Мировое православие: типология автокефальных церквей

Однако и Константинопольский патриархат -- по крайней мере, в структурном отношении -- тоже транснациональная церковь См. епархиально-административную структуру Константинопольской церкви на ее официальном сайте: https://www.patriarchate.org/admimstrative-structure-of-the- ecumemcal-patriarchate (доступ от 20.02.2016).. Просто ее трансгосударственность и вселенскость -- практически полностью диаспоральные, сетевые, а также по преимуществу греческие Включение в ее юрисдикцию других этнически маркированных общин -- напри-мер, американских украинцев или архиепископии исторически русских церквей в Западной Европе -- является скорее исключением из правила.. И единственная опора ее притязаний на всепра- вославное первенство -- это опять же первая позиция в диптихе. Ибо у Константинополя нет поддержки ни со стороны многочисленной консолидированной паствы, ни со стороны государства/государств, ни со стороны религиозно-культурной традиции (которую на исторически православных территориях она делит с Элладской, Кипрской и отчасти с другими «византийскими» автокефалиями, полностью присваивая ее только в греческом рассеянии). Ее «материальных» ресурсов (в данном случае именно в диаспоре, прежде всего в США) не хватает даже для того, чтобы, скажем, возобновить деятельность богословской академии на о. Халки (близ Стамбула), закрытой турецкими властями почти полвека назад...

Таким образом, сравнивая «материю» этих двух автокефалий, претендующих на лидерство, мы видим мощную «телесность», с одной стороны, и почти «бестелесность» (или очень «разряженную телесность») -- с другой. константинопольская автокефалия пентархийный церковь

Символическое и реальное

Такого рода «бестелесность» характерна, как было сказано выше, и для других пентархийных церквей, но также и для «церковных колоний» других автокефалий. Поэтому, если смотреть на мировое православие в этом ракурсе, можно говорить о еще одной церковно-организационной парадигме: это рассеянные церкви, сетевого типа, объединяющие небольшие общины, разбросанные в разных пространствах -- исторически православных, диаспоральных и миссионерских. Эта парадигма соответствует реалиям современного мира, для которого характерны снижение уровня религиозности на традиционных церковных территориях, а также миграция и натурализация/инкультурация мигрантов в новых контекстах. В XX веке православие действительно стало не только и не столько религией территориально укорененных наций, сколько религиозной идентичностью конкретных людей, которые свободно выбирают и реализуют эту либо унаследованную, либо приобретенную идентичность. И важно подчеркнуть, что это касается не только «православных эмигрантов» и «конвертов» в разных частях света, но также и тех, кто актуализирует свою православную религиозную идентичность в самих православных странах/культурах. Свободный выбор и миграция -- эти два фактора создают новое представление о православной церковной структуре, которое также соперничает с образом «народной» (национальной) церкви.

Именно поэтому было бы упрощением описывать соотношение «лидерских» церквей -- Московской и Константинопольской -- исключительно в категориях реального и символического (в том смысле, что у одной есть плотное церковное «тело», а у другой -- нет).

Безусловно, Вселенская патриархия -- это прежде всего и по преимуществу символический церковный центр. Но столь же символическими являются и «церкви-матери» для других диа- споральных православных сообществ -- болгарских, сербских, румынских или «русских» (по своей юрисдикционной принадлежности). В диаспоре символика обладает реальной значимостью. И в данном случае слабость Константинополя как вселенского лидера заключается скорее в том, что он -- слишком греческий, то есть слишком «филетичен»...

Символический аспект современного православия связан также с важной ролью, которую играет в нем церковная традиция. В отличие от государств (с которыми мы ранее сравнили автокефалии) церкви не могут решать вопросы общеправославного устройства рационально-прагматически. Так, Константинополь -- глава диптиха, уходящего в глубокую древность. И, скажем, проекты минувшего века перенести кафедру «первого по чести» -- как вселенского православного первоиерарха -- из Стамбула в Салоники или в Женеву не увенчались успехом прежде всего потому, что это означало бы обрушение традиции и торжество чистой прагматики. Идея создания экстратерриториально- го (по отношению к православным каноническим территориям) общецерковного центра противоречила старому территориальному принципу церковной организации (даже если считать, что у Константинополя скорее символическая территория) и к тому же выглядела как своего рода «православный папизм». Кроме того, «переселение» Вселенского патриарха из Константинополя в иное место привело бы к упразднению самой идеи пентархии (как пяти древних церковных центров). Это было бы проявлением предельного символизма, полной утратой связи этого церковного центра с исторической реальностью, понимаемой в категориях традиции. Реализация подобного проекта означала бы, что в православном мире существуют только суверенные автокефалии, обеспечивающие свою консолидацию по образу ООН. И тогда Константинополь полностью утратил бы свое религиозно-символическое первенство, а диптих, обеспечивающий общецерковный порядок, -- всякий смысл...

Хотя напряжение между реальным (политическим в широком смысле) и символическим (в религиозном смысле) сохраняет свою актуальность, его нельзя просто снять волевым образом. Если доминирование традиции в современных условиях может восприниматься как насилие над политической реальностью, то победа политико-прагматического разума означала бы уничтожение традиции. В религиозном православном контексте приходится учитывать оба аспекта: и общецерковную традицию, и реальное соотношение церковных сил. И опять же: символика в данном случае имеет вполне прагматическое значение.

Возвращаясь к актуальности, следует подчеркнуть, что Русская церковь живет в реальном постимперском политическом контексте, являясь своеобразным «остатком империи». Московский патриархат аккумулирует и пытается удержать все свои «национальные» части, а также организационное единство своей диаспоры, которая в противном случае разделилась бы по «фи- летическому» принципу. И это -- прагматика, опирающаяся на идею автокефализма.

Константинопольский патриархат живет скорее в пространстве империи виртуальной См. «классическую» статью о. Александра Шмемана 1971 года, написанную после отказа Константинополя признать автокефалию Православной церкви в Амери-ке: Шмеман А., прот. Знаменательная буря // Шмеман А., прот. Собрание статей. 1947-1983. М.: Русский путь, 2009. С. 550-572.. Он всячески старается утвердить в общеправославном сознании (в качестве своего рода «краеугольного камня») принцип пентархийного первенства, то есть свой статус «первого среди равных» (primusinterpares),и даже усилить этот принцип, интерпретируя его через новейшую формулу: «первый без равных» (primussineparibus) См. статью митрополита Элпидофора (Ламбриниадиса) «Первый без равных», опубликованную 7 января 2014 г. на официальном сайте Константинопольского патриархата [http://www.ec-patr.org/arxeio/elp2014-01-en.pdf]. Русск. пер. [http:// www.religion.in.ua/main/bogoslovya/24468-pervyj-bez-ravnyx-otvet- konstantinopolskogo-patriarxata-na-dokument-o-pervenstve-prinyatyj-v-moskovskom- patriarxate.html, доступ от 20.02.2016]..Это -- чистая символика, то есть апелляция к одной лишь традиции, по существу, отвергающая действующий принцип православного автокефализма.

Выводы

Таким образом, мировое православное сообщество составляют четырнадцать автокефальных акторов, которые представляют собой разнородные церковные образования. Поэтому в реальности на общеправославном поле встречаются и порой сталкиваются не только и не столько церковные суверены (подобные суверенам государственным), сколько разные церковные традиции и организационные парадигмы. Соответственно, межправославная Realpolitikпредполагает не только баланс прагматических интересов автокефальных суверенов, но и согласование различных экклезиологических парадигм.

С одной стороны, контраст состоит в противоречии между национальной и транснациональной парадигмами, между пресловутыми «православными национализмами» и обозначенными выше «православными церковными империями». Однако этот контраст утрачивает четкость, поскольку в современной ситуации многие национальные церкви приросли национальными диаспорами («колониями») и тем самым приобрели черты «империй».

С другой стороны, контраст существует и в рамках одной, имперской, парадигмы, к которой следует отнести прежде всего Московский и Константинопольский патриархаты. При этом в обоих случаях налицо сочетание «национального» и «имперского»: первый включает национально-государственные части, тогда как второй является церковью хотя и виртуально-имперской, но по существу -- преимущественно греческой (то есть националь- но-филетической). Иначе говоря, в современных условиях, когда и филетизм осужден, и реальных империй больше нет, оба этих фактора продолжают действовать как в самосознании, так и в реальной жизнедеятельности этих православных автокефалий.

Кроме того, нынешний «общеправославный процесс» (включая подготовку к грядущему собору) определяется сочетанием и отчасти противоборством символического и реального, традиции и актуальности -- причем в разных проявлениях того и другого. Специфика и «диалектика» этого процесса заключаются в том, что в православном религиозном контексте ни одно, ни другое не может и не должно «победить». Необходим некий баланс, ибо и реальное нельзя игнорировать, и символическое имеет прагматическое измерение.

В этом смысле Всеправославный собор нужен не только для выявления общеправославной субъектности вообще и для формулирования и предъявления общеправославных (конфессиональных) позиций, в частности, но также и для нахождения вышеуказанного баланса. Для достижения последнего необходимы, с одной стороны, опора на незыблемые для православного сознания традиции, а с другой -- принятие во внимание тех церковноорганизационных парадигм и соответствующих им реальностей, которыми нельзя пренебречь, поскольку они являются фактами продолжающейся церковной истории.

Библиография /References

1. История Православной церкви в XIX веке. Кн. I. Православный Восток. Кн. II. Славянские церкви. М.: 1998 (репринт 1901 г.).

2. Нелюбов БА., Буевский А.С. Американская архиепископия // Православная энциклопедия. Т. 2. М., 2001. С. 161.

3. Скурат К.Е. История Поместных Православных Церквей: В 2 т. М.: Русские огни, 1994.

4. Шишков А. Церковная автокефалия через призму теории суверенитета Карла Шмитта // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2013. № 3. С. 197-224.

5. Шмеман А., прот. Знаменательная буря // Шмеман А., прот. Собрание статей. 1947-1983. М.: Русский путь, 2009. С. 550-572.

6. Элпидофор (Ламбриниадис), митр. «Первый без равных» (7 января 2014 г.) [http:// www.religion.in.ua/main/bogoslovya/24468-pervyj-bez-ravnyx-otvet- konstantmopolskogo-patriarxata-na-dokument-o-pervenstve-prinyatyj-v- moskovskom-patriarxate.html; доступ от 20.02.2016].

7. Barret, D.B., Kurian, G.T., Johnson, N.M. (eds.) World Christian Encyclopedia. A comparative survey of churches and religions in the modern world. 2nd ed. Vol.

8. Oxford, 2001. Cm.: Lebanon (pp. 444-448), Syria (pp. 719-722).

9. Lambriniadis, E. (2014) First without Equals. A Response to the Text on Primacy of the Moscow Patriarchate [http://www.ec-patr.org/arxeio/elp2014-01-en.pdf; assessed on 20.02.2016].

10. Istoriia Pravoslavnoi tserkvi v XIX veke. Kn. I. Pravoslavnyi Vostok. Kn. II. Slavianskie tserkvi [History of the Orthodox Church. Vol. 1. Orthodox East. Vol. 2. Slavonic churches]. M., 1998 (reprint 1901).

11. Leustean, L.N. (ed.) (2014) Eastern Christianity and Politics in the Twenty-First Century. London-New York: Routledge.

12. Leustean, L.N. (ed.) (2014) Orthodox Christianity and Nationalism in Nineteenth-Century Southeastern Europe. New York: Fordham University Press.

13. Neliubov, B.A., Buevskii, A.S. (2001) “Amerikanskaia arkhiepiskopiia” [American Archdiocese], in Pravoslavnaia entsiklopediia. T. 2. M., p. 161.

14. Schmemann, A. (1971) “A Meaningful Storm: Some Reflections on Autocephaly, Tradition and Ecclesiology”, St Vladimir's Theological Quarterly 15: 3-27.

15. Shishkov, A. (2013) “Cerkovnaja avtokefalija cherez prizmu teorii suvereniteta Karla Shmitta” [Church autocephaly through the lens of Carl Schmitt's theory of sovereignty], Gosudarstvo, religiia, tserkov' v Rossii i za rubezhom 3:197-224.

16. Skurat, K.E. (1994) Istoriia Pomestnykh Pravoslavnykh Tserkvei [History of the Local Orthodox Churches]. M.: Russkieogni.

17. St. Vladimir'sTheologicalQuarterly, 2013, 57 (3-4).

Размещено на Allbest.ru