Патриарх Никон и его наследие в контексте русской истории, культуры и мысли: опыт демифологизации

Доказывается, что характерными особенности и чертами ортодокс-славянской и ее составляющей - славяно-русской картины мира являются:

1) иконично-софийный символизм картины мира, в которой онтос непосредственно увязан, если не равен Логосу, и именно Его «восходяще-преобразующей» активностью задаются аксио-, гносео- и праксео-матика всей системы отношений в картине мира. Онто-Логос (онто-логия как учение о Логосе, т.е. постижение бытийных явлений сущего) своей бинарной христо-антропо-центричной сущностью задает две возможные предметно-гносеологичские области - самостоятельные отрасли знания: по линии христо-центричности - богословие (дескрипция об атрибутивных качествах Бога - катафатическое и апофатическое бого-словие [семантически в ортодокс-славянской традиции термин «теология» как Тео-Логос - сущее-сущее некритичен]); по линии антропо-центричности - философию как совокупное гуманитарно-естественнонаучное знание.

2) Основополагающим в системе христианской метафизики и ее социальной детерминанты является утверждение первичности христоцентричной модели над моделями антропо- социо- центричными и проч., что не маловажно, если учесть что славянская азбука с ее глаголическим кругом (впоследствии заменен кириллицей) кодирует не только религиозно-философское, но и естественнонаучное знание и является многофункциональной семиотической деифико-иератической системой, задающей «матрицу»-модель тео-антропо-центрической Вселенной - гармонизированного Божественного миропорядка. По мере приобщения к этой бытийно-развернутой Премудрости, в которой низшее предстает целостным образом высшего, выявляется его сокровенный смысл - человеческое сознание открывает для себя такой способ постижения реальности, который объединяет в одно целое сущностную углубленность и интуитивную непосредственность восприятия - онтологию и эстетику.

3) В отличие от западноевропейской традиции в истории славяно-русской культуры практика внутреннего делания характеризуется активной вербализацией (богословская, философская, аксиологическая и социально-политическая мысль, а не только переводы, как было ранее) лишь с середины XVI-XVII вв..

С целью аутентичного понимания наследия греко-восточной, славяно-русской цивилизации вводится понятие славяно-русской ортодоксальной философии, качественной особенностью которой является гетерономность системе православного богословия. Поскольку академическая философия как системное явление требует задания в-себе-непротиворечивой оригинальной модели при достаточности оснований и, учитывая при этом, что «единственно логической теории достаточно», чтобы признавать наличие онтологии универсума и его рассматривать, исходя из системного определения философии как само-по-себе явления (концепт - получить знание о способах и логике бытия мира и о методах познания способов и логики бытия мира; структура - определенный тип философской рефлексии, которая есть собственно философско-спекулятивные способы размышления, выражающиеся в дискретных понятиях; субстрат - всеобщее), имеются достаточные основания для задания собственно системы славяно-русской ортодоксальной (православной) философии как оригинальной философской системы.

Основные составляющие этой оригинальной философии детерминируются компонентами собственно системы философии, включая логику, а она сама выступает субстанцией системы славяно-русской ортодоксальной философии как фундаментальное совокупное знание (софийно-иконичный деифико-иератический славяно-русский алфавит [язык] задает оригинальную модель-структуру картины мира, конституируя ее содержание). Таким образом, система славяно-русской ортодоксальной философии будет выражаться формулой m(s) = <P, R (m)>. Исходя из этого задаются возможные модели славяно-русской ортодоксальной философии:

1. Онтологическая система: концепт - установление сущности, смысла и логики бытия; структура - онтологическое отношение; субстрат - общий план и процессуальная форма тотальности сущего и бытийного (тварного). Вариативность концепта онтологической системы провоцирует существование разных подсистем славяно-русской ортодоксальной философии - богословской (теологической), антропологической, натуралистической и т.д.

2. Эпистемологическая система: концепт - познание законов бытия (сотворенного); структура - гносеологическое отношение; субстрат - познавательное качествование тотальности бытия. Вариативность структуры эпистемологической системы провоцирует существование различных подсистем славяно-русской ортодоксальной философии - логической, нарративной, диванаторной и т.д.

3. Аксиологическая система: концепт - вычленение-установление ценностей системы сущее-бытийное; структура - оценочное отношение; субстрат - идеал и должное тотальности бытия. Вариативность концепта аксиологической системы провоцирует существование разных подсистем славяно-русской ортодоксальной философии - этико-богословской (теологической), этико-политической, реконструктивной и т.д.

Из данной теоретической модели видно, что выделяемые системы пересекаются частью своих объемов в силу специфики философского знания, где между областями исследования нет непроницаемых границ, и могут порождать различные конструкты, в которых возможно аутентичное рассмотрение наследия, созданного в славяно-русской картине мира и Православной цивилизации. В связи с этим также очевидно, что системно-философские конструкты «картезианской» картины мира, бытующие и в настоящее время с их дескриптами как-то «религиозно-философская», «философско-богословская» мысль, «религиозная философия» и т.д., как подвид идеалистических философских систем, признаны адекватными (критичными), по сути, быть не могут.

Комплексный анализ документальных (архивные и опубликованные) материалы; литературных памятников - жития и сочинения непосредственно Патриарха; историко-статистические описания (описи монастырей с их ризницами, библиотеками и архивами) и т.д. в контексте их социокультурного бытования, дает основание утверждать, что в середине XVII в. произошел один из мощнейших цивилизационный конфликтов католико-протестантской Европы и православной Москово-Ромейской Руси (, что имеет и косвенные подтверждения), следствием которого стал внутренний институциональный конфликт государства и Церкви, Царя и Патриарха, приведший к разрушению «симфонии» властей, социокультурному, гражданско-политическому и церковному расколу. Этот сложнейший многоуровневый процесс все еще не нашел своего осмысления и маркируется «Судным делом» Патриарха Никона и его «церковной реформой», приведшей к расколу.

Сопоставление образующих «большое» «Судное дело» источников, т.е. ф. 27. Д. 140. Ч. 1, 5, 6, 7, 9, 10 (всего - 284 ед.); ф. 27. Д. 140а. Ч. 1, 2, 3, 4 (всего - 126 ед.); ф. 27. Д. 140б. Зап. 1 (всего - 10 ед.); дела-единицы из ф. 27 (всего - 13 ед.); ф. 142. Оп. 1 (всего - 10 ед.); ф. 135. Отд. III. Разд. I (всего - 2 ед.); ф. 188. Оп. 1. Ч. 2 (всего - 6 ед.); ф. 1895. Оп. 8, 9 (всего - 10 ед.); ф. 1441. Оп. 1, 5, 6 (всего - 7 ед.), хранящимися в РГАДА, и опубликованных материалов, представляет следующий результат (Приложение 5. Раздел I. - I.6: РГАДА) - из общего числа в 468 ед. опубликовано:

Собрание Государственных грамот и договоров - опубликованные 18 документов соответствуют 3 единицам.

Собрание узаконений Российского государства - наиболее ценными являются 20 грамот, относящихся к досудебному периоду Патриарха Никона; к «Судному делу» относится 10 документов.

Акты юридические представляют 11 документов и 16 упоминаний о Патриархе на протяжении 4 и 5 тт..

Дополнения к актам историческим также представляют 6 наиболее ценных документов, относящихся к досудебному периоду, и 8 документов, относящихся к «Судному делу», также имя Патриарха упоминается в 31 документе в 3 - 8 тт..

Ламанский В.И. из материалов обширного делопроизводства Тайного приказа опубликовал в «Записках…» часть документов о Патриархе - всего 37 документа, соответствующих 11 единицам фондов РГАДА; из них Гиббенет дублирует 1 документ, Штендман - 1 документ.

Штендман Г.В. опубликовал 18 документов из разных единиц. Остальные 33 документа, не согласующиеся с описью материалов РГАДА, извлечены им из той части «Дела», которая хранилась в Московской Синодальной библиотеке; из них Гиббенет дублирует 4 документа, Ламанский - 3 документа.

Гиббенет Н.А. опубликовал 127 документов, извлеченных из разных единиц; из них у Ламанского дублируется 1 документ, у Штендмана - 6 документов. При этом, в отличие от Ламанского и Штендмана, Гиббенет не только занимался архивной работой, разбирая и устанавливая последовательность документов в их хронологической последовательности, но и, что является, пожалуй, самым важным, реконструировал и воссоздал «живую» историю «схоластики судного действа» над Патриархом Никоном, после чего рассуждения таких именитых историков-государственников, какими являются С.М. Соловьев, Н.Ф. Каптерев, А.В. Карташев и их последователи, приобретают черты исторической фальсификации.

На замечания, сделанные Гиббенетом Соловьеву о некорректности его суждений и выводов, последний ответил: «Чтобы исправлять, надо ворочаться двести верст назад, - не стоит».

В целом же, с конца XVII по начало XX в. собственно с материалами «Судного дела» Патриарха Никона были знакомы лишь: Паисий Лигарид, Симеон Полоцкий, Н.М. Зотов, П.М. Строев, Н. Новиков, М.А. Оболенский, В.И. Ламанский, П.П. Пекарский, Н.А. Гиббенет, Г.В. Штендман, А.Н. Муравьев, митрополит Макарий (Булгаков), С.А. Белокуров, С.В. Михайловский (Спасовоздвиженский); исследование и тематическую публикацию источников вели Н. Новиков, В.И. Ламанский, Г.В. Штендман и Н.А. Гиббенет. При этом, наследие Патриарха Никона отечественной традиции было практически, если не сказать абсолютно, неизвестно.

В источнике, каким является «Житие», а также примыкающим к нему источникам как геральдическая эмблема Патриарха - его герб, письма к Вселенским Патриархам накануне суда и разрешительные грамоты от них, литературные произведения и мемуарная литература, представленная в материалах записках дьякона Павла Алеппского, голландца Николааса Витсена, барона А. Мейерберга, английского капеллана Коллинса, архидиакона Кокса, дипломатов Ф.Х. Вебера и Х. Валера, а также А. Кияйкина (рассматриваются во второй главе III раздела) Патриарх Московский и всея Руси Кир Никон, в сравнении с позиционированием его образа в «официально»-публицистической истории, не говоря о пропагандистско-полемической старообрядческой, предстает как человек, которому было суждено нести бремя ответственности за полноту Православия и окормлять общество и государство как «Божью ниву» - «... столп благочестия неколеблемый знаем бысть, и Божественных и священных канон оберегатель искуснейший, отеческих догмат повелений же и преданий неизреченный ревнитель, но заступник достойнейший… яже благосоветнее приняв многими и тмочисленными печальми и нуждами себе усмири и... яко злато в горниле искушен бысть…» (из грамоты Константинопольского Патриарха Иакова).

Никон - человек благочестивой жизни, ищущий, прежде всего, угождения Богу, все свои силы отдающий Ему в служении и надеющийся видеть такое же служение в других - быть не только по имени христианином, но и на деле. С таким мироотношением он проходит все периоды своей жизни: от первоначальных занятий по чтению св. отцов и опыта монастырского послушничества до смиренного несения креста в Патриаршем служении и последующем монастырском заточении; в таком умонастроении он подходит к соучастию человеческому горю и страданиям, к пониманию православной царской власти и требованиям к ней в долженствовании христианскому идеалу, положению Церкви в государстве и мере их ответственности в мире и за Вселенную в совокупности и по отдельности. И если вершиной жизни человека является момент перехода от дольней кратковременности к горней вечности, то, рассматривая образ Никона, можно сделать лаконичный вывод: величие человека - в его делах, когда он в сердечном сокрушении, с верой и упованием восходит к Горнему, благообразно и правильно рассуждая о даруемых ему свыше явлениях и природы, и социальной жизни, и религиозно-мистических видениях, когда все помыслы и дела свои он мерит заповедью Божьей и образом служения Христа, являемым в Евангельском слове, и поэтому в торжественном предощущении Горнего говорит: «… Да что суть гордость наша, еже писаное совершаем делом. Отступися от зла, сотвори благо, се ли … гордость?».

Совокупность фактов жизни Патриарха в их образцовых моделях - период монашеского делания в Анзерском скиту Соловецкого монастыря углубил у Никона осознание и переживание мистического; период игуменства в Кожеезерском монастыре совершенствовал его умение духовного руководства братией в делах устроения жизни обители и духовного спасения; период наместничества в Ново-Спасском монастыре в Москве развил умение принимать на себя грехи обиженных и заблудших и ходатайствовать об их разрешении и прощении, быть приятным собеседником, духовным наставником и мудрым советчиком; период архипастырства дал образец бескомпромиссного устроителя и политика как в делах церковных, так и, по необходимости, делах государственных, попечителя о Церкви и ее пастве, которые, в духе исповедуя Истину, живут в государстве и исполняют мирские обязанности во всей их несовершенной тяжести; период ссылки и заточения дал образец противления беззаконию в кротости, в немощи которой «сила осуществляется», смиренномудрого иовического преодоления скорбей, моления о прощении грехов мира и обидчиков, поскольку те «не ведают, что творят», и силы духа в подражании Христу - активного действия по обустроению мира дольнего во образ Горнего на пути восхождения к вожделенной и чаемым Святой Руси, Небесному Иерусалиму, Горнему Сиону - образам, которые стали определяющими миропредставление и деятельность сперва Никиты, а затем и Никона, сперва священника, а затем и архимандрита, и митрополита, и Патриарха, превращая его собственный образ в социокультурный, социально-политический архетип славяно-русской картины мира.

Жизнеописание Никона, как строго документированное автобиографическое повествование (ср.: Приложение 9. Раздел III - Краткий летописец: Век XVII) может быть отнесено не к панегирическому жанру литературы, а летописной повести, которая формирует, в первую очередь, основу для понимания нравственного облика своего героя и через это - главных стимулов его деятельности, которые находят развитие и выражение в монументальном наследии Патриарха - его монастырях, создание которых было сопряжено с необходимостью аккумуляции и интеграции, прежде всего, духовно-интеллектуальных ресурсов и одновременно снятия-воплощения напряженного потенциальной мощью будущего, в данный период, цивилизационного духа (бифуркационная социокультурная точка, из которой началось Новое время истории России); в его собирательстве и ученых, и библиотек, и технических достижений как значимого ресурса-богатства Вселенского Православия в судьбах «пременения» Ромейского царства, стяжающего Град Небесный; в проведении книжной и церковно-обрядовой справы, синопсизировавшей традиции Вселенского Православия для обеспечения истинной кафоличности не только Церкви, но через ее паству и православные народо-государства; в окормлении-воспитании-назидании паствы как собственной братии, наследующей и созидающей настоящее, которое устремлено в Горняя.

Во втором разделе «Славяно-русская система философской мысли и наследие Патриарха Никона» представлен анализ эпохи Патриарха Никона в социокультурном и политическом контексте (глава 1), а также Патриарх Никон рассматривается как церковный и государственный деятель (глава 2).

В параграфах 1-3 первой главы рассмотрены социокультурные основания славяно-русской цивилизации дониконовского периода, богословские и социально-политические основания русской государственности, а также аспекты взаимодействия государства и Православной Церкви, и, в частности, отмечается, что после смены языческого типа мировоззрения христианским с внедрением богословских и философских представлений на рубеже X-XI вв., в XII-XIII вв. раннесредневековая ортодокс-славянская богословско-философская система выступает как сложившееся явление. В XIV-XV вв., после падения Киевской Руси в результате монгольского нашествия, начинается постепенный подъем, апогей которого приходится на XVI в., а в XVII в. происходит постепенное сближение древнерусского типа мышления с новоевропейским.

В Руси на наследии греко-византийской цивилизации сложилась характерная и своеобразная философская традиция, притом с большим жанровым и именным разнообразием. Суждения Григория Паламы, советовавшего обращаться с греческой философией так, как фармацевты обращаются со змеями - извлекать из них яд и готовить из него противоядие; Иустина Философа, отстаивавшего христианскую веру и при этом принимавшего философов греческой школы, указывая на пределы их философствования; Иоанна Дамаскина - «Фомы Аквината Востока» - в «Источнике знания» говорившего, что «философия есть познание сущего как такового… познание божественных и человеческих вещей… помышление о смерти произвольной и естественной… уподобление Богу в возможной для человека степени… искусство искусств и наука наук… любовь к мудрости», и, следуя перипатетической традиции, давшего восходящую к Аристотелю классификацию философии как совокупности всех знаний и ее деление на теоретическую, включающую богословие, фисиологию, математику, и практическую, состоящую из этики, экономики, политики, часто встречаются в памятниках древнерусской письменности до XVI - XVII вв., но, вместе с тем, и намечаются пути ее дальнейшего становления и развития, о чем свидетельствует историософия летописцев, провиденциализм митрополита Иллариона, экзегеза Климента Смолятича, притчи Кирилла Туровского, аскетическая аксиология Феодосия Печерского и мирская - Владимира Мономаха, философская антропология митрополита Никифора, афористика Даниила Заточника и т.д. Все эти тенденции, развиваясь в русле энергийно-ономатических философских и богословских подходов осмысления и сущего, и бытия и, преодолевая влияние схоластики, рационалистических западноевропейских традиций, подготовили базу для мощного всплеска богословско-нравоучительной, религиозно-философской, социально-политической ортодокс-славянской литературы XVII в. и последующей социально-философской и религиозно философской мысли XIX - начала XX вв., самобытного, ни с чем не сравнимого, явления мировой философии как славяно-русская религиозно-философская мысль.

Философско-богословские достижения ортодокс-славянской традиции к началу Нового времени - концу XVII - началу XVIII в. - в полном объеме нашли свое отражение в творчестве Патриарха Никона: «… воистину любовь не весть достояния лиц разсуждати, еже о богатстве и нищете, еже о благородии и злородии, еже о высокоумии и скудости, еже о разстоянии мест качества и количества; ибо любовь воистину подобна есть солнечному просвещению во вся концы земли достизающу; воистину не погреша изреку: любви начало и бытие и конец - Христово пришествие. Зде имать в сем словеси много о любви повествовано, якоже приклад разума разсудити, возвати на мнозии образы за скудость моего времяни и за нискончаемую радость сие написа…».

Также отмечается, что к началу - середине XVII в. Русь являла пример воцерковленной христианской державы с признаками религиозной гомогенности; практически были сформированы черты православной империи, а Великий Князь, Царь и Государь, объединяя все начала властвования и властьпридержания, олицетворял собой единую нераздельную Россию, охраняя ее национально-исторические традиции и был подчинен в осуществлении своей суверенной власти нормам авто-иеро-кратической этики.

В середине XVII в. во время «симфонического» взаимодействия Царства и Патриаршества в деле созидания православной державы произошло сочленение социально-экономических задач развития северных территорий и мессианских целей (так становится более понятным строительство Никоном Крестного Кий-островского монастыря в Белом море недалеко от Архангельска), образовав стратегическое военно-политическое направление внешнеполитической активности государства и общества на юге (славянские народы Балкан, Константинополь), - были сформированы ценностно-определяю-щая ось и смыслополагающий вектор национально-государственного развития Москово-Ромейского царства в образе третьего Рима - Святой Руси; сложившаяся в Русском Царстве «симфония» властей определяла содержание и характер всех сфер жизни на протяжении большей части XVII в., а впоследствии стала социокультурным архетипом.

Исторически проводившиеся церковно-обрядовые и книжные справы обусловливались не только внутренними потребностями Церкви, но также и государственной политикой, что наиболее отчетливо проявилось со времени Патриарха Филарета. В середине XVII в. русское правительство в не менее сложной внутри- и внешнеполитической обстановке предприняло серьезные меры по части церковной централизации, суть которых была в унификации (синопсизации) московской богословской традиции и церковно-обрядовой практики, что диктовалось с одной стороны кафолизацией Русской Церкви, а с другой стремлением православного государства к сохранению-освобождению территорий Православной Эйкумены, т.е. «симфонической» онто-ответственностью за наследие Ромеского царства и Православной Эйкумены.

Вместе с тем, под влиянием комплекса внешнеполитических факторов, Русь оказалась вынужденной реформировать свою административно-правовую базу, подгоняя ее под принципы Вестфальской системы; касалось это, прежде всего, государственно-конфессиональных отношений - нашло свое отражение в составленном и под влиянием Литовского статута и по его образцу (в историографии на этот факт должного внимания не обращено) Соборном Уложении 1649 г., в соответствии с которым «в 1649-1652 гг. было конфисковано не менее 3620 дворов, т.е. около 80% всех городских владений крупных духовных вотчинников. Кроме того, у приходских церквей было взято в посады не менее 405 дворов. Около 60% всех частновладельческих дворов, приписанных в это время к посадам, пришлось именно на долю церковных владений. Это было почти полной ликвидацией городских владений Церкви», были значительно ограничены исконно-исторические права и обязанности Церкви в области управления и суда (сохранил свои привилегии только Патриарх) и был учрежден Монастырский приказ, во главе которого находились царские окольничие и дьяки (и если в первое время вместе с окольничим князем И.А. Хилковым в состав судейской коллегии Приказа входили представители духовенства, то с 1655 г. их уже не было. Это было прямое вмешательство светской власти в хозяйственные и судебные дела Церкви - политико-экономический механизм давления).

Усиливавшееся подчинение Церкви интересам государства во времена Патриарха Никона - это та сторона новой стратегической составляющей политики русского правительства, которая характеризовала процесс трансформации национально-политических интересов и перевода их из плоскости национально-вселенско-экклесиологических в западно-европейскую.

Русская Церковь не без борьбы приняла эти нововведения, и самым ярким ее борцом стал Патриарх Никон, анализу церковно-гражданского служения, идеям и воззрениям которого в системе славяно-русского наследия посвящены § 1-3 второй главы).

Патриарх, видевший в Уложении узаконенную апостасию (отступление) царства и народа от Истины Христовой, называл его «беззаконной книгой, написанной по совету антихриста (л. 732)», поскольку «ис правил святых апостол и святых отец и благочестивых Царей градских законов ничево не выписано…, а где и написано, будто ис правил святых апостол и святых отец, и то солгано… Во всей книге ни единаго апостолскаго правила, ни святых отец седми Вселенских соборов и прочих нет, ни благочестивых Греческих царей градских законов, ни православных Великих Государей Царей и Великих Князей Руских, но все ново некое списание чуждое православию и святых апостолов и святых отец церковных законов и православных царей Греческих градских законов (л. 515)» и в противовес Уложению - его опровержение переиздал Кормчую, отдельные нормы которой применялись вместо норм Уложения по дополнительному указу Царя.

Правительство игнорировало традиционно-русский святоотеческий подход - экклесио-этатистское мнение Патриарха, отстаивавшего позиции Православной Эйкумены в аспектах национально-государственного суверенитета, и инициировало выгодный для многих - и внешних и внутренних - «судный процесс», подготовило суд, низложение и многолетнее заточение Святейшего - устранение одной из самых значимых с мощнейшим ресурсом политических фигур (данная проблема в историографии не разработана). Так, итогом цезаре-папистско-полистских интенций Царя и боярско-чиновничей бюрократии в отношении Церкви стали: беспрецедентное в мировой истории судное разбирательство светской власти с церковной, государства с Церковью, Царя с Патриархом; великий пример институциональной ответственности Предстоятеля Церкви за ее судьбу и, вместе с тем, судьбу народа и православной державы; социокультурный конфликт, институционально оформленный государством и преобразованный в церковный, впоследствии получивший именование раскола (старообрядчества).

Никон был Патриархом лишь шесть лет, регентствуя государству при этом в течение двух с половиной лет. Он не мог сделать все, что замышлял, но именно он указал на исторические задачи России по присоединению Малороссии и Белоруссии, по выходу к Балтийскому морю, по защите Православия в Ингрии и Карелии; в церковной жизни, напоминая о единстве Вселенской Церкви, вывел Русскую Церковь (Московскую Русь) из состояния изоляционизма и, проведя книжную и церковно-обрядовую справы, приблизил ее к Церквам-сестрам, подготовил каноническое объединение Великороссии и Малороссии, оживил жизнь Русской Церкви, сделав доступными для народа творения ее Отцов и, объяснив ее богослужения и церковную символику, обеспечил преемственное сохранение наследие Православной Эйкумены в судьбах пременения царств. Патриарх трудился над повышением уровня нравственного состояния духовенства, старался преобразить государственную жизнь, одухотворяя ее высшими, нравственными целями, стремясь к осуществлению институциональной симфонии государства и Церкви не только в теоретической модели, но и желая, чтобы Русь была святой в смысле вечного стремления к недостижимому идеалу - стяжанию образа Горнего мира, что само по себе уже приобщало человечество к высшим ценностям и ставило перед каждым человеком идеал истины, добра, красоты и любви как вечную путеводную звезду.

Комплексный философско-религиоведческий, историко-богословский, философско-культурологический анализ идей и воззрений Патриарха Никона дает основания утверждать, что он был ярким выразителем традиционно-русской ортодокс-славянской картины мира, основанной на святоотеческих представлениях о бытии и сущем, принципах христоцентризма, эклесиологизма и сотериологизма, философии, которая органично сочеталось (гетерономна) православному богословию с его рационализированной системой аксиологических и социально-политических установок, а его обширное наследие является вершиной средневековой славяно-русской мысли, с которого начинается Новое время истории и культуры России.

Религиозно-философские взгляды и убеждения Никона определяются догматичностью его мышления, они согласованы с традиционным святоотеческим учением, притом в каппадокийской традиции, являясь неотделимой его частью и представляют собой глубоко разработанную систему. Объединяя в одно целое его социально-политические, церковно-государственные воззрения на необходимость воцерковления государства, можно сказать, что он выступал за иероавтократическую («симфоническое» единство) модель государственного устройства на принципах христо-экклесиологической (теократической) модели бытия, согласно которым государство ставит себе идеалом превращение в Церковь, руководствуясь в своем жизнесозидании духом Евангельского учения (такая система убеждений не допускает возможности как папоцезаристских, так и цезарепапистских, цезареполистских установок).

Понимая Церковь как основу и высший принцип жизни общества, Никон в ее канонике и догматике видел верховные нормы, обязательные как для человека, так и для государства, потому и предостерегал государство от самоосвобождения от церковных начал, поскольку, освобождаясь от церковных начал, государство возвращается к естественным, которые противны церковным как языческие - христианским, и как следствие, не принимал гуманизированной культуры католического типа и секулярно-прагматической культуры протестантского типа, в которой Церковь, хотя и занимает в жизни общества какое-то место, но не затрагивает ее онтологических основ. Так, в образе Патриарха заключено то общее для «старообрядческой» и «никонианской» Церкви, которое суть русской ортодокс-славянской культуры - ее экклесиологичность - стремление к воцерковлению всех без исключения сторон жизни и человека, и общества, и государства, и которое сможет при определенных условиях - нивелировании многовекового идеолого-политического противостояния между «господствующей» Церковью и Старообрядческой - привести к духовной консолидации общества и преодолению социо-культурно-политического, ставшего церковным, гражданского раскола, анализ которого, как социально-политического института и инструмента влияния, представлен в § 1 и 2 первой главы «Старообрядчество и никонианство: аспекты государственной политики, идеологии и мысли» в III разделе «Образ Патриарха Никона: социокультурный миф и его демифологизация».

Представив во второй главе I раздела социально-политический анализ с элементами историко-философского, философсо-религиоведческого и формально-статистического обзора основных источников, относящихся к Патриарху Никону и свидетельствующих о нем как о выдающейся исторических личностей, во второй главе III раздела дан аналогичный анализ авторских исторических и художественных реконструкций образа Патриарха и сопутствующих комментариев, в ходе которого образ прошел процедуру демифологизации - задана его ифика, что представляется как опыт аналитической философско-культурологической, социально-психологической реконструкции исторической личности в третьей главе - «Патриарх Никон: ифика личности и ее образа».

Как можно видеть при обзоре истории и историографии, а также источников, возникавшее в различных слоях общества осознание значимости и важности наследия Патриарха Никона для жизни Российского государства и Церкви, тем не менее, не приводило к специальному исследованию ни его творческого наследия, ни осмыслению его роли в жизни государства и Церкви, оставаясь «terra incognita», по поводу которой лишь высказывались досужие домыслы, творя «выгодный» (= идеологизированный) социокультурный миф, постоянно актуализируемый старообрядческой традицией в аспектах «церковной реформы», «текратического возвышением над царством», «гонений на староверов-старообрядцев» (Приложение 2).

Обзорного характера спорадические исследования источников, относящихся к эпохе Патриарха Никона, в своем социально-историческом бытовании наряду с фундаментальными авторскими исследованиями сформировали две историографические линии: в подходах - реалистическую апологетическую и идеологически ангажированную критическую, в парадигмах - религиозно-философскую (святоотеческую) и позитивистского редукционизма (культур-психологизм), что соответствует мировоззренческим установкам - православно-патриотической и антицерковной цезареполистской. Противостояние этих мировоззренческих позиций в вопросах осмысления социально-исторических и социокультурных итогов жизни и деятельности Патриарха Никона, а также основных достижений и результатов XVII в. по настоящее время не преодолено.

В соответствии с принципом достаточности основания при пересечении признаков «подход - парадигма» выделено две модельные группы - 1) историко-идеологического редукционизма и 2) историко-апологетического реализма, в которые распределены анализируемые авторские исторические и художественные реконструкции и комментарии с учетом следующих признаков: использование автором источников; методологическая база, применяемая автором в исторических и социально-культурологических реконструкциях; тип мировоззренческих установок автора.

Так, к 1 группе - направление историко-идеологического редукционизма - отнесены и дан анализ работ общеисторического характера, которые выполнялись в двух традициях - светской и церковной (Приложение 6. Раздел I).

Светская традиция представлена работами В.Н. Татищева, В. Берха, Н.И. Костомарова, С.М. Соловьева, С.Ф. Платонова и примыкающие к ним работы, выполненные в парадигме историко-культурологического редукционизма Ф.Ю. Самарина, Н.Ф. Каптерева.

Церковная традиция - работами митрополита Платона (Левшина), епископа Черниговского Филарета (Гумилевского), митрополита Макария (Булгакова).

Ко 2 группе - направление историко-апологетического реализма - отнесены и дан анализ работ апологетического характера, которые также выполнялись в двух традициях (см. Приложение 6. Раздел II).

Светская традиция представлена работами А.П. Щапова, Н.И. Субботина, П.Ф. Николаевского, который первым подверг сомнению правильность свидетельских показаний по «Делу Никона», а также В.О. Ключевского, М.В. Зызыкина, С.М. Дорошенко, С.В. Лобачева, А.С. Панарина, К.М. Долгова.

Церковная или околоцерковная (клерикальная) традиция представлена работами архимандрита Аполлоса (Алексеевского), С.В. Михайловского, Спасовоздвиженского, Г. Георгиевского; к этой же группе отнесем труды митрополита Антония (Храповицкого) и архиепископа Серафима (Соболева).

Также представлен анализ иностранных исследований, посвященных Патриарху Никону, В. Пальмера, А. Стэнли, Тондини, Д. Биллингтона, К. Кейна.

Проведя во второй половине XIX в. беспрецедентный по масштабам анализ источников и авторской исследовательской литературы, В. Пальмер углубляет проблему Никона, подтверждая не только каноничность его действий, но и значение его борьбы для Церкви и для России в том смысле, что она не только не кончилась, но видна еще только вначале, поскольку следствием совершенного по отношению к Никону греха и враждой против Церкви государство приготовило себе скорую гибель, поскольку с падением Никона был заложен фундамент цезарепапизма - сакрализированного цезареполизма (эти выводы подтвердит спустя столетие и Дж. Биллингтон), а в адрес Русской Церкви говорит о ее неблагодарности в отношении к великому человеку и архипастырю и надеется, что «она воздаст памяти великого Патриарха то же воздаяние, которое было сделано святителю Златоусту и святителю митрополиту Филиппу преемниками государей, согрешивших против Бога и Церкви, преследовавшей ее великих заступников, и чтобы имя Никона будет присоединено на Литургии к именам святых митрополитов Петра, Алексея, Ионы и Филиппа».

Труд В. Пальмера имел большой научный и общественный резонанс в Старом свете (Великобритания, Германия, Франция, Италия) - европейское сообщество откликнулось на него рядом серьезных исследований в области государственно-конфессиональных, социально-церковных, вопросов каноники, гражданского и имущественного права. В этой связи обращает на себя внимание не исследованный в отечественной историографии факт идеологической и религиозно-политической активности Британской Империи в отношении России (в частности, допуск В. Пальмера к работе с одними из наиболее секретных документов российского исторического прошлого - «Делом» Патриарха Никона, опубликованному на английском языке), как нам представляется, плотно увязанный с событиями конца XIX - начала XX в., а также Первой мировой войны и непосредственно революцией 1917 г. Даже столь масштабные исследования Дж. Биллингтона «Икона и топор», Г. Киссенджера «Дипломатия», проливающие свет на «темные моменты» межгосударственных отношений, обходят стороной данную проблему.

Д.Х. Биллингтон, обосновывая современные внешнеполитические стратегии США (англосаксонского мира) в отношении к России и ортодокс-славянской (православной) цивилизации, развивающиеся на основе прогностических политологических моделей С. Хангтингтона, З. Бзежинского, Г. Киссенджера и др. и активно пропагандируемые «демократической оппозицией», включая ряд советских диссидентов и А.И. Солженицына, на которого возлагались большие, но не оправдавшиеся надежды, поскольку по известным причинам к его «пророческому голосу русских традиций, почти не прислушивались» (с. 15), тщательно рассмотрел XVII в. и эпоху Патриарха Никона с целью сформировать доказательную базу формирование-закрепление социальных архетипов «ксенофобии,.. антисемитизма… москвитянской идеологии», т.к. «раскол … запечатлел в народном воображении антисемитизм, заложенный в москвитянской идеологии»: «от фундаменталистов (т.е. старообрядцев. - В.Ш.) современная Россия унаследовала не столько исступленное благочестие, сколько фанатичную ксенофобию, а от теократов (т.е. никониан. - В.Ш.) не столько христианское правление, сколько церковную дисциплину» (с. 201). Следовательно, прикрываясь гуманистическими идеями, это «дурное» наследие призывает «цивилизованный» мир использовать всевозможные и необходимые средства для борьбы с оплотом зла - Православием - Православной Церковью и государствами Православной Эйкумены.

Отмечается также, что в целях микширования внешне- и внутри-политической антиправославной активности, в настоящее время в отношении тезиса «теократия Патриарха Никона» официальная позиция РПЦ характеризуется сдержанностью - бытующий социально-политического миф не оспаривается, т.е. не провоцируются негативно-полемические реакции со стороны заинтересованных в политизации и вовлечении в острую идеологически окрашенную социально-политическую дискуссию Церкви. Тем не менее, в литературе академического свойства, например, «Патриаршество в России», глава «Никон, Патриарх Московский и всея Руси», несмотря на жесткость социально-политических установок в отношении к этой личности, документально-исторична и выдержана в агиографическом жанре.

Вторая глава завершается анализом образа Патриарха Никона, активно представленным почти во всех видах искусства:

- художественно-изобразительном (геральдика, прориси, колокола, гравюры, иконы [Н. Михайлова; М. Тодорова; В. Шмидт и Н. Струнина, К. Струнин, Ф. Сынтин; и др.], настенные росписи, парсуны, портреты [А. Кившенко, А. Кияйкин, А. Литовченко, С. Милорадович, П. Михайлов, Н. Нерев, И. Сидельников, Б. Черушев, В. Шварц и др.], аппликации, лубочные картины, рисунки и миниатюры [С. Никифоров, Ф. Сынтин, М. Тодорова и др.] и скульптура [П. Добаев; Ю. Злотя; М. Микешин; Ж. Орловская и О. Уваров; В. Петров и Н. Полторацкая; С. Полегаев; П. Толмачев; И. Черапкин; В. Шмидт, К. Струнин и А. Алубаев], что также дает редкую возможность проследить историю отечественного изобразительного искусства на примере одной исторической личности);

- художественно-поэтическом творчестве (Новоиерусалимская школа песенной поэзии - архимандрит Герман, архимандрит Никанор, а также священник М. Бутинцев, К.К. Случевский, Ю.В. Линник);

- художественной литературе (романистика и драматургия - А.П. Чапыгин, М.Я. Филиппов, В.В. Личутин, В.Ф. Боцяновский, В.В. Долгов и А.М. Доронин).

Художественные интерпретации образа Патриарха Никона на протяжении конца XVIII-XIX вв. имели по большей части стабильное политико-идеологическое неприятие, что соответствовало весьма актуальным проблемам «просвещенческим», социал-гуманистическим (антицерковным) принципам государственной политики Российской Империи. Идеологически схожий негативно окрашенный образ удерживала и активно транслировала в общественную жизнь традиция раскольников (староверов-стоглавцев) и им сочувствовавших, создававших, прежде всего, художественно-пропагандистский образ Патриарха как «развенчанного» исторического антигероя, что являлось одним из важных составляющих внешнеполитического имиджа светского государства. Во второй половине XIX в. художники-передвижники в образе Патриарха Никона видели и защитника Церкви в борьбе против автократии, и «провозвестника» раскола, придавая его образу современное им социально-политическое звучание.

В искусстве рубежа XX-XXI в. в отличие от обществоведческих наук оказался не связанным с осмыслением духовного и культурно-исторического наследия, а вызван, прежде всего, подготовкой к юбилейным памятным датам в истории государства.

Таким образом, проведя на основе авторских исторических и художественных реконструкций образа Патриарха демифологизацию, в главе 3 с учетом отраслевых достижений исторической и социальной психологии, психологии личности и применения проективных методов, моделей реконструкции психо-типологических черт, разработанных Л.В. Спицыной, А.Д. Барской и уточненных В.В. Шмидтом, были выделены и реконструированы качественные (личностные) особенности Никона - представлена ифика его личности и образа. Вместе с тем отмечено:

1) Исходя из проведенной историко-психологической реконструкции, очевидным является факт психо-культурологической вульгаризации образа Патриарха Никона, его демонизации и мистификации в историографии в рамках направления историко-идеологического редукционизма, а авторские реконструкции, отнесенные к нему, быть признаны удовлетворительными в силу их несоответствия общим типологическим чертам личности Никона не могут в отличие от авторов, отнесенных к направлению историко-апологетического реализма.

2) Любой реконструированный портрет, как бы полно он не представлял описание личности (будь-то Патриарха Никона, либого иного человека с религиозным мировоззрением, тем более монашествующего), он неизбежно будет неадекватен - будет мифичен, т.к. выработанная и признанная отраслевая психодиагностическая, да и вообще психологическая методологема в прагматистско-гуманистической (материалистической) парадигме вряд ли обеспечивает критичность аутентичного, сущностного постижения личностных особенностей, не говоря о личности в целом, так что мы вынужденно остаемся в рамках «социологизаторства», если возможно так определить суть подобных реконструкций. В связи с этим полагаем, что рассуждать о сущностных особенностях личности необходимо в онто-аксиологических (т.е. идеалистических как аскетических, святоотеческих) подходах, для чего необходимо разрабатывать соответствующий отраслевой понятийно-категориальный аппарат.

Кроме того, учитывая недостаточную разработанность и не совершенность на современном этапе развития отраслевой науки методологического аппарата, примененного к объекту исследования, считаем возможным присоединяться к той характеристике Патриарха Никона, которую дал ему митрополит Антоний (Храповицкий) и утверждать: у Никона была нежная, мягкая, любящая душа; это не был грубый, черствый и жестокий человек Лигарида, Соловьева и Каптерева, только карающий и заботящийся о своей власти и чести. Его душа горела о славе Божьей и он понимал, что нет ничего на земле святее храма Божия, а потому усердно строил благолепные храмы, как в узком, так и в широком понимании, поскольку: Жизнь - Храм и Церковь и храм и есть сама жизнь в ее красоте и исполнении Любви.

В заключении подведены основные итоги исследования, извлечены исторические и социально-политические уроки, сделаны обобщенные выводы и предложения, а также, в частности, следующие выводы:

1) XVII в., эпоха Патриарха Никона, явились не только рубежом между Русью Древней и Россией Нового времени, между Русью, состоявшей из множества удельных княжеств, и централизованным православным Московско-Ромейским Царством, обремененным ответственностью за Вселенское Православие и Православную Эйкумену, это была эпоха, во время которой были сформированы основы и положены начала дальнейшей национально-государственной, и даже шире - государственно-эйкуменической (имперско-экклесиологической) политики, с активным участием в складывающейся Вестфальской системе международных отношений. Этот век, эта эпоха для последующего развития России приобрела черты стратегической исторической и духовно-культурной значительности, наследие которой оказывало и продолжает оказывать серьезное влияние на совокупную жизнь с ее заботами о национально-государственной безопасности и перспективах международных отношений в меняющихся системах миропорядка. Благодаря выработанному в этот период кросснациональному и кросскультурному наследию (ответственность за сохранение онто-аксиологических ценностей - фундаментальных ценностей бытия и обще-жития) и сформированной двувекторности «север-юг» и «запад-восток», Россия стала мощнейшей мировой державой, стратегические интересы которой заключены в удержании онто-социальной стабильности и полиэтнической, поликонфессиональной, поликультурной открытости миру. Именно бремя этого наследия России обеспечивает ей перспективу существования и сохранения миропорядка «осевого времени», и именно с этим «ромейским» наследием она так нелицеприятна «ницшеанскому» миру с его стесненным формой квази-бытия духом - духом, жаждущим расширения и разменивающим онто-аксиологичские ценности на социально-экономические в их глобалистских и идеоцентрических энтропийных тенденциях и устремлениях, нивелирующих этно-национальные и персоналистские идентичности, духом, вожделеющим мир в его ресурсах и рынках сбыта и утрачивающим Красоту.

2) Изучение источников, включая авторские произведения, содержащих идеологическую, социально-политическую, культурологическую, религиоведческую, философскую информацию, убеждает, что социокультурный миф, в ряду научно обоснованных идей, символов, общественных мнений, а иногда и в синтезе с ними, продолжает свое бытование в информационно-матричных структурах современной цивилизации, правда, как сложноорганизованное (интегративное) явление он утрачивает многое от прежней поэтичности и красочности архаического мифа, но сохраняет с ним внутреннее качественное и функциональное родство.

3) Четкое понимание феномена исторического деятеля в контексте его социокультурного бытия, как собственно и бытования его образа в последующей истории (социокультурном мифе картины мира), предопределяет критичность реальности, в которой живет общество (совокупность страт и их социально-политических интересов), и целеполагает прогнозируемое будущее. Отсутствие «чистых» - бытование мифологизированных / мистифицированных символов, архетипических образов, которые образуют фундамент картины мира и залог потенциальной мощи цивилизации в ее динамичном развитии, лишают цивилизацию этой мощи, задавая модус квази ее сущностным началам, среди которых основной является совокупная картина мира.

4) В силу известных государственно-политических установок и подходов к проблеме формирования абсолютистской монархи в аспектах ее соответствия принципам организации модели государственного устройства, принятым в Вестфальской системе международных отношений, и в особенности с Петровского времени, произошла резкая смена базисных парадигм и социально-идеологических установок во всех сферах жизни и государства, и общества, о чем ярко свидетельствует как социальная динамика, так и история отечественной словесности, религиозной, социальной и политико-правовой мысли раннего Нового времени: святоотеческая традиция с ее славяно-русскими мировоззренческим аксиоматическим онто-аксиологизмом и метафизическим экклесио-сотериологизмом замещалась парадигмой позитивистско-рационалистического реализма, христоцентричный антропологизм - антицерковным гуманизмом. Соборные метафизические устремления нового Израиля Святой Руси отныне нисходили не к третьему Риму Москово-Ромейского царства, но уже этатоцентризм Московского царства довлел третьему Риму своими имперскими амбициями, коренившихся в идеологии абсолютизма. В этих условиях образ Патриарха Никона получает свою мистифицированно-мифологизированную интерпретацию как «реформатора Церкви», гонителя старообрядцев, папоцезариста-теократа, стремящийся возвыситься над Царем и захватить государственную власть и т.д.; в официальной историографии, в отличие от старообрядческой литературы, о Патриархе Никоне и его наследии надолго забыли - о нем лишь вскользь упомянул В.Н. Татищев, когда писал о реформе епархиального управления Царя Федора Алексеевича.

Не глядя на характер произошедших социально-политических перемен, и XIX, и XX вв. продолжают сохранять сформированные и удерживаемые общественным сознанием стереотипы: публикация историографических материалов, включая международные, различных «Историй…» и т.д., с авторскими комментариями, должны были способствовать формированию общественного мнения в благоприятном для правительства духе, поскольку «ни одно правительство не станет оплачивать издание многотомных трудов из бескорыстной любви к науке. Иногда оно старается оправдать таким образом своих предшественников, а иногда дискредитировать их или даже возродить национальную гордость, выставляя напоказ славное прошлое».

5) Состояние дел в части «большого» «Дела» Патриарха Никона, т.е. в совокупности всех относящихся к нему источников, остается все еще не изученным, поскольку значительная часть документов досудебного периода жизни Патриарха, как считается, была уничтожена - переписка Никона была изъята по приказу Царя - в предсоборные периоды до 1660, а затем к 1666 гг., а известное «Судное дело» вплоть до последней четверти XIX в. оставалось засекреченным, необработанным и неопубликованным, но именно этим объемом в разное время и в различной степени доступности пользовались отечественные и зарубежные исследователи.

Набиравший силу цезареполизм и доминирование государства во взаимоотношениях с Церковью, усиливающийся контроль за религиозными организациями на протяжении ХVIII-ХХ вв. так же не благоприятствовали изучению наследия Патриарха как и осмысления его деятельности (сперва Новоиерусалимский монастырь был лишен именования, а затем и собственно имя Никона намеренно держалось в забвении: при Петре I властям Новоиерусалимского монастыря была запрещена даже постройка церкви во имя прп. Александра Свирского на месте кончины Патриарха Никона; за период с конца XVII по начало XXI в. житие Патриарха Никона было издано и переиздано всего 10 раз незначительными тиражами, в отличие от массовых публикаций старообрядческих житийных и полемических источников.