Что касается требований, выдвинутых японской стороной, то их пресса находила вполне справедливыми, и, как уже было написано выше «продиктованными самой ситуацией». Особенно много внимания уделялось вопросу о выплате контрибуции. Обсуждение этого вопроса началось в прессе еще до начала переговоров и авторы обосновывали невозможность пересмотра этого пункта еще в июне. Это касалось и газет, в которых журналисты пытались связать нежелание России выплачивать контрибуцию с необратимостью этого действия. По этой логике, Россия, естественно, что-нибудь потеряет по результатам мира, но рано или поздно захочет это вернуть. С деньгами, которые Япония сможет потратить на увеличение численности или на улучшение качества своих вооруженных сил, это будет сложнее. Отказ от требований выплатить контрибуцию, таким образом, убеждал западных обозревателей, а вместе с ними и публику, в неискренности желания мира в Санкт-Петербурге. В журналах же вопрос о предполагаемой контрибуции рассматривался еще подробнее. В уже затронутой статье «Коллапс России. Японская контрибуция» автор даже примерно называет сумму предполагаемой контрибуции, которую было бы справедливо потребовать с России. Он называет сумму в 200 миллионов фунтов, и оправдывает такую сумму тем, что в 1871 году Германия так же потребовала с Франции сумму в 4 раза превосходящую действительную «цену войны». Так, обозреватели не только убеждали общественное мнение в справедливости японских требований, но и сравнивали поражение России с разгромом Франции 1871 года, увеличивая, таким образом, масштаб постигшей Россию катастрофы.

Пресса была твердо уверена и в необходимости территориальных уступок Японии со стороны России. В частности, в «Таймс» 9 августа говорилось о необходимости территориальных уступок, а 16 августа автор писал следующее о ходе переговоров: «Четыре требования, категорически отвергнутые Витте в прошлую субботу, состояли, стоит напомнить, в выплате контрибуции, уступке Сахалина, ограничении военно-морских сил России на Дальнем Востоке и уступке интернированных кораблей. Предполагается, что Япония готова сделать два из них предметом сделки. Считается, что она откажется от последних двух пунктов, если Россия пойдет на встречу в вопросе уступки Сахалина». Требования территориальных уступок носили достаточно определенный характер. В той же статье обосновывалось японское требование о передаче острова: «Сахалин в руках Японии, и нет ни одного шанса, что Россия его отвоюет». В некоторых статьях в журналах даже обосновывалась передача Японии Владивостока и Приморья. По мнению уже упомянутого выше О. Эльцбахера, Россия завладела Владивостоком «обманом» и у нее нет «ни морального, ни юридического права» на Приморье и Владивосток. Таким образом, можно сказать, что в обществе укреплялись завышенные ожидания от будущего договора.

По мысли авторов, именно два этих пункта являлись главнейшими вопросами мирных переговоров и могли бы обеспечить Японии «иммунитет от русской агрессии на долгое время». Именно эти условия позволят Японии получить желаемый ею устойчивый мир, который сможет уберечь ее от «возможности мести». Поэтому несогласие российской стороны часто вызывало недоверие в английской прессе, разделявшей опасения своих японских союзников. В то же время, стоит отметить, что само наличие опасения российского реванша весьма показательно для лета 1905 года. Подобная позиция вступала в противоречие с тезисами журналистов и публицистов о том, что Россия навсегда отброшена с тихоокеанского побережья и не является более доминирующей силой на Дальнем Востоке (подробнее об этом см. ниже).

Переговоры, как известно, шли достаточно долго, стороны не могли договориться по некоторым пунктам, и этот тяжелый ход переговоров нашел свое отражение на страницах изданий. В газетах выходили статьи, посвященные чувствам японцев, которыми все больше овладевали сомнения в «искренности» русского желания мира. Например, 21 августа в статье, посвященной ходу переговоров, английский корреспондент приводит слова своего японского друга, который говорил, что несмотря на то, что японцы «желают мира, они готовы к продолжению войны». В такой формулировке весьма заметно желание автора убедить читателя в миролюбивости своих союзников и переложить ответственность за возможное продолжение войны на противника. Стоит отметить, что подобная позиция весьма сильно перекликается с идеями джингоизма - шовинистического ура-патриотического движения, распространенного в Великобритании в период русско-турецкой войны 1877-1878 гг. и Англо-бурской войны 1899-1902 гг. Помимо этого, в той же статье комментируются высказывания С. Ю. Витте о ходе переговоров. Жесткой критике подвергается тезис главы российской делегации на переговорах о том, что на конференции Россия «делала уступку за уступкой». По мнению собеседника английского корреспондента, «признание свершившихся фактов не является уступкой», по всем существенным вопросам Россия не уступала. Все вышеперечисленное позволяет говорить о давлении, которое оказывала на Россию британская пресса в разгар конференции в Портсмуте. Очевидно, что в Британии надеялись на максимальные уступки России на Дальнем Востоке, которые навсегда решили бы проблему российской экспансии в этой части мира.

Если говорить об итогах переговоров, то ощутимый дипломатический успех российской стороны нашел своеобразное отражение в прессе. С одной стороны, авторы весьма противоречиво относились к дипломатическим талантам российский представителей на конференции, и прежде всего С. Ю. Витте. В «Таймс», например, журналисты отдавали должное его способностям. 2 сентября корреспондент этой английской газеты писал: «Пока шли переговоры нам не раз приходилось комментировать высказывания г. Витте в негативном ключе. Его заявления о ситуации, относительном положении двух держав и будущих перспективах часто не оставляли нам иного выбора, кроме как сделать это. Мы, однако, никогда не ставили под сомнение его способности, и наше нынешнее удовлетворение, связанное с более благоприятным применением этих способностей, прямо пропорционально тому разочарованию, которое мы испытывали ранее». В то же время, схожие мнения о российском представителе существовали и в журналах. Сама манера ведения переговоров российской стороны, а именно широкое обсуждение с прессой хода переговоров, и их результатов была негативно воспринята в изданиях и окрещена «журналистским методом» или «новой дипломатией». Анонимный автор статьи в «Куотерли ревью», вышедшей в октябре 1905 года, едко заметил по этому поводу, что о дипломатических успехах распространяться не принято, как говорил маркиз Солсбери. И несмотря на то, что автор довольно обстоятельно доказывает то, что конечные условия мира носили характер «неизбежного компромисса» и в большей степени удовлетворили интересы японского правительства, так как вобрали в себя все те требования, которые оно выдвигало до войны, он все же не может не признать успеха Витте. Последний, по его мнению, состоял в том, что «для себя и, в гораздо меньшей степени, для своей страны он добился, по крайней мере, видимости дипломатического триумфа; ему также удалось изменить антироссийское чувство, выросшее в Соединенных Штатах». Таким образом, можно сделать вывод о том, что английские журналисты весьма своеобразно оценивали заслуги русских дипломатов и, прежде всего, С.Ю. Витте, отмечая, что это был не фактический успех (хотя Витте удалось отвергнуть и требования о контрибуции, и требования об уступке всего Сахалина), а лишь видимость успеха.

Что касается значения Портсмутского мира для российской внешней политики, то в этом вопросе многие авторы занимали сходную позицию. Основной посыл подобных статей в том, что Россия более не представляет угрозу для Великобритании и продвигаемых ей экономических принципов «открытых дверей». В качестве примеров для данного тезиса можно привести уже упомянутую статью в «Таймс» от 6 сентября ( «Подписанный вчера мир заменил Россию, <…>, на азиатскую Японию в качестве доминирующей державы на Дальнем Востоке»). Позднее, также в сентябре, в «Таймс» была перепечатана статья из французской газеты «Депеш Колониаль», посвященная будущему России на Дальнем Востоке. Автор пишет следующее: «Портсмутский мир на долгие годы блокирует путь на Дальний Восток для России». В журнальных публикациях также высказывалась схожая точка зрения. Обозреватели, приводя в пример возобновленный в августе 1905 англо-японский договор (текст которого был опубликован в сентябре 1905 года), говорили о том, что он носит мирный характер и ставит целью сохранение «статуса-кво». По мнению журналистов, этот договор «не является угрозой, ни даже предупреждением». Великобритания, а следовательно и пресса, были довольны сложившимся порядком вещей, поэтому агрессивная политика и ее продвижение по отношению к России постепенно сходит на нет.

В целом, все эти примеры позволяют говорить о том, что после подписания мира, по условиям которого многие из японских требований, на которых так настаивала пресса до и во время переговоров, были отвергнуты, та же пресса убеждала читателей в том, что и подписанный мир - удар по России, от которого она долго не сможет оправиться. Это можно связать как с оправданием относительно неудачных для Японии условий мира, так и с тем, что в Великобритании допускали перспективу возвращения России на европейский театр международной политики, и, как следствие, сближения России со своими старыми союзниками. Об этом говорят так же статьи, посвященные будущим перспективам России.

Весьма часто на страницах изданий можно встретить размышления по поводу коренных причин такого исхода войны, а так же первых осторожных прогнозов по поводу будущей внешней политики Российской империи. Наверное, самым интересным мотивом в статьях является представление о том, что Россия проиграла эту войну, потому что забыла свое предназначение, свою суть. Так, в журнале «Найнтин сентури энд афтер» уже упомянутый Эльцбахер писал, что с 1689 по 1796 гг. Россия была верна себе, двигалась на Запад и стала западной державой, но после этого Наполеон рассорил Англию и Россию, посоветовал ей двинуть войска на Индию, и с тех пор Россия двигалась в восточном направлении. Таким образом, русско-японская война «была вызвана Наполеоном I и его учениками Талейраном, Бисмарком и некоторыми ныне здравствующими людьми, которые не желают добра Англии».

Сходные мотивы можно найти и в газетах, например, 27 октября в публикации «Russia's Future Foreign Policy» пересказывается статья генерала Киреева в газете «Новое время» с размышлениями о войне. Примечательно, что сам генерал называет себя славянофилом, а его размышлениям британский корреспондент дает вполне положительную оценку. Касаясь поражения в войне корреспондент пишет следующее: «[Генерал] хочет, чтобы она [Россия] играла большую роль в мире, но советует ей ограничиться той сферой деятельности, которая была предназначена ей Провидением и от которой она была временно отвлечена ложными амбициями на Дальнем Востоке».

Как уже показывалось выше, некоторые авторы писали, что Россия - европейская страна, а значит, ее внешняя политика должна быть сконцентрирована, в основном, на европейском направлении. Развивая свою азиатскую экспансию, Россия нарушила принципы политики, установленные самыми великим российскими правителями - Петром Первым и Екатериной Великой. В журнале «Найнтин Сентури энд афтер» автор идет дальше и предупреждает Россию об опасности возобновления экспансии в азиатском регионе - по его мнению, если Россия и дальше будет заниматься азиатскими делами, она постепенно будет вытолкнута из Европы и затем исчезнет, как и держава монголов.

Замечу, что в подобных размышлениях о причинах поражения есть и призыв к России сменить свои внешнеполитические приоритеты, что было бы вполне приемлемо для общественного мнения в Великобритании. Так, например, в уже упоминавшейся статье «Таймс» от 27 октября можно обнаружить и весьма аккуратное предложение России после восстановления сил сконцентрироваться на решении других внешнеполитических вопросов: «В настоящее время нет никакой опасности, что Россия предпримет панславистский крестовый поход или какую-либо агрессивную кампанию; но когда она оправится от своего нынешнего истощения, преодолеет свои внутренние проблемы и реорганизует свои военные и морские силы, она, несомненно, начнет снова участвовать в заграничных делах. Если бы правительство тогда почувствовало потребность в народной поддержке агрессивных действий, оно, скорее всего, нашло бы ее, наступая на Константинополь под лозунгом славянской эмансипации, чем пытаясь вернуть Порт-Артур и доминировать на Тихом океане». В журналах можно найти сходные посылы. Например, Россию призывали продолжить политику Петра I и Екатерины Великой, то есть развивать свою экспансию на Запад. В этой связи стоит подчеркнуть изменения, которые произошли в английском общественном сознании за время Большой игры. Мысли о возможных агрессивных действиях России в районе Константинополя стали восприниматься в Лондоне теперь значительно спокойнее, нежели это было во времена русско-турецкой войны, когда на страницах газет журналисты убеждали публику в том, что захват Россией проливов представляет непосредственную угрозу для Индии.

Подведем некоторые промежуточные итоги. В целом, и войну, и Портсмутский мир британская пресса рассматривала весьма противоречиво.

Что касается войны, то здесь русофобские посылы заметнее всего. Война предстает как русская агрессия, спровоцированная отдельными личностями из русского чиновничества высшего ранга, в результате которой мощная сухопутная и морская силы были сокрушены японцами - теми, кто сражается за дело справедливости. Однако даже при обсуждении войны можно проследить и противоположные тенденции - так, не всегда авторы были склонны демонизировать русских военачальников (например, Рождественского), уделялось внимание и плохим условиям, в которых приходилось сражаться русской армии. Особо можно отметить позицию небольшого круга интеллигенции, которая стремилась встать выше поверхностного и нарочито торжественного тона ежедневных газет и спровоцированной ими полемики. Тем не менее их позиция о войне как страшном явлении, которое может угрожать любой европейской нации встречается в изданиях весьма редко.

Если говорить о позиции прессы при обсуждении Портсмутского мира, то здесь ситуация обстоит несколько сложнее. В первую очередь, заметно изменение в позиции британских авторов по отношению к условиям мира. Если до начала переговоров и во время их активного проведения газеты и журналы занимали вполне враждебные России позиции, требуя от России значительных территориальных уступок, защищая японское требование о выплате контрибуции, то с подписанием мирного договора позиция прессы резко меняется - теперь журналисты пытались убедить читателя в том, что условия в большей степени отвечают желаниям Японии, что Россия все-таки потерпела сокрушительное поражения и вряд ли продолжит свою активную экспансионистскую политику на Дальнем Востоке.

Не обошли вниманием журналисты и способности русских представителей на переговорах, и прежде всего, графа Витте. Во время переговоров пресса пыталась активно спорить с его заявлениями, однако с подписанием мира, даже несмотря на некоторый скепсис по поводу его «журналистских методов» ведения переговоров, некоторые авторы статей все-таки признали и его таланты.

Наконец, представляет интерес и мнение прессы о будущем российской внешней политики. Все едины в том, что Россия не в состоянии в ближайшее время представлять угрозу кому-либо на Дальнем Востоке. В то же время можно отметить предложения или намеки на предложения России сконцентрироваться на европейских делах, а в некоторых газетах даже во вполне нейтральном свете говорилось о возможном походе России на Константинополь под лозунгом освобождения славян. Это весьма кардинальные изменения в общественном мнении по сравнению с периодом так называемой Большой Игры, и именно эти изменения создавали задел для переоценки России и ее политики, а следовательно, создавали задел и для англо-российского сближения, что произошло уже в ближайшем будущем.

Глава 2. Русское присутствие в Китае в в отражении английской прессы

После завершения русско-японской войны Россия была вынуждена отказаться от расширения своей экспансии в дальневосточном регионе. По итогам войны Российская империя потеряла довольно важные со стратегической точки зрения владения - южную половину острова Сахалин и стратегически важный арендованный незадолго до войны Квантунский полуостров с городами Дальний и Порт-Артур, последний из которых являлся одним из немногих незамерзающих портов Российской империи, имевших доступ к мировому океану. Помимо этого Японии отошло ответвление Китайско-Восточной железной дороги - Южно-Маньчжурская железная дорога от Дальнего на Ляодунском полуострове до Чаньчуня в Маньчжурии, всего около 762 километров. Стоит отметить, что потеря этого участка дороги означала не только утрату влияния на земли, вдоль которых проходила дорога, но и потерю всех активов железнодорожной администрации (например, дорога арендовала некоторые соседние угольные копи). После всего этого российским официальным лицам стало понятно, что Россия более неспособна вести активную внешнюю политику одновременно и в Европе, и в Средней Азии и на Дальнем Востоке, были забыты различные планы дальнейшей экспансии, в том числе в направлении Афганистана.

Однако финансовые потери заключались не только в военных издержках. Так, в послевоенное время российские инвестиции в КВЖД весьма сильно сокращались. Если в 1904 г. в общем объеме капиталовложений в КВЖД - 94,6% - были русскими, то в 1914 - около 80%. Сама дорога была убыточной и в 1904 - 1914 годах на покрытие дефицита дороги ежегодно уходило около 170 миллионов рублей. Привлечение русских инвестиций в Китай осложнялось и тем, что большая доля капиталов Русско-Китайского банка находилась на территории южной части Маньчжурии и после войны попала в сферу влияния Японии.

Кроме того, нужно сказать, что поражение имело негативные последствия и с точки зрения падения военного престижа русской армии. Этот пункт был весьма значимым в глазах современников. Еще со времен англо-русского противостояния в Средней Азии в середине 80-х годов XIX века, когда английские журналисты с сожалением отмечали, что одной из причин популярности русской армии среди азиатских народов является ореол ее непобедимости. Теперь же они с удовлетворением отмечали, что ситуация изменилась, а значит Россия не сможет более так активно вести себя в Азии.

Несмотря на все вышеизложенное, русское присутствие в регионе, в особенности в Китае, сохранялось и после неудачной войны. Конечно, в значительно меньших масштабах, нежели до 1904 года.

Одним из очагов русского влияния продолжала оставаться торговля, и связанная с этим Китайско-Восточная железная дорога. Китайско-Восточная железная дорога, или Трансманчжурская магистраль, начала строиться 16 августа (по новому стилю - 27 августа) 1897 года, после того как между Российской империей и Китаем был подписан союзный договор (22 мая (3 июня) 1896 года). Дорога проходила через относительно удаленные районы Китая, и ее значение во многом состояло не только в том, чтобы включить близлежащие районы в зону влияния российской торговли, но и проложить более короткий путь к Владивостоку. В марте 1898 года была заключена Русско-китайская конвенция, по условиям которой Россия получила не только территорию Квантунского полуострова, но и возможность проложить к нему железнодорожную магистраль, которая получила название Южно-Маньчжурская железная дорога (ЮМЖД) и начала строиться в 1898 году. Во время строительства возникали населенные пункты, некоторые из них со временем превращались в города, и важнейшим подобным пунктом стал город Харбин, располагавшийся в месте присоединения к КВЖД ее южного ответвления. Также в орбиту русского влияния попали такие старые города как Цицикар (западнее Харбина), Мукден (к северу от Квантунского полуострова), а также порт Инкоу (к западу от Ляодунского полуострова), и, конечно, города Дальний и Порт-Артур. В послевоенное время Россия лишилась большей части ЮМЖД, а значит и влияния на расположенные там города. Тем не менее, некоторые города, располагавшиеся вдоль северной части магистрали, остались оплотами русского торгового и культурного влияния, и таким был, в первую очередь, Харбин. Даже после войны в городе проживало большое количество русских, численность которых составляла несколько десятков тысяч. Связано это с тем, что общество КВЖД, управляющее дорогой, придавало большое значение переселению именно русского населения в районы строительства, обеспечивая, таким образом, их безопасность и включая ранее незаселенные земли в свой оборот.

Теперь же перейдем к изучению восприятия русского присутствия на Дальнем Востоке в 1906 - 1907 годах.

В первую очередь, необходимо отметить, что этой проблеме уделялось относительно мало внимания, особенно в сравнении с освещением русско-японской войны. Подавляющая часть статей, посвященных России, относились, конечно же, к ее внутреннему состоянию и к событиям первой русской революции 1905-1907 годов. Что касается внешнеполитических действий России в указанный период, то здесь преимущественно освещались взаимоотношения Англии и России, а также перспективы заключения мирного договора между двумя странами (изучению этого аспекта посвящена 3 глава данной работы). Тем не менее, некоторые статьи о русских внешнеполитических действиях на Дальнем Востоке, все же можно найти.

Необходимо отметить некоторые основные события, или проблемы, в связи с которыми упоминалась и кратко оценивалась политика России. Во-первых, это ряд событий, непосредственно связанный с русско-японской войной и ее последствиями. По Портсмусткому договору воюющие стороны обязывались в течение 18 месяцев вывести свои войска из Маньчжурии и способствовать установлению там режима «открытых дверей», обеспечивающего свободную конкуренцию товаров из всех стран. По уже упомянутым выше причинам, такой порядок сильнее всего отвечал интересам Англии, поэтому в Соединенном Королевстве пристально следили за отводом войск, и весьма болезненно воспринимали задержку вывода русских войск из Маньчжурии. В газетах об этом писали еще в апреле 1906 года. 18 апреля «Таймс» отмечала, что с 1 мая Япония откроет первые два Маньчжурских порта для свободной торговли, а вывод войск упомянут весьма кратко и «между делом»: «Китай связал себя с Японией Пекинской конвенцией, заключенной в декабре, и откроет большое количество городов и населенных пунктов для международного проживания и торговли так быстро, насколько это возможно, после того как японские и русские войска покинут Маньчжурию. Они включают в себя ряд важных центров, таких как Ляоян, Телин, Факумен, Кирин, Харбин, Нингута, Цицикар и Хайлар». Благодаря такому сообщению можно понять, что весной 1906 года к выводу войск в Англии относились вполне спокойно, не отмечали никаких задержек со стороны России, напротив, писали о том, что свои армии должна вывести не только Россия, но и Япония. На протяжении 1906 года в прессе иногда возвращались к этой проблеме, но делалось это кратко, как это было, например, 30 июня. Весной 1907 года истекал срок для вывода войск (15 апреля, если точнее), и в январе этого года журналисты с удовлетворением отмечали, что российской стороной было принято решение об окончательном выводе войск значительно раньше положенного срока. Более того, в этой январской статье и намерения России описывались в очень благожелательном тоне: «Этот шаг [вывод войск], предпринятый по собственной воле, служит дополнительным доказательством доброй воли России в вопросах, касающихся Дальнего Востока, и служит хорошим предзнаменованием для восстановления вполне дружественных отношений между ней и Японией.». Подобные фразы уже свидетельствуют не только о том, что в Великобритании считали возможности дальнейшей экспансии России в регионе маловероятными, но и о том, что Россия сама изменилась, и не является более сторонником наступательной политики. По крайней мере, в этом убеждали читателей.

Также в начале 1906 года внимание к послевоенному устройству Маньчжурии уделяли и в правительстве Англии, о чем говорят некоторые стенограммы заседаний Палаты Общин, перепечатанные в «Таймс». 21 марта была опубликована запись заседания Палаты от 20 марта, и один из вопросов, поднятых консервативным депутатом от Сассекса, Джорджем Куртхоупом, касался как раз эвакуации армий из Маньчжурии. На его просьбу о предоставлении информации по данному вопросу Эдвард Грей, министр иностранных дел Великобритании, ответил, что армии Японии и России будут выведены из области в течение 18 месяцев с момента подписания Портсмутского мира, в соответствии с его условиями. После чего сослался на российскую прессу и сказал, что эвакуация российских войск продолжается. Из такого краткого комментария министра по данной проблеме можно понять, что, с одной стороны, в Великобритании внимательно следили за выводом войск с Северо-востока Китая, однако предпочитали доверять сторонам, в том числе и России, о чем говорит ссылка министра на российскую прессу. В целом, такое небольшое упоминание говорит о том, что в Англии спокойно относились к процессу эвакуации, не допуская каких-либо осложнений.

В сентябре 1906 года, позиция прессы по русскому присутствию в Маньчжурии и Приамурье несколько изменилась . В «Таймс» 15 сентября корреспондент из Токио приводил утверждения местных изданий о том, что русские не выполняют условий по открытию Северной Маньчжурии. «<…>ни одно из десяти мест, занимаемых Россией в Северной Маньчжурии, еще не открыто, хотя они были обозначены в том же договоре. Все эти десять мест находятся на Амуре и Сунгари или вблизи них и являются важными торговыми центрами, однако ни одному японскому подданному не было позволено ступить туда. Газеты считают этот факт едва ли заслуживающим извинения, и задаются вопросом, какая держава показала большую исполнительность в эвакуации и большую искренность в соблюдении договора». Такая весьма негативная оценка действий России дополнялась весьма частыми призывами обеспечить свободу судоходства по местным рекам, включая Амур, большой отрезок которого проходил по территории России. В этой статье автор отмечал, что о предложения японского посла о свободе судоходства на Амуре и Сунгари не нашли понимания в российской прессе, и доказывал, что японские требования были весьма обоснованы. Надо отметить, что подобные сообщения должны были вызвать некоторое недовольство, а потому все же не позволяют уже говорить об окончательном потеплении отношений между двумя странами и установлении в английском обществе терпимости по отношению к российской внешней политике на Дальнем Востоке.

В том же месяце в «Таймс» была опубликована статья, посвященная русской торговле в Маньчжурии. Ее основной посыл заключался в том, что война принесла России свои выгоды, особенно в контексте увеличения пропускной способности железной дороги в регионе. Потеря Порт-Артура восстановила Владивосток, как первый русский порт на тихоокеанском побережье, а среди населения Северной Маньчжурии наибольшим спросом пользуются товары российского производства (особенно это касается текстильной промышленности). Японские товары, которые представлены предметами роскоши, большой популярностью не пользуются. Кроме того, отмечает автор, товары попадают в Северную Маньчжурию в основном по железной дороге через Владивосток. Эта статья под авторством британского торгового агента в России Генри Кука была основана на материалах статьи, вышедшей в русской газете «Харбинский Вестник». Сходным посылом обладал и ряд других публикаций, например в статье, вышедшей 27 ноября того же года, пересказывалась статья из русской газеты «Новое время». Автор указывал на тот факт, что после войны в России исчезли существовавшие ранее трудности по строительству Транссибирской магистрали вдоль Амура, а также говорит о том, что это откроет возможности для колонизации и добычи полезных ископаемых на огромной территории. Думаю, можно сказать, что публикация такого рода материалов в английской газете говорит о том, что в Англии пытались показать России те, пусть и немногие, но все же выгоды от сложившегося положения дел, а также убедить публику в том, что для России все складывается не так уж и плохо. Надо отметить, что такое внимание к экономике вполне закономерно, ведь Россия после охлаждения отношений в период войны восстанавливала свое экономическое значение для Великобритании, по сути являясь важным рынком сбыта для английских товаров и капиталов. Вполне логично, что после утраты Россией образа соперника, или даже врага, на первый план в прессе выходят экономические аспекты взаимоотношений с Россией, что, в некотором роде, также свидетельствует о наметившемся сближении стран.

Следующий комплекс событий, вызывавших внимание к российской политике, связан с русско-китайскими отношениями. Довольно большое внимание уделяется русско-китайским переговорам о послевоенном устройстве в Северной Маньчжурии. Первое время по этому поводу в прессе отмечали, что одним из основных вопросов, которые предстоит урегулировать сторонам, станет вопрос об ограничении количества войск, охраняющих КВЖД. В начале 1906 года этой теме было посвящено несколько статей в «Таймс», некоторые из них носили аналитический характер и более развернуто сообщали о требованиях сторон. Россия пыталась сохранить особенное положение на севере и северо-западе Китая, даже несмотря на его скорое открытие: «Россия также просит о концессиях на добычу полезных ископаемых в Монголии и торговых привилегиях в китайском Туркестане в случае открытия Китаем Калгана и Урги для внешней торговли и просит, чтобы Китай сначала проконсультировался с ней относительно условий, на которых эти места должны быть открыты.». Также журналист сообщает, что среди высшего китайского руководства существует опасение по поводу смены направления дальнейшей экспансии России - после войны, передает мысли китайских чиновников обозреватель, «линия русского наступления сместится из Маньчжурии в Монголию и Туркменистан». Тем не менее, даже несмотря на подобные подозрения в той же статье не подвергается сомнению, что одним из предложений России является именно «открытие Маньчжурии, с соблюдением равных прав и привилегий для всех наций без дискриминации». Таким образом, это не позволяет нам говорить о полностью негативной оценке действий России; скорее, о положительной оценке, омрачаемой, правда, сомнениями в искренности будущего английского союзника.

В дальнейшем газеты, и прежде всего «Таймс», писали о том, что весьма важным является вопрос об установлении таможенных пошлин на границе между Российской и Цинской империями. С удовлетворением в газетах сообщалось, что русский посол в Китае Покотилов благосклонно отнесся к предложению китайской стороны об установлении таможенных пошлин и советовал «своему правительству как можно скорее удовлетворить пожелания Китая». В дальнейшем в прессе весьма благосклонно принимались новости о намерении русских не препятствовать установлению китайских таможенных пошлин на границе, а также о решении «различных местных вопросов», касающихся дальнейшей эксплуатации КВЖД. Отмечалось, что результат переговоров, которые проходили между российскими и китайскими представителями, будет закреплен в «дружеском согласии» между российским послом и представителем Китая. А в статье от 6 ноября уже отмечалось, что Покотилов сумел решить некоторые вопросы (такие, как возвращение китайским владельцам золотых приисков в Мо-Хо в провинции Хейлуньцзян), однако некоторые проблемы еще «требуют решения». К таким проблемам английские журналисты относили вопрос об «открытии» Мукдена и других городов для иностранной торговли, а также железнодорожный вопрос (под таковым авторы понимали выкуп участка железной дороги от Синьмин-Туна к Мукдену). Нельзя не отметить, что указанные проблемы больше относятся к вопросам, которые касались Южной Маньчжурии, а значит адресованы скорее Японии. И в целом, довольно будничный тон описания русско-китайских переговоров об установлении таможенных пошлин показателен с точки зрения нормализации отношения британцев к российской политике на Дальнем Востоке в рассматриваемый период. Даже те небольшие нюансы, которые отмечают журналисты, говорят скорее даже о некотором недовольстве в Англии действиями Японии, особенно в контексте данного конкретного примера. Это и не удивительно, после двух выигранных войн (японо-китайская 1894-1895 и русско-японская 1904 - 1905 гг.) Япония стала влиятельной региональной державой в восточно-азиатском регионе, что не могло не вызвать беспокойство в Великобритании, и, как следствие, некоторое смягчение в описании российской политики в этом же регионе. В 1907 году в статьях присутствовал тот же нейтральный тон, что и годом ранее. В газетах конкретизировались спорные вопросы, которые обсуждались между Россией и Китаем (вопрос о создании специальной беспошлинной зоны на небольшом расстоянии около границы, а также вопрос о налогообложении товаров, поставляемых по КВЖД). Короткие заметки с описаниями хода переговоров можно найти в статьях от 13 апреля, 24 мая, 26 июня, 28 июня, 12 октября 1907 года. Более того, в статье от 24 мая автор даже открыто поддерживает позицию России, и пишет, что, несмотря на то, что переговоры находятся в некотором «тупике», задержка в них никак не является виной России. Автор также отмечает, что в вопросах, касающихся систем почты, телеграфа, добычи ископаемых Россия «действовала в манере, которую Китай может считать вполне либеральной». Это лишь подчеркивает весьма благожелательное отношение к России, которое продолжало складываться в прессе.

В целом нельзя не отметить нейтральное и краткое описание российской политики в Китае. Так, например, в номере «Таймс» от 7 апреля 1906 года очень кратко и сухо сообщалось о том, что все военные корпуса, во время войны составлявшие Первую армию, останутся в Приамурье, Приморье и на территории русской части Сахалина. 30 июня так же кратко сообщалось о выводе большей части русских войск из Маньчжурии, и буднично говорилось, что оставшиеся подразделения будут постепенно выведены в следующем году. 6 сентября, в «Таймс» кратко упоминалось решение российского Министерства иностранных дел о создании постов генерального-консула в Харбине, Мукдене, Гирине, Цицикаре и Дальнем, а также поста вице-консула в Куаньчэн-цзе. Подобные примеры говорят даже об отсутствии сильного интереса у читателей к действиям Санкт-Петербурга на Дальнем Востоке, что лишь подтверждает установившееся нейтральное отношение к России среди английской публики. В 1907 году подобная тенденция кратких нейтральных описаний сохраняется. Помимо уже упомянутых выше коротких статей, посвященных российско-китайским переговорам, в 1907 году также сообщалось о конвенции между Россией и Японией, которая касалась вопросов коммерции и навигации. Порой статьи не только не содержали оценочных суждений, но и просто приводили текст этой конвенции, без каких-либо комментариев, как это было, например, 15 августа. Стоит отметить, что после заключения англо-русской конвенции 31 августа 1907 года, сообщения о русской деятельности на Дальнем Востоке стали настолько короткими, что иногда включались в качестве отдельных абзацев в статьи, посвященные политике Японии, хотя речь шла о заключении русско-китайской конвенции, к которой было приковано внимание6 пусть и небольшое, на протяжении предыдущих двух лет.

Надо сказать, что в журналах русское присутствие в эти годы было не находилось в центре внимания английских периодических изданий. В статьях авторы предпочитают скорее анализировать происходящие в России беспорядки, а не ее внешнюю политику. Немногочисленные моменты, относящиеся каким-либо образом именно к внешней политике, встречаются в статьях, посвященных очередному подведению итогов русско-японской войны и сложившейся ситуации после заключения мира. Общей чертой для некоторых журналов является оценка состояния военно-морских сил мировых держав после войны. Размышления на эту тему можно найти в двух журналах, «Найнтин сентури энд афтер» и «Куотерли ревью». В первом из них статья вышла в ноябрьском номере 1906 года, и в ней автор, Арчибальд Хёрд, эксперт по военно-морскому делу и журналист, констатирует сильные изменения в обстановке после войны. В ее ходе, по его словам, был практически полностью уничтожен русский флот. После «исчезновения» русского флота Великобритании придется изменить свой подход к формированию и комплектованию своих собственных военно-морских сил. В Англии всегда пытались поддерживать такое количество кораблей, которые бы превышали суммарное количество кораблей Франции и России. Теперь же, пишет автор, в расчет будут приниматься Франция и Германия - две ближайшие к Великобритании по силе страны. Сходной позиции придерживается и анонимный автор из «Куотерли ревью». Он также пишет о том, что стандарт расчета по двум главным силам теперь сменился, и в расчет теперь должны приниматься не Франция и Россия, а Франция и Германия. Далее обозреватель писал о том, что возрождение России «из пепла ее дальневосточных предприятий» в целом может привести к обострению международной обстановки - по его словам, либо прекратит свое существование «двойной альянс» (имеется ввиду альянс между Россией и Францией), либо произойдет охлаждение отношений между Великобританией и Францией. В то же время, автор допускает и заключение союзного договора между Великобританией и Россией, что не допустило бы описанные выше ситуации. Главная мысль, к которой приходит автор в конце своей статьи, заключается в том, что сохранение так называемого «Pax Britannica» зависит не от «мимолетной дружбы», а от превосходства британского флота над любым соперником. Таким образом, обозреватели в журналах уделяли внимание даже не столько России, сколько глобальному изменению ситуации. Это лишь фиксирует утрату интереса к послевоенному присутствию России. Также стоит отметить и смену внешнеполитических приоритетов в самой Великобритании. Приведенные выше примеры весьма ярко иллюстрируют, что на смену России в качестве возможного противника пришла Германия и немецкий флот (подробнее об этом см. далее). Можно сказать, что русско-японская война оказала некоторое влияние и на складывание Антанты в целом, все-таки, до ее начала Россия была главным соперником Англии, и возможностей для сближения было существенно меньше.

Кроме того, Россия упоминается также в контексте проводимой на рубеже 1905 и 1906 годов военной реформы в Китае, в результате чего Китай планировал создать армию, состоящую из 36 дивизий (численностью до 1 миллиона человек) с резервом в 250 тысяч человек. В газете «Таймс» по этому поводу писали, что такого количества войск вполне достаточно, чтобы ни одна из европейских стран, кроме России, в одиночку более «не осмелится угрожать Китаю вооруженной агрессией». Автор продолжает: «даже Россия и Япония, которые близки к Китаю, не решились бы бороться с Китаем, поскольку ни одна из них не захочет ввязываться в войну первой величины в течение следующих 10 лет». Таким образом, британские авторы убеждали, что России помешает не только ее собственное поражение и тяжелое состояние армии и флота, но и сам Китай, который сможет успешно сдерживать любую агрессию. В итоге, по мысли авторов, все вело к сохранению в регионе статуса-кво, что в полной мере отвечало интересам Великобритании, а тон статей должен был создать чувство спокойствия у читателя.

Одной из черт сообщений о внешней политике России в этот период является, конечно же, оценка «русской» угрозы Индийским колониям. Надо сказать, что британские журналисты в это время уже практически уверены в том, что угрозы Индии нет, и Россия попросту не имеет ресурсов для агрессивных действий на этом направлении. В начале 1906 года в «Таймс» был опубликован обзор статьи французского журналиста и ученого, занимавшегося изучением геополитики и, конкретнее, германского милитаризма - Андре Шерадама. Ученый писал о том, что в России никогда не было необходимой административной организации для похода на Индию, более того, ее внутреннее состояние «никогда не позволит проводить в Индии такие широкомасштабные военные операции, какие были в Маньчжурии.». В апреле этого же года все же еще можно найти свидетельства некоторого сомнения в английском обществе касательно грядущего союза с Россией. ««Таймс оф Индия» <…> признает желательность лучшего и более сердечного понимания [между Россией и Великобританией], но заявляет, что долг Великобритании в Персии - следить за тем, чтобы соблюдались права Персии, а не мнимые права России, добавляя, что никакие гарантии относительно азиатской политики России не должны позволить ослабить британские усилия и бдительную готовность.» - перепечатывал журналист лондонской газеты статью индийских коллег. Годом позже статьи, скептически настроенные по отношению к России, стали совсем редкими. Тем не менее, иногда они все же имели место, например 14 июня 1907 года в «Таймс» была опубликована заметка о заседании английского Центрально-азиатского общества, на котором была обсуждена возможность «действий» России на русско-афганской границе. Доказывалось, что экономическая ценность Средней Азии для России невелика, а значит сооружение там железной дороги имело исключительно стратегические цели. Между тем и вспоминалось, что в ходе недавней войны большую роль для транспортировки русских войск оказала Транссибирская магистраль, что заставило некоторых принять всерьез существование железной дороги в русской Средней Азии. Таким образом, иногда русская угроза еще обсуждалась, и в качестве примера даже приводился опыт недавней русско-японской войны. Конечно, скептицизм еще существовал, однако нельзя не заметить, что даже в самой Индии необходимость сближения с Российской империей уже была признана (как это видно из той же статьи от 24 апреля 1906 года). Призывы к бдительности, таким образом, уже можно интерпретировать лишь как остатки той антироссийской риторики, которая поддерживалась периодическими изданиями на протяжении всей второй половины XIX века.

Наконец, весьма интересны и появившиеся оценки войны и размышления об ее истоках. Здесь одной из главнейших черт является тезис о том, что Россию к войне подтолкнула Германия, которая вообще заинтересована в том, чтобы Россия активнее занималась Дальним Востоком, а не Европой. Обозреватели и журналисты часто писали об этом, добавляя, что Германия-то продолжает вести активную политику в Китае, а Россия, которую на военную операцию надоумила именно Германия - уже нет. В качестве примеров можно привести газетные статьи весны 1906 года. В одной из них французский политик де Ланнесан задает риторический вопрос: «Разве не установлено, что Германия подталкивала русское правительство к той катастрофической войне, в которой русские потеряли Порт-Артур и Маньчжурию, в то время как немцы все еще остаются у ворот Пекина?». Далее Ланнесан развивал свои мысли и писал о том, что дальнейшее сотрудничество с Германией обернется для России новыми несчастьями. Через неделю похожее недовольство уже можно обнаружить в английском обзоре позиции японской прессы. Журналист писал, что в Японии будут очень рады видеть Англию и Россию в союзе, ведь русская «конфликтность в Восточной Азии» выгодна только Германии, которая стремится к экспансии в восточном направлении. Думаю, такое острое недовольство немецкой политикой и поиск связи Германии и русско-японской войны было вызвано сложившейся к этому моменту международной обстановкой, в которой Германия очень часто выступала как антагонист Великобритании и, особенно, Франции. Как раз на весну 1906 года приходится разрешения Танжерского кризиса (спор между Германией и Францией из-за Марокко), разрешившегося на Альхесирасской конференции, на которой позицию Германию поддержала только Австро-Венгрия.

На мой взгляд, такое освещение событий довольно четко отражает смену приоритетов в британской внешней политике, в результате которой главным соперником Англии виделась уже не Россия, а Германия. Надо сказать, что как раз в этот период между странами вспыхивает несколько кризисов, касающихся колоний в Африке, а также активно развивается гонка вооружений. Подобные статьи должны были не только убедить английского читателя в том, что политика Германии представляет угрозу британским интересам, но и повлиять на мнения в России, которая в этот период еще колебалась между сближением с Германией (существовал прецедент заключения союзного договора между Россией и Германией - Бьёркский договор 1905 г.) и сближением с Великобританией.

Итак, подведем некоторые промежуточные итоги.

В первую очередь необходимо отметить то, что российскому присутствию на Дальнем Востоке уделялось весьма мало внимания, а статьи, посвященные этой проблеме были краткими, а после соглашения между Англией и Россией некоторая информация о России и вовсе встречается в статьях, посвященных политике Японии. И связано это было не столько с тем, что Россия ничего не предпринимала в этот период. Не стоит забывать, что в этот момент шли русско-китайские переговоры о таможенных проблемах (а экономическая сторона сильно интересовала Великобританию), также весьма длительное время продолжался вывод русских войск из Северной Маньчжурии. Тем не менее, при описании событий, связанных с этими вопросами, авторы старались не прибегать к давлению, а лишь коротко сообщали факты.

Также стоит сказать об общем доброжелательном тоне, который все чаще встречается в статьях, посвященных российской внешней политике в изучаемом регионе. Журналисты старались поддерживать Россию и в вопросах о выводе войск, и в проведении переговоров с Китаем. Авторы подчеркивали добрую волю России, ее намерения описывались как мирные и направленные на создание обстановки, благоприятной для всех стран, «без дискриминации».

Конечно, политика России не идеализировалась полностью, и в материалах прессы еще встречаются следы прежнего недоверия к России, особенно это касается статей, посвященных Индии. Иногда в них отдельные события даже такой неудачной для России войны интерпретировались как повод задуматься о «русской угрозе» северо-западным рубежам Афганистана и Индии (как это было в случае с оценкой роли Транссибирской железной дороги). Однако, насколько можно судить по материалам английских газет, даже в индийской прессе понимали необходимость сближения Англии и России.

В этой связи нельзя не заметить, что были и другие мнения о русско-английском сближении, которое встречалось в журнальных статьях. В них авторы показывали, что любое сближение - это ненадолго, и самое главное подспорье Великобритании в деле сохранения статуса-кво - это флот.

Вместе с тем, нельзя не отметить сохранившуюся тенденцию с упоминанием Германии в контексте русской политики на Дальнем Востоке. В прессе все еще предпочитают считать Германию ответственной за российскую экспансию на Востоке, однако с течением времени любое обострение ситуации связывают с выгодой Германии. Связано это, надо полагать, с действительно спровоцированным Германией Танжерским кризисом.

В целом, на протяжении 1906 - 1907 гг. в прессе укрепляется нейтрально-благожелательный тон при описании политики России. По сравнению с 1905 годом, особенно со второй половиной 1905 года, сильного изменения в дискурсе периодических изданий не произошло. Конечно, гораздо меньше писали о негативных для Великобритании аспектах российской политики, и гораздо больше о положительных, однако все это - продолжение тенденций, появившихся еще до окончания русско-японской войны. Представляется, что по-настоящему новым моментом, по сравнению с 1905 годом, является изображение намерений самой России в дальневосточном регионе, как положительных, благоприятных для самой Великобритании. Таким образом происходила подготовка общественного мнения к заключению англо-русского соглашения.

Глава 3. Заключение англо-русского соглашения 1907 года в отражении британской прессы.

3.1 Англо-русские переговоры и перспективы договора до его заключения в оценке прессы

Заключение в 1907 году соглашения между Великобританией и Российской империей являло собой знаменательное событие в международных отношениях долгого XIX века. Конечно, его значение во многом состоит в том, что фактически окончательно оформились два противоборствующих лагеря Великих держав накануне Первой Мировой войны. Однако нельзя забывать о его важности в контексте англо-русских отношений, которые долгое время были омрачены постоянным соперничеством двух крупнейших стран мира своего времени. Само соперничество же зачастую определяло вектор политики двух стран, обуславливало их взаимоотношения с третьими странами, или народами. С подписанием соглашения страны договорились о разделе сфер влияния на обширных азиатских пространствах, и с тех пор занимали более благожелательную позицию по отношению друг к другу. На первый взгляд, может показаться странным, что два государства, противостоящие друг другу со времен Крымской войны и неизменно поддерживающие это состояние, близкое к вражде, сумели уладить свои разногласия. Казалось бы, в умах английских и российских политиков уже должны были укорениться русофобские и англофобские установки. Однако здесь стоит отметить, что несмотря на регулярное обострение отношений, стороны все же имели опыт урегулирования наиболее острых вопросов (одним из самых тяжелых кризисов был Афганский кризис 1885 г., когда стороны были близки к началу войны из-за приграничного военного столкновения между афганскими войсками и войсками Российской империи), более того, они имели некоторый опыт военно-политического сотрудничества (например, при подавлении Боксерского восстания в Китае в 1900 году).