Российская революция в свете теории модернизации

Мальтузианско-марксова ловушка возникает в ситуации, когда появляется фабричная промышленность и заметным (но все еще относительно малочисленным) слоем общества становится промышленный пролетариат. В ней можно выделить две главные составляющие: экономическую (марксову) и демографическую.

Марксова составляющая связана с диспропорцией в распределении выгод от быстрого экономического роста и с отсутствием или неразвитостью социального законодательства, что делает работников порой беспомощными, а эксплуатацию нередко - варварской, хотя ситуация экономического подъема заставляет хозяев идти на повышение зарплаты и бояться всякого рода простоев[28]. Однако в ситуации кризисов опасность социального взрыва нарастает. Возможность такой грубой марксовой ловушки неразрывно связана с мальтузианской составляющей, поскольку предприниматели привлекают рабочую силу именно из этого кажущегося бездонным резерва и именно демографическое давление постоянно выбрасывает в города и на промыслы все новых работников, которые обычно не обладают квалификацией. Возникает диспропорция между спросом на квалифицированную рабочую силу и чрезмерным предложением неквалифицированной рабочей силы (обычно состоящей из молодых и социально активных людей). В результате наблюдается большой разрыв в доходах рабочих разных групп.

Демографическая составляющая связана с аграрным перенаселением и высоким естественным приростом, который усиливается достижениями модернизации - сокращением смертности. Отсюда переизбыток рабочей силы, но по большей части неквалифицированной и в огромной степени неграмотной или малограмотной. Такая ситуация может проявляться в росте безработицы, пауперизации, усилении эксплуатации наемного труда, а в аграрном секторе в зависимости от системы крестьянского хозяйствования - в малоземелье и росте арендной платы либо возрождении в том или ином виде квазифеодальных повинностей. Усугубляют ситуацию временные (но трагические) эпизоды недородов и даже голода. При этом мальтузианская составляющая выступает и как поставщик социально взрывоопасного материала, особенно в виде большого числа молодежи, которая, собираясь в массы, является мощнейшей силой[29].

Но в отличие от мальтузианской ловушки проблема перенаселения в указанных обществах является не фатальной, а скорее социальной, поскольку: а) рост ВВП на душу населения не отстает или даже опережает рост населения (что мы видели выше в отношении России); б) рост товарности в целом обгоняет рост населения, в результате чего урбанизация растет более быстрыми темпами, чем население в целом, усилия и капиталы направляются в наиболее доходные отрасли, что ведет к новому росту ВНП (все это было в России); в) уровень жизни каждого человека зависит не от количества земли, а от его денежных доходов, что позволяет усилить процессы социальной мобильности, диверсификации занятий населения, вовлечения населения в более активную жизнь; в целом повышает уровень жизни.

Однако такая быстрая динамика экономики и миграций требует существенных трансформаций в политическом строе, правовой системе и прочем, а эти изменения могут существенно запаздывать. Элиты и высшая власть формируют мощнейшие преграды на пути изменения политической системы. Между тем в стране происходит политическая модернизация, а это означает, что в политический процесс так или иначе включаются все новые слои населения (Хантингтон 2004: 270).

Политическая модернизация во многом неразрывна с социальной, которая означает появление большей социальной мобильности, большего числа так называемых социальных лифтов, позволяющих выдвинуться активным и талантливым людям. Число таких возможностей в дореволюционной России резко выросло, поскольку недостаток образованных людей открывал путь наверх многим в разных областях деятельности: в системе образования и науке, статистике и здравоохранении, даже в военной службе[30]. Но в отношении лифтов к высшим политическим постам ситуация была существенно хуже. Хотя и туда попадали люди незнатного происхождения (в меньшем количестве, чем в другие сферы), но в целом эти посты и тем более придворные должности рассматривались как привилегия знати, в любом случае здесь господствовали дух и идеология родовитой аристократии. И это усиливало разрыв между политической модернизацией в широком плане и медленными изменениями в политической структуре империи.

Могла ли Россия выйти из мальтузианско-марксовой ловушки без глубокой и разрушительной социальной революции? Теоретически могла. Но для этого требовалось очень многое. Помимо потребности в длительном внешнем мире необходима была система глубоких и систематических реформ во всех сферах жизни. Требовалось перестроить общину, внедрить частную собственность в сельское хозяйство, каким-либо образом ускорить перестройку помещичьего землевладения (которое уже и так менялось - частью земли просто продавались, частью поместья трансформировались в интенсивное хозяйство), перестроить государственную систему и систему образования, устроить национальные отношения и т. п. Но для этого требовались иная элита, иная власть или хотя бы другие люди на ее вершине, и иная международная обстановка. «Революция в значительной степени есть расплата за грехи (и, добавим, ошибки. - Л. Г.) прошлого, есть знак того, что не было творческих духовных сил для реформирования общества», - писал Н. Бердяев (1995: гл. Х). Творческих духовных сил для систематического и разумного реформирования в российской элите явно не хватило, мало того, она одновременно и препятствовала реформам, и фрондировала перед самодержавием, которое было единственной скреп- ляющей систему силой.

5. Заключительные замечания (выводы)

Итак, русские революции явно не были случайностью. Скорее наоборот, рост революционных настроений в обществе отражал степень изменений в Российской империи, а потому был закономерным. Повторим, чтобы избежать революций, требовалось гораздо более искусное правление, чем могло обеспечить царское правительство или элита, тем более великодержавная. Таким образом, в широком смысле слова основной причиной русских революций было то, что модернизирующееся общество, каким являлась Российская империя, в условиях быстрой урбанизации и демографического роста неизбежно сталкивается с сильными деформациями и изменениями, которые обостряют все противоречия в обществе и выливаются в усиление противостояния, в то время как, с одной стороны, понимание ситуации правящей элитой явно отстает от развития ситуации, а с другой - идеологические представления противников режима о глубине преобразований явно опережают возможности общества.

Следовательно, революции в России были почти неизбежны. Однако результаты революций не были неизбежными, а зависели от баланса сил и исторической обстановки в период их назревания.

Любое общество можно рассматривать как систему, которая испытывает внутренние и внешние влияния. Учет силы внутренних и внешних влияний, баланс экзогенных и эндогенных факторов является одним из наиболее сложных видов анализа. Тем более что между ними существуют сложные прямые и обратные связи, которые могут как усиливать, так и ослаблять те или иные импульсы изменений. Особенно важен этот учет для понимания причин успеха или неудачи крупных преобразований. Еще более он важен при анализе состояний нестабильности, их причин, тем более таких значительных потрясений, как революции.

В. И. Ленин справедливо отмечал, что главный вопрос любой революции - вопрос о власти (Ленин 1969 [1917]: 145). Отметим, что любая смена власти, даже самая легитимная, неважно, в монархическом или демократическом устройстве, неизбежно ведет к более или менее заметным сбоям в функционировании административно-политической машины. Смена же власти путем революции означает значительно более резкий сбой в работе системы, часто с непредсказуемыми последствиями. Вот почему в целом революции всегда были очень разрушительным и затратным способом социального прогресса.

Только революции, которые совершаются уже в конце полосы модернизации и преобразований (в том числе повторные революции), могут быть относительно социально не затратными, «бархатными», прогрессивными. Из революций, которые начинают полосу социально-политической ломки и преобразований, наиболее продуктивными являются, хотя это и звучит неожиданно, революции, потерпевшие поражение. Именно они, не позволяя разрушить общество до основания, становятся теми драйверами, которые заставляют правительства реформировать политическую и социальную систему, а также, поскольку правительства получают определенную «прививку» страха революции, нередко стимулируют их к дальнейшему реформированию (так было, в частности, в период правления Бисмарка в Германии). Таковы были революции 1848-1849 гг., в результате которых в европейских государствах открылась дорога и к капитализму, и к демократии. И, кстати, после поражения в войне с Пруссией в 1866 г. Австрийская империя вынуждена была превратиться в двуединую монархию Австро-Вен-грию, что позволило ей просуществовать еще полвека.

Именно таковой была революция 1905-1907 гг. в России, которая дала мощный толчок развитию страны, в том числе и ее парламентаризму. Если бы страна пережила еще одну такую не достигшую победы революцию, вполне вероятно, правительство вынуждено было бы продолжить реформирование, в том числе и в области принудительного отчуждения помещичьих земель[31], и в области на-циональных отношений, и в других сферах. Тогда, возможно, далее страна могла бы развиваться более спокойным курсом (хотя, конечно, для России эпоха великой депрессии 1930-х гг. могла быть очень тяжелой в социальном плане).

Но новая революция случилась в России в период войны, когда армия вышла из-под контроля правительства, что предопределило радикализацию революции, причем с какого-то периода в 1917 г. этого уже было не избежать. Конечно, имелись серьезные предпосылки для такой радикализации, но в условиях мирной жизни они вряд ли были бы достаточными для этого.

Поэтому в заключение статьи еще раз повторим: революция в России была почти неизбежным этапом исторического развития, но радикальный слом частной собственности и других испытанных институтов общества в ее ходе стал результатом складывания особых исторических обстоятельств и даже случайностей.

Литература

1. Бердяев, Н. А. 1990. Философия неравенства. М.: ИМА-ПРЕСС.

2. 1995. Царство духа и царство кесаря. М.: Республика.

3. Бондаренко, Д. М., Гринин, Л. Е., Коротаев, А. В. 2010. Социальная эволюция: альтернативы и варианты. В: Гринин, Л. Е., Марков, А. В., Коротаев, А. В. (ред.), Эволюция: Проблемы и дискуссии (с. 120-159). М.: ЛКИ.

4. Галич, З. Н. 1986. К сравнительной характеристике базисных структур Европы и Азии в канун промышленной революции. В: Рейснер, Л. И., Славный, Б. И. (ред.), Исторические факторы общественного воспроизводства в странах Востока (с. 184-216). М.: Наука.

5. Грегори, П. 2003. Экономический рост Российской империи (конец XIX - начало XX века). Новые подсчеты и оценки. М.: РОСCПЭН.

6. Гринин, Л. Е. 2010а. Мальтузианско-марксова «ловушка» и русские революции. В: Гринин и др. 2010: 198-224.

7. 2010б. Модернизационные ловушки как часть процесса трансформации сверхсложных аграрных обществ в индустриальные. Информационный бюллетень Ассоциации «История и компьютер» № 36. Материалы 12-й конференции АИК. Октябрь (с. 85-96). М.: Изд-во МГУ.

8. 2010в. Государство и исторический процесс: Эволюция государственности: От раннего государства к зрелому. 2-е изд., испр. М.: ЛИБРОКОМ.

9. 2011а. Из мальтузианской ловушки в ловушку модернизации. К прогнозированию динамики политической нестабильности в странах мир-системной периферии. В: Акаев, А. А., Коротаев, А. В., Малинецкий, Г. Г. (ред.), Проекты и риски будущего. Концепции, модели, инструменты, прогнозы (с. 337-356). М.: Красанд/URSS.

10. 2011б. Модернизационные ловушки в мировой динамике: история и современность. В: Ильин, М. В. (гл. ред.), МЕТОД: Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин: сб. науч. тр. Вып. 2 (с. 206-226). М.

11. 2012а. Арабская весна и реконфигурация Мир-Системы. В: Корота- ев, А. В., Зинькина, Ю. В., Ходунов, А. С. (ред.), Системный мониторинг глобальных и региональных рисков (с. 188-223). М.: Либроком/URSS.

12. 2012б. Опасность социально-политического кризиса в процессе модернизации. Вестник КИГИТ 6: 39-63.

13. 2013. Государство и кризисы в процессе модернизации. Философия и общество 3: 29-59.

14. 2014. Модернизационные (постмальтузианские) ловушки. В: Гринин, Л. Е., Коротаев, А. В. (отв. ред.), История и Математика: аспекты демографических и социально-экономических процессов (с. 98-127). Волгоград: Учитель.

15. Гринин, Л. Е., Исаев, Л. М., Коротаев, А. В. 2016. Революции и нестабильность на Ближнем Востоке. 2-е изд., испр. и доп. М.: Моск. ред. изд-ва «Учитель».

16. Гринин, Л. Е., Коротаев, А. В. 2009. Урбанизация и политическая нестабильность: К разработке математических моделей политических процессов. Полис 4: 34-52.

17. 2010. Глобальный кризис в ретроспективе. Краткая история подъемов и кризисов: от Ликурга до Алана Гринспена. М.: ЛКИ/URSS.

18. 2012. Циклы, кризисы, ловушки современной Мир-Системы. Исследование кондратьевских, жюгляровских и вековых циклов, глобальных кризисов, мальтузианских и постмальтузианских ловушек. М.: ЛКИ/URSS.

19. 2013. Демократия и революция. История и современность 2: 15-35.

20. 2014. Революция vs демократия (революция и контрреволюция в Египте). Полис 3: 139-158.

21. Гринин, Л. Е., Коротаев, А. В., Малков, С. Ю.

22. 2008. Математические модели социально-демографических циклов и выхода из «мальтузианской ловушки»: некоторые возможные направления дальнейшего развития. В: Малинецкий, Г. Г., Коротаев, А. В. (ред.), Проблемы математической истории. Математическое моделирование исторических процессов (с. 78-117). М.: ЛКИ/URSS.

23. 2010 (ред.). О причинах Русской революции. М.: ЛКИ/URSS.

24. Гринин, Л. Е., Малков, С. Ю., Гусев, В. А., Коротаев, А. В. 2009. Некоторые возможные направления развития теории социально-демо-графических циклов и математические модели выхода из «мальтузианской ловушки». В: Малков, С. Ю., Гринин, Л. Е., Коротаев, А. В. (отв. ред.), История и Математика: процессы и модели (с. 134-210). М.: URSS.

25. Дмитриева, О. В. 1990. Социально-экономическое развитие Англии в XVI в. М.: Изд-во МГУ.

26. Изместьев, Ю. В. 1990. Россия в ХХ веке. Исторический очерк, 1894-1964. Нью-Йорк: Перекличка.

27. Инглхарт, Р., Вельцель, К. 2011. Модернизация, культурные изменения и демократия: Последовательность человеческого развития. М.: Новое изд-во.

28. Коротаев, А. В. 2006. Долгосрочная политико-демографическая динамика Египта: циклы и тенденции. М.: Вост. лит-ра.

29. Коротаев, А. В., Гринин, Л. Е., Божевольнов, Ю. В., Зиньки- на, Ю. В., Малков, С. Ю. 2011. Ловушка на выходе из ловушки. Логические и математические модели. В: Акаев, А. А., Коротаев, А. В., Малинецкий, Г. Г., Малков, С. Ю. (ред.), Проекты и риски будущего. Концепции, модели, инструменты, прогнозы (с. 138-164). М.: Красанд/URSS.

30. Коротаев, А. В., Гринин, Л. Е., Халтурина, Д. А., Малков, А. С., Божевольнов, Ю. В., Кобзева, С. В., Зинькина, Ю. В., Малков, С. Ю. 2010. Ловушка на выходе из ловушки? К прогнозированию динамики политической нестабильности в странах Африки на период до 2050 г. В: Коротаев, А. В., Зинькина, Ю. В. (ред.), Законы истории: математическое моделирование и прогнозирование мирового и регионального развития. 3-е изд. (с. 159-226). М.: ЛКИ/URSS.

31. Ленин, В. И. 1969 [1917]. О двоевластии. В: Ленин, В. И., Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 31. Март - апрель 1917 (с. 145-148). М.: Политиздат.

32. 1981 [1920]. Детская болезнь «левизны» в коммунизме. В: Ленин, В. И., Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 41 (с. 1-104). М.: Политиздат.

33. Назаретян, А. П. 2005. Универсальная история и синдром Предкризисного человека. В: Малков, С. Ю., Коротаев, А. В. (ред.), История и синергетика: методология исследования (с. 141-166). М.: КомКнига/ URSS.

34. Нефедов, С. А. 2007. Концепция демографических циклов. Екатеринбург: Изд-во УГГУ.

35. 2010а. О причинах Русской революции. В: Гринин, Коротаев, Малков 2010: 25-60.

36. 2010б. Россия в плену у виртуальной реальности. В: Гринин, Коротаев, Малков 2010: 351-367.

37. Новосельский, С. А. 1916. Смертность и продолжительность жизни в России (с. 186-187). Пг.: Тип. МВД.

38. Побережников, И. В. 2006. Переход от традиционного к индустриальному обществу: теоретико-методологические проблемы модернизации. М.: РОССПЭН.

39. Рашин, А. Г. 1956. Население России за 100 лет (1813-1913). Статистические очерки / под ред. акад. С. Г. Струмилина. М.: Гос. стат. изд-во.

40. Россия 1913 год. Статистико-документальный справочник. СПб.: БЛИЦ, 1995.

41. Сорокин, П. А. 1992 [1925]. Социология революции. В: Сорокин, П. А., Человек. Цивилизация. Общество (с. 266-294). М.: Политиздат.

42. Стародубровская, И., Мау, В. 2004. Великие революции. От Кромвеля до Путина. М.: Вагриус.

43. Токвиль, А. де. 1997. Старый порядок и революция. М.: Московский философский фонд.

44. Травин, Д., Маргания, О. 2004. Европейская модернизация. М.: АСТ.

45. Урнов, М. Ю. 2008. Эмоции в политическом поведении. М.: Аспект-Пресс.

46. Хантингтон, С. 2004. Политический порядок в меняющихся обществах. М.: Прогресс-Традиция.

47. Хобсбаум, Э. 1999а. Век империй. Ростов н/Д.: Феникс.

48. 1999б. Век капитала. Европа 1848-1875. Ростов н/Д.: Феникс.

49. 1999в. Век революции. Европа 1778-1848. Ростов н/Д.: Феникс.

50. Яковлев, А. И. 2010. Очерки модернизации стран Востока и Запада в XIX-XX веках. М.: URSS.

51. Armengaud, A. 1976. Population in Europe 1700-1914. In Cipolla, C. M. (ed.), The Industrial Revolution. 1700-1914 (pp. 22-76). London: Harvester.

52. Artzrouni, M., Komlos, J. 1985. Population Growth through History and the Escape from the Malthusian Trap: A Homeostatic Simulation Model. Genus 41(3-4): 21-39.

53. Bairoch, P. 1971. Le tiers-monde dans l'impasse. Le dйmarrage йconomic du XVIIIe au XXe siиcle. Paris: Gallimard.

54. Boix, С. 2011. Democracy, Development, and the International System. American Political Science Review 105(4): 809-828.

55. Brunk, G. G., Caldeira, G. A., Lewis-Beck, M. S. 1987. Capitalism, Socialism, and Democracy: An Empirical Inquiry. European Journal of Political Research 15(4): 459-470.

56. Burkhart, R. E., Lewis-Beck, M. S. 1994. Comparative Democracy: the Economic Development Thesis. American Political Science Review 88(04): 903-910.

57. Cutright, P. 1963. National Political Development: Social and Economic Correlates. In Polsby, N. W., Dentler, R. A., Smith, P. A. (eds.), Politics and Social Life: An Introduction to Political Behavior. Boston: Houghton Mifflin.

58. Dahl, R. A. 1971. Polyarchy: Participation and Opposition. New Haven: Yale University Press.

59. Davies, J. С. 1962. Toward a Theory of Revolution. American Sociological Review 27(1): 5-19.

60. 1969. Toward a Theory of Revolution. In McLaughlin, B. (ed.), Studies in Social Movements. A Social Psychological Perspective (pp. 85-108). New York, NY: Free Press.

61. Epstein, D. L., Bates, R., Goldstone, J., Kristensen, I., O'Halloran, S. 2006. Democratic Transitions. American Journal of Political Science 50(3): 551-569.

62. Grinin, L. 2012. State and Socio-political Crises in the Process of Mo-dernization. Cliodynamics: The Journal of Theoretical and Mathematical History 3(1): 124-157.

63. Gurr, T. 1968. A Causal Model of Civil Strife: a Comparative Analysis Using New Indices. American Political Science Review 62(04): 1104-1124.

64. 1974. Persistence and Change in Political Systems, 1800-1971. American Political Science 68 (December): 1482-1504.

65. 2015. Why Men Rebel. Abingdon-on-Thames: Routledge.

66. Huntington, S. P. 1968. Political Order in Changing Societies. New Haven, CT: Yale University Press.

67. Kцgel, T., Prskawetz, A. 2001. Agricultural Productivity Growth and Escape from the Malthusian Trap. Journal of Economic Growth 6: 337-357.

68. Komlos, J., Artzrouni, M. 1990. Mathematical Investigations of the Escape from the Malthusian Trap. Mathematical Population Studies 2: 269-287.

69. Lipset, S. M. 1959. Some Social Requisites of Democracy. American Political Science Review 53: 69-105.

70. Londregan, J. B., Poole, K. T. 1996. Does High Income Promote Democracy? World Politics 49: 1-30.

71. Moore, B. 1966. Social Origins of Dictatorship and Democracy. Boston: Beacon Press.

72. Rueschemeyer, D., Stephens, E. H., Stephens, J. D. 1992. Capitalist Development and Democracy. Chicago: University of Chicago Press.

73. Steinmann, G., Komlos, J. 1988. Population Growth and Economic Development in the Very Long Run: A Simulation Model of Three Revolutions. Mathematical Social Sciences 16: 49-63.

74. Steinmann, G., Prskawetz, A., Feichtinger, G. 1998. A Model on the Escape from the Malthusian Trap. Journal of Population Economics 11: 535-550.

75. Wood, J. W. 1998. A Theory of Preindustrial Population Dynamics: Demography, Economy, and Well-Being in Malthusian Systems. Current Anthropology 39: 99-135.

[1] Или две, если Февральскую и Октябрьскую считать разными фазами единой рево-люции.

[2] Есть более счастливые общества, которым удалось избежать революций, но среди исторических наций их не так уж много, а среди крупных держав - и подавно.

[3] Впрочем, уже Февральская революция пошла очень далеко, введя в практику идеи, которые едва ли где-то применялись в полном объеме. Например, женщины в то время не имели полноценных избирательных прав ни во Франции, ни в Англии, ни в США, а Временное правительство предоставило такие права российским женщинам.

[4] Точнее сказать, политическая революция также продолжалась, но сфера ее сузилась до внутрипартийной борьбы.

[5] Уже революция 1905-1907 гг. содействовала ряду революционных событий в странах Востока.

[6] Отметим здесь сходство в наличии ортодоксального направления религии в обеих странах (православия в России и шиизма в Иране), при этом претендующего на первенство в рамках общей религии, но не имеющего достаточного распространения в мире.

[7] Нередко выделяют только две великих революции: Французскую и китайскую (см., например: Skоcpol 1979; см. также: Sanderson 2005: сh. 2). Иногда к этому перечню добавляют Английскую революцию XVII в.

[8] Анализ этого «закона» см.: Гринин, Коротаев 2014.

[9] До этого республики существовали только в небольших государствах.

[10] В революциях (особенно на Западе) основная борьба обычно идет между умеренными и радикалами (Хантингтон 2004: 278). В России в результате Октября к власти пришло радикальное крыло революционеров, которое, в отличие от предшествующих революций, смогло прочно там удержаться. Однако отметим, что и внутри большевизма был целый ряд более радикальных направлений, чем среди правящего большинства.

[11] Возможно, это был бы не полный тупик, а частичный, если бы реформаторам удалось сделать переход удачнее (пример Китая показал, что выход без коренной ломки все же был возможен).

[12] Анализ психологических аспектов в обществе, в том числе социальной фрустрации и депривации, в работах Дж. Дэйвиса см.: Урнов 2008: 184-188; см. также: Назаретян 2005: 156.

[13] В частности, в случае «арабской весны» это было совпадение экономического кризиса и роста цен на продовольствие.

[14] В. И. Ленин, как известно, определял это как ситуацию, когда «верхи не могут управлять по-старому» (Ленин 1981 [1920]: 69). С. Хантингтон (2004: 278) говорит об «утрате прежней элитой воли к власти и способности управлять».

[15] Модернизационной ловушкой мы назвали ситуацию усилившихся в результате модернизации до степени социального взрыва противоречий и диспропорций в обществе, связанных со сложными структурными перестройками и глубокими качественными и масштабными количественными изменениями в нем, которые происходят в исторически короткие сроки. Качественные изменения в технологии, производстве, прибавочном продукте, уровне образования, урбанизации, росте населения и многом другом не сопровождаются адекватными изменениями в важнейших институтах общества (политической структуре, правовой системе, системе привилегий, отношениях собственности, религии, семейно-брачных отношениях, морали и т. п.). В итоге отношения в обществе обостряются, возникает завышенный уровень ожиданий, претензий и идеалов, удовлетворить которые в сложившейся ситуации оказывается невозможно (подробнее см.: Гринин 2010б; 2011а; 2012а; 2013; Grinin 2012; Гринин, Коротаев 2012).

[16] Это может вести к понижению жизненного уровня и даже для значительной части населения к балансированию в потреблении на грани физиологического выживания (см., например: Artzrouni, Komlos 1985; Steinmann, Komlos 1988; Komlos, Artzrouni 1990; Steinmann et al. 1998; Wood 1998; Kцgel, Prskawetz 2001; Коротаев 2006; Гринин и др. 2008; 2009).

[17] Эту идеологию можно определить как сословно-монархическую, опирающуюся лишь на официальную - православную - религию, служащую прежде всего интересам узкой родовитой элиты и высшему чиновничеству и рассчитанную на темное крестьянское большинство. По сути, она оставалась той же, что и при Николае I: православие, самодержавие, народность. Рост национального самосознания и патриотизма, с одной стороны, мог поддерживать существующий порядок, но с другой - при неудачах обращался против всего господствующего строя.

[18] См. также: Рашин 1956, но в этом сборнике цифра численности населения несколько меньше.

[19] Он также, в частности, утверждал, что «при существовавшем распределении ресурсов страна не могла про кормить нарождающиеся новые поколения» (Нефедов 2010а: 55). Однако смертность в России, в том числе и детская, снижалась (хотя и медленно): с 1861-1865 гг. по 1911-1913 гг. общая смертность в России снизилась с 36,5 до 27,1 человека на 1000 человек (Россия… 1995; см. также: Новосельский 1916: 186-187). Общеизвестно, что система распределения в стране менялась, как за счет постоянного уменьшения помещичьего землевладения и соответственно роста крестьянского частного землевладения, так и за счет реформы общинного землевладения и переселения. Менялась и структура продовольственного экспорта в стране как раз за счет роста внутреннего потребления. Разумеется, эти перемены, особенно в отношении общинного землевладения, не были быстрыми, но развитие шло в правильном направлении.

[20] Если не учитывать перебои со снабжением в городах во время войны. С одной стороны, возникновение массовых волнений в феврале 1917 г. доказывает, что русские города всегда снабжались хорошо, горожане никогда не испытывали трудностей с продовольствием, вот почему перебои со снабжением стали столь мощным катализатором роста недовольства. С другой стороны, Февральская революция произошла в условиях войны, которая стала очень непопулярной, в условиях полного падения престижа царской власти. Никакие перебои с хлебом в других ситуациях (военных побед, уважения к царской семье, неразложившейся армии и т. п.) никогда не вызвали бы подобного развития событий. Это был бы просто эпизод народного недовольства, каким его изначально и считали.

[21] Кроме того, отметим, что в период Первой мировой войны, несмотря на трудности с рабочей силой в деревне, в целом материальное положение крестьян стало лучше, как за счет того, что временно снизилась острота малоземелья, так и за счет инфляции, которая была выгоднее крестьянам, чем горожанам. Следовательно, недопотребление не могло быть непосредственной причиной крестьянских волнений в 1917 г. А вот стремление к переделу земли таковым было.

[22] Общеизвестно, насколько наличие общины усугубляло демографическую и экономическую ситуацию в основных районах страны, более раннее изменение общинного строя могло бы привести к лучшим результатам.

[23] Если обратиться к примерам из русской литературы, то можно вспомнить, например, знаменитый роман А. М. Горького «Мать», где рабочие вовсе не показаны голодающими; произведения А. И. Куприна «Молох» и «Юзовский завод», в которых описываются тяжелые, античеловеческие, нездоровые условия работы, но не голодающие рабочие и т. п. Можно также сослаться на некоторые произведения К. М. Станюковича, А. С. Серафимовича и др.

[24] П. А. Сорокин цитирует здесь профессора Э. Хайеса. Он также указывает в качестве подтверждения этой мысли на события 1919-1920 гг. в Баварии и Италии, а еще раньше - на события, происходившие в период Парижской коммуны во Франции и даже во времена Великой французской революции (Сорокин 1992 [1925]: 287). Сам Сорокин объяснял этот феномен тем, что индустриальные города - новый феномен социальной жизни, а человек менее приспособлен к условиям большого города, чем к сельской жизни (Там же), что только частично является верным, точнее, верно в основном для горожан в первом поколении (что, кстати, нами специально отмечалось, см.: Гринин, Коротаев 2009). Зато другая причина высокой революционности горожан, указанная Сорокиным, - слишком большое неравенство состояний и условий в городе, которое постоянно наблюдают рабочие (Сорокин 1992 [1925]: 287), - является более постоянной причиной социального недовольства.

[25] Отметим, кстати, что и большевики долго рассматривали крестьян как инертную или реакционную массу.

[26] С 1908 по 1912 г. расходы на приобретение машин возросли в 2,5 раза - с 54 млн рублей до 131 млн рублей (Изместьев 1990: 77).

[27] Ситуация несколько напоминала положение в Англии XVI в., где выделение из общины и системы открытых полей вели к резкому росту производства. В Англии в XVI в. считали, что один огороженный акр стоит полутора (или больше) неогороженных (общинного) (Дмитриева 1990: 10). Хотя в ряде отношений (и, пожалуй, в целом) пореформенная Россия существенно опережала Англию XVI - начала XVII в., но в некоторых смыслах она находилась на том же уровне, а где-то и отставала. Это касается, в частности, ситуации с общинным землевладением и законами против огораживаний, стремлением части крестьян выделиться; повышением производительности на огороженных землях и товарности, ростом стоимости земли, несмотря на повышение цены аренды; стремительным ростом населения. Нечто похожее было и в России: цена на землю росла быстрее всего (в том числе и благодаря кредитам Крестьянского банка). В Англии были нередкими неурожайные годы, но отметим, что революция мало затронула крестьянство. В этом ее отличие от России. Кстати, в XVIII в. Англию называли «зернохранилищем Европы» (Галич 1986: 191 со ссылкой на: Bairoch 1971: 30) при быстром росте населения, что вызывало значительные диспропорции в потреблении в период ранней индустриализации (отмечается большая разница в показателях роста представителей элиты и простонародья), а в конце XIX в. она стала основным импортером зерна.

[28] В России законы, ограничивающие эксплуатацию рабочих, стали приниматься в конце 1880-х гг. Также были созданы специальные комиссии для контроля за их соблюдением. После революции 1905-1907 гг. рабочее законодательство было расширено правом организации профессиональных союзов и создания рабочих касс взаимопомощи. Все это облегчало положение рабочих и создавало возможность канализации борьбы пролетариата в экономическое русло. Тем не менее уровень жизни и условия труда многих групп рабочих были далеки от желаемого. Кроме того, отчуждение рабочих от власти было настолько сильным, что для предотвращения включения рабочего класса в политическую борьбу от правительства требовалось существенно больше, что выходило за рамки собственно экономических уступок. Между тем власть, по сути, игнорировала существование столь значимой части городского населения.

[29] Необходимо также указать на то, что процессы модернизации всегда идут сложно, это касается почти любой страны, возможно, за редким исключением. Но при этом они не всегда связаны с проблемами мощного демографического давления, а также с революциями. Так, например, во Франции в XIX в. население росло сравнительно медленно, за 100 лет увеличившись всего примерно в полтора раза: с 26,9 млн до 40,7 млн человек (Armengaud 1976: 29). Но это не помешало тому, что в ней произошло в XIX в. несколько революций, кстати отметим, прежде всего городских. Демографическое давление может иметь место, но уменьшаться за счет эмиграции и прямой смертности от голода, примером чему служит Ирландия, население которой за XIX в. даже уменьшилось с 5 млн до 4,4 млн человек (Ibid.). Быстрая модернизация может сопровождаться быстрым ростом населения, но не вести к революциям благодаря более удачной внутренней и внешней политике государства (примером чему служит Япония после реставрации Мэйдзи).

[30] В частности, многие известные генералы, включая Л. Г. Корнилова и А. И. Деникина, происходили из далеко не знатных семей, а то и из простонародья.

[31] В экономическом плане эта реформа имела бы, возможно, не особо длительный эффект, но в социальном она снимала бы революционный «навес».

Размещено на Allbest.ru