Аномия посттрансформационного общества в условиях кризисов начала XXI в.: симптомы и системные сдвиги

Размещено на http://www.allbest.ru/

Аномия посттрансформационного общества в условиях кризисов начала XXI в.: симптомы и системные сдвиги

Автор: Яжборовская И.С.

В ходе системной трансформации постсоциалистических

В ходе системной трансформации постсоциалистических стран на рубеже XXI в. активно менялись отношения собственности, внедрялись институты демократии, шла адаптация - в том или ином темпе - их правовых систем к законодательству Европейского союза. Кризисы первых декад XXI в. потребовали интенсификации преобразований и во многих случаях выявили несоответствие формирующихся институтов потребностям нормального функционирования демократии. Конвертация власти прежних «командно-административных» элит в собственность в стратегических сегментах хозяйства привела к формированию нового подтипа автократии - вокруг политического (популистского) лидера начала выстраиваться новая пирамида исполнительной власти. Решающую роль в ее консолидации стала играть «приемная политическая семья», не занимающая никакой легитимной позиции на политическом поле. Под ее требования переформатируются институты власти, возникают принудительно-коррупционные механизмы, держащие под контролем экономическую сферу. Коррупция становится системной основой функционирования общества, основой вертикальных патрон-клиентских отношений, принципом отбора и ротации элит. Возрастает роль спецслужб. Прогрессирует паралич институтов демократии. На политической сцене укореняется популизм. Распространяются практики манипулирования судопроизводством и избирательным процессом, контроля над СМИ и т. п.

Ключевые слова: посттрансформационное общество, постсоциалистические страны, демократия, институты демократии, Евросоюз, кризис, коррупция, популизм, политический режим, власть.

Яжборовская Инесса Сергеевна, доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Центра политологии и политической социологии Института социологии РАН more

С конца 1980-х гг. страны бывшего социалистического содружества осуществляли системный переход от модели государства-партии к модели национального государства на основе имплементации законодательной базы Европейского союза и демократических преобразований государственных структур и институтов.

Соответствующим преобразованиям подверглись и структуры общественной организации (подробнее см.: Яжборовская 2008; Глинкина, Куликова 2016). Однако преодолеть устоявшиеся ущербные практики социалистического прошлого оказалось непросто, не только в силу инерционности и компенсаторности этих параллельно разворачивавшихся процессов социально-экономической и политической трансформации, но и в условиях череды глобальных кризисных потрясений первых полутора десятилетий ХХI в.

Как справедливо пишет Э. Эпплбаум, для формирования в посткоммунистических странах либерально-демократического общества нужно было нечто большее, чем простое декретирование создания таких институтов демократии, как выборы и многопартийность. Необходимо было воссоздать также независимые средства информации, частное предпринимательство и поддерживающую его правовую систему, свободные от идеологического давления образование и государственную службу и т. д. (Эпплбаум 2015: 22).

Необходимо было не только качественно видоизменить государственные и общественные структуры, но и переформатировать глубоко укоренившиеся - где за четыре, а где и за семь десятилетий - принципы, нормы и методы их функционирования. Только это могло гарантировать действительные, качественные перемены.

Успешнее продвигались по этому пути те государства, которым в предшествующий социалистический период удалось сохранить некоторые элементы гражданского общества. После кризиса 2007-2008 гг. динамика развития постсоциалистических стран демонстрировала преимущественный регресс демократизации, что, по данным Freedom House, выражалось в следующих количественных показателях (см. табл. 1). При этом дифференциация стран по региональному принципу ясно показывает различия в уровнях демократичности постсоциалитических стран Балтии и Центрально-Восточной Европы, Балкан и Евразии. Еще более глубокий откат демократизации последовал за развернувшимся в государствах Центрально- и Юго-Восточной Европы кризисом 2011 г.

Государства, характеризующиеся устойчивой демократической системой и набравшие по сумме показателей (суммарный индекс демократии, СИД) не более трех баллов, принято относить к консолидированным демократиям. Государства, набравшие от трех до четырех баллов, - к частично консолидированным демократиям. Государства, набравшие от четырех до пяти баллов, - к странам с переходной, или гибридной системой. Государства, набравшие от пяти до шести баллов, - к частично консолидированным авторитарным режимам. Государства, набравшие от шести до семи баллов, по этой классификации относятся к консолидированным авторитарным режимам.

К 2018 г. общая тенденция снижения показателей демократизации сохранялась во всех постсоциалистических странах (см. табл. 1). Достигнутые к 2008 г. индексы демократизации устояли лишь в странах Балтии, а также Словении и Чехии. С определенными оговорками показатели удалось сохранить и некоторым странам частично консолидированной демократии (Румынии, Хорватии, Сербии) и даже группе «гибридных» стран (Грузии и Молдове).

Вместе с тем тенденция снижения уровня демократичности режимов ярко проявилась в наиболее благополучном регионе - Центрально- и Юго-Восточной Европе, где уже в течение десятилетия наблюдается негативный тренд утраты демократических завоеваний в Польше, Болгарии и Венгрии (см. табл. 2). Не менее сложным и противоречивым был процесс выхода на путь демократических преобразований постсоциалистических стран региона Балкан.

Таблица 1. Индексы уровня демократии в постсоциалистических странах в 2008-2018 гг.

Источник: Nations… 2017; 2018. Страны оцениваются по шкале от 1 до 7, где 1 представляет самый высокий, а 7 - самый низкий уровень демократического прогресса. Рейтинги на определенный год отражают период с 1 января по 31 декабря предыдущего года. Рейтинги для каждой страны рассчитываются по семи показателям: избирательный процесс; гражданское общество; независимые СМИ; общенациональное демократическое управление; местное демократическое самоуправление; независимая правовая и судебная система; уровень коррупции.

Таблица 2Изменение позиций в рейтинге демократизации стран Балтии, Центральной Европы, Балкан и Евразии в 2008-2018 гг.

Источник: Nations… 2017; 2018. См. также: Развитие… б. г. Обозначения позиции в рейтинге по показателю СИД (от 1 до 2.99 - консолидированные демократии, КД; от 3 до 3.99 - частично консолидированные демократии, ЧКД; от 4 до 4.99 - гибридные режимы, ГР; от 5 до 5.99 - частично консолидированные авторитарные режимы, ЧКАР; от 6 до 6.99 - консолидированные авторитарные режимы, КАР).

Общими для трех стран (Польши, Болгарии и Венгрии), претерпевших наиболее заметное падение индекса СИД, оказались не только трудности переходного периода, но и негативные последствия осложнивших трансформационные процессы кризисов. Прежде всего становление новых режимов - своего рода самостоятельного подтипа автократии (на венгерском материале это обоснованно раскрыл Б. Мадьяр, его выводы убедительно подтверждаются обильным материалом других стран) (см.: Мадьяр 2016: 84). Сформулируем основные отличительные признаки этого особого подтипа: а) одновременная концентрация политической власти и накопление личного/семейного имущества; б) насильственная и систематическая смена политической и экономической элиты; в) систематическое использование легитимного давления со стороны государственной власти вместо характерного для классической коррупционной системы незаконного насилия. Практики, отраженные в последнем пункте, приводят к снижению числа индивидуальных и случайных вариантов коррупции - их заменяют руководимые сверху централизованные и легализованные формы огосударствления: замаскированное, грабительское, с захватом рынка или компетенций, и т. д.

Естественно, в разных странах существуют разнообразные варианты подобных тенденций развития. Чтобы проиллюстрировать эффект многообразия факторов, влияющих на снижение индексов демократизации постсоциалистических стран Центральной Европы, в начале тысячелетия признанных (за исключением лишь Румынии) консолидированными демократиями, приведем данные всех семи показателей, по которым рассчитываются СИД за 2010 и 2018 гг., что позволяет детализировать рассматриваемый общий тренд (табл. 3).

Примечание: Существо показателей, используемых для расчета СИД. 1. «Избирательный процесс» - оценивает качество выборов и избирательного процесса в стране, формирование многопартийной системы и участие в политическом процессе. 2. «Гражданское общество» - оценивает рост неправительственных организаций (НПО), их организационный потенциал и финансовую устойчивость, правовую и политическую среду их функционирования, участие заинтересованных групп в политическом процессе. 3. «Независимые СМИ» - оценивает состояние свободы прессы, редакционной независимости, финансовой жизнеспособности частной прессы. 4. «Общенациональное демократическое управление» - оценивает демократический характер и стабильность государственной системы, независимость, эффективность и подотчетность законодательной и исполнительной власти, уровень демократического контроля военных и служб безопасности. 5. «Местное демократическое самоуправление» - оценивает уровень децентрализации власти; обязанности, выборы и возможности местного самоуправления, прозрачность и подотчетность деятельности местных властей. 6. «Независимая правовая и судебная система» - оценивает качество конституционной реформы и реформы уголовного законодательства, уровень защиты прав человека, независимость судопроизводства, статус прав этнических меньшинств, гарантии равенства всех граждан перед законом, качество обращения с подозреваемыми и заключенными, соблюдение судебных решений. 7. «Уровень коррупции» - оценивает качество общественного восприятия коррупции, отношения к участию ведущих политиков в бизнесе, законодательства о раскрытии финансовой информации, способы разрешения конфликта интересов, эффективность антикоррупционных механизмов.

В осложнившихся условиях кризиса одновременное изменение и властных структур, и сегментов экономики стимулировало слияние и создание преимущественно вертикальных, а не веками отработанных и проверенных практикой на эффективность горизонтальных связей, что было присуще раннекапиталистическому Западу. В тот период формирование и оптимизация принципов политических и экономических отношений были разведены во времени. Напротив, на рубеже ХХ и ХХI вв., в период новой системной трансформации концентрация власти и накопление богатства осуществлялись одновременно и, будучи обусловлены друг другом, являлись друг для друга и целью, и средством. В результате общественные интересы были подчинены частным, причем не эпизодически, а системно и на постоянной основе. Это обстоятельство оказывало и продолжает оказывать определяющее влияние на характер и качество принимаемых кардинальных политических решений, которые преобразуют ситуацию одновременно и во властной, и в имущественной сфере. Накопление частного имущества на основе обладания политической властью сделало нормой для верхних этажей «политической пирамиды» смешение частного с государственным и общественным. В свою очередь, цели государственной политики как мотив принятия политических решений стали отодвигаться на задний план.

И если вначале и в экономической, и в политической сфере внутреннее сетевое взаимодействие в процессе оптимизации отстраивалось по горизонтальному принципу, то сращивание этих сфер все более сопровождалось замещением горизонтальных связей вертикальными. Если вначале наделенные собственностью олигархи вели легальную деятельность и получали заказы на основании конкурентной борьбы, то постепенно все чаще источники их политической власти и влияния оказывались скрытыми от общества, а каналы поддержки их бизнеса - незаконными, с весомой долей коррупционной составляющей. В рамках олигархической системы отношения выстраивались по вертикальной схеме «патрон - клиент», исключающей свободную конкуренцию и продвигающей коррупцию в качестве системной основы функционирования общества.

Одновременная перестройка властных и экономических отношений, создававшая автократическую пирамиду, обернулась на уровне элит возникновением нового, гибридного правящего слоя, господствующего по принципу: если есть власть - есть (или будет) и собственность, и наоборот, если есть собственность - будет и власть.

В такой системе нелегальное состояние добывается благодаря легальной позиции во власти, в рамках политического бизнеса, лоббирования различных проектов и т. п. При этом публичная власть сопрягается со скрытыми от общества состоянием и экономической властью, возникающими в результате принимаемых при его участии политических решений.

На смену ликвидируемым в экономике сетевым, горизонтальным конкурентным и партнерским отношениям в практику руководства всех уровней внедряются патронажно-клиентские отношения с элементами специфических личных связей, способствующие проведению в жизнь любых волюнтаристских решений. Нормативно-правовое регулирование уступает место произволу и принуждению к вступлению в отношения персонифицированной зависимости, институциональные гарантии демократического общества сходят на нет. А парламентская деятельность служит орудием законодательного устранения тех или иных препятствующих функционированию этой модели нормативных отношений.

Принципы формирования органов верховной власти в большинстве постсоциалистических стран резко меняются. Выстраивается, а в ряде стран уже выстроена автократическая пирамида исполнительной власти. Президентский совет и правительство рекрутируются в основном из числа членов правящей партии, из лиц, связанных со спецслужбами, из друзей и деловых партнеров. В этот круг также вовлекаются не имеющие устойчивой поддержки политики, которые могут быть заменены в любой момент более полезными и сговорчивыми.

Внутренний круг олигархов, связанных с политическим бизнесом, принадлежит к числу активно влияющих на политику акторов «большой правящей политической семьи», не занимая при этом подчас никакой легитимной позиции на публичном поле. Вступающие в эту «семью» олигархи включаются в ее субординационную иерархию, уплачивая «дань» в соответствии с ее запросами. Автономные олигархи также стремятся в интересах сохранения бизнеса установить коррупционные связи с акторами политической сферы.

Формирующееся в таких условиях и таким способом государство ставит под свой контроль сферы идеологии, власти и материального накопления, а также всю сферу СМИ. Автономное пространство интеллектуальной деятельности, культуры, образования и науки резко сужается, а сами они как базовые социальные институты ставятся на службу интересам режима.

Парламенты, превращенные при помощи тщательно отработанных механизмов манипулирования в своего рода «машины для голосования», легитимизируют решения, спускаемые с вершин пирамиды власти. Автономия местных органов сокращается.

Происходит последовательное разрушение пространства рационального общественного дискурса. Вместе с тем активно развиваются механизмы контроля всех сфер жизни общества. Возрастает роль спецслужб, совершенствуются методы подавления оппозиции и массовых движений, а также кадровой чистки государственных органов вплоть до низших уровней: несогласные увольняются под предлогом реорганизации, а зачастую и без объяснении причин.

Коррупция из сопутствующего явления периода «реального социализма» превращается в системообразующий элемент режима, утверждающийся на всех его уровнях системно и прочно. На низшем уровне в условиях потребительского общества она еще имеет характер добровольных подношений. Но на среднем и высшем уровне она принимает форму стабильных связей и коррупционных сделок, формируя систему отношений между государственно-муниципальным и частным секторами, более того, формируя соответствующий заказ на нужное правовое регулирование. Она охватывает государственную администрацию и политический класс в широком смысле, выводит на первый план государственную поддержку магнатов капитала в конкурентной борьбе за обогащение, получение государственных и муниципальных заказов, успешное участие в тендерах, изменение статуса недвижимости, оформление различных официальных разрешений. Прибыль от коррупционных решений значительно возрастает, а инициаторы крупных сделок теперь сами обращаются к государственным чиновникам за поддержкой.

Коррупционной системе подчиняется и исполнительский механизм власти: представители силовых структур, порой на системной основе, обеспечивают, в частности, передел собственности и пополнение круга приближенных лиц из числа предпринимателей и политиков. На высших этажах иерархии речь идет уже о «приватизации государства» на сетевой основе личных связей и неформальных контактов высших политических сил и узкого круга других представителей властвующего клана.

В рамках складывающейся системы экономические и политические игроки уже привычно взаимодействуют друг с другом. Постепенно укрепляющийся коррупционный режим уничтожает анархически действующее криминальное подполье и оттесняет «на периферию» автономно действующих олигархов. Создается единый субординированный порядок, коррупция «централизуется» в масштабах страны, устанавливается своего рода государственная монополия на коррупционную деятельность. Таким образом, борьба с коррупцией превращается в борьбу с «нелегальной», не координируемой государством коррупционной деятельностью.

В партийно-политической сфере коррупцию стимулируют нужды избирательных кампаний, которые не покрываются членскими взносами и государственным финансированием. Бескорыстная, идейно мотивированная поддержка постепенно исчезает. Растет запрос на «взаимность», на получение ответных услуг за предоставленную поддержку, на получение «ренты» с коррумпированных членов политического класса в форме преференций вхождения в обещающие крупные прибыли бизнес-проекты, влияния на механизмы принятия государственных решений и продвижение законодательных инициатив.

Активное развитие получают популистские практики принятия решений неформальным путем, игнорируя процедурные нормы и политические институты. Эти практики поощряют развитие отнюдь не сетевых, а скорее автократических форм управления.

В Венгрии, например, на вершине властной пирамиды оказался премьер и лидер правой партии «Фидес» Виктор Орбан. Ему уже вполне удалось поставить под контроль политическую, экономическую и судебную системы страны, а также средства массовой информации.

В Польше и президент Анджей Дуда, и бывшая премьер-министр Беата Шидло, и нынешний премьер Матеуш Моравецкий, и спикеры обеих палат парламента, Сейма и Сената, - все являются ставленниками главы правоконсервативной партии «Право и справедливость» Ярослава Качиньского, который постепенно продвигается по тому же пути, что и В. Орбан. Формально будучи лишь рядовым депутатом Сейма, Я. Качиньский реально руководит всей жизнью страны из своих личных апартаментов и как национальный вождь-автократор системно и последовательно обновляет управляющие кадры и подрывает основы правового государства.

В Румынии, где у власти закрепился находящийся под контролем группы сотрудников госбезопасности и бывших партийных чиновников Фронт национального спасения, процессы становления режима коррупционной автократии еще до конца не завершились. Но характерно, что лидер победившей на выборах ныне правящей Социал-демократической партии Ливиу Драгня добился изменения Уголовного кодекса и, получив по приговору Высшего кассационного суда два года тюремного заключения за избирательные махинации, превышение власти и «распил» средств Евросоюза, сумел уклониться от наказания. В итоге он одерживает победу в противостоянии с Национальным комитетом по борьбе с коррупцией, угрожая президенту страны импичментом и устраивая показательные массовые митинги своих сторонников (Голубицкий 2018).

В целом такого рода процессы в той или иной мере характеризуют после 2007 г. развитие не только авторитарных и гибридных, но и консолидированных и частично консолидированных режимов (см.: Betz 2007: 449). Ситуация кризиса и спада электоральной активности второй декады ХХI в. сформировала своего рода универсальный механизм, позволяющий получившей большинство партии решающим образом увеличить свое представительство во всех институтах политической системы и тем самым существенно изменить расстановку сил в пользу, как правило, правоконсервативного большинства. В мае 2014 г. во время выборов в Европарламент в Словакии проигнорировали выборы 87 % избирателей, в Чехии - 80,5 %, в Польше - 77,3 %, в Венгрии - 70 %. При такой пассивности населения на последовавших парламентских выборах в Венгрии партия «Фидес» сумела получить 67 % мест в национальном парламенте и установила свой контроль над всеми политическими институтами. В Польше партия «Право и справедливость» также в условиях низкой явки избирателей одержала победу, набрав всего 18 % (см.: Шишелина 2017: 34).

После долгих лет достаточно успешных поисков консенсуса в ситуации затяжной череды кризисов доминирующим политическим трендом стало обострение антагонизмов и повышение градуса конфронтации, вплоть до открытых проявлений ненависти к политическим противникам и поддерживающим их социальным группам. Враждебность, родившаяся в ходе проведения реформ и обострения социальных противоречий, заставила отойти от либеральной политики консенсуса и стимулировала проявления агрессивного популизма, в том числе популистского национализма. Эксцессы такого типа стали повседневными, а процессы формирования гражданского общества явно затормозились. В Болгарии, например, оказалось легче сменить правительство, чем пресечь эту тенденцию в развитии общественных отношений (см.: Krystew 2007: 23).

Считается, что популизм сыграл в регионе Центрально- и Юго-Восточной Европы позитивную роль в начальный период системных трансформаций, когда в первые годы существования «Солидарности» популистская политика объединила нацию надеждой на повышение уровня жизни, а продвигаемые тогда политиками-популистами либеральные ценности воспринимались как общенациональное достояние. Однако в начале XXI в. возобладало популистское отторжение социально-политического начала. Победили антилиберальные и антидемократические настроения, отвергающие любую организацию как коррумпированную по умолчанию и любую реформу как враждебную интересам народа, крадущую у него плоды революции и продающую национальное имущество иностранному капиталу. В процессе утверждения популистской парадигмы при помощи СМИ были задействованы механизмы и процедуры соответствующей идеологической переориентации в сферах политики и экономики, правопорядка, образования, культуры, искусства и науки, политики памяти, бизнеса, самоуправления, работы неправительственных организаций. Таким образом, популизм оформился в полноценную политико-идеологическую систему, претендующую на руководство общественным развитием путем апелляции к широким массам и обещаний им скорого и легкого разрешения острых проблем.

Стратегически важной технологией продвижения политического популизма стала особая кадровая политика (знакомое всем еще с коммунистических времен «кадры решают все»), а также повальное «перетряхивание» кадрового состава политической и всех других управленческих систем. Ставленники прежних либеральных режимов устранялись, на смену им, как это наиболее ярко проявилось в Польше и Венгрии, приходили выходцы из «гнезда Качиньских» и команды «Фидес» соответственно. Принцип компетентности при кооптации в элиту сменялся принципом личной преданности, лояльности. Ключевой опорой популистской власти оказывалась харизма лидеров вождистских популистских партий. Такие «вожди», как Я. Качиньский, В. Орбан, Б. Борисов и другие правоконсервативные лидеры, включая даже левых популистов типа Л. Драгни, интенсивно использовали манипулятивные техники, возможности современной информатизации и широкого медиавоздействия на массовое сознание, в том числе и с опорой на мифологемы «осажденной крепости» и тактики эффективного конфликта.

Казалось, что именно современные высокотехнологичные и интерактивные коммуникации являются главным каналом осмысления человеком социальной реальности, основным каналом ретрансляции принципов государственной политики, важнейшим инструментом легитимации современных политических институтов. Вместе с тем оказалось, что преобладающая в регионе постсоциалистических стран пассивная аудитория более всего воспринимает информацию, транслируемую официальными каналами телевидения и радио. СМИ этого профиля, как выяснилось, остаются основным инструментом политического контроля, препятствующим становлению политического самосознания в условиях нового глобализованного мира, важным фактором противодействия его радикальным изменениям и сохранения статус-кво. Стандартизация повестки дня этих СМИ лишает население возможности получения развернутой информации, анализа оценок на базе более высокого уровня информированности. Упрощение и выхолащивание содержания сложного и многогранного процесса политической социализации препятствует формированию политического самосознания индивида, в том числе снижает уровень политической активности молодежи, порождает ее недоверие к основным политическим институтам. Вместе с тем такие стандартизация и упрощение влияют на формирование поведенческих установок молодежи, в частности, на баланс предпочтений массового и межличностного формата коммуникации, баланс когнитивной и поведенческой сфер сознания. Горизонты демократического развития резко сужаются.

Сравнение динамик и структуры мирового политического поля за последнюю четверть века подводит к выводу о завершении четвертой волны всемирной демократизации (см. табл. 4, построенную на основе обобщения данных, приведенных в табл. 2).

Таблица 4Общие тенденции и итоги режимной трансформации постсоциалистических стран с 2008 по 2018 г.

Как можно видеть, число стран консолидированной демократии немного сократилось. Но наиболее серьезные изменения произошли в рядах гибридных и авторитарных режимов. Среди последних возросло число окончательно консолидированных (за счет прежде лишь частично консолидированных). Но также почти вдвое увеличилось число гибридных (переходных) режимов. Иными словами, наблюдается сосуществование противоречивых тенденций как к авторитарному откату, так и к гибридизации авторитарных и формально демократических практик. Привлекательность стратегии транзита в постсоциалистическом сегменте сохраняется. И именно там, где удается сохранить работоспособность формально демократических процедур и институтов, сохранить de facto принцип разделения властей и основы гражданского общества (например, в Чехии, Словении, Словакии), можно говорить о более или менее полноценном сохранении и даже совершенствовании демократической модели современного государства и сетевого общества.

Литература

автократия власть постсоциалистический

1. Глинкина, С. П., Куликова, Н. В. (отв. ред.) 2016. Переход стран Центрально-Восточной Европы от социализма к капитализму: особенности и результаты: сб. ст. М.: Ин-т экономики РАН. 332 с.

2. Голубицкий, С. 2018. Когда народ за коррупцию. Уроки румынского: чтобы оборонять власть от независимого прокурора, пришлось собирать ручной майдан. Новая газета 78. 23 июля. URL: https://www.novayagazeta.ru/articles/2018/07/22/77253-kogda-narod-za-korruptsiyu (дата обращения: 05.05.2019).

3. Мадьяр, Б. 2016. Анатомия посткоммунистического мафиозного государства. На примере Венгрии. М.: НЛО. 480 с.

4. Развитие демократии в странах переходного периода. Информация об исследовании. Гуманитарные технологии. Аналитический портал. URL: https://gtmarket.ru/ratings/nations-in-transit/info (дата обращения: 05.05.2019).

5. Шишелина, Л. Н. (отв. ред.) 2017. Вишеградская четверка в Европейском союзе: дилеммы конвергенции. М.: Ин-т Европы РАН. 138 с.

6. Эпплбаум, Э. 2015. Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944-1956). М.: Московская школа гражданского просвещения. 704 с.

7. Яжборовская, И. С. 2008. Глобализация и опыт трансформации в странах Центрально- и Юго-Восточной Европы. М.: Academia. 378 с.

8. Betz, H.-G. 2007. Warunki sukcesu (klкski) - populistycznych partii radykalnej prawicy we wspoіczesnych systemach demokratycznych. In Meny, Y., Surel, Y. (red.), Demokracjaw obliczu populizmu. Warszawa: Oficyna Naukowa. S. 272-287.

9. Krystew I. 2007. Mamy prawo gіosu, wyboru nie mamy. Gazeta Wyborcza 252: 22. Paџdziernik 27. URL: http://wyborcza.pl/magazyn/1,124059,15408538, MAMY_PRAWO_GLOSU__WYBORU_NIE_MAMY.html?disableRedirects= true (дата обращения: 05.05.2019).

10. Nations in Transit. 2010. URL: https://freedomhouse.org/report/nations-transit-2010/ratings-tables (дата обращения: 05.05.2019).

11. Nations in Transit. 2017. URL: https://freedomhouse.org/sites/default/files/NIT2017_booklet_FINAL_0.pdf (дата обращения: 05.05.2019).

12. Nations in Transit. 2018. URL: https://freedomhouse.org/report/nit-2018-table-country-scores (дата обращения: 05.05.2019).

Размещено на Allbest.ru