Особенности функционирования региональных политических режимов в субъектах РФ (на примере областей ЦФО)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Статья по теме:

Особенности функционирования региональных политических режимов в субъектах РФ (на примере областей ЦФО)

П.А. Меркулов, доктор исторических наук, профессор, директор Среднерусского института управления -- филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ

Д.Н. Нечаев, доктор политических наук, профессор кафедры социально-гуманитарных дисциплин Воронежского филиала Российского экономического университета имени Г.В. Плеханова (

Е.С. Селиванова, кандидат политических наук, доцент кафедры связей с общественностью Воронежского государственного технического университета

Аннотация

Предложен авторский взгляд на типологию региональных политических режимов, предопределяющих вектор и направленность развития регионов. Анализируются сложившиеся региональные политические режимы в субъектах ЦФО. Выявлено, что функционирование региональных политических режимов коррелирует с эффективностью органов власти и управления в субъектах РФ.

Ключевые слова и словосочетания: регион, региональный политический режим, управление, демократия, модернизация, пространственное развитие.

В последнее время в российской политической науке актуализируется проблематика взаимосвязи и взаимозависимости, с одной стороны, между объективными условиями функционирования субъектов РФ, влияющими и на характер управления экономическими и социальными процессами региональной властью, с другой стороны -- типами региональных политических режимов, оказывающих существенное воздействие на политическое развитие территорий. Подчеркнем, что управление в регионах может быть как эффективным, так и неэффективным, обеспечивать развитие территорий или способствовать их стагнации, усиливая тем самым «технологическое отставание» [1, с. 74], содействовать прогрессу или регрессу субъектов РФ.

В данном аспекте, на наш взгляд, следует обратиться к научной теории рассматриваемого вопроса, например, к таким ключевым понятиям и категориям, как «демократия», «региональные политические режимы», «управление», «отсталость», «стагнация», «прогресс», «развитие», «отставание», «модернизация». Кроме того, в прикладном разрезе важны несколько пар дефиниций, которые будут способствовать определению типов региональных политических режимов в семнадцати областях ЦФО, определяющих прогресс, стагнацию или регресс в социально-экономическом и политическом развитии территорий. Это «демократический режим -- стагнация», «авторитарно-технократический режим -- устойчивое развитие», «демократический режим -- динамичное развитие», «авторитарный режим -- стагнация».

В постсоветской России в период благоприятных 2000-х годов в сравнении с 1990-ми годами субъекты РФ, в том числе семнадцать областей Центрального федерального округа (ЦФО), по-разному использовали возможности и потенциал своих территорий для экономического роста и социального развития, институциональных изменений, способствующих политическому развитию и обеспечению общего (публичного) блага. Факторы, способствующие прогрессу территорий, выглядели следующим образом: ресурсный потенциал (полезные ископаемые, качественные земли); наличие промышленной инфраструктуры, способной производить конкурентные товары и услуги; инвестиционная привлекательность с прозрачными и открытыми правилами; кадровый потенциал; эффективное управление на уровне региона и органов МСУ.

При этом существовали и общие объективные условия для регионов ЦФО. В данном случае речь идет о преодолении отсталости. По оценке А. Гершен- крона, одного из исследователей этого феномена, в том числе и в постсоветской России, отсталость была характерна для ряда территорий, переживающих «период стагнации... характеризующийся низкими темпами экономического роста» [2, с. 66]. Они, согласно наблюдениям исследователя, не в состоянии были нарастить объемы производства продукции в отраслях, требующих специального технологического оснащения, перед ними стояли труднопреодолимые препятствия институционального характера.

Данный подход А. Геншенкрона применим, как представляется, не только к конкретным государствам, но и к регионам, в них включенным. Отметим, что необходимость преодоления отсталости стояла в период 2000-х годов перед большинством субъектов РФ. Более того, движение от социально-экономической отсталости вперед предполагает, по мысли Р. Нисбета, опору «на идею прогресса и на веру в прогресс... чтобы с их помощью преобразовать себя» [3, с. 476]. Следует также иметь в виду, что стоящая перед органами власти российских регионов задача развития территорий, достижения ими прогресса по-разному решалась в неблагоприятных ситуациях и в условиях жесткой конкуренции между ними, когда требовалось, согласно теории М. Портера, «создать устойчивую позицию на длительный срок и достичь превосходства над конкурентами» [4, с. 72].

Кроме того, перед органами власти и управления субъектов РФ стояла также цель обеспечить политическое развитие, являющееся не менее важной задачей, чем развитие социально-экономическое. В рамках социально-экономических изменений для субъектов РФ остается актуальной задача широкой модернизации отраслей экономики и социальной сферы. Одним из важнейших пунктов повестки дня развития регионов является проведение новой индустриализации с переходом промышленных производств к пятому и шестому технологическим укладам, или реиндустриализации. В ракурсе политической модернизации ключевыми целями региональных властей является активное участие в формировании национального единства, включая становление гражданской идентичности, стабильности власти, нахождения ценностных основ для согласия общества [5; 6, с. 99].

Вместе с тем процесс социально-экономической и политической модернизации, ориентированный на многоаспектный прогресс территорий, целесообразно рассматривать в неразрывной связи и единстве. Использование же в прикладных практиках органов власти и управления субъектов РФ только одного из данных направлений несет в себе значительные риски и издержки и не дает некоего общего для них алгоритма действий. В то же время желаемый для российских территорий научный подход в управлении основан на теории, изложенной в работах Ч. Тилли, Дж. Малгана, С. Хедлунда и других авторов. К примеру, Ч. Тилли рассматривает проблематику развития, прогресса стран и территорий в зависимости от уровней дееспособности правительств и развития демократии, в опоре на государство, в руках которого имеется «наибольшее количество средств принуждения» [7, с. 26].

В свою очередь, западный исследователь Д. Сартори справедливо подчеркивает тезис о том, что демократия изначально была политической демократией. Однако в постиндустриальном обществе мы также говорим и о демократии в «неполитическом или субполитическом смысле, как когда мы слышим о социал-демократии, промышленной демократии и экономической демократии» [8, р. 8]. При этом важно подчеркнуть, что представленные категории во многом тождественны и несут в себе некую ответственность за противоречивое состояние, как отмечал данный исследователь, запутанной демократии. А именно, необходим теоретический подход и прикладные практики для объяснения различий между политической и неполитической демократией. Такая позиция Д. Сартори созвучна тезису еще одного западного исследователя, Дж. Малгана, который, с одной стороны, подчеркивает растущее усложнение демократии, а с другой -- акцентирует внимание на том, что в практической деятельности органов власти и управления невозможно обойтись без нее, без политического участия институтов гражданского общества в выработке и осуществлении государственных стратегий [9, с. 76].

Следует также иметь в виду, что на социально-экономическое развитие и прогресс регионов (регионализм можно определить как «стратегию региональных элит») [10, с. 157] существенное влияние оказывают и типы региональных политических режимов. В политической науке данную дефиницию исследовали как зарубежные политологи Х. Линц, А. Степан, Г. О'Доннел, Ф. Шмиттер, Д. Асемоглу, Б. Мур-младший, так и российские политологи Р. Туровский, А. Салмин, Г. Сатаров и другие ученые. К примеру, Ф. Шмиттер, изучая демократические и авторитарные режимы постсоветских и постсоциалистических стран, акцентировал особое внимание на сложности их эволюции в рамках движения к демократическому устройству. Ф. Шмиттер в своих работах не идеализировал ни сам демократический процесс, ни демократические режимы, полагая, что демократия «не всегда работает хорошо» [11]. Более того, для демократических режимов характерны не только риски и издержки, но и политические шоки.

Разумеется, как зарубежные, так и отечественные исследовали отмечали важность становления демократических режимов в национальных государствах и их региональных территориях. Вместе с тем они обращали внимание на формирование гибридных режимов (демократура, диктабланда), не сни- маля с повестки дня определенную эффективность авторитарно-технократических режимов. В данном аспекте значимо обращение к работе Ф. Шмидтера и Т.Л. Карла, описывающих установление политических режимов в постсоциалистических и постсоветских республиках в начале 1990-х годов. Данные исследователи достаточно скептически оценивали функционировавшие демократические режимы с точки зрения эффективности управления экономической и социальной сферами. В то же время Ф. Шмидтер и Т.Л. Карл отмечали, что их автократические антагонисты (речь идет о гибридных и авторитарно-технократических режимах) могут показывать образцы успеха. При этом ученые полагают, что демократический процесс не всегда идет рядом с экономическим ростом и социальным миром в переходных обществах [12, с. 146].

На определенную трансформацию демократических режимов указывал и П. Розанваллон, полагая, что эти режимы претерпели значительные преобразования, став гораздо «менее одномерными, монистическими» [13, с. 155, 304]. Данный автор, ориентируясь на идеал демократического режима, считает, что он должен базировать на трех новых формах: беспристрастности, рефлексивности и близости к людям. Естественно, в ракурсе политического развития трансформация авторитарных режимов на общенациональном и субнациональном уровнях желательна как в направлении гибридных, так и демократических режимов. В основе этих изменений лежат институциональные перемены, в том числе избирательные процедуры. К примеру, в России с 1990-х годов по 2004 г. и с 2013 г. по настоящее время главы субъектов РФ избирались и избираются населением региона.

Как отмечалось, движение стран и их регионов ориентировано на становление демократических политических режимов. Р. Арон полагает, что это сопряжено с высоким уровнем конкуренции различных политических сил общества при неравенстве экономических, организационных идеологических ресурсов [14, с. 29]. Кроме того, по мнению А. Пшеворского, объекты и цели политической конкуренции не всегда являются конвенциональными. Более того, причиной конфликтов и конкуренции часто «оказывается сам режим» [15, с. 60]. Есть еще один ракурс проблемы, на который указывает отечественный исследователь Ю. Сенокосов, отмечая, что привлекательность демократии как общественного процесса состоит в том, что он позволяет «существовать и уживаться всем» [16, с. 70]. Однако, на его взгляд, власть сама является проблемой при выборе того или иного политического режима.

При исследовании политических режимов особого внимания заслуживает позиция западного политолога Ч. Тилли. Он доказывает, что при движении к демократии и демократизации обязательно есть выбор одного из четырех видов демократии, а именно: сущностной, конституционной, процедурной и «ориентированной на процесс» [7, с. 21]. Следовательно, и при оформлении демократических политических режимов выбор конкретного вида демократии накладывает свой отпечаток на сам режим. Важно также иметь в виду, что и авторитарные, гибридные, недодемократические режимы, режимы «сомнительной демократии» имеют свои особенности на территории постсоветских республик, в том числе и в Российской Федерации как на общенациональном, так и на субнациональном уровне.

А. Салмин, определяя демократию и, как производную, -- демократический режим в качестве соотношения власти, бюрократии, гражданского общества и политики [17, с. 270], видит большие сложности в становлении данных феноменов в России. В свою очередь, О.Г. Харитонова отмечает масштаб распространенных практик институционализации недемократических политических режимов на региональном уровне, находя в этом следствие процессов модернизации [18, с. 9]. На наш взгляд, становление недемократические режимов оказывается под воздействием не только экономических и социальных условий, но и отсутствия политических традиций открытой конкуренции субъектов политики.

Таким образом, проблематика недемократических режимов и переходы к демократии тесно взаимосвязаны с экономикой, в том числе региональной, обеспечивающей развитие территорий и их прогресс, а демократия (конституционная, сущностная, процедурная и ориентированная на процесс) и экономика логично коррелируются с управлением. Другой вопрос состоит в том, что управление может быть «хорошим» или «плохим», эффективным или неэффективным. Общепринятым мнением считается то, что хорошее и эффективное управление зависит от ряда факторов и условий. К примеру, Ч. Линдблом подчеркивает, что «рыночная система организует и координирует отдельные действия не посредством государственного планирования, но через взаимодействия продавцов и покупателей» [19, с. 15]. В рамках такого подхода правительства государств или команда губернаторов выполняет ролевую функцию диспетчеров, помогая сторонам достигать транзакций (сделок), влияющих на экономический рост и пространственное развитие территорий. М. Барзилей и Б. Армаджани, исследуя практики управления, подчеркивают фактор контроля над бюрократией. Важность такого социального формата состоит в том, чтобы «сделать деятельность органов государственного управления продуктивной и подотчетной» [20, с. 660].

Значимыми критериями эффективного управления, по оценке Л. Фуллера, «является непротиворечивость, общий характер норм, ясность и понятность норм, общеизвестность» [21, с. 15]. Отвечая на вопрос, каким должно быть хорошее управление, Г. Джордж Фредриксон делает акцент на эффективное, экономное и скоординированное управление различными госслужбами. При этом, считает он, внимание всегда должно быть сосредоточено на менеджменте высокого уровня. Обоснование же государственного управления «почти всегда означает лучший менеджмент» [22, с. 423]. Новая теория государственного управления при парадигме «больше услуг и выше их качество при имеющихся ресурсах» отвечает на важный вопрос: «Способствует ли государственная служба социальной справедливости?» [22].

Данная методологическая основа дает основание выстроить взаимосвязи и взаимозависимость типов региональных политических режимов с результатами социально-экономического развития субъектов РФ. В рамках данной гипотезы можно предположить, что авторитарно-технократические режимы на территориях постсоветской России оказались более успешными в социально-экономической сфере в сравнении с демократическим режимами или их гибридными формами. С целью доказательства этого тезиса обратимся к политическим практикам семнадцати областей ЦФР. Эмпирической базой исследования послужили данные Росстата по результатам развития этих регионов в период 2000-х годов, официальные ответы на запросы авторов в администрации (правительства) регионов, материалы контент-анализа СМИ, мнения и оценки региональных экспертов, полученные авторами методом Делфи (опрошены тридцать экспертов, представляющих все области Центральной России).

Существуют разные мнения по операционализации термина «политический режим». Так, на особой ценности данной категории в научных и прикладных исследованиях настаивает Р.Ф. Туровский, вместе с тем отмечая пределы его использования, в частности, при «определении региональных политических культур, региональных партийных систем и иных территориальных проекций» [23, с. 685]. Следует также учитывать влияние страновой ситуации на характер региональных режимов, а также то, что в ракурсе одного гетерогенного государства могут функционировать разные типы политрежимов -- как устойчивые и зрелые, так и нестабильные, аморфные.

Итак, в рамках представленного исследования имеет смысл обозначить четыре основных научных подхода при определении региональных политических режимов в областях Центральной России: по уровню консолидации (консолидированный, неконсолидированный), по наличию политической оппозиции в субъекте РФ (конкурентный, безальтернативный), по степени рациональности (прагматический, идеологизированный) и по специфике подготовки и принятию решений (авторитарный, либеральный). Последний подход требует ряда уточнений.

К примеру, рассматривая авторитарный режим, важно уточнить ряд его вариаций: исключительно авторитарный или авторитарно-технократический, моноцентрический или полицентрический, персонифицированный или коллегиальный. В отношении либерального режима стоит вести разговор о следующем выборе демократических или гибридных режимов: демократический, сомнительная демократия, недодемократический, диктабланда, демократура, а также о режимах персонифицированных или коллегиальных, моноцентрических или полицентрических.

Не менее значим общий контекст и схожие тренды в функционировании большинства постсоветских республик, которые накладывали свой отпечаток на управление социально-экономическими и политическими процессами, на институционализацию региональных политических режимов в каждом из новых государств, включая Россию. Этот контекст и эти тренды достаточно объективно отражены в работе С.П. Глинкиной и И.И. Орлика, которые выделили тенденцию демодернизации и даже архаизацию отраслей экономики и сфер социальной жизни [24].

Можно выделить ключевые элементы складывающихся политических конструкций на постсоветском пространстве. Во-первых, это институционализация политических систем (ПС), как правило, с жестким авторитарными режимами, вместо плюралистической демократии. В исключительных случаях ПС представляли собой хрупкие дефективные демократии [24, с. 71.]. Во- вторых, активно развивался процесс атомизации социума вместо становления и развития институтов гражданского общества. В-третьих, в социально-экономических системах постсоветских республик доминировал капитализм кланово-периферийного типа, с деградацией промышленных и агропромышленных предприятий, значительным уровнем деинтеллектуализации профессиональной отраслевой деятельности; все это вместо социальной, рыночной экономики, открытой и прозрачной.

Разумеется, основными ориентирами в деятельности федеральных и регионах органов власти, МСУ в период благоприятных 2000-х годов стали модернизация экономики и социальной сферы, переход на модель нового государственного управления (административная реформа 2004--2008 гг.) и укрепление вертикали власти в формате «суверенной демократии», которая предполагает «свою самобытную демократию» [25, с. 44] вне зависимости от внешних факторов и влияний. Данный общефедеральный тренд авторитарной консолидации, как полагает ряд отечественных исследователей, сформировал в 2014--2016 гг. новый транзит «от форм конкурентного, мягкого авторитаризма, характерного для второй половины 2000-х годов, к более жесткой форме» [26, с. 51], опирающейся на расширение зоны государственного контроля.

Данные политические тренды отразились на общей ситуации в регионах РФ, включая складывание и трансформации региональных политических режимов, которые, в зависимости от объективных условий, традиций и субъективных факторов, имели различные вариации. Кроме того, в рамках данного исследования описания понятий «авторитарный режим», «либеральный режим» с его демократическими и гибридными моделями не сопровождаются позитивными или негативными коннотациями. Более того, на наш взгляд, имеет смысл сделать акцент на Парето-эффективности данных режимов, которые либо способствовали социально-экономическому развитию территорий, либо приводили их к архаике, стагнации и отсталости.

Исследуя региональные политические режимы и их влияние на прогресс и развитие территорий, целесообразно выделить следующие закономерности. Прежде всего в областях ЦФО именно авторитарно-технократические режимы с моноцентрической, персонифицированной властью, обеспечили устойчивый экономический рост и пространственное развитие территорий, войдя по оценкам экспертного сообщества в группу регионов-лидеров. Это Белгородская область (губернатор Е. Савченко, руководит регионом с 1993 г.), Калужская область (экс-губернатор А. Артамонов, руководит регионом с 2000 г.), Липецкая область (О. Королев, руководил регионом в 1998--2018 гг., И. Артамонов -- с 2018 г.). Аргументами в обосновании данной позиции стали высокий валовый региональный продукт (ВРП) и значимые цифры ежегодного привлечения инвестиций.

Данные региональные политические режимы по уровню консолидации являются консолидированными, по степени рациональности -- прагматическими, по наличию оппозиции -- безальтернативными. К примеру, в Калужской области все составы правительства региона базировались на блоке членов партии «Единая Россия» и беспартийных, участие оппозиционных парламентских политических партий (КПРФ, ЛДПР, СР) в деятельности исполнительной власти этого субъекта РФ не предполагалось. Вместе с тем, на наш взгляд, сама система исполнительной власти, несмотря на наличие в ней членов «ЕР», в большей мере является надпартийной.

К примеру партийное представительство состава Правительства Калужской области выглядит следующим образом:

2005 г.: общее количество членов Правительства -- 11, ВПП «Единая Россия» -- 8, беспартийные -- 3;

2010 г.: общее количество членов Правительства -- 24, ВПП «Единая Россия» -- 18, беспартийные -- 6;

2015 г.: общее количество членов Правительства -- 22, ВПП «Единая Россия» -- 15, беспартийные -- 7;

2019 г.: общее количество членов Правительства -- 22, ВПП «Единая Россия» -- 16, беспартийные -- 6.

Однако такая авторитарная консолидация, персонифицированная с именем А. Артамонова («подчинение авторитету, желание иметь сильного вождя» [27, с. 55]), позволила Калужской области достигнуть высокого уровня социально-экономического развития, перейти из регионов-доноров в регион- реципиент федерального бюджета. Кроме того, здесь в течение последних двадцати лет была проведена новая индустриализация с созданием автомобильного и фармацевтического кластеров. Региональная государственная промышленная политика базировалась на развитой инфраструктуре, механизмах и инструментах поддержки инновационного бизнеса со стороны трехуровневой системы управления: федерального, регионального и местного. Значимой опорой такого динамичного социально-экономического развития субъекта РФ стала особая экономическая зона «Калуга».

Во втором десятилетии нового века в двух областях ЦФО институционализировались демократические региональные политические режимы: в Орловской области (губернатор В. Потомский, с 2013 по 2018 г.; А. Клычков -- с 2018 г. по настоящее время) и в Смоленской области (губернатор А. Островский с 2013 г. по настоящее время). Данный тип регионального политического режима имеет следующие характеристики: по наличии оппозиции -- конкурентный (губернаторы являются членами партии КПРФ и ЛДПР), по степени рациональности -- идеологизированный, партийный, по уровню консолидации -- неконсолидированный, по специфике принятия решений -- либеральный, полицентрический. Вместе с тем данные регионы по уровню социально-экономического развития не входят ни в группу регионов-лидеров по ЦФО, ни к регионам-«середнякам» (таблица).

Таблица 1 - Типы региональных политических режимов

политический демократический режим прогресс

Политологический анализ оставшихся двенадцати из семнадцати областей ЦФО позволяет утверждать, что в период 2000-х годов в силу ряда объективных и субъективных причин (к примеру, частой сменяемости глав большинства регионов округа) в них предопределился тренд, который можно обозначить как маятник режимных трансформаций: от демократических и гибридных режимов к авторитарно-технократическим (Тульская, Московская, Ярославская и другие области), и наоборот, от авторитарно-технократических к гибридным и демократическим режимам (Владимирская, Воронежская, Рязанская и другие области).

Функционирование региональных политических режимов логично сопоставлять с эффективностью органов власти и управления в субъектах РФ. В этом отношении есть смысл принять во внимание ключевые критерии, введенные в научный дискурс итальянским политологом, экономистом и социологом В. Парето. Суть данного понятия, вошедшего в различные социальные науки как Парето-эффективность, состоит в том, что любые решения на общенациональном или субнациональном уровне не могут быть приняты как эффективные, если не ухудшают или не улучшают социально-экономического положения различных страт общества. Эффективность в данном случае определяется, во-первых, эффективностью в реальном секторе экономики, в частности, в промышленном производстве; во-вторых, в эффективном производстве социальных благ; в третьих, в эффективном распределении полученных благ [28, с. 34].

Таким образом, в Белгородской, Калужской и Липецкой областях в период 2000-х годов наблюдалось существенное приращение общего (публичного) блага. В этих регионах удалось не только сохранить промышленные производства, не допустив деиндустриализации, но и перейти к новой индустриализации в рамках четвертой промышленной революции, пятого и шестого технологических укладов. Это логично укладывается в подход С. Хедлунда о добавленной ценности в сфере управления, которая является альтернативой чисто распределительной деятельности.

Иная направленность характерна для регионов ЦФО, где доминировали демократические или гибридные режимы. В частности, по оценке авторов, в восьми из семнадцати областей Центральной России произошла жесткая деиндустриализация, которая ухудшила положение многих социальных групп (в регион «ржавого пояса» [5, с. 206] входят Воронежская, Орловская, Брянская, Смоленская, Тверская, Ивановская, Костромская, Владимирская области). Вследствие неэффективного управления и сложных согласований при гибридных и демократических режимах возникают побочные эффекты, «антиблага».

В связи с этим учет характера и направленности складывающихся региональных политических режимов в субъектах РФ становится важным с точки зрения выработки стратегического видения пространственного и социально-экономического развития территории.

Библиографический список

1. Постсоциалистический мир: итоги трансформации: в 3 т. / под общ. ред. С.П. Глинкиной. СПб., 2019. Т 1: Центрально-Восточная Европа.

2. Гершенкрон А. Экономическая отсталость в исторической перспективе / науч. ред. А.А. Белых; пер. с англ. А.В. Белых. М., 2015.

3. Нисбет Р. Прогресс: история идеи / пер. с англ. под ред. Ю. Кузнецова, Гр. Сапова. М., 2007.

4. ПортерМ. Конкурентная стратегия: Методика анализа отраслей и конкурентов. 6-е изд. / пер. с англ. М., 2016.

5. Нечаев Д.Н., Селиванова Е.С. К «новой» индустриализации: политические условия реализации региональной государственной промышленной политики в Российской Федерации (на примере областей ЦФО). Воронеж, 2018.

6. Егоров В.Г., МаммадовМ.М. Штоль В.В. Консервативная модернизация постсоветских политических режимов. СПб., 2017.

7. Тилли Ч. Демократия / пер. с англ. Т. Менской. М., 2007.

8. Sartory G. The Theory of Democracy Revisited. Chatam House Publishers, Inc., 1987.

9. Малган Дж. Искусство государственной стратегии: Мобилизация власти и знания во имя всеобщего блага / пер. с англ. Ю. Каптуревского; под ред. Я. Охонько. М., 2011.

10. Бусыгина И., Захаров А. Sumergocogito. Политический мини-лексикон. М., 2006.

11. Шмиттер Ф. Угрозы и дилеммы демократии // Пределы власти / под ред. В. Игрунова, Г. Павловского; науч. ред. С. Кордонский; ред. перевода В. Зелендинова. М., 1994. С. 27-49.

12. Карл Т.Л., Шмиттер Ф. Что есть демократия? // Вся политика: хрестоматия / сост. В. Нечаев, А.В. Филиппов. М., 2006. С. 142-147.

13. Розанваллон П. Демократическая легитимность. Беспристрастность, рефлексивность, близость / пер. с франц. Н. Богдановой. М., 2015.

14. Пшеворский А. Демократия и рынок. Политические и экономические реформы в Восточной Европе и Латинской Америке /пер. с англ. под ред. В.Бажанова. М., 2000.

15. Арон Р. Демократия и тоталитаризм / пер. с франц. Г. Семеновой. М., 1993.

16. СенокосовЮ. Власть как проблема: Опыт философского рассмотрения. М., 2005.

17. Салмин А. Современная демократия: очерки становления. 2-е изд., расш. и испр. М., 1997.

18. Харитонова О.Г. Недемократические политические режимы // Политическая наука. 2012. № 3. С. 9-30.

19. Линдблом Ч. Рыночная система: Что это такое, как она работает и что с ней делать / пер. с англ. Д. Шестакова, Р. Хаиткулова. М., 2010.

20. Барзилей М., Армаджани Б. Прорыв сквозь демократию // Классики теории государственного управления: американская школа / под ред. Дж. Шафритца, А. Хайда. М., 2003. С. 654-683.

21. Фуллер Лон Л. Мораль права / пер. с англ. Т. Даниловой. М.; Челябинск, 2016.

22. Фредриксон Г. Джордж Путь к новому государственному управлению // Классики теории государственного управления: американская школа / под ред. Дж. Шафритца, А. Хайда. М., 2003. С. 423-441.

23. ТуровскийР.Ф. Политическая регионалистика. М., 2006.

24. Глинкина С.П., ОрликИ.И. Центральная и Восточная Европа и Россия на рубеже XX- XXI веков // Трансформации на постсоциалистическом пространстве / отв. ред. С.П. Глинкина; сост. И.И. Орлик. СПб., 2009. С. 67-94.

25. Лукашевский С. Демократия в России - 2005: радикальная «суверенизация» // Демократия вертикали: сборник статей / сост. А. Верховский. М., 2006. С. 19-44.

26. Политическое развитие России. 2014-2016: Институты и практики авторитарной консолидации / под ред. К. Рогова. М., 2016.

27. Адорно Т. Исследование авторитарной личности / под общ. ред. В. Култыгина. М., 2001.

28. Парето В. Трансформация демократии / пер. с итал. М. Юсима. М., 2011.

Размещено на Allbest.ru