Истоки вариативности форм монашеского бытия в региональной православной традиции (на примере тамбовского женского монашества)

В.А. Сергунин, протоиерей

ORIGINS OF FORMS VARIABILITY OF MONESHIC EXISTENCE IN REGIONAL ORTHODOX TRADITION (ON THE EXAMPLE OF TAMBOV WOMEN'S MONASTERY)

Abstract.

Background. The definition of the general and specific features in the characteristic of a monastery or, in general, the regional monastic history, remains valid scientific task, having a wide view on the contemporary practice of church construction. The aim of the study is to identify the external and internal causes of the dynamics of the monastic life in the changing historical conditions.

Materials and methods. The works on the history of monasticism imperial and postimperial Russia, the data of the periodical press of the XIX-XXI centuries, reference literature are brought to solve the task ol the research. The main source is the description of the monasteries, first of all, Tambov ones. The identified materials are interpreted in the logic of the general civilizational process of involving women's society in ancient Christian tradition of monastic doing. Civilization principles specified data of a regional nature.

Results. The research showed that the succeeding ties of the monastic regional culture go back to the original period of Christianization of ancient Russia, whence originate form of monastic life, which vary in the regional practice. As a source of regional traditions considered the legacy of monastic culture Ryazan and Murom, Vladimir-Suzdal borderlands. The most influential in a new period of regional history is the spiritual experience of the Moscow monasteries, especially established by Sergiy Radonezhsky and his disciples.

Conclusions. Forms of monastic life in the historical borders of the Tambov province varied. The Women's monasticism has developed under the influence of the male monasticism, under the authority of eldership. Social and ethnic structure of the monasteries was mixed. The regional history of monasticism, in particular, the female may not be adequately understood without taking into account the continuity of local traditions of the ancient monastic experience of activity. The dynamics of quantitative growth and qualitative transformation of monasteries and monasticism obeys the logic of the civilization process and specific historical conditions of the epoque.

Key words: female monasticism, the regional history of monasticism, forms of monastic life, the continuity of the Russian spiritual tradition, the identity of the women-nuns.

Совокупность археологических и исторических данных не позволяет точно сказать, когда и где появились на территории Тамбовщины первые женские монастыри [1]. Можно предположить, что это произошло до 1636 г., своего рода точки отсчета собственно тамбовской истории края. Помня о том, что женское монашество неизменно сопутствовало мужскому, что оно исходило из стремления быть рядом с духовными отцами, можно утверждать, что хронологически и локально оно формировалось в границах истории мужского монашества. Если принимать этот тезис как базовый, то истоки тамбовского женского монашества также глубоки, как сама история православной миссии в древних рязанских, владимиро-муромских землях на лесостепной окраине Древней Руси.

Региональная история монашества связана с общими цивилизационными процессами уже вариативностью форм монашеского бытия: затворничество, странничество, отшельничество, скит, пустынножительство, общежитель- ство и пр. Еще со времен Киевской Руси известны такие формы существования монашеской жизни, как «община» - киновия, «келья, или кельи» при церкви - келиотство. Киновия (община) появилась в правление Ярослава Мудрого, когда прп. Антоний поселился в «печере» на Днепровских кручах и печерское монашество устраивало житие по Студийскому общежительному уставу. Киновия и келиотство сосуществовали в одном духовном пространстве, образуя разные формы организации монашеского бытия. Если принять заключение Я. Н. Щапова о том, что первой женской обителью стал основанный в 1089 г. князем Ярославом Мудрым для его внучки Янки (Анны) Андреевский монастырь, то можно заключить, что первичной была киновная форма: девичья община несла просветительскую духовную миссию под началом игуменьи [2, с. 137; 3, с. 95]. Однако, опираясь на летописные и житийные источники, митрополит Макарий (Булгаков), П. Казанский и Е. Е. Голубинский показывают, что первые женские монастыри устраивались еще в княжение святой равноапостольной Ольги при церквах. Также известно, что мать прп. Феодосия Печерского была пострижена в монашество и жила при церкви свт. Николая близ Брестова [4, с. 21-22; 5, с. 83]. Кроме того, мы не знаем, какими по типу жития были женские монастыри из числа двенадцати, указанных Е. Е. Голубинским [6, с. 565-602; 7, с. 352]. По данным митр. Макария (Булгакова) в домонгольский период было 22 женских монастыря из 116, в монгольский период общее количество монастырей увеличилось до 276, а женских - до 37 [8, кн. 2, с. 668-674; кн. 3, с. 649-662]. Древнейшие среди них были женские монастыри в Киеве, Чернигове, Новгороде, Пере- славле-Залесском, Владимире, Муроме [9], связь с которыми всегда была глубока и значима для населения тамбовского края.

Великое значение монашества в судьбе русского государства и общества явлено деятельностью прп. Сергия Радонежского, который побывал в Пе- реславле-Рязанском в 1386 г. и усмирил вражду рязанского князя Олега и московского князя Дмитрия Донского, чем предотвратил возможное вторжение кочевников, которые использовали как фактор силы отношения соперничества между Рязанью, Москвой и Литвой [10, кн. 1, с. 54].

Если учесть, что на XIV в. приходился период активного городского и церковного строительства в правление великого князя Олега Рязанского, что «за сто лет» до основания в 1573 г. Свято-Никольского Черниева монастыря близ Шацка на этом месте уже стояла церковь, что в 1547 г. уже были канонизированы святые благоверные князья Петр и Феврония, прославившиеся своим благочестивым житием в первой половине XIII в.; что в XII, XIII, XIV в. соответственно были прославлены преподобные святые, устроительницы монастырской жизни - Евфросинья Полоцкая [11, с. 43; 12, с. 2-5], Евфросинья Суздальская (черниговская княжна) [13], великая княгиня Московская - Евдокия (Дмитриевна) [14, с. 69-78], - редкое население на территории «Дикого поля» не оставалось без духовной пищи и попечения ни в средневековый период, ни в начале нового периода истории.

К тому же выводу принуждает общепризнанный факт количественного роста монастырей, которых к концу XVI в. было уже 494, из которых женских - 68. Митрополит Макарий (Булгаков) показательно отмечал увеличение процентного соотношения женских монастырей к мужским, а также факты преобразования мужских монастырей в женские уже к XVI в. [8, кн. 4, с. 359-385; кн. 6, с. 745-765]. К XVII в. динамика дошла до показателя одной пятой части женских монастырей от общего числа [8, кн. 7, с. 619-635].

По мнению М.Д. Приселкова, женские монастыри были предпочтительно общежительными с XIV в. (Московский Алексиевский, Московский Рождественский, Нижегородский Зачатиевский монастыри и др.) и многочисленными [15, с. 442; 16, с. 48; 17, с. 43-45]. Практике этого периода известны и обетные монастыри, устроенные в честь знаменательного события. Например, Московский Новодевичий монастырь был устроен князем Василием Ивановичем в 1525 г. после возвращения в состав государства Смоленска. Покровительство царей и бояр делало монастырь обеспеченным, но общежительный устав, на котором настаивала первая его игуменья Елена Девочкина, не соблюдался: представительницы элиты (Воротынские, Голицыны и др.) предпочитали келиотство. Для региональной истории изучение бытности Новодевичьего монастыря интересно тем, что он служил фортификацией, обороняющей Москву со стороны ногайского шляха, лежащего по «Дикой степи» [18, с. 99].

Неся просветительскую миссию, являя образец организационно-хозяйственной деятельности, аккумулируя знания и опыт регионов, являясь коммуникативной и фортификационной системой, монастыри много поспособствовали образованию централизованного государства. В период становления Московского государства женские монастыри нередко рассматривались как приличное для высшей аристократии место ссылки, что является своеобразной трансформацией привычной для монастыря пенитенциарной функции. Например, в вологодском Воскресенском Горицком женском монастыре пребывали жены, вдовы и дети князей и царей. Некоторые из них способствовали славе и процветанию монастыря своими талантами и покровительством «золотному шитью» и пр. [19, с. 4-15].

Долгое время церковное право демонстрировало неопределенное отношение к «двойным монастырям», когда женская обитель существовала непосредственно при мужском монастыре. Только монастырские реформы начала XVIII в. упразднили эту форму, противоречащую правилу VII Вселенского собора, до того же не рекомендовалось открывать двойные монастыри, служащие «соблазном и преткновением для многих», но не закрывать таковые обители, «прежде бывшие» [6, т. 2, кн. 2, с. 639-640]. Можно заметить, что наиболее крупные и известные мужские монастыри имели приписные женские: Спасский на Бору (Москва), Хотьков (к Троице-Сергиевому монастырю), Козельский Вознесенский (к Введенской Оптиной пустыни), Глушицкий во имя свт. Леонтия Ростовского, возглавляемый игуменом-старцем (прп. Дионисий Глушицкий - основатель Глушицкого Покровского и Иоанно-Предтеченского мужских монастырей), Солотчинский Зачатиевский в Рязани (к Большому Солотчинскому мужскому монастырю), Успенский Богородицкий (к Троице-Сергиевой лавре), Введенский Богородицкий Тихвинский (к Тихвино-Богородицкому мужскому монастырю) и др. [20, с. 30-50; 7, с. 194]. Факт наличия приписного женского монастыря в Солотче позволяет предполагать вероятность существования такой формы и в других местах, близких к современной тамбовской территории.

Историческая литература позволяет составить представление о побудительных мотивах основания женских монастырей и принятия монашества. Общим побудительным мотивом является страх Божий, желание спасения и Богообщения. Оказать молитвенную помощь почившим родственникам и близким, быть похороненными в монастыре рядом с подвижниками благочестивой жизни - очевидные мотивы для пострижения и служения в качестве благотворителей монастыря. Из истории древних русских монастырей известно, что в качестве основательниц женских монастырей часто выступали жены князей, представители элиты. Побудительными мотивами служили устроение семейной усыпальницы, приготовление к благочестивой кончине, моление вдов о погибших [21, с. 82-91, 122-124; 22, с. 40-51; 23]. Известна роль древних монастырей как места ссылки опальных представительниц правящей элиты. Таковым, в частности, являлся Суздальский Александровский монастырь, где в разное время пребывали жена Василия III - Соломония Сабурова, жены казненных Иваном Грозным бояр, царица Евдокия Лопухина и др.

Аргументом тому, что в культурном пространстве изучаемого региона уроки православной истории были усвоены, может служить традиция паломничества не только к киевским святыням (колыбели Православия), но и святыням владимиро-суздальской и муромо-рязанской земли. Такое стремление видим в житиях тамбовских святых жен, например, прпп. Дарьи и Серафимы Сезеновских [24, с. 106; 25]. Тамбовское женское монашество в развитие истории православной цивилизации вписано маршрутами монастырской колонизации, соответствующей процессу расширения южных границ Московского государства в ХУ-ХУП вв. Наиболее древними точками на карте тамбовского женского монашества являются Лебедянь (северо-запад края), а также Шацк, Темников, Елатьма и Кадом (северо-восток), ныне находящиеся в Липецкой и Рязанской областях, но исторически всецело являющиеся частью истории края тамбовского. Обе точки регионального православного ландшафта - Лебедянь на северо-западе и Шацк на северо-востоке - объединены легендарной темой, связью края с царствующим Домом Романовых. Известно, что в Лебедянском Троицком монастыре в храме Илии Пророка был пострижен в монахи по указу Бориса Годунова Федор Никитич Романов (будущий Патриарх Филарет) [26; 27, с. 244-256; 28; 29].

Шацк - центр Верхоценской дворцовой волости, вотчина великой инокини Марфы Ивановны Романовой, матери царя Михаила Федоровича Романова. Из «Шацкой писцовой книги Федора Чеботова» (1623) известно, что наряду с пашнями, сенокосами, бортными ухожаями, животными выпусками доход старица получала и от монастырских крестьян означенной волости [30, 1893, вып. 37, с. 73-147].

Личность и деяния великой княгини-инокини, старицы Марфы Ивановны - замечательное начало первой документально засвидетельствованной истории женского тамбовского монашества. Известно, что она лично явилась основательницей девичьего Казанского монастыря в с. Конобеево близ Шац- ка. Благодаря ее покровительству и благотворительности монастыри на севере Тамбовского края стали образцом ведения хозяйства, организации попечения об увечных и раненых, о вдовах, сиротах, каковых оставалось немало в условиях отчаянного противодействия населения на засечных линиях на Белгородской черте агрессии крымчаков, ногайцев [30, вып. 13, 1887, с. 17-54; вып. 15, с. 13-18]. О взаимообусловленности мужского и женского монашества говорит факт покровительства инокини Марфы Ивановны (Романовой) и женским, и мужским монастырям. Так, она жаловала земли в Верхоценской дворцовой волости Цнинскому Троицкому монастырю [31].

Официально известно, что первые женские монастыри возникали в XVII в. вслед за Черниевым. В частности, в Елатьме было два девичьих монастыря. Показательно, что они были чрезвычайно малыми - 2-3 человека - и содержались горожанами. Распространению монашеского типа бытия в XVII в. служили имевшие большое духовное влияние обители: Сергиевская Проломская пустынь (1652), Старокадомский Троицкий монастырь (1652), Вышенская Успенская пустынь (1620), Саровская Успенская пустынь, Санак- сарский монастырь. Их энергия служила мощи миссионерских потоков в неосвоенные и слабо освоенные районы южной украины Московского государства [31].

О влиянии московских монастырей на процесс формирования монастырской традиции в тамбовском крае может свидетельствовать факт наличия у них земельных владений. Уже в начале XVII в. Московский Новоспасский монастырь владел значительным количеством земель в Лебедяни. Важно заметить и то, что на освоенной мужскими монастырями территории устраивались женские монастыри. Так, к числу старейших, наряду с мужской Троицкой Яблоневой пустынью в Лебедяни (1621), Вознесенским мужским в г. Добром, относится Тихвинский женский монастырь (г. Добрый) в 1694 г. Хотя достоверные сведения о монастырском бытии на южной окраине Московского государства чрезвычайно скудны, можно сказать, что миссионерская активность монашества не была тщетной: местное население вовлекалось в жизнь церкви. Известно, что население принимало участие в крестных ходах, организуемых Пурдышевской пустынью еще в 1595 г. [30, 1890, № 28, с. 112].

На протяжении XVI-XVII вв. этносоциальный состав населения региона усложняется, активно развиваются миграционные процессы. Свято-Троицкий монастырь, Саввино-Сторожевский Рождество-Богородицкий монастырь (основан в XIV в.), Соловецкий Свято-Успенский (прп. Зосима и Сав- ватий - XV в.) сыграли исключительную роль в истории монастырской колонизации и миссионерского служения в Тамбовском крае. Неотъемлемой частью православной истории края стало скитское жительство. Заметную роль в устроении монашеского бытия сыграли монастыри, основанные учениками прп. Сергия Радонежского: Кирилло-Белозерский [32, с. 241-245], граничащий с Вышенской Свято-Успенской пустынью, и Звенигородский Саввино-Стороженский, к которому была приписана Мамонтова пустынь (1652) [33, с. 5; 30, с. 112]. В XVII в. активное участие в освоении края приняли монахи Шацкого Свято-Никольского и Свято-Троицкого Борщевского монастыря. Состав монастырской братии был полиэтничным, о чем свидетельствует общая характеристика состава населения региона [33, с. 385-386].

Для решения насущных государственных задач монастырский потенциал тамбовского ареала стал использоваться гораздо раньше, чем возникла синодальная система управления. Народному герою, избавителю русских земель от польско-литовской оккупации (1612) - князю Д. М. Пожарскому - были пожалованы вотчины по рекам Лесной и Польной Воронеж из владений Чудова и Ново-Спасского монастырей [31]. На монастыри возлагалась надежда духовного просвещения населения, воспитания верноподданнических чувств. После восстания (1670-1671) Степана Разина, в котором участвовало и население тамбовской территории, Чудову монастырю были приписаны земли с крестьянами Троицкой пустыни (с. Троицкая Вихляйка, ныне - Сосновского района Тамбовской области).

От времени восстания Степана Разина до нас дошло имя монахини- старицы Марфы, в миру - крестьянки Алены, известной как Алена Арзамасская (Темникова). Из допросных листов, подписанных ею в ходе расследования, учиненного князем Юрием Алексеевичем Долгоруковым [34], захватившим в 1670 г. разинский город Темников, из воспоминаний иностранцев [35] известно, что Алена, монахиня-старица Николаевского женского монастыря в Арзамасе, возглавляла отряд разбойников-разинцев [36, с. 17, 20]. Из тех же источников известно, что Алена по происхождению была казачкой, была выдана замуж за немолодого крестьянина и рано овдовела. Вдовьей доле в семье мужа она предпочла монашество. В монастыре она была обучена грамоте и навыкам врачевания, что послужило поводом к обвинению в колдовстве и сожжению на костре [37; 38, с. 7; 39, с. 291; 40]. Хотя сведения о ней носят окраску обвинительной риторики представителей царской власти, можно почерпнуть и некоторые объективные данные о женском монашестве. В середине XVII в. женские монастыри играли заметную роль в жизни общества: давали альтернативу угнетенному положению женщины в семье, расширяли поле деятельности для сильных и одаренных талантами натур, открывали доступ к грамотности и полезным востребованным трудовым навыкам. Важно отметить также, что, наряду с мужским, в XVII в. существовало женское старчество. Представительницы женского старчества пользовались широким уважением, без чего немыслимы были бы широкая поддержка и доверие, которыми пользовалась Алена Темникова и как монахиня, и как глава вооруженного отряда до 2000 человек.

Решительные перемены в организации монашеской жизни и динамики развития монастырей произошли в начале XVIII в., когда имперская Россия испытывала необходимость обеспечения своей внутренней и внешней политики ресурсами, которые черпались из монастырей. Регуляцией отношений между синодальными властями и монастырями занимался организованный в 1701 г. Монастырский приказ. К этому моменту разрыв между количеством мужских и женских монастырей еще больше сократился: женские составляли 1/5 часть от общего числа [41, с. 544], а по количеству насельниц они почти уравнялись - 10 673 к 14 534 [42, с. 79-95; 43].

Начиная с XVIII в. монастыри стали вовлекаться в решение государственных проблем, выполняя роль благотворительных учреждений. Женское монашество участвовало и в организации медицинской помощи раненым. Имели случаи отправления неугодных жен, сестер и прочих родственников в монастырь насильственным образом [43, с. 278; 44].

Политика сокращения численности монастырей и монашества, секуляризации монастырских земель в XVIII в. достигла своих целей: численность монастырей сократилась на 56%, в том числе женских - на одну треть [43, с. 278]. Особенно сурова синодальная политика была в отношении женского монашества: установлены более поздние сроки возраста пострижения, усилена изоляция от мирской жизни [44], определялось более низкое денежное содержание, в сравнении с мужским монашеством [7, с. 20].

Однако стремление женщины к пристанищу, где бы она была защищена от давления духовно беднеющего общества, от мужского диктата, от личностной невостребованности, где бы она могла восстановить богообщение в условиях аскетической строгости православной традиции, оставалось главным движущим мотивом ухода в монастырь. Преодолевая сопротивление такому желанию синодальной системы, ища монашеского благочестия, женщины использовали тенденцию государства привлечь монашество к решению задач благотворительности и организовывали общины, при которых устраивались богадельни, лазареты, школы, приюты и пр. В этом случае их духовные стремления могли быть увенчаны статусом монастырской организации [45, с. 76-79]. Уцелела и древняя форма женского русского монашества, когда келья или общежитие устраивались при церкви; именно монастырская церковь, превращенная в приходскую, оставалась способом вести монашескую жизнь в условиях секуляризации монастырей. В XVIII и XIX в. приходские церкви могли служить началом организации женской монашеской общины [43, с. 293]. Таков опыт организации Сезеновского и Троекуровского женских монастырей, возникших в Лебедянском уезде Тамбовской губернии при духовном руководстве старцев прп. Иоанна Сезеновского и Илариона Троекуровского [46, с. 286-295], организация женщин при Никольском храме дала начало монашеской общине Мамонтовой пустыни [47, с. 11-14].

Нередко организаторами женского общежития выступали представители дворянства и богатого купечества. В этом случае местом пребывания общинниц служила усадьба владелицы. Таковы женские монастыри Тамбовской епархии: Тихвино-Богородицкий в г. Кирсанове, выросший из общины, основанной прп. Марфой Тамбовской (?-1800; в монашестве - Маргарита, в миру - Марфа Петровна Апарина), кирсановской старицей [48]; Богоро- дице-Знаменский Сухотинский, выросший из общины, основанной помещицей Варварой Александровной Сухотиной (1825) [49, с. 50]; Успенский-Софийский Тулиновский - община, основанная Софьей Яковлевной Тулиновой (1879), и др. [50]. В образовании этих монастырей большую роль сыграло старчество, прежде всего прп. Серафим Саровский.

К рубежу XVIII-XIX вв. сложились особенности женского монашества: женские монастыри чаще образовывались в городах либо недалеко от них, дольше сохранялось влияние дворянства на уклад монастырской жизни, воздействие острых социальных проблем на мотивацию женщины для ухода в монастырь было наиболее сильным [51, с. 139-161]. Наиболее крупными и известными женскими городскими монастырями стали Тамбовский Вознесенский, основанный в 1690 г. свт. Питиримом [52]; Козловский Боголюб- ский, ведущий свою историю от Ильинского женского монастыря, основанного при Ильинской церкви в 1638 г. [53].

Для женского монашества, расцвет которого приходится на XVIII- XIX вв., характерно большое влияние мужского старчества, наиболее известными представителями которого были непосредственно связанные с православной историей Тамбовщины прп. Серафим Саровский, Феодор (Ушаков), Амвросий Оптинский. Известно, что великие подвижники монашеской жизни много порадели о том, чтобы русское государство стало страной монастырей, чтобы ни один ее уголок не оставался без молитвенного попечения избранников Божиих, ищущих спасения себе и ближним.

Рано проявились и региональные особенности, связанные с природными и социально-культурными условиями бытования. По этому признаку выделяются монастыри северного и южного локуса: на севере более обеспеченные и малолюдные; на юге - порой вовсе не имеющие никаких владений и живущие за счет доброхотных даяний мирян, но более многолюдные. При этом оговоримся, что для монастыря как такового критерий хозяйственно-экономической обеспеченности никогда не был главным, первым его делом было молитвенное служение Богу во имя спасения рода человеческого. Однако как северные, так и южные (в частности, Усманская Успенская женская пустынь располагалась близ мужского Усманского Преображенского монастыря) женские монастыри располагались близ городов либо непосредственно в городах.

Таким образом, формы монашеского бытия (келиотство, киновия) в исторических границах тамбовского края варьировались. Женское монашество развивалось под влиянием мужского, при руководствующем авторитете старчества. Социальный и этнический состав монастырей был смешанным, что показывает общая логика формирования монастырской общины: элитарный слой - мужской и женский (княжеский, дворянский), купечество, воинство, податное сословие [7, с. 352]. Региональная история монашества, в частности женского, не может быть адекватно осмыслена без учета преемственности локальных традиций древнего опыта монашеского делания, что подтверждают традиционные маршруты паломничества. Динамика количественного роста и качественного преображения монастырей и монастырского населения подчинялась логике цивилизационного процесса и конкретно-историческим условиям эпохи. Наиболее актуальной задачей в изучении женского монашества является аналитика мотиваций и поведенческих сценариев представительниц женского монашества как образа служения Богу и ближним опытом личного спасения.