Актуальность мифов в Древней Греции и Риме: опыт категоризации

Actuality of myths in Ancient Greece and Rome: An essay in categorization

Tonio Holscher

Dr., Professor Emeritus Institute for Classical Archaeology,

Ruprecht Karl University of Heidelberg Marstallhof 4 Heidelberg Germany

The omnipresence of myths in images and texts in Greek and Roman societies poses a broad spectrum of general questions. This article discusses, first, the different capacities of the media: while texts focus on narration and an author's reflection, images achieve visual presence, respond to the public's expectations and testify to social preferences. Regarding the significance of myths for actual societies, their ontological status is defined not as symbols or metaphors of abstract concepts but as real models of a primordial past for human action and behavior. Regarding the references between present-time societies and their mythical past, four categories are established: genealogical descent, local reciprocity, paradigmatic exemplarity, and individual identification.

The uses of these modes are shown to be stamped by the conditions of historical epochs. In Archaic Greece Herakles serves as a paradigmatic hero of the anthropological concept of competitive polis societies. In Classical Athens Theseus is conceived as a local protagonist of a new political concept of the polis-state based on collective identity. In the Hellenistic kingdoms from Alexander on heroic genealogy and identification are introduced as factors of monarchic charisma. Finally, the superior power of genealogical over paradigmatic strategies is demonstrated in the transition from the late Roman Republic to the principate of Augustus.

Keywords: myth, political identity, Greek polis, Hellenistic kingdoms, Roman Republic, Athens, Herakles, Theseus, Alexander the Great, Julius Caesar, Augustus

Введение

Что мы знаем, что мы можем знать? Как мы знаем, мифы в Древней Греции и Древнем Риме были не просто увлекательными сказками. Они имели важное, актуальное значение для античного общества от архаической эпохи до поздней античности. Герои и события мифов присутствовали во всех жанрах литературы, но еще в большей степени -- в изобразительном искусстве, в виде статуй и монументов, находящихся в общественном пространстве и в зданиях, в виде культовых изображений и посвятительных даров в общественных святилищах, наконец, в декоре частных домов, на вазах и утвари, используемой на праздниках в религиозной и социальной сферах. Мифы были не предметом знания эрудитов, но неотъемлемой частью общественной жизни. Античное общество жило с персонажами и событиями мифов.

В таких обстоятельствах тексты, с одной стороны, и изображения, с другой, литература и изобразительные искусства оказываются близки друг другу и дополняют друг друга, как было показано в работах ученых-классиков начиная с великих достижений «Kunstmythologie» XIX в. Для иконографии мифов незаменимым пособием является «LexiconIconographicumMythologiaeClassicae» (LIMC, 1981-2009). Современные подходы к греческой и римской мифологии, сочетающие изучение текстов и образов, см. в [Schefold1978; 1981; 1988; 1989; 1993; Carpenter1991; Shapiro1994; Giuliani 2003; Buxton 20o4; Junker 2o05]. Сегодня изучение греческих и римских мифов на материале одновременно письменных источников и изобразительного искусства позволяют поставить вопросы, имеющие особый «актуальный» интерес:

* изображения дополняют литературную традицию, запечатлевая мифы или их версии, незасвидетельствованные в письменных текстах;

* изображения благодаря их большому количеству могут дополнять литературные тексты, давая подробную информацию о происхождении и развитии мифов в течение исторического времени и на географическом пространстве;

* по той же причине изображения, включенные в различные контексты и выполняющие разные функции в жизни людей, могут много сказать о специфическом использовании мифов в разных социальных пространствах и ситуациях (общественных и частных, религиозных и политических) и в разных социальных группах -- среди элиты или простого народа.

Но хотя литература и изобразительное искусство обращаются к общим темам и проблемам, между их методами и возможностями есть важные различия:

* как средство коммуникации тексты обладают большей способностью к повествованию, а искусство -- к представлению, тексты служат аргументации, а искусство -- презентации;

* как средство передачи со держания литература в большей степени выражает личные взгляды авторов, в то время как искусство более ориентировано на покупателя и потребителя, на его требования и ожидания.

Потому литература более индивидуальна, а искусство более социально и коллективно.

Мы, историки, должны осознавать эти различия, поскольку они определяют сферу и существо той информации, что мы можем получить из наших источников.

В этой статье я хочу рассмотреть мифологические изображения в греческом искусстве как форму социального высказывания. Я попробую проанализировать значение мифологического прошлого для общества, жившего в актуальном настоящем, -- того общества, для которого эти изображения создавались и которое их «использовало».

Конечно, этот подход не нов. Мифы в текстах и изображениях, передающие конкретные идеи и намерения, были досконально изучены, но изучались они применительно к отдельным историческим ситуациям См. более ранние примеры: [Thomas1976; DeAngelis, Muth 1999].. Но то, что до сих пор в большой степени отсутствует, -- это общее размышление о культурных предпосылках и категориях, лежащих в основе использования мифов в политической и общественной жизни.

Онтологический статус мифа

Важным вопросом является онтологический статус мифа Об определениях и понятиях, относящихся к греческой и римской мифологии, см.: [Kirk1970; Burkert1979; Graf1985].. Начнем с известного примера. Парфенон украшает ряд метоп, на которых представлены четыре мифа о происхождении греческой идентичности: на восточной стороне -- битва богов с гигантами, на южной -- битва лапифов с кентаврами, на западной -- оборонительное сражение афинян против амазонок и на северной -- падение Трои О Парфеноне в целом см.: [Hurwit2004: 106-154]. О мифах на метопах (и на щите Афины Парфенос) см.: [Thomas1976; Castriota1992; Schwab2005]; новый подход см. в [Arrington2015, 134-154].. Как справедливо полагают исследователи, эти битвы являются изначальными примерами сражения представителей греческого уклада жизни с носителями зла, святотатства и хаоса. Они также полагают, что эти мифологические битвы воспринимались ими как аналогии современной победоносной войны греков против «варваров»-персов. Однако эти аналогии обозначаются при помощи досадного множества терминов. Часто мифы называют «сравнениями», «метафорами» и даже «аллегориями» греко-персидских войн. Тем самым оборонительные сражения против кентавров и амазонок как будто бы «символизируют» соответствующие битвы на суше -- при Марафоне и Платеях, а наступательная война против Трои -- «обозначает» последующее завоевание афинским войском Малой Азии. Такое истолкование, однако, влечет за собой вопрос, почему греки должны были предпочитать подобные косвенные намеки непосредственному изображению исторических событий.

Широко известный живописный цикл в Пестрой Стое, расположенной на афинской агоре, указывает в другом направлении. Он включал изображения двух мифологических битв -- битву афинян с амазонками и взятие греками Трои, а также историческое сражение афинян с персами при Марафоне и современное периоду создания столкновение афинян и аргивян со спартанцами. Здесь соположение исторической реальности и метафорической аллюзии на те же события не имеет никакого смысла. Совершенно очевидно, что мифологические события не мыслятся как символическая замена современной реальности, они воспринимаются как реальные ранние предшественники исторических сражений См.: Pausanias I.15.1-4; [Holscher1973: 50-84; Stansbury-O'Donnell 2005; Di Cesare 2015: 172-196]..

Онтологический статус мифа не является символическим или метафорическим, мифы воспринимаются как реальность изначального про - шлого. Герои мифа -- это реальные «крупные» фигуры, подвиги и судьба которых служит жизненным образцом, положительным или отрицательным, для общества, которое с этими мифами живет. Мифы -- это реальные значительные примеры человеческого поведения в критических ситуациях, отражающие вообще варианты действий, амбивалентность принимаемых людьми решений, проблемы судьбы и ответственности в социальной жизни. Как примеры поведения и доблести, они связывают изначальное прошлое с современным обществом.

Эта связь, однако, нуждается в дальнейшем теоретическом рассмотрении. Совсем не очевидно, почему и каким образом далекое прошлое первоначальных времен может приобрести значимость и актуальность для позднейшего исторического общества. Если задаться вопросом, каковы конкретные отношения между мифологическим прошлым и актуальным настоящим, стоит выделить четыре разных типа См. также об Александре Великом и его уподоблении или отождествлении с мифоло-гическими персонажами: [Holscher2020 (forthcoming)]..

1. Генеалогические отсылки. Генеалогический тип означает заявление о происхождении от славных предков из мифологического прошлого. Заявляя о своей генеалогии, современные вожди могли претендовать на некоторые «унаследованные» качества и доблести. Хорошо известны примеры: Александр возводил свою генеалогию к Ахиллу, а Август -- к Энею.

2. Локальные отсылки. Локальный тип означает утверждение могущественного присутствия героя или героини прежде всего в их могилах, на территории данного сообщества или семьи. Ссылаясь на местного героя или героиню и связанные с ними известные мифы, преемники могли заявлять об исходящей от их героических предшественников действенной помощи -- защите территории и поддержке их действий. Примеры тому -- Тесей в Афинах, Агамемнон в Аргосе или Елена и Орест в Спарте.

3. Парадигматические отсылки. Парадигматический тип означает принятие мифологических образцов, таких как Геракл и Ахилл, и их подвигов в качестве примера для подражания. Данные модели в принципе независимы от генеалогических связей или локальных отношений. Всякий правитель, военачальник или воин мог выбрать для себя Геракла или Ахилла парадигматическим образцом доблести. И всякий полис мог объявить Гигантомахию или Троянскую войну великим примером для его собственной борьбы за порядок и справедливость против чужеземных врагов. Эти примеры исключительно концептуальны, они были доступны всем, кто желал соответствовать образцу великих мифологических персонажей.

4. Уподобление и отождествление. Последний и наиболее честолюбивый шаг совершали те современные деятели, которые заявляли о своем тождестве с богами или героями из мифологического прошлого, называясь «новым Гераклом», «новым Дионисом» или «Зевсом/Юпитером на земле».

Эти категории мифологических отсылок не совсем строго отделены одна от другой: в частности, генеалогические предки могут обладать также парадигматическими качествами. Однако каждая категория имеет свои особые свойства.

1. Использование мифа. Генеалогические мифы служат прежде всего интересам отдельных людей и семей, в то время как локальные служат интересам сообществ. Парадигматические мифы особенно пригодны для публичных споров о социальном положении и могуществе, в то время как мифы тождества используются правителями и монархами в их претензиях на хариз- матичную исключительность.

2. Концепты, лежащих в основе этих типов. Генеалогические и локальные отсылки указывают на власть и могущество как предмет в л а д е н и я, тогда как парадигматические отсылки и отождествление обращены на личные качества. Генеалогические потомки великих героев обладают авторитетом; те, кому покровительствует местный герой, владеют территорией, которую он оберегает. И генеалогические, и локальные отсылки отмечают не столько личные качества и свойства отдельных людей и групп, сколько авторитет и могущество, полученные ими в наследство или в дар от мифологических героев. Напротив, парадигматические отсылки и отождествление, в рамках которых происходит сравнение современных людей или народов и их достижений с примерами из героических мифов, заявляют об их собственных особых качествах.

3. Стратегии обращения к мифам. Генеалогический и локальный типы являются эксклюзивными, а парадигматический тип -- состязательным. Они наделяют привилегией отдельные семьи, группы и места, исключая всех прочих. В противоположность этому парадигматические отсылки в основе своей инклюзивны: претензии обосновываются обращением к одним и тем же образцам; состязающиеся соперники должны доказать, что именно они -- наиболее достойные подражатели Геракла, наиболее пламенные поклонники Тесея или лучшие наследники греческих героев, сражавшихся под Троей.

4. Ситуации. Различные отсылки к мифу происходили в разных социальных ситуациях. Ситуацией, в которой наиболее уместны были парадигматические отсылки, являлся пир. То же относится к религиозным культам в гражданском сообществе. С другой стороны, дела политические -- как внутренняя борьба, так и внешние конфликты -- часто сопровождались эксклюзивными отсылками к генеалогическим и локальным мифам. Следствием этого становится различие в изображениях, относящихся к этим сферам. Пиршественные сосуды в основном украшены изображениями на сюжеты парадигматических мифов, политические монументы часто подчеркивают значение локальных мифов и героев, а честолюбивые претензии великих личностей на власть в большей степени выражаются генеалогическими отсылками Генеалогические отсылки были переоценены в некоторых из наиболее плодотворных исследований греческой мифологической образности [Shapiro1989 (о вазах); Marconi2007 (об убранстве храмов)]..

5. История. Как мы увидим, разные типы обращения к мифу играли разную роль в различные периоды греческой и римской истории.

В следующей части я приведу и проанализирую конкретные примеры использования греческих и римских мифов, чтобы продемонстрировать объяснительную способность предложенных категорий.

Архаическая Греция: парадигматические мифы и аристократическая доблесть

В архаическом греческом искусстве -- и на вазах, и в убранстве храмов -- гомеровский мир, вопреки ожиданиям многих филологов, играл лишь незначительную роль. Главным героем в эту эпоху был Геракл. Как всеобщая модель человеческой доблести (аретр) Геракл имел значение, не ограниченное ни генеалогическими, ни локальными пределами. Он -- парадигматический общегреческий герой parexcellence Об ограниченном влиянии Гомера см.: [Snodgrass1998]. Библиография о различных аспектах значения Геракла огромна, но всеобъемлющего исследования этого протагониста «эллинства» не существует. Иконографические свидетельства см. в LIMCIV (1988), 728-838, Herakles, n. 1-1696; V (1990), 1-192, Herakles, n. 1697-3520 (J. Boardmanи др.). Об ико-нографии Геракла в различные исторические эпохи см.: [Schefold1993: 95-114, 233-254; 1978: 88-150; 1988, 128-229]..

Как социальная модель Геракл -- не независимый герой; он совершает свои подвиги на службе у царя Еврисфея. Этим он принципиально отличается от Гильгамеша, героя -- царя Урука. На Востоке политическая власть и личный героизм были тождественны, в Греции же величайший герой, почитавшийся как пример безграничной доблести, был тем не менее зависим от высшего представителя политического порядка. Это точно соответствует структуре ранних греческих городов-государств, в которых политические институты были слабыми, крупные аристократы имели почти безграничные притязания, но в то же время были подчинены довлевшей над ними политической системе.

У данной модели есть два важных антропологических аспекта. Во-первых, этот герой, совершая подвиги, полагается только на свои физические способности. В своем первом сражении голыми руками душит Немейского льва, позднее по традиции снабжается примитивной дубиной. Лишь изредка он прибегает к более изощренному оружию, такому как меч или лук со стрелами. Геракл -- протагонист греческой культуры простого мужского тела, натренированного в атлетических упражнениях. Будучи таковым, он, во-вторых, никогда не одерживает над своими противниками легких и бесспорных побед; его сражения ведут к крайним ситуациям опасности и труда, и слава его побед покоится на беспредельных страдании и изнеможении. Если раннее греческое общество характеризуется особой «культурой немедленного действия» и концептом человека, определяемого его собственными физическими способностями и нравственными качествами, то Геракл -- главный прототип этого социального мира О «культуре немедленного действия» см.: [Holscher2003]..

Подвиги Геракла очень точно воспроизводят достижения раннегреческой полисной цивилизации. Ранние греческие полисы воспринимались как островки человеческого порядка посреди окружающего мира нецивилизованной дикости. Немейский лев, архетипический представитель дикости, противопоставлен человеческому сообществу тем, что угрожает стадам скота на пастбищах и сельским дорогам. В архаическую эпоху львы, как кажется, еще существовали в центральной Греции; в ранней афинской и беотийской вазописи охотники и крестьяне сталкиваются с опасностями, исходящими от этого страшного зверя. Побеждая Немейского льва, Геракл защищает террито-рию полиса и пути его сообщения с соседями; это популярный в архаическом искусстве подвиг героя (илл. 1) См.: LIMC V (1990), 16-34, Herakles, n. 1762-1989 (W. Felten). О полисах как островках порядка см.: Платон, «Протагор» 322 a-b. О львах, кре-стьянах и охотниках см.: [Rombos1988]. О Геракле и Немейском льве см.: LIMCV (1990), 34-43, Herakles, n. 1990-2092 (G. Kokkorou-Alewras); [Appotvnmcq 2006: 71-94].. Следующая его победа -- над Лернейской гидрой, которая препятствовала доступу к большому источнику вне стен города Аргоса. Отрубая сто ее голов, Геракл обеспечивает водоснабжение города, необходимое для выживания сообщества. Этот подвиг также изображался на вазах и других предметах из многих частей греческого мира, прежде всего на вазах из раннего Коринфа, который особенно гордился своими богатыми водными ресурсами. Таким образом, в первых своих подвигах Геракл выступает как поборник цивилизации¹¹.

Илл. 1. Геракл и Немейский лев Аттический чернофигурный килик, ок. 575-550 гг. до н. э.Национальный археологический музей (Таранто), инв. № I. G. 4342. CVA Taranto, Museo Nazionale 3 (Milano 1962) pl. 26, 4

Ill. 1. Herakles and the Nemean lion Attic black-figure kylix, ca. 575-550 BC Taranto, Museo Nazionale, inv. I.G. 4342 After: CVA Taranto, MuseoNazionale 3 (Milano 1962) pl. 26, 4

Вслед за тем герой дважды побеждает диких кентавров: сначала когда они нарушают пир, который устроил для него единственный «хороший» кентавр Фол, и затем когда кентавр Несс пытается умыкнуть его невесту Деяниру.

В этих мифах дикие и похотливые чудовища угрожают двум основным институтам греческого общества: пиру -- обычаю, объединяющему аристокра-тов-мужчин, и браку -- ритуалу, связывающему между собой два пола. Очень показательно, что эти базовые социальные институты были пронизаны мощной силой либидо: мужская компания -- совместным потреблением вина, свадьба -- интенсивным сексуальным желанием. Возбуждение эросом и вином были ведущими силами человеческого сообщества, но и то и другое становилось потенциально опасным, если нарушало меру. Геракл, побеждающий кентавров, представляется поборником социальных связей ОФолесм.: LIMC VIII (1997), 691-696, Kentauroi et Kentaurides, n. 235-292 (M. Le- ventopoulou, L. Marangou et al.). ОНессе-- LIMC VI (1992), 838-847, Nessos, n. 1-125 (F. D^ez de Velasco). Ср. прекраснуюинтерпретацию: [Mele 1986]..

Илл. 2. Геракл и Герион. Конский нагрудник, бронза, ок. 630 г. до н. э. Археологический музей Вафи (Самос). Инв. № B2518. MDAI100 (1986) pl. 16

Ill. 2. Herakles and Geryon. Horses breast plate, bronze, ca. 630 BC Vathy, Samos, Museum, inv. B 2518. After: MDAI 100 (1986) pl. 16

Затем Геракл совершает путешествия в дальние края, на край света: на восток к страшным воинственным амазонкам, чтобы захватить пояс их царицы, и на запад к вооруженному до зубов чудовищу Гериону с тремя телами, желая увести его знаменитое стадо (илл. 2). Эти мифы отражают опыт тех страстных мореплавателей, которые путешествовали по морю в самые удаленные места и привозили оттуда в Грецию природные богатства и продукты цивилизации.

В этих странах они должны были встречать людей и зверей с неведомыми им доселе обликом и нравами и ожидать самых пугающих встреч и опасностей ОГераклеиамазонкахвантичномискусствесм.: LIMC I (1981), Amazones, n. 1-167; [von Bothmer 1957; Tyrrell 1984; Blok 1995; Fornasier 2007; Wunsche 2008: 105-115]. О Гери- оне-- LIMCV (1990), 74-85, Herakles, n. 2462-2544; [Brize 1980]..

Геракл -- не единственный мифологический герой, претерпевающий подобные приключения. Похожие подвиги совершают и другие персонажи: Персей проникает на крайний запад, он сражается со страшной Горгоной, Тесей плывет на Крит, чтобы вступить в схватку с ужасным Минотавром, Беллерофонта посылают в далекую Ликию убить чудовище Химеру, Ясон со своими товарищами отправляется в Колхиду, чтобы добыть золотое руно, охраняемое страшным драконом, Одиссей спасает своих товарищей от свирепого Полифема.

Все эти мифы были главными сюжетами раннего архаического искусства. Геракл служит парадигматической моделью этого почти безграничного исследования и использования мифа ранними греческими мореплавателями Интерпретации этих мифов в контексте раннего мореплавания см. в [Holscher1999]..

Преобладание в вазописи (и в убранстве храмов) архаической эпохи парадигматических отсылок к мифам отражает относительную открытость социальной и политической ментальности элиты. Коммуникация и состязательность часто преодолевали ограниченность семейных генеалогий и полисных границ, обращаясь к общегреческому набору образцовых парадигм.

Классическая Греция: местные мифы и патриотическая идентичность

Если темы парадигматических мифов, к которым обращалось изобразительное искусство архаической эпохи, были общим достоянием всех греков, то классическая эпоха V в. до н. э. отмечена новой особенностью -- обращением к мифам локального значения. Причиной для этого послужил новый интерес к политической идентичности, пронизывающий теперь весь греческий мир. Этот дух идентичности раскрывается на разных уровнях общественной жизни: в панэллинском сообществе, среди граждан полиса и в жизни отдельных людей. В войнах против разраставшейся Персидской державы греки создали новое понятие эллинской идентичности, противопоставляемой негреческим «варварам» (как их теперь называли). Затем, в последовавших уже внутренних конфликтах между самими греками, отдельные греческие города-государства и союзы, прежде всего Афины и Спарта, все больше заявляли о своей собственной идеологии полисной идентичности. В то же время ведущие политики, такие как спартанский царь Павсаний и афинский полководец Фемистокл, стремились утвердить свои личные притязания на политическую идентичность [Holscher 2019a: 83-164].

В Афинах одним из главных составляющих этой идеологии было создание образа нового патриотического героя -- Тесея. На протяжении архаического периода миф о Тесее, убивающем Минотавра, был представлен в искусстве всей Греции, но в конце VI в. до н. э., после установления Клис- феном нового политического порядка, присутствие Тесея ограничивается почти только искусством Афин. Немного спустя, после побед над персами, патриотическая роль этого героя особенно прочно укоренилась на аттической почве, когда в 475 г. Кимон перенес его останки со Скироса и захоронил их в его святилище в центре Афин. В этом контексте афинские художники создают новый образ Тесея как, с одной стороны, культурного героя, и, с другой, политического вождя. Оба эти аспекта характеризуются качествами, не унаследованными от мифологической эпохи, но продиктованными потребностями афинского общества того времени См.: LIMC VI (1994), 33-52; [Schefold1946; Neer2002: 154-168; von den Hoff 2010]. О Кимоне см.: Фукидид I.98.2; Диодор XI.60.2; Плутарх, «Тесей» 36; Плутарх, «Кимон» 8..

Илл. 3. Тесей и Прокруст, Керкион, Минотавр Аттический краснофигурный килик, ок. 510-500 гг. до н. э. Британский музей (Лондон), инв. № E36.

Фотография Британского музей, архив Гейдельбергского университета

Ill. 3. Theseus and Prokroustes, Kerkyon, Minotaur Attic red-figure kylix, ca. 510-500 BC London British Museum, inv. E 36 PhotoBritishMuseum, ArchiveUniversityofHeidelberg

Начиная с 510-500 гг. до н. э. создается новый цикл подвигов Тесея, который мы встречаем не только в удивительной вазописи новой краснофигурной техники (илл. 3), но и на рельефах сокровищницы афинян в Дельфах. Афинский герой мыслится как аналог Геракла, но если Геракл совершает свои подвиги по всей Греции и за ее пределами, то Тесей побеждает разбойников и чудовищ по пути из Трезена в Афины, тем самым обеспечивая безопасный доступ в свой родной город. Эти подвиги являются не только общими проявлениями юношеской apsx^ в борьбе против нецивилизованных злодеев, но и образцовыми поступками ради утверждения актуальной высокой греческой культуры. Прокруст, приглашающий гостей возлечь на kIw^и затем растягивающий их до смерти, извращает обычаи симпосия; Керкион, вступающий в схватку с путниками и убивающий их, действует вопреки правилам атлетики; Скирон, заставляющий посетителей омыть его ноги и затем сбрасывающий их со скалы в море, нарушает законы гостеприимства; Синис неверно (не по назначению) использует гибкую древесину, обычно применявшуюся в кораблестроении и в производстве луков; Перифет пренебрегает правилами сражения гоплитов; Кроммионская свинья противостоит благородной охоте. Побеждая этих противников, Тесей показывает себя поборником высших социальных ценностей [Neils1987; Holscher 2019b].

Илл. 4. Тесей и афинские воины, сражающиеся cамазонками Аттический краснофигурный кратер с волютами, ок. 460-450 гг. до н. э.

Национальный археологический музей (Неаполь), инв. № 2421 LIMCI (1981), Amazones, 298

Ill. 4. Theseus and Athenian companions fighting the amazons Attic red-figure volute-krater, ca. 460-450 BC Napoli, MuseoArcheologicoNazionale, inv. 2421 After: LIMC 1 (1981) Amazones 298

В сфере политики особое локальное и патриотическое значение Тесея становится очевидным в новой версии мифа об амазонках. В то время как в архаическую эпоху Геракл нападал на амазонок в их собственной далекой стране, теперь амазонки пересекают Эгейское море, чтобы осадить Афины, -- и их нападение успешно отражают афиняне под предводительством своего царя

Тесея (илл. 4). В этой версии исследователи справедливо увидели мифологический образ нападения персов на Афины в 480 г. до н. э.: Эсхил, например, заставляет амазонок напасть на Акрополь со стороны Ареопага, где, как мы знаем из Геродота, персы разбили лагерь перед взятием Акрополя См.: [Boardman1982]; Эсхил, «Эвмениды» 685-689; ср. Геродот VHI.52..

Это новое конструирование локальной патриотической мифологии имеет два аспекта, которые нуждаются в дальнейшем рассмотрении. Во-первых, миф и современность находятся в тесных взаимных отношениях. Экс - плицитная роль мифа о сражении с амазонками заключается в том, чтобы указывать на имевшую место в прошлом образцовую модель для ситуаций и действий, происходящих в настоящем; но, как имплицитное следствие этого взаимодействия, миф, чтобы служить такой моделью, сам приводится в соответствие и уподобляется реальным современным событиям. Эксплицитно настоящее разворачивается в согласии с моделью мифа, но имплицитно миф следует за моделью настоящего.

Во-вторых, эта актуализация мифа может вести к его постоянному изменению. На афинских вазах V в. до н. э. сражение с амазонками предстает в больших батальных сценах, какие мы можем увидеть в росписи Пестрой Стои, и служит мифологическим аналогом битвы при Марафоне, изображенной в том же цикле. Приспособление мифа к политической действительности особенно очевидно на кратере из Спины, где три убегающие амазонки имеют имена, отсылающие к современности. Одна из них названа Писианассой, по имени Писианакта, на чьи средства Стоя была построена. Другая амазонка имеет имя Долопа, по названию племени долопов, живших на острове Ски- рос -- том самом острове, откуда были перенесены в Афины останки Тесея. Значит, враждебные амазонки уподоблялись враждебным долопам, которых афиняне должны были победить, чтобы обрести останки своего национальногогероя О больших сценах сражений с амазонками см.: [vonBothmer1957: 161-192]. Ама- зономахия была представлена не только в изобразительном цикле в Пестрой Стое, но и немного ранее в новом ТесейонеКимона, см.: [Castriota1992: 43-58, 76-89]. О кратере из Спины в Ферраре с Писианассой и Долопой см.: [vonBothmer1957: 198, n. 132]..

Особенно показательно изображение амазономахии на щите сделанной из золота и слоновой кости статуи Афины Парфенос в Парфеноне.

Главными фигурами в этой композиции были, по-видимому, патриотический герой Тесей и первохудожник Дедал. Таким образом, предводителями мифологического сообщества Афин предстают здесь великий политический деятель и великий художник. Очевидно, в этом изображении нужно видеть мифологический прообраз Афин как современного центра Греции в представлении Перикла -- Афин как города, обладающего в равной степени и политическим весом, и культурным блеском О щите Афины Парфенос см.: [Holscher, Simon1976; Strocka1984; Papini 2014: 154-166]..

Наконец, в 420-е годы мы вновь встречаем сцену сражения афинян во главе с Тесеем против амазонок на арибаллическомлекифе из Неаполя. На этот раз Тесея сопровождают два героя с именами Муних и Фалер, названные так по именам двух афинских гаваней, Мунихия и Фалера. В этой сцене Афины предстают как крупная морская держава, что соответствует их политическим притязаниям во время Пелопонесской войны [vonBothmer1957: 162-163, n. 16; Simon, Hirmer 1976, fig. 220].

Таким образом, появившееся в классическую эпоху внимание к политической идентичности привело к усилению роли местных патриотических мифов. Этот новый взгляд на политическую действительность инспирирует активное взаимодействие между мифологическими моделями из прошлого и меняющимися реальностью и идеологией сообществ того времени.

Эллинистическая Греция: генеалогические отсылки и утверждение личного превосходства

Монархии эллинистической Греции и Римская империя произвели еще один способ использования традиционных мифов. Претензии эллинистических правителей начиная с Александра Великого на исключительную личную харизму не могли более основываться на отсылках к парадигматическим и локальным мифам, поскольку к тем же мифам могли обращаться остальные люди или социальные группы. Для новых притязаний более действенными оказываются генеалогические отсылки. Александр Великий возводил свой род по отцовской линии к Гераклу, а по материнской -- к Ахиллу. Еще до Александра к обоим этим героям обращались ведущие или честолюбивые политики, видя в них парадигматические образцы поведения и доблести, но теперь Александр монополизировал их как своих предков. Он даже приравнивал себя к ним путем взаимного уподобления мифологического героя и современного правителя. С одной стороны, его знаменитый серебряный тетрадрахм изображает Геракла с характерной стрижкой Александра (avaoxoXp), уподобляя героический образец его современному подражателю (илл. 5). С еще большей очевидностью -- с полным воспроизведением характерной прически Александра изображен в качестве его предка Ахилл на раннеэллинистических монетах города ЛариссыКремасты в Фессалии. С другой стороны, на так называемом Александровом саркофаге АбдоланимаСидонского Александр сам появляется в шлеме, имеющем вид львиной головы, т. е. уподобляется Гераклу как своей мифологической модели (илл. 6) О тетрадрахмах см.: [Price1991]; об уподоблении Геракла Александру -- [DorkaMoreno2019]; о монетах из ЛариссыКремасты -- [vondenHoff1997: 20-22]; о саркофаге Александра -- [vonGraeve1970]..

Эти претензии на происхождение от великих героев мифов стали еще значительнее, когда Александр был признан сыном Зевса-Аммона. Теперь он оказался равным другим знаменитым героям -- сыновьям богов. Он стал не просто потомком, но братом Геракла. В этом образе его представил великий художник Апеллес, на картине которого он стоял между двумя другими отпрысками Зевса, Диоскурами Плиний, «Естественная история» XXXV.93-94..

Илл. 5. Голова Геракла с чертами Александра Великого Тетрадрахма Александра, ок. 333-323 гг. до н. э.

[Kraay, Hirmer1966, pl. 173, n. 572]

Ill. 5. Head of Herakles with traity of Alexander the Great Tetradrachme of Alexander, ca. 333-323 BC. After: [Kraay, Hirmer 1966, pl. 173, n. 572]

Исключительная роль этих генеалогических отсылок становится очевидна в Поздней римской республике. Вплоть до этого времени римляне почитали Энея и Ромула как своих общих героев-основателей и как великий парадигматический образец pietasи virtus. Помимо них все знатные семьи почитали, с большими или меньшими амбициями, своих собственных героических прародителей. Это равновесие нарушилось, когда Юлий Цезарь провозгласил Энея прародителем своей собственной семьи, gensIulia, и успешно монополизировал этого общего героя для себя самого. Все прочие предки других родов должны были стать ниже национального героя-основателя, принадлежащего теперь Юлиям. Это могло быть причиной того, что Октавиан отказался от предложения принять имя Ромула и выбрал новое имя Августа Об Энее в ранней и средней Республике см.: [LaRocca2018]; о семейных прароди-телях -- [Wiseman1974; Walter2004: 84--130]; о Юлии Цезаре и Энее -- [Crawford1974, n. 458/1, 494/3]; об Октавиане и Ромуле -- Светоний, «Август» 7; Дион Кассий LIII.16.7..

Случай с Энеем не был единственным. Все крупные полководцы той эпохи, такие как Сулла и Помпей, почитали Венеру в качестве великой парадигматической богини победы и удачи -- до тех пор, пока Юлий Цезарь не провозгласил ее матерью Энея, заявляя тем самым исключительные претензии на нее как на божественную прародительницу gensIulia. Это действие, вероятно, стало причиной ночных кошмаров Гнея Помпея, которому снилось, как он украшает посвятительными дарами построенный им храм Венеры, теперь покровительствующей его сопернику Юлию Цезарю. В случае с Венерой Август проявил меньшие колебания и наделил ее ролью основательницы в своем имперском мифе [Schilling1954: 272-345] О ночном кошмаре Помпея см.: Плутарх, «Помпей» 68, Аппиан, «Гражданская вой-на» II.69..

Илл. 6. Александр Великий с львиным шлемом (так называемый саркофаг Александра из Сидона), ок. 320-310 гг. до н. э.

Археологический музей (Стамбул), инв. № 370 Фото Д. Иоханнес, личный архив Т Хёлъшера

Ill. 6. Alexander the Great with lion-helmet, so-called Alexander sarcophagus from Sidon, ca. 320-310 BC Istanbul, Archaeological Museum, inv. 370 Photo D. Johannes, Archive T Holscher

Все мифы о прошлом создавались с точки зрения и ради актуальных целей современных им обществ и личностей. В рамках науки об античности такому «использованию» мифов были посвящены многие плодотворные и убедительные исследования. Я же хотел показать следующее: систематический анализ общих категорий подобного использования помогает понять, как стратегии мифологических отсылок работают в актуальных исторических ситуациях и обстоятельствах.

Пер. с. англ. Б.М. Никольского