Природа мифа и техника тела

Размещено на http://www.allbest.ru/

Казанский (Приволжский) федеральный университет

Природа мифа и техника тела

Воронцов Владимир Александрович

кандидат наук

Широта мифологической проблематики традиционно стимулирует интерес к мифологии у представителей самых разных наук. Философы, антропологи, этнографы, психологи и другие учёные пытаются понять, почему всё новое является хорошо забытым старым, и кто научил наших предков строить динамичные модели Вселенной, производить себя от животных, описывать самодвижущиеся орудия задолго до появления трудов А. Эйнштейна, Ч.Дарвина, Н. Винера. В мифах детально освещены космогенез, первые времена существования человека. Изучение этих времён со всей очевидностью свидетельствует, что «для младенца материнские руки, ладони (длани) являются всем: материками, долинами, колыбелью, ковром-самолётом, сказочной козой, которая кормит, наказывает, учит показывать (сказывать) и т.д.» (Воронцов 2009: 2). О том, что рука породила человека написано много, однако до сих пор нет музеев, посвящённых руке, нет трудов, системно освещающих роль этого универсума в мифогенезе, глоттогенезе, психогенезе, социогенезе т.д. Между тем, игнорируя изначальный универсум, а также воспитательный процесс, в ходе которого происходит знакомство ребёнка с этим универсумом, невозможно пролить свет на традиционные формы мировоззрения, на природу традиционных взглядов на колыбель человечества, на мать-землю, на рукотворный космос, на антропоморфный гумус, на природу вещающих вещей, самодвижущихся орудий, тотемных существ, животных-наставников, животных-мироустроителей, язык зверей, птиц.

О необходимости поставить технику тела в центр культурологических, социально-антропологических исследований писал авторитетный французский этнограф и социолог М. Мосс (Мосс 1996: 242--263). Отрицание сказочных говорящих самодвижущихся орудий, отрицание антропоморфных мифических существ, их языка фактически приводит к отрицанию человека, его конституции, его психики, его культуры. Это закономерно ведёт к развитию псевдоисторизма, псевдогуманизма, псевдоучёности, которые сделали прошедший век воистину жестоким веком.

Феномен человека, движущие силы антропосоциогенеза, культурогенеза, глоттогенеза всегда будут загадкой, пока соответствующие исследовательские программы оказываются отрешёнными от традиционных жизненных проблем, решаемых матерями, специалистами в области охраны труда, здравоохранения, несущими персональную ответственность за человеческую конституцию, за жизнь конкретных людей, за их сознание, самосознание, за их духовность, за торжество заповедей «Не убий», «Помоги страждущему» и т.д.

В данной статье предпринята попытка показать, какие перспективы открываются перед исследователями при соотнесении нашего детства с мифическими временами, а техники тела матери с мифическим универсумом.

Карл Линней, включивший человека в систему животного царства, не решился дать определение человеку и вместо его таксона сформулировал лишь пожелание: Homo sapiens nasee te ipsum (человек разумный, познай себя самого). Без серьёзных оснований усечённая форма этого пожелания стала трактоваться как видовой признак человека, что лишило широкий круг исследователей правильной ориентации при освещении культуры человека. Культура камня, бронзы, железа, преходящие ценности вытеснили культуру человека из сознания учёных, призванных изучать человечность -- непреходящую ценность человеческой личности, лежащую в основе культурного социума человеческого общества.

Новые открытия говорят о том, что прямохождение, увеличение размеров мозга и другие "человеческие" признаки появились за несколько миллионов лет до возникновения искусственных орудий. Факты свидетельствуют, что «однотипные по уровню развития общества могут пользоваться или не пользоваться железом, бронзой, а в отдельных случаях и камнем. Археологическая периодизация лишилась общего признания» (Алексеев и др. 1990: 8).

Общее разочарование затронуло не только археологическую периодизацию, археологические ценности, археологические доктрины. Всё большее число исследователей склонны критически воспринимать трудовую теорию антропосоциогенеза. Это порождает острый кризис в широком комплексе наук, ориентированных на доктрину, грешащую крайним механицизмом, примитивизмом, отрывом от реальных проблем, связанных с воспроизводством человека, социума.

Выход из идейного тупика в науках о человеке, его культуре вполне возможен, если перестать говорить о надбиологических (наджизненных) ценностях и вспомнить, что именно биология традиционно занимается окультуриванием растений, организмов, социумов. Без биологических познаний немыслима самая древняя, самая гуманная, самая мудрая наука -- медицина, да и само существование человечества. Без биологического стержня, без связи с жизнью любая наука превращается в стихию, глубоко чуждую всему живому на земле. Об этом часто забывают даже антропологи, которые пытаются совместить биологический и культурологический подходы к своему предмету.

Усилиями биологов разработана теория центров происхождения культурных растений и животных (Алексеев, 1984: 384-425). На первый взгляд распространить биологический подход на истоки орудийной деятельности, искусства, языка, словесности не представляется возможным, поскольку невозможно найти центры произрастания первых зубил, резцов, лопаток, героев, божеств, словес, невозможно обнаружить в природе сани, которые едут (едят) сами, палицы, которые выскакивают из сумы (суммы) и больно наказывают обидчика. Между тем такая возможность вполне реальна, если отстроиться от примитивизма и ориентироваться на антропоцентризм, который свойственен самой древней и мудрой науке -- медицине, а также древним мифологическим системам.

Мифы самых разных народов свидетельствуют, что наши предки были не склонны противопоставлять себя животным. Традиционно они противопоставляли себя нелюдям, нежити, культивирующей небиологические ценности. Среди осуждённых международным трибуналом японских разработчиков бактериологического оружия было много известных учёных, поэтому нет оснований считать, что умение изготавливать высокоэффективное оружие, прямохождение, лицевой угол, объём мозга или ум отличают людей от нелюдей. Чтобы существовать, человечество вынуждено осуждать преступления против человечности и идентифицировать своих членов как Homo gumanus. К.Д. Ушинский был глубоко прав, утверждая, что «в великой борьбе всех организмов за существование в человеке, и только в нём, пробуждается антагонизм самой этой борьбе» -- «религия слабых и угнетённых» (Ушинский 2001: 166-167).

Человечность является продуктом соответствующего воспитания, игнорируя которое невозможно реконструировать историю нашего вида, создать полноценную эволюционную теорию, полноценное учение об антропосоциогенезе, культурогенезе. Воспитание неразрывно связано с развитием, прогрессом, причём не только человека. К. Д. Ушинский писал: «Слово воспитание прилагается не к одному человеку, но также к животным и растениям, а равно к историческим обществам, племенам и народам, т. е. к организмам всякого рода» (Ушинский 2001: 92). Действительно, животноводством, птицеводством, воспитанием занимаются самые разные животные и птицы, и этот вид производства играет огромную роль в воспроизводстве видов. Игнорируя этот традиционный вид трудовой деятельности невозможно соблюсти принцип историзма в учении о природе сознательной трудовой деятельности, о природе языка, словесности, мифологического мышления. Следует заметить, что в рамках животноводства, пасторской деятельности можно обсуждать природу самых разных феноменов человеческой культуры, включая феномен духовности. Такая деятельность может побудить даже волка сторожить стадо овец.

Воспитание человека радикально отличается от воспитания животных. Животные побуждают своих детёнышей во время игры, демонстративного поведения пускать в ход зубы, когти, копыта, рога по всякому поводу и без повода. Они инстинктивно чувствуют, что только таким образом их чада смогут добиться достойного места в жизни. Совсем не сложно представить, чем закончится подобное воспитание, если животное обзаведётся простой палкой-копалкой (копьём), против которого не устоит даже кит. Это оружие не рассчитано на детские игры, на решение споров и делёж пищи путём его применения. Именно таким оружием обзавелись наши далёкие предки на самом раннем этапе антропосоциогенеза.

«Согласно классическим представлениям, самые древние предки будущих гоминид обитали в саванновых средах, и это обстоятельство сыграло важную роль в их эволюции» (Фоули 1990: 244). «Вследствие сухости здесь нередко возникают пожары, которые играют важную роль в поддержании структуры растительных сообществ» (Фоули 1990: 248-249). После лесных пожаров, вызванных длительной засухой, стада приматов могут лишаться не только средств пропитания, но и традиционных мест спасения от хищников.

Лишая традиционного убежища, пламя лесного пожара оставляет после себя огромное количество заострённых на огне палок, которые позволяют преодолеть тот технологический Рубикон, который отличает процесс добывания пищи тасманийцем или австралийцем от добывания пищи обезьяной. Вот что пишет по данному поводу знаток образа жизни первобытных племен Я. Линдбланд: «Вплоть до недавнего времени практически все народы первобытной культуры пользовались копьем, -- и с каким успехом! Рассказывают, что пигмеи в одиночку убивали слона: бесстрашно и расчетливо они в сумерках леса подбегали сбоку к пасущемуся великану и вонзали ему копье прямо в сердце!» (Линдбланд 1991: 181). Против копья бессилен и кит. Есть все основания полагать, что оружие, которое сделало человека царём природы, вовсе не придумано, а введено в культуру. В этой связи глубоко ошибочны любые попытки связывать истоки человеческого сознания с процессом придумывания и изготовления орудий.

Вооружённый копьём зверь опасен, прежде всего, для себя и своего ближайшего окружения. О том, что появление смертоносного оружия у наших далёких предков могло иметь самые катастрофические последствия для них, написано много. Так, например, Ю.И. Семёнов в своей книге «Как возникло человечество» писал: «Драки в стадах предлюдей были не только более частыми, чем у обезьян, но и носили более жестокий характер. Обезьяны в большинстве своём являются растительноядными животными. Единственными орудиями, которые они пускают в ход во время драк, являются руки, ноги, зубы. Предлюди были хищниками, владевшими искусством убивать довольно крупных животных дубинами из дерева, кости и камня. Несомненно, что эти орудия они должны были пускать во время драк между собой. Использование дубин и камней в драках имело следствием серьёзные ранения и нередко вело к смертельному исходу» (Семёнов 1966: 132). Вопреки трудовой теории антропосоциогенеза, которой И. Семенов старательно придерживался, он был вынужден констатировать, что появление у наших предков искусственных орудий способствовало их озверению, превращению в кровожадных хищников, расцвету зоологического индивидуализма и представляло реальную угрозу их существованию как вида. Он пишет: «Непрерывные, непрекращающиеся драки в стаде предлюдей подрывали систему доминирования. Последняя не только существовала в стае предлюдей, сколько ломалась, нарушалась, перестраивалась. Зоологический индивидуализм в стаде предлюдей достиг своего наивысшего развития и подрывал сам себя, ибо в большей и большей степени становился угрозой самому существованию предлюдей» (Семёнов 1966: 133). Противодействовать озверению мог только антропосоциогенез -- процесс гуманизации, социализации.

Гуманизм, альтруизм имеют естественные истоки -- материнский инстинкт, который побуждает преклоняться перед слабыми, беззащитными и делает мать духовным существом, объектом весьма давнего обожествления. К.Д. Ушинский писал: «Что же касается до отличия инстинктивной материнской любви, общей всему живущему, от материнской любви женщины, то это различие заключается в том, что тогда как инстинктивная любовь прекращается… материнская, чисто человеческая любовь, не знает себе предела» (Ушинский 2001: 139). Женщины-матери склонны прививать абсолют духовной любви взрослеющим детям, побуждая их заботиться о слабых, беззащитных. Пропаганда этого абсолюта породила человеческое общество, а его игнорирование -- кризисное состояние в гуманитарных науках.

При рассмотрении динамики родительского чувства следует соблюдать принцип историзма. Глубоко права М. Мид, которая пишет: «Мужчинам нужно прививать желание обеспечивать других, и это поведение, будучи результатом научения, а не врождённым, остаётся весьма хрупким и может довольно легко исчезнуть при социальных условиях, которые не способствуют его сохранению. Женщины же, можно сказать, по самой своей природе являются матерями, разве что их специально будут учить отрицанию своих детородных качеств» (Мид 1991: 283).

Есть все основания считать, что вовсе не забота об оружии, а стремление уберечь детей от этой грозной стихии побудило матерей воспитывать людей, а не зверей, приобщать своих чад к духовности, внушать им заповедь «Не убий», поэтому в качестве главной движущей силы антропосоциогенеза следует рассматривать не половой подбор или половой инстинкт (по Ч. Дарвину) и не орудийную деятельность (по Энгельсу), а материнский инстинкт, который по свой природе социален, духовен и делает беспочвенными любые попытки противопоставлять биологическое социальному, а также фантазировать по поводу природы социального, духовного.

Есть все основания полагать, что уже первые антропоиды, которые сумели обезопасить себя от грозных хищников посредством копья, были в полном сознании и настолько человечны, что не пытались решать бытовые проблемы посредством оружия. Над фантазёрами, подчёркивающими свирепость наших далёких предков и замышляющими в тиши кабинетов самые страшные преступления против человечности, очень едко посмеялся З. Фрейд. В своей работе «Мы и смерть» он писал: «После успешного завершения свирепствующей ныне мировой войны победоносные немецкие солдаты поспешат домой к жёнам и детям, и их не будет удерживать и тревожить мысль о врагах, которых они убили в рукопашном бою или дальнобойным оружием. Но дикарь-победитель, возвращающийся домой с тропы войны, не может вступить в своё селение и увидеть жену, пока не искупит совершённых им на войне убийств покаянием, подчас долгим и трудным» (Фрейд 1994: 20). Традиционная культура побуждает замаливать не только убийство врага. Даже порубка живого дерева в традиционных обществах считается большим грехом и требует искупления.

Цивилизация, пропаганда свободы от стыда упрощают культуру общения, огрубляет человеческие чувства. В.И. Иохельсон, изучавший культуру юкагиров, которая считалась самой архаичной на территории Российской империи, писал: «Надо действительно удивляться стыдливости примитивного племени, семейная и общественная жизнь которого ещё протекала в условиях каменного века. От столкновения именно с более культурными народностями, якутами и русскими, стыдливость понизилась у юкагиров» [Иохельсон 1900: XIII].

Процесс гуманизации -- не обработка камня, не тупой, оглупляющий, озверяющий процесс. Воспитание сочувствия, сознания требует языка, способного отразить внутренние состояния сложнейшего объекта во вселенной. Постулат, согласно которому орудийная деятельность предшествует языку, трудно совместим с тем фактом, что дети начинают говорить задолго до приобщения их к труду. Матери не только изолируют детей от опасного инструментария, но и знакомят их с самыми ужасными трагедиями, драмами задолго до того, как он встанет на ноги и освоит звуковой язык. При общении с младенцами они широко используют пантомиму, язык жестов и проявляют подчас незаурядное актёрское мастерство, демонстрируя роковые последствия необдуманных поступков. Анализ подобного рода общения позволяет пролить свет не только на природу театрального искусства (Воронцов 2008а), но и на природу языка (Воронцов 2008б).

При великом изобилии гипотез истоки языка до сих пор не принято связывать с печатным процессом. Игнорирование печати, прессы исключает всякую возможность разобраться в исходных человеческих впечатлениях, в истоках человеческой экспрессии. Изучение истоков печатного процесса создает реальные предпосылки для сколь угодно детального изучения истоков языка, язычества, мифологического сознания.

Мифы, фольклор многих народов говорят о существовании в глубокой древности удивительных книг, которыми пользовались врачеватели, волшебники, чародеи, герои, звездочеты и т.д. Чудесные, гадальные, волшебные книги позволяли предсказывать судьбу, распознавать самые сокровенные тайны, а также лечить людей простым наложением этих книг на раны. Чудесные книги широко использовались волхвами, чернокнижниками, колдунами, оборотнями для различного рода превращений. Это позволяет рассматривать эти книги также в качестве исходной маски.

Чудесные книги обладали множеством поразительных свойств и функций. Вот как описывает обращение к подобной книге Н.В. Гоголь в повести «Страшная месть»: «Святой схимник перекрестился, достал книгу, развернул -- и в ужасе отступил назад и выронил книгу.

-- Нет, неслыханный грешник! Нет тебе помилования! Беги отсюда! Не могу молиться о тебе!

-- Нет? -- закричал, как безумный, грешник.

-- Гляди: святые буквы в книге налились кровью. Ещё никогда в мире не было такого грешника!» (Гоголь 1959: 184).

Кровавые оттиски, которые оставляют окровавленные руки, чисто рефлекторно зализываются вместе с ранами. Мифы об изначальной письменности, которая оказалась съеденной или смытой, широко бытуют у множества бесписьменных народов, а также у народов, которые недавно приобщились к ней (Чеснов 1990: 169-180).

Если вспомнить, что издревле удами, оудами, оудесами назывались естественные органы, то обнаружение такого «цэ уда», как чудесная книга, предельно облегчается. Дело в том, что сложенные определенным образом руки до сих пор означают почитание, причитание. Чудесные книги не хранятся на пыльных полках библиотек, они всегда с нами, всегда актуальны. Уже малые дети регулярно используют эти книги, чтобы хныкать, а заботливые мамаши побуждают своих чад разумно использовать эти источники знания. Все великие математики, логики приобщались к науке не без помощи чудесных книг.

Чудесные книги, заостряющие внимание на нашем самочувствии, на нашем состоянии, на нашей конституции имеют огромное значение не только в хиромантии, но и в диагностике. Обращение к книгам, констатирующим человеческую конституцию, крайне важно при осмыслении истоков человеческого сознания, самосознания, всей человеческой истории. К. Маркс был глубоко прав, когда писал: «Первая предпосылка всяческой человеческой истории -- это, конечно, существование живых человеческих индивидов. Поэтому первый конкретный факт, который подлежит констатированию -- телесная организация этих индивидов и обусловленное ею отношение к остальной природе» (Маркс и др. 1955: 9). Верная посылка не помешала К. Марксу войти в непримиримый конфликт с историзмом, материализмом, гуманизмом, мировым разумом. Упорно доказывая, что пролетариату нечего терять, он руководствовался фарисейской мудростью, которая склонна приписывать самодостаточность не трудящимся, творцам, а начётчикам, фантазёрам, мистификаторам, провокаторам, паразитирующим на людской доверчивости.

При историческом подходе к проблеме исходного языка необходимо учитывать, что он мог быть только безусловным языком, т.е. языком, который понятен без предварительной договорённости. О существовании единого, общепонятного языка говорят не только прозорливые учёные. О таком языке повествуют мифы разных народов.

Отрыв от историзма, от жизненных реалий чаще всего происходит, когда люди забывают о самой древней и человечной науке. Врачевание -- не обработка камня. Забота о человеческой конституции, о нашем умственном и психическом здоровье требует сочувствия, сознания, а также семиотических познаний, языка, способного отразить широчайший спектр чувств, состояний. Язык медицины, язык биологии, язык жизни сказочно богат. Он разительно отличается от убогого жаргона досужих мудрецов. Следует заметить, что само слово семиотика почерпнуто лингвистами и философами из медицины. О тесной связи вещания, лексики с лекарской практикой писал ещё классик филологической науки Ф. И. Буслаев. По его наблюдениям: «От глагола ба-ять происходит балий, уже в фрейзингенской рукописи употребляющееся в значении врача, а потом это слово получило смысл колдуна; так в "Азбуковнике" объясняется: "балия ворожея, чаровник; бальство ворожба". И наоборот, корень вед, откуда произошло слово ведьма, у сербов получает название лечения: видати -- лечит, видар -- лекарь, точно также, как от глагола вещать, то есть говорить, у сербов виештац -- колдун и виештица -- колдунья, а у нас в Вологодской губернии, вещетитинье уже лекарство. Точно также и врач у сербов и болгар получил смысл колдуна, предсказателя, как у нас в старину врачевать значило колдовать, и, наконец, лекарь (от корня лек -- значит лекарство), уже у Ульфилы встречающееся в том же значении (ltikeis, lekeis) и распространившееся по всем, как немецким, так и славянским наречиям, имеет при себе и значение колдуна…» (Буслаев, 2003: 23-24). В санскрите связь гаданий, речи с болезнью, пальцовкой представлена предельно выпукло:

I gada 1) «речь», «разговор» 2) «изречение»,

II gada «болезнь», «недуг»,

I gadв «изречение»,

II gadв «палица» (Кочергина 2005).

Рана, расположенная под рукой (до руки), и является исходной друкарней, которой человечество обязано сокровенной печатью, таблицами судеб, книгами мёртвых, кранами, коранами, корнями подлинной мудрости и т.д. Кровавые оттиски могут быть получены чисто рефлекторно, что свидетельствует об их глубокой древности. Вот как описывает этот жуткий процесс Лукреций Кар:

Правда, тогда человек, в одиночку попавшийся, чаще

Пищу живую зверям доставлял и, зубами пронзённый,

Воплем своим оглашал и леса, и дубравы, и горы,

Видя, как мясом живым он в живую уходит могилу.

Те же, кому удавалось спастись и с объеденным телом

Прочь убежать, закрывая ладонью дрожащею язвы

Гнусные, 0рка потом ужасающим криком на помощь

Звали... (Лукреций Кар 1946: 339).

Орка призывать в таких случаях совершенно излишне. Дело в том, что он всегда под рукой, и убедиться в этом можно, не прибегая к услугам оракулов.

На естественные истоки подлинного красноречия проливает свет откровение капитана Джонсона, который поведал об обезьяне, которую он подстрелил на дереве. Эта обезьяна «вдруг остановилась, спокойно приложила руку к ране, покрытой кровью, и протянула её потом, чтобы показать мне. Я почувствовал такую жалость, что этот случай оставил во мне неизгладимое впечатление, и я с тех пор никогда больше не стрелял в животных этой породы» (Романес 1905: 142).

Кровавые оттиски, кровавые печати должны были породить такого рода впечатления, которые проходят красной нитью через всю историю человечества. Держась за травмированный орган, страдальцы склонны ритмично раскачиваться. Их пальцы при этом судорожно подёргиваются, стремясь крепче захватить орган, приносящий страдания. Есть все основания считать, что маска смерти, пляска смерти, как и рукоплескания изначально ассоциировались со страданиями, отражёнными в соответствующих жестах. Со страданиями, жалобами изначально ассоциировалось и пение (пени). Пенять, стенать, сетовать человеку позволяют его жесты, божества, родные пенаты (греч. рЭнфе 'пять'), естественная сеть из пальцев.

Наши птахи (пятаки), которые начинают порхать, когда мы поперхнёмся, чисто рефлекторно прикрывают наше лицо. Они породили представления об антропоморфных существах, которые широко представлены в мифах, сказках, а также о масках. Изображения птиц, зверей, несущих образ человека, широко распространены в искусстве самых разных народов.

Птица Рух способна затмевать солнце. Она носят нас на себе, когда мы не можем ходить, выкармливает в своём гнезде. Реконструировать её предельно просто, если вспомнить про материнские руки. Пальцы (палы), породившие пламенную речь, породили и представления о Фениксе, Жар-птице. Наши враны, слетающиеся на наши раны, лежат у истоков представлений о крылатых вестниках смерти, масках смерти, об ужасном Кощее, его царстве, а также о рукотворном космосе, мерном пространстве, заполненном плотью первочеловека.

Наш космос весьма содержателен и способен захватывать, содержать, обозначать не только человеческую плоть, человеческий стан. Исходная сеть является естественным сайтом, способным продемонстрировать ост, вест, любую страну света. Касаясь большим пальцем четырёх смежных пальцев, мы можем познакомиться с первыми тетрисами, тетрадями, титрами, театром, первыми кольцами, кулисами, породившими количественные представления. Пять пальцев руки способны продемонстрировать первых паяцев, петрушек, мифических существ и т.д. Именно мифические существа играют главную роль в наиболее архаичных схемах космогенеза.

Прижатые к кровавой ране пятерни породили не только первые урны, краны, книги мёртвых, сокровенную печать, но и орнамент. Раскраска тела, татуировка широко распространены у первобытных и цивилизованных народов, достигая порой умопомрачительной сложности и совершенства. Когда тело стало прикрываться одеждой, орнамент и другие изображения начинают наноситься на кожаную одежду, искусственные ткани. При возникновении искусственной посуды традиционные изображения начинают наноситься и на них. При этом широко используется сетчатый узор, из нашего космоса, из нашего мерного кубка.

С нашими суставами связаны исходные представления не только о существах. Выдающийся русский филолог Ф. И. Буслаев писал: «Языки индоевропейские особенное сходство с растением находили в руке: так в санскрите название руки, пальцев, ногтей образовались уподоблением с растением: палец кара сак'а (кара рука, собственно: делающая, от крi делать, а сак'а сук, сучёк), поэтому и рука называется сложным словом, значащим по переводу: имеющая пять ветвей или сучков: панча-сак'а (панчан пять, и сак'а сук); ноготь же вырастает на пальце, как лист на ветви, а потому называется кара-руiа (кара рука, и руi расти), собственно растущий на руке. Имея в виду такую связь понятий, можем предположить, что слово раменье -- лес, поросль, доселе употребляющееся в Вятской губернии и весьма обыкновенной в языке старинном, происходит от рамо, рамена» (Буслаев 2003: 30). Не сложно в наших раменах (руках) обнаружить и урёму и урман.

Кровь является мощным раздражителем. Кровавые компрессы способны породить не только на естественную прессу, но и вызвать участие. С появлением колющих, режущих, рубящих орудий травматизм становится повседневным явлением. При этом накапливается и опыт диагностики, прогнозирования, лечения. Особую настойчивость в попытках помочь ближнему человеку исцелиться должны были проявлять матери, чьи дети часто становились жертвами неосмотрительного обращения с оружием. Далеко не случайно современная история медицины считает, что «первыми лекарями были женщины» (Рябушкин 1988: 319).

Уже первые врачеватели должны были обнаружить, что не вопли страдальца, а руки, их отпечатки несут главную информацию о причинах страдания пациента. Нет ничего удивительного в том, что исконная связь сказаний с показом до сих пор может быть обнаружена в самых разных языках. Так, например, в тюркских языках: А:ЙА `ладонь`; АЙ `говорить`; АЙТ `говорить` (Севортян, 1974: 761).

Координатные сетки из пальцев, накладываемые рефлекторно или сознательно на наш стан, являются не только первыми констататорами бедственного положения, но и первыми марлями, первыми мерилами, которые породили представление об измерении тел, смертельной боли, о неотложных мерах. Органы, посредством которых мы мнём тело, породили мнение, менталитет, умение, ум. С ними связаны представления о маете, мете, примете, предмете, разметке, математике. Связь наших горстей с горестями, с разметкой, с мучениями может быть продемонстрирована чисто формально на примере разных звуковых языков, которые продолжают сохранять свою исконную связь с жестами. Так, например, в китайском языке: shi `померить`; shiti `мертвец` (Котов 2004). В арабском языке: м?раз `болезнь, хворь`; м?рам `намерение` (Хамзин 1965). В тюркских языках: ?л - «умирать»; ?лч - «измерение» (Севортян 1974).

В индоевропейских языках связь смерти с мерой, долей настолько очевидна, что об этом факте говорят уже многие исследователи. Так, например, в «Словаре русских суеверий» М. Власовой говорится: «Семантику наделенности долей может иметь и слово «смерть», восходящее к индоевропейскому ряду mer- / mor- / mr-, который ставится в связь с такими «культурными словами», несущими значение «части», как греческое «мойры» и восточнославянское Мара» (Власова 2000: 482).

Рефлекторный захват больного органа посредством естественных мер породил представление о мертвой хватке. Так, например, в татарском языке сохранилось выражение ?лекл?р тота - «мертвые хватают». По всей видимости, этот процесс породил и исходные представления о Книге мертвых. В оккультной литературе до сих пор упоминается загадочная книга Тота. В египетских мифах всеведающий бог Тот именуется «создателем языков»; в некоторых текстах говорится, что «он управляет всеми языками».

В погребальных ритуалах Тоту отводится главная роль: он ведёт каждого на тот свет. Лунное божество Тот научил людей мудрости, счёту, письму. При счёте на пальцах в качестве указателя традиционно используется ноготь на большом пальце руки. Он играет активную роль и при мертвой хватке, и при удержании пера. Это дает веские основания для отождествления лунного бога Тота с лункой на большом пальце правой руки.

В Греции с Тотом сближали вестника богов Гермеса, который также считался проводником в мир иной и родоначальником тайного, (т.е. герметического) знания. Если внимательно присмотреться к древним скульптурам и рисункам Гермеса (Меркурия), то можно заметить, что их главным фигурантом является большой палец правой руки.

Исконная связь человеческих ран с прессой, экспрессией, таврением, творением, артистизмом может быть прослежена на примере самых разных языков. Так, например, в современном татарском языке:

яра `рана`, `ранение`, `раневой`;

ярлы `раненый`, `имеющий рану`;

ярлык `письменный указ`, `грамота хана`, `этикетка`, `ярлык`;

ярату `создавать`, `творить`, `создание`, `творение` (Татарско-русский словарь 1966).

Основополагающая роль печати, впечатлений в познании естества, в естествознании подчеркивают самые разные языки. Так, например, в арабском языке:

табгы `печатанье`, `характер`, `природа`, `естественное состояние`;

табигать `природа`, `натура`, `природное свойство предмета`, `качество`;

табигыят `явления природы`, `естественные, физические науки`;

табигаюн `естествоиспытатели` (Хамзин 1965).

Не отрицает основополагающую роль отпечатков и современная наука. Так, например, Б. Рассел (1872--1970) в своей книге «Человеческое познание: его сфера и границы» писал: «Порядок познания является обратным по отношению к причинному порядку. В порядке познания первичным является кратковременный, субъективный опыт астронома, рассматривающего чёрный и белые пятнышки на пластине, а последним -- туманность, обширная, отдаленная и принадлежащая далёкому прошлому» (Рассел 2000: 27).

Пять наших пальцев породили не только первые пятна, но и широчайший спектр понятий, связанных с патовой ситуацией, патогенезом, патетикой, апатией, симпатией, опытом, патентованием и т.д. Видно, что осмысление упорядочивание этого жизненно важного опыта изначально происходило системно, в формах, которым присуща универсальность. Конкретизировать эти формы пытались Юм, Кант, Кассирер, однако чистое умозрение не позволяет реконструировать первые меры, первые мироздания, первые универсумы, первые системы координат. Не догадки философов, а наши рефлексы способны пролить свет на истоки рефлексии. Они позволяют воочию увидеть, как наши руки формируют первые универсумы, которые позволили нашим предкам не только прочувствовать, но и осмыслить свою и чужую боль. Разобравшись в себе, постигнув самый сложный объект во Вселенной, наши обезьяноподобные предки сделали столь фундаментальное открытие, что всё новое всегда будет феноменальной пошлостью, давно забытым старым.

Никто не помнит, как он стал человеком, но каждая мать прекрасно знает, как пробудить в своём чаде человеческие чувства. Средства, которые при этом используются, предельно просты, универсальны и не могут устареть, как не может кануть в вечность проблема воспитания человека. Именно эти универсальные приёмы приобщения к человечности могут пролить свет на универсальные мифологемы, а также обеспечить связь времён. Такая связь может составить проблему для этнографа, антрополога, «для человека же архаического общества, напротив, то, что произошло в начале, может повториться в силу ритуального воспроизведения. Поэтому главное для него -- знать мифы. Не только потому, что мифы объясняют ему мир и способ его существования в мире, но, что важнее, вспоминая и воспроизводя их, он оказывается способным повторить то, что боги или герои совершили вначале» [Элиаде 2995: 19].

Чтобы пробудить в своём чаде человечность, матери прибегают к испытанному приёму -- они приобщают младенцев к диагностике, которая и делает их сознательными, человечными, проницательными, духовными существами, способными воспринимать чужую боль как свою. Приобщая своих чад к диагностике, матери притворяются страдающими, скорбящими, обиженными, заснувшими непробудным сном, побуждая руки (греч. cheir) младенцев совершать героические подвиги. Чтобы пробудить мать, спящую непробудным сном и абсолютно не реагирующую на вопли ребёнка, или освободить её от существ, которые скрывает любимое лицо, маленькие герои вступают в борьбу с бесконечно более сильными противниками. Эти подвиги являются индикаторами, предельно наглядно свидетельствующие о том, что в младенце проснулся человек, готовый придти на помощь матери в трудную минуту. Со временем герои начинают бороться с удами (органами), удавами, чудами-юдами, которые похитили и скрывают отца, сестру, брата, невесток и т. д. Следует заметить, что руки маленьких антропоидов обладают большой цепкостью. Нет ничего удивительного в том, что Геркулес ещё в колыбели смог расправиться с двумя змеями, которые пробрались в его колыбель. В материнских руках следует видеть и первую колыбель человечества, и первые материки, регулярно погружающиеся в воды всемирного потопа, и ужасных хтонических существ, с которыми воюют малолетние герои. Не сложно догадаться, что змеи, которые пробрались в колыбель Геркулеса, образуют нашу первую землю (земь). Порождены эти змеи жменями. Подобный гумус, свойственен всем гоминидам. Нет ничего удивительного, что земля издревле считается матерью. Следует помнить, что Гея, Европа -- женщины, которые обозначили свой стан, свою стать чисто рефлекторно, а также вполне сознательно, приучая своих потомков пользоваться геометрическими представлениями.

Чтобы сойти в могилу (мглу), стать покойницей, матери достаточно прикрыть лицо руками и попросить оставить её в покое. Эти руки являются естественными мерами, мирами, покоями. У каждого своя мера, свой мир, который является иным для других. Систематическое притворство, уход в себя, в мир иной порождает своеобразное представление о смерти: Смерть для первобытного человека не небытие, а всегда инобытие, причём: всякое инобытие есть смерть и рождение в ином месте или в ином облике. Новый облик в невидимом мире придаёт маска, образованная руками. Эта маска скрывает лицо, делает его невидимым.

При таком понимании смерти, должно было сложиться и соответствующее представление о покойниках. «Природа предков и покойников ни в малой степени не преображается, и в ином мире она продолжает оставаться человеческой. Предки и покойники не делаются объектом религиозного почитания в собственном смысле слова. Однако живые, безусловно, заинтересованы в том, чтобы покойники были к ним хорошо расположены. Чтобы обеспечить себе их благоволение, первобытные люди прибегают к умилостивительным обрядам, установленным традицией, пользующейся неизменным уважением, в частности пускают в ход приношение жертв и даров» (Леви-Брюль 1944: 470). Природа этих даров и приношений станет очевидной, если мы вспомним привычку родителей побуждать маленьких детей делиться. Леви-Брюль с полным основанием пишет, что «покойники вынуждены рассчитывать на потомков, и в зависимости от того, оправдались их ожидания или нет, меняется и их расположение по отнощкнию к живущим» (Леви-Брюль 1944: 471). Таким образом, мир покойников поддерживает постоянные сношения с миром живых. Такая связь и обеспечивает нормальное протекание воспитательного процесса.

Подвиги малолетних героев, дурачков бесконечно умиляют любящих людей. Нет ничего удивительного в том, что они так растиражированы в мифах, сказках, легендах и породили такую массу вариаций, в которых легко просматривается исходный вариант: поиски любимого лица и борьба с различного рода хтоническими существами, порождёнными матерью-землёй. Следует заметить, что в тюркских языках хатын «госпожа», «женщина».

Пальцы (палы), жмени, суставы, слёзы матери, а также внезапное появление её лица на свет к великой радости ребёнка, способны пролить свет на множество мифов, в которых люди гибнут в водах мирового потопа, а также появляются из космического яйца, пламени, воды, земли, различных существ и т. д.

Проведённое исследование подтверждает фундаментальную роль руки не только в антропосоциогенезе, но и в мифогенезе. Руки матери реально являются исходным материальным миром, исходным артефактом, с которыми сталкивается человек на заре своего существования. Знакомство ребёнка с исходным бесконечно динамичным, бесконечно сложным универсумом позволяет ему в дальнейшем во всём новом видеть хорошо известное старое, т.е. наделяет способностью постигать и описывать самые различные явления и процессы. Изначальные образы, шкалы, меры, универсалии накладывают неизгладимый отпечаток не только на мифологическое сознание, на содержание древних мифов, но на развитые формы мыслительного процесса. Они и с огромным энтузиазмом культивируются в самых широких слоях цивилизованного общества, которое широко использует традиционные системы исчислений, системы координат и т.д.

Соотнесение ручного мышления с ручной речью позволяет выявить их изначальное единство. Изучение рукотворного универсума, изучение нашего микрокосма позволяет пролить свет на широкий спектр проблем, связанных с мифогенезом, теорией познания, психогенезом, социогенезом и т.д., а также обеспечить взаимопонимание и консолидацию усилий исследователей, занятых изучением феномена человека, его культуры.

Литература

мифология антропосоциогенез техника тело

1. Алексеев 1984 - Алексеев В.П. Становление человечества. М., 1984.

2. Алексеев и др. 1990 Алексеев В.П., Першиц А.И. История первобытного общества. М., 1990.

3. Буслаев 2003 - Буслаев Ф.И. Эпическая поэзия // Буслаев Ф.И. Народный эпос и мифология. М., 2003.

4. Власова 2000 - Власова М. Русские суеверия: Энциклопедический словарь. СПб., 2000.

5. Воронцов 1990 - Воронцов В.А. Геометрия языка и язык геометрии // Геометризация физики. Тр. межд. конф. Казань, 1990. С. 232-236.

6. Воронцов 2008а - Воронцов В.А. О театре волжских булгар и природе театрального искусства. Казань, 2009.

7. Воронцов 2008б - Воронцов В.А. Природа языка и мифа. Казань, 2008.

8. Воронцов 2009 - Воронцов В.А. О природе вещей и педагогической археологии. Казань, 2009.

9. Гоголь 1959 - Гоголь Н.В. Страшная месть // Гоголь Н.В. Собр. соч. В 6 т. Т. 1. М., 1959.

10. Иохельсон 1900 - Иохельсон В.И. Материалы по изучению юкагирского языка и фольклора, собранные в Колымском округе В.И. Иохельсоном. С.-Петербург, 1900. Ч. 1.

11. Котов 2004 - Котов А.В. Новый китайско-русский словарь. М., 2004.

12. Кочергина 2005 - Кочергина В.А. Санскритско-русский словарь: Около 30 00 слов. М., 2005.

13. Леви-брюль 1994 - Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994.

14. Линдблад - Линдблад Я. Человек -- ты, я и первозданный. М., 1991.

15. Лукреций 1946 - Лукреций Кар. О природе вещей: В 2 т. Т. 1. М., 1946.

16. Маркс и др. 1955 -- Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. В 50 т. Т. 3. М., 1955.

17. Мид 1991 - Мид М. Отцовство у человека -- социальное изобретение // Семья: Книга для чтения: В 2 кн. / Сост. И.С. Андреева, А.В. Гулыга. Кн. 1. М., 1991. С. 205-201.

18. Мосс 1996 - Мосс М. Техника тела // Мосс М. Общества, обмен, личность. М. 1996. С. 242--263.

19. Рассел 2000 - Рассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. М., 2000.

20. Романес 1905 - Романэс Д. Духовная революция человека. М., 1905.

21. Рябушкин 1988 - Рябушкин Н.В. Наказанье ли божье? (Медицина и религия). М., 1988.

22. Севортян - Севортян Э. В. Этимологический словарь тюркских языков. -- М., 1974.

23. Семёнов 1966 - Семенов Ю.И. Как возникло человечество. М., 1966.

24. Татарско-русский словарь. Около 38000 слов М., 1966.

25. Ушинский 2001 - Ушинский К.Д. Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии // Максакова В.И. Педагогическая антропология. М., 2001

26. Фоули Р. Ещё один неповторимый вид. Экологические аспекты эволюции человека. М., 1990.

27. Фрейд 1994 - Фрейд З. Мы и смерть. -- СПб., 1994.

28. Хамзин 1965 - Хамзин К.З. и др. Арабско-татарско-русский словарь: 12 тыс. слов. Казань, 1965. -- 853 с.

29. Чеснов 1990 - Чеснов Я.В. Проглоченное знание и этнический облик // Фольклор и этнография: Проблема реконструкции фактов традиционной культуры: Сб. ст. Л., 1990. С. 169--180.

30. Элиаде 2005 - Элиаде М. Аспекты мифа. М., 2005. -- 224 с.

Размещено на Allbest.ru