Проблемы формирования правовой культуры транзитивного социума

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

Проблемы формирования правовой культуры транзитивного социума

Бородина И.Н.

В статье рассматриваются проблемы формирования правовой культуры транзитивного социума. Автором рассмотрены такие понятия, как правовая культура, правовой нигилизм, коллективизм, индивидуализм; рассмотрены процессы становления институтов правового государства в России в транзитивный период в условиях социальной аномии в рамках становящегося правосознания и правовой культуры. Автор представляет феномен правового нигилизма и аномии в качестве антипода демократической правовой культуры, раскрывая и анализируя природу появления правового нигилизма в условиях транзитивного социума. Автор показывает, что преодоление правового нигилизма и аномии в условиях трансформирующейся России возможно через формирование нового правосознания и правовой культуры в процессе складывания институтов гражданского общества на основе «демократии участия».

Ключевые слова: общественная активность, правовая культура, правовой нигилизм, социальные трансформации.

правовой нигилизм правосознание социальная аномия

Право демократического общества имеет статус системы регуляции и защиты свободного поведения людей средствами государственной (политической) власти, в то время как правовая культура есть то, чем располагает общество в правовой сфере; альтернативой категории правовой культуры выступает правовой нигилизм - это подсознательное отрицание значимости права, законов в социальной жизни и жизни конкретного индивида, что может обретать форму как отрицания и незнания законов, так и форму пренебрежения законом, сознательного нарушения закона.

Нигилизм есть отрицание, непризнание и неприятие ценностей, норм, идеалов; как отрицание правовых ценностей, норм, идеалов правовой нигилизм выступает в форме мироощущения и социального поведения.

В работах Якоби, Прудона, Ницше, Хайдеггера, Бакунина, Кропоткина упоминаются различные формы, виды и проявления религиозного, нравственного, политического, идеологического, наконец, правового нигилизма. Причем названные авторы увидели существенную в концептуальном смысле деталь: характерным признаком нигилизма является не объект отрицания (он может быть лишь определителем его конкретного вида), а интенсивность, категоричность и бескомпромиссность отрицания.

В нигилизме преобладает субъективное, чаще всего индивидуальное начало. Здесь выражается гипертрофированное, преувеличенное сомнение в известных ценностях и принципах. При этом, как правило, избираются наихудшие способы действия, граничащие с антиобщественным поведением, нарушением моральных и правовых норм. Правовой нигилизм сопровождается отсутствием позитивной программы, отсутствием ее четких границ, отсутствием реального смысла программы. Это проявление деструктивной позиции, возникшее в переходный период: именно тогда нигилизм выразился в требовании полной переоценки культурно-исторических традиций, общественных идеалов и ценностей, их переосмысления, отторжения. Размывалось чувство национального достоинства, возникало чувство национальной неполноценности. Ранее Россия была знакома с явлением анархизма. В 40-70-е года XIXвека в Западной Европе возник анархизм (греч. Anarhia- безволие), это проявление правового нигилизма. Анархистская программа М. Штирнера, П.Ж. Прудона, М.А. Бакунина, П.А. Кропоткина требовала уничтожения государственной власти, утверждения добровольных ассоциаций свободных индивидов и групп; средством достижения этих целей было «прямое действие», заключенное в различных формах насилия, вплоть до террора.

Как пишет А.С. Ахиезер [1, с. 24], «…в закрытом обществе личность лишь условие и средство достижения целей. В открытом обществе - самоценность, источник инноваций, новых целей… Традиционное общество догуманистично, тогда как открытое общество основано на гуманизме как ценности постоянной гуманизации общества». В постперестроечную эпоху социальный нигилизм достиг грандиозного размаха, проявив себя в неприятии обществом курса либеральных реформ, рыночных ценностей, в отторжении структур власти, в неприятии их лидеров, - в целом социальный нигилизм проявил себя в негативном отношении к переменам, чего бы ни касались эти перемены: сдвига власти и форм собственности, обозначившегося конституционного кризиса, модернизации общественных отношений и социальной структуры, формирования оверстратов. Что касается властвующей элиты - «политического класса», она проявила нигилистическую тенденцию, ускоряя социальную модернизацию, используя популистские методы, обвальную приватизацию, осуществив развал СССР.

Не имеющая четкой платформы и четких границ программа правового нигилизма выразилась в таких тезисах как:

· право объявляется ненужной, ущербной формой регулирования социальных отношений;

· отрицается гуманистический смысл правовой нормы; несущественным объявляется статус правовой нормы как средства защиты личной независимости (гражданской, имущественной независимости в вопросах веры);

· получает распространение социальный и политический патернализм (лат. paternus- отцовский, отеческий), концепция взаимоотношений государства и граждан, в соответствии с которой государство обязано принимать на себя заботы о благе граждан.

О явлении правового нигилизма писал Р. Йеринг: «каждый призван и обязан подавлять «гидру произвола и беззакония», где только она осмеливается поднимать свою голову; каждый пользующийся благодеяниями права, должен поддерживать по мере сил могущество и авторитет закона, бороться за право в интересах общества. Правовой нигилизм, отрицая значимость права и закона в социальной жизни, выступает как разновидность социального нигилизма» [2, с. 14]. Правовой произвол, правовой нигилизм по природе своей воплощает в себе деструктивное, разрушительное отношение к праву, закону, правопорядку, антиправовые установки и стереотипы. Право и закон исключаются из сферы фундаментальных, универсальных понятий, сводится на нет потенциал права. В числе оснований правового произвола и нигилизма, произвола беззакония можно назвать отсутствие правового опыта, юридических знаний, незнание права. Россия в переходный период отошла от тоталитарных методов правления, однако обретенные права и свободы базировались на низком уровне правовой культуры, на пренебрежении к праву, на отрицании его ценностей и идеалов; «правовой нигилизм при востребованном праве оказался более заметным, чем при праве невостребованном» [2, с. 41].

Предпосылкой буржуазных проявлений правового нигилизма были распад Союза, дезинтеграция в системе социальных связей и отношений, конфронтация в системе «политического класса» на верхнем уровне пирамиды властвующей элиты, социальная напряженность, стабильная кризисная ситуация в экономике, региональный сепаратизм, нравственная нестабильность. В своей целостности правовой нигилизм и правовой произвол - это отражение деформации сознания; в следственно-прокурорской и судебной практике возможны ситуации наказания невинных и не наказания виновных, это также деформирует правовую культуру, порождает отрицание значимости права, отрицает возможность уважения права.

Катализатором правового нигилизма является преступность, но верно и иное: преступность является следствием правового нигилизма; это та ситуация, когда идет преднамеренное неприятие закона.

Одним из ярчайших проявлений правового нигилизма и произвола является коррупция.

В переходный период в России получила большое распространение практика традиционных денежных форм коррупции, увеличилась ее экономическая составляющая. Коррупция стала носить более открытый характер; доход от коррупционных сделок возрос, а риск снизился. Эксперты утверждают, что видоизменение и рост коррупции определялись особенностями переходного периода: значительной долей теневой экономики, объемами перераспределения собственности, высокими налогами, запутанной налоговой системой, неоправданным вмешательством власти в экономику, обилием смешанных (частногосударственных) форм собственности, слабостью финансовой системы; эксперты считают, что в переходный период коррупция сыграла роль «смазки», облегчившей переход к новому экономическому укладу. Существуют и обстоятельства государственной службы, способствующие коррупции: низкая заработная плата чиновников, слабость социальных гарантий при отставке, правовая незащищенность; однако повышение зарплат само по себе не приведет к снижению уровня коррумпированности государственных служащих. Существует и практика покупки государственных должностей. Состояние законности в России транзитивного периода - наглядное подтверждение развитости явления правового нигилизма в России, подтверждение того, что преступность стимулирует правовой нигилизм и одновременно является его результатом.

Проявлением правового нигилизма является такая форма деформации правосознания, как правовая анархия, массовость ситуаций, в которых индивиды не используют в качестве ориентира своих поступков юридические предписания и нормы, признавая их достаточно условными, не исключая возможность выхода за границы конституционности. Возможна ситуация, когда в законодательстве содержатся исключающие друг друга, противоречивые юридические нормы; так возникает явление «запутанного законодательства» (к примеру, отдельными республиками, входящими в РФ, провозглашен приоритет законов этих республик над общероссийскими); даже сегодня Конституция РФ не содержит разграничения предметов законодательства и того, что является предметом создающихся указов, закон утрачивает статус безоговорочного приоритета, создается отношение коллизии (закон и указ). Принцип законности, статус которого безусловен, безоговорочен, неоспорим, приносится в жертву соображениям целесообразности, благоусмотрения (дискреционности), утилитарности, конъюнктуры, а это, в отличие от имеющего правовые пределы закона, пределов не имеет. В обиход вошли термины: «право сильного», «захватное», «явочное». Когда же идет искусственное приспособление закона к ситуации, теряется смысл механизма властвования в пределах права, разрушается приоритет права, формируется сопровождающее правовой нигилизм явление правового конформизма.

Ситуация осложнилась в условиях, когда в России возникла президентская вертикаль управления, сосуществующая с Советами; очевидной стала несовместимость представленных к исполнению структур власти, каждая из которых имела свои цели и методы; сформировалось и другое отношение к законности и законопослушанию. Можно полагать, что к правовому нигилизму приводит противоречие представительных учреждений и местной административной власти (так называемый «элитарный» правовой нигилизм); это противоречие говорит о дисбалансе власти, об асимметрии властных структур, о дефиците согласия, об отсутствии взаимодействия ветвей власти, конфронтационных тенденциях, что выступает как тормоз проводимых реформ.

Проявление отрицания авторитета закона неизбежно там, где нарушаются права человека (фундаментальное право на жизнь, на труд, на заработную плату, на нормальные условия жизни): бессилие права рождает его неприятие, отрицание статуса права как гаранта справедливости. Сегодня возможно утверждение, что гуманистический принцип не стал основополагающим в правовой культуре России.

Основанием и предпосылкой преодоления правового нигилизма явится также продуманная в деталях правовая реформа в России.

Реализация идеи и принципов правовой государственности, принципов становления правового общества предполагает необходимость демократического типа правовой культуры, ориентированного на уважение прав и свобод личности, исключение насилия как средства государственной политики и формы политической борьбы, гуманность, терпимость к инакомыслию, осознанное соблюдение законов.

Воспитанный в условиях права и демократии сохраняет приверженность праву и демократии и в ситуации политических и экономических кризисов.

Правовое государство является той силой в демократическом обществе, которое способно гарантировать гражданам их права и свободы, защитить индивидуума от возможного произвола и беззакония со стороны тех или иных правительственных органов. В авторитарном государстве применение законов, проведение внутренней и внешней политики осуществляется, прежде всего в интересах тех политических группировок, которые в данный момент находятся у власти. В основу же деятельности демократического правового государства положен принцип конституционализма, - правовые нормы действуют в обществе независимо от смены партий и руководителей у власти, право является силой, независимой от политической конъюнктуры и изменений в соотношении общественных сил. Фундаментальные права и свободы гражданина - это базисные критерии в определении степени демократичности правового общества. Конституционно закрепленные за гражданами права и свободы являются важными ценностями демократии. При этом первостепенными в международном праве признаются политические права и свободы. В конце XVIII века Великая французская революция совершилась под лозунгом «Свобода, равенство, братство». В XX веке этот лозунг получил свое воплощение во Всеобщей декларации прав человека, первая статья которой гласит: «Все люди рождаются свободными и равными в своих достоинствах и правах. Они наделены разумом и совестью, и должны поступать в отношении друг друга в духе братства» [3, Ст. 1].

В условиях построения правового государства важно определить и степень влияния личности на политико-правовое государство - какова она, в чем проявляется? При тоталитарном режиме общественно-политическая активность индивидов определялась их статусом во властной пирамиде, номенклатурным статусом. Общественный статус, включая и профессиональную принадлежность, был номенклатурно окрашен, соотнесен с пирамидой власти, определялся с позиции содержащихся в нем возможностей карьерного роста. Инициатива была возможна лишь в официально санкционированных формах; индивид мог проявлять общественную активность только как член коллектива, составлявшего первоэлемент советского общества. Индивид мог общественно полезно действовать только в составе коллектива.

Понятие коллективизма в его противопоставлении индивидуализму в советской идеологической лексике имело свободный смысл. Коллективизм интерпретировался как забота о благе целого, высшая форма альтруизма, как приоритет интересов общества перед групповыми интересами, а индивидуализм - как социально обусловленная форма эгоизма. Эти этические абстракции имели мало общего с содержанием того, что считалось коллективизмом и индивидуализмом в реальном опыте советской жизни. Коллективизм как жизненная установка советского человека был безличностной формой социальной активности и самоутверждения индивидов. Соответственно и форма ответственности была коллективной; зависимость индивида от коллектива оказывалась конкретной и жесткой.

Советский коллективизм как объективно предзаданный способ социального бытия индивидов следует отличать от различных форм коммунитаризма, представляющих собой добровольные объединения свободных личностей. Типовой активности индивида в рамках советского общественного строя был присущ специфический статус. Ее в строгом смысле слова нельзя назвать гражданской, ибо человек подключался к общим делам социума не как гражданин - автономный и в чем-то самоценный индивид, а как невычленяемая часть целого. Само слово «гражданин» в советской лексике имело специфический смысл. Люди, выключенные из общественной жизни в ее легальных формах, принуждались к тому, чтобы пользоваться обращением «гражданин» (гражданин начальник, граждане судьи и т.п.), поскольку, как считалось, они уже недостойны употреблять в этих целях слово «товарищ». В 70-х годах диссиденты выступали как граждане, каждый от своего собственного имени; когда они стали говорить о правах человека, о соблюдении законов, апеллировали к конституции, то их слова и действия полностью выпадали из советского менталитета и оставались непонятными, чуждыми подавляющему большинству населения. Чужеродным являлось само их мышление, рассматривавшее человека вне властной пирамиды, вне связи с коллективом и даже вне общественной пользы, а самого по себе, как автономную и самоценную единицу. Общественную активность советского человека возможно описать, ориентируясь на существовавшее в России тоталитарное представление о справедливости. Справедливость в ее советском исполнении (социалистическая справедливость) - особая и отнюдь не тривиальная тема. Интересует в ней только один аспект: связь представлений о справедливости с характером общественной активности индивидов. При описании советского общества в понятиях справедливости никогда не акцентировали внимания на соотношении двух аристотелевских видов (форм) справедливости. А между тем рассмотрение общества под этим углом зрения исключительно важно для понимания интересующего нас вопроса об общественной активности индивидов.

Аристотель подразделяет справедливость на распределительную и уравнительную; принципы эти доминируют и в современных теориях справедливости. Распределительная справедливость ориентирована на то, что подлежит распределению между согражданами определенного государства, и она делает это с учетом достоинства лиц. Исходной диспозицией в данном случае является неравенство лиц, их различное достоинство, обусловленное различным весом с точки зрения государства, различным вкладом в его благо. Уравнительная справедливость касается обмена между индивидами, и она не принимает в расчет достоинства лиц. Исходная диспозиция в данном случае - равенство индивидов, как если бы они были одинаковы. Справедливое состоит в том, чтобы максимально блокировать изначальные материальные (физические, социальные и прочие) различия вступающих в отношения лиц, исходить из их абстрактного тождества перед лицом определенных правил. Со справедливостью этого рода мы имеем дело в уголовном суде или на рынке.

Соотношение распределяющей и выравнивающей справедливости всегда конкретно, в каждую эпоху и в каждом обществе оно видоизменяется. Однако правило, норма состоят в том, что они присутствуют, хотя и в разной комбинации и пропорции, в качестве легальных, официально санкционированных и признанных видов (форм) справедливости. В советском опыте распределительная форма справедливости была объявлена единственной ее формой, единственно достойной. Даже распределение по труду, поскольку оно является применением единых критериев к разным лицам, трактовалось в качестве остатка буржуазного права. Ситуация такова, что уравнивающая справедливость представляет собой такой способ распределения благ, который отвлекается от места и роли человека в социуме, и прежде всего от места в государственно-иерархической пирамиде. В санкционируемую уравнивающей формой справедливости коммуникацию индивиды вступают как автономные частные лица. Полностью отказаться от уравнивающей справедливости невозможно: «В советском обществе она тоже сохранялась, но в урезанном, деформированном и дискредитированном виде. Сохранялись деньги, один из важнейших инструментов уравнивающей справедливости, но они не играли роли всеобщего эквивалента» [4, с. 35]. Деньги сами по себе существенно не расширяли общественных возможностей индивидов, и скорее были знаком их социального положения и официально признанной ценности: истратить деньги было почти так же трудно, как и заработать их. Главный недостаток советского строя жизни состоял в том, что он был направлен против автономно-личностного начала в человеке. Запрещая делать все то, что не разрешено, он крайне суживал канал человеческой самодеятельности, возможности индивидуально ответственного поведения.

Когда утверждается, что социальные изменения в России 90-х годов ведут к изменению общественной активности, речь идет не об отказе от советских ценностей. Такой отказ состоялся, и Россия порвала с коммунистическим прошлым. Однако переход к гражданскому участию как форме общественной активности, характерной для демократического жизнеустройства, не произошел. Требуют особого внимания формы гражданской активности, в которых от человека требуется личностная позиция, индивидуально-ответственное поведение, требуют особого внимания и сферы межчеловеческой коммуникации, в которые люди вступают как автономные индивидуальности, и которые регулируются уравнивающей справедливостью.

Что касается понятия «демократия», оно имеет не только политико-правовой, но и социально-гуманитарный смысл. Оно было знаком отрицания авторитаризма и тоталитарного, или репрессивного, общественного порядка. Демократия интерпретировалась как набор определенных условий общественной жизни, в частности позволяющих придерживаться предпочитаемых позиций, развивать предпочитаемые, а не заданные правилами чужой игры тактики деятельности. Устройство государственных институтов предполагалось как устройство небюрократических, ненасильственных институтов. Такое понимание демократии как пространства социальной и политической свободы преобладало и для идеологов российских реформ как конца 80-х, так и начала 90-х годов.

Это понимание ассоциировалось с понятием свободы, с освобождением от тоталитарно-авторитарной системы, с либерализацией. Либерализация породила ряд следствий: государство конституционно закрепило свободу слова, печати, объединений, передвижения, вероисповедания, частной коммерческой деятельности. В более ранних конституциях эти свободы декларировались, были отменены запреты, подавлявшие эти свободы. Но не подкрепленная проектом политико-правовой реорганизации общества либерализация оказалась «освобождением» от порядка вообще. Учитывая давние российские традиции понимания свободы главным образом как независимости и воли, свободы-для-себя и без обязательности по отношению к другим, можно понять неизбежность негативных последствий исполнения демократизации как главным образом либерализации. Это и произошло в России. Демократическое общество - общество правозаконное; именно в правозаконном обществе каждый человек есть лучший судья тому, что касается лишь его самого, и поэтому он лучше, чем кто-либо другой, способен позаботиться об удовлетворении своих потребностей. Эта точка зрения А. Токвиля [5] имеет основания, и они - в следующем: общество формирует правовые условия для человека: преследуя собственные интересы, он не может и не должен ущемлять интересов другого человека сообщества, в котором он находится, и общества. Общество создает систему ограничений (обязанности, запреты, полномочия), что обеспечивает общественную дисциплину и минимальный уровень социальной гармонии. К этому Россия не была готова. Переход от тоталитаризма к демократии - это смена социально-репрессивных форм контроля за человеком формами рестриктивно-позитивными (а это один из критериев демократизации общества). Эта смена сопровождается обычно тем, что отход от социально-репрессивных форм контроля интерпретируется как допущение автономии человека и признания за ним права на свободный выбор безотносительно к общественным установлениям и законодательству, как снятие с человека извне накладываемых обязательств, обязательств вообще и освобождение от ответственности. Усиливающееся же на этой почве падение социальной дисциплины, местами переходящее в беспорядок, и сопутствующее этому прогрессирующее бесправие простого человека связывается в сознании только с социальными трансформациями, осуществленными под лозунгом демократизации, а не с тем, какие социально-политические образцы в ней воплотились, как эти социальные трансформации были проведены: «Растущей угрозе анархии консервативное сознание противопоставляет порядок, но порядок как отрицание демократии как принципа» [6, с. 21].

Примечательно, в начале проведения реформ идея демократии не была воспринята населением России. Неприятие демократии как формы социально-политического устройства накладывается на общераспространенное в постсоветском общественном мнении представление о том, что западные демократические ценности в целом несовместимы с российскими традициями (и влияние этого представления имеет тенденцию к усилению).

В достаточно консервативном массовом обыденном сознании право как закон ассоциируется с отрицанием свободы воли, и противопоставляемый осуществившейся «демократии» порядок увязывается на словах с «законностью», но это законность сильной власти, но не сила власти закона. Желание порядка (любой ценой и, может быть, даже знакомого по прошлому порядка) экспрессивнее и активнее гражданского осознания необходимости демократически обустроенной общественной дисциплины и правопорядка как правоупорядоченности. Демократический правопорядок, как считает К.Г. Баллестрем, как социальный институт, как власть закона определенно рестриктивен, поскольку действительно ограничивает частные права граждан. Однако при условии, что это ограничение носит безличный и формально одинаковый для всех характер, правопорядок как бы выступает в форме «социального договора» и выражается в системе взаимно взятых обязательств - как со стороны граждан, так и со стороны власти. Каждый согласен на ограничение собственного права, в то же время любой другой как гражданин (как согражданин) согласен на ограничение своего права. Серьезная нравственно-психологическая проблема, которая в связи с этим встает, заключается в том, что в силу имеющегося у россиян советского и постсоветского опыта социальной, экономической, политической жизни идея прав человека, так же как и место прав человека в общественном правопорядке и возможные (т.е. законодательно допустимые) формы отстаивания этих прав, фактически остаются непроясненными людьми и никак не выраженными в общественном мнении [7, с. 18].

Вызвано это тем, что закон в России всегда воспринимался как чуждая, внешняя и сверху давящая сила, но не как государством и обществом гарантированное право самого гражданина, - происходит это в силу того, что закон в России и до советской власти, и при советской власти был государственно-ориентированным и государственно-защищающим законом. Закон и остался рестриктивно-бюрократическим, как таковой он воспроизводится и в новом российском законодательстве. Правовой несамосознательности граждан соответствует отношение государства в лице его правоохранительных органов к гражданам как негативному фактору правопорядка и, стало быть, исключительно как к объекту права. От граждан требуется не правосознательность, но правопослушность, лояльность, исполнительность. При такой социально-правовой установке для демократических правовых тенденций не остается места. Свобода социальной активности как возможность самостоятельного выбора сферы деятельности большинством россиян признается в качестве одной из ведущих ценностных ориентаций (наряду с интересной работой и семейным благополучием), определяющей характер планирования жизни. Показательный рост числа людей, оптимистично оценивающих свои перспективы в ближайшем будущем, во многом обусловлен не столько психологической и функциональной адаптацией к постоянно ухудшающемуся экономическому положению в стране, сколько снижением их иждивенческих ожиданий в отношении к государству как покровителю и гаранту социального благополучия и переориентацией на свои личные профессиональные, финансовые социальные и прочие возможности. Впервые за многие десятилетия в России возникает относительно однородное потребительское пространство (в той мере, в какой это действительно возможно при значительном спаде национального производства, в том числе в сельском хозяйстве и в легкой промышленности). Во многом это стало результатом именно активизации частного бизнеса, в особенности в торговле и в строительстве, в индивидуальной коммерческой деятельности. Перестройка и либерализация совпали с появлением несанкционированных режимом групп и организаций - инициативных, самодеятельных, в литературе этот процесс рассматривается как процесс граждански ориентированный. Организации и движения постепенно расширили свои задачи до собственно политических проблем, эксплицировав тем самым внутренне присущий неформальному движению мощный политически-оппозиционный заряд. Возникновение «народных фронтов» и аналогичных им массовых организаций в советских республиках и выборы их представителей в органы местной и республиканской власти ознаменовали переход неформально-самодеятельного движения в новое качество - борющихся за власть политических организаций.

Политическими лидерами, формирующимися политическими элитами в их собственной политической борьбе - борьбе за власть - это противостояние нонконформизму оппозиционности, который несли в себе неформальные движения, так же как и массовое демократическое движение и забастовочное движение рабочих, были использованы. Возникшие в августе 1991 года в ходе гражданского сопротивления ГКЧП сплоченные и хорошо организованные структуры (типа «Живого кольца») после того, как стоящие перед ними задачи были решены, попытались включиться в политическую борьбу, войти в новую власть, а не найдя себя в ней и не имея по существу никаких специфических гражданских интересов, распались [8, с. 19]. Либерализация обеспечила освобождение личности от государства, от государственной идеологии, однако не состоялось формирование сознательного и ответственного гражданства. Ослабление всевластия государства и государственного произвола непременно чревато в таком случае ослаблением власти как таковой, инерция же деэтатизирующей «либерализации» была велика, и Россия едва удержалась на краю «освобождения» от государственности вообще.

Правовой произвол, правовой нигилизм по природе своей воплощает в себе деструктивное, разрушительное отношение к праву, закону, правопорядку, антиправовые установки и стереотипы. Право и закон исключаются из сферы фундаментальных, универсальных понятий, сводится на нет потенциал права. В числе оснований правового произвола и нигилизма, произвола беззакония можно назвать отсутствие правового опыта, юридических знаний, незнание права. Россия в переходный период отошла от тоталитарных методов правления, однако обретенные права и свободы базировались на низком уровне правовой культуры, на пренебрежении к праву, на отрицании его ценностей и идеалов. Одним из условий преодоления правовой алиенации выступает определение (посредством конституционно-правовых норм) допустимой степени вмешательства механизма государственной власти в сферу бытия гражданского общества, правовое укрепление различных ветвей власти, рост эффективности властных механизмов.

Условием преодоления правового отчуждения является формирование высокого уровня правовой культуры, таких компонентов правовой культуры, как правовое информирование, правовое образование и правовое воспитание, правосознание, правовые традиции и правотворчество, правоотношение и правовые нормы. Правовая культура общества, являясь условием обеспечения свободы и безопасности личности, прав человека, гарантом его правовой защищенности и гражданской активности, «заставляет» власть придать правовому статусу человека обеспеченность законом и судом.

Правовая же культура личности, будучи компонентом правовой культуры общества и зависимой от нее величиной, отражает степень и характер ее прогрессивного развития, так или иначе обеспечивающего социализацию личности и правомерную деятельность индивида. Высшим уровнем проявления правовой культуры является правовая активность, выражающаяся, во-первых, в готовности личности к активным сознательным, творческим действиям как в сфере правового регулирования, так и в сфере реализации права, во-вторых, в законосообразности (или законности) проведения (деятельности), в основе чего лежит убеждение в необходимости служения закону как высшей ценности.

В политической жизни России можно проследить различные тенденции. Однако определяющим фактором политического развития страны как на уровне государственной власти, так и на уровне массового сознания является постепенно нарабатываемый политический опыт. Этот опыт и явится предпосылкой демократического возрождения России, что и есть одно из условий построения правовой государственности России.

Литература

1.Ахиезер А.С. Как «открыть» закрытое общество. М.: Магистр, 1997. 40 с.

2.Иеринг Р. Борьба за право. М.: Феникс, 1991. 64 с.

3.Всеобщая декларация прав человека: Принята и провозглашена резолюцией 217 А (III) Генеральной Ассамблеи от 10 декабря 1948 года // Организация Объединенных Наций. Официальные отчеты первой части третьей сессии Генеральной Ассамблеи. А/810. С. 39-42

4.Самсонова Т.Н. Справедливость равенства и равенство справедливости. М.: Издательство МГУ, 1996. 136 с.

5.Токвиль А. Старый порядок и революция. М.: Московский философский фонд, 1997. 252 с.

6.Сумбатян Ю.Г. Тоталитаризм - политический феномен ХХ века // Социально-гуманитарные знания. 1999. № 1. С. 84-102

7.Баллестрем К.Г. Апории теории тоталитаризма // Вопросы философии. 1992. № 5. С. 16-28

8.Кучуради И. Справедливость социальная и глобальная // Вопросы философии. 2003. № 9. С. 17-30.

Bibliography

1.AkhiezerA.S. Howto“open” aclosed society. М.: Magister, 1997. 40 p.

2.IeringR. Fightforright. М.: Fenix, 1991. 64 p.

3.Theoveralldeclarationofhumanrights-Adopted andпровозглашенаby the 217 А (III) resolution of the General Assembly of December10, 1948. -UNO.-The official reports of the first part of the third session of the General Assembly. А/810. p. 39-42

4.SamsonovaT.N. Thejusticeofequalityandtheequalityofjustice. М.: MSU Publishing,1996. 136 p.

5.TokvilleA. Theoldorderandtherevolution. М.: The Moscow Philosophy Fund, 1997. 252 p.

6.SumbatyanYu.G. Totalitarianism- a political phenomenon of theХХ-th century // Social-humaneknowledge. 1999. № 1. P.84-102.

7.BallestremK.G. Theaporiae of the theory of totalitarianism // Philosophic issues. 1992. № 5. P. 16-28.

8.KuchuradiI. Thesocialandglobaljustice // Philosophic issues. 2003. № 9. P.17-30

Размещено на Allbest.ru