Субъективные явления как предмет исследования. Проблема самонаблюдения (интроспекции)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Российская академия наук

Субъективные явления как предмет исследования. Проблема самонаблюдения (интроспекции)

Дубровский Давид Израилевич

доктор наук, профессор

главный научный сотрудник

Субъективные явления, образующие сферу сознательных переживаний личности и удовлетворяющие требованию идеальности, не исчерпывают всего множества психических явлений. Несмотря на то, что они теснейшим образом связаны как с бессознательными психическими процессами, так и с действиями личности, имеется достаточно оснований, чтобы выделить их в особый класс психических явлений и поместить в фокус научного анализа. Это объясняется тем, что они составляют существенное и необходимое свойство личности, причем свойство наиболее труднодоступное для полноценного исследования, поскольку оно резко отличается от традиционных объектов естествознания.

Психология не в состоянии уйти от изучения этого свойства. Как бы ни стремились некоторые психологические направления элиминировать это свойство под самыми благовидными предлогами или опереться на такую систему понятий, которая не несла бы прямой ответственности за обращение к этому свойству, оно так или иначе неотступно витало над всеми подобными психологическими построениями, создавая фон, оттеняющий их ограниченность. История психологии прошлого века демонстрирует в общих чертах два этапа: на первом господствовала интроспективная психология, па втором, примерно с конца прошлого столетия, -- поведенческая психология (под последней мы имеем в виду все те весьма разнообразные психологические направления, находившиеся в большей или меньшей оппозиции к интроспекционизму и ставившие своей целью исследование поведения с помощью экспериментальных методов, типичных для естественных наук).

В настоящее время, как нам кажется, назревает новый этап развития психологии, связанный с возвратом специального интереса к субъективным явлениям и зарождением надежных методов их исследования. Разумеется, это не будет возвратом к старому интроспекционизму, хотя и потребует реабилитации некоторых поставленных им вопросов.

Интроспективная психология прошлого века, отгороженная от естествознания, действительно очень мало походила на науку. Однако многие ее материалы и обобщения представляют определенную ценность и входят в фонд современной психологии. Во всяком случае было бы неправильно расценивать усилия старой интроспективной психологии как совершенно бесплодные, а ее результаты как сплошное заблуждение. Нельзя согласиться и с категорическим выводом Э. Боринга, что «интроспекция оказалась нежизнеспособной и постепенно вышла из употребления» (Е. G. Boring, 1953, р. 169).

Интроспекционистское течение никогда не иссякало на Западе. Оно оказало сильное влияние на развитие тех направлений психиатрии, которые тесно связаны с экзистенциализмом, а также на целый ряд идеалистически ориентированных психологических концепций. Это обстоятельство важно иметь в виду, так как установки «чистого» интроспекционизма были весьма созвучны не только субъективно-идеалистическим, но и объективно-идеалистическим взглядам и широко использовались для принижения результатов экспериментальной психологии в целях борьбы против материализма и проповедей религиозно-мистического и агностического толка, которые нетрудно встретить в объемистых руководствах по психологии, принадлежащих перу ряда ведущих психологов Запада. Так, например, Г. Рорахер всерьез полагает, что понятие души (в смысле метафизической психологии) нисколько не противоречит современному естествознанию (Н. Rohracher, 1960) и что психология и теория деятельности мозга опровергают материализм (Н. Rohracher, 1948). Немецкий психолог Ф. Лерш, рассуждая о «надбиологическом мире духа», приходит к убеждению, что «глубочайшие и самые последние отношения человеческого духовного бытия лежат далеко за пределами всей эмпирической психологии. Метафизические тайны личности, то, что бог задумал с каждым индивидом, не может быть рационально понято, сделано предметом вопроса, на который возможен ответ» (Ph. Lersch, 1962, S. 553). Число подобных примеров можно было бы сильно увеличить. Но дело не в количестве примеров. Нам важно подчеркнуть тот факт, что связь интроспекционизма с идеалистическими тенденциями в психологии, а иногда и с откровенным спиритуализмом, сыграла не последнюю роль в том, что марксистская философская и психологическая литература изобилует резко отрицательными оценками метода интроспекции (самонаблюдения). И эти оценки справедливы, если иметь в виду интерпретацию указанного метода, даваемую с идеалистических позиций. Однако метод самонаблюдения может быть интерпретирован совершенно противоположным образом, не говоря уже о том, что он оказался неустранимым из психологии, так как отвечал потребностям описания и изучения субъективных явлений. Несмотря на все свои несовершенства, он продолжает оставаться в арсенале средств современной экспериментальной психологии; официально он отрицается лишь крайними бихевиористами и некоторыми советскими психологами (но даже здесь во многих случаях он отрицается лишь в теории).

К каким следствиям приводит действительное, последовательно проводимое отрицание метода самонаблюдения и всей интроспективной психологии, показал Д. Уотсон -- общепризнанный основатель американского бихевиоризма. Последовательность могла быть соблюдена здесь только при одном условии: нужно было решительно изъять из системы психологического описания и объяснения понятие сознания и всякий намек на субъективные явления. Как известно, Уотсон сделал это. «Всякий начинающий психолог, который не хочет отказаться от сознания со всеми его прошлыми хитросплетениями, должен причалить к другой пристани» (Дж. Б. Уотсон, 1926, стр. XIV). «Человек есть животное речевого поведения»; «мышление, независимо от своего характера, есть сложный телесный процесс» (там же, стр. 296).

Однако подобный радикализм, конечно, не мог не привести к слишком упрощенным схемам поведения. Позднее Е. Толмен, стремясь преодолеть некоторые чрезмерные упрощения, вводит неявно в систему бихевиористских понятий фактор цели поведения и понятие «промежуточные переменные», которое, по существу, обозначало сознание, субъективное. Аналогичные маневры предпринимали и другие последователи Уотсона, причем некоторые из них, например К. Лешли, проделывают сложную эволюцию в сторону гештальтизма и заканчивают тем, что восстанавливают в полных правах категорию сознания, стремясь лишь к нейрофизиологической интерпретации субъективных феноменов. Об этом свидетельствуют работы последнего периода жизни К. Лешли (К. S. Lashley, 1953, 1958).

Нет нужды доказывать, что американский бихевиоризм, широко использовавший достижения И. П. Павлова и его школы, внес значительный вклад в психологию. Однако он отчетливо продемонстрировал ограниченность так называемого чисто объективного подхода к изучению человеческого поведения и пределы его возможностей, а в конечном итоге -- несостоятельность предложенных Уотсоном методологических принципов. Позитивистская сущность этих методологических принципов подчеркивается не только марксистами (см., например, В. А. Лекторский, 1967), но и психологами, весьма далекими от диалектического материализма. Идейным вдохновителем бихевиоризма был Огюст Конт (1900), у которого Уотсон заимствовал бескомпромиссное осуждение интроспективной психологии и общую интерпретацию опытного исследования. Важно подчеркнуть и то обстоятельство, не получившее почему-то освещения в нашей литературе, что на формирование методологических установок бихевиоризма оказал сильное влияние прагматизм Джемса. Интересно, что Джемс-психолог имеет весьма отдаленное отношение к бихевиоризму, но Джемс-философ -- самое непосредственное. «Радикальный эмпиризм» Джемса (1910) и выводимые из него методологические установки ближайшим образом предопределили трактовку Уотсоном понятия «поведение» и главного исследовательского принципа бихевиоризма «стимул-реакция». Следует иметь в виду и тот факт, что Уотсон был учеником Дж. Энджелла, который в свою очередь был учеником Джемса.

Современные американские психологи, продолжающие линию бихевиоризма, в большинстве случаев также отрицают за самонаблюдением значение научного метода. Это особенно ярко выражено у К. Спенса (К. W. Spence, 1960), одного из наиболее видных представителей и теоретиков бихевиористского направления. Примерно на тех же позициях стоит К. Осгуд, подчеркивающий, что данные самонаблюдения не могут быть верифицированы и, следовательно, не представляют ценности для исследователя. «Объектом наблюдения,-- пишет он,-- может быть только эффект мышления, а не сам процесс мышления» (С. Е. Osgood, 1964, р. 648). Отсюда, по его мнению, вытекает, что психолог не располагает средствами изучения самого процесса мышления и должен довольствоваться лишь изучением его внешних эффектов; при этом само понятие мышления становится весьма призрачным и необязательным. То же самое относится и к понятиям ощущения, восприятия, представления и т. п., обозначающим идеальные психические явления. Подобные понятия теряют смысл, если с их помощью пытаются обозначить чисто объективные изменения, т. е. эффекторные акты.

Мыслительный процесс и связанный с ним поведенческий акт нельзя отождествлять, ибо некоторые мыслительные процессы могут, во-первых, протекать независимо от сопутствую-

ствующих им поведенческих актов; во-вторых, они могут весьма существенно не совпадать в содержательном отношении друг с другом, протекая одновременно. Наконец, важно подчеркнуть, что высшие формы мыслительных процессов, характерные для теоретических поисков и творческих решений, принципиально невозможно описать и объяснить с помощью эффекторных и поведенческих актов; здесь особенно отчетливо выступает неоднозначная зависимость между процессом мышления и поведенческими явлениями, невозможность сведения первого ко вторым. Мыслительный процесс, или, говоря точнее, процесс идеального моделирования действительности, как уже отмечалось, обладает большей динамичностью и содержательностью, чем действия личности во внешнем плане; иначе идеальное моделирование не было бы способно выполнять свои специфические функции (упреждения, планирования, выбора адекватных в данной ситуации действий и т. п.).

Из сказанного, конечно, не вытекает, что поведенческие акты и их фрагменты вообще не могут служить индикаторами мыслительного процесса. Тем не менее, описание действий само по себе недостаточно для понимания и объяснения мыслительного процесса. Здесь всегда оказывается некоторый «остаток». Для того чтобы психологически описать идеальное моделирование, необходимо прибегнуть к таким понятиям, которые обобщают факты самонаблюдения и, несмотря на всю их неточность, все же выполняют свою непременную базисную функцию. Что касается объективных эквивалентов процессов идеального моделирования, то ими являются не внешние эффекторные акты, а мозговые нейродинамические процессы, ответственные непосредственно за идеальное моделирование.

Поскольку понятия о мышлении, восприятии, воображении и т. д. не могут быть без остатка сведены к поведенческим актам, но, тем не менее, имеют смысл, они, так или иначе, опираются на эмпирический материал, доставляемый самонаблюдением.

В нашей философской и психологической литературе вопрос о сущности самонаблюдения исследован крайне слабо. Многие авторы занимают позиции, неотличимые от бихевиористских. При этом они, как правило, ссылаются на И.П. Павлова. Однако такого рода ссылки основаны явным образом на недоразумении, проистекающем из крайне абстрактного подхода к вопросу. Во-первых, И.П. Павлов был физиологом, и его чисто объективный метод обусловлен физиологическими целями. Во-вторых, И.П. Павлов, как известно, не отрицал психологии и ее права на исследование субъективного мира человека, считая такое исследование первейшей задачей психологии. Более того, И.П. Павлов, признавая метод самонаблюдения ценным в психологической области, сам дал пример его плодотворного использования, проанализировав на себе симптомы послеоперационного невроза сердца (см. М.К. Петрова, 1930).

Не может не вызывать удивления то обстоятельство, что подавляющее большинство авторов, отрицающих метод самонаблюдения, не утруждают себя специальным анализом этого метода и обоснованием его отрицания, принимая такое отрицание как нечто само собой разумеющееся. В связи с этим в нашей психологической и психиатрической литературе нетрудно встретить вопиющие логические противоречия и двусмысленности. Приведем пример из уже упоминавшейся монографии М.О. Герцберга. Автор начинает с того, что решительно осуждает метод самонаблюдения (интроспекции), относя его к подспорьям идеалистических концепций в психиатрии. «В основе этого метода,-- пишет он,-- лежит психологизирование, изучение самосознания вне пределов опытного познания, игнорирование особенностей материального субстрата психики -- мозга и его функциональных нарушений, игнорирование вопросов психопатологии» (М.О. Герцберг, 1961, стр. 43). Казалось бы, после такой аттестации метода самонаблюдения использование его автором, стоящим на марксистских позициях, должно быть исключено. Однако уже через несколько страниц М.О. Герцберг, как ни в чем не бывало, начинает активно использовать результаты самонаблюдения, основывая на них свои теоретико-клинические выводы и обобщения (М.О. Герцберг, 1961, стр. 58--59, 72, 89). А дальше, вне всякой связи с предыдущим, автор уже полностью реабилитирует метод самонаблюдения: «Использование способности человека к самонаблюдению приобретает в клинической психиатрии значение объективного метода. На основе расспроса больного о его переживаниях психиатры могут, как известно, произвести дифференциацию между навязчивыми и бредовыми идеями, установить факт наличия галлюцинаций, использовать самонаблюдение больного при психотерапии и т. д.» (там же, с. 122).

Остановимся несколько подробнее на вопросе о месте метода самонаблюдения в современной психологии, а также в смежных с нею дисциплинах.

В последнее время психология обогатилась новыми методами и существенно видоизменила многие старые методы исследования. Классические методы наблюдения и эксперимента получили многообразные модификации, усовершенствовались приемы регистрации и анализа экспериментальных данных. Большое значение в развитии психологических исследований приобрело использование методов теории информации (см. Н. Quastler, 1956; F. Attneave, 1959; M. Strizenec, 1963; J. Ekel, 1964, и др.) и математических методов (см. G.A. Miller, 1964; «Психологические измерения», 1967); усилилась тенденция к кибернетическому объяснению поведенческих актов и психики в целом. Однако все эти бесспорно прогрессивные сдвиги не только не покончили с методом самонаблюдения, а, наоборот, показали неустранимость этого метода из психологии при всех его очевидных слабостях.

Следует отметить, что в последние годы некоторые философы и психологи социалистических стран подчеркивали в своих работах важность метода самонаблюдения, нарушая тем самым сложившуюся традицию (И.X. Мъркулеску, 1959; М. Kreutz, 1960; М. Rostohar, 1964; К.М. Гуревич, 1965; И.И. Иванова и В.Г. Асеев, 1969, и другие). Особенно должна быть отмечена в этом отношении работа М. Крейца, который, тщательно проанализировав недостатки метода самонаблюдения, вместе с тем убедительно показал его фундаментальное значение для психологии, ибо «без интроспекции исследование сознательных психических процессов невозможно» (М. Kreutz, 1960, s. 79). Как замечает М. Крейц, отрицание интроспекции психологом выглядит так же, как если бы физик, занимающийся изучением цвета, намеренно завязывал себе глаза и пользовался только осязанием в процессе работы с экспериментальной аппаратурой.

Без интроспекции, подчеркивает автор, мы в принципе не могли бы знать, что сознательные процессы вообще существуют, и не могли бы изучать их с содержательной стороны; «для исследования сознательных психических процессов всегда необходимо сочетание с предметными методами метода интроспекции» (там же, стр. 85). Вместе с тем М. Крейц справедливо отмечает, что «наука, опирающаяся только на интроспекцию, не имела бы ни малейших шансов для развития» (там же, стр. 87). С этими выводами нельзя не согласиться.

Самонаблюдение имеет в своей основе такое неотъемлемое свойство сознательного акта, как его рефлексивность, т. е. способность отображения не только некоторого объекта, но и отображения этого отображения. Всякий сознательный акт, как было показано, представляет двуединый процесс осознания себя и осознания иного. Поэтому наблюдение за внешним объектом связано с наблюдением себя; момент самонаблюдения присутствует во всяком процессе наблюдения внешнего объекта, несмотря на то, что вектор активности направлен в данном случае вовне. Акт самонаблюдения в точном смысле слова осуществляется в результате обращенности вектора активности на себя; но и здесь нет полного отрешения от внешнего мира, абсолютного ухода в себя, ибо внешнее остается более или менее отчетливым фоном, оттеняющим внутреннее (содержание, относящееся к личности и ее психическим переживаниям). Самонаблюдение как «слежение» за своими субъективными состояниями есть форма самоконтроля личности; причем понятие самоконтроля в полной мере относится и к поведенческим и к познавательным актам. «Действия» во внутреннем плане (размышление, идеальное моделирование действительности вообще) требуют не в меньшей степени самоконтроля, чем реальные действия во внешнем плане. Если самонаблюдение ненадежно, то самоконтроль неэффективен.

Самонаблюдение, по всей вероятности, дает истинные результаты не реже, чем наблюдение за внешними объектами. У нас нет серьезных гносеологических оснований для принижения самонаблюдения как чего-то совершенно ненадежного, ибо в противном случае мы не могли бы доверять себе, т. е. своим ощущениям и восприятиям, мыслям и оценкам. Результаты самонаблюдения, с которыми имеет дело психолог, представляют собой эмпирический материал, мало чем в сущности своей отличающийся от результатов обычного наблюдения. Разумеется, описание личностью своих текущих субъективных состояний, прошлых субъективных состояний (в тех или иных ситуациях), описание своего жизненного опыта и всевозможные самооценки-- все эти акты, относящиеся к самонаблюдению, имеют свои специфические особенности, которые необходимо учитывать (в сравнении с описаниями и оценками, относящимися к наблюдению). Прибегая к результатам самонаблюдения, психолог может получить такую информацию, какую он не способен получить никаким иным путем. Результаты самонаблюдения, воплощенные в устной или письменной речи, всегда фигурируют в качестве необходимого фактора общения личностей и их взаимопонимания.

Когда обсуждается вопрос о научном характере метода самонаблюдения, то следует иметь в виду не результаты самонаблюдения вообще, а приемы их получения психологом, последующей интерпретации, соотнесения с другими данными и включения обработанных результатов в систему психологических знаний. Иными словами, необходимо различать результаты, если так можно выразиться, естественного самонаблюдения от результатов самонаблюдения, организованного психологом (или психиатром), т. е. вызванных в определенных условиях и с определенной целью. Хотя организованное самонаблюдение базируется на естественном самонаблюдении, только первое из них представляет обсуждаемый метод. В ряде сравнительно простых случаев, когда возможен точный учет условий и воздействующих факторов, результаты самонаблюдения могут быть воспроизведены и верифицированы (в качестве примера можно привести эксперименты с сенсорной изоляцией -- см., например, обзорную статью В.М. Банщикова и Г.В. Столярова, 1966). В связи с этим хотелось бы подчеркнуть, что дальнейшее развитие, усовершенствование метода самонаблюдения предполагает разработку приемов статистически достоверного воспроизведения результатов, что должно опираться на разработку проблемы типологии личностей.

Допустимо различать два вида исследований с помощью метода самонаблюдения: 1) анализ результатов собственного самонаблюдения, 2) использование результатов самонаблюдения испытуемых лиц. Обе разновидности исследования могут быть совмещены. В первом случае речь идет об аутоэксперименте, результаты которого, разумеется, могут быть использованы другими исследователями, или же о систематическом самонаблюдении, проводимом исследователем с определенной целью (в какой-либо чрезвычайной ситуации или в условиях болезни и т. п.; например, особенную ценность имеют материалы самонаблюдения слепоглухонемой О.И. Скороходовой (1954); как показал Т. Гайдукевич (Т. Hajdukevic, 1959), они представляют исключительный интерес для исследования человеческой психики). Во втором случае психолог (или психиатр) организует самонаблюдение у испытуемых лиц, ставя перед собой либо клинико-диагностические цели, либо задачу диагностирования определенных качеств нормальной личности, либо другие общепсихологические вопросы или вопросы из области социальной психологии. Здесь, как правило, результаты самонаблюдения сопоставляются с результатами наблюдения за испытуемыми, а также, что очень важно, с различными объективными тестами.

Следует иметь в виду то обстоятельство, что «между наблюдением и самонаблюдением, -- как отмечает Поль Фресс, -- существуют переходные ступени» (П. Фресс, Ж. Пиаже, 1966, стр. 115). Возможны и перспективны такого рода психофизиологические исследования на себе, при которых экспериментатор фиксирует свои субъективные состояния, сопоставляя их с параллельными показаниями приборов, фиксирующих объективные изменения. И хотя история медицины, например, свидетельствует о том, что выдающиеся врачи нередко ставили себе ошибочные диагнозы, это не является решающим аргументом против самодиагностики, причем не только в медицинском смысле. По нашему убеждению, в будущем самопознание личности (в медицинском, психологическом, этическом и других отношениях) пойдет во все большей мере по линии усилий заинтересованной в этом личности, а не по линии услуг со стороны специализирующихся в данном отношении лиц (для того чтобы эта тенденция укрепилась и созрела в господствующий принцип, необходимы соответствующие социальные, культурные и в том числе научные предпосылки).

Необходимо подчеркнуть большую актуальность теоретических исследований вопросов, касающихся сущности метода самонаблюдения и путей его дальнейшего усовершенствования. Это объясняется тем, что, как мы уже отмечали, психология и смежные с ней дисциплины снова начинают концентрировать свое внимание на субъективных явлениях, сознании как таковом, чему не в малой мере способствуют достижения нейрофизиологии и кибернетики, еще и еще раз демонстрирующие невозможность игнорирования проблемы сознания. Те разделы нейрофизиологии и кибернетики, которые обращены к проблемам человеческой психики, так или иначе вынуждены привязывать свои объяснительные модели и концепции к интроспективной феноменологии, поскольку именно она наиболее непосредственно описывает реальную психическую жизнь человека, точнее, ее ядро, т. е. мир субъективных явлений.

Такое перспективное направление кибернетики, как эвристическое программирование, широко использует результаты самонаблюдения. Крупнейшие специалисты в этой области Э. Фейгенбаум и Дж. Фельдман отмечают: «Многие работы по моделированию процессов познания сводятся к изучению протокола опроса испытуемого, произносящего свои мысли вслух» (Э. Фейгенбаум, Дж. Фельдман, 1967, стр. 280).

Вот что пишут по этому вопросу Дж. Миллер, Е. Галантер и К. Прибрам: «Конечно, если термин «научный» означает, что все словесные отчеты испытуемых следует игнорировать, тогда, конечно, изучение мышления на том уровне, который нужен для программирования счетных машин или для понимания неврологии или физиологии мозга, становится невозможным» (Дж. Миллер, Е. Галантер, К. Прибрам, 1965, стр. 212).

Задача заключается не в том, чтобы отбросить психологические понятия и заменить их понятиями, лишенными интроспективного содержания (это невозможно!), а в том, чтобы добиться корректного описания субъективных феноменов. Отбрасывая же указанные понятия, вместе с ними отбрасывают и актуальнейшие проблемы современной науки, в том числе и психофизиологическую проблему.

Укажем на некоторые конкретные направления научных исследований, активизировавшихся в последнее время и настоятельно требующих для своего дальнейшего развития теоретического анализа сущности самонаблюдения. Это прежде всего методика анкетного опроса, применяемая в социально-психологических и других психологических исследованиях. «Метод анкет, -- пишет П. Фресс, -- имеет очень большое значение. Помимо того, что он заменяет гипотетические наблюдения быстро получаемыми данными, он позволяет собрать такую информацию о поведении, которая вообще недоступна прямым наблюдениям» (П. Фресс, Ж. Пиаже, 1966, стр. 115). Важную роль приобрел метод самонаблюдения в его различных модификациях в авиационной и космической психологии. Об этом свидетельствуют результаты самонаблюдений советских космонавтов во время полетов и выхода в космическое пространство (А.А. Леонов и В.И. Лебедев, 1966). Вряд ли нужно доказывать, какое значение имеет и всегда имел метод самонаблюдения для психиатрии. Чтобы в должной мере оценить это, достаточно познакомиться хотя бы с классической монографией В.X. Кандинского (1952).

В последнее время большое развитие получила психофармакология и пограничная с ней область экспериментальной психопатологии, где первостепенную роль играют сейчас аутоэксперименты с анализом результатов самонаблюдений после приема различных психотропных препаратов. Определенный вклад в этом направлении внесен чехословацкими психологами и психиатрами, изучившими на себе эффект действия серии галлюциногенов-- вызываемые ими расстройства восприятия, мышления, эмоциональной сферы, что служит разработке узловых вопросов сравнительной психопатологии (S. Grof, 1964; М. Vojtechovsky, 1966, и др.). Немалый интерес представляют результаты самонаблюдения при изучении переходных состояний между сном и бодрствованием, так называемого дремотного состояния (А.М. Халецкий, 19666) и его связей с патопсихологическими и бессознательными явлениями; именно результаты самонаблюдений образуют здесь предмет, подлежащий нейрофизиологической интерпретации, в чем за последнее время достигнуты значительные успехи (см. W. Kuhlo, D. Lcmann, 1964). Большое значение имеет метод самонаблюдения при решении вопросов гипнопедии, о чем может свидетельствовать, например, аутоэксперимент И. Балхашова (1965). Наконец, следует отметить существенное место, занимаемое указанным методом не только в клинической медицине, где данные анамнеза и так называемые субъективные симптомы никогда не могут быть сброшены со счетов, но и в профилактической медицине. Имеется целый ряд ответственных гигиенических задач, решение которых опирается на анализ результатов самонаблюдения. Сюда относятся задачи нормирования оптимальных микроклиматических условий, определения «зон комфорта» и т. п. По этим вопросам среди гигиенистов идут дискуссии; причем характерно, что те из них, которые выступают против использования результатов самонаблюдения испытуемых под предлогом субъективности этих данных, демонстрируют слишком очевидную теоретическую непоследовательность и в конечном итоге неявно опираются на то основание, которое ими декларативно отвергается.

Предпринятый нами краткий обзор имел целью показать научную ценность метода самонаблюдения и чисто словесный характер его устранения из психологии и других дисциплин, а также острую потребность дальнейших теоретических исследований природы интроспективных данных и усовершенствования приемов их анализа и использования при изучении человеческой психики. Современная наука, общественная практика все более настоятельно выдвигают на первый план фундаментальную проблему сознания, задачу объяснения субъективных явлений и эффективного управления ими (что имеет первостепенное значение для всестороннего развития личности), разработку таких теоретических концепций и экспериментальных подходов, которые позволили бы устранить разрыв между интроспективной феноменологией и естествознанием.

психический переживание личность интроспекционизм

Размещено на Allbest.ru