Русские народные праздники

Патриарх, осенив царя крестом, спрашивал о царском здравии. Начиналось молебствие с водоосвящением. По окончании молебного пения, патриарх говорил речь, заканчивающуюся словами: «Здравствуй, царь-государь, нынешний год и впредь идущия многия лета в род и во веки!» (Коринфский А.А. 1995. С. 362). Затем государя и патриарха поздравляли по очереди духовные власти, бояре, сановные люди, стрелецкие полки и весь народ, кланяясь до земли. Государь приветствовал народ «милостивым словом» и слышал в ответ: «Здравствуй, здоров будь на многие лета, надёжа государь» (Сахаров И.П. 1990. С. 302). Ответив народу поклоном, приложившись к кресту и приняв патриаршее благословение, царь следовал в Благовещенский собор к поздней обедне, а оттуда в царские палаты. Патриарх возвращался в Успенский собор. Действо новолетия заканчивалось. В этот день из царской казны раздавалась милостыня бедным и нищим, чтобы они молили о многолетнем здравии государя царя. Последнее торжество летопровождения происходило в Москве в 1699 г.

На Руси день Симеона - летопроводца имел большое значение и как «судный день». В Москву съезжались «ставится на суд» в присутствии государя и бояр. Судебное выражение: «копиться жалобным людям» на судебный день в Москву - известно со времен великого князя Иоанна Васильевича. Такими же «судными днями» для монастырских людей и крестьян, как видно из грамот царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича, были Рождество Христово и Троицын день (см. Троица). Местом суда на Семенов день назначался Приказ Большого Дворца. Государь разрешал все спорные вопросы, которые не удалось решить на местах. Суд царя приравнивался к Божьему, поэтому в приговорах объявлялось: «Пойманы вы есте Богом и Государем Великим» (Коринфский А.А. 1995. С. 362). Иногда вершил суд и патриарх. Кто не приходил к Семенову дню на срочный суд, тот считался виновным. Челобитчик же получал по суду «правовую грамоту» и считался правым. Так, по уложению царя Василия Ивановича Шуйского (1607 г.), относительно крестьян-перебежчиков, было установлено: «Если не подадут челобитья по первое сентября о крестьянах, то, после того срока, написать их в книги за тем, за кем они ныне живут» (Сахаров И.П. 1990. С. 303).

Как конец одного года и начало другого день Симеона Столпника, по установившемуся обычаю, считался «срочным днем» и являлся сроком уплаты оброков, податей и пошлин. К этому моменту оканчивались все хозяйственные договоры и сделки, заключаемые крестьянами между собой и с торговыми людьми. Так, в писцовых книгах об отдаче в наем земли, рыбных ловель и других угодий, говорилось: «Платить оброк ежегодно на срок Семена Летопроводца» (Калинский И.И. 1877. С. 291).

Кроме того, ко дню Симеона приурочивался обряд «постригов» и «сажания на коня» («На Семена дитя постригай и на коня сажай и на ловлю в поле выезжай»). Его совершали над мальчиками, чаще всего первенцами, «при переходе от младенчества», обычно по исполнении им трех лет, т.е. на четвертом году жизни. Летописные свидетельства об этом обычае сохранились с XII в., одно из первых приходится на 1191 г. Обряд совершался не только над крестьянскими, но и великокняжескими детьми. В последнем случае ритуал происходил в церкви и совершался епископом. Так, согласно I Новгородской летописи, обряд пострижения над Ростиславом, сыном князя Михаила, происходил в 1230 г. в Новгороде у св. Софии, и при этом отмечалось, что постригаемому» влас архепископ Спиридон» (Калинский И.И. 1877. С. 291). Бояре и простые люди исполняли обряд дома, в присутствии родных; производил постриг крестный отец. Волосы, выстриженные у младенца, передавались матери, которая зашивала их в ладанку; их принято было хранить до самой смерти. Кум и кума выводили крестника во двор, где их ждал отец с объезженным конем. Отец сажал сына на коня и придерживал рукой, а кум водил коня под уздцы. У крыльца отец снимал ребенка с крыльца и передавал куму, который вручал крестника куме - «из полы в полу» с поклонами. Кума отводила его к матери, произнося приветствия в адрес последней. Отец с матерью одаривали кума с кумою, а те, в свою очередь, вручали подарки крестнику. За обедом кум с кумою разламывали на голове крестника пирог с пожеланиями богатства и счастья.

Особое место занимал Семенов день у крестьян. С ним связывался конец лета и начало осени («Семен лето провожает»). Совершался обряд осенин, первой встречи осени. Начиналось настоящее или «старое» бабье лето («Семен бабье лето наводит»), которое продолжалось до 8/21 сентября - дня Рождества Богородицы; эта неделя называлась на Руси «Семенскою». Об этом времени говорили: «Как ни хвались, баба, бабьим летом, а все глядит осенина - матушка: на дворе сентябрь - в сентябре одна ягода, да и та горькая рябина!» (Коринфский А.А. 1995. С. 368).

В Семенов день следили за погодой, так как по этому дню определялось состояние природы на всю последующую осень: «Если на Семен-день теплая погода, то вся зима будет тепла»; «Сухая осень, коли на Семен-день сухо»; «На Семеновы осенины много тенетника - осень долгая да ясная»; «Если на Семен - день ветер из-под солнца, зимой ветры будут с севера» (воронежск.); «На Семена ясно - осень ведреная» (тульск.). Определяли погоду и по поведению животных и птиц в этот день: «Если дикие утки садятся, а скворцы не отлетают - осень протяжная и сухая» (костромск.); «После Семена журавли отлетают в теплый край»; «Если гуси улетают на Семен-день, жди ранней зимы» (московск.); «На Семена Столпника ласточки ложатся вереницами в озера и колодцы» (нижегородск.).

Существовало поверье о том, что на Семен-день на утренней заре выходит из воды на берег рыба-угорь и ходит по лугам на три версты по росе. Верили, что таким образом она смывает с себя все болезни, передавая их человеку. Поэтому не разрешалось в этот день выходить на берег реки, пока не спадет утренняя роса (новгородск.).). Угорь вообще считался на Руси запрещенной рыбой, которую есть разрешалось только в крайнем случае, когда «семь городов наперед обойдешь - никакой яствы не найдешь», да и в этих случаях нельзя было касаться головы и хвоста. В народе угорь виделся в образе хитрого и злобного водяного змея, за грехи лишенного возможности жалить людей и животных. Знахари и колдуны использовали угря во время гаданий: они клали его на горячие угли, и по направлению прыжков, определяли, где находится украденная вещь. При этом они заклинали угря именем св. Марфы, матери Симеона Столпника, память которой отмечалась церковью в один день с сыном.

Кроме того, по народным представлениям считалось, что в Семенов день черт меряет воробьев меркою: сколько взять себе, а сколько выпустить; для этого все воробьи собирались к нему и их нельзя было увидеть.

С Семенова дня начинались засидки (см. Посиделки), т.е. работа в избах при огне. При этом было принято накануне Семенова дня погасить весь огонь, кроме лампадного, а на утренней заре зажечь новый огонь. Раньше существовал обычай добывать новый огонь из сухого дерева. Делалось это так: пожилые люди терли сухое дерево о дерево, а молодые парень или девушка зажигали спицею новый огонь, которым топили печи в избах и банях, а на засидках зажигали лучину и свечи.

Бабье лето считалось и бабьим праздником и временем, когда начинались осенние женские работы: мяли и трепали пеньку, мочили коноплю, мыли в воде и расстилали по лугам лен. В Семенов день начинали прясть и затыкать кросна, т.е. подготавливали основу на ткацких станах, чтобы ткать холст.

Ко дню Симеона Столпника заканчивали уборку яровых культур («Семен-день - семена долой, то есть семена сами выпадают из колосьев» - воронежск.); завершали посев ржи («В Семенов день севалка с плеч»; «В Семен-день до обеда паши, а после обеда пахаря вальком погоняй» - костромск.); солили огурцы.

С Семенова дня начиналось опахивание полей для предохранения их от нечистой силы.

Семенов день считался праздником псарных охотников, совершался их первый выезд в отъезжее поле, притравливались зайцы. Существовало поверье, что «от Семенинского выезда лошади смелеют, собаки добреют и не болят, первая затравка наводит зимою большие добычи» (Сахаров И.П. 1990. С. 303).

В этот же день перебирались обычно в новые дома и справляли новоселье: «Переходы в Семен-день на новоселье - счастье и веселье».

С первого дня бабьего лета начинались осенние хороводы и игры. При этом богатые люди выставляли у ворот сосуды с брагой и пивом и объявляли, что «пироги напечены и мед наварен» (Сахаров И.П. 1990. С. 300). Во время гулянья хороводники подходили к воротам, где их угощали хозяева. Молодые женщины выходили за ворота и предлагали брагу сначала старым, а потом молодым. Затем играли в игру, называемую «пиво варить», которая начиналась песней:

«Ай, на горе мы пиво варили,

Ладо мое, Ладо, пиво варили!

Мы с этого пива все вкруг соберемся;

Ладо мое, Ладо, все вкруг соберемся!»

(Коринфский А.А. 1995. С. 365).

В Семенов день принято было хоронить мух и тараканов. Говорили: «В Семен-день зарывают в землю блох, тараканов и прочих домашних насекомых, чтоб не водились в доме» (тамбовск.); «Убьешь муху до Семена-дня - народится семь мух; убьешь после Семена-дня - умрет семь мух».

В этот же день совершался и специальный обряд похорон мух и тараканов. Похороны устраивали девушки. Для чего они одевали свои лучшие наряды, делали небольшие гробики из репы, брюквы, моркови, свеклы или капустной кочерыжки (тараканов иногда хоронили в щепных гробиках). Затем укладывали туда пойманных насекомых, закрывали их и с «шутливой торжественностью», иногда с плачем и причитаниями, выносили из избы и зарывали в землю. Во время выноса гробиков кто-нибудь выгонял мух из дома полотенцем, либо штанами (что в некоторых случаях считалось более действенным методом) и приговаривали: «Муха по мухе, летите мух хоронить» или «Мухи вы мухи, комаровы подруги, пора умирать. Муха муху ешь, а последняя сама себя съешь» (Максимов С.В. 1994. С. 409 - 410). Обряд сопровождался песнями:

«Таракан дрова рубил,

Комар водушку носил,

В грязи ножки увязил.

Вошка парилася

Да ударилася

Ненароком -

Правым боком:

Ребро вывихнула.

Клопы подымали,

Живот надорвали».

(тверск.; Некрылова А.Ф. 1989. С. 338).

Смысл обряда заключался не только в уничтожении и выгоне насекомых из крестьянских изб, но и в том, что во время «мушиных похорон» девушки устраивали себе смотрины, стараясь показать свои достоинства перед собравшимися посмотреть на обряд зрителями, особенно парнями, которые высматривали невест. Ведь приближалась пора свадеб; недаром считалось, что «с Семена-дня до Гурия (28 ноября/11 декабря) - свадебные недели».

9. Радуница

Радуница (радоница, радоницы, радавница, радованец, радуниц, радошно воскресенье, родительский понедельник) - один из наиболее важных дней поминовения умерших, приуроченный к Пасхе. В различных регионах Радуница отмечается в разное время в пределах трех дней: чаще всего во вторник, в десятый день после Пасхи; реже в Фомино воскресенье (см. Красная горка) или понедельник (в некоторых местах южной России и Сибири).

По народной этимологии, название праздника происходит от того, что в этот день мертвые встают из могил, слушают поминальную обедню в церкви за алтарем, разговляются после Великого поста, присутствуя во время поминальной трапезы, и радуются, как Христову дню - Пасхе, так и тому, что их дети помнят о них. В народе верили, что те родители, дети которых не приходили поминать в Радуницу на кладбище, не радовались, а плакали весь праздничный день. Несмотря на поминальный характер, Радуница считалась веселым и радостным праздником: «Веселы песни о масленице, а веселей того - о Радунице», «веселая масленица - бесстыдная горе пьяница, а гульливая Радоница - светлой радости приятельница».

Поминовение умерших весной, перед началом сельскохозяйственных работ, генетически восходит к культу предков и было призвано обеспечить их поддержку и покровительство в крестьянском труде. На Руси Радуница отмечалась с давних пор, хотя еще в сборнике постановлений всецерковного собора 16 в. в «Стоглаве» формы ее празднования осуждалось церковью. В то же время, поминовение считалось богоугодным делом. В народе поговаривали, что, если бы в день Радуниц случился конец света, то вышедшие из могил «родители» вместе с поминавшими их потомками прямо предстали бы перед Господом Богом в раю. Во многих местах крестьяне верили, что раньше Радуницы поминать родителей нельзя, так как именно в этот день они впервые разговляются после Пасхи.

Во вторник Фоминой недели в церквях после литургии совершается вселенская панихида, после которой каждая крестьянская семья с закусками и вином отправлялась на кладбище «угощать родительские душеньки». Угощение, устраиваемое как для живых, так и для умерших - «родителей» называлось «христосованием с родными». Обязательной его частью было одаривание умершего пасхальным яичком, которое закапывали около креста, клали целиком или крошили на могилу для птиц. В народе верили, что птички, отведавшие угощения, заступятся за покойного на том свете перед Богом. В некоторых местах существовала традиция угощать «за помин души» как знакомых, так и незнакомых людей, с которыми встречались на кладбище. После поминовения родных, женщины-старушки отправлялись по могилкам знакомых, а всех, встречавшихся по дороге, чем-нибудь угощали (мучными изделиями, конфетами или рюмкой водки) и говорили: «Помяните моих родителей». Считалось, «сколько помянешь (в данном случае - раздашь), столько и на том свете дадут». Обычно перед трапезой с умершими разговаривали, приглашали их к угощению или рассказывали о своих радостях и бедах. Во многих местах, особенно в южных и северо-восточных губерниях России и в Сибири, в Радуницу женщины причитали и плакали над могилами, призывая умершего родственника выйти на белый свет из «темницы», прося его «подать голос». Подобный обычай назывался «оклички» или «окликание покойников». Плачи и причеты предшествовали веселой пирушке. Крестьянки, расставив угощения, приглашали покойников их отведать, зарывали в могилу яйца, поливали ее брагой или вином, чтобы угостить умерших. В Рязанской губ. пировавшие на кладбище женщины выливали на могилу остатки вина в завершение трапезы, чтобы предохранить умерших от нечистой силы, с этой же целью остатки угощений кидали для кладбищенской нечисти, чтобы злые духи не тревожили умерших.

В некоторых местах крестьяне пировали на могилках с песнями, а иногда и с плясками, до позднего вечера. Веселье, как часть поминовения, восходит к древним похоронным обычаем, в которых обязательным заключительным элементом был смех и шутки, назначением которых было преодоление смерти и утверждение жизни. Но шумное веселье было принято отнюдь не везде, да и церковь относилась к этому отрицательно. В ряде мест считалось, что поминать на кладбище вином или водкой нельзя, иначе, это будут уже не поминки, а гулянье.

На Русском Севере и северо-востоке во вторник Фоминой недели поминальная трапеза проходила в доме. На Урале утром в церкви освящали кутью, которую вместе с другими угощениями выставляли на праздничный стол. Прежде чем приступить к трапезе, хозяева спускали из окна полотенце, по нему души умерших должны были «прийти» пировать, и выходили в соседнюю комнату, заперев за собой дверь, а возвращались и садились за стол лишь через некоторое время. В Архангельской губ., так же как во многих других местах, рано утром перед тем, как отправиться в церковь, для умерших накрывали отдельный стол, на который ставили яйца, шанежки, оладьи. Вернувшись из церкви, ждали, пока «поедят родители», затем со стола все убирали и накрывали его заново для себя. Кое-где накануне праздника для умерших не только накрывали стол, но и топили баню, приносили в нее веник, мыло, шайку и белье.

В русской деревне говорили, что, если не угостишь «родителей» честь почести в Радуницу, самого на том свете никто не помянет, не угостит и не порадует. Крестьяне также верили, что разгневанные «родители» за неуважение к их памяти могли наслать на таких хозяев различные несчастья, падеж скота, пожар и тому подобное. Поэтому не только на Радуницу, но и в течение всей Фоминой недели многие хозяйки на ночь оставляли кушанья на столе, чтобы «покойнички, наголодавшиеся за зиму» отобедали, если вдруг заглянут в дом своих сородичей.

10. Русальная неделя

Русальная неделя (русальская, гряная) - по народным представлениям, время пребывания русалок на земле. В течение этого периода русалки находятся в непосредственной близости от человеческого жилья и могут вступать с человеком в контакт.

В рамках народного календаря русальная неделя ориентирована на Троицу. Она приходится на неделю, предшествующую празднику, и совпадает с так называемой семицкой или троицкой неделей (калужск., орловск., тульск.;), или, что встречается чаще, начинается после троицкого воскресенья - с Духова дня и заканчивается днем всех святых. По представлениям русских, время разгула русалок соответствовало периоду цветения ржи.

Русальная неделя была насыщена обрядами, обычаями, запретами, соблюдение которых связывалось в народном сознании с временным появлением русалок на земле и обуславливалось желанием крестьян избежать их вредоносного воздействия. Она осмыслялась как праздничное время: устраивались общие трапезы, гулянья с хороводами, танцами и играми.

Повсеместно бытовал запрет на большие (полевые) работы; крестьяне старались не ходить в лес и по посевам в одиночестве, не водить в лес лошадей и скотину, не купаться, особенно в полдень и полночь. Женщины считали, что на русальной неделе нельзя полоскать белье, белить холсты, заниматься работами, связанными с прядением, ткачеством, шитьем.

В Рязанской губ. в молодежной среде существовал обычай каждый день в течение русальной недели рядиться русалками и совершать в этом виде хождение по поселениям. Несколько наиболее смелых и бойких девушек в одних рубахах с распущенными волосами, закрывавшими лицо, выходили вечером на улицу, бродили по задворкам деревень, изредка появляясь перед домами, прятались в конопле. Повстречав одинокого прохожего, особенно ребенка, они старались напугать его. Иногда они специально выслеживали маленьких детей, ловили и, подобно настоящим русалкам, трясли их.

Почитание праздника русалок, соблюдение определенных норм поведения гарантировало помощь русалок. Кроме того, чтобы обеспечить расположение русалок, их задабривали. Развешивали по деревьям в лесах и по кустам, растущим около рек, холсты на рубахи (воронежск.), бросали в лесах при виде нагих женщин и детей платки, части одежды. Желая вернуть потерявшуюся в течении русальной недели скотину, смоленские крестьяне делали русалкам, которые, по поверьям, и были виноваты в пропаже, «относ» - в лесу на дереве оставляли лапти, онучи из новой женской рубахи, хлеб и соль, завернутые в чистую тряпку; при этом обычно приговаривали:

«Прошу вас, русалки,

Мой дар примите,

А скотину возвратите».

(Зеленин Д.К. 1916. С. 185).

Согласно народным представлениям, те, кто игнорировал предписанные традицией запреты и правила, должны были испытывать на себе неблагоприятное воздействие русалок. В Смоленской губ. говорили: «Кто будет пахать в эту неделю, у того скот будет падать; кто будет сеять, у того градом побьет хлеб; кто будет прясть шерсть, у того овцы будут кружиться; кто будет городить изгородь, вить веревки, вязать бороны, тот зачахнет и согнется в дугу. Дети лиц, нарушивших Русальную […] неделю, родятся уродами; приплод скота у этих хозяев будет ненормальным» (Зеленин Д.К. 1916. С. 186).

В локальных традициях некоторые дни русальной недели имели свои названия; к ним приурочивали определенные действия, обряды, запреты. Так, вторник носил название задушных поминок: крестьяне ходили на кладбище и призывали русалку (тульск.;), среда - буроломы: строго соблюдался запрет на беление холста, предполагалось, что в случае невыполнения запрета начнется буря и разостланные на земле холсты унесет к омуту (курск.). Последний день недели именовался русальное воскресенье, русальное заговенье, крапивное заговенье. Во многих местах в этот день устраивали праздник в честь русалок, с которыми расставались до следующего года. Их уход, как правило, оформлялся ритуально, о чем свидетельствует обряд проводов.

11. Проводы (похороны) русалок

Проводы (похороны) русалок - весенне-летний обряд, во время которого происходило символическое изгнание из поселений нечисти в виде русалок, свободно разгуливавших по земле в течение предшествующего периода.

Сроки проведения обряда соответствовали мифологическому времени пребывания русалок на земле. Чаще всего проводы приурочивались к воскресенью Русальной недели или к первому дню Петрова поста, следующего за Русальной неделей. Обряд совершался также в клечальную субботу (тульск.;), в Духов день (астрах.) во вторник Русальной недели (рязанск.), в день Ивана Купала (псковск). День проводов русалки в Тамбовской губ. носил название «русалкин день».

Главным персонажем обрядового действия была русалка, которую обычно изображали ряженые; она имела антропоморфный или зооморфный облик. В роли русалок могли выступать девушки и молодые женщины, мужчины, обычно молодые, реже их изображала ряженая пара: девушка и парень, женщина и мужчина, старуха и старик. В целом формы и атрибуты ряженья указывали на принадлежность русалки к миру «нежити»; и, как правило, она имела устрашающий облик. Изображая нечисть, исполнители роли русалок непременно закрывали лица: надевали маски, чернили их сажей, девушки и женщины распускали волосы, перекидывая их на глаза. Характерной чертой ряженья было ношение белых не подпоясанных одежд - рубахи - «торпища» (тамбовск.), нередко сшитой из грубой ткани, или переодевание мужчин женщинами, женщин мужчинами, при этом их нарядом служили старые рваные рубахи, порты, сарафаны. В Рязанской губ. русалка появлялась на улице верхом на кочерге, с помелом в руках. Иногда девушки и молодые женщины представляли мифологический тип русалки: своим внешним видом они подчеркивали ее молодость, красоту. Привлекательный облик персонажа создавался также за счет полного или частичного украшения участниц зеленью и цветами (брянск., саратовск.).

Особой, часто встречающейся, разновидностью ряженой русалки была лошадь. Появление русалки-коня объясняется взаимовлиянием славянской и восточной мифологий, в последней образ коня тесно связан с водой. Согласно русским быличкам, умершие не своей смертью полные сил мужчины оборачивались лошадьми и поступали в услужение к черту / водяному. Русалку-коня изображали один или два парня / мужика; они клали на плечи жерди и покрывались сверху суровой тканью, украшенной лентами и колокольчиками. Первый из них держал в руках маску коня, которая представляла собой голову животного, изготовленную из соломы или тряпок. Вместо чучела на обернутую пологом палку с рожками насаживали также лошадиный череп, надевая на него упряжь или вешая колокольчик. Изготавливали маску коня молодые мужчины и парни, в Воронежской губ. - знающие старики; они же и «водили» русалку, т.е. одни рядились в нее, другие указывали ей дорогу. Участников вождения называли русальщиками или русалками (воронежск., симбирск.). Среди них выделяли «погонщиков», т.е. тех, кто сопровождал - погонял - ряженого коня. В ряде мест один из погонщиков рядился в «странное» одеяние (астраханск.), состоявшее зачастую из старинной женской одежды - рубахи и поневы (воронежск.), а лицо закрывал специально изготовленной глиняной маской. В симбирском варианте обряда русалку погоняли перепачканные сажей парни - «помелешники», «кочерешники». Погонщиком мог быть подросток, посаженный на спину ряженой лошади; он держал в руках повод от упряжи.

Крестьяне, вышедшие провожать русалку, одевались, как правило, празднично. Так, в Воронежской губ. ряженных с лошадью сопровождали обыкновенно группы женщин, наряженных в старинные костюмы, которые уже не использовались в качестве бытовой или праздничной одежды. Атрибутами участников обряда, также как и русалки, были кочерга, помело, кнуты, плети, заслонки, косы.

В некоторых местах русалка изображалась в виде чучела. Его обычно изготавливали девушки, женщины или даже старухи. Основой служил ржаной сноп или кокон из сшитых тряпок с приделанными руками; готовый торс обряжали в «бабий» наряд, иногда разрисовывали лицо, обозначая нос, глаза, рот. Куклу укладывали на носилки или в гроб, покрывали кисеей или скатертью с вышитыми полотенцами, убирали цветами. Чучело несли ряженые девушки. Одна из них рядилась священником: распускала волосы, одевала на плечи старую дерюгу и размахивая в виде кадила половинкой яичной скорлупы или лаптем, другая - дьячком, третья - дьяконом. Остальные участницы были наряжены в праздничные, но не торжественные костюмы, держали в руках ветки деревьев в качестве иконы, импровизированные свечи из тростника, полыни или конопли; иногда свечи ставили по краям носилок.

В тульском варианте обряда персонаж, изображавший русалку отсутствовал, участники обряда провожали воображаемую русалку.

Ритуальное изгнание русалок происходило вечером, нередко - в полночь. Традиционно их выпроваживали в ржаное поле, за деревню - за околицу, за лес, к реке - в места, которые осмыслялись в народе как пограничные между мирами мертвых и живых.

Центральным действием обряда «проводы русалки» было шествие с ряженым, группой ряженых или с чучелом; оно являлось непременным элементом почти всех локальных вариантов. В Рязанской губ. призыв женщин и девушек: «Пойдемте, сестры, кулеша варить» воспринимался как знак к сбору участников обряда на улице. Собравшийся народ вместе с русалкой неторопливо проходил вдоль поселения, реже по лугу или около поля. В ряде мест процессия двигалась бегом: одни участники проводов убегали, другие догоняли их. Русалка обычно шла во главе шествия, или ее окружал хоровод участников (симбирск.).

Шествия сопровождались веселыми плясовыми песнями типа: «Мы по лугу гуляли, с комариком плясали…» (рязанск.), «Да, посеяли, посеяли, посеяли девки лен. Танцы, бранцы, веретенца, вертатушки, вертата.» (воронежск.), «Во лузях, лузях» (симбирск.). Реже, в основном, тогда, когда «хоронют» куклу-русалку, пели заунывные прощальные песни и голосили.

Для поведения ряженых русалок во время шествия и перед их уходом характерно стремление напугать, пощекотать, ударить плетью или кнутом, насмешить сопровождавших их лиц. Испуг участников обуславливался часто эффектом неожиданности. Спрятавшиеся в ржаном поле русалки - переодетые в торпища мужчины, дожидались проходящей мимо группы девушек и женщин и, хлопая кнутами, выскакивали из засады и бросались на женщин, стараясь ударить замешкавшихся кнутом; затем начинали преследовать разбегавшихся (тамбовск.). В Рязанской губ. ряженая русалка, подойдя к полю, резко разворачивалась и кидалась к сопровождавшей ее толпе. Подбежав к кому-нибудь, она принималась щекотать его при усиленном противодействии других участников; внезапно она бросала свою жертву и накидывалась на следующую. В Орловской губ. две ряженые русалки незаметно подкрадывались к молодежному гулянью и вторгались в него с двух сторон. Молодежь с криками: «Ах, русалки идут!» бросалась врассыпную, а русалки ловили девушек и парней и щекотали их до слез. Конь-русалка во время шествия метался во все стороны, разгонял и давил народ, пугал тех, кто сидел около своих домов и не участвовал в обряде. «Помелешники», щелкая длинными кнутами, бегали за маленькими детьми, «пугая их и приговаривая: «Не станете ли просить молока?» (симбирск.; Обрядовая поэзия. 1989. №415). В то же время поведение русалок, их повадки, гримасы, шутки вызывали в народе смех и хохот. Например, погонщиком обязательно выбирали подростка, который знал много прибауток и смог бы рассмешить собравшихся; его нередко называли «говорок».

Активное участие в обряде принимало все население. В Рязанской губ. ряженую русалку постоянно догоняли дети и, хватая за рубашку, за руку, приговаривали: «Русалка, русалка! Пощекочи меня» или «не щекочи меня». В Данковском у. той же губернии вышедшие на улицу жители деревни нападали на ряженных русалками девушек и гнали их с криком: «Гони русалок!» на землю соседней деревни, в то же время, по пути им чинили разнообразные преграды. По тульскому обычаю, крестьяне бегали по полям, каждый из них махал помелом, отгоняя воображаемую русалку; при этом громко кричали: «Догоняй, догоняй!». В Спасске Рязанском участники проводов устраивали борьбу. Они разделялись на две части: одна из них стремилась отобрать кукол-русалок, которых женщины другой группы держали в руках и старались защитить. В действия участников входили традиционные приемы изгнания нечистой силы. К ним относится и создание шумового эффекта. Участники громко играли на музыкальных инструментах - гармонях, балалайках, дудках, гремели трещетками, били в заслоны, в косы, тазы, щелкали кнутами, по выходу из деревни стреляли холостыми из ружей.

Изгнанные ряженые русалки какое-то время прятались в жите, в соседних деревнях или в лесу; затем снимали с себя элементы ряженья и, оставив их тут же, возвращались обратно, стараясь не попадаться на глаза гуляющему народу. Русальный конь на глазах всей публики валился на бок, задирал вверх ноги, изображая смерть. Ряженые скидывали с себя маску с пологом, а народ бросал ее в реку, или, разорвав чучело по частям, раскидывал их по сторонам; глиняные маски провожатых также разбивали. Череп лошади «погребали» - бросали за деревней в яму, где и оставляли до следующего года. Соломенную или тряпичную куклу оставляли в поле на меже (саратовск.), сжигали на костре, заранее приготовленном детьми (рязанск.), разрывали на куски с последующим разбрасыванием или сжиганием. В Воронежской губ. считали, что русалку необходимо сжечь, а пепел зарыть в земле. Перед уничтожением русалку нередко раздевали, забирая домой полотенца и ленты от свечей. Сохраняли также деревянный остов коня, вилы, на которых держалась голова, и узду.

Зачастую проводам предшествовали и сопутствовали всеобщие гуляния, во время которых водили хороводы, устраивали игры и общие трапезы, пели песни. В Симбирской губ., когда процессия выходила за околицу несколько девушек и женщин брали в руки шесты - «лутошки», по которым ходили наиболее смелые девушки, приплясывая и подскакивая.

Во многих местах соблюдался обычай обливать друг друга водой. Это могло происходить во время хороводного шествия с русалкой (саратовск.); в Спасске Рязанском обливали друг друга водой противостоявшие группы участников, при этом они также кидались песком. В Тульской губ. существовал ритуал обязательного омовения в реке на рассвете после совершения обряда. Тульчане этот обычай связывают прежде всего с тем, что запрет на купание в связи с уходом русалок прошел.

В Рязанском уезде участники обряда должны были перепрыгивать через костер, на котором сгорала русалка. Считалось, что каждый перескочивший предохранялся тем самым от болезней, злых духов и колдунов.

В Астраханской губ. вождение русалки-лошади сопровождалось девичьим обрядом скидывания венков в реку, который также можно рассматривать как один из вариантов изгнания русалок, т.к. венок часто ассоциировался с русалкой.

После того, как все русалки были изгнаны - а некоторые крестьяне утверждали, что видели, как те с плачем и воплем отбегали от селений до леса» (тульск.; Зеленин Д.К. 1916 с. 238) - все присутствовавшие провозглашали: «Теперь мы русалку проводили, можно будет везде смело ходить!» (рязанск.), и гулянья продолжались. Лишь в некоторых местах участники проводов возвращались домой в полной тишине (симбирск.) или даже в унынии (рязанск.).

В народной интерпретации проведение обряда объясняется желанием избавиться от столь опасного существа как русалка, вселяющего в людей страх. Так, жители Воронежской губ. говорили, что, «если не бросают [в поле русалку], то русалки всю лету будут тращать (старщать, пугать)» (Обрядовая поэзия. 1989. №414). В то же время ритуальное оставление в ржаных полях или рядом с ними чучела-русалки обуславливало, с народной точки зрения, лучший рост хлебов. Обливание водой осмыслялось как призвание дождя в летний период (саратовск.).

Таким образом, проводы русалок можно рассматривать как изгнание, выпроваживание из пространства, освоенного человеком, русалок, в которых видят души умерших. После выполнения основных своих функций - благоприятного воздействия на урожай и на жизнь общины в целом, необходимо было удалить ее подальше, или, вернее, вернуть обратно на тот свет.

Обряд был известен на территории Астраханской, Воронежской, Орловской, Пензенской, Рязанской, Тамбовской, Тульской, Саратовской, Симбирской губерний. Он бытовал здесь под названиями «водить русалку», «провожать русалку», «хоронить русалку», «прогонять русалку». В Нижегородской, Пензенской, Саратовской губерниях обрядовое действие, дословно совпадавшее с одним из вариантов русальных проводов, осмыслялось как прощание с весной и именовалось «проводами весны». Термин «провожать русалку» употребляли также по отношению к праздничному дню, отмечаемому в южнорусских губерниях по поводу ухода русалок. В этот день устраивались угощения в складчину, в котором нередко участвовали только женщины (тамбовск.), веселые гуляния с хороводами, песнями, плясками или обливания водой (тамбовск.).

Магические действия в последний день жатвы, означавшие завершение уборки урожая и приуроченная к ним праздничная трапеза. Самый распространенный обряд был «завивания бороды» - последних несжатых колосьев и ритуально магические действия с серпами. Обряд должен был обеспечить плодородящую силу земли.

12. Дожинки

Дожинки (дожин, дожни, пожинки, пожиналки, выжинки, обжинки, обжатки, оспожинки, спожинки, вспожинки, Спожиница, Спожин, Госпожинки, Госпожки, Успенщина) - последний день жатвы (чаще всего, дожинки приурочивались к Успению Богородицы или к Третьему Спасу, в который совершались ритуально-магические действия, знаменующие собой завершение уборки урожая. Таким же образом называлась праздничная трапеза в честь этого события.

Дожиночные (жатвенные) обряды исполнялись как после окончания озимой, так и яровой, жатв, иногда при уборке других растений (например, льна). Основные элементы дожиночного обряда были широко распространены у всех восточных славян и заключались в следующем.

При завершении жатвы небольшую горсть колосьев оставляли на поле несжатой. Этот пучок, носивший название «борода», «коза», «козулька», либо «косица», «завивали», «заламывали» или связывали различными способами.

В самом древнем и распространенном варианте стебли растений надламывали и сгибали дугой таким образом, чтобы колосья соприкасались с землей (вологодск., новгородск.). Иногда пучок прижимали к земле камнями (смоленск.). В некоторых случаях закапывали концы колосьев в землю, иногда вместе с куском хлеба (запад.-русск.). Сгибание колосьев до земли могло сочетаться с закручиванием в жгут (сев-восточн. Русск.). «Завивать бороду» и означало скручивать жгутом, сгибать, придавать круглую форму. В последнем случае делать венок, не срезая растения. Известно завивание бороды в одно или несколько колец.

Кроме жгутообразных изготавливали «бороды» в виде «косы» («косицы»). «Богородице косица - для урожая на будущий год» (костромск.; Славянские древности. 1995. С. 232). Борода - коса (красота) представлялась женским символом и связывалась с мотивом свадебного обряда.

В более поздних вариантах обряда несжатый пучок стеблей связывали узлом (реже - тремя узлами), перевязывали наверху, около колосьев, стеблями, травой, поясом, красной ниткой или лентой. Несжатые стебли образовывали круг, стебли из середины которого сжинали для ритуального последнего снопа (см. Дожиночный сноп). Несжатые стебли круглой «бороды», связанные наверху, представляли собой беседку. Нередко «борода» украшалась цветами (архангельск.); в севернорусских районах для украшения «бороды» использовались старые шапки и лапти. Иногда колосья поверх узла срезались и клались в последний сноп (см. Дожиночный сноп).

«Завитая борода» могла накрываться сверху особым снопиком, имевшим названия: «куколка», «клобучок», «шапка». Сноп изготовлялся из того же жита, что и «борода», и одевался на нее колосьями вниз (вологодск., енисейск., костромск., Нерчинский округ Сибири). Подобный вариант «бороды» сложился под влиянием развитого в этих местах ритуала «дожиночного снопа».

Кроме того, «бороду» могли обкладывать соломой или колосьями (вологодск., вятск., костромск., новгородск.), что представляло собой настил, носивший название «гумешко», «гумно» (вятск.) или ограду, забор, называвшихся «двор» (костромск.). Иногда настил воспринимался в значении постели Илье или Христу, тогда срезанные пучки колосьев раскладывались четырехугольником, ориентированным по сторонам света. «Кто говорит Христу на бородку, а кто говорит Христу на постельку. Устанет, ходя-то, он, батюшко, може и прилечь захочет, може, и на моей соломке приляжет» (владимирск.; Славянские древности. 1995. С. 232). Делали настил и в виде круга - «кружка», раскладывая колосья по солнцу (вологодск., новгородск.), реже изготовляли настилы из цветов (пинежск.).

В северо-восточных губерниях, окончив полевые работы, на последней полосе ставили вертикально крест, свитый из ржи, овса, ячменя, и обкладывали жгутиками из тех же стеблей (вятск.), что получило название бороды - «часовни».

Ритуальное «завивание бороды» выполняла старшая из жниц, либо женщина, пользующаяся всеобщим уважением. Происходило это магическое действие в торжественной обстановке с соблюдением определенных правил. Так, «волотки» (стебли) «завивали» по солнцу; до «бороды» не разрешалось дотрагиваться руками, поэтому ее «заламывали», обернув руку рукавом рубахи или передником. Прикрытая рука служила символом богатства и изобилия, а голая - бедности; а кроме того, чтобы сила зерна не исчезла от прикосновения, а осталась в самих колосьях.

Помимо ритуального изготовления «бороды» дожиночный обряд включал в себя прополку «бороды», вскапывание земли между колосьями и засев зерном (запад.-русск.), хождение вокруг «бороды» (сев.-русск.), полив бороды водой, обливание парнями у околицы деревни возвращавшихся с дожинок жниц, мытье ими рук; кувыркание (катание) по земле, стерне или «завитым» колосьям.

Сюда же включались разнообразные действия с серпами. Их могли разложить вокруг «бороды» (южно-русск.), т.е. магически заключить «бороду» в круг; полить водой. Если серп не резал рук во время жатвы - его «награждали». Награждение серпа заключалось в том, что его «женили». Обычай «женитьбы серпа» совершался по-разному. Серп, начиная от рукояти, обматывали колосьями ржи или пшеницы так, чтобы они, примыкая к острию серпа, как бы с него стекали. После этого серпом несколько раз покалывали землю. В другом варианте в последнюю сжатую гость заматывали либо все серпы, участвующие в жатве, или серп самой старшей жницы, которая его и заматывала. Когда обмотанный в колосья серп оказывался вплотную прижат к земле, жница выдергивала колосья с корнями, подымала высоко над головой и говорила: «Родись, и водись, на тот год не переводись!» или «уродись на тот год вот такой» (московск.; Зернова А.Б. 1932. С. 33).

Кроме этого, у «завитой бороды» совершались гадания. Так, старшая из жниц садилась на землю лицом к «бороде», собирала серпы у всех женщин, брала их за рукояти и бросала через голову. При этом каждая женщина загадывала - доживет ли она и ее родные до следующей жатвы. Серп, воткнувшийся концом в землю по направлению к церкви, предвещал смерть; серп, упавший дальше всех от «бороды», говорил о долгой жизни (рязанск.). Могли гадать и по зернам нового урожая. Говорили: «К этому хозяину приходили бы купить и займовать! Кто зернышко съест, если девушка - замуж идти; если парень - женится; если женщина - дитя родить; если корова - телушку родить; если овечка - двойничков принести!» (вологодск.; Потанин Г.Н. 1899. С. 202).

Отдельным ритуалом можно считать приготовление символического угощения. На положенный внутри колосьев «бороды» камень, изображающий стол, покрытый куском полотна - «скатерью», либо просто на расстеленную на земле ткань, клали кусок хлеба с солью. Иногда хлеб привязывали к «бороде».

Завершался комплекс дожиночных обрядов праздничной трапезой в доме хозяина жатвы. Иногда это сопровождалось внесением в дом последнего снопа и подношением хозяину венка, сплетенного из колосьев (смоленск.). Основными обрядовыми блюдами на дожинках были: «саламат» - густая каша из овсяной муки с салом и маслом (сев.-русск.), которая по народным представлениям, содействовала плодородию хлебов будущего года; «дежень» - толокно, замешенное на кислом молоке или воде (архангельск., пермск.); пироги с кашей, яичница (у севернорусских - пожинальница), блины, пиво, вино и мед (см. Хмельные напитки).

Дожиночные обряды сопровождались заговорами и жатвенными песнями, исполняемыми в разные моменты ритуала. Во время «завивания броды» пели:

«Уж мы вьем, вьем бороду

У Гаврилы на поли,

Завиваем бороду

У Васильевича да на широком,

У Васильевича да на широком.

На нивы великой,

На полосы широкой,

Да на горы на высокой,

На земли чернопахотной,

На землицы на пахотной».

Или:

«Вейся, вейся, борода,

Бородушка, вейся,

Сусек, наполняйся!»

(Некрылова А.Ф. 1989. С. 315 - 316).

В заговорах и приговорах, направленных на получение в будущем году хорошего урожая, говорилось: «Вот тебе, Илья, борода! На лето уроди нам ржи да овса!» или «Вот тебе, Илья, соломенная борода, а на будущий год уроди нам хлеба грода (много)!» (костромск.; Завойко К. 1917. С. 16-17); «Николе борода, коню голова, пахарю коврижка, жнеюшке папышка, а хозяевам на доброе здоровье» (новгородск.; Герасимов М.К. 1900. №3. С. 133); «Флор да Лавр, приходите коня кормить» (вологодск.; Зеленин Д.К. 1999. С. 67); «Егорий приходи, коня приводи, и наших коней корми и овечку корми, и коровку корми!» (московск.; Зернова А.Б. 1932. С. 33).

При обливании жниц водой исполнялась песня:

«Пошел колос на ниву,

На белую пшеницу.

Уродися на лето,

Рожь с овсом,

Со дикушей,

Со пшеницею.

Из колосу - осьмина,

Из зерна - коврига,

Из полузерна - пирог.

Родися, родися,

Рожь с овсом!» (Коринфский А.А. 1995. С. 339).

А во время праздничной трапезы следующая:

«Петрушечка господырек!

Отгреби-тко свой роек!

Отсыти ты нам сыты.

Жней за стол усади.

Жней за стол усади,

Пива-меду поднеси!

Ты напой меня, жнею, -

Я те песенку спою».

(Некрылова А.Ф. 1989. С. 317).

В конце дня звучала последняя песня:

«Дожали, дожили,

Оспожинки встретили,

Коровая почали,

Толокна процведали,

Гостей угостили,

Богу помолились!

Хлебушко, расти!

Времячко, лети, лети -

До новой весны,

До нового лета,

До нового хлеба!»

(Коринфский А.А. 1995. С. 340).

Основной ритуальный предмет дожиночных обрядов - «борода» осознавался как «маленький снопик» или «концы соломы с колосьями»; индоевропейский корень этого слова означал понятие «растительности». Известно название «бороды» наименованием «коза» или «козулька». Говорили: «обжинать козу» (рязан.; Селиванов В.В. 1887. С. 49). В русском языке словом «коза» обозначалась любая часть полосы, приходившаяся на долю одного жнеца. На Ангаре «бородку» называли «уру» (Макаренко А.А. 1993. С. 61). Приписывалась «борода» Богу (богова, божья борода), Христу (Христова бородка), Спасу (для Спасителя борода), Богородице (Богородице косица, Покрову Пресвятая Богородица борода (см. Покров Богородицы); разным святым: Илье-пророку (см. Ильин день), св. Николаю (Николина бородка) (см. Николин день), св. Власию (Волосу / Велесу) (см. Власьев день), свв. Флору и Лавру, Козьме и Дамиану, св. Елене (Елене на косу) (см. Олена-льняница), Егорию Победоносцу и осмыслялась как жертва им. В некоторых толкованиях «борода» посвящалась полевому хозяину или духам поля (полуднице, полевику).

Обряд «завивания бороды» напоминал ритуальное завивание берез. Изготовление из «бороды» венка сохраняло находящуюся там плодородящую силу зерна, а пригибание колосьев к земле, их закапывание, сев семян из «бороды» служили возвращению земле тех сил, которые из нее ушли в зерновые колосья. Зарывание в землю хлеба с солью виделось дополнительным кормлением земли для прибавления ей сил при выращивании будущего урожая. В оставлении хлеба на камне или ткани внутри колосьев «бороды» заметна подготовка к трапезе, жертвоприношению.

Другие элементы дожиночного обряда также имели магический характер. Прополка «бороды» и мытье жницами рук после жатвы помогали обеспечить «чистоту» посевов будущего года; полив водой «бороды» и обливание жниц предотвращали засуху. Магическими свойствами обладали и предметы, связанные с ритуальной «бородой». Так, камень, найденный под колосьями «бороды» использовался для лечения зубной боли (новгородск.).

Весь комплекс дожиночных обрядов был направлен на сохранение растительной силы снятого урожая на поле, что обеспечивало непрерывность урожаев, соединение уже выращенного с урожаем будущего года, т.е. на обеспечение плодородящей силы земли.

Использованная литература

1. Рябцев Ю.С. «История русской культуры XI-XVII веков» М. 1997 г.

2. Бабашов Г.М., Михайлова О.И. «Популярное москвоведение (от древнейших времен до эпохи Петра)» М. 1997 г. Бабашов Г.М., Михайлова О.И. «Популярное москвоведение (от эпохи Петра до эпохи войн и революций)» М. 1997 г. Александров Ю.Н. «Московская старина (воспоминания москвичей прошлого столетия)» М. 1989 г. Детская энциклопедия «История России (от древних славян до Петра Великого) т. 5 М. 1995 г. Детская энциклопедия «Религии мира» т. 6, ч. 1 и ч. 2 М. «Аванта+» 1996 г.

3. Андреева М.М. Основы этнографии [Текст]. В 2 ч. Ч. 1. Календарная обрядность / М.М. Андреева, Новосибирский областной колледж культуры и искусств. Новосибирск, 2009. - 108 с.

Размещено на Allbest.ru

...