Нарратив как метод исследования процесса социализации

Размещено на http://www.allbest.ru/

Психологический институт, Москва, Россия

Нарратив как метод исследования процесса социализации

Турушева Ю.Б.

Аннотация

нарратив социализация детский возраст

Анализируются особенности нарратива как метода исследования социализации, показывается, что нарративный материал обладает свойствами, позволяющими обратиться к нему в поисках новой модели социализации как в детском, так и в зрелом возрасте. Обсуждается необходимость пересмотра современной наукой понятия «социализация». Обращается внимание на способность нарратива удерживать и проблематизировать отношения между индивидом и социокультурной средой. Рассматривается возможность создания в рамках нарративного подхода исследовательской модели, позволяющей удержать социальное и личностное измерения, избежать их противопоставления и, возможно, дать ключ к новому видению отношений между человеком и культурой.

Ключевые слова: социализация, ресоциализация, личность, культура, социум, нарратив, нарративный подход

Проблема социализации: современный контекст

Еще несколько десятилетий назад социализация рассматривалась учеными преимущественно как вхождение индивида в устойчивый мир социокультурных норм. Нестабильность сегодняшнего мира повлекла за собой непрекращающуюся трансформацию ценностей, ориентиров, открытость другим культурам, множественным возможностям и, таким образом, поставила под сомнение устойчивость культурных ориентиров, что привело, в свою очередь, к серьезным изменениям в понимании процессов социализации. Идентичность периода постмодернизма стала расколотой, фрагментарной, внутренне противоречивой. Оказалось, что собрать и удержать ее может только такое «стержневое» образование, как личность, которая осознанно вступает в отношения с социумом. У современной психологии, таким образом, появилась потребность как в пересмотре и уточнении самого понятия социализации, так и в поисках новых методов исследования феномена.

Стоит отметить, что западная психология довольно долго отрицала значение социального в индивидуальном развитии. Культура, общество понимались как нечто внешнее, часто враждебное по отношению к человеку, и только с 70-80-х гг. начал проявляться интерес к социальному как источнику, «питательной среде», обеспечивающей индивидуальное развитие и оказывающей огромное влияние на становление личности. Отечественная психология, напротив, долгое время утверждала примат социального, «индивидуальное развитие рассматривалось как полное воспроизведение, отпечаток социальных матриц <…>. Однако полноценная социализация - усвоение социокультурного опыта, социальных матриц, порождает не личность, а скорее социального индивида…» [Леонтьев, 2009, с. 181]. Закономерным можно считать последовавший интерес к личности, способной проявлять независимость, противостоять культуре и изменять ее. На сегодняшний день ситуацию можно охарактеризовать как новую ступень в изучении отношений между индивидом и социумом. Становится очевидным, что «появление личности, то есть человека в философско-антропологическом смысле, как в фило_, так и в онтогенезе, - это не только появление социальных регуляторов, позволяющих преодолевать биологическую природу, но и выход индивидуальной регуляции за рамки социальной, возможность противостоять обществу, противостоять социуму, преодолевать в себе социального индивида» [Там же. С. 183]. Проблема социализации, таким образом, сегодня уже не может рассматриваться отдельно от проблем становления личности. В центре внимания оказывается конвергенция этих двух сложнейших процессов, тем более что «в транзитивном обществе баланс идентичностей является неустойчивой характеристикой, постоянно смещающейся то в одну, то в другую сторону. Поэтому часто, особенно при широком веере возможностей выбора группы идентичности, доминирует именно личностная, персональная, а не социальная составляющая [Марцинковская, 2014].

Изменение представлений о культуре

Проблема социализации встала на сегодняшний день особенно остро, так как напрямую связана с процессами глобализации и интеграции, благодаря которым происходит столкновение и взаимопроникновение культур и, следовательно, смешение различных норм и ценностей. «Одной из сторон глобальных изменений сегодняшнего мира выступает и изменение взаимоотношений между индивидом и обществом, точнее, обществами. В свете этих изменений само соотношение социальности и личности оборачивается. Если раньше социальность воспринималась как целое, которое включает в себя много частей - индивидуальных личностей, то теперь, в полисоциальном мире, сама личность выступает как сложная целостность, которая вбирает в себя много разных социальностей с «горизонтальными» и «вертикальными» отношениями между ними, иногда проблемными, порой конфликтными» [Леонтьев, 2009, с. 193].

Надо отметить, что сегодня меняются и представления о культуре. Она понимается как нечто подвижное, меняющееся, находящееся в постоянном обновлении. Культура начинает восприниматься не как устойчивый свод норм, к которому приспосабливается индивид, а, скорее, как процесс, интерес представляет не стабильность, а ее изменчивость. С середины 70_х гг. многие ученые сосредоточились на способности людей производить культурные формы в обыденной жизни, в том, что можно назвать практикой. Культурные нормы, таким образом, стали мыслиться как «живые», возникающие и меняющиеся в конкретных человеческих действиях [Rasmussen, 1999]. Такая концепция культуры позволяет избежать понимания практики (в т.ч. языковой практики) как механического воспроизводства культурных форм и сосредоточиться на активной, творческой позиции личности.

Поиски баланса между личностным и социальным в человеке можно считать традиционными для психологии. В том числе и многие из ветвей дискурсивной психологии пытаются «сконцентрировать внимание на активности индивида с одной стороны, одновременно оценивая структуру семиотических средств, конструирующих индивидуальное действие, - с другой» [Rasmussen, 1999, р. 399]. Такая позиция позволяет избежать редукции и к субъекту, свободному от влияний культуры, и к культуре как двигателю пассивного индивида.

Актуальными на сегодняшний день видятся поиски новых методов исследования процессов социализации и ресоциализации, с использованием автобиографических нарративов. Безусловно, в силу зависимости от культурных конвенций и использования языка нарративы являются носителями норм, смыслов и ценностей определенной культуры: «Один из наиболее важных способов охарактеризовать культуру - выявить предлагаемые ею нарративные модели описания хода жизни» [Bruner, 1987]. Нарративы можно рассматривать как культурное средство, позволяющее упорядочить и осмыслить опыт, «вписать» его в рамки культурных норм. С другой стороны, многие ученые считают, что в коммуникативных практиках типа нарративных происходит формирование Я, которое становится центром сознания, инстанцией, обеспечивающей принятие решений и несущей ответственность за их осуществление. Таким образом, нарративный подход способен предложить исследовательскую модель, позволяющую удержать и социальное, и личностное измерения, избежать их противопоставления и, возможно, дать ключ к новому видению отношений между человеком и культурой.

Нарративный подход в изучении феномена социализации

Устойчивый рост интереса к нарративу наблюдается в социальных науках с начала восьмидесятых годов. Отвечая на вызовы постпозитивистской науки, к проблемам повествования обратились история (Х.Уайт, Ф.Анкерсмит), социология (Э.Гидденс, К.Риссман, Ф.Щюц), антропология (К.Гирц), психология и ряд других дисциплин. Несмотря на длительную традицию исследования нарратива в лингвистике (Ж.М.Адам, Ж.Женетт, М.Баль, В.Шмид, Ш.Римон-Кеннан, Дж.Принс и др.), понятие быстро вышло за ее пределы и потребовало более широкого осмысления; за последние десятилетия его объем значительно расширился. Если на первом этапе нарратив понимался преимущественно как автономно существующий текст, то позже интерес распространился и на процесс наррации (в нем стали видеть не только акт семантической организации текста, но и коммуникативный акт).

Большая часть нарративных исследований осуществляется в рамках социального конструкционизма - движения, центральная посылка которого заключается в идее определяющей роли языка и социальных интеракций при формировании наших представлений о мире и о самих себе. То есть, рассказывая о себе, мы «автобиографически конструируем себя» [Брунер, 2005, с. 10], в соответствии с культурными и языковыми нормами нашей среды. «С точки зрения конструкционизма осмысление мира - это не автоматический или природный процесс, понимание мира есть результат активной совместной деятельности людей, вступающих во взаимные отношения» [Джерджен, 1995, с. 56].

Очень интересную в этом смысле работу с нарративами проделал Жак Вонхе [Voneche, 2001], изучая варианты биографии Ж.Пиаже. Знаменитый швейцарский психолог написал за свою долгую жизнь несколько жизненных историй. В каждой из них он представлял себя, ориентируясь на различные целевые аудитории. Во всех своих автобиографиях, как показывает исследование, Пиаже одновременно тот же и другой: факты те же, ситуации те же, а результат, смысл истории другой. Исследование убедительно показывает, что самопрезентация, организация и осмысление собственной жизни посредством нарратива чрезвычайно чувствительны к социальному окружению. Это тем более поразительно, что Пиаже позиционировал себя как ученого, для которого индивидуальное развитие не зависит от социальной и культурной среды.

Существует огромное количество различных подходов к определению нарратива. Классическая теория повествования считала отличительной чертой нарративных текстов «преломление повествуемой действительности через призму восприятия нарратора» [Шмид, 2008, с. 13], акцентируя, таким образом, внимание на центральной роли индивидуального сознания в процессе наррации. С другой стороны, в последнее время все чаще нарратив рассматривается как своего рода «языковая игра», в которой, посредством языка формируется идентичность. В случае радикальной конструкционистской позиции Я понимается как продукт коммуникативных практик (см., например, [Harre, 2001; Harrй, Gillett, 1994]).

Таким образом, все многообразие современных подходов к изучению нарратива можно условно разделить на два больших направления: нарратив как монолог и нарратив как диалог. В первом случае исследование фокусируется на центральной роли Я в формировании и структурировании повествования, которое в свою очередь служит задачам осмысления опыта и формирования Я-концепции. Во втором нарратив понимается особого рода коммуникативная практика, в которой «рассказанное Я» [Сарбин, 2004] конструируется совместно с аудиторией и сильно зависит от культурного контекста. Интерес в этом случае сосредоточен, главным образом, на механизмах социального взаимодействия.

Изучение механизмов взаимодействия между социальным и личностным в нарративе, несомненно, связано с поиском методологии, позволяющей удерживать обе исследовательские позиции. Социализацию в рамках нарративного подхода можно рассматривать как конструирование себя и своего социального мира. При таком подходе акцент необходимо ставить на творческом взаимодействии личности и культуры, в котором возникает (конструируется) Я-в-мире.

Огромное значение имеет нарратив и для исследования ранних этапов социализации. Безусловно, появляясь на свет, человек мгновенно попадает в определенную социокультурную среду, в которой уже существуют значения, базовые ориентации, моральные нормы и ценности. С момента рождения он находится в системе, где известно, что такое хорошо и что такое плохо, где вещи имеют имена, а отношения между людьми регулируются гласными и негласными правилами. Освоение этой системы является проблемой ранних этапов социализации. Фаза, когда ребенок черпает знания о ней только из личного опыта, быстро сменяется новым этапом, когда знания о мире приобретаются опосредованным путем: через книги, устную коммуникацию, телевидение, то есть с использованием языка. Большая часть этих знаний структурирована в виде нарративов (повествований). Исследования показывают, что 3-5-летние дети уже в полной мере владеют структурированием рассказа, чувствительны к последовательности действий, способны описать собственный опыт события в виде повествования. С возрастом может измениться центральное событие нарратива, возрасти количество деталей, однако базовая структура останется прежней [Nelson, 1986]. Рассказывая, ребенок упорядочивает свои знания о мире и приспосабливает их к социально разделяемым версиям. С другой стороны, взрослый, повествуя о событиях, способствует процессу инкультурации ребенка, так как нарратив всегда связан с оценочной интерпретацией прошлого, в нем обязательно содержатся нормативные идеи о том, что можно считать правильным, ценным, о том, что Freeman и Brockmeier [Freeman, Brockmeier, 2001] называют «представлениями о "хорошей жизни"». Другими словами, рассказ «наделяет характером важности то, о чем сообщает… выдает своему предмету аксиологический, а заодно и отнологический паспорт. И уже дело адресата гадать, зачем же ему это было рассказано» [Лехциер, 2011].

Нарративы всегда находятся во взаимоотношениях с более широким культурным контекстом (с метанарративами, сюжетами, характерными для определенной культуры, способами интерпретации и т.д.), любой текст является производным от какого-то текста и отсылает к будущим текстам. И, следовательно, любая история создается с учетом присущих определенной культуре ожиданий типичных сюжетов, мотивов, причин и следствий. Рассказывая о себе, ребенок устанавливает связь между личным опытом и циркулирующими в культуре нормами построения повествования, что позволяет нарративу выполнять функцию связующего звена между культурой и индивидуальным сознанием. Механизмы наррации, таким образом, всегда являлись одним из самых эффективных и востребованных инструментов социализации.

Нарративный подход в изучении процессов ресоциализации

Если прежде социализация связывалась преимущественно с ранними этапами развития, то сейчас становятся актуальными процессы социализации периода зрелости - ресоциализации, - которые не прекращаются на протяжении всей жизни человека и связаны с сознательной, рефлексивной позицией и ценностными предпочтениями.

Конечно, нарратив - это не только отчет о событии, но, главным образом, его осмысление (как, впрочем, и трансляция обретенного смысла). Основная задача нарративных психологов сегодня состоит в том, чтобы понять, каким образом нарратор порождает смысл события [Bamberg, 2012]. Парадокс нарратива, однако, заключается в том, что, используя канонические, культурно заданные лингвистические формы, он никогда не повествует о типичных событиях. Дж.Брунер считает, что нарратив всегда отвечает на вопросы «Почему об этом стоит рассказывать? Что в этом интересного?» «Не обо всем, что случается, стоит рассказывать, и не всегда ясно, почему, то, о чем кто-то говорит, достойно того, чтобы быть рассказанным. Нам скучно и неинтересно слушать такие истории как: "Я проснулся утром, встал с постели, оделся и надел ботинки, побрился, позавтракал, пошел в офис..." Нарратив не только должен увязать события в порядок во времени, соблюдая структуру культурных канонов, но должен еще и содержать нечто, что придает ему исключительность» [Bruner, 1991].

Таким образом, по мнению Брунера, автобиографический нарратив выполняет две функции. С одной стороны, с его помощью мы являем себя другим (и самим себе) как типичных представителей культуры. Наши действия, намерения, желания становятся понятны в рамках обыденных представлений, присущих тому миру, в котором мы живем. С другой стороны, если бы мы ограничивались «данностями» культуры, мы оставались бы лишь ее зеркалами, об индивидуальности, Я в таком случае не могло бы быть и речи. Брунер считает, что для обеспечения индивидуальности мы фокусируемся на том, что является исключительным (и, следовательно, достойным того, чтобы об этом рассказать). Требование рассказать что-нибудь интересное осуществляется через наррацию, в которой распознается каноническое и неканоническое. А интересным ее делает как раз то, что идет вразрез с ожидаемым или приводит к неожиданному результату. Брунер даже выдвинул предположение, что литературные жанры являются своеобразными формами нарушения канонов «народной психологии» [Брунер, 1991].

Категория «интересное» привлекла интерес ученых относительно недавно и, вероятно, требует внимательного рассмотрения, в связи с возрастающим интересом к нарративным исследованиям. Такие философы, как Жиль Делез и Феликс Гваттари, утверждают, что «интересное» - это «альтернатива познанию истины и поиску согласия» [Эпштейн, 2004, с. 491]. «Интересен такой ход событий, который воспринимается, с одной стороны, как неизбежный, с другой - как непредсказуемый… Интересность - это то свойство, которое скрепляет «очевидное» и «невероятное», не позволяя им оторваться друг от друга» [Там же. С. 496]. В «интересности» повествования заключается, может быть, основной парадокс нарратива как механизма (по крайней мере) западноевропейской культуры - являясь, безусловно, культурной формой, он требует нарушения ожидаемого развития сюжета.

Брунер обращает внимание на те поворотные моменты нарратива, в которых рассказчик объясняет перелом в убеждениях, верованиях и мыслях героя: «Я вижу в этом решающее значение для усилий индивидуализировать жизнь, сделать что-то большее, чем просто бегство от канонов… Поворотные точки нуждаются в более глубоком изучении. Они представляют собой способы, которыми люди освобождаются в самосознании от своей истории, своей банальной судьбы, своего консерватизма... Поворотные точки - шаги к нарративному сознанию. Не удивительно, что в большинстве автобиографий они расположены в точках, где культура дает больше степеней свободы - больший простор для поворота» [Bruner, 1991]. Такие «поворотные» моменты можно считать отличительной чертой нарративов. Р.Анкерсмит [Анкерсмит, 2007] трактует их как описания «травмы идентичности», отмечая при этом, что в момент кризиса человек остается без привычных культурных ориентиров и должен выстроить новую идентичность, опираясь лишь на собственный личностный выбор. Таким образом, в самой ткани нарратива существует напряженность между личным и социально-культурным, которая делает его чрезвычайно интересным материалом для изучения переплетений личностного и социального в жизни человека.

Очень интересную в этом смысле работу проделали Гон, Миллер и Раппапорт [Gone et al.,1999], исследуя понятие «культурная идентичность» на примере нарратива, записанного в индейской резервации в штате Монтана. С одной стороны, основываясь на идее культурного антрополога Ирвинга Холлоуэлла о базовых ориентациях - инструментах, которые предоставляются Я-культурой, - ученые выстраивают свое представление о культурной идентичности на том, что Холлоуэлл называет «нормативной ориентацией» (включающей идеалы, стандарты и ценности). С другой стороны, их интерес привлекает таксономия Я, предложенная когнитивным психологом Ульриком Найссером, который заинтересован, прежде всего, в теории сознания, объясняющей познавательную активность. Таким образом, Холлоуэлл выстраивает свою теорию, отталкиваясь от роли культуры в конструировании идентичности, в то время как Найссер двигается от когнитивных способностей. Соединение этих абсолютно различных, но комплементарных, по мнению авторов, подходов позволяет предложить модель идентичности, удерживающую и социально-культурный, и персональный аспекты Я. Эта модель предполагает, что личность способна сознательно посвятить себя разделяемым ценностям и практикам социальных групп. При этом ученые утверждают, что активная работа со-конструирования идентичности осуществляется Я и культурой в основном посредством коммуникативных практик: «люди приходят к идеалам и ценностям через индивидуальное участие в разделенных культурных практиках, особенно коммуникативных, типа нарративных» [Gone at al., 1999].

Многие ученые отмечали исключительную способность нарратива ухватывать темпоральную природу человеческого опыта и, следовательно, представлять его непрерывное, но развивающееся Я. Как и многие другие, Гон, Миллер и Раппапорт считают, что нарративы играют огромную роль в конструировании и репрезентации идентичности (в т.ч. и интересующей их «культурной идентичности»). По их мнению, в подмножестве личных нарративов, которые они определили как «нарративы культурной идентичности», рассказчики всегда преднамеренно сохраняют напряженность в отношениях между индивидуальностью и социокультурной средой. Таким образом, подобные нарративы предоставляют уникальную возможность изучать сознательное, рефлексивное само-конструирование, учитывая отношения с культурой, не полностью, однако, детерминирующей поведение личности.

В качестве примера используется автобиографический нарратив пожилой женщины из индейского племени Гровантров. Это крайне эмоционально насыщенный рассказ о том, как традиционная культура племени уступила в ее сознании культуре белых, как религиозные ориентиры индейцев сменились ценностями католической церкви. В ее рассказе есть тоска по утраченному, но нет отчаяния, принятие католицизма с ее стороны совершенно осознанный, осмысленный шаг. Безусловно, подобный материал (описывающий историю сознательного выбора культурных ориентиров) представляет огромный интерес для изучения процессов ресоциализации. Рассказ Беллы Сноу - классический образец, используя терминологию Брунера, столкновения канонического и неканонического в нарративе. И, безусловно, пример того, как на фоне культурно-исторических перипетий своего времени Я выстраивает и перестраивает свою идентичность посредством нарратива.

Таким образом, можно утверждать, что нарратив является одним из самых устойчивых и востребованных культурных механизмов, обеспечивающих овладение социальным опытом. Однако речь идет не о механическом усвоении социальной информации, а о тонком и сложном взаимодействии со сферой личностного. Тем более, когда речь идет о взрослом, способном оценивать и переоценивать усвоенные ранее нормы и ценности и, таким образом, направлять свою ресоциализацию.

Литература

Анкерсмит Ф.Р. [Ankersmit F.R.] Возвышенный исторический опыт. М.: Европа, 2007.

Брунер Дж. [Bruner J.] Жизнь как нарратив. Постнеклассическая психология, 2005, 1(2), 9-29.

Джерджен К.Дж. [Gergen K.J.] Движение социального конструкционизма в современной психологии. В кн.: Социальная психология. Саморефлексия маргинальности. М.: ИНИОН РАН, 1995. С. 51-73.

Леонтьев Д.А. Социальное и транссоциальное в личности. В кн.: Константа в неопределенном и меняющемся мире. М.: Моск. гос. университет, 2009.

Лехциер В.Л. Экстаз рассказа: о судьбах повествований до и после иконического поворота. Цирк Олимп+TV, 2011, 1(34). http://www.cirkolimp-tv.ru/articles/117/ekstaz-rasskaza-o-sudbakh-povestvovanii-do-i-posle-ikonicheskogo-povorota

Марцинковская Т.Д. Феноменология и механизмы развития: историко-генетический подход. Психологические исследования, 2014, 7(36), 1.http://psystudy.ru

Сарбин Т.Р. Нарратив как базовая метафора для психологии. Постнеклассическая психология, 2004, No. 1, 6-28.

Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2008.

Эпштейн М. Интересное. В кн.: Знак пробела: О будущем гуманитарных наук. М.: НЛО, 2004.

Bamberg M. Narrative Analysis. In: APA handbook of research methods in psychology. Washington, DC: APA Press, 2012. pp. 111-130.

Bruner J. Life as narrative. Social Research, 1987, 54(2), 11-32.

Bruner J. Self-making and world-making. Journal of Aesthetic Education, 1991, 25(1), 67-78.

Freeman M., Brockmeier J. Narrative integrity. Autobiographical identity and the meaning of the "good life". In: J. Brockmeier, D. Carbaugh (Eds.), Narrative and identity: studies in autobiography, self, and culture. Amsterdam: John Benjamins, 2001. pp. 75-103.

Gone J.P., Miller P.J., Rappaport J. Conceptual self as normatively oriented: the suitability of past personal narrative for the study of cultural identity. Culture and Psychology, 1999, 5(4), 371--398.

Harrй R., Gillett G. The Discursive Mind. London: Sage, 1994.

Harrй R. Metaphysics and narrative. Singularities and multiplicities of self. In: J. Brockmeier, D. Carbaugh (Eds.), Narrative and identity: studies in autobiography, self, and culture. Amsterdam: John Benjamins, 2001. pp. 59-73.

Nelson K. Event knowledge and cognitive development. In: K. Nelson (Ed.), Event Knowledge: Structure and Function in Development. Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, 1986.

Rasmussen S. Culture, personhood and narrative: The problem of norms and agency. Culture and Personality, 1999, 5(4), 399-412.

Voneche J. Identity and narrative in Piaget's autobiographies. In: J. Brockmeier, D. Carbaugh (Eds.), Narrative and identity: studies in autobiography, self, and culture. Amsterdam: John Benjamins, 2001. pp. 219-245.

Размещено на Allbest.ru