"Цифровая магия" власти: первая управленческая революция

В середине XV в. корпорации священнослужителей были осчастливлены изобретением печати, принимая ее просто за дополнительный технический момент. Они не разглядели, что при этом возникали и совсем новые отношения социальности. Печатная продукция вызвала подрыв церковной иерархии, подобный тому, как позже телевидение будет подрывать старые политические и партийные иерархии, которые будут пытаться все же примкнуть к новой сети. Старый порядок будет даже пытаться извлечь прибыль из новых техник. (Из-за одного того факта, что аналоговые запоминающие устройства больше не требуют особой квалификации для доступа к архиву и передают кодирование и декодирование машинам (компьютеру), они наделяются непосредственным культурным знамением и преимуществами информации над знанием» Дебре Р. Указ. соч. С. 85--96..)

Существуют счетные и контрольные машины, которые скорее измеряют, чем считают. Эти машины называются аналоговыми машинами, ибо их действие основано на аналоговых связях между измеряемыми и цифровыми величинами, предположительно их выражающими (Н. Винер «Кибернетика и общество»).

Под названием «процедуры и разбирательства» долгое время понимались прежде всего жертвенные ритуалы. «Эта техника лишь подразумевала волю богов. Магия порождала индивидуальное право, но она же предполагала опасности и риски злоупотребления индивидуальным правом, на которое опирается для того, чтобы исказить социальное и религиозное право: во всяком случае, индивидуальное право, которым злоупотребляли в магии, объективно предшествовало праву религиозному, обретая в нем свои корни», -- полагал Поль Ювелен Гурвич Г. Д. Указ. соч. С. 507, 526..

Государство-маг -- если, конечно же, это не вульгарный иллюзионист -- оказывается гораздо предпочтительнее следующего за ним государства-полицейского, подавляющего всякую иллюзию свободы. Но слишком уж много тонкости и проницательности -- вот главные недостатки государства-мага, которое может деградировать и превратиться в государство- колдуна; недостаток тонкости и проницательности -- главные недостатки государства-полицейского, которое деградирует до уровня государства-тюремщика. Система принуждений в перспективе обречена, поскольку то, что она защищает, всего лишь груда безжизненных формулировок. И, напротив, государство-маг все время развивает новые возможности и новые тактические приемы, и если что и угрожает его существованию, то как раз избыток жизненных сил.

Изощренные вынужденные игры укрепляют бдительность государства-мага. Но этот интеллектуальный монстр оказывается безоружным, когда приходится планировать долгосрочные процессы или создавать привлекательный имидж для международных отношений. Государство истощает свой интеллект, отвлекаясь на внутренние проблемы, являя неспособность выработать стратегию долгосрочной магии. И все же принуждение, вызванное силой, склоняется перед принуждением, вызванным изощренными приемами магии, этой науки прошлого, настоящего и будущего Кулиану Й. П. Указ. соч. С. 230--231..

Политика же как искусство «пользоваться удобными случаями и создавать такие случаи» руководствуется государственным разумом. Он и есть искусство индивидуального расчета, в котором неизменным остается только один фактор -- государственный интерес. Ньютоновская система гравитации действует в государственной жизни XVIII в. в качестве образца для внутренней политики. Замечают, что в политике все состоит в отношении ко всему, эти отношения изучают с хладнокровием математика; однако их изучают в то же время прагматически, т.е. ввиду возможного применения, использующего совершенно неповторимую «констелляцию деятелей». При самом широ

ком распространении идеи права уникальные, не поддающиеся предвидению ситуации в политике могут быть урегулированы только таким образом. «Всеобщие загодя готовые принципы, сталкиваясь с судьбоносными вспышками большой политики, произвели бы скорее парализующее, чем благоприятствующее, действие» Шпранглер Э. Формы жизни. М., 2014. С. 198--199..

«Кто считает верховным законом истину, тот не может считать верховным законом власть» (Макиавелли). Истина принимается в расчет только как техническое средство, до тех пор пока мы не выходим из границ чисто политической этики. Эдуард Шпрангер рассуждал: было бы интересным предметом для исторического рассмотрения, как ньютоновская система гравитации действует в государственной жизни XVIIIв. в качестве образца для внутренней политики. Государственный интерес оказывается совершенно отличным от Ratio, в котором просветители почитали первоисток всеобщей значимости. «Безличный бюрократический характер бухгалтерии соревновался с монашеским или военным порядком за право заложить настоящие основания жесткой дисциплины из безличной правильности». Этот порядок в будущем «идеально перейдет на автоматические машины и компьютеры, способные выносить человеческие суждения и проявления с тактичностью еще меньшей, чем какой-нибудь великолепный клерк».

Новая бюрократия, занимающаяся управленческими делами и координацией, вновь сделалась необходимым придатком всех крупномасштабных и действующих на расстоянии предприятий: при единообразии норм -- ведение счетов и записей задавало тон для всех прочих частей машины и лишь неспособность считаться с этой математической стороной механизации как прелюдией к промышленным изобретениям породила в будущем искаженное и однобокое представление о современной технике. «Мощь, скорость, движение, стандартизация, массовое производство, количественное измерение, регламентация, точность, единообразие, астрономическая правильность, контроль, прежде всего контроль -- все эти понятия стали ключевыми паролями современного общества» (Льюис Мамфорд) МамфордЛ. Указ. соч. С. 363, 381..

Рене Генон с горечью замечал: если люди современной эпохи хвалятся тем, что изменяют мир во все большей и большей степени и все вокруг становится всё более искусственным, это означает, что всю свою деятельность они готовы направить исключительно на область количественного. Современная промышленность во всех отношениях представляет собой триумф количества, ведь сами машины созданы таким образом, что даже люди, приводящие их в действие, оказываются «сведены к совершенно механической деятельности», и в самой продукции этой промышленности качество полностью принесено в жертву количеству Генон Р. Указ. соч. С. 54--56.. Этому сопутствует стремление к равенству, в котором индивиды делаются настолько похожими друг на друга, насколько позволяет природа.

В беседе изобретателя термина и образа «робот» с крупным политиком и президентом республики оба собеседника сошлись во мнении, что «человек по своей сути мифолюб, мифологичность и наглядность не разделены в нем строго и проявляются вперемешку». Вспомним Вико и Конта, поставивших мифопоэтическую стадию развития человечества прежде героического и человеческого периодов истории, когда произошла эволюция от метафизических и абстрактных представлений и первопричины к позитивизму фактов, их порядку и закономерностям Чапек К. Беседы с Т. Г. Масариком. М., 2000. С. 155..

Габриэль Марсель замечает, что центр тяжести и основание для равновесия у современного человека становятся внешними, сам он все больше располагается в мире вещей, «среди аппаратов, от которых зависит в своем существовании... Чем эффективнее человек достигает господства под природой, тем в большей степени отдельный человек становится рабом этого завоевания», внедрение техники в жизнь ведет к тому, чтобы радость заместить удовлетворением, а обеспокоенность -- удовлетворенностью.

Технический прогресс непременно должен уравновешиваться внутренним ростом человека, направленным на всё большее овладение собой (А. Бергсон). Однако технический прогресс подвергает человека опасности поклонения ему как идолу, а опасность содержится в «механическом способе распространения информации», что ведет к деградации того сообщения, которое намереваются транслировать» См.: Марсель Г. Указ. соч. С. 57--62..

4. Механический рационализм

Сфера человеческой деятельности, менее всего поддающаяся рационализации, -- это сфера политики. Консерваторы предполагают, что ее вторжение чаще всего ведет не к реформированию, а к разрушению: в этой ситуации традиция должна быть разрушена, и «на место разрушенной традиции рационалист помещает собственное творение -- идеологию, представляющую собой формализованную, сокращенную версию того, что, по его мнению, и является «рациональным зерном» разрушенной традиции».

Миф рационалистической политики заключается в ее понимании как частного случая инженерии. Такая политика стремится к совершенству и единообразию. Природа вещей такова, что в ней непременно должна быть предусмотрена единая, лучшая из всех форма правления (Годвин). Декларация прав человека есть такое порождение рационалистического ума, тот же тип мышления, который еще ранее породил и идею «всемирного государства». Рождается убеждение, что технические знания невозможно отделить от практических, «суверенность разума для рационалиста равносильна суверенности техники»:чисто технический характер обусловлен тем, что в качестве инструмента исследования он безразличен к предмету исследования.

Рационализм, восходящий к Декарту, был непосредственно связан с идеей механической физики, отрицающей всякий высший по отношению к разуму принцип. Лейбниц подверг критике неспособность этого метода объяснить «истинную сущность вещей, почему он и он обладает только репрезентативной, но не объяснительной ценностью и учитывает только внешнюю видимость вещей» См.: Оукшот М. Рационализм в политике. М., 2002. С. 10--27.. «Рационалистической верой в самодостаточность метода пронизаны как допущенные возможности реализации всеохватывающего механического контроля, так и детали каждой из предложенных конкретных схем: ведь данная проблема причислена здесь к разряду «административных»» Генон Р. Указ. соч. С. 99--100..

Изначальная потребность в порядке и достижении этого порядка с помощью повторяющихся действий, все более формализованных, была основополагающей для становления мегамашины. В силу самого своего успеха обряды, ритм и упорядочивание слишком часто приобретали автоматизм бессознательного существования и тем самым приостанавливали человеческое развитие (Л. Мамфорд): врожденная избыточность человеческого существа здесь уступает место статике и унифицированности.

Иудейско-христианский монотеизм делает возможной резкую противоположность человека и природы (чего не позволяла себе греческая метафизика), закладывая основание для технического подхода к самой природе: «Провозглашенный Новым временем принцип «верить фактам» (verum factum), которому следовали и Николай Кузанский, и Ф. Бэкон, Гоббс, Вико и вплоть до Канта, стал главным мостом между метафизикой Нового времени и современной техникой. Человек попытался освободиться от Бога, перенимая его функции творца мироздания, полагая, что только там и может он обрести достоверность, где он сам же произвел познанное. Природное тогда заменяется созданным искусственно, а сам человека становится частью природы, «понятой в духе современной науки, т.е. природы как математически исчисленной связи сил»: субъект Нового времени доказывает свое могущество тем, что делает природу и самого человека объектом, который должен быть подчинен его господству» См.: Хёсле В. Философия техники М. Хайдеггера // Философия Мартина Хайдеггера и современности. М., 1991. С. 146--147..

Машина же в то же время воспринималась как что-то дьявольское -- и не напрасно, утверждал Освальд Шпенглер. Машина трудится и вынуждает к сотрудничеству людей. Делаясь все более обезличенной по своему образу, мистичнее и экзотичнее, все духовнее, машина в глазах верующего человека означала ниспровержение Бога, ведь живые существа посредством своей духовной силы сделали неживое зависимым от себя.

Но люди скоро сами сделались рабами своего создания. «Их численность и все устройство образа жизни оказались вытеснены машиной на такой путь, на котором невозможно остановиться хотя на миг, не отступить назад». Шпенглер заканчивал свое знаменитое произведение словами: «Если предположить, что наиболее даровитые люди будущих поколений сочтут спасение души делом более важным, чем вся власть мира сего, что под влиянием мистики и метафизики, приходящих на смену рационализму... (это шаг от Роджера Бэкона к Бернарду Клевронскому), элиту охватит всевозрастающее ощущение сатанизма машины...» Шпенглер О. Закат Европы. М., 1998. Т. 2. С. 536.

«Дьявол, с которым борется ученый, -- это дьявол беспорядка, а не сознательного преступного намерения». Точка зрения, что природа обнаруживает энтропическую тенденцию, является точкой зрения св. Августина. Зато в «Потерянном рае» Мильтона дьявол есть всего лишь создание Бога и принадлежит миру, и если служит лишь для того, чтобы подчеркнуть некоторые темные стороны жизни, то великая битва между падшими ангелами и силами Бога становится особенно интересной. (Э. С. Гарднер в своих рассказах дает понять, что в законодательстве имеют место случаи, когда «не только допускается и поощряется обман, или, говоря языком кибернетики, посылка сигналов с сознательной целью установить замыслы отправителя сигналов» Винер Н. Творец и будущее. М., 2003. С. 127..)

Но опасность техники, как считал М. Хайдеггер, заключается не в ужесточении человека, а в преобразовании его сущности. То, что уже давно ему угрожает, -- это «абсолютный характер чистого волнения в смысле преднамеренного стремления утвердить себя во всем». То, что угрожает человеку в его сущности, есть «волевое убеждение, будто посредством мирного высвобождения, преобразования, накопления сил природы, а также управления ими человек может сделать человеческое бытие для всех сносным и в целом счастливым». Но такое желание овладеть техникой уже само есть выражение технического образа мыслей Хайдеггер М. Время картины мира. С. 69..

Слово «воля» нависало над XIX в. как символический знак. В социологическом плане это означало бурную динамику. «Идейное» же значение понятия лежало уже на пороге XVII в. в виде взрывчатого материала, впервые разрядившись в качестве революционной идеи свободы. Революции только маскируются радикальным реформизмом, но это означает только то, что социальная революционность имеет свои собственные пути: «путч, террор, убийства и собственная скрытная или открыто проведенная подготовка переворота».

Обе исторические жизненные основы -- число людей и техническое промежуточное царство -- внезапно приходят в тревожное движение. К этому присоединяется технический переворот, ставящий «между быстро растущей массой людей и природой все более плотные и замкнутые рычаги и каркас уже не входящего в природу, а отделяющего от нее промежуточного царства, которое создает совершенно новый по механике труда машинный мир» Вебер А. Указ. соч. С. 435--436.. На этом фоне нарастают империалистическая эволюция и техническое преобразование милитаризма, делающее его самостоятельным фактором политики: нигилизм становится духовным результатом, историзацией и релятивизацией века. «Нормальным» в восприятии масс нигилизм сделало именно господство техники, в котором и раскрывается настоящая «воля к воле» (М. Хайдеггер). Торжество мира техники из пугающей перспективы в XX в. становится историей прошлого века.

Ритмику механизации труда следует искать уже в древнем порядке ритуала. Со временем религиозные предписания, магические заклинания и царские повеления, создавшие функциональную структуру мегамашины, превратились в новый коллективный механизм. «Посредством мегамашины царская власть стремилась сделать силу и славу небес достоянием человека». И машина навязывала людям ту же самую общую регламентацию, способы принуждения и наказания, которые создавали и контролировали, сужали границы общественной автономности, личной инициативы и самоуправления МамфордЛ. Указ. соч. С. 279.. Ритуалы жертвоприношения и ритуалы принуждения были отработаны до совершенства действий военной машины. Принудительная коллективная форма порядка стала главным достижением негативной мегамашины. Постоянные утверждения власти о своей непобедимости и могуществе, порождающие страх и тревогу, явно свидетельствовали о возрастании иррациональности, пропорциональной орудиям уничтожения, имеющимся в распоряжении властителя (Л. Мамфорд приводит пример Леонардо да Винчи, пугающие образы которого, связанные с совершенствованием техники, напоминают чудовищные научно разработанные способы уничтожения людей, имевшие место уже в нашу эпоху Мамфорд Л. Указ. соч. С. 374.).

У Эрнста Юнгера «работа» означает не деятельность как таковую, но выражение особого бытия, которое стремится заполнить собой время и пространство и тем самым создает собственный закон. В этом смысле и техника «есть способ, при помощи которого гештальт рабочего» мобилизует мир; техника здесь приобретает глубоко революционный характер. «Это зловещее и однообразное движение», круговерть механических масс приобретает вид строгой рациональности и порядка. Этот тип движения свойственен не только лучащемуся холодом искусственному мозгу, созданному человеком. Он повсюду, где действуют и мыслят, сражаются и развлекаются. Старое деление на органическое и механическое более не работает, некие силы, действующие под механическими масками, впечатывают живую реальность в работу своих интересов Эвола Ю. Указ. соч. С. 67--68..

Современная война приводит к прорыву стихийных сил, связанных с силами материальными, т.е. с системой технических средств тотального разрушения. На вызов разрушительных механических сил новый человек должен ответить абсолютным внутренним деянием, усвоить новую этику и новое мировоззрение. «Необходимо перенести на мирную жизнь военную концепцию тотальной мобилизации, тотальную задачу жизни, полную самоотдачу действию» (Э. Юнгер).

Равновесие, к которому стремится система, приспособлено к изменениям во внешней среде и поэтому нечувствительно к таким изменениям: система находится в состоянии частичного гомеостаза. Такая машина может обучаться, т.е. приспосабливаться формами своего поведения к устойчивому равновесию с окружением (У. Эшби, как утверждал Н. Винер, полагал, что можно создать машины, которые были бы умнее своих создателей. При некоторой степени сложности приобретенная информация может не только сравняться с той, которая была первоначально заложена в машину, но и далеко ее превзойти, и в этой стадии сложности машина приобретает некоторые из существенных характеристик живого существа: роль впечатлений выполняют приходящие сообщения, действий -- исходящие).

Норберт Винер цитировал рецензию доминиканского монаха Дюбраля на свою «Кибернетику»: «Разве нельзя представить себе государственный аппарат, охватывающий все системы политических решений либо при режиме многих государств... либо при явно более простом режиме общечеловеческого правительства всей планеты?» Машина управления сможет заменить -- на пользу или во вред -- современную очевидную недостаточность мозга, когда последний имеет дело с обычной машиной политики. Такая машина должна обладать вероятностной, а не детерминированной мыслью, поскольку процессы, составляющие объект правительственной деятельности, могут быть уподоблены играм. В таком случае «машины правительствования будут характеризовать государство как игрока, наилучшим образом информированного на каждой отдельной ступени, и государство будет единственным верховным координатором всех отдельных решений», это позволит ему при всех обстоятельствах наносить поражение каждому игроку в человеческой игре, кроме себя, предлагая дилемму: либо немедленное уничтожение, либо плановое сотрудничество; дилемма представляет последствия самой игры без применения внешнего насилия Винер Н. Творец и будущее. С. 207--209.. Н. Винер утверждал, что первая промышленная революция (революция «темных сатанинских фабрик») была обесцениванием человеческих рук вследствие конкуренции машин. Современная же промышленная революция должна обесценить человеческий мозг, по крайней мере в его наиболее простых и рутинных функциях: если XVII и начало XVIII в. были «веком часов», то весь XIX в. -- веком паровых машин, настоящее время есть век связи и управления Винер Н. Указ. соч. С. 77, 90..

И на всех ступенях развития техники людей интересовала возможность создания машин, подражающих живому организму, и это стремление к созданию автоматов всегда выражалось на языке существовавшей в данное время техники. Во времена Ньютона автомат принимает вид часового музыкального ящика, в XIX в. автомат -- это тепловой двигатель, «современный автомат направляет пушки на то место, где луч радиолокатора обнаруживает самолет, или решает дифференциальное уравнение» (Н. Винер). Но нет механизированных людей, есть люди и машины, поэтому существует глубокая связь в одновременном появлении новых средств и нового человечества, которая станет выражением высшего единства: техника -- это новый язык бытия (Э. Юнгер).

В «Исчислении умозаключений» Лейбница уже содержалась в зародыше думающая машина (Ж. Делез сказал бы -- «мыслящая машина»). Сам Лейбниц интересовался созданием вычислительных машин в металле, но развитие им математической логики неизбежно должно было привести к гипотетической или действительной механизации самого процесса мышления: свои «монады» он сравнивал с часами, которые заведены на всю вечность.

Мир автоматов Лейбниц воспринимает как настоящий часовой механизм. «Наблюдаемая нами организация мира представляет собой нечто среднее между вымыслом и чудом. Монада -- это ньютоновская солнечная система в миниатюре. Пока автомат работает, самые правила его действия могут меняться на основании данных прошедших ранее через его воспринимающие органы, что напоминает процесс обучения: кажется, что «витализм выиграл здесь спор до такой степени, что даже механизмы «оказались соответствующими виталистической структуре времени» (Н. Винер) См.: Винер Н. Указ. соч. С. 93--95.. Машине никак не удается превратить человека в механизм окончательно.

Техника представляет собой целый ансамбль методически работающих приемов, применение которых обеспечивает достижение к определенной цели. Государства же, эти левиафаны, по-прежнему направляют свои основные научные разработки на увеличение своей мощи в предполагаемых будущих конфликтах, поэтому огосудорствляемая наука и техника становятся одной из самых больших угроз: «Развитие техники или внедрение ее в жизнь не может не повлечь за собой затмение и растущее исчезновение для человека того мира тайны, который является одновременно и миром присутствия, и миром надежды. Желания и страх достигают предела, а природа человека все более становится неспособной возвыситься над тем и другим» Марсель Г. Указ. соч. С. 77--81..

Контроль и отбор -- вот предполагаемые столпы порядка. Функции манипулятора времен Бруно теперь взяло на себя государство, и этот новый маг должен был разработать и необходимые идеологические средства, чтобы получить однородное общество. Для тех же, кто испытывал чувство неудовлетворенности, существовали идеологические объединения, создававшие альтернативные ожидания. Само государство должно было озаботиться созданием «контркультуры, причем ее идеологические составляющие должны быть организованы таким образом, чтобы избежать сплоченности маргиналов и усиления их влияния», для этого и существует рынок всевозможных разрушительных и саморазрушительных фантазмов и культивируется идея альтернативных источников власти. Тогда насилие оборачивается против самих агрессоров, саморазрушение уничтожает одну часть маргиналов, тогда как другая будет «медитировать и восхищаться неизвестными и безопасными возможностями человеческой психики»: речь здесь идет об интеллектуальной власти Кулиану Й. П. Указ. соч. С. 228..

В этой связи и риск рассматривается как конструктивный способ, набор способов упорядочивания реальности, придания ей исчисляемой формы. Это способ такой репрезентации событий, при которой они становятся доступными управлению при помощи конкретных способов, техник и целей: в риске становится важным уже не сам риск, а делающие его мыслимым формы знания, открывающие его инструменты, исчисленная вероятность, технологии, которые стремятся управлять им. (По замечанию Пауля Хе- нигсейма, единство стиля между психической и экономической жизнью обнаруживается на трех стадиях эволюционного ряда. На первой магия и экономика составляют в недифференцированном обществе нерефлектирующей орды. Позже как психические, так и экономические элементы становятся частью универсальной теократиии в средневековой схоластике.)

В эпоху Возрождения наука и экономика наконец обретают единство стиля, благодаря нарождающемуся индивидуализму. Абсолютизм устанавливает господство государства как над наукой, так и над экономикой.

Либерализм же рассматривает государство, науку и экономику в их свободном сосуществовании: «В нашу эпоху психическая жизнь уже целиком подчинена экономике и проявляется как механизация мира» Цит. по: Бекер Г., Босков А. Современная социологическая теория. М., 1961. С. 459.. Юридическое явление представляет собой лишь технический прием, использующий коррелированные психические установки принуждения и повиновения.

Манипулятор для применения своих методов интуитивно разгадывает свойства, реакции и эмоции тех, кого он собирается «привязать». Процесс «связывания» включает три этапа: первый -- это использование связи, второй -- само связывание; третий -- притяжение, возникающие в результате, и четвертый -- наслаждение объектом, которое Бруно называет «удовольствием». Сама фантазия подлинна, она реальна и может заставить объект что-то сделать: это означает, что связь проникает в человека через «ворота воображения» Кулиану Й. П. Указ. соч. С. 212..

Политическое действие, несомненно, также есть некая техника, ею можно овладеть в тренировке, теоретически углубить, систематически разработать, и «то, что политика -- искусство, вовсе не препятствует такой попытке». В той мере, в какой удается найти и применить к ней определенные правила, политика из личной одаренности превращается в прикладное искусство. Это искусство объективируется и в каком-то смысле становится независимым от случайных качеств действующих лиц: так действует любая техника, любая система правил.

Для определения технически правильного способа действия в конкретной ситуации соответствующая цель (утверждение власти, покушение на тирана, подавление заговора) должна стать абсолютной. Но как только шкала системы ценностей или норм начинает оспаривать абсолютный характер цели или запрещает использовать некоторые средства, т.е. препятствует чисто техническому решению задачи, тогда «появляются неизвестные, делающие решение задачи невозможным, -- разве что эти неизвестные станут как точные рамочные условия» См.: Фрайер Х. Макиавелли. СПб., 2011. С. 144--147, 153.: одного лишь факта стремления к цели теперь уже достаточно, чтобы начать искать для этого наиболее эффективную технику, технику политического действия.

Если в отдельных сферах деятельности выбор средств ограничен некими сдерживающими нормами или укорененными обычаями, так как там существуют определенные правила игры, то в политике, утверждал еще Макиавелли, ничего подобного не существует. Здесь существует молчаливое согласие о том, что дозволены любые средства, здесь господствует абсолютная борьба. «Разработка правил политического действия имеет смысл только тогда, когда основывается на том, что допустимы все средства. Все остальное -- утопия и поэтический вымысел».

Политика есть абсолютная борьба еще и потому, что «политическая теория в первом своем слое есть только учение о технике абсолютной борьбы», которая не имеет стеснения в выборе средств. Здесь впервые открывается настоящая проблема соотношения политики и морали, однако эта проблема еще не кристаллизовалась, так как абстрактная форма действия не имеет ценности морального свидетельства Фрайер Х. Указ. соч. С. 158, 163.. По словам Гете, действие само по себе аморально...

Библиография

1. Бекер Г., Босков А. Современная социологическая теория. -- М., 1961.

2. Беккер Г. Современная теория священного и светского // Современная социологическая теория. -- М., 1961.

3. Бекнет Г. Современная теория священного и светского и ее развитие // Беккер Г., Босков А. Современная социологическая теория. -- М., 1961.

4. Бенн Г. Признание в экспрессионизме // Двойная жизнь. -- М., 2011.

5. БодрийгерЖ. Фатальные стратегии. -- М., 2017.

6. Вебер А. Избранное: кризис европейской культуры. -- СПб., 1999.

7. Винер Н. Творец и будущее. -- М., 2003.

8. Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. -- М., 1986.

9. Генон Р. Царство количества и знамения времени. -- М., 1994.

10. Герметизм, магия, натуральность для европейской культуры. -- М., 1999.

11. Гурвич Г. Д. Магия и право // Философия и социология права. -- СПб., 2004.

12. Дебре Р.Введение в медиологию. -- М., 2000.

13. Димитриев И. С. Неизвестный Ньютон. -- СПб., 1999.

14. Иванова Ю. В., Соколов П. В. Кроме Макиавелли. --М., 2014.

15. Коллеж социологии. -- СПб., 2004.

16. Кулиану Й. П. Эрос и магия в эпоху Возрождения. -- СПб., 2017.

17. МамфордЛ. Миф машины. -- М., 2001.

18. Марсель Г. Люди против человеческого. -- М.-СПб., 2018.

19. Мосс М., Юбер А. Набросок общей теории магии // Мосс М. Социальные функции священного. -- СПб., 2000.

20. Музиль Р. Человек без свойств. -- М., 1984. -- Кн. 2.

21. Натаф А. Мэтры оккультизма. -- СПб., 2002.

22. Оукшот М. Рационализм в политике. -- М., 2002.

23. Папюс. Наука о числах. -- М., 1998.

24. Рассел Б. Мудрость Запада. -- М., 1998.

25. ФрайерХ. Макиавелли. -- СПб., 2011.

26. Хайдеггер М. Время и бытие. -- СПб., 2007.

27. Хёсле В. Философия техники М. Хайдеггера // Философия Мартина Хайдеггера и современности. -- М., 1991

28. Чапек К. Беседы с Т. Г. Масариком. -- М., 2000.

29. Шпенглер О. Закат Европы. -- М., 1998. -- Т. 2.

30. Шпрангер Э. Формы жизни. -- М., 2014.

31. Эвола Ю. Рабочий в творчестве Эрнста Юнгера. -- СПб., 2005.

32. Юнгер Ф. Язык и вычисления // Язык и мышление. -- СПб., 2005.

REFERENCES

1. Bekker G., Boskov A. Sovremennaya sotsiologicheskaya teoriya [Modern Sociological Theory]. Moscow, 1961. (In Russian)50

2. Bekker G. Sovremennaya teoriya svyashchennogo i svetskogo [Modern Theory of Sacred and Secular] . Sovremennoe sotsiologicheskaya teoriya [Modern Sociological Theory]. Moscow, 1961. (In Russian)

3. Beknet G. Sovremennaya teoriya svyashchennogo i svetskogo i ee razvitie [Modern Theory of the Sacred and Secular and its Development] In Bekker G., Boskov A. Sovremennaya sotsiologicheskaya teoriya [Modern Sociological Theory]. Moscow, 1961. (In Russian)

4. Benn G. Priznanie v ekspressionizme [Recognition in expressionism]. Dvoynaya zhizn [Dual Life]. Moscow, 2011. (In Russian)

5. Bodrieger Zh. Fatalnye strategii [Fatal Strategies]. Moscow, 2017. (In Russian)

6. Veber A. Izbrannoe: krizis evropeyskoy kultury [Selected Works: Crisis of European Culture]. St. Petersburg, 1999. (In Russian)

7. Viner N. Tvorets i budushchee [The Creator and the Future]. Moscow, 2003. (In Russian)

8. Garen E. Problemy italyanskogo vozrozhdeniya [Problems of the Italian Renaissance]. Moscow, 1986. (In Russian)

9. Genon R. Tsarstvo kolichestva i znameniya vremeni [The kingdom of quantity and signs of time]. Moscow, 1994. (In Russian)

10. Germetizm, magiya, naturalnost dlya evropeyskoy kultury [Hermetism, Magic, Naturalness for the European ^lture]. Moscow, 1999. (In Russian)

11.

12. Gurvich G.D. Magiya i pravo [Magic and Law]. In Filosofiya i sotsiologiya prava [Philosophy and Sociology of Law]. St. Petersburg, 2004. (In Russian)

13. Debre R. Vvedenie v mediologiyu [Introduction to Mediology]. Moscow, 2000. (In Russian)

14. Dimitriev I. S. Neizvestnyy Nyuton [An Unknown Newton]. St. Petersburg, 1999. (In Russian)

15. Ivanova Yu. V., Sokolov P. V. Krome Makiavelli [Becides Machiavelli]. Moscow, 2014. (In Russian)

16. Kolledzh sotsiologii [College of Sociology]. St. Petersburg, 2004. (In Russian)

17. Kulianu Y. P. Eros i magiya v epokhu vozrozhdeniya [Eros and magic during the Renaissance]. St. Petersburg, 2017. (In Russian)

18. Mamford L. Mif mashiny [Myth of the Machine]. Moscow, 2001. (In Russian)

19. Marcel G. Lyudi protiv chelovecheskogo [People against the human]. Moscow--St. Petersburg, 2018. (In Russian)

20. Moss M., Yuber A. Nabrosok obshchey teorii magii [A sketch of the general theory of magic]. In Moss M. Sotsialnye funktsii svyashchennogo [Social Functions of the Sacred]. St. Petersburg, 2000. (In Russian)

21. Myuzil R. Chelovek bez svoystv [The Man without Properties]. Moscow, 1984. Book 2. (In Russian)

22. Nataf A. Metry okkultizma [Masters of occultism]. St. Peterspurg, 2002. (In Russian)

23. Oukshot M. Ratsionalizm v politike [Rationalism in politics]. Moscow, 2002. (In Russian)

24. Papyus. Nauka o chislakh [Science of Numbers]. Moscow, 1998. (In Russian)

25. Russell B. Mudrost Zapada [Wisdom of the West]. Moscow, 1998. (In Russian)

26. Frayer Kh. Makiavelli [Machiavelli]. St. Petersburg, 2011. (In Russian)

27. Khaydegger M. Vremya i bytie [The Time and the Existence]. St. Petersburg, 2007. (In Russian)

28. Hцsle V. Filosofiya tekhniki m. khaydeggera [Philosophy of M. Heidegger's engineering]. Filosofiya Martina Khaydeggera i sovremennost [Philosophy of Martin Heidegger and modernity]. Moscow, 1991. (In Russian)

29. Chapek K. Besedy s T. G. Masarikom [Conversations with T. G. Masaryk]. Moscow, 2000. (In Russian)

30. Shpengler O. Zakat Evropy [Sunset of Europe]. Moscow, 1998. Vol. 2. (In Russian)

31. Shpranger E. Formy zhizni [Forms of life]. Moscow, 2014. (In Russian)

32. Evola Yu. Rabochiy v tvorchestve Ernsta Yungera [A Worker in the Works by Ernst Junger]. St. Petersburg, 2005. (In Russian)

33. Yunger F. Yazyk i vychisleniya [The Language and Computation]. Yazyk i myshlenie [The Language and Thinking]. St. Petersburg, 2005. (In Russian)

Размещено на Allbest.ru