобилизация 1903 г. для нападения на российские войска в Манчжурии.

Выборы 1908 г., с которых отмечен двукратный рост численности избирательного корпуса Японии в рамках тех же цензов, стали первыми послевоенными выборами. Из исторических свидетельств известно, что кратное увеличение объёмов промышленного производства (работавшего на войну) во время русско-японской войны (и после неё) сопровождалось крайне жестокой эксплуатацией всех категорий рабочей силы (мужчин, женщин, детей). Война истощила людские и финансовые ресурсы страны-победительницы. Под итогами войны, после которой произошло двукратное увеличение общего числа избирателей, следует понимать: 1) возвращение избирателей-офицеров и 2) серьёзное увеличение невоенного слоя, разбогатевшего на военных поставках. По сравнению с предвоенными выборами 1903 г. увеличение составило 632 тыс. чел. при численности населения 48,6 млн. чел.

Этапы избирательного процесса и явка избирателей. После речи микадо 1868 года о намерении «созвать совещательное собрание из знатных и опытных людей» [5, с. 95] двухступенчатый государственный совет действительно был быстро созван, но без выборной процедуры. С высоты истории понятно, что более чем двадцатилетний период, с 1868 по 1890 год, был нужен для тщательной подготовки конституции и всеяпонских выборов как 1) опасного инструмента 2) не первой необходимости.

Очевидно, что новый и чуждый для японской Системы способ формирования власти был тщательно подготовлен сверху и стал постепенно и с опаской внедряться при соблюдении трёх базовых условий. Первое - на модернизированной социально-экономической базе, второе - исключительно для достижения милитаристских целей территориальных захватов, третье - на основе националистической идеологии.

Проведение первых общеяпонских выборов в 1890 году стало, во-первых, апробацией нового национализма (оно и выглядело как “копирование прусской общественно-политической матрицы”), и, во-вторых, - властной уступкой догоняющему социальному развитию общества, требовавшего общенациональное собрание выборных представителей. Император лично презентовал конституцию, секретно готовившуюся несколько лет, Как пишет Фукуяма [18, с. 390], конституцию Мэйдзи готовили в обстановке строжайшей секретности пять человек, одним из которых был немецкий эксперт Карл Фридрих Герман Реслер. в день своего рождения 11 февраля 1889 г. как монарший подарок для нации, который приветствовали специально придуманным по этому случаю возгласом “банзай” (десять тысяч лет) [9, с. 211].

Этапы избирательного процесса определяются постепенным смягчением цензов для голосования:

- 1890-98 гг., мужчины, цензовое (налог 15 йен) открытое голосование;

- 1900-1918 гг., мужчины, цензовое (налог 10 йен) тайное голосование;

- 1919-1924 гг., мужчины, цензовое (налог 3 йены) тайное голосование;

- 1928-1942 гг., мужчины, всеобщее тайное голосование.

Право участия в процедуре голосования предварительно следовало подтвердить уплатой налога. Эпоха жесткого цензового избирательного права продолжалась в Японии 35 лет, с 1889 по 1924 годы - характеристики этапов в таблице 2.

Исследователи отмечают, что первые выборы 1890 г. прошли «гладко и без насилия». Среди 300 избранных депутатов 110 человек были из упразднённого сословия самураев Из общей численности населения, насчитывавшего в 1870 г. 34,3 млн. человек, число простых самураев, или соцу (этот термин был упразднен), составляло 408823 семейства, насчитывавшие 1 892 449 человек, то есть от 5 до 6 % всего населения. Самураи, вовлеченные в воинское сословие, стали называться сидзоку, а самураи низших рангов сделались простолюдинами (хэймин) [7, с. 55]., 60 членов Общего соглашения, по 56 либералов и прогрессистов и 140 независимых [9, с. 213].

Вторые выборы в 1892 г., в отличие от первых, были признаны самыми жестокими: счёт убитым шел на десятки, пострадавшим (раненым) - на сотни. Все свидетельства отмечают репрессивность правительственного аппарата по отношению к оппозиции в 1892 году, после разгона первого парламента и пожелания микадо поощрять “добрых людей”, т.е. готовых голосовать за нужный власти бюджет. «Когда же вслед за этим (применением иностранных новшеств - авт.) неизбежно последовало распространение подрывных идей, они увеличили строгости в контроле над мыслями и начали пропагандировать “древнюю традицию”, которую сами же и изготовили из обрывков и кусков прежней политической идеологии, прославляя императора как главу японского “семейного государства”» [22, с. 20]. До 1945 г. в Японии существовали специальные полицейские силы, задачей которых было искоренение “опасных мыслей”. Офицеры этой полиции после войны стали министрами просвещения, юстиции, труда, внутренних дел и социального обеспечения. В основе сохраняющегося японского национализма и поныне лежат идеи мифов, созданных олигархией Мэйдзи [22, с. 5].

В 1894 и 1898 годах голосования проходили дважды в год, в марте и сентябре/августе. Однако оппозиция вновь получала большинство мест в парламенте, разгоны продолжались; история закончилась указом императора о недопустимости вмешательства депутатов в его кадровые назначения [12, с. 356-357]. Вторые в течение года голосования после очередного “разгона” вызывали заметно меньший интерес выборщиков, особенно в августе 1898 г., когда средняя активность упала до 79,9% (рис. 2). За 6 голосований, состоявшихся в течение 9 лет в открытой форме, произошло значительное снижение интереса к электоральной процедуре.

В 1900 г. вследствие агитационной работы различных кругов, плановый пересмотр избирательного закона произошел в сторону его либерализации. Имущественный ценз для активного избирательного права понизили с 15 до 10 иен, для пассивного устранили; ввели тайность выбора и правило “1 избиратель - 1 голос” [15, с. 130]. Все вкупе значительно подняло интерес к выборам. Избирательный корпус увеличился до 762-1546 тыс. чел. Первое голосование по новым правилам состоялось в августе 1902 года, и активность расширенного корпуса избирателей стала существенно выше (на 8,5 п.п), чем в августе 1898 года.

В 1915-1917 гг. активность продолжала расти (91-92%), но, в отличие от первого этапа, окрепла и “сплоченность” префектур: минимаксная разница активности (= макс. - мин.) сократилась более чем вдвое и составила 6 пунктов (табл. 2). Чем больше явка, тем меньше территориальная изменчивость центров управления (префектур) по этому показателю [3].

Третий цензовый период с 1919 г., снизивший “стоимость” участия в выборах до 3 йен налога (прямых податей), позволил расширить корпус выборщиков до 3,1-3,3 млн чел. (рис. 2). По этим условиям состоялись выборы в 1920 и 1924 годах, но увеличения активности не произошло, поскольку и при 10 иенах она была запредельно высокой. В 1924 г. голосование состоялось через 8 месяцев после “Великого землетрясения Канто”, средняя активность - 91,2% (в уничтоженном стихией Токио явка была 84,6%).

Рисунок 2. Общее число избирателей и активность на выборах в Японии. 1890--1924 гг.

Рисунок 3. Явка и индексы активности и электорального веса префектур. 1890-1942 гг.

Всеобщее мужское избирательное право в Японии законодательно ввели в 1925 г., но голосование по этим правилам уже “как полицейская операция” состоялось только в 1928 г. [12, с. 359] - почти на 60 лет позже, чем в Германии. За 18 лет действия всеобщего мужского избирательного права в Японии (1928-1942) выборы состоялись 6 раз. Выборы 1937 г. считаются “военными”, с участием единой политической партии. Голосование 1942 г. обошлось вовсе без партий - они дружно самораспустились еще в 1940 г., и действовала только фашистская Ассоциация помощи трону. Выборы 1942 года прошли в обстановке эскалации военной агрессии, крайней милитаризации и роспуска всех партий. Голосования 1937 и 1942 гг. поломали сложившуюся территориальную модель активности [2; 3] (рис. 3).

Партийное меню конца XIX-начала XX века - клановые группировки. Партии, клубы, общества и религиозные секты, организованные до первых выборов, характеризуют японскую Систему как инструмент борьбы клановых группировок - либо между собой, либо с правительством.

В октябре 1881 г. на базе движения «Лига учреждения парламента» образовалась партия либеральных помещиков и землевладельцев, стремившихся к большей политической модернизации, Риккен дзиюто (Конституционно-либеральная). В том же году появилась Партия реформ (Риккен кайсинто), к которым стремились чиновники, городская интеллигенция и т.п. Через год чиновники, ориентирующиеся на правительственного лидера Ито Хиробуми, были объединены в Конституционно-императорскую партию Риккен тейсэйто. В 1890-1908 гг. в парламенте были представлены:

1) партии: Либеральная, Конституционная Прогрессивная Партия - Ортодоксальные Конституционалисты, Конституционная Реформистская и др.; избиратель политический коррупция голосование

2) клубы: Красивый, Кинки Кокутай, Чуо, Докуритсу, Ямашита, Хайоши, Иинин, Кошин, Мумеи;

3) общества: Народное, Юко, Иинин и др.

В 1890-1912 гг. в парламенте доминировала Либеральная партия консервативного толка, затем произошел переход лидерства к сменившей ее Консервативной партии (запрещенной, наряду с другими, в 1938 г.). Синтоистская секта Тайсей («Учение совершенного синто»), центральный тезис доктрины которой гласит, что каждый может способствовать процветанию нации путём личного аскетизма и ублажения “ками”, получила на выборах 1890 г. 12,7% голосов [17, с. 910-911].

Но «внешние признаки японской парламентской демократии не следует интерпретировать как доказательство существования реальной парламентской демократии» [1, с. 336]. Оценки автора статей по истории и государственному устройству в энциклопедии Брокгауза и Ефрона В.В. Водовозова и голландца Н. Герберта относительно японских партий эпохи Мэйдзи идентичны: олицетворение политиканства и клановой борьбы. В парламенте микадо «правильных партийных организаций не было; выработанных и ясных программ у партий также не было; партии образовывались, распадались и вновь образовывались с чрезвычайной легкостью: в действительности за принципиальными разногласиями скрывалась борьба личных честолюбий или, в лучшем случае, старинная борьба кланов» [5]. И «очень часто политические партии возникали лишь как временные группировки, имеющие своей целью поставить правительство в затруднительное положение и в интересах кучки недовольных клановых политиканов всячески мешать его работе» [7, с. 60].

Политическая коррупция как культурно-институированный разрыв между словом и делом. Развитие капитализма и сверхбыстрые общественно-политические реформы на контрасте с феодальными веками изоляции и закрытости привели к тому, что «отличительной чертой громадного большинства нынешних наших народных представителей является, по-видимому, отсутствие увлечения честными возвышенными идеями и циничная заботливость о своих личных эгоистических интересах» [5, с. 349].

По мнению американца Р. Митчелла, чертой уже первых японских выборов 1890 года были деньги и подарки, впоследствии ставшие обычной (регулярной) практикой политической жизни «страны восходящего солнца». Для кандидатов дополнительным условием участия и победы на выборах в парламент стал постоянно усиливающийся денежный прессинг со стороны «местных боссов», оптом продававших голоса избирателей. Такое давление особенно усилилось в 1908 г., что толкнуло кандидатов в руки бизнес сообщества. Р. Митчелл приводит статистику зарегистрированных взяток в избирательной сфере Японии с 1908 г. - года послевоенной эйфории: 1338 - 1908 г.; 3329 - 1912 г.; 7278 - 1915 г. [21, с. 26-27].

«Наиболее характерными чертами японских депутатов являлись невежество, тщеславие и взяточничество, которые не считали нужным даже скрывать» [6, с. 349]. Мы уже отмечали выше, что де-факто бенефециарами реставрации Мэйдзи стали самураи низших рангов. Но, при этом, «реформы … лишь приостановили рост могущества феодальной знати. В последующие годы этот класс, поливаемый обильным дождем денежных пенсий и обогреваемый лучами покровительства, ожил и пустил пышные побеги. Наиболее ярким проявлением этой метаморфозы прежней феодальной знати было назначение её представителей на высшие правительственные посты. И, кроме того, …знать выступила в 1884 г. в качестве сословия пэров (когда она вместе с кугэ была отнесена к категории кадзоку - “титулованной знати”) и, начиная с 1889 г., пользовалась в палате пэров широкими конституционными полномочиями» [6, с. 69]. А поскольку вся пореформенная власть через очень короткое время оказалась в руках бывших феодалов, то оппозиция собрала множество людей сомнительного образования и нравственности, готовых служить всем, кто заплатит.

Формулировку Анкерсмита: «Они представляют электорат, а не государство» [1, 243] для эпохи становления капитализма в Японии нужно переиначить: «Они, как часть японской Системы, представляют электорат на основе своих личных интересов»; ни к общественному развитию страны, ни к государству эта история и в самом деле не имеет отношения. «Усилению взяточничества способствовало также неслыханно быстрое развитие нашей промышленности и торговли. Народные представители и политические агитаторы нашли здесь для себя настоящий золотой рудник» [6, с. 349]. «Депутаты нередко оказывались продажными; нуждавшиеся в их услугах капиталисты легко покупали их голоса, чтобы добиться при их посредстве каких-либо концессий. Само правительство покупало их, когда их оппозиция делалась почему-либо особенно неудобной - покупало иногда индивидуально, иногда коллективно, такими мерами, как законопроект об увеличении жалованья депутатам с 800 до 2000 иен (1898)» [там же].

«Всё это было платой Японии за пережитое ей коренное преобразование» [6, с. 350]. Однако, реформы - реформами, но не всё можно объяснить угаром от ускоренной оборонительной модернизации, плавно перешедшей в агрессивно-наступательную. Например, коррупционные скандалы, масштабно проявившиеся на послевоенных (после русско-японской войны) выборах 1908 г., периодически сотрясают Японию до сих пор, если не сказать, что стали её визитной карточкой.

Выше отмечено, что для вхождения в имперский клуб сильных мира сего стран, конгломерат “мечи & деньги” был просто одержим идеей сильного государства. Первая проба штыка в поединке с русскими представителями белой расы оказалась удачной - членский билет клуба купили. Тем не менее, повторим, «слова должны иметь на деле тот смысл, который они обозначают» [22, с. 37]. «До тех пор, пока разрыв между официально признанной и подлинной реальностью сохраняется как институт, т. е. воспринимается как сам собой разумеющийся и используется для любых целей, действительные махинации остаются малозаметными, а значит - и заведомо безнаказанными» (курсив - наш) [22, с. 227]. Этот разрыв между словом и делом, возведённый японцами в абсолют (институт), существует и поныне, … как и коррупция.

Заключение. Произошедший в Японии в 30-х годах ХХ века захват власти военными был совершенно логичен при любом обосновании. Японская военщина, настоянная в течение четырёх столетий закрытости страны на фанатизме и превосходстве, вырвалась на океанский простор, как джинн из бутылки, проявляя запредельную жестокость. Взошедшее над Японией кроваво-империалистическое солнце накрыло почти весь Дальний Восток. В этой ситуации совершенно не имеет значения, какой фактор стал формальным поводом.

По Фукуяме, «как и в Германии, современная … бюрократия формирующегося милитаристского государства, возникшая в Японии после реставрации Мэйдзи, сделалась настолько автономной и самостоятельной, что привела страну к катастрофе. …японский разворот вправо в 1930-х годах связан именно с этим фактором, а не с какими-либо иными социальными причинами» [18, с. 393], хотя причины были.

И. Моррис считает [14, с. 528-529], что подлинный урок Первой мировой войны состоял в том, что англо-франко-американский альянс выиграл вопреки своему либерализму, а не благодаря ему. А потому настоящим «выходом была субконтинентальная империя, причем, чем менее либеральная - тем лучше». Иными словами - японская.

Япония получила очень много от тогдашней либерально-империалистической глобализации, но экономический бум внезапно завершился в 1920 году, с возвращением европейских держав на азиатские рынки. Гипотетический демократический путь развития страны «заблокировали японские военные, причем размещенные не в метрополии, а за пределами Японских островов….японский авторитаризм родился в Манчжурии» [18, с. 395] среди младших и средних офицеров.

Что касается японского парламентаризма - можно сказать, что в период Мэйдзи и до Второй мировой войны его и не было. Хотя элитарный слой очень активно участвовал в электоральных играх, но он был слишком тонок для совокупного японского социума, веками воспитанного в духе феодального поклонения, “служения и верности”. Никаких “приличных” партий у рисоводов и самураев не случилось, а те, что были - перед войной самоустранились. Парламентаризм был не целью, а всего лишь инструментом “второй свежести”, если не сказать - данью западной моде, изначально поставленной японцами на коррупционные рельсы. В эпоху передела мира второй конкурентной эры колонизации, начавшейся с конца XIX века, активно действующая империя микадо, вполне естественно, выбрала внешнюю агрессию и территориальные захваты методом тотальной демонстрации ненависти.

Право, белые господа, ну не демократию же?

Таблица 2 Эволюция этапов проведения цензовых выборов в Японии. 1890-1942

Источники: [5; 6; 7; 9; 10; 12, с.358; 15; 18, с.395-396].

Предварительный этап: 21 год (1868-1889). Денежная реформа; всеобщая воинская повинность для создания регулярной армии - с января 1873 года; экономические преобразования; выборы в органы местного управления с 1878 года.

Список литературы

1. Анкерсмит Ф. Эстетическая политика. Политическая философия по ту сторону факта и ценности [пер. с англ.]. - М.: Изд. Дом Высшей школы экономики, 2014. - 432 с.

2. Арбатская М. Япония: 120 лет избирательного права. Характеристики функционирования территориальных политических систем в день голосования // ПОЛИТЭКС (Политическая экспертиза). 2013. - Т. 9, № 1. - С. 5-25.

3. Арбатская М. Организации легитимации власти в условиях цензового избирательного права в Нидерландах, Швеции и Японии // Гражданин. Выборы. Власть. 2013. - № 2. - С. 136-160.

4. Бух А. Япония: национальная идентичность и внешняя политика: Россия как Другое Японии [пер. с англ. П. Серебряного]. - М.: Новое литературное обозрение, 2012. - 280 с.

5. Водовозов В.В., Япония (дополнение к статье) // Энциклопедический словарь [под ред. И.Е. Андреевского, К.К. Арсеньева и О.О. Петрушевского]. - СПб.: Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон, 1890-1907.

6. Всё о Японии [сост. Царёва Г.И.]. - М.: Профит Стайл, 2013. - 608 с.

7. Герберт Н. Становление капиталистической Японии. - М.: Изд-во Иностранной лит-ры, 1952. - 245 с.

8. Киссинджер Г. Нужна ли Америке внешняя политика? [пер. с англ.]. - М.: АСТ, 2016. - 416 с.

9. Крофтс А.; Бьюкенен П. История Дальнего Востока. Восточная и Юго-Восточная Азия; [пер. с англ. А.И.Куприна]. - М.: ЗАО Центрполиграф, 2013. - 571 с.

10. Крупянко М.И., Арешидзе Л.Г. Японский национализм (идеология и политика). - М.: Междунар. отношения, 2012. - 408 с.

11. Крупянко М.И., Арешидзе Л.Г., Крупянко И.М. Политическая энциклопедия современной Японии: в 2 т. Т.1. - М.: Междунар. отношения, 2018. - 768 с.

12. Кузнецова Т.О. Избирательная система Японии // Современные избирательные системы. Вып. 3: Испания, США, Финляндия, Япония [научн. ред. А.В. Иванченко, В.И. Лафитский]. - М.: РЦОИТ: Типография «Новости», 2009. - С. 350-446.

13. Мещеряков А. Император Мэйдзи и его Япония. - М.: Наталис; Рипол Классик, 2009. - 950 с.

14. Моррис И. Почему властвует Запад … по крайней мере, пока ещё. Закономерности истории, и что они сообщают нам о будущем; [пер. с англ. В. Егоров]. - М.: Карьера Пресс, 2016. - 720 с.

15. Пантелеева М.В. К вопросу о становлении избирательной системы Японии // Россия и АТР. 2014.

16. Пуляев А. В. Япония на рельсах модернизации: опыт реформирования армии и образования во второй половине XIX века // Исторические исследования: материалы V Междунар. науч. конф. (г. Самара, март 2017 г.). - Самара: АСГАРД, 2017. - С. 24-27.

17. Танин-Львов А. Выборы во всем мире. Электоральная свобода и общественный прогресс: Энциклопедический справочник. - М.: РОССПЭН, 2001. - 1112 с.

18. Фукуяма Ф. Угасание государственного порядка [пер. с англ. К.М. Королева]. - М.: АСТ, 2017. - 704 с.

19. Ха-Джун Чанг. Злые самаритяне. Миф о свободной торговле и секретная история капитализма; [пер. с англ. А. Коробейникова]. - М.: МИФ, 2018. - 256 с.

20. Хёйзинга Й. Тени завтрашнего дня. Человек и культура. Затемненный мир: Эссе / Сост., пер. с нидерл. и предисл. Д. Сильвестрова; Коммент. Д. Харитоновича. - СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2017. - 456 с.

21. Mitchell R.H. Political bribery in Japan. - Honolulu: University of Hawai'i Press, 1996. - 224 р.

22. Wolferen K. Van. The Enigma of Japanese Power: People and Politics in a Stateless Nation. - L.: Macmillan, 1989. - 496 p. Реферативное изложение книги опубликовано в: Русский исторический журнал. 1999. - Т. 2, № 1. - С. 205-273.

Размещено на Allbest.ru