Взаимоотношения богов и людей в древнегреческой мифологии

Подобные оракулы были весьма распространены во вс?м древнем мире. Перечислим лишь некоторые из них, это оракул Менесфея в устье реки Бетис, находившийся на территории современной Испании, оракул Амфиарая в Беотии, наидревнейший оракул Зевса Додоны в Эпире, оракул Абы Фокейские недалеко от Дельф, оракулы Амфилоха и Мопса, Фрикса, Подалирия и Кальхата и многие другие.

«Прорицание во сне», или онейромантия. Этим видом пользовались для своих нужд жрецы, а также все желающие, но уже в специальных оракулах для спящих. Известно, что такие оракулы имелись в храме Асклепия в Эпидавре, в городе Пергам и в городе Акариана в Гиркании. Вопрошающие приходили в священные храмы с этими оракулами и после некоторых жертвоприношений и ритуалов оставались там на ночь.

Во сне они либо получали прямой ответ, либо символический, который им объясняли жрецы. Ямвлих писал, что существует два рода сновидений. Один из них - это «человеческие сновидения, возникающие из-за движения мысли, фантазий, душевных забот... этот не имеет ценности» (Ямвлих. О Египетских мистериях. III. 2). Другой род он называл богопосланными сновидениями, где «некий стремительный голос указывает на то, что будет или что нужно сделать....появляются они когда сон убывает, когда люди переходят в состояние бодрствования или даже совершенно проснулись. Иногда лежащих охватывает неявное бестелесное дыхание, такое, что увидеть его невозможно, но присутствует иное его ощущение и уразумление» (Ямвлих. О Египетских мистериях. III. 2). Кроме того, божественные сны в храмах, например, в упомянутом храме Асклепия, использовались и для исцеления болезней. Жрецы же использовали период сновидения для пророчествования, отделяясь ночью от своих физических тел, «ибо душа обладает двоякой жизнью: одной - вместе с телом, другой - отдельной от всякого тела» (Ямвлих. О Египетских мистериях. III. 3).

Особую группу составляют предсказатели Диониса. Особенность этого культа Диониса состояла в том, что он основывался на внутреннем переживании душевного возбуждения и последующего успокоения, и вмещал в себя коллективные оргиастические действия, направленные на получение экстаза или ритуального безумия, которое позже Платон назовет оргиастическим катарсисом.

«В этом состоянии, - пишет В.Иванов, - человек находится под наитием божества, он есть entheos, бога вместивший, непосредственно соединяется с божеством и живет с ним и в нем. По определению Платона, люди в состоянии экстаза воспринимают в себя существо бога, поскольку возможно человеку общаться с ним. Схолиаст к Еврипиду дает такое определение: «Entheoi называются потерявшие разум под воздействием некоего видения, одержимые богом, который послал видение, и совершающие то, что подобает именно этому богу»». Другими словами, экстатическое состояние, сопутствующее пророческому восторгу - это соединение с богом, от лица которого произносится пророчество, и этим богом, как считает Иванов, является Дионис. В экстазе, таким образом, человек выходит из своей ограниченности, сдерживаемой рамками приличия и житейскими условностями; для него как бы не существует ни времени, ни пространства и он способен созерцать грядущее как настоящее.

Замечу, что божественное присутствие ощущается и справедливом отношении оракул к вопрошающим. Если человек обращался в святилище с глупым вопросом или просил благословения на нечестивый поступок, то непременно был наказан. Геродот в своей истории в качестве примера излагает историю Главка. Желая оставить себе вверенные ему на хранение деньги, он вопросил оракула в Дельфах: должен ли он присвоить деньги ложной клятвой» и получил следующий ответ:

«Сын Эпикида, о Главк: сейчас тебе больше корысти Клятвою верх одержать, вероломной, и деньги присвоить. Ну же, клянись, ибо смерть ожидает и верного клятве.

Впрочем, у клятвы есть сын, хотя безымянный, безрукий, Он и безногий, но быстро настигнет тебя, покуда не вырвет С корнем весь дом твой и род не погубит,

А доброклятвенный муж и потомство оставит благое» (Геродот. История. VI. 86).

Таким образом, разрешая дать ложную клятву, оракул угрожал Главку гибелью всего рода, что было для древнего грека одним из самых ужасных несчастий.

Были предсказатели и среди людей. Таким даром обладали не многие. В мифологии мы можем встретить следующих мантисов: знаменитый прорицатель из Фив - Тиресия, таков был дар Калханта и вещей дочери царя Приама - Кассандры. Считалось, что свой дар предсказывать они получили от богов в награду или в качестве искупления вины.

История ослепления Тиресия из Фив подробно изложена в V гимне Каллимаха «На омовение Паллады». Повествуется, что нимфа Харикло была любимицей Афины, и однажды они вместе купались в источнике на Геликоне (Каллимах. Гимны. V. 55-74). Тиресий увидел богиню вопреки е? воле и ослеп (Каллимах. Гимны. V 75-118). Это было своего рода карой за то, что смертный увидел недозволенное ему. Но богиня сжалилась над ним и взамен подарила Тиресию способность понимать язык птиц, то есть пророческий дар, а также кизиловый посох и способность сохранять разумность в Аиде (Каллимах. Гимны. V. 119 - 132; Аполлодор. Мифологическая библиотека. III. 6) Это сказание также вспоминают Проперций и Нонн (Секст Проперций. Элегии. IV. 9, 57-58; Нонн Панополитанский. Деяния Диониса. V. 337-345).

Престарелый Тересий пользовался общим почтением. Так во время похода Эпигонов убедил фиванцев покинуть Фивы (Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. IV. 66, 5), также предсказал, что они победят, если Менекей принесет себя в жертву (Аполлодор. Мифологическая библиотека. III. 6, 7). Гомер даже рассказывает о том, что Одиссей вызвал Тиресия из Аида, чтобы тот предсказал ему будущее (Гомер. Одиссея. XI. 90-151).

Возможно, дар Тиресия передавался по наследству, так как его дочь Манто и внук Мопс также умели предсказывать будущее (Павсаний. Описание Эллады. VII. 3, 1-2).

У предсказателей били свои покровители. Не даром Аполлона считают родоначальником искусства истолкования и покровителем прорицателей. е? этим подарком Аполлон за обещание ответить на его любовь (Эсхил. Агамемнон. 1202-- 1212). Однако Кассандра нарушила свое обещание, за что и была наказана богом. Аполлон исказил свой дар, никто не верил е? словам (Гигин. Мифы. 93). Женщина предупреждала троянцев об уготовленной им участи, но никто е? не слушал (Еврипид. Андромаха. 296-- 300).

Получение Мелампом пророческого дара связывается со следующим мифом: Меламп из разоренной змеиной норы взял змеенышей и выкормил их; когда змеи выросли, они ночью вползли Мелампу на плечи и своими языками прочистили ему уши, после чего он стал понимать язык животных и предсказывать будущее (Аполлодор. Мифологическая библиотека. I. 9, 11).

Неоднократно к дару провидца прибегали в напряженных ситуациях, требующих какого-либо решения. Так, например, когда Аполлон разгневанный поражает стрелами греков (Гомер. Илиада. I. 45-49) данайцы, взволнованные и убежденные, что совершили ошибку обращаются за помощью к человеку, получившему от бога дар видеть прошлое, настоящее, будущее - Калхасу, сыну Фестора из Микен (Гигин. Мифы. 97). Множество предсказаний, относящихся к Троянской войне были сделаны этим провидцем. Эсхил рассказывает, что именно Калхас предсказал необходимость принести в жертву Артемиде Ифигению (Эсхил. Агамемнон. 122-138), о которой шла речь в предыдущей главе. Что Троя не может быть взята без стрел и лука Геракла (Аполлодор. Мифологическая библиотека. V. 8.), что Троянская война будет длиться десять лет, что Трою нельзя будет взять без его участия (Аполлодор. Мифологическая библиотека. III 13, 8.) - все это принадлежит устам Калхаса.

Прометей, о котором мы неоднократно говорили, также причисляется к владеющим даром предсказывать будущее. Имя его означает «мыслящий прежде», «предвидящий». Зевс сам послал Геракла освободить Прометея, желая узнать тайну своего будущего (Гигин. Мифы. 31).

Таким образом, то, что мы назвали бы сегодня бессознательными побуждениями, в IX в. до н.э. объяснялось вмешательством сверхъестественных сил, идеей демонической или божественной одержимости.

2.3 Дар «шестого чувства»

Не смотря на такую востребованность древние относились ко всевозможным гаданиям с большим скепсисом, так как понимали всю их относительную ценность в связи с тем, что процент тех, кто был посвящ?н во все тонкости этого искусства был очень не высок. Неоплатонический теург Ямвлих Халкидский в сво?м трактате «О египетских мистериях» пишет, что этот вид, «который имеется в обиходе у большинства людей и в связи с неправильным использованием связан часто с ложью....основан на предположениях и на весьма значительном самомнении... этот метод совершенно отличен от божественного и истинного метода и в состоянии говорить напер?д только относительно маловажных и преходящих дел. Поэтому ни в коей мере не следует принимать описанное искусственное занятие за прорицание. Не следует, и предаваться ему с величайшим рвением... Не следует, и обращать внимание на человеческие мнения (занимающихся им).» (Ямвлих. О Египетских мистериях. VI. 4). Другие посвящ?нные также мало уделяли внимания гадателям, так Гераклит отводил место только для пророческого боговдохновления и Платон считал мантику как «творца дружбы между людьми и богами» (Платон. Пир. 202 е.), что естественно относится только к высшему е? разделу.

Наиболее известный способ гадания орнитомантияили гадание по пол?ту и поведению птиц, которое играло важную роль у халдеев и в Этрурии, а оттуда и в Риме. Известно, что предшественник Тулла Гостиллия, римский император и одновременно посвящ?нный теург Нума Помпилий был выбран на этот пост лишь после подтверждения авгуром согласия на то богов. Позднее в древнем Риме была утверждена так называемая «коллегия государственных авгуров римского народа», состоявшая из тр?х, а в последствии из 16 членов, толковавших волю богов, главным образом, на основании ауспиций, то есть по наблюдению за пол?том и криком птиц. Ямвлих сообщает, что «боги никогда не имеют отношения к таким оракулам... Ведь они не управляют отдельными животными ни обособленно, ни соседствуя, ни материально, ни при помощи некоего свойства. Пусть подобное соприкосновение с мантическими орудиями будет отнесено на сч?т демонов (гениев), при ч?м и тех - совершенно обособленных, по жребию получивших под свою власть разных животных» (Ямвлих. О Египетских мистериях. III. 25).

Другим хорошо известным ныне методом была рассудительная спекулятивная астрология, выводящая свои предсказания на основании движения небесных тел через Знаки Зодиака и Дома Гороскопа, где эти тела «падают, гостят, экзальтируют», приходят друг с другом во всевозможные аспекты, что в свою очередь определ?нным образом отражается на всех земных делах. Рассудительная астрология была создана на основании нескольких десятков тысячелетий наблюдений древними жрецами за планетами и Солнцем и соотношении их с происходящими на земле событиями, но вс?-таки она значительно уступает и в точности и в масштабе теургической астрологии, которая, как мы разобрали, относится уже к божественному воодушевлению. К разделу человеческого искусства относится также геомантия или «математическое гадание», жалким остатком которого является то, что сегодня известно как нумерология. Сюда же относится и рабдомантия, или «жезлогадание». Сообщают, что в 1949 г. в предгорьях Атласских гор на стенах одной из пещер был найден рисунок человека, занятого гаданием с помощью жезла. После изучения красителя рисунок был датирован шестым тыс. до н.э.Известно много описаний применения жезла в древнем Египте. Его использовали за 2200 лет до н.э. китайцы. Геродот в своей «Истории» писал, что «гадателей у скифов великое множество, и гадают они ивовыми прутьями... приносят большие пучки сих прутьев, кладут их на землю, раскладывая порознь по одному, и прорицают, сей способ гадания передан им от предков...» (Геродот. История. Кн. I. V. 67). Сходное гадание с помощью ивовых прутьев приписывалось также мидийским волхвам, германцам, аланам и балтийским славянам. Ива служила не только рабдомантии, но и для отыскания подземных кладов, рудников и источников питьевой воды.

Существовала в Древней Греции и клеромантия, гадание посредством жребия, которым пользовался, например, оракул Геракла, некогда находившийся в Буре в Ахайе. Очень близким к нему было гадание на рунах, распростран?нное в начале н.э. в Европе, а также современное гадание с помощью карт. Существовали и многие другие виды гадательных практик, метеомантия - по молниям и грому, эмпиромантия - по поведению огня, гидромантия - по воде, по шелесту листьев в священных рощах, а также хорошо известные сегодня хиромантия. В эпоху античности е? использовали в Риме и Греции. А в средние века преподавали в некоторых университетах Европы. Физиогномией, гаданием по лицу человека, по словам Равенского Н. занимался Пифагор, е? описывал Аристотель в одном не сохранившемся трактате.

Ещ? одним методом было гадание с помощью зеркал и кристаллов. До сих пор маги используют так называемые ч?рные зеркала в своих вызывательных практиках, во время которых духи отражают в них свои призрачные формы.

Весьма странным было гадание по внутренностям животных, или гиероскопия. Особенно ревностно ею занимались гаруспиции, прорицатели из Этрурии, которых в чрезвычайных случаях сенат вызывал в Рим.

Таким образом, можно сделать вывод, что вся история культуры изобилует перечислением различных способов, при помощи которых люди пытались проникнуть в тайну божественного замысла, прочитать божественную волю или получить конкретное предписание. Это обращения к оракулам, попытки увидеть предназначенное во сне, невероятные жертвоприношения, дабы умилостивить бога и в награду получить прозрение. Помимо этого как мы выяснили будущее «читали» по внутренностям жертвенных животных, по полету и поведению птиц, по горению огня в лампе, по движению дыма, по строению человеческого тела, по линиям руки, по чаше с водой, по воску, по зеркалу, по движению жука, по жребию, по числам, по планетам и звездам, по книгам Гомера и Гесиода, по неожиданно сказанному слову. Из этого видно, мантическое искусство подразумевало знание типичных знамений и умение их интерпретировать, а также предполагало внутреннее просветление, то есть ясновидение.

В итоге рассмотрев многочисленным дары древним людям от их покровителей - богов, можно сказать, греческая религия развилась непосредственно из первобытного культа природы, поэтому наиболее почитаемым божеством являлись покровители ландшафта: Деметра, Персефона. Вся земля рисовалась как живое женское существо. Оплодотворяемая плодородным дождем, падающим с неба, земля беременела и рожала людям посевы и деревья. На данном этапе культовые места были простыми сельскими святилищами вроде алтаря в роще с висящими на деревьях вотивными приношениями.

По мере развития греческой культуры примитивные элементы религии видоизменялись и замещались элементами более развитыми. Окончание архаического периода и весь классический период были отмечены развитием ремесла и торговли в главных городах Греции. Здесь на передний план выдвигаются Афина. Она уже не только мудрая воительница, но и даритель оливы, создатель прялки. Прометей, внесший упорядоченность в жизнь людского рода. Он наделил человека разумом, научил строить дома, корабли, заниматься ремеслами, носить одежду, считать, писать, читать, совершать разного рода гадания. Другими словами научил жить.

Глава III. Кара богов

3.1 Проклятия

Безусловно, греки верили в проклятия. Когда Платон пишет о проклятиях, он употребляет слово «katadeseis», что в переводе означает «оковы». Это свинцовые таблички, на которых начертаны проклятия в адрес поименованных на них лиц. Такие таблички клали в могилы. Это было своего рода письмо с просьбой к подземному богу. Таких табличек было найдено очень много, часть была опубликована. Датируется большинство таких проклятий IV в. до н.э. Основной темой являются судебные процессы. В табличках содержится обращение к богам. Это подтверждает тот факт, что люди верили не только в загробную жизнь, но и в способность умерших причинять вред.

Мифы о родовом проклятии характерны для эпохи разложения героической мифологии. В большинстве случаев они рассказывают о гибели в том или ином роде нескольких поколений подряд. Хронологическими рамками данной мифологии принято считать конец II тысячелетия до н.э. Именно в этот период героический век вместе с микенской Грецией уходил в прошлое. Родовая община исчерпала себя на тот момент, кровнородственные отношения, которые держали поколения вместе, рвались. Разорительные войны, которые велись ради захвата власти, заполучения богатства и золота, интенсивное имущественное расслоение, выделение сословной верхушки - вот те социально-экономические причины, которые расшатали прежнюю надежную основу патриархальной общины.

На смену существовавшему благочестию выдвигались новые иные ценности. Власть басилевсов теперь сосредотачивалась в одних руках и приобретала наследственный характер, возможно, поэтому наказание терпел не один человек, а весь род.

Вера в Высшую справедливость, в Высший закон, то есть нравственные требования и связанное с ними возвышение образа Зевса, нашли свое отражение, как в мифологии, так и в лирической поэзии VII - VI вв. до н.э. Видимое торжество неправды в эти времена, сознание человеческой беспомощности перед жестоким произволом судьбы ставят перед человеком мучительный вопрос о смысле человеческой жизни. Ответы на него различны.

Одни, подобно Гесиоду верят в конечное торжество справедливости: Гнев Зевса обязательно постигнет виновного или его детей (Гесиод. Труды и дни. 248-273). Тот же смысл мы находим в словах Солона: «Все же возмездье придет: неповинные после страдают - дети этих людей, или позднейший их род» (Солон. I. 31-32).

На фоне поэзии Солона, на фоне его религиозного сознания можно судить об убежденности, что в нравственном мире царит гармония, на стороне которой стоят боги. Нарушение нравственного равновесия людьми влечет за собой возмездие.

Упадок нравов и дерзость со стороны героев, греки, опираясь на мифологическое сознание, пытались объяснить проклятием, наложенным на людей.

История потомков Тантала весьма печальна, нельзя сказать, что здесь весь род расплачивается за проступок предка, так как каждый его потомок прегрешил не менее предыдущего.

Тантал был любимцем богов и имел доступ к их пирам и советам, такое высокое положение сломило его. Он загордился собой и нанес своим покровителям оскорбление.

По одной из версий, Тантал разгласил тайные решения, о которых говорилось на совете (Гигин. Мифы. 82). Но это был не единственное его отрицательное деяние. Он так же похитил со стола богов их пищу: нектар и амброзию (Аполлодор. Мифологическая библиотека. II. 1). Но самым оскорбительным стало следующее. Испытывая всеведение богов, Тантал пригласил их на пир и угостил блюдом, приготовленным из мяса зарезанного им сына Пелопса (Сенека. Фиест. 144-152).

Боги, естественно не прикоснулись к пище, кроме Деметры, которая, печалясь о потере дочери, не заметила ничего, ну, а Тантал был жестоко наказан.

Гомер рассказывает, что, находясь в Аиде, Тантал испытывает нестерпимые муки голода и жажды. Стоя по горло в воде, он не может достать воды и, видя близ себя роскошные плоды, не может овладеть ими: как только он открывает рот, чтобы зачерпнуть воды, или поднимает руки, чтобы сорвать плод, вода утекает, и ветвь с плодами отклоняется (Гомер. Одиссея. XI. 582-592).

Потомки платят за вину предка. Такова воля богов, перед которой склоняется Солон и направляет свой укор против преступного предка, из-за которого страдают следующие поколения.

«Обычно старая наглость порождает среди бед людей новую наглость, рано или поздно, когда наступит подходящее время» (Эсхил. Агамемнон. 764-766). Старая наглость - имеется ввиду преступность предка, обладателя большого счастья. Она порождает то же свойство у потомков, которые отличаются еще большей наглостью. «Справедливому дому нечего опасаться печальных последствий». Они бывают там, где все началось с нечестивого деяния.

Сын Тантала, Пелопс, который был убит отцом и воскрешен богами, тоже совершил злодеяние. Победив в беге колесниц, он не пожелал делиться богатством с возничим Миртилом. и убил его, тот, умирая, проклял род Пелопса (Еврипид. Ифигения в Тавриде. 194).

И внуки Тантала, Атрей и Фиест, виновны в кровавых преступлениях. Испытывая обоюдную ненависть братья постоянно соперничали.

Атрей, имитируя желание помириться с братом пригласил его на дружеский пир (Софокл. Аякс. 1293-1294), где угостил Фиеста блюдами, приготовленными из умерщвленных маленьких сыновей Фиеста.

Цепь преступлений в доме Атридов на этом не заканчивается. Врагами стали и двоюродные братья Агамемнон, сын Атрея, и Эгисф, сын Фиеста. Пока Агамемнон находился в походе под Троей, Эгисф соблазнил его жену - Клитемнестру. Вернувшись из похода в родной дом, Агамемнон был убит братом (Гомер. Одиссея. I. 38).

Все закончится на следующем поколении, когда сын Агамемнона, Орест, отомстит за отца, убив Эрисфа и его сына (Гомер. Одиссея. I. 29; III 195; Аполлодор. Мифологическая библиотека. VI. 9, 23, 25) и сам погибнет от укуса змеи.

Не менее печальна судьба Кадмидов. Кадм, Сын финикийского царя Агенора (Геродот. История. IV. 147; Еврипид. Финикиянки. 5; Вакхилид. Эпиникии. XIX. 46; Аполлоний Родосский. Аргонавтика. III. 1182), правнука Зевса, придя в Беотию и основав город Фивы, убил там рожденного Аресом дракона, стерегущего источник воды (Овидий. Метаморфозы. III. 31-64; Гигин. Мифы. 178). Не смотря на то, что герой совершил искупительную службу, проклятие настигло потомков Кадма.

Внук его, Актеон, погиб ужасной смертью. Он был растерзан своими же собаками (Сенека. Эдип. 751--763). Дочь Кадма Ино, обезумев, бросилась в море (Аполлодор. Мифологическая библиотека. I. 9, 1-2; III. 4, 2-3), Еще одна дочь - Агава, охваченная вакхическим буйством, растерзывает собственного сына Панфея (Аполлодор. Мифологическая библиотека. III. 4, 2; 5, 2). Потомки Панфея тоже гибнут. Таким образом, все потомство Кадма вступает во власть страшных божественных стихий, сначала разрушающих сознание человека, а затем приводящих к его гибели. Далее наказание потомства ветви Кадмова рода еще больше разрастаются.

Нечестием, судя по мифам, отличались не только отдельные царствующие династии, но даже целые народы.

Такой предстает удивительный остров - Атлантида. Оказывается, атланты происходили от морского бога Посейдона и смертной девушки Клейто (Платон. Критий. 113, d). Отец оставил в наследство пятерым парам сыновей-близнецов изобильный остров (Платон. Критий. 114). Первый из стершей пары близнецов, Атлант, стал впоследствии царем, а его братья старейшинами (Платон. Критий. 114). Атланты приложили много трудов, чтобы отстроить в центре громадной равнины великолепный город, казалось народ ожидает счастливое будущее. Торговля со всеми странами мира процветала, строго соблюдались законы, данные самим Посейдоном, армия не использовалась во зло.

Однако с течением времени атланты, как и все люди погрязли в греховности: предались бесполезной роскоши и наслаждениям, призрели доблесть, стали испытывать алчность, за что и были наказаны Зевсом.

К сожалению, о самой каре изучая диалог Платона сказать нельзя, так как он не полностью сохранился. Но все у того же Платона, но уже в диалоге «Тимей» можно найти следующее продолжение: говорится о борьбе атлантов с афинянами, о победе светолюбивых Афин, о страшном землетрясении и наводнении, которые погубили победителей и побежденных (Платон. Тимей. 23 d).

Это было не последняя попытка погубить людей. Пандора, прекрасная девушка, быта послана богами как проклятие всему человеческому роду. Передача Прометеем священного огня людям и освоение ремесел, через помощь его помощь, сделало человека причастным божественному уделу. Безусловно, это вызвало негодование со стороны Зевса, гнев его был настолько огромен, что помимо Прометея был наказан так же и человеческий род.

Судя по Эсхилу, ущербность и ничтожество первых людей настолько досаждали Зевсу, что он задумал их погубить, лелея надежду «насадить», как говорится у Эсхила в «Прометее прикованном» (Эсхил. Прометей прикованный. 232), новый человеческий род.

В данном мифе используется представление, свойственное для архаической мифологии. Люди вырастают наподобие деревьев, а может быть, они сами древовидны, и потому жизнь их смутна, инстинктивна и проходит как бы в некой дреме. Их легко уничтожить так же, как вырубить деревья. Но для божества не стоит труда еще раз насадить новый род, может быть, более совершенный и жизнеспособный.

Эсхиловский Зевс замыслил погубить людей с такой легкостью именно потому, что они ничем не отличались от вечно рождающейся и вечно умирающей природы.

Зевс повелел богу-кузнецу Гефесту смешать землю и воду и сделать из этой смеси прекрасную девушку. А четыре ветра вдохнули в не? жизнь (Гесиод. Труды и дни. 59-82; Гигин. Астрономия. II. 15, 3).

Вся греческая культура пронизана идеей, так называемой калокагатии, то есть гармонии прекрасного тела и хорошей в нравственном отношении внутренней сущности человека. Но идеальная осуществленность этой калокагатии, примером чего было классическое искусство греков и о чем мечтали поэты и философы, не могла сохраниться в реальной жизни. Гесиод, живописуя прекрасную видом и злую душой Пандору, понял дисгармонию мифологического, а значит, и реального бытия и создал великолепный по своей жизненности символ.

Окончательно эта тема будет оформлена в диалоге Платона «Пир», где образ Сократа, дисгармония внешнего безобразия и внутренней красоты духа окажется символом идеальной мудрости.

Далее миф говорит о том, что девушка эта обладала силой людей, нежным голосом и взглядом очей, подобным взгляду бессмертных богинь.

Назвали боги эту девушку Пандорой (греч. Рбндюсб -- «всем одар?нная»), так как от всех богов она получила дары. Зевс же наградил создание любопытством (Гигин. Мифы. 142).

Пандора должна была принести с собой людям несчастья. Зевс послал Гермеса отнести Пандору на землю к брату Прометея - Эпиметею. И, несмотря на то, что Прометей предупреждал брата, не принимать никаких даров от Зевса, ибо беду они несут, Эпиметей вспомнил наставления брата уже после свершившегося. В доме Эпиметея, чьей женой стала Пандора (Павсаний. Описание Эллады. I. 24, 7), стоял большой сосуд, плотно закрытый тяжелой крышкой; никто не знал, что в этом сосуде. Но любопытством наделенная Пандора тайно сняла с сосуда крышку, и разлетелись по всей земле те бедствия, которые некогда были заключены в нем. Встречается версия, что Прометей заключил все невзгоды, досаждающие человечеству: старость, родовые муки, болезнь, безумие, порок и страсть - в этот сосуд. На дне сосуда осталась одна Надежда, потому как захлопнулась крышка.

Прометея же, Зевс велел приковать обнаженным к Кавказским горам (Аполлодор. Мифологическая библиотека. I. 7, 1), где орел каждый третий день терзал ему печень (Эсхил. Прометей освобождаемый. 193), вырастающую вновь за ночь. И не было конца его мучениям.

То, что Прометей оказался прикованным к Кавказским горам, может быть легендой, с которой эллины познакомились во время своего переселения с берегов Каспийского моря, и в которой говорилось о великом Морозе, лежащем на снегах горных пиков в окружении стаи стервятников.

Любопытно, что имя Прометей («промыслитель», «предусмотрительный») могло возникнуть в греческом языке из-за неправильного прочтения санскритского слова рrаmantha, т.е. палочка для добывания огня, которую он якобы изобрел(Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. V. 67, 2). Не случайно Зевс-Прометей в Фуриях изображался с палочкой для добывания огня в руках.

Это миф является развенчанием женщины, которое возникло с падением матриархата и не обошлось без своеобразной космической символики. Здесь женщина уже не объект почитания, а причина бед. Х. Туманс называет Пандору греческим вариантом библейской Евы.

Миф о создании Пандоры - тоже символ матриархата. И это более замечательно, что Пандора первоначально вовсе не есть злая губительница человеческого рода, какой е? изображает Гесиод, а, как доказывают авторитетные ученые, символ Матери-Земли, явившейся в лице Пандоры вообще прародительницей всех людей.

Человеческие жертвы существовали в Греции в течении длительнейшего времени и получали различную мотивировку в зависимости от той или иной эпохи.

Девкалионов потоп, названный так в отличие от огигийского и других потопов, произошел потому, что Зевс разгневался на нечестивость сыновей Ликаона, который был сыном Пеласга (Гигин. Мифы. 176). Сам Ликаон был первым, кто цивилизовал Аркадию и ввел культ Зевса Ликейского, но разгневал Зевса тем, что принес ему в жертву мальчика младенца. В наказание Ликаон был превращен в волка (Павсаний. Описание Эллады.. VIII. 2, 1). Одни говорят, что у Ликаона было двадцать два сына, другие называет 50 сыновей (Аполлодор. Мифологическая библиотека. III. 8.1; Павсаний. Описание Эллады. VIII. 2.1; Овидий. Метаморфозы. I. 230).

Когда весть о новых преступлениях, совершенных сыновьями Ликаона, достигла Олимпа, сам Зевс решил навестить их, приняв вид бедного странника. Но их наглость была столь велика, что они поставили перед Зевсом суп из потрохов, в котором внутренности их брата Никтима, а по другой версии заложника были смешаны с потрохами овец и коз (Овидий. Метаморфозы. I. 227). Зевс все понял и, отшвырнув стол, на котором стояло это отвратительное кушанье. Ударом молнии он разрушил дворец Ликаона, превратил всех братьев в волков, а Никтима вернул к жизни (Аполлодор. Мифологическая библиотека. III 8, 1-2;). Место, где все произошло, стало называться Трапезунд (Овидий. Метаморфозы. I. 230; Гигин. Мифы. 176)

История о Зевсе и внутренностях мальчика является не столько мифом, сколько притчей, которая выражает то отвращение, которое испытывали жители культурно более развитых областей Греции к древним каннибалистским обрядам, исполнявшимся «именем Зевса» в Аркадии. Такие обряды уже воспринимались как «варварские и неестественные» (Плутарх. Пелопид. 21). Благочестивый современник Ликаона афинянин Кекроп приносил в жертву богам только ячменные лепешки (Павсаний. Описание Эллады. VIII. 2, 2), воздерживаясь даже от заклания животных.

Гесиод утверждает, что человек тем и отличается от животных, что Зевс ему дал понятие правды (Гесиод. Труды и дни. 277 сл.), отсюда, возможно, если Ликаон не соблюдает моральных установок, если ему чувство данное Зевсом не доступно, то он не имеет права принадлежать к человеческому роду.

Вернувшись на Олимп, Зевс, у которого еще не прошло отвращение к увиденному, обрушил на землю огромное количество воды, намереваясь утопить в ней все человечество. Считается, что таким образом Зевс пытался истребить третье, медное поколение людей, по Гесиоду.

Под водой оказался весь мир, кроме нескольких горных вершин, и все смертные существа, кроме Девкалиона и Пирры, исчезли с лица земли. Ковчег носило по волнам целых девять дней, после чего вода стала спадать, и ковчег пристал к горе Парнас или, как считают некоторые, к горе Этна. Кроме того, называют гору Афон и Орфийский хребет в Фессалии. Говорят также, что о появлении земли Девкалиону сообщил выпущенный им голубь (Овидий. Метаморфозы. I. 317; Гигин. Мифы. 153; Пиндар. Олимпийские оды. IX. 46)

Сойдя благополучно на землю, они принесли жертву Зевсу-Фиксию («дающему убежище») и отправились на молитву в святилище Фемиды на реке Кефисс, крыша которого была покрыта водорослями, а алтарь давно остыл (Овидий. Метаморфозы. I. 373374.). Они молили о возрождении человечества. Услышав их голоса из своего далека, Зевс отправил к ним Гермеса, чтобы тот заверил, что любая их просьба будет вы полнена. Фемида явилась сама и сказала: «Покройте головы ваши и бросайте кости праматери через голову!» Поскольку у Девкалиона и Пирры были разные матери и обе к тому времени уже почили, то они решили, что титанида имела в виду мать-землю, чьи кости -- это камни, лежавшие на речном берегу. Поэтому, закутав головы и распустив пояса, они стали собирать камни и бросать их через голову (Овидий. Метаморфозы. I. 390-394). Из камней, брошенных Девкалионом, появлялись мужчины, а из камней, брошенных Пиррой, -- женщины (Овидий. Метаморфозы. I. 412-413.). Так снова появилось человечество и с тех пор слова «люди» (laos) и «камень» (laas) звучат очень похоже в разных языках. В наиболее древнем варианте греческого мифа Фемида восстанавливает род человеческий, даже не спрашивая на то позволения Зевса, поэтому не исключено, что не Зевс, а именно эта богиня наслала потоп так же, как это делает богиня в вавилонском мифе.

Превращение камней в людей, вероятно, является еще одним заимствованием, принесенным элладцами с востока. Иоанн Креститель упоминает аналогичную легенду, когда обыгрывает древнееврейские слова banim и abanim, заявляя, что господь может сотворить детей Авраамовых из камней пустынных (Матф. 3:3-9;Лук. 3:8).

Однако, как оказалось, потоп пережили не только Девкалион и Пирра, но и сын Зевса Мегар, которого разбудили крики журавлей и призвали его на вершину горы Герания, которую не затопили воды потопа. Кроме того, спасся Керамб с Пелиона, которого нимфы превратили в скарабея, и он улетел на вершину Парнаса (Павсаний. Описание Эллады. I. Жители Парнаса, города, основанного сыном Посейдона Парнасом, который изобрел искусство предсказания, были разбужены волчьим воем и следом за волками направились на вершину горы. Новый город, основанный ими, они назвали в честь волков - Ликорея (Павсаний. Описание Эллады. Х. 6. 1-2.).

Миф о Девкалионовом потопе, очевидно, был принесен из Азии элладцами и имеет тот же источник, что и библейская легенда о Ное. Миф о Девкалионе свидетельствует не только о наводнении, имевшем место в третьем тысячелетии до н.э. в Месопотамии, но и об осеннем новогоднем празднике, который отмечали в Вавилонии, Сирии и Палестине. На этом празднике Парнапиштим наливал молодое сладкое вино строителям ковчега, на котором, согласно вавилонскому мифу творения, он и его семейство должны были спастись от потопа, насылаемого богиней Иштар. Ковчег - это лунный серп, плавающий в небесах, а праздник отмечался в полнолуние, ближайшее к дню осеннего равноденствия; во время исполнения церемоний призывались зимние дожди.

Миф о разозлившемся боге, который решил наказать человека за жестокость, наслав потоп, представляет собой довольно позднее греческое заимствование, имеющее финикийские или древнееврейские корни, однако упоминание различных гор в Греции, Фракии и на Сицилии, к которым якобы приставал ковчег Девкалиона, говорит о том, что мы имеем дело с наложением более поздней легенды о потопе в северной Греции на миф о всемирном потопе.

Но с точки зрения отражения признаков общинно-родовой формации и в этом и в другом случае миф уже жесточайшим образом осуждает человекоубийство и казнит его виновников. Мифология отражает не только расцвет человекоубийства, но и его прекращение, а также и практику его уже в период наступившей цивилизации. С возвышением человеческого субъекта над звериной природой исчезала и вся эта мрачная мифология; вместо не? зарождался тот новый героизм, который прибегал к убийству только в особых случаях, как например, в борьбе со стихийными чудовищами или вообще с врагами родного племени или народа.

Эпос о Троянской войне в своей основе также содержит идею божественной кары. Повествуется, что Зевс устал от Жалоб матери - Земли, которая не могла уже терпеть страданий, что приносил ей человеческий род. Отсюда, следовательно, и решение бога уничтожить злосчастное человечество. Читая Илиаду Гомера, мы узнаем, какой изощренный способ был выбран богами на этот раз: заставить людей уничтожать друг друга. Как некогда Пандору боги решили послать на землю в этот раз Елену - красоту, которая могла соблазнить весь героический мир, готовый сражаться и умереть ради не?. Здесь мы можем видеть, что вновь всплывает идея губительной силы женской красоты, выступающей в роли подлинного зла, ведь недаром Елена приходится дочерью Зевсу и богини мести - Немесиде.

Многим известен миф, который стал поводом Троянской войны, когда Парис, сын троянского царя Приама, вручил яблоко раздора Афродите, пообещавшие взамен самую прекрасную женщину на земле, то есть Елену.

Но, в силу того, что еще до замужества все кандидаты в мужья к наипрекраснейшей деве дали клятву, что не будут чинить препятствие е? избраннику, а в случае беды помогут, поэтому после похищения Елены все собираются в поход на Трою.

Многие герои нашли свою смерть в этой войне. Боги были неумолимы к героям, прославленным под Троей. Одни из них пали под е? стенами, другие среди пожарищ, третьи, впав в безумие, покончили с собой, иные гибнут от гнева Посейдона. Некоторые найдут смерть, вернувшись домой. Таким образом, эта страшная война стала концом героического века.

Ранее упоминалось, что боги выступали своего рода блюстителями закона. Поэтому, когда совершались различного рода сделки, давались клятвы, богов и призывали их быть в качестве свидетелей. Это необходимо было закрепить ритуалом жертвоприношения. Такой обряд не имеет никакой связи с поеданием пищи. Он становится основанием для угрозы развязывания насильственных действий, если обязательства будут нарушены. Так, например, жертвенное возлияние несет в себе мрачный смысл: если кто-нибудь нарушит договор, то пусть его мозг и мозг его детей разольется по земле, как вино!

Такое проклятие предвосхищает месть, предшествует принудительным мерам. Люди взывают к богам не только как к свидетелям, но и как к ответственным за вероятное сведение счетов. «Если я лживо поклялся, пусть боги нашлют мне страданья, как наказуют того, кто, греша, присягнул вероломно» (Гомер. Илиада. XIX. 264-265).

Таким образом, мы пришли к выводу, что греческой мифологии присущи в большинстве не единичные случаи проклятий, а родовые, передающиеся из поколения к поколению. Такое наказание наиболее жестокое, потому как зачастую наказывались и невиновные.

3.2 Мучительная смерть

«Правду заменит кулак» (Гесиод. Труды и дни. 174-201) - заявляет Гесиод. Из этого в целом пессимистического взгляда поэта на современный ему период архаики видно, насколько очевидным и необходимым для архаического человека становится стремление «обрести в лице богов некий нравственный авторитет, высшую инстанцию, покровительствующую справедливым деяниям людей и карающую их за преступления против общественной и индивидуальной морали». В отличие от Гомера, где цари воспевались как стражи справедливости, Гесиод называет их «дароядцами», так как те берут взятки и совершают несправедливый суд. Автор указывает на то, что в настоящем обществе возмездия и кары свыше не боятся (Гесиод. Труды и дни. 249-263). В этом проявляется упадок нравов. Вокруг царит право сильного, поэтому поэт рассказывает притчу о ястребе, поймавшем соловья: хищник в любой момент может по желанию съесть свою добычу или отпустить ее на свободу. Но заканчивается притча назиданием о том, как бессмысленно тягаться с сильнейшими (Гесиод. Труды и дни. 202-211). Гесиод выступает не против социальной системы как таковой, а против человеческих пороков.

Заглянув в мифологические сюжеты, увидим, что примеры умышленного оскорбления богов редки, но, тем не менее, они найдутся. Такова история спутников Одиссея или история женихов Пенелопы, которые упорно отказывались воздать должное богам во время трапез, и никогда не приносили им жертву, съедая все мясо, Тантала, пытавшегося испытать богов. Все они поплатились за свое невежество.

Поплатился и Марсий, пожелавший соревноваться в мастерстве с Аполлоном. Изложение этого мифа в античной литературе довольно обширно. Проще всего сюжет изложен у Аполлодора, Гигина и у Ватиканских мифографов. Краткие рассказы об этом состязании содержатся уже у Геродота и Ксенофонта. Суть мифа в том, что фригийский силен, или сатир, Марсий, сын Эагра (Гигин. Мифы. 165), поднял однажды ту флейту, которую бросила Афина Паллада (Палефат. О невероятном. 47), пробовавшая на ней играть, но испугавшаяся своих раздутых щек при игре. Над ней смеялись и боги; и сама она убедилась в своем безобразии, когда стала играть на флейте, глядясь в зеркальную поверхность воды.

Отрицательное отношение Афины к флейте, мотивированное искажением лица при игре, в наивной форме выражает принцип пластического оформления, который так глубоко присущ этой богине и который составляет прямую противоположность беспорядочной возбужденности Диониса.

Марсий стал учиться играть на флейте и быстро достиг успехов. Это побудило его вступить в состязание с Аполлоном, который был известен как выдающийся игрок на кифаре (Гигин. Мифы. 165). Когда судьи этого спора высказались за Аполлона, то последний содрал с Марсия кожу (Аполлодор. Мифологическая библиотека. I 4, 2) и повесил ее в той пещере, откуда берет свое начало река, получившая с тех пор наименование Марсия (Овидий. Метаморфозы. VI. 383-400).

По Ватиканским мифографам, Аполлон перед убийством Марсия долго его истязает, так что «нимфы, сатиры и другие деревенские «насельники», ожидая потери Марсиевой музыки, своими слезами образовали целую реку» (Первый Ватиканский мифограф. II. 23, 5).

В этом мифе фетишистски представлен человеческий и животный организм и его части. Когда Аполлон победил Марсия в музыкальном остязании и содрал с него кожу, то она, повешенная на дереве, издавала звук флейты, а у Элиана, двигалась под фригийские напевы (Элиан. П?стрые рассказы XIII. 21).

Но так как мифу свойственно изменяться, то постепенно он приобретает все новые и новые признаки, появляются новые герои и так далее. Другой рассказ Гигина прибавляет к этому историю с царем Мидасом, который был привлечен в качестве судьи в споре между Аполлоном и Марсием и который держал сторону Марсия. Аполлон превратил его уши в ослиные, о чем также известен рассказ Овидия и упомянутый рассказ из Ватиканских мифографов. Ослиные уши Мидаса - это не просто часть тела, но знак демонического действия (Овидий. Метаморфозы. XI. 146-193).

Кифара Аполлона - это символ олимпийской, героической и специально-эпической поэзии и музыки. Достаточно прочитать начало первой пифийской победной оды (эпиникия) Пиндара, чтобы представить себе размеренное, умиротворяющее и даже наводящее сон и сновидения звучание лиры. В противоположность этому флейту Диониса Пана - Марсия вся античность воспринимала как нечто чрезвычайно возбужденное, порывистое, восторженное и даже исступленное.

Флейта вместе с бубнами, трещотками и прочей оглушительной музыкой составляла постоянную принадлежность экстатических празднеств, как малоазиатской горной Матери, так и самого Диониса. Чтобы это понять, надо иметь в виду, что античная флейта меньше всего была похожа на тот деревянный инструмент, который у нас называется флейтой. Она издавала резкие, металлические звуки, наподобие наших медных инструментов, почему греческое слово aylos нужно было бы переводить не «флейта», но скорее «кларнет». Разительная противоположность резкого и порывистого звучания такой флейты спокойно журчащему и умиротворяющему звуку кифары является одним из самых интересных в античности эстетических феноменов. Но под этим скрывается такая же разительная и социальная противоположность.

Именно культ Диониса с необычайной силой проявляется в Греции в момент борьбы с отживающей олимпийской мифологией и с приходящей в упадок родовой аристократией. Старая строгая олимпийская мифология этой аристократии вырождалась и доходила до комического бурлеска. Шедшая с низов и даже из варварских стран, религия Диониса имела тот огромный социальный смысл, что она завершала развал старого аристократического Олимпа и взывала к природным и материальным стихиям, которые раньше были придавлены этим Олимпом. Поэтому новая религия и мифология в какие-нибудь 100-200 лет переделала всю прежнюю идеологию и вошла в качестве необходимого слагаемого в состав всего того, что мы называем греческой классикой. Вот почему состязание Аполлона и Марсия имеет для нас огромное историческое значение, отражая собой в мифологии борьбу двух огромных периодов греческой истории, причем борьбу еще в самом ее начале, поскольку побеждает здесь не дионисовская стихия, а аполлоновское пластическое оформление. В дальнейшем будет не так: Аполлону придется отказаться от своих побед, породниться с Дионисом, который станет его братом, и войти с ним в то ближайшее содружество.

Наконец, расправа победителя с побежденным тоже говорит о временах дикости. Все это свидетельствует о том, что греки относили этот миф к временам довольно далеким, может быть, даже еще к догероическим. Следовательно, можно предполагать, что в эти времена и уходят корни данного мифа. Это, конечно, не мешает тому, что в том виде, как этот миф дошел до нас, он уже переосмысливался по-новому, а именно с точки зрения культурно-социальных отношений периода конца общинно-родовой формации и начала цивилизации. Стоит отметить также и тот разнообразный стиль, в котором дошли до нас античные изложения мифа. Если Аполлодор и Гигин подавляют своей обычной сухостью, краткостью и позитивной фактологией, то Овидий дает этот миф со своим обычным художественным реализмом и пластикой, доходящей до натурализма. Таково описание внутренностей умерщвленного Марсия, потоков его крови, его разодранной груди (Овидий. Метаморфозы. VI. 383-400).

Не смотря на сове добродушие, Деметра также проявила гнев. Сын Триопа Эрисихтон (Овидий. Метаморфозы. VIII. 752) стал одним из немногих, с кем она обошлась сурово. Во главе двадцати сотоварищей Эрисихтон осмелился войти в рощу, посаженную пеласгами в честь Деметры в Дотии, и стал там валить священные деревья (Овидий. Метаморфозы. VIII. 743), чтобы возвести новое помещение для пиров. За это обрекла его на вечные муки голода, сколько бы он ни ел (Овидий. Метаморфозы. VIII. 784).

Вернувшись к обеду домой, он стал жадно поглощать все, что ставили перед ним родители, и не мог остановиться. Но чем больше он ел, тем голоднее становился и все больше худел. Наконец, когда дома не осталось уже ни крошки, он стал уличным попрошайкой и ел даже отбросы (Сервий. Комментарии к «Энеиде» Вергилия. III. 167; Каллимах. Гимны 30 и сл.; Антонин Либерал. Матаморфозы. II; Павсаний. Описание Эллады. X. 30.1).

Рассказ о сыне Триопа Эрисихтоне - это нравоучение: среди греков, латинян и древних ирландцев бытовал обычай, в соответствии с которым рубка деревьев в священной роще каралась смертью.

Помимо обречения на мучительную смерть, существуют вечные муки - каторжная работа, которая в Аиде достается некоторым смертным. Примером могут послужить Титий, Тантал, Сизиф.

Титий, сын Геи (Гомер. Одиссея. VII. 324), прирос к земле: его огромное тело распростерлось на девяти стадиях, однако отныне он уже не в состоянии, не смотря на физическую силу, справится с пристроившимися рядом двумя грифами, которые клюют ему печень (Гомер. Одиссея. XI. 576-581). Таким образом, Гигант искупает свою былую дерзость - ведь он пытался соблазнить Латону, любовницу Зевса (Гигин. Мифы. 55). Титий нарушил правила любовного приличия, подобно Иксиону.

По Страбону, «прибывши в Панопеи, Аполлон умертвил Тития, господствовавшего в этой области человека, известного насилиями и беззаконием» (Страбон. География. IX. 3, 6). В других источниках этот рассказ осложнен. У Гигина можно прочитать: «После того как Латона вступила в связь с Юпитером, Юнона повелела Титию, сыну Земли, обладавшему огромными размерами, употребить насилие над Латоной. Когда он попытался это сделать, Юпитер убил его молнией. Говорят, что он лежит в подземном мире на пространстве девяти югеров и ему послан змей, который выедает его печень, растущую вместе с луной» (Гигин. Мифы. 55). Здесь, следовательно, Тития убивает Зевс. Однако у Аполлорода читаем:

«Немного времени спустя он (Аполлон) убил и Тития, который был сыном Зевса и дочери Орхомепа Элары. Зевс после брачного соединения с ней, побоявшись Геры, скрыл ее под землей, а зачатого ею сына Тития он вывел на свет, сделавши его необычайно большим. Вот этот самый Титий увидел Лето, когда она шла в Пифо, и, охваченный страстью к ней, пытался ею овладеть. Но она призвала к себе на помощь детей, и они застрелили его из луков. Он подвергается наказанию и после смерти: коршуны едят его сердце в Аиде» (Аполлодор. Мифологическая библиотека. 14,1). Здесь Титий уже не сын Земли: убивает его не Зевс, а Аполлон и Артемида. Кроме того, здесь отсутствует мотив ревности и мести Геры. Но что, однако, навсегда осталось в античных представлениях о Титии, это его мучения в Аиде. О них подробно рассказывает уже Гомер (Гомер. Одиссея. XI. 576-581), Вергилий (Вергилий. Энеида. VI. 595-600). Не преминул упомянуть о бесстыдстве Тития и его мучениях также и Павсаний (Павсаний. Описание Эллады. III. 18, 15), он видел изображение этих мучении на троне Аполлона Амиклейского и на приношениях в Дельфах.

Первое, что обращает на себя внимание в этом мифе о Титии, это то, что можно было бы назвать мотивом человекобожества: человек и божество настолько здесь уравнены и поставлены на одну плоскость, что оказывается возможным для смертного человека овладение бессмертной богиней. Но в мифе о Титии дан не только один этот мотив, поэтому миф и следует рассматривать особо.

В мифе о Титии проскальзывает еще кое-что, почему его анализ оказывается несколько сложнее. Именно, в варианте Гигина Титий - сын Земли и, кроме того, огромных размеров, причем эти огромные размеры упоминаются и у Гомера, и у Вергилия. Оба эти момента указывают на хтонизм образа Тития. И если это так, то мотив овладения им Лето скорее иллюстрирует собой борьбу матриархата и патриархата. Далее, необходимо отметить также участие Геры, которая в подобных случаях является представителем моногамной семьи и борцом против патриархальной семьи, предполагающей возможность многоженства.