Развитие международных политических коммуникаций на постсоветском пространстве: тенденции и особенности

Размещено на http://www.allbest.ru/

РАЗВИТИЕ МЕЖДУНАРОДНЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ КОММУНИКАЦИЙ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ: ТЕНДЕНЦИИ И ОСОБЕННОСТИ

Е.В. Петрищев соискатель кафедры политологии

Аннотация

политический коммуникация международный постсоветский

В статье рассматривается проблема установления политических коммуникаций между субъектами международных отношений на постсоветском пространстве. Анализируется стратегия США, НАТО, Европейского союза, которые используют информатизацию для достижения международной изоляции России. Автор заключает, что конвенциональные, диалоговые модели коммуникации между акторами мировой политики, на постсоветском пространстве все чаще замещаются ее неконвенциональными и директивными / императивными форматами.

Ключевые слова: Международная политическая коммуникация; постсоветское пространство; информатизация; СНГ; национальная и коллективная безопасность; Евразийский экономический союз; ОДКБ.

Annotation

E. V. Petrishchev Employee of the Russian Federation Security Guard Service Federal Academy PhD Student of the Department of Political Science

DEVELOPMENT OF INTERNATIONAL POLITICAL COMMUNICATIONS IN THE POST-SOVIET SPACE: TRENDS AND FEATURES

This article describes a problem of establishing of political communications between subjects of international relations on the post-soviet space. Strategy of US, NATO and European Union, who use the potential of informatization to achieve political isolation of Russia in a global political system, is analyzed. The author concludes, that conventional, dialog models of communication between world politic actors, are replaced more frequently with nonconventional and directive / mandatory formats on the post-Soviet space.

Key words: International political communication; post-Soviet space; informatization; CIS; national and collective security; Eurasian Economic Union; CSTO.

Введение

Понятие «политическая коммуникация» относится к числу достаточно разработанных в науке, о чем свидетельствует целый ряд проведенных исследований. Наиболее популярным на сегодняшний день надо признать определение, следующее из научного подхода М. Н. Грачева, согласно которому «политическая коммуникация» представляет собой совокупность феноменов, проистекающих и возникающих на стыке двух процессов, связанных с информатизацией: информационного воздействия и информационного взаимодействия, охватывающих сферу политических отношений и отражающих конкретно-историческую активность субъектов политики по поводу власти и связанных с нею управленческих отношений [Грачев 2004, с.75].

Таким образом, очень актуальным представляется проведение исследования по проблематике развития политических коммуникаций на постсоветском пространстве, где национальная безопасность России, как и коллективная безопасность Организации Договора о коллективной безопасности сегодня оказались перед широким спектром вызовов и угроз, порожденных эпохой «информационной революции» и цифровизации. Именно постсоветское пространство, отягощенное отсутствием единой идейно-политической основы для политической интеграции новых независимых государств СНГ, выступает в настоящее время своеобразным полигоном для разработки и апробирования технологий политической коммуникации в деле их использования против национальных интересов России и интересов ее союзников.

Типология политической коммуникации в мировой политике

Практически все современные концепции коммуникации объединяет отрицание правомерности прямого воздействие на общественное мнение и массовое политическое сознание. Исследователи аргументируют необходимость установления диалогового режима между субъектами этого процесса, что в той или иной мере невозможно достигнуть без равного взаимодействия субъектов и объектов политики и властных отношений. Однако современная реальность полна примеров, когда коммуникативные ресурсы, каналы и технологии становятся одними из самых эффективных средств политической борьбы, как в национально-государственном, так и в международном масштабах [Цыбаков 2009, с. 129].

Отказ от диалогового режима во внутриполитической коммуникации регулярно наблюдается даже в практике политического процесса классических либеральных демократий. Примером этому могут служить беспрецедентные информационно-пропагандистские кампании против антиглобалистского курса американского президента Д. Трампа или агрессивное продвижение посредством электронных коммуникаций ценностей ЛГБТ в общественном мнении. Еще более активно возможности политических коммуникаций используются в мировой политике, которая, несмотря на многочисленные, порой достаточно удачные, попытки перевода конфликтогенного потенциала в русло цивилизованных решений, по-прежнему остается эпицентром интенсивной политической борьбы.

Эпоха многополюсного мира представляется невозможной без обмена смыслами между акторами международных отношений. Как обосновывается в научных работах, в XXI столетии коммуникация осуществляется в двух основных проекциях: при помощи открытого влияния и воздействия на контрагентов этого процесса или же путем скрытого внедрения интересов активного субъекта в смысловое поле и ментальное пространство партнеров по коммуникационному обмену [Белозеров 2020, с. 178]. Со своей стороны отметим, что независимо от формального выбора одного из указанных выше двух основных типов международных политических коммуникаций - открытого (прямого) или же скрытого (косвенного), состояние современных средств информационно-психологической борьбы предоставляет возможность заинтересованным политическим силам для продвижения своих целей вопреки воле и намерениям аутсайдеров современных международных отношений.

Исходя из сказанного, классификация международной политической коммуникации может быть дополнена на основе критериев целеполагания субъектов этого процесса и характера взаимоотношений между ними, исходя из чего предлагается выделить императивную (директивную, одностороннюю) и диалоговую (многостороннюю) политические коммуникации. Для первого из указанных типов будет характерным оказание волюнтаристского воздействия на партнера по коммуникации с целью лишения или ослабления его политической субъектности.

Второй тип подразумевает установление доверительных отношений или прагматического партнерства между контрагентами коммуникации, когда все участники данного процесса признают легитимность и суверенность тех, с кем предстоит организовывать информационный обмен.

Представляется, что реальная практика развития политических коммуникаций являет немало примеров, когда формально открытые и легальные каналы развития информационных связей и культурного сотрудничества между странами и народами на самом деле используются для скрытого и косвенного внедрения в сферу принятия политикоуправленческих решений конкретного государства, выращивания лояльных политических и культурных элит, перекодирования общественного сознания, а также исторической памяти политической нации.

Более того, идеологическое прикрытие акций информационно-психологического воздействия через сферу политических коммуникаций преимущественно камуфлируется использованием нейтрально звучащих формулировок и дефиниций. Например, концепция перехода к открытой пропаганде против России, принятая в США в 2015 г. получила название «Стратегическая коммуникация». Согласно содержанию указанной концепции, началось массированное пропагандистское воздействие в отношении международного имиджа России в геополитических ареалах с преобладанием или просто традиционным присутствием русского языка и ментальных ценностей российской цивилизации. Обоснованной представляется позиция В. К. Белозерова, который прямо указывает на то, что в ближайшей перспективе Россия будет восприниматься атлантистами как свой экзистенциональный оппонент, и с ее существованием в качестве самостоятельного субъекта они вряд ли смирятся.

Исходя из этого, необходимо проанализировать значение для развития международных политических коммуникаций фактора идеологии и ценностей, на основе которых определяется формат и направленность конкретных политико-коммуникационных стратегий. Логично предположить, что достижения информатизации не могут использоваться в политической сфере международных отношений в сугубо нейтральном формате. На деле они всегда вовлечены в противоборство конкурирующих между собой идеологических учений и мировоззренческих доктрин. В свою очередь, логично сформулированная и доступная для восприятия идеология более позитивно воспринимается внутри страны и в мировом общественном мнении.

Идеология и основные субъекты политической коммуникации на пространстве СНГ и Балтии

Что касается политики атлантических держав как на постсоветском пространстве, так и в планетарном масштабе, то в ее основе по-прежнему продолжают оставаться идейные принципы либерализма, направленные на принудительную вестернизацию и «демократизацию» мирового сообщества [Амин 2007, с. 11]. В результате политическая коммуникация США и их союзников в постбиполярный период служит инструментом обеспечения традиционного для англосаксонской цивилизации внешнеполитического мессианизма.

В зарубежной научной литературе сегодня популярен термин «новый либеральный натиск», имеющий в своей основе имперский либерализм времен Британской колониальной империи. Новый «либеральный интернационализм» ставит своей ключевой задачей распространение демократии в глобальном масштабе. Для этого его адепты - США, Великобритания и Европейский союз намерены проводить и проводят на постсоветском пространстве «политику реконструкции», когда при помощи установления экономической зависимости и внешней пропаганды новые независимые государства СНГ и Балтии вынуждены заимствовать ценности и институты современной версии либерализма.

При этом «единая Европа» сформировала собственный идеологический фундамент для продвижения политико-коммуникационных каналов в ближнем зарубежье России. В основе политической коммуникации паневропейского объединения лежит доктрина нормативной силы. Указанный концепт опирается на моральное превосходство и идеализацию Европейского союза. За последним признается монополия на оценку степени демократизации национальных государств - как членов паневропейского объединения, так и его младших партнеров. В случае необходимости именно институты ЕС наделяются правом влиять на государства с целью их приобщения к неким «идеальным нормам». Для этого при помощи средств политических коммуникаций корректируются мировоззрение и идейные установки «политического класса» в постсоветских республиках: с начала 1990-х годов в прибалтийских странах, Грузии, Украине, Молдавии, теперь - в Армении и Белоруссии. После чего наступает черед трансформации национально-государственной идентичности всего общества конкретного постсоветского государства.

На рубеже ХХ-ХХІ столетий именно концепт нормативной силы представлял теоретико-идеологическую базу интеграционных стратегий ЕС, каждая из которых непосредственно затрагивала национальные интересы России в зоне ее традиционного политико-экономического и культурного влияния.

Информационная политика евроатлантических институтов ориентирована на эксклюзивное продвижение демократических ценностей далеко за пределами их ответственности и юридически закрепленных территориально-политических границ. Такие же цели были продекларированы в программах Европейской политики соседства и Восточного партнерства (2009), где прямо прописывалась цель адаптации новых независимых государств СНГ к европейским ценностям и идеалам.

Укажем, что достижения информатизации и политических коммуникаций позволяют разрабатывать альтернативные геополитические проекты не только лидерам постбиполярности, но и набирающим силу и влияние региональным державам. Так, турецкие элиты после распада СССР пытались сделать реальностью идею «Большого Турана», под которым понималось пространство от Балкан до китайского Синдзяна и Монголии. После неудачной попытки интеграции в формате Всемирной Ассамблеи тюркских народов, внимание неоосманистов было переключено на постсоветское пространство. К 2002 году увидела свет доктрина «Стратегической глубины», ставшая стержнем продвижения «мягкой силы» Турции в Закавказье и в Центральной Азии.

Форпостом концепта неоосманизма на постсоветском пространстве становится Совет Сотрудничества тюркоязычных государств, более известный как Тюркский совет. При этом исследователи отмечают прагматизм турецкого руководства, которое неизменно поддерживает и те политические режимы, которые изначально не были ориентированы на пантюркизм. Основными субъектами налаживания коммуникации с сообществом тюркоязычных государств долгое время остается Международная организация тюркской культуры, иногда именуемая «турецким ЮНЕСКО», Международный казахско-турецкий университет и Кыргызско-Турецкий Университет Манас. Именно с турецким влиянием связывают «алфавитную реформу» в Центральной Азии и в Азербайджане, знаменовавшую переход образования и делопроизводства на латиницу и популяризацию вновь созданного «общего тюркского алфавита». Это способствовало более эффективной коммуникации и созданию общей идейно-политической платформы между Турцией и тюркскими народами пространства СНГ. Итоги кропотливого продвижения турецкой «мягкой силы» сегодня наглядно подтверждаются триумфом турецко-азербайджанской коалиции во второй Карабахской войне 2020 года.

Было бы заблуждением полагать, что идеологические доктрины, продвигаемые на постсоветском пространстве через каналы политических коммуникаций внешними игроками, обрели здесь безусловную монополию в массовом политическом сознании. Действительно, такие концепты, как либеральная демократия, «общечеловеческие ценности», пантюркизм, серьезно повлияли на процесс суверенизации новых независимых государств. На примере прибалтийских республик, Грузии, Украины, Азербайджана, можно говорить о полной смене геополитической ориентации, как политических элит, так и большей части социума бывших республик СССР. Однако немалую роль в «эрозии» идейных оснований для продуктивной политической коммуникации с Российской Федерацией играет и культивирование идеологических доктрин, создаваемых в угоду социальному заказу постсоветских элитариев.

С полным основанием описанная ситуация актуальна и для развития политической коммуникации в государствах - участниках ОДКБ. Так, на официальном уровне в Белоруссии 2010-2020 годах нашла поддержку идеология «литвинства», проповедующая отказ от российско-белорусского ментального единства. В современном таджикском обществе последовательно внедрятся концепт общности с иранским субстратом, для этого внедряется квазинаучная по своей природе доктрина «арийской» принадлежности и «персидского наследия» титульного этноса этой страны. Достаточно предвзятый характер имеют воззрения части армянской интеллигенции, чьими стараниями соотечественникам предлагается идеология защиты «мирового армянства».

Обобщим, что со стороны Российской Федерации к настоящему времени нет успешных примеров создания идеологической доктрины, которая бы носила интегрирующий характер для народов и государств ближнего зарубежья. Все проекты союзных объединений с участием России - Евразийский экономический союз, Организация Договора о коллективной безопасности, Союзное государство России и Белоруссии, независимо от изначальных намерений, превратились в сугубо утилитарные стратегии сотрудничества. Попытки продвижения в массовое сознание современной версии концепта «евразийства», связанные с формированием Евразийского экономического сообщества / союза, не привели к позитивным итогам. Во-первых, указанный проект изначально был ориентирован на достаточно иллюзорную цель - последующее слияние или кооперацию с проектом «Единой Европы», тем самым намеренно ограничивая независимость и оригинальность собственных духовных установок. Во- вторых, в основе евразийского проекта не было общего идейного фундамента, который был бы основан на коллективной памяти народов СНГ. Государство с наименованием «евразийское» не было известно в политической истории континента, не говоря уже о том, что географические границы собственно Евразии намного превосходят постсоветское пространство.

Вследствие указанных обстоятельств в судьбоносный для международных отношений момент, для идейной основы политической коммуникации России со своими сторонниками в ближнем зарубежье была на весьма короткий период избрана концепция «Русского мира». Идея «собирания русских земель» встретила живой отклик соотечественников Крыма и Юго-Востока Украины, однако была в скором времени свернута под давлением Запада и ориентированных на сотрудничество с ним российских клептократов. Такая непоследовательность закономерно привела к критическим итогам: наряду с разочарованием пророссийских активистов в странах СНГ в возможности «русской ирриденты», реальностью стал дальнейший идеологический дрейф в сторону от сближения с Российской Федерацией постсоветских правящих этнократий.

Концептуальное обеспечение развития современных политических коммуникаций

Отметим, что идеологический уровень политической коммуникации в международных отношениях не может функционировать и оправдывать свое предназначение без соответствующего концептуального обеспечения. К указанному звену коммуникационной структуры следует отнести широкий набор теоретических концептов и практических технологий, практически все из которых - публичная, или общественная, дипломатия (public diplomacy), цифровая дипломатия, национальный брендинг, теория пропаганды, были созданы усилиями экспертного корпуса США и Западной Европы. Изначально они использовались для распространения в мире идейных ценностей, отвечающих гегемонистским устремлениям атлантического сообщества. Однако теперь многие из перечисленных концептов с той или иной долей успеха заимствованы конкурентами Запада в лице Китая, Ирана, отчасти и Россией. Одна из самых актуальных современных тенденций - это использование формальными участниками НАТО и Европейского союза технологий и доктрин политической коммуникации для собственных внешнеполитических целей, которые далеко не всегда совпадают с официальным курсом евроатлантических объединений.

Именно таким образом проводят свою политику на постсоветском пространстве Турция, Румыния, Польша, Венгрия, Литва. Таким образом возникают предпосылки для дальнейшего нарастания кон- фликтогенности постсоветского региона. Причем линия коммуникационного размежевания всё чаще проходит уже не по контурам традиционного противостояния «Запад - Россия». Продвижение идей пантюркизма никак не согласуется с политикой «Восточного партнерства» Европейского союза, а проект румынско-молдавского унионизма чреват не только обострением в Приднестровье, но и конфликтом с Украиной. Другим вызовом для Киева становится сепаратная коммуникация официального Будапешта с венгерскими и русинскими общинами Закарпатья. На примере белорусского кризиса 2020 г. очевиден приоритетный интерес Польши и Литвы к использованию политических коммуникаций преимущественно не для включения соседней славянской республики в общеевропейское пространство, а для формирования польско-литовско-белорусской культурной и политической общности.

На этом фоне многие из постсоветских государств также обращаются к зарубежным концептуальным разработкам, прежде всего - к концепту «публичной дипломатии» и доктрине «мягкой силы», в деле выстраивания собственных вариаций политической коммуникации.

При всех различиях перечисленные технологии налаживания коммуникаций в политике объединяет одно - они предназначены для 124 передачи информации и идей зарубежной общественности с целью изменения ее отношения к стране происхождения, либо укрепления уже существующих лояльных к ней мировоззренческих установок.

Наиболее традиционным выражением односторонней или императивной политической коммуникации признаем концепт пропаганды. Как теория и практическая технология информационного воздействия она имеет гораздо более длительную историю практического применения, нежели «публичная дипломатия», впервые заявившая о себе в период «холодной войны». Специалисты нередко рассматривают публичную дипломатию как продолжение пропагандистского воздействия, когда она может быть использована и при осуществлении прямых пропагандистских операций. Двумя ключевыми особенностями пропаганды являются ее долговечность и манипуляция массовым сознанием, прямой обман иностранной общественности. В условиях постбиполярности концепт пропаганды связывается с «психологическими операциями» вооруженных сил и специальных служб.

В современной практике приоритет отдается внешнеконвенциональным способам взаимодействия с общественным мнением и гражданскими институтами новых независимых государств. К ним относят публичные кампании правительств и неправительственных организаций, официально направленные на построение гражданского общества, утверждение верховенства закона и совершенствование демократии в развивающихся странах. Зарубежные эксперты предлагают рассматривать пропаганду как обширную и этически нейтральную политическую деятельность, которую следует отличать от таких категорий, как информация и образование.

Различие между пропагандой и публичной дипломатией заключается и в структуре коммуникации. Публичная дипломатия похожа на пропаганду в том, что она активно воздействует на индивидуальное и массовое политическое сознание. Однако публичная дипломатия отличается от традиционной пропаганды направленностью на установление обратной связи с контрагентами по коммуникации.

Весьма близким по своим задачам к публичной дипломатии выступает «национальный брендинг», или «национальный ребрендинг». Практика брендинга включает в себя гораздо более масштабные и скоординированные усилия, чем публичная дипломатия [Данилова 2016, с. 69]. Брендинг предусматривает мобилизацию всех национальных сил, а не только ресурсов дипломатических ведомств, которые могут способствовать продвижению имиджа страны за рубежом. Другой задачей рассматриваемого концепта в сфере политических коммуникаций признаем проектирование идентичности страны, избранной в качестве объекта воздействия.

Главным признаком принадлежности стратегии «публичной дипломатии» к теории и практике скрытой политической коммуникации на пространство безопасности СНГ назовем искажение транслируемых в ее формате информационных потоков в отношении политики Российской Федерации. Причем пропагандистский остракизм в отношении интеграционного курса России основывается на фальсификации ее исторической роли, как одного из гарантов системы безопасности евразийского пространства в советский и имперский периоды.

Ключевой тенденцией развития политико-коммуникационной сферы пространства бывшего СССР следует считать проецируемое с ее стороны нарастание вызовов и угроз коллективной безопасности ОДКБ и национальной безопасности Российской Федерации. Немаловажную роль в этом играет переориентация западных акторов с методов «мягкой силы» на стратегическую пропаганду, цель которой - интеграционная политика России и ее союзников.

Укажем, что особенность состояния политических коммуникаций региона СНГ и Балтии определяется весомым преимуществом атлантического блока в достижении превосходства в сфере информационной политики. Оно остается реальностью ввиду наличия эффективной системы политической пропаганды, в общих контурах конституированной еще в период «холодной войны». Основу субъектного уровня политической коммуникации составляют органы политического управления, многофункциональные СМИ глобального масштаба, которые перенесли свои вещательные возможности в сетевое пространство, разветвленные институты «публичной дипломатии», правозащитные и просветительские неправительственные организации и фонды. Со всеми из них так или иначе связаны аффилированные ячейки коммуникации низового звена -- «американские уголки» и ресурсные центры при дипломатических представительствах и иностранных культурно-образовательных учреждения, «технологические лагеря» для приобщения к цифровой дипломатии, офисные центры НАТО и Европейского союза в постсоветских государствах.

Заключение

Тенденция видимого успеха евроатлантических объединений в деле использования коммуникационных ресурсов для переформатирования постсоветского пространства объясняется, в том числе, и полной завершенностью и сбалансированностью элементов структуры информационного продвижения своих национальных интересов. Структурная организация политической коммуникации на постсоветском пространстве представляет собой совокупность трех основных уровней или компонентов: идеологического, концептуального и субъектного. Тогда как попытки Российской Федерации активно коммуницировать с партнерами по ОДКБ и Евразийскому экономическому союзу ограничиваются, в основном, разработкой концептуального сопровождения рассматриваемого процесса. При этом уровень идеологического обеспечения политической коммуникации еще далек от своего содержательного завершения, а ее субъектный состав в лице Россотрудничества, Фонда имени Горчакова, Фонда «Русский мир» на порядок уступает по эффективности зарубежным конкурентам.

Список литературы

1. Амин С. Вирус либерализма: перманентная война и американизация мира. М.: Европа, 2007. [Amin, S. (2007). Virus liberalizma: permanentnaya vojna i amerikanizaciya mira (The liberal virus: permanent war and the Americanization of the world). Moscow: Evropa. (In Russ.)].

2. Белозёров В. К. Международная политическая коммуникация в условиях циф- ровизации мирового развития // Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право. 2020. № 2. Т 13. С. 177-194. [Belozerov, V. K. (2020). Mezhdunarodnaya politicheskaya kommunikaciya v usloviyah cifro- vizacii mirovogo razvitiya (International Political Communication in The Context of Digitalization of World Development). Kontury global'nyh transformacij: politika, ekonomika, pravo, 2 (13), 177-194. (In Russ.)].

3. Грачев М. Н. Политическая коммуникация: теоретические концепции, модели, векторы развития. М.: Прометей, 2004. [Grachev, M. N. (2004). Politicheskaya kommunikaciya: teoreticheskie koncepcii, modeli, vektory razvitiya (Political communication: theoretical concepts, models, development vectors). Moscow: Prometej. (In Russ.)].

4. Данилова Е. А. Поиск идеи российского национального брендинга в логике построения глобального многополярного миропорядка // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Политология. 2016. № 2. С. 61-69. [Danilova, E. A. (2016). The search of Russian national branding idea under the logic of formation of a multipolar global world. RUDN Journal of Polinical Science, 2, 61-69. (In Russ.)].

5. Цыбаков Д. Л. Борьба идеологий в современном политическом процессе: информационно-психологический аспект // Среднерусский Вестник общественных наук. 2009. № 2. С. 129-132. [Cybakov, D. L. (2009). The struggle of ideologies in the modern political process: information and psychological aspect). Srednerusskij vestnik obshchestvennyh nauk, 2, 129-132.

Размещено на Allbest.ru