Н.А. Бердяев: экзистенциально-психоаналитический аспект исследования феномена самоубийства

Размещено на http://www.allbest.ru/

УДК 101.1 (09)

Н.А. Бердяев: экзистенциально-психоаналитический аспект исследования феномена самоубийства

О.А. Осетрова

Днепропетровский национальный университет имени Олеся Гончара

Анализируется психоаналитическая особенность суицидального сознания экзистенциального одиночки - его способность к сужению до единственной темной точки, концентрирующей в себе всю жизнь и бытие.

Ключевые слова: суицид (самоубийство), суицидент, суицидальное сознание, сужение сознания, вечность, метаболь.

бытие экзистенциальный суицид психоаналитический

Аналізується психоаналітична особливість суїцидальної свідомості екзистенціального самотника - її здатність до звуження до єдиної темної точки, котра концентрує в собі все життя й буття.

Ключові слова: суїцид (самогубство), суїцидент, суїцидальна свідомість, звуження свідомості, вічність, метабіль.

Psychoanalytic feature of suicidal consciousness of existential loner was analyzed, and also its ability to narrow down to a single dark spot, concentrating in itself all life and being.

Keywords: suicide, suicident, suicidal consciousness, narrowing of consciousness, eternity, metapain.

Путь развития человечества тернист и усеян множеством проблем, зачастую сложно разрешимых и несущих на себе печать трагизма. Такой по своей сути выступает проблема самоубийства, сопровождающая человека с того момента, как он осознал себя в качестве существа конечного, смертного и предстал перед свободой выбора между жизнью и смертью.

С моей точки зрения, особенность природы феномена суицида состоит в том, что каждое без исключения суицидальное действие актуально, поскольку свидетельствует об индивидуальных и общественных болезнях существования человека. Отсюда, логичным и справедливым является тот факт, что Всемирная Организация Охраны Здоровья (ВООЗ) признала уровень самоубийств в каждой конкретной стране индикатором и показателем психического здоровья ее населения в целом.

Проблема самоубийства многогранна, в связи с чем ее изучение охватывает медицинские, социальные, психологические, этические, религиозные, правовые, социологические, философские и другие аспекты. Отсюда, проблема самоубийства служит объектом исследования многих научных отраслей - медицины, психологии, социологии, юриспруденции и т. д. При этом если частные методы, которые используются в указанных отраслях, ограничены, то именно философия, по моему твердому убеждению, призвана служить фундаментом научной суицидологии как таковой, поскольку в своих пределах она открывает возможность фундаментального познания сути сложного феномена самоубийства.

В действительности при тщательном анализе феномена суицида все имеет первостепенное значение. Так, с возрастом человек формируется и развивается как личность, жизненные ориентиры которой изменяются в силу как объективных, так и субъективных условий, которые оставляют отпечаток в сознании индивида, что приводит к специфике мировосприятия, а далее - к специфике мировоззрения. Поэтому философский аспект анализа суицида должен в качестве своего составного элемента рассматривать особенности сознания, лежащего в основе личностного начала человека. По этой причине Н. А. Бердяев акцентировал внимание на недостаточности социологических исследований феномена суицида: «Социологическая точка зрения, которая, основываясь на статистике, хочет установить социальную закономерность и необходимость самоубийства, в корне ложна, - подчеркивал религиозный мыслитель, - она видит лишь внешнюю сторону явления, лишь результат незримых внутренних процессов и не проникает в глубину жизни» [1, с. 102]. Наоборот, сам христианский мыслитель сделал попытку проникнуть в глубины суицидального сознания в поисках ответов на вопросы о смысле жизни и причинах добровольного ухода из нее.

Отмеченные попытки ценны тем, что приближают нас к пониманию трагического феномена, а их осмысление выступает существенной предпосылкой процесса разработки профилактических мер по предотвращению суицидальной деятельности, в рамках которого назрела необходимость создания национальных программ превенции суицидов.

Следует отметить, что творческое наследие Н.А. Бердяева находит свое освещение в работах многих современных исследователей, которые обращаются к различным аспектам его философских трудов, анализируя проблемы творчества и религии, человека и общества, интеллигенции и народа и т. д. Однако результаты осмысления природы феномена самоубийства, к исследованию которого обращался мыслитель, требуют особого внимания, поскольку не нашли должного отражения в научной литературе.

В данном контексте обращает на себя внимание диссертация Ю.В. Писной «Феномен суицида в русской философии XIX - первой половины ХХ веков», поданная на соискание научной степени кандидата философских наук. Современная исследовательница посвятила целый подраздел диссертации компаративному анализу философских взглядов Н.А. Бердяева и В.С. Соловьева на проблему самоубийства. Кроме того, Ю.В. Писная является автором статьи «Н.А. Бердяев о феномене самоубийства». Исследовательница справедливо пришла к выводу о том, что суицидент, с точки зрения русского мыслителя, акцентировавшего свое внимание на внутренней сущности феномена самоубийства, - это человек, потерявший веру. Кроме того, Ю.В. Писная отметила, что Н.А. Бердяев ведет речь об исключительной концентрации Я самоубийцы на самом себе.

Однако отмеченной замкнутостью и эгоцентризмом суицидента не исчерпывается экзистенциально-психоаналитический аспект исследования феномена самоубийства, осмысление которого и составляет основную цель данной статьи, что, в свою очередь, обусловило постановку следующих задач:

1) определить ключевые экзистенциально¬психоаналитические особенности природы феномена суицида и личности суицидента;

2) выделить экзистенциальные и психоаналитические компоненты, присущие природе самоубийства;

3) проанализировать точку зрения Н. А. Бердяева на отмеченную им связь феномена суицида с жизнью в целом;

4) сделать выводы и очертить перспективы дальнейшего исследования проблемы самоубийства, актуальной сегодня в связи с ростом кривой самоубийств в Украине и во всем мире.

Базой для написания данной статьи, в первую очередь, послужил психологический этюд Н.А. Бердяева «О самоубийстве», написанный им за границей в 1931 году. Этот этюд являет собой реакцию христианского мыслителя, непримиримого противника добровольной преждевременной смерти, на рост самоубийств в среде русских эмигрантов, что, прежде всего, коснулся молодежи.

Для Н. А. Бердяева самоубийство, в первую очередь, по природе своей выступает явлением психологическим, что и обусловливает в процессе его исследования особое внимание к тому душевному состоянию, пребывая в котором человек принимает суицидальное решение. Таким душевным состоянием, с его точки зрения, является безнадежность, в связи с чем он пришел к следующему выводу: «Психология самоубийства есть прежде всего психология безнадежности» [1, с. 92].

Анализируя состояние безнадежности, Н.А. Бердяев акцентировал внимание на следующих моментах, которые требуют своего осознания каждым человеком, даже лишенным суицидальных мыслей и тенденций, поскольку резкое изменение ситуации, внутри которой человек живет, может изменить и его отношение к себе, другим, миру и жизни:

1) безнадежность - это сужение сознания человека, более не замечающего красоты и богатства окружающего - Божьего - мира;

2) в состоянии безнадежности сознание человека сужается до одной единственной точки, в которой замыкается его жизнь: это может быть подоконник, балконная дверь, край пропасти и т. д.;

3) безнадежность есть воплощение бесконечности страдания человека.

Сужение сознания, с точки зрения мыслителя, означает освобождение и активное действие в человеке бессознательного, содержащего в себе как инстинкт жизни, так и инстинкт смерти, в связи с чем сила жизни может отождествляться в человеке с силой смерти. И Танатос вступает в права, вырвавшись из глубин бессознательного и полностью подчинив себе волю человека, что особенно характерно для последнего в моменты душевных кризисов, сопровождающихся сильной душевной болью и страданиями.

Иными словами, в случае самоубийства речь идет о сужении сознания страдающего человека вследствие такой концентрации душевной метаболи, которую человек не в силах более вынести. При этом до точки сужается не только сознание человека, выступающее лишь одним из его структурных компонентов, но и самое его Я, потому что, как отметил мыслитель, «самоубийца закупорен в своем «я», в одной темной точке своего «я»...» [1, с. 92]. Такая «закупорка» приводит к тому, что человек в своем суицидальном порыве (решении) действует не по своей воле, а погружается, по выражению религиозного мыслителя, в сатанинскую метафизику самоубийства.

Таким образом, с точки зрения Н.А. Бердяева, самоубийство есть невозможность человека выйти из самого себя. Такую исключительную замкнутость на себе мыслитель определял как эгоцентризм, отметив, что «самоубийца - всегда эгоцентрик» [1, с. 93], то есть человек, для которого существует только он сам и не существует:

1) Бога;

2) мира;

3) других людей.

Иными словами, суицидент - это человек, оказавшийся в полном (экзистенциальном) одиночестве и темноте, причем темнота эта является как внешней (отсутствие поддержки и понимания других людей), так и внутренней. Внешнюю темноту человек может преодолеть, обретя силы в Боге. Но если человек порывает с Богом, тогда, по мнению мыслителя, он действительно погружается в то страшное темное состояние, из которого добровольная смерть видится единственным выходом. Ведь Бог есть Свет. Отсутствие же Бога внутри человека, по Н.А. Бердяеву, свидетельствует о наличие в нем темной пустоты, не способной сопрягаться ни с одной жизненно важной ценностью.

Более того, темная точка, до которой сужается сознание суицидента, по мнению мыслителя, во временной плоскости есть зафиксированное мгновение наивысшего страдания, которое отождествляется суицидентом со всей жизнью и даже со всем бытием, которое, по своей сути, неисчерпаемо. Однако отмеченная неисчерпаемость становится недосягаемой для понимания суицидента, который исчерпал всю свою надежду и все свои силы, потенциальные ресурсы, как ему, позабывшему о Боге, кажется. ОтсюдаН.А. Бердяев делает интересный по своей логике вывод, который необходимо осознать каждому человеку, принадлежащему к группе суицидального риска, с целью собственного спасения: «Человек в сущности никогда не хочет убить себя, да это и невозможно, ибо человек принадлежит вечности, он хочет уничтожить лишь мгновение, принятое им за вечность, в одной точке хочет уничтожить все бытие, и за это посягательство на вечность он перед вечностью отвечает» [1, с. 95]. На основании этого вывода мыслитель выделил черты, характерные для самоубийцы:

1) слабость;

2) малодушие;

3) несвобода = рабство,

в основе которых лежит психология обиды, равная психологии раба.

При этом наличие обиды в суициденте, приведшей его к отрицанию жизни, не означает отсутствия любви к жизни вообще и к ее благам, в частности. Наоборот, с точки зрения мыслителя, самоубийство, в котором реализуется темная точка Я, является проявлением непросветленной любви к жизни с ее земными благами. По мнению Н. А. Бердяева, самоубийцей движет отчаяние в возможности достижения счастья, а вовсе не отрешенность от земных благ.

Взаимосвязь между суицидальным поведением и невозможностью обретения человеком счастья в свое время тщательно проследил известный немецкий мыслитель XIX века Л. Фейербах, который непосредственно согласовал человеческое влечение к самоубийству с человеческим же стремлением к счастью, отметив, что содержание Я составляет то внешнее, без которого оно не может существовать. Так, у влюбленного человека его жизнь и Я сосредоточены в любимой, у воина - в военном деле с его атрибутами, у ребенка - в игрушках и т.д. Иными словами, с точки зрения Л. Фейербаха, Я и его жизнь неделимы.

Таким образом, немецкий философ считал, что Я не может существовать абстрагировано. Отсюда: самосохранение = сохранению того внешнего, что делает Я именно этим Я, а не другим, наполняя его смыслом. Следовательно, самоубийство не противоречит, а согласуется со стремлением к самосохранению: потеря смысла, который содержался для Я в Другом (объекте или субъекте), по каким-то причинам утраченном, закономерна. Эта закономерность нашла свое отражение в следующих определениях, данных Л. Фейербахом: «Жизнь - это связь с любимыми предметами, добровольная смерть - это разлука с ними, но такая разлука, которая выражает лишь нерасторжимость, необходимость этой связи; ибо разлука, которой я не могу пережить, которая связана с моим концом, является, конечно, доказательством нерасторжимости» [4, с. 447].

Отмеченная неразрывная связь, с точки зрения мыслителя, служит доказательством того, что абстрагированное Я - это фикция, которая не в состоянии жить. Необходимость существования для каждого Я жизненно важных связей с Другими в условиях исчезновения, разрыва этих связей трансформируется в необходимость самоуничтожения, которая имеет под собой основания.

Таким образом, как естественная смерть есть природной необходимостью, так самоубийство есть не реализацией свободы, по мнению Л. Фейербаха, а - печальной необходимостью.

В различных интерпретациях проблема согласованности жизни, добровольной смерти и стремления к счастью рассматривается и современными учеными. В частности, современный русский исследователь В. А. Карпунин в своей работе «Воля к бытию: Онтологический импульс» подчеркивает: «Все живое избегает боли и желает себе приятного... Все люди стремятся к счастью.» [3, с. 261]. Иной точки зрения на данную проблему придерживается русский исследователь В. Н. Карандашев [2], который одним из мотивов самоубийства считает противодействие человека власти судьбы, отмечая, что когда сил больше нет, можно:

1) бессильно отдаться течению;

2) найти силы и сделать шаг навстречу судьбе (пойти на самоубийство), испытывая при этом - счастье.

Со своей стороны, Н. А. Бердяев отметил, что человек должен найти в себе силы не для того, чтобы покончить жизнь самоубийством, а наоборот для того, чтобы побороть в себе волю к самоубийству, то есть побороть власть мира, под действием которой оказалось Я суицидента. В этом, по его мнению, и состоит парадокс самоубийства. Ведь средства самоубийства человек черпает из того самого мира, из которого он бежит вследствие того, что более не видит в нем сладости и ярких красок. Таким образом, власть мира настолько овладевает суицидентом, что он использует для своего добровольного ухода предлагаемые этим миром средства, являющие собою тот «мир», который и уничтожает человека, оказавшегося в его власти. И эта «власть мира над самоубийцей, - как акцентировал внимание Н.А. Бердяев, - выражается не в том, что он способен думать о мире, отрешившись от себя, забыв о себе, а в том, что он весь поглощен страданиями, которые ему мир приносит, и отчаянием от того, что мир никогда не принесет желанных благ. Это значит, что в отношении к миру он ориентирован эгоцентрически» [1, с. 97].

Отмеченный эгоцентризм значит, с точки зрения русского мыслителя, что суицидент - это человек, не способный жертвовать своей жизнью. Для сравнения отмечу, что подобную позицию занимал французский философ-экзистенциалист Г. Марсель, который четко разграничил понятия самоубийства и самопожертвования. В частности французский мыслитель акцентировал внимание на том, что в целом способность/неспособность к служению, закрытость/открытость для другого являются определяющими качествами при оценке добровольной смерти. Исходя из этих качеств, Г. Марсель установил глубокую и непреодолимую пропасть между самопожертвованием, мученичеством, с одной стороны, и самоубийством, с другой.

Со своей стороны, Н.А. Бердяев также четко разграничивал феномены самопожертвования и самоубийства, отметив, что они по своей сути диаметрально противоположны.

Мыслитель акцентирвал внимание на следующих различиях между психологией самоубийцы и психологией самопожертвования:

1) психология самоубийцы не содержит в себе отрешенности от мира, наоборот: суицидент вовлечен и поглощен временным, забыв о вечном, что и обусловливает его рабство у мира;

2) психология самопожервования (например, аскета, нацеленного на свое внутреннее духовное самосовершенствование) основывается на врастании в вечность и обретении свободы от мира.

Обращение Н. А. Бердяева к категориям времени и вечности с акцентом на отрицании вечности суицидентом, действия которого утверждают его «укорененность» во временном, позволило мыслителю сформулировать следующие определения феномена самоубийства:

1) «самоубийство есть не только насилие над жизнью, но есть также насилие над смертью» [1, с. 97];

2) «самоубийство есть не только ложное и греховное отношение к жизни, но также ложное и греховное отношение к смерти» [1, с. 98];

3) «... самоубийство есть неуважение к тайне смерти, отсутствие религиозного благоговения, которое она должна к себе вызывать» [1, с. 98];

4) «самоубийство прямо противоположно Кресту Христову, Голгофе, оно есть отказ от креста, измена Христу» [1, с. 98];

5) «самоубийство.. .есть путь к вечной смерти, оно отказывется от воскресения» [1, с. 98].

Все отмеченные определения освещают экзистенциальный аспект феномена суицида, который являет собою наибольшее зло, поскольку речь идет об убийстве живого существа. Самоубийца уничтожает тело и душу, нарушая свои обязанности относительно Бога, других людей, мира и самого себя. Возводя во главу угла ненависть вместо любви, суицидент тем самым отрицает, разрушая, духовное начало.

С другой стороны, сохранение и дальнейшее развитие духовного начала, равное самосовершенствованию личности, возможно, уверен Н. А. Бердяев, при принятии в себя таких трех ценностей, как:

1) христианская вера;

2) надежда;

3) любовь.

Эти три составляющие, с точки зрения русского философа, и наполняют личность сверхличностным содержанием, определяя наличие:

1) смысла человеческой жизни;

2) условий для развития и утверждения личности;

3) условий для осознания человеком своей принадлежности к великому целому.

С точки зрения мыслителя, ценность отмеченного выше великого целого состоит в том, что оно по своей значимости превосходит значение отдельного человека, тем самым открывая перед ним горизонты существования, наполненного смыслом. И наоборот: «Жизнь делается совершенно плоской с того момента, как я самого себя поставил выше всего, на вершине бытия» [1, с. 107]. Во втором случае перед человеком, констатировал Н. А. Бердяев, открывается путь тоски и уныния, ведущий к самоубийству.

Иными словами, путь к спасению человека, с точки зрения мыслителя, состоит в раскрытии внутри себя духовности как силы (и усилий) личного духа, что и позволит человеку соприкоснуться как с вечностью, по сравнению с которой временное выглядит ничтожно малым и несущественным, так и с Богом, возвышающимся не только над отдельным человеком, но и миром в целом.

Таким образом, позиция Н. А. Бердяева относительно самоубийства однозначна: он неприемлет и осуждает его как проявление слабости, рабства и духовного падения человека. При этом мыслитель выступает против осуждения самоубийц, поскольку суд, как таковой, принадлежит не человеку, но - Богу. Ведь именно обращение к Богу, уверен мыслитель, и составляет единственно верный путь спасения суицидента. Речь идет о пути, на котором возможно преодоление суженного сознания суицидента, оказавшегося во власти темного бессознательного.

В духе психоанализа Н. А. Бердяев акцентировал внимание на наличии наряду с сознанием и бессознательным сверхсознания, к обретению которого и должно стремиться человеку. И это спасительный путь преодоления человеком своего сознания и бессознательного, поскольку:

1) сознание - это некая середина бытия; тот, кто обрел ее, погружается, как правило, в метаболь, поскольку сознание служит источником страдания (это прекрасно изобразил в своих трудах Ф. М. Достоевский);

2) бессознательное, будучи шире сознания, должно трансформироваться посредством работы сознания в сверхсознание;

3) сверхсознание есть вершина бытия, в которой происходит обожение человеческой природы.

При этом развитие сознания, увенчивающего его самосознания и сверхсознания - это путь прогрессивный. Отсюда становится понятным неприятие самоубийства Н.А. Бердяевым, для которого «инстинкт самоубийства есть регрессивный инстинкт» [1, с. 110], отрицающий «положительное нарастание смысла в мировой жизни» [1, с. 110].

Здесь следует отметить, что наличие самого факта сомнения есть двигатель развития. Однакоестьвещи,в которыхнельзясомневаться: для Р. Декарта, например, несомненным всегда оставался сам факт сомнения, а с точки зрения Н. Бердяева, не имеет смысла сомневаться в ценности сознания, личности и свободы. А ведь это именно те ценности, в которых сомневается самоубийца, абсолютизируя свои сомнения совершаемым суицидом. Н. А. Бердяев отметил, что, отрицая ценность сознания, человек проявляет свою слабость, поскольку пытается избежать страданий, порождаемых сознанием и сопровождающих становление свободной личности.

Выводы. Таким образом, взгляды Н. А. Бердяева на самоубийство представляют собой экзистенциально-психоаналитический срез исследуемой проблематики, вобравший в себя соответственно как экзистенциальное видение проблемы человека, так и достижения в области психоанализа, что можно представить в виде следующей схемы: экзистенциальное одиночество сужение сознания (психоаналитический механизм) самоубийство, прекращающее духовное развитие человека и его путь к сверхсознанию как вершине неисчерпаемого бытия.

Перспективы. Данная статья послужит структурным компонентом в процессе создания целостной экзистенциально- психоаналитическй картины видения природы самоубийства с учетом достижений как отечественной, так и зарубежной философской мысли.

Библиографические ссылки

1. Бердяев, Н. О самоубийстве [Текст] / Н. Бердяев // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. - М.: Когито-Центр, 2001.- С. 89 - 112.

2. Карандашев, В.Н. Жить без страха смерти [Текст] / В.Н. Карандашев. - 3-е изд. - М.: Смысл; СПб.: Питер, 2005. - 336 с.

3. Карпунин, В.А. Воля к бытию: Онтологический импульс [Текст] / В.А. Карпунин. - СПб.: Алетейя, 2004. - 288 с.

4. Фейербах, Л. О спиритуализме и материализме, в особенности в их отношении к свободе воли [Текст] / Л. Фейербах // Фейербах, Л. Избранные философские произведения: В 2 т. - М.: Госполитиздат, 1955. - Т. 1. - С. 442 - 577.

Размещено на Allbest.ru