Эндонимика служителей культа традиционной религии Мари XVIII-XXI вв.

Размещено на http://www.allbest.ru/

ЭНДОНИМИКА СЛУЖИТЕЛЕЙ КУЛЬТА ТРАДИЦИОННОЙ РЕЛИГИИ МАРИ XVIII-XXI ВВ.

Саберов Рушан Анвярович

Нижегородский государственный педагогический

университет имени Козьмы Минина saberow@yandex.ru

В статье исследуются вопросы обозначения священнослужителей и вспомогательного персонала традиционного марийского религиозного культа в XVIII-XXI веках. На основе применения компаративного, сравнительно-исторического методов делается вывод о том, что наиболее архетипичным определением служителя культа мари является эндоним «карт», а его помощника - «уч?». В настоящее время священнослужителя марийской традиционной религии официально именуют «онаенг».

Ключевые слова и фразы: марийцы; традиционная религия; служитель культа; эндоним; XVIII-XXI вв.

священнослужитель культ религиозный марийский

ENDONYMICS OF THE MINISTERS OF THE TRADITIONAL MARI RELIGION OF THE XVIII-XXI CENTURIES

Saberov Rushan Anvyarovich

Kozma Minin Nizhny Novgorod State Pedagogical University saberow@yandex.ru

The article examines the problems of designating the priests and peripheral staff of the traditional Mari religious cult in the XVIII-XXI centuries. Relying on comparative and comparative-historical methods the author concludes that the most archetypal definition of the Mari cult minister is the endonyme “карт”, and his assistant - “уч?”. Nowadays the ministers of the Mari traditional religion are officially called “онаенг”.

Key words and phrases: the Mari people; traditional religion; cult minister; endonyme; the XVIII-XXI centuries.

Целью данной работы является изучение зафиксированных научным сообществом архетипичных эндонимов, определяющих служителей автохтонного культа мари в XVIII-XXI вв.

В свете указанной цели исследования необходимо решить несколько задач. Во-первых, определить ключевые (маркерные) обозначения священнослужителей мари и их помощников. Во-вторых, провести этимологический анализ полученных в ходе исследования эндонимов, установив их схожие и различные черты.

Одним из важнейших аспектов отправляемого культа является вопрос о лингвистическом определении представителей рассматриваемого жреческого института. В различных религиях служителей культа именуют по-разному: волхв [15], жрец, священник, духовник. Это в определенной степени позволяет очертить круг их функциональных обязанностей [21].

Научная фиксация обозначений марийских служителей культа и их помощников берет своё начало ещё в XVIII столетии. Так, исследователь Г. Ф. Миллер отмечал наличие в каждом народе «особливых людей». У черемис - «мушан или мушангече» (Мужэдшэ - Р. С.): седобородых стариков, состоящих в особом почтении.

В русском «варианте» - «ворожей», служба которых заключается в указании места и времени совершения моления, а также определении приносимого в жертву животного [2, c. 123; 13, c. 47]. По мнению ученого, данный служитель культа встречается у черемис один на четыре и более деревень [13, c. 47]. Исследователь также указывает на наличие иных «духовных лиц» - «юктуч», функции которых состоят в «учреждении порядков» при отправлении культа и «чтении молитв» [Там же, c. 53].

Привлекает внимание замечание Миллера об отсутствии у иных этносов жрецов в силу того, что их функции исполняет глава семьи [Там же, c. 54]. Рассматриваемое явление характерно как для марийцев, так и для других представителей финно-угорской группы (мордвы, удмуртов). Однако анализ материалов, освещающих вопросы отправления религиозного культа рассматриваемой группы этносов, показывает, что общественными мольбищами всегда «заведуют» специальные «духовные лица».

Исследователь П. И. Рычков при обозначении служителей культа ограничивался указаниями на ворожца и выбираемого для совершения обряда «престарелого» человека [19, c. 81, 86]. Наиболее подробно из ученых XVIII века о жреческом институте писал И. Г. Георги. По его мнению, черемисы имеют своих собственных почитаемых служителей культа: «мушан» и «машан» (Мужедше - Р. С.). Упоминается также «первосвященник - югтишъ», функции которого заключаются в толковании снов, предсказании и волшебстве [4, c. 30-31]. Однако И. Г. Георги отмечал сокращение численности представителей данной категории священнослужителей (немногочисленность жрецов «мужедше» ранее отмечал Г. Ф. Миллер), вместо них миряне выбирали «пожилого, умного и беспорочного поведения человека, переименованного Картом, дают ему и помощника, под именем Удше (Уч? - Р. С.)» [Там же, c. 31].

Описывая свадебный обряд и марийское моление, И. Г. Георги отождествлял зафиксированного ранее в сочинениях Г. Ф. Миллера и И. Г. Гмелина «мушана» и «юктуч» с «картом» [Там же, c. 29, 33]. Следует отметить, что в работе Г. Ф. Миллера «мужедше» занимал более высокое положение, чем «юктуч», и не ставился с ним в один ряд на жреческой лествице.

Таким образом, анализ работ научного сообщества XVIII века показал наличие следующих реликтов марийского жреческого института: «мушан» (мужедше), «юктуч», «карт», «удшо» (учц). Отметим, что дефиниция «юктуч» в представленном исследователями XVIII века виде в современном марийском языке не существует. Вероятно, слово «юктуч» является производным от «йяк, горное наречие юк» - 1. голос (звучание голосовых связок); в переносном смысле - голос (убеждение, внушение какой-либо идеи, суждение, оценка, мнение) [22, c. 154] - или от марийского «юкташ» - читать, предположим, читать молитву [25, c. 171]. Кроме того, жрец «юктуч» не фиксируется в источниках и научной литературе XIX-ХХ столетий. Предположим, что данная тенденция может указывать как на постепенную утрату рассматриваемого определения в памяти черемис, так и на слияние функций «юктуча» с «картом» и «мужедше». Следует также учесть, что в XIX столетии служитель культа со схожим «юктуч» функционалом фиксировался этнографом С. К. Кузнецовым [10, c. 74].

Архивные данные первой трети XIX века также подтверждают наличие особых духовных лиц у мари. Выделяются «сновидцы», которые на основании своих сновидений указывают пастве на необходимость совершения моления. В рапортах священника А. Даровского о молении 1828 года указывается, что сновидцами являлись трое: Иван Токметев, Семен Васильев и Василий Евсеев. В обязанности последних входило наблюдение за порядком совершаемого при деревне Кюпран Сола жертвоприношения [3, c. 84-86]. Подобную же особенность в последней четверти XIX века отмечал С. К. Кузнецов и в 20-х годах ХХ столетия В. М. Васильев; количество приносимых в жертву животных определяли пророки или ворожеи «ушшо-колшо» [1, c. 3, 6; 9, c. 456-457].

В дополнение к представленным выше архивным данным приведем сведения, сообщаемые Александрой Фукс и относящиеся к сороковым годам XIX века. В своей работе «Записки о чувашах и черемисах Казанской губернии» автор неоднократно фиксировала наличие жрецов «попов» - «картов» или, как отмечала исследовательница, - «юмланъ» [26, c. 197]. Вероятно, последний термин представляет собой производное от слова «юмылташ» - молиться [2, c. 291]. Встречается также сопоставление «карта» с «первосвященником».

Отдельного внимания заслуживает вопрос о существовании марийского «шаманизма». Некоторые исследователи выводят происхождение обозначения ворожца «мушана» от производной дефиниции «шаман». Казанский профессор Золотницкий допускал, что черемисское «мужан» («мошан») может означать «шаман» (перестановка звуков ш и м нередко используется во всех языках и наречиях). При этом Н. И. Золотницкий указывал, что марийский «карт» и горно-черемисский «мужан» при проведении обрядов, как и сибирский шаманам, облачается в особую ритуальную одежду, состоящую из белого длинного балахона, с красной нашивкой на груди из кумача и с черной позади из сукна, а также головного убора - высокой берестяной шапки [7, c. 15-16].

Позиция, занимаемая Н. И. Золотницким, нашла отклик в работе его современника - этнографа В. М. Михайловского. Рассматривая остатки шаманизма у марийцев, исследователь отождествлял шамана с черемисским ворожцом, знахарем, обозначая их общей дефиницией «карт» или «мужедэ» [14, c. 112-113].

Полемизируя с Н. И. Золотницким, его современник С. К. Кузнецов считал неприемлемым использование термина «шаманизм» в рамках марийской автохтонной религии [9, c. 456]. В силу выборности, открытости института жрецов - «картов», существование шаманской теократии у черемис отвергалось С. К. Кузнецовым. Вместе с тем, исследователь отмечал, что условно к сибирским шаманам приближался класс сновидцев «омы ужшы» («видяший сны») или «ужшы колшы» («видящий и слышащий») [Там же].

Несмотря на состоявшуюся полемику, исследовательскому сообществу XIX века так и не удалось выработать единую точку зрения по проблеме признания или непризнания наличия шаманизма у мари. Дискуссии по проблеме «марийского шаманизма» продолжаются вплоть до наших дней [28; 30].

Во второй половине XIX века, как и прежде, при изучении процесса отправления языческого культа мари фиксировались: сновидцы, жрецы (карты) и их помощники «уче», «уссо» (уч?). Вместе с тем, имеются некоторые различия в названиях служителей культа. Прослеживается диссонанс при определении обозначения жреца у горных и восточных черемис. Во-первых, горные марийцы не имели картов, не знали / забыли слово «карт»; встречались также обозначения жреца как «кугузя» [11, c. 175]. Во-вторых, лицами, руководившими молениями, являются «мужаны» [6, c. 67; 29, c. 31].

Предположим, что объяснение первой позиции кроется в различии наречий марийского языка. Подобное отмечал исследователь С. К. Кузнецов: «Черемисский жрец (на горно-черемисском и восточно-луговом наречии - карт, на юго-восточном - кугузя; то и другое значит старик)» [9, c. 456]. Последний в современной орфографии - «кугыза, кугуза» - старик, старший мужчина [23, c. 81].

В процессе изучения религиозного комплекса восточных марийцев, проживающих в рассматриваемый хронологический период в Пермской, Оренбургской, Уфимской губерниях, ученые обозначали служителя куль-

. - кугузя [27, c. 185]. та как «мулла» [5, c. 31]. Более того, некоторые фиксировали и исконное название жреца

Примечательно, что, описывая культ умерших у луговых черемис, исследователь С. К. Кузнецов отмечал разницу в обозначении священнослужителя в зависимости от их территориального расположения (проживания): «Созывается близкая родня, приглашается опытный жрец (карт - в Царевококшайском и Уржумском уездах, кугузя - в Малмалыжском, мулла - в Бирском и Красноуфиском)…» [8, c. 91]. Дефиниция «мулла», используемая марийцами при обозначении собственных духовных лиц, вероятнее всего, была перенята под влиянием ислама [5].

В отношении второго положения («мужаны» - руководители молений) следует сказать, что подобное, скорее, является исключением из общего правила [6, c. 67]. Так, этнограф В. М. Васильев указывал, что в силу почетности, набожности ворожцы иногда исполняли роль жрецов [1, c. 9]. Вместе с тем, не все исследователи допускали такую возможность. В частности, по мнению Г. Яковлева, служителей культа «картов» нельзя ставить в один ряд с ворожцами [29, c. 19].

Таким образом, анализ материала второй половины XIX - начала XX столетия показал наличие нескольких дефиниций, обозначающих служителей культа мари: «карт», «кугыза», в виде исключения - «мужан». У восточных марийцев - мулла (обозначение священнослужителя, перенятое под влиянием исламских религиозных традиций соседствующих с марийцами татар и башкир). Наиболее традиционным, широко распространенным названием, свидетельствующим о традиционности, сохранности данного языческого эндонима марийского жречества, является «карт».

Революционные события оказали огромное влияние на различные стороны жизни марийского социума. В 1917 году в городе Бирске Уфимской губернии 15-25 июля (по новому стилю - 25 июля - 7 августа) состоялся «Первый Всероссийский Съезд Мари» [18, c. 6]. Несмотря на поставленную цель съезда - сохранение самобытности, традиционности культуры и религии, - прослеживались попытки введения определенного новшества - унификация обозначения служителей культа - «онаенг» [24, c. 300]. Последнее, вероятно, подчеркивало руководящее, объединяющее начало духовных лиц для марийского народа. По «языковым терминам» - «карт», «кузыга», не разграничивались священнослужители луговых, горных, восточных мари.

Следует отметить, что, рассматривая жреческий институт «картов» 20-30-х годов ХХ столетия, ученый и этнограф Н. Маторин фиксировал, что в среде последних «выделяются “сновидцы”, “омымужшы”, которым во сне бывает “откровение” какому богу и где и какую принести жертву» [12, c. 59]. Исследователь определял происхождение дефиниции «карт» из татарского языка в значении «старик». При этом подчеркивалось, что «иногда» служители культа носят название «мулла», перешедшее к марийцам под влиянием мусульман. Вместе с тем, в отличие от предшествующих столетий, в научный оборот входит термин «онаенг» [Там же, c. 56].

Исследователям первой трети ХХ столетия удалось зафиксировать множество вариантов эндонимов духовных лиц мари - ворожцов, колдунов и т.п. В. М. Васильев отмечает, что даже в среде ворожцов и колдунов имеются свои особенности. Он разделял их по достигаемой цели к моменту завершения обряда - «добрые и злые». К положительным относятся: «мужэдшэ» или «мужнчэ» - ворожец, «шувэдышэ» - заклинатель, «шинчан-ужшо» (или ужшо-колшо, кораза) - ясновидящий. К отрицательным: «йузо» или «вэдынь» - колдун, волшебник, а также «локтыз(ь)о» и «пужыкчо» - портящий [1, c. 4-5]. В своей работе В. М. Васильев допускал возможность совмещения функционала фигур колдуна и ворожца, но считает неправомерным их смешение [Там же, c. 16].

Обращаясь к проблеме обозначений представителей современного жреческого института мари, отметим, что по-прежнему наиболее распространенным «обозначением» служителей культа в научной литературе и периодической печати является «карт». Современный «священнослужитель» А. И. Рукавишников отмечает: «По-русски уже давно за нами слово “карт”» [20, с. 167]. Вместе с тем, в зависимости от территориальной, этнолингвистической принадлежности той или иной марийской этнической группы, выделяются и иные названия духовных лидеров: «кугузя» (кугыза) [9, c. 456], а также «мулла». Последняя дефиниция в большей степени фиксируется у марийцев, проживающих на территории Республики Башкортостан [16]. А. И. Рукавишников (священнослужитель Марийской традиционной религии Куженерского района республики Марий Эл) выводит этимологию рассматриваемого определения из иранского языка в значении «человек, владеющий тысячами, т.е. в подчинении его тысячи» [20, с. 167]. Вместе с тем, респондент указывает, что в марийском языке служитель культа называется «онаенг» [Там же]. Этнограф Н. С. Попов конкретизирует дату «перехода» к данному «обозначению» - июнь 1991 года [17, c. 95-96]. При этом в 2004 году марийские «муллы» подтвердили свое согласие на принятие данного «именования» [20, с. 167]. Интересен тот факт, что, рассматривая вышеприведенных ворожца, сновидца, респондент указывает на возможность, даже, в некоторой степени, на необходимость наличия у карта навыков лекаря, травника, предсказателя погоды [Там же]. Несмотря на довольно обширный функциональный перечень, присущий служителю культа, исполнение колдовских практик последним категорически отрицается. Вместе с тем, отмечается возможность существования «колдунов» в более раннее время [Там же].

Таким образом, исследователям рассматриваемого хронологического периода удалось зафиксировать наличие следующих обозначений марийских служителей культа и их помощников: «мужедше» (ворожец), «юктуч», «карт», «кугузя» («кугыза»), «сновидец» («шинчан-ужшо» или «ужшо-колшо»), «уч?», а также заимствований - «мулла». Современным эндонимом служителя культа мари являются архетипичный - «карт» и более современный - «онаенг». Данный вывод подтверждается также результатами проведенного среди служителей культа опроса: 88% из анкетируемых указали в качестве обозначения священнослужителя марийской традиционной религии «карт» и «онаенг» (ПМА. Анкетирование).

Список литературы

1. Васильев В. М. Материалы для изучения верований и обрядов народа мари. Краснококшайск, 1927. 127 с.

2. Васильев В. М., Учаев В. М. Марийско-русский словарь. Йошкар-Ола, 2003. 296 с.

3. Весна народов: этнополитическая история Волго-Уральского региона: сб. документов / науч. ред. К. Мацузато. Екатеринбург, 2002. 211 с.

4. Георги И. Г. Описание обитающих в Российском государстве народов, также их житейских обрядов, вер, обыкновений, жилищ, одежд и прочих достопамятностей. СПб., 1795. Ч. I. 117 с.

5. Ерусланов П. Магометанская пропаганда среди черемис Уфимской губернии. М., 1870. 63 с.

6. Знаменский П. Горные черемисы Казанского края // Вестник Европы. СПб., 1867. Т. IV. С. 30-71.

7. Золотницкий Н. И. Невидимый мир по шаманским воззрениям черемис. Казань, 1877. 27 с.

8. Кузнецов С. К. Культ умерших и загробные верования луговых черемис (1905 г.) // Святыни. Культ предков. Древняя история. Йошкар-Ола, 2009. С. 87-167. 9. Кузнецов С. К. Остатки язычества у черемис // Известия Императорского географического общества. СПб., 1886. Т. XXI. Вып. 6. С. 449-479.

10. Кузнецов С. К. Черемисские мольбища, жреческая иерархия и жертвенные пиры. Село Сернур Уржумского района // Святыни. Культ предков. Древняя история. Йошкар-Ола, 2009. С. 73-76.

11. Кузнецов С. К. Четыре дня у черемис во время Сюрема // Известия Русского географического общества. СПб., 1880. Т. XV. Вып. III. С. 171-206.

12. Маторин Н. М. Религия у народов Волжско-Камского края. М., 1929. 175 с.

13. Миллер Г. Ф. Описание живущих в Казанской губернии языческих народов яко то черемис, чуваш и вотяков. СПб., 1791. 131 с.

14. Михайловский В. М. Шаманство: сравнительно-этнографические очерки. М., 1892. Вып. I. 151 с.

15. Михеева И. Б., Шиженский Р. В. Проекты религиозного строительства: центр, монастырь, школа в русском языческом движении второй половины XX - начала XXI в. (на примере дискурсов Н. Н. Сперанского) [Электронный ресурс] // Вестник Мининского университета. 2015. № 1. URL: http://vestnik.mininuniver.ru/upload/iblock/5f2/9-proektyreligioznogo-stroitelstva-tsentr_-monastyr_-shkola-v-russkom-yazycheskom-dvizhenii.pdf (дата обращения: 19.01.2016).

16. 16. Паасонен Х. Большой жертвенный праздник. Календарные праздники и обряды марийцев // Этнографическое наследие: сб. материалов. Йошкар-Ола: МарНИИ, 2003. Вып. 1. С. 139-150.

17. Попов Н. С. К истории возрождения марийских традиционных молений в конце ХХ века // Этническая культура марийцев (традиции и современность). Йошкар-Ола, 2002. С. 92-121.

18. Программа Всероссийского Съезда Мари // Первый Всероссийский Съезд Мари: протоколы и материалы. Йошкар-Ола, 2006. С. 3-6.

19. Рычков П. И. Журнал или дневные записки путешествия капитана Рычкова по разным провинциям Российского государства в 1769 и 1770 году. СПб., 1770. 190 с.

20. Саберов Р. А. Интервью с А. И. Рукавишниковым // Colloquium heptaplomeres. 2014. Вып. I. С. 163-170.

21. Саберов Р. А., Шкалина Г. Е. Институт жречества черемис и вотяков в XVIII - начале XX века: к проблеме сравнения и классификации [Электронный ресурс] // Вестник Мининского университета. 2015. № 1. URL: http://vestnik. mininuniver.ru/upload/iblock/9b1/6-institut-zhrechestva-cheremis-i-votyakov-v-xviii-_-nachale-xx-veka....pdf (дата обращения: 18.01.2016).

22. Словарь марийского языка: в 10-ти т. Йошкар-Ола, 1992. Т. 2. 464 с.

23. Словарь марийского языка: в 10-ти т. Йошкар-Ола, 1994. Т. 3. 501 с.

24. 24. Словарь марийского языка: в 10-ти т. Йошкар-Ола, 1998. Т. 4. 383 с.

25. Словарь марийского языка: в 10-ти т. Йошкар-Ола, 2005. Т. 10. 256 с.

26. Фукс А. Записки о чувашах и черемисах Казанской губернии. Казань, 1840. 321 с.

27. Черемшанский В. М. Описание Оренбургской губернии в хозяйственно-статистическом, этнографическом и промышленном отношениях. Уфа, 1859. 472 с.

28. Шкалина Г. Е. Традиционная культура народа мари. Йошкар-Ола, 2003. 208 с.

29. Яковлев Г. Религиозные обряды черемис. Казань, 1887. 87 с.

30. Hoppбl M. Uralic Mythologies and Shamans. Budapest: Institute of Ethnology, 2010. 185 р.

Полевые материалы автора

1. Анкетирование служителей культа марийской традиционной религии. Г. Йошкар-Ола Республики Марий Эл, записи 2014 г.

Размещено на Allbest.ru