Меметико-регулятивная реальность как психолингвистический феномен

Размещено на http://www.allbest.ru/

Тверская государственная сельскохозяйственная академия, г. Тверь

Меметико-регулятивная реальность как психолингвистический феномен

А.А. Романов

Л.А. Романова

Доброе так же легко превращается в злое, как и злое в доброе.

Я. Беме

Мировая цивилизация на современном этапе своего развития столкнулась, по мнению политологов, социологов, лингвистов, с принципиально новыми инструментами формирования политической, социальной и коммуникативной реальности, чрезвычайно эффективными в условиях кризиса однополярного мира, но, вместе с тем, предоставляющими исключительную опасность для современных наций-государств в борьбе за приобретающей для них все более разрушительные качества репутационный («имиджевый») капитал, что приводит, кроме всего прочего, к впечатляющему росту как информационного противоборства, так и военного противостояния (ср.: Манойло, 2015: 50; Мисонжников, 2005: 243-248; Романов, 2002; 2002а; 2004; 2015; Романов, Малышева, 2015; Романов, Малышева, Новоселова, 2014; 2014а). Важной и значимой разновидностью такого инструментария является медийно-коммуникативная составляющая, которая способна в современном мире формировать медиа-пространства или «инфосферы» и направлять информационные сетевые системы и ресурсы таким образом, чтобы осуществлять глобальный контроль над общественным мнением как отдельных стран, так и целых континентов посредством разнообразных СМИ и через увеличение потока воздействующих коммуникаций.

Формирование «инфосферы» как новой сетевой «территории», как обширнейшей «питательной среды», открытой для глобального человеческого, культурно-национального, социально-экономического и политического взаимодействия и влияния с целью порождения бенефициарных идей, новых образов и медиа-смыслов есть факт признания того, что создаваемые в этой сети медиа-события вызывают не только подлинные социальные перемены («цветные» революции, например, межконтинентальную миграцию беженцев и переселенцев и др.), но и развивают в этой сфере «новые» идеи культуры, мировоззрения, межличностных (в том числе и «трансгендерных») отношений и распространяют их с целью социальных и политических махинаций, устойчивого циркулирования и внедрения («имплантирования») в сознание массового потребителя / адресата глобального информационного пространства. В этом случае созданные с манипулятивной целью и «срежиссированные» в каком-либо удалённом сетевом центре медиа-события уже рассматриваются не просто в виде отдельных «троянских коней», а признаются вредоносными «медиа-вирусами» (Рашкофф, 2003: 10; Броди, 2001; Менегетти, 2002; Романов, 1986; 1988; 2002: 133-137; 2002а: 68-92; 2002б: 23-30).

Специалисты в области анализа медийной манипуляции (метапсихологи, спин-доктора, тайм-менеджеры, PR-технологи, политтехнологи, политконсультанты) рассматривают инфосферу как информационное пространство, которое создается и обрабатывается глобальной системой коммуникативных практик всевозможных СМИ, и в котором (в пространстве) своей самостоятельной жизнью живут запущенные, «сконструированные» и «запрограммированные» образы, идеи, вымыслы, слухи, анекдоты, ритуалы, мифы и легенды (Романов, 2002а: 58-92, 158-171; Романов, Романова, 2001: 72-74; 2002: 101-115; см. также: Романов, Романова, Федосеева, 2013; Романов, Немец, 2006; Романов, Черепанова, 1998; 1999; Романов, Черепанова, Ходырев, 1997; Менегетти, 2002; Малышева, Бынев, 2015; Фромм, 2009: 157-158).

Медиа-сфера как информационное пространство предстает в виде особого рода реальности, именуемой «виртуальной реальностью», «реальностью медийной дискурсии» (Романов, 2002; 2006; 2015; Романов, Морозова, Романова, 2015; Романов, Романова, Морозова, 2015; Romanov, Romanova, 2012) или «виртуальным лоном», где зарождаются «новые мыслеформы, идеологические мутанты, монстры псевдорелигий» и где «ум входит в соприкосновение с медиа-сферой всякий раз, когда он контактирует с современными системами коммуникации» (Рашкофф, 2003: 8-9; см. также: Менегетти, 2002: 11-14; Мисонжников, 2005; Fiske, 1991: 57; Romanov, Romanova, 2012а).

С представленной точки зрения медиа-сфера, опирающаяся на систему функционирующих практик «дигитальной» (т.е. запечатленной в цифровых показателях и образах) электронной коммуникации, является не только удобным пространством или «информационным полем игры с адресатом сконструированными извне коммуникативными практиками», но и эффективным медийным каналом распространения «обманной коммуникации», способным тиражировать и позволять воспроизводиться обманным медийным посланиям или медиа-вирусам (Романов, 2002; 2002а; 2006; 2015; Романов, Романова, 2015; о том, что не все коммуникативно-информационные послания относятся к разряду обманных коммуникативных практик см.: Романов, Малышева, 2015; Романов, Романова, Морозова, 2015; 2015; Romanov, Novoselova, 2015; Romanov, Romanova, Novoselova, 2015).

Быстрота и эффективность распространения «обманной коммуникации», способной тиражировать и позволять воспроизводиться обманным медийным посланиям или медиа-вирусам, обусловливает необходимость анализа причин стремительного и успешного распространения таких информационных потоков и «прошивающих сознание живущих идей» в медиа-сфере и выявления особенностей механизма их «имплантирования» в массовое сознание потребителей медийных коммуникативных практик. Примером «живущих идей» или «стартерных регулятивов» (Романов, 1986; 1988) могут служить такие ментальные представления как «абсолютная свобода», «абсолютная объективность / правдивость СМИ», «всеобщие права человека», «свобода слова», «свобода - равенство - братство», «честные выборы», «полное гендерное равноправие», «всеобщая толерантность», «защита демократии», «образ жизни», «право (монопольное) на применение любой силы», «принуждение к миру», «национальное превосходство», «общечеловеческие - европейские, американские - ценности», «Украина - это Европа», «США - оплот демократии в мире» и другие, им подобные (подробнее о курьёзах употребления ряда «вирусных / живущих идей», например, «всеобщая толерантность» и «полное гендерное равноправие» см.: Романов, Морозова, Носкова, 2007: 193; Шаров, 2010).

Отправной точной такого анализа могут послужить идеи двух подходов, отражающих особенности распространения и тиражирования медийных коммуникативно-информационных посланий, а именно: а) биологический («вирусный») и б) регулятивный («лингвистический»), в рамках которых с разных исходных позиций были выдвинуты идеи формирования, быстрого распространения и закрепления в сознании адресата информационных посланий, раскрывающих своё коммуникативное поведение в инфосфере подобно биологическим вирусам.

Исходным понятием биологического («вирусного») направления или подхода явилась высказанная в 1976 г. биологом из Оксфорда Ричардом Докинзом мысль о «самолюбивом / эгоистичном гене» (Dawkins, 1976), где автор, опираясь на механизм биологического распространения («поведения») вирусов как живых организмов, предложил рассматривать зарождение и распространение разнообразных и разноструктурных феноменов в виде «вирусных, заразных идей или «мемов», которые реализуют себя в информационно-коммуникативном пространстве подобно репликаторам, т.е. как самопорождающие (саморазмножающие) и самораспространяющие себя явления.

При этом Р. Докинз также провозгласил, что использование термина «мем» имеет «важное значение в оценке культурной эволюции человека», а именно: культурная эволюция у людей через отбор имеющих приспособительную ценность идей (мемов) заменила биологическую эволюцию, идущую через отбор наследственных свойств. Поэтому результативное использование теоретического наследия мемов, считает Р. Докинз, дает основание считать, что:

а) человечество в своем развитии находится в настоящий момент вне фазы генетической эволюции,

б) сейчас человечество эволюционирует меметически,

в) если раньше для развития сознания через генетическую эволюцию требовались миллионы лет, то теперь через мемы этот процесс может занимать десятилетия или годы.

В работах, посвященных феномену мемов и науке о них - «меметике», в первую очередь отмечается, что а) «мемы» являют собой гены когнитивистской, бихевиористской и интернетовской органики, и, уподобляясь генам, распространяют идеи подобно распространению генов, б) «мемы» представляют собой сложные понятия, которые принимают характерный легкий для запоминания образ, материально проявляющийся средствами его распространения» (в трактовке Д. Деннета), в) «мемы» в своём реальном единичном проявлении (меме) не превращаются в действительность, а только функционально «служат машине, повторению» (по А. Менегетти). г) «мемы» как идеи инфицируют своих носителей так, что эти идеи всегда продолжают распространяться далее и способны к самовоспроизводству (ср.: Броди, 2001; Менегетти, 2002; Рашкофф 2003: Brodie, 1996; Dawkins, 1976; Dennett, 1996; Fiske, 1991).

Несмотря на то, что меметика - как «наука о мемах» - обеспечивает, по мнению ряда исследователей, «основу для понимания эволюции общества до его сегодняшнего состояния» и «дает реальные инструменты для его изменения, а также технологию, с помощью которой мы можем строить наше будущее так, как мы хотим» (Brodie, 1996: 6, 9-10, 35, 63, 70; Менегетти, 2002: 3, 5-6, 11-12, 19-21), важно, тем не менее, понимать, что меметика не занимается всеми глобальными проблемами одновременно. В частности, она не занимается напрямую вопросами «истинности или ложности переносимой в мемах информации», так как не связана непосредственно с исследованием чисто семантических проблем по описанию структуры значений лингвистических объектов, хотя в настоящее время в своих теоретических основах и перемешанных научных истоках и «представляет собой новую форму когнитивизма, которая ещё полностью неизвестна самим когнитивистам» (Менегетти, 2002: 4-7, 11; см. также: Романов, 2002; 2002а; 2006; 2011; Romanov, Romanova, 2012; 2012а).

Примечательна в этой связи скептическая и даже критическая точка зрения Антонио Менегетти, подметившего, что «меметическая теория пока не преуспела в решении проблемы, ставшей камнем преткновения для различных специалистов по меметике», а именно - она «не нашла ответы на главные вопросы: «Откуда берутся мемы?» и «Кто их создает»? Поэтому можно сказать, что и по сей день изучение мемов не поставлено на твердую почву, опираясь лишь на плавучие пески. И каждый, кто пробовал говорить о меметике, забивал свои сваи в столь зыбкую основу» (Менегетти, 2002: 3-4; курсив - наш). Тем не менее, Менегетти подметил, что «меметика интересуется также тем, что именно мы передаем», отмечая тем самым взаимосвязь и взаимообусловленность между распространением мемов и эффективностью коммуникативного воздействия (2002: 23).

Высказанное Менегетти замечание представляет значительный интерес для функциональной специфики медийной инфосферы в том плане, что, имея дело с меметикой, связанной с различными сферами обращения (распространения) мемов, необходимо постоянно помнить и не упускать из виду, что меметичность как совокупность мемов, направленных через свойства своих функциональных единиц (мемов), не только интенсивно распространяет в них свое влияние на характер и специфику передаваемых в информационно-коммуникативном пространстве идей-посланий, но она, например, также контролирует уровень и степень их живучести в этих сферах, чтобы фиксировать в своей обратной связи (в репликационной «памяти мемов»), насколько передаваемые идеи живучи и как они принимаются (прививаются, имплантируются) в социуме. Кроме того, через реализацию репликационных свойств своих единиц меметика способна также определять, насколько те или иные идеи-мемы ожидаемы и в какой степени они будут востребованы уже подготовленным через масс-медиа массовым адресатом.

В этом контексте уже иначе и по-другому звучит предложение Р. Докинза считать любую идею, информационно и коммуникативно оформленную в виде вербальных манифестаций политических призывов, мотива песни, песни-проповеди, мелолийно-духовного песнопения, стиля одежды, архитектурного строения или проекта и направленную на массового адресата с целью своего реплицирования, возможной рассматривать её (эту идею) в качестве медийного репликатора вторичных (или обманных) коммуникативных посланий. Иначе говоря, реплицированная в инфосфере идея может трактоваться как «медийный мем» или «медийный вирус», способный идейно и идеологически «заражать» информационную среду (подробнее о понятиях «обманная коммуникация», «меметическая коммуникация», «вирусная коммуникация» см.: Романов, 2011; 2015; Романов, Морозова, Романова, 2015; Романов, Романова, 2015; Романов, Романова, Морозова, 2015; Романов, Ульянич, 2014).

Такая намеченная в биологическом подходе трактовка реплицированности идей позволяет очертить примерные (лишь в общих и неявных чертах) границы областей возможного применения меметических свойств передаваемых в масс-медийной коммуникации мемов и «живущих идей» и вскрывать функциональную роль гиперонимического свойства «меметичности» у данных единиц, реализующих себя в процессе проявления механизма конструирования медиа-смыслов информационного пространства в широком смысле, включая в это число и пространства информационных противодействий и консциентальных - от лат. conscientia / «сознание» - противостояний.

Однако следует признать, что в отличие от биологического подхода к меметичности в лингвистике это понятие давно вошло в научный обиход. В частности, идея меметичности нашла своё применение в области пресуппозитивной семантики и регулятивной динамики коммуникативно-дискурсивного (диалогического) взаимодействия (Романов, 1982: 115-117; 1983: 188-190; 1984: 102-104; 1986: 12-15; 1991: 82-85; 2002: 59-62, 101-110; 2002а: 24-28; 2004; 2005: 98-125; 2011а; Romanov, Romanova, 2012: 322-325). Сегодня вербальная (лингвистическая) меметика активно заявляет о себе и развивается в дискурсологии, политической лингвистике и медиалингвистике, вопреки бытующим утверждениям о том, что «лишь совсем недавно появилась в когнитологии совершенно новое научное направление - меметика» (ср.: Gebauer , Wulf, 2003; Kujawa, 2015).

Примером использования идей меметичности в лингвистической сфере, в частности, в теоретических работах, посвященных речевому (диалогическому) воздействию, эффективной коммуникации, языковой суггестии и медиалингвистике, можно считать реализацию гипотезы типовой модели регулятивного диалогического (дискурсивного) общения как согласованного взаимодействия, в котором участники коммуникативной интеракции строят свои «миры взаимопониманий и взаимоотношений» на основе базового синергийного понятия «регулятив» (Романов, 1986; 1988: 19-20). Регулятив или регулятивное действие в виде его единичного проявления рассматривается в данной модели как комплексная единица диалогорегулятивного взаимодействия, т.е. диалогоорганизующего, диалогоформирующего, диалогоконтролирующего, диалогонаправляющего, диалогопрогнозирующего и диалогопланирующего целевую связь и взаимосвязь коммуникативых действий всех участников диалогического обмена относительно друг друга.

В этом смысле «диалогический регулятив» представляет собой содержащуюся в «психосфере», по В. Гумбольдту, говорящей личности единицу информации, которая, попадая в определенные условия коммуникативно-социального взаимодействия, оказывает влияние на ход сценарно-обусловленных событий в процессе реализации типовой формы или сценарного фрейма дискурсивной интеракции (воздействия), способствуя тем самым как возникновению своих «копий» в умах участников такой интеракции, так и генерированию всей системы регулятивных единиц системы-дискурса, находящихся в «архиве» ментального пространства («вместилища») каждой говорящей личности и используемых индивидами в диалогической коммуникации по типовому (фреймовому) сценарию (Романов, 1986; 1988; 2002; 2002а; 2002б; 2006).

Материальным проявлением регулятива в семиотическом пространстве диалогической - в широком смысле этого термина - коммуникации выступают средства его распространения как на уровне языковой системы (языковые единицы), так и за её пределами на уровне языкового сознания («языковой ментальности»). Поэтому «регулятив» как единица дискурсивной интеракции реализует себя в актах диалогической коммуникации комплексно: на поверхностном уровне эта единица репрезентирует себя в виде определенных (иногда готовых, шаблонных, стереотипных) языковых конфигураций или вербально-этнографических «лекал», по Р. Харре, и в виде типовых моделей речевого и неречевого поведения, а на глубинном уровне - в виде структурированного в психике говорящего субъекта функционально - семантического представления (ФСП) знаний об опыте (опытных образцах) реализации этих форм речевого и неречевого поведения в соответствующих (складывающихся, сложившихся и повторяющихся) ситуациях реального мира.

Как единица речевого и неречевого (в целом человеческого) поведения регулятив представляет собой своеобразный шифр жизнедеятельности говорящего субъекта, дающий ключ к пониманию сути проявлений как общественной (политика, культура, трудовые и экономические отношения, управление и т.п.), так и психической организаций. При этом психическая составляющая регулятивного действия как единицы конкретной реализации типового регулятива предполагает внутреннее проявление соответствующей информации, приносящей определенные внешние результаты, в то время как языковая составляющая выступает в качестве маркировки целевых (речевых и неречевых) регулятивных действий участников коммуникативного взаимодействия.

В актах коммуникативного взаимодействия регулятив - это внутренняя «программная база» («программное обеспечение разума») говорящего субъекта, отражающая результаты речевого поведения всех участников коммуникативно-интерактивного процесса и способ репрезентации их влияния (воздействия) друг на друга. Вплетенные в систему коммуникативного семиотического пространства регулятивы «архивной системы-дискурса» взаимодействуют друг с другом согласно «сценарию» развертывания ФСП типовых актов общения (призывы, обвинения, обращения, самопрезентации и т.п.), порождая и передавая прагматическую информацию о других регулятивах и создавая тем самым систему метарегулятивов» (подробнее см.: Романов, 1988: 6-26; 2002а: 25).

Взаимосвязь между типовыми или конкретными регулятивами и мета-регулятивами в такой системе осуществляется различными способами: от противопоставления, поддержки и указания «маршрута» связей, - реализация регулятивов поддержки, тематических, финальных, стартерных регулятивов, - до регулятивов конкуренции за место в системе-архиве и в сознании говорящего, - регулятивов противодействия, соперничества и др. (о типологии регулятивных действий см.: Романов, 1986; 1988: 69-114; 2002а: 24-27; 2002б: 133-137; 2006: 188-192).

В процессе функциональных проявлений указанных взаимосвязей в социально-интерактивном пространстве у коммуникантов складывается представление о формировании «регулятивной реальности» (сущности) пространства диалогического (дискурсивного) взаимодействия, в котором и процесс речевого (дискурсивного) взаимодействия, и сама структура взаимодействия, и характеристики, и определения вещей и их свойств, а также формы поведения участников регулятивной коммуникации становятся функциональной сутью или деятельностью регулятивов и метарегулятивов. И тогда любая прагматограмма (т.е. реализация сценарного плана с учетом коммуникативных стратегий и тактик) речевого, дискурсивного взаимодействия (подробнее о понятии «прагматограмма» см.: Романов, 1991), раскрывающая специфику прагматического сцепления иллокутивных блоков в типовой структуре диалогического дискурса, может представлять собой определенный комплекс (цепочки) регулятивов, обслуживающих тот или иной тип коммуникативного общения и соответствующий уровень синергии и взаимопонимания его участников (Романов, 2002а: 26).

Таким образом, если сравнить истоки биологического направления меметической теории с истоками регулятивного (лингвистического) подхода к эффективному согласованному взаимодействию участников диалшогической коммуникации, а также принять во внимание роль мемов и регулятивов в успешном (результативном) распространении информации в коммуникативно-медийном пространстве, то нетрудно заметить, что концепция регулятивности диалогического общения в рамках направления «лингвистической, регулятивной меметичности» опирается, главным образом, на фактор взаимного учета коммуникантами функционально-семантических свойств «регулятива» как диалогического «каузатора-репликатора» подобных себе образов действий. Идея подобных себе образов действий, опирается на идею В. фон Гумбольдта о «процессе понимания участниками общения друг друга», в котором они достигают понимания и взаимодействия не потому, что «взаимно настраивают друг друга на точное и полное воспроизведение идентичного понятия», а потому, что они «взаимно затрагивают друг в друге одно и тоже звено чувственных представлений и початков внутренних понятий (т.е. «понятий» не в смысле conceptus, а концептов в смысле concеptum как «зародыш, зернышко», из которого произрастают все содержательные формы его воплощения - А.Р., Л.Р.), прикасаются к одним и тем же клавишам инструмента своего духа, благодаря чему у каждого вспыхивают в сознании соответствующие, но не тождественные смыслы».

Выделив общность перечисленных выше подходов к определению функциональной роли репликационных единиц в виде «мема» и «регулятива» в коммуникативно-информационных процессах, важно обобщить и зафиксировать то общее и отличительное в подходах к феномену меметичности вообще и специфике медиальной меметичности (меметической информации) в частности, чтобы ещё рельефнее очертить функциональное поле и принципы механизма конструирования медиа-смыслов с использованием выделенных репликационных единиц.

Выясняется, что отмеченные у мема свойства (информационность, реплицированность, каузативность возникновения копий, каузативность изменения внутреннего содержания и отношений между участниками коммуникативного процесса, «материальная» основа культуры и человеческого сознания), являются близкими в функционально-содержательном плане и для понятие «диалогического регулятива».

При этом «диалогический регулятив» обладает рядом отличительных свойств, а именно:

- регулятив есть теоретическая основа для а) формирования образной общности семиотического конструкта в виде типового функционально-семантического представления (ФСП) и б) понимания механизма их вербального распространения на основе иллокутивного потенциала набора («архива», «системы-дискурса») вербальных каузаций, отражающего идеи, взгляды, верования и эмоции, которые могут быть снабжены дополнительными значениями и которые готовы к активному распространению в социальной среде;

- в функционально-информационном плане регулятив опирается не на биологическую (генетическую) природу, а на коммуникативную основу согласованного (т.е. не противоречивого), синергийного взаимодействия участников диалогической дискурсии;

- сценарно реплицируясь в информационном пространстве, регулятив участвует в построении новой коммуникативно-информационной - регулятивной - реальности участников общения с учётом той или иной разновидности - «аноэтического vs незнающего», «ноэтического vs знающего» и «автоноэтического vs знающего о себе» - сознания (ср.: Бескова и др. 2010);

- регулятив есть своеобразный шифр жизнедеятельности говорящего субъекта, дающий ключ к пониманию сути проявлений как общественной так и психической организаций и учитывающий условия и специфику создания механизма «своего / личного понимания социального опыта»;

- регулятив - это внутренняя «программная база» («программное обеспечение разума») говорящего субъекта в коммуникативно-информационном обмене, отражающая результаты речевого поведения всех участников коммуникативно-интерактивного процесса и способ репрезентации их влияния (воздействия) друг на друга;

- функциональная эффективность и результативность регулятивов обусловливается стратегическими и тактическими задачами выбора участниками коммуникативно-информационного обмена конкретной типовой разновидности регулятивов и метарегулятивов;

- учет и знание функциональной специфики регулятивов в актах коммуникативно-социальной интеракции открывает широкие возможности для понимания многих процессов и проблем как при планировании речевого воздействия вообще и предотвращении нарушения нормативных норм и правил (любого порядка) речевого (и не только) поведения, так и в сфере глобального управления человеческими ресурсами, начиная от информационного воздействия отдельных сетевых центров до развертывания массированного консциентального влияния как комплексной формы воздействия на народ и государство в целом;

- вся совокупность диалогических регулятивов подразделяется на три основных группы: а) категориальные (или программные) регулятивы, б) стратегические регулятивы и в) ассоциативные регулятивы.

- к категориальным регулятивам относятся такие регулятивы, при помощи которых говорящий субъект «режет мир» на куски, классифицируя, определяя и называя целевую программу взаимодействия (начиная с момента «старта», вступления в контакт). Именно эта группа относится к тем регулятивам, которые создают программы фиксации семантического пространства типового диалогического общения. Регулятивы данной группы задают «логику» взаимодействия партнеров и определяют схему коммуникативных отношений, в которой эти взаимоотношения и реализуются. Отсюда специфическая организация «сюжета» диалога, которая, безусловно, опирается на события и факты, однако в целом строится исходя из соображений достижения определенной цели. Мышление, таким образом, функционирует практически, имея перед собой некоторую цель и во многом подчиняясь этой цели, а не только законам логической последовательности и строго необходимым связям. Основанием в таком процессе категоризации служит большей частью исторический и культурный опыт по освоению реальности, преломленный в системе ориентаций конкретного говорящего субъекта.

- стратегические регулятивы призваны отражать изменчивые правила поведения в широком понимании, показывающие, что делать в данной ситуации, чтобы добиться желаемого результата. Эта группа регулятивов функционирует при условии, что определенное поведение (коммуникативное, речевое и неречевое) приведет к определенному результату, т.е. будет иметь определенный или запланированный результирующий эффект. Чаще всего регулятивы этого порядка имеют вид убеждающей психологической установки, касающейся причин и следствий, которые программируют участников общения так, чтобы они подсознательно верили, что определенное поведение должно дать определенный результат.

Более того, одним из последствий такого поведения может быть серия событий, причастных к переносу этих регулятивов в ментальное пространство других субъектов, не участвующих напрямую в диалоге, но присутствующих при разговоре. Безусловно, мир изменяется, и люди преобразуются вместе с ним, что отражается на реформировании связей между причинами и следствиями. Установлено, что большинство стратегий, касающихся общения с другими людьми, человек познает рано, до пятого года жизни (см.: Шахнарович, 1999). В зрелом возрасте эти стратегии в своем большинстве только модифицируются, и новые появляются в связи с особыми обстоятельствами жизнедеятельности человека.

- ассоциативные регулятивы осуществляют связь между разными регулятивами в ментальном пространстве («психосфере») говорящего субъекта. Функциональная специфика названных регулятивов обусловливает механизм, при котором результативное использование одного регулятива высвобождает соответствующую мысль или чувство, и вновь возникающий регулятив обусловливает появление изменений в речевом (и не только) поведении, что демонстрируется собеседнику;

- регулятивная реальность дискурсивного взаимодействия предполагает, что каждый говорящий субъект обладает - наряду с инвариантным - собственным набором (программой) регулятивов (т.е. набором программирующих регулятивов) в дискурсивной (диалогической) программе коммуникативного обмена от конкретного общения по типу «лицом к лицу» до массового взаимодействия. При этом возникает возможность при помощи ассоциативных (и также стратегических) регулятивов можно вводить в дискурсивную / диалогическую программу взаимодействия другого субъекта ложные и даже «вирусные» регулятивы, способные «заразить» (запрограммировать) собеседника (массового адресата) другими «живущими идеями», установками, убеждениями и привести его к таким результатам, которые он вовсе не планировал и даже не хотел достичь (ср., например, всяческие языковые ловушки, коммуникативные провалы, двусмысленные выводы и т.п.);

- программирующие регулятивы способны влиять на проспективное поведение личности, порождая самореализующиеся побудительные (директивные) регулятивы, а также образовывать метарегулятивы по типу «фильтра восприятия», просеивающего негативные восприятия, переживания. Например, с регулятивными «фильтрами восприятия» человек очень часто встречается в рекламе, когда его побуждают обратить внимание либо на расхваливаемые продукты, либо на ассоциацию с приятными ощущениями, связанными с этими продуктами. Аналогичная картина наблюдается и в политике: политик своими слоганами и красивыми, чувственными фразами желает навязать обществу такие регулятивы, которые запускают программу, под влиянием которой люди идут голосовать за него.

Итак, в самом широком смысле меметичность можно трактовать как некое многократно-целевое (или многократно-повторяющееся, целевое) наложение усвоенного в социуме доксального (обыденного, привычного) знания условий жизнедеятельности индивида в виде шаблонов, стереотипов, «этнографических лекал», повторяющихся ситуаций на дискурсивную (информативно - коммуникативную) и сконструированную для адресата посредством различных медиа-носителей реальность как реальность другого (второго, дигитального) порядка с отсечением (отбрасыванием и выводом из поля внимания, фокуса) его всех нюансов референциального пространства, чтобы с опорой на типовую схему такой ситуации сохранить в ней как основные, так и привнесенные в неё самовоспроизводящиеся и самораспространяющиеся идеи и смыслы и способствовать их репродуцированию. В качестве функциональных единиц - носителей или сущностей социокультурного медиа-пространства могут выступают мемы или регулятивы, способные не только транслировать меметические (привнесенные, манипулятивные) смыслы информационных посланий, но и самовоспроизводить себя в ментальном пространстве других индивидов, создавая при этом свою регулятивно - меметическую реальность.

Литература

инфосфера коммуникативный реальность

1. Броди Р. Психические вирусы: Как защититься от программирования психики. Методическое пособие для слушателей курса «Современные психотехнологии». - М.: Центр психологической культуры, 2001. - 201 с.

2. Малышева Е.В., Бынев А.А. Интернет-коммуникация как инструмент формирования общественного мнения // Мир лингвистики и коммуникации: электронный научный журнал. - № 5, 2015. - С. 129-133. - Режим доступа: tverlingua.ru

3. Манойло А.В. Цветные революции и гибридные войны в современной политике // Ресурсы гражданского образования. Учебно-методический комплекс: сборник статей, программы, литература / Под ред. Б.В. Царькова. - М.: Пресс-Бюро, 2015. - С. 49-63.

4. Мисонжников Б.Я. Массмедиа как субъект формирования глобального катастрофического сознания. - СПб.: Янус, 2005. - С. 240-254.

5. Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории. Проблемы палеопсихологии. - М.: Наука, 1974. - 487 с.

6. Рашкофф Д. Медиавирус. Как поп-культура тайно воздействует на ваше сознание. - М.: Издательство: Ультра. Культура, 2003. - 392 с.

7. Романов А.А. Регулятивность прагматических транспозиций в тексте // Грамматические и семантические исследования языков различных систем. Сб. научн. трудов / Отв. ред. А.А. Романов, А.М. Шахнарович. - М.: Ин-т языкознания АН СССР, 1986. - С. 113-126.

8. Романов А.А. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения. - М.: Ин-языкознания АН СССР; Тверской СХИ, 1988. - 183 с.

9. Романов А.А. Регулятив как комплексная единица диалогического общения: к 20-летию авторской школы динамической (регулятивной) модели диалога // Повышение качества подготовки специалистов для АПК региона. Мат. 18-й юбилейной научно-методической конф. - Тверь: ТГСХА, 2002. - С. 133-137. Репринт в: Романов А.А. Лингвистическая мозаика. Избранное. - М.: Ин-т языкознания РАН; Тверская ГСХА, 2006. - С. 188-192.

10. Романов А.А. Политическая лингвистика: Функциональный подход. - М.- Тверь: Ин-т языкознания РАН, Тверская ГСХА, 2002а. - 191 с.

11. Романов А.А. Языковой портрет политика в суггестивной парадигме // ARS LINGUISTICA. К 75-летию профессора И.П. Сусова. Межвузовский сб. научных трудов / Отв. ред. проф. А.А. Романов. - М.-Тверь: Ин-т языкознания РАН, ТИЭМ, 2002б. - С. 23-30.

12. Романов А.А. Суггестивная модель речевого общения: Манипуляция или игра со смыслами? // Homo mendax / Человек лживый. Межвуз. сб. научн. трудов. Отв. ред. проф. А.А. Романов. - М.- Тверь: Ин-т языкознания РАН, ТГСХА, 2004. - С. 3-26.

13. Романов А.А. Спин-докторинговая реализация ментальных репрезентаций в Интернет-коммуникации // Язык, коммуникация и социальная среда - Language, Communication and Social Environment. Ежегодное научное издание. - Воронеж: НАУКА-ЮНИПРЕСС. - Вып. 13, 2015. - С. 87-116.

14. Романов А.А., Малышева Е.В. Манипулятивная коммуникация в системе сетевых «информационных войн» // Жизнь языка в культуре и социуме-5. Материалы международной научной конференции. - М.: Канцлер, 2015. - С. 225-226.

15. Романов А.А., Малышева Е.В., Новоселова О.В. Матричная технология в манипулятивной интернет-коммуникации // Дискурс современных масс-медиа в перспективе теории, социальной практики и образования. I Междунар. науч.-практ. конф. Белгород, БелГУ, 1-4 апреля 2014 г.: Сб. науч. работ / Под ред. Е.А. Кожемякина, А.В. Полонского, А.Г. Ходеева. - Белгород: КОНСТАНТА, 2014. - С. 126-131.

16. Романов А.А., Малышева Е.В., Новоселова О.В. Спин-докторинговая реализация «принципа каузальной последовательности» ментальных репрезентаций в структуре фреймовой конфигурации // Актуальные проблемы современной медиалингвистики и медиакритики в России и за рубежом. Международный научный семинар. Белгород, НИУ «БелГУ», 2-3 апреля 2014 г. Ч. I. Сб. науч. работ / Под ред. Е.А. Кожемякина, А.В. Полонского, А.Г. Ходеева. - Белгород: БелГУ, 2014а. - С. 158-164.

17. Романов А.А., Морозова О.Н., Носкова С.Э. Quo vadis, Deutsch? Разговор с изучающим современный немецкий язык. - Тверь: Агросфера, 2007. - 222 с.

18. Романов А.А., Романова Л.А. Меметический механизм конструирования медиа-смыслов информационного противостояния // Мир лингвистики и коммуникации: электронный научный журнал. - № 3, 2015. - С. 1-16. - Режим доступа: tverlingua.ru.

19. Романов А.А., Романова Л.А., Морозова О.Н. Роль меметической информации в формировании «обманных» медиа-смыслов // Мир лингвистики и коммуникации: электронный научный журнал. - № 4, 2015. - С. 5-13. - Режим доступа: tverlingua.ru.

20. Романов А.А., Романова Л.А., Федосеева Е.Г. Перформативные акты сакральной коммуникации. - М.-Тверь, ИЯ РАН; Тверская ГСХА, 2013. - 241 с.

21. Романов А.А., Ульянич Г.А. Мелолийный дискурс как информационный медиум в системе публичных коммуникаций. - М.: Ин-т языкознания РАН; ТГСХА, 2014. - 163 с.

22. Романов А.А., Черепанова И.Ю. Языковая суггестия в предвыборной коммуникации. - Тверь: Герс, 1998. - 205 с.

23. Романов А.А., Черепанова И.Ю. Суггестивный дискурс в библиотерапии. - М.: Лилия ЛТД, 1999. - 128 с.

24. Шаров К.С. На тёмной стороне политкорректности: гендерно-нейт-ральный новояз // Вопросы философии. - № 3, 2010. - С. 30-43.

25. Brodie R. Virus of the Mind: The New Science of the Meme. - Seattle: Integral Press, 1996. - 192 р.

26. Dawkins R. The Selfish Gene. - Oxford: University Press, 1976 (Revised Edition 1989). - 352 р.

27. Dennett D. Kinds of Minds: Towards an Understanding of Consciousness. - New York: Weidenfeld & Nicolson, 1996. - 288 р.

28. Fiske J. Television and Postmodernism // Curran J., Gurevitch M. (eds.) Mass Media and Society. - London: Edward Arnold, 1991. - P. 55-67.

29. Gebauer G., Wulf Ch. Mimetische Weltzugдnge. - Stuttgart: Kohlhammer, 2003. - 153 S.

30. Kujawa J. Die Idee des Mems in dem politischen Diskurs // GLOBE. East-West Europian Forum on Discurse: Past, present and future of discourse studies. Warsaw, 14-16 May, 2015. Book of Abstracts. Ed. by K. Broњ & G. Kowalski. - Warsaw: University of Warsaw, 2015. - P. 78.

31. Romanov A.A., Novoselova O.V. Construct of threat discourse in Russian politics // GLOBE. East-West Europian Forum on Discurse: Past, present and future of discourse studies. Warsaw, 14-16 May, 2015. Book of Abstracts. Ed. by K. Broњ & G. Kowalski. - Warsaw: University of Warsaw, 2015. - P. 53.

32. Romanov A.A., Romanova L.A., Novoselova O.V. Communicative Construct of the Composite Threat-performatives // Procedia: Social and behavioral Sciences, 206 (2015). - P. 71-75.

33. Romanov A.A., Romanova L.A. Mimesis and performative knowledge of use social practices in the communicative space homo loquens // Interdisciplinary Researches in The 21-st Century: Creation and Creativity in a modern European education. Conference Proceedings. - Oradea: EdituraI universitгюii Emmanuel in Oradea (Romania), 2012. - P. 322-325.

Размещено на Allbest.ru