Речевая культура как феномен массовой коммуникации "переходного периода"

3. Экранная речевая культура, приобретающая все большее значение в информационном обществе, оперирует иными культурлингвистическими понятиями, диспозиционно смещающими традиционные социокультурные ценности и ориентации. В ее коммуникативном поле, по словам американского телекритика Дина Кросби, «все предназначено для зрения и ничего для ума. У грядущего поколения будут глаза размером с дыню и никаких мозгов» Цит. по кн.: Егоров В. В. Телевидение между прошлым и будущим - М., 1999. - С.213.. Неслучайно в экранной культуре особую ценность приобретает идея пластичности мира и постоянного изменения действительности.

Автор полагает, что порабощающее воздействие электронных средств массовой коммуникации выражаются не только в том, что они почти незаметно, но неуклонно формируют наш вкус, наши склонности, наши взгляды, но и заставляют нас общаться тем языком, который нужен не столько нам самим, сколько аттракторам (манипуляторам) нашего сознания и поведения. Встав на точку зрения публицистической метафоры, мы начинаем отстаивать рубежи, берем заложников, идем в атаку на противника, бомбим его концепции и т.п., т.е. мы настроены если не на прямое уничтожение противника, то, по крайней мере, на то, чтобы доставить ему существенные неприятности. Нередко под воздействием телевидения и сетевых изданий совершается добровольный отказ человека от высокого предназначения, что делает его пассивным существом с низким уровнем политической культуры, в чем часто оказываются заинтересованными инфократические режимы.

Содержание, форма и стиль одного типа речевой культуры не могут передаваться по наследству другому: культура каждой эпохи вырабатывает их сама для себя. В этой связи о динамике культурно-исторического процесса, в том числе и о кризисных явлениях в стиле и языке массовой коммуникации, можно говорить, лишь учитывая рамки конкретной культуры.

В третьем параграфе «Становление и развитие масс-медийной культуры» обобщаются процессуально-конструктные изменения в отечественном культурном пространстве в связи с появлением в его периметре новой разновидности духовной культуры, индуцируемой современной журналистской деятельностью.

Получив де-юре свободу слова, пореформенные средства массовой коммуникации претендуют - ни много, ни мало - на свой приоритет в создании картины мира, в осмыслении человеческой природы.В определительном плане автор трактует масс-медийную культуру как свойственный переходному обществу информационно-коммуникативный феномен повседневности, обладающий трансформированными социолингвистическими признаками и свойствами, находящими конкретное выражение в масс-культурных медиатекстах в виде виртуального факта, деформированного понятия, гиперболизированного образа, утрированного слова, ернического стиля. Масс-медийная культура является неизбежным продуктом духовного производства в реформирующемся социуме - ее повседневно образуют два непрерывно взаимодействующих информационных потока и возникающих на их основе коммуникативных механизма:

а) в первую очередь, социокультурные, или ценностные потоки-меха-низмы, с помощью которых осуществляется содержательная наполненность сообщений, циркулирующих по каналам массовой коммуникации;

б) во вторую очередь, речевые, или знаковые потоки-механизмы, с помощью которых реализуется формальная определенность сообщений, циркулирующих по каналам массовой коммуникации.

Если говорить о динамике масс-медийной культуры, то она обеспечивается быстро прогрессирующими как идеологически, так и технологически средствами массовой информации путем постоянной демонстрации ее ценностно-знаковых образований (конструктов) и их публичной легализации в продуктах массовой коммуникации, или публицистических медиатекстах. В частности, СМИ для массовой аудитории нередко формируют виртуальную картину мира, не адекватную реальной действительности, и, работая на стыке «информация - коммуникация - управление», умышленно внедряют в общественное сознание новые (часто - обратные к прежним) социокультурные нормы бытия. А для достижения этой цели журналисты прибегают к металингвистической максимизации тезауруса общения, вследствие чего общая речевая культура переходного общества начинает приобретать гиперфункциональный (мобилизационно-ресурсный и реформаторско-инновационный) характер.

И, наконец, движению масс-медийной культуры как обширного духовно-практического поля информационно-вещательной деятельности с непрекращающимся синтезом-распадом «молекул» духовности свойственны две ведущие тенденции: речевой культура книжный экранный

- с одной стороны, по признаку содержательной наполненности медиатекстов, отмечается постоянно действующее противоборство традиционалистского (реального) и масс-культурного (виртуального) модусов речевой культуры, которые обычно отражают существенные различия у акторов социального процесса в отношении к происходящему в действительности;

- с другой стороны, по признаку формальной определенности медиатекстов, фиксируется постоянно действующий процесс обмена, замещения, диффузии вербальных ресурсов: классических (литературной речи) и постмодернистских (разговорной речи), которые заметно разнятся по социолингвистическому качеству и свидетельствуют, увы, о доминировании в сегодняшних СМИ низкокультурного вербально-визуального ряда.

Во второй главе «Ценностно-смысловое содержание массовой коммуникации» изучается и постулируется социально-коммуникативная парадигма речевой культуры с типологизацией ее смысловых и знаковых проявлений в информационном пространстве.

В первом параграфе «Социально-коммуникативные характеристики речевой культуры» выявляется роль и место вербально-публичной деятельности в организации и самоорганизации общественного устройства.

С этой целью автор вводит в предложенный дискурс понятие «коммуникативная стратегия», которая представляет собой план оптимальной реализации коммуникативных намерений, связанных с реализацией общественных, групповых, индивидуальных интересов. Этот план учитывает объективные и субъективные факторы и условия, в которых протекает акт коммуникации и которые, в свою очередь, обусловливают внешнюю и внутреннюю структуру медиатекста с использованием определенных языковых средств. При экстраполяции коммуникативной стратегии на различные этапы развития российского общества вырисовывается, по мнению автора, следующая типология особенностей речевой организации социума, или коммуникативных качеств повседневной речи, - неклассическая, классическая, модернисткая, постмодернистская.

1. Неклассическая речевая культура - характерна для социальных ситуаций, когда в периметре еще неустойчивой коммуникации доминируют «самоорганизующие» смыслы (значения), а распространяющие их символы (знаки) выражаются, в основном, в вербально-устной форме.

В этот ряд можно отнести модельно-речевую функциональность начала ХХ века (примерно до середины 30-х гг.), как нельзя лучше подходившую для условий митинговой стихии, стоявшей перед проблемой самоорганизации жизнедеятельности (от неустойчивости - к устойчивости). В то время акт коммуникатора (оратора) либо основывался на приблизительных набросках, либо целиком являлся устным экспромтом.

И такая коммуникативная стратегия обусловливалась активацией неграмотной толпы, множественностью культурных форм, плюрализмом политических позиций, неустойчивостью общественного устройства. Место, время и контекст как основные составляющие присутствия задавали и основные параметры коммуникации. Главным было вербальное действие оратора в общем с массой коммуникативном пространстве. «Голос должен был покрывать максимум пространства, в идеале - все пространство революции» Волков В.В. Страна говорящая и страна пишущая // Человек. - 1993. - №3. - С. 120

2. Классическая речевая культура - характерна для социальных ситуаций, когда в периметре уже устойчивой коммуникации доминируют «организующие» смыслы (значения), а распространяющие их символы (знаки) выражаются, в основном, в вербально-письменной форме.

В этот ряд можно отнести модельно-речевую функциональность середины ХХ века, вполне соответствовавшую тогдашнему состоянию советской системы как стабильного образования, но стоявшего перед проблемой дальнейшего организационного укрепления (от устойчивости - к большей устойчивости). И ядром этой функциональности становится письменная форма общения, которая, начиная с середины 1930-х гг., превращается в основной вид советской культурной практики.

При этом формируется специфическая форма «обратной связи» в массовой коммуникации - «письма трудящихся», особый жанр «народного» самовыражения, сменивший легендарных ходоков. А «информационная норма» в этом культурно-речевом контексте на долгое время приобрела характер нормы, прежде всего, идеологической, когда жестко регламентировалось то, о чем можно было публично писать (смысл), и то, как об этом нужно было писать (знак).

3. Модернистская речевая культура - характерна для социальных ситуаций, когда в периметре еще устойчивой коммуникации начинают появляться «оппозиционные» к прежним смыслы (значения), а распространяющие их символы (знаки) приобретают культурно-речевые коннотации низкого регистра.

В этот ряд можно отнести модельно-речевую функциональность, примерно с конца 60-х гг., когда знаково-смысловой модуль массовой коммуникации стал деформироваться под воздействием сленга, что вызывалось существенными социокультурными мутациями, происходившими в тогдашнем обществе на глубинном уровне (от устойчивости - к неустойчивости) и находившими выражение в речевой культуре.

Будучи гораздо беднее литературного языка, сленг экспансировал в массовую коммуникацию лексику сниженного, вульгарного, разговорного стиля, публично легализовал многие слова и выражения из уголовного и «стиляжного» жаргонов. Под разрушающим воздействием сленга происходит процесс превращения вещей в коммуникативные инструменты и опрощения (огрубления) тонкой смысловой структуры слова, его обертонов.

4. Постмодернистская речевая культура - характерна для социальных ситуаций, когда в периметре уже неустойчивой коммуникации доминируют «дезорганизующие» смыслы (значения), а распространяющие их символы (знаки), выражаясь во всех вербально-везиуальных формах (устной, письменной, экранной), являются продуктами ревизии традиционной речи и реконструкции прежних языковых кодов.

В этот ряд можно отнести модельно-речевую функциональность, начиная с конца 80-х гг. по настоящее время (состояние перманентной неустойчивости общества), когда радикальные изменения социально-политического устройства вызывают деактуализацию многих значений привычных слов и целых лексических пластов. Новые формы общественных отношений находят выражение в потоке неологизмов, нашествии иноязычия, стилистическом транспонировании, процессе деархаизации, изменении семантики. В этой культурно-речевой атмосфере сленг строится так (и для того), чтобы создать эффект «двойного отстранения» - не только описанная с его помощью реальность кажется отстраненной, но и сами носители сленга отстраняют себя от окружающего мира.

Что касается современных средств массовой информации, то в их деятельности часто наблюдаются коммуникативно-речевые парадоксы: их медиатексты можно воспринимать, с одной стороны, как устную, но не разговорную речь, а с другой - как письменное произведение, но в устном высказывании. Для медиатекстового креатива характерна свобода импровизации, откуда проистекают особые коммуникативно-стратегические средства - лексические, фразеологические, выразительные, интонационные.

Во втором параграфе «Культурно-языковые основания медиатекста» анализируются и оцениваются лексико-стилистические параметры массово-коммуникативных продуктов с позиций общественного сознания.

Известно, что общественное сознание в первом приближении представляет гармонизированный (в устойчивом состоянии) или дисгармонизированный (в неустойчивом состоянии) свод смыслов (значений) в символическом (знаковом) выражении, по-иному говоря, культурлингвистический субстрат, адекватный происходящему в действительности. Этот субстрат непрерывно погружается в флуктуационную среду, создаваемую быстро меняющейся общественной атмосферой, где самым динамичным аттрактором выступают средства массовой коммуникации, продуцирующие медиатексты на злобу дня.

Культурно-языковые основания этих медиатекстов в переходные периоды общественного развития, по утверждению автора, испытывают значительные диссонансные колебания в связи с резким усилением идеологической нагрузки на используемые языковые средства. В это время у публично эксплуатируемых слов и целых выражений возникают различные идеологические созначения, навязываемые удобным для новой власти пониманием и толкованием привычного тезуруса общения, прикладываемого к повседневной социальной, политической, экономической, культурной практике.

Входящее в моду в годы «перехода» противопоставление социальных явлений антагонистических систем обычно подчеркивается оценочными коннотациями к их наименованиям, которые постепенно становятся обязательными (например, до перехода: «государство патронировало интересы граждан»; после перехода: «государство плодило из граждан иждивенцев» и т.д.). Этим многократно повторенным в прессе новоязовским приемом (типа «совок» вместо «гражданин»), через вербальное воздействие на общественное сознание, новой элите удается разрывать историческую связь времен и дезавуировать преемственность во многих сферах жизни.

В настоящее время две ведущие тенденции определяют развитие современной речевой культуры в пространстве массовой коммуникации - демократизация и интеллектуализация.

1. Первая тенденция - демократизация речевой культуры - заключается в том, что разговорная речь в публичной сфере использования сейчас поднимается на ранее не доступные ей уровни и уверенно функционирует как в устной, так и в письменной речи. Наблюдается парадокс: в средствах массовой информации с каждым годом все меньше выступают представители нижних слоев общества, занятые простым трудом, и наоборот - все чаще мелькают в печати, радио, телевидении субъекты элиты, однако культурно-речевой регистр прессы опускается все ниже.

2. Вторая тенденция - интеллектуализация речевой культуры - заключается в том, что в сферу повседневного общения широким потоком входят лексические пласты из научной и политической областей, публично ретранслируемые в средствах массовой коммуникации. В результате потребители публицистических медиатекстов - читатели, слушатели, зрители - нередко оказываются в неадекватном образовательному уровню языковом поле, перенасыщенном незнакомыми словами и понятиями. Например, в одной радиопередаче на вопрос: «Что значит паблик рилейшенз?» прозвучал ответ: «Паблик рилейшнз - это промоушн для формирования имиджа». Исчезли из языка СМИ слова избиратели (используется в основном электорат), вложения (осталось инвестиции, представление (вытеснено презентацией). Примечательно, что в обозначении явлений криминального мира тоже наблюдается стремление использовать иностранные слова (киллер - вместо убийца, мафия - вместо преступные группы, коррупция - вместо продажность; рэкет - вместо вымогательство; криминалитет - почти как генералитет). Таким образом, вероятно, снимается негативный оттенок с русских слов, появляется некий романтизм, связанный со всем иностранным.

При этом основной приток новояза в отечественную речевую культуру обеспечивается феноменом «вестернизации», который нельзя оценивать однозначно как прогрессивное явление. Конечно, во многих случаях заимствование слов является необходимым с функциональной точки зрения. С ними в жизнь россиян входят новые экономические понятия, модернизированные виды техники и технологии, улучшенные предметы быта (транш, бартер, аудитор, модем, пейджер, бестселлер, хит и др.).

Однако, при наличии смысловых эквивалентов в русском языке, пользоваться иностранными словами в медиатекстах не только нецелесообразно, но уже и противозаконно, если принять во внимание появившиеся недавно законодательные акты в области речеупотребления И.П. Ильин в свое время заметил, что «Россия призвана не заимствовать, а искать русское видение при решении своих проблем» Ильин И.П. О русской идее. - М., 1993. - С. 424. Кроме того, неоправданное введение в медиатекст заимствованных слов часто наносит большой семантико-стилистический ущерб родной речи: она просто обесцвечивается, если ярким разнообразным русским синонимам предпочитаются иноязычные книжные слова.

В третьем параграфе «Особенности трансформаций речевой культуры в «переходной» публицистике» изучаются вербальные технологии, используемые в современных масс-медиа для формирования образа новой России.

По мнению автора, видовая особенность отечественной классической журналистики - сотворение глубокого текста-комментария с отпечатком яркой собственной личности, рефлексия которой узнаваемо замыкалась на волновавших российский суперэтнос коренных вопросах: кто мы? откуда пошли? что с нами будет? - заметно пошла на убыль в «переходной» публицистике. Сильно ослабела тенденция философствования по поводу масштабных социальных, культурных, нравственных целей и задач, большой редкостью в медиатекстах стали имманентные для российского космоса жизнеутверждающие понятия - отечество, совесть, подвижничество, сострадание и т.д.

Автор напоминает, что традиционно все животрепещущие вопросы отечественного бытия (в частности, русские вопросы «что делать?» и «с чего начать?» ставились, обсуждались и решались, в первую очередь, в периодических изданиях. Именно со страниц этих изданий в ХVIII декларировалось новое мышление в России, приведшее затем к воспитанию русской мысли в традициях свободы и демократии. Русская публицистика ХIХ века освещала самые болезненные проблемы общества, формулировала нравственные и социальные вопросы, разрабатывала этические и философские теории. Тем же генерализующим свойством высокого смысла отличалась отечественная публицистика советского периода (М. Кольцов, В. Овечкин, А. Аграновский, Г. Радов, И. Васильев, А. Рубинов, М. Стуруа) и - особенно - перестройки (80-е гг. ХХ века). При этом универсальным средством гармонической социализации личности гражданина всегда оставался русский литературный язык, с помощью которого формировался весьма уважительный, если не внушительный (для внешнего и внутреннего потребления), образ страны.

Состоявшаяся в постперестроечный период (90-е гг. ХХ века) радикальная ревизия проблемно-содержательного ядра отечественной публицистики, безусловно, принесла с собой некоторый вербально-технологический позитив. В частности, язык телерадиоэфира и газетно-журнальной полосы активизировал свои информационные и изобразительные способности, стал раскованнее в выборе слов. Смена политического режима сделала возможным восприятие опыта стран развитой демократии, произошел ряд заимствований на уровне политической культуры и политической системы. Так, например, в текстах политических журналистов употребительна лексическая группа «игра, театр, шоу». Она распадается на ряд семантических близких блоков: спортивная игра, карточная игра, что является новацией по сравнению с советским периодом (предвыборная игра, собственная игра).

В качестве еще одной новации в подаче информационных материалов можно выделить активность лексической группы торг, льготы при анализе политических событий, например: политическая выгода, устроили торг в обмен на поддержку президента, раздел портфелей и т. д. Значительный рост вариативности средств выражения - яркая примета речевой культуры современных средств массовой информации. К сожалению, названные варианты по большей части находятся журналистами не столько в книжной, сколько в разговорной лексике.

Этот выход за пределы литературной нормы публицистического стиля отражает общую тенденцию либерализации прессы, ее разрыв с прежней ориентацией на нормы официальной речи. Но здесь наблюдается и другой разрыв - с крупномасштабностью проблемно-тематического содержания публицистики, означающий общее снижение социальной роли журналистики в обществе и частичную дезавуацию языка как средства позитивной коммуникации. Ведь мелкость мысли неизбежно ведет к мелкости слова и, соответственно, к мелкости образа социума (общества, страны) в представлении «своего» и «чужого» реципиента.

Согласно утверждению Я. Н. Засурского, в настоящее время в информационно-коммуникативном пространстве страны происходят две взаимосвязанные тенденции - «политизация медиасферы и медиатизация политики» Засурский Я. Н. Система средств массовой информации России. - М., 2003. - С.147. Названные тенденции, не отменяющие действия принципа социальной оценочности, безусловным образом сказываются и на характере нынешних публичных вербальных технологий, нередко превращающих медиатексты в идеологически ориентированные дискурсы. Например, в газетном контексте: «Коридоры власти окончательно могут превратиться в политическую ярмарку» довольно умело обыгрывается значение слова ярмарка, демонстрируя отношение автора к материалу. Или в другом примере: «Россия знала городскую и деревенскую беллетристику. Теперь в цене депутатская». Здесь ирония создается за счет скрытой антитезы. При этом в газетном языке наблюдается ускоренный процесс политизации некоторых групп лексики: в сферу политических контекстов втягиваются слова, изначально не имевшие отношения к политике - разрядка, застой, плюрализм и др. Слово демонтаж приобрело в соответствующих контекстах значение «ликвидация, устранение». В настоящее время переговоры, судебные процессы, встречи делегаций измеряются раундами. Из военной сферы пришло слово заложник, в котором возрождается и расширяется значение. Не менее заметен и реверсный вариант - деполитизация газетной лексики, причем в самых непрогнозируемых моментах. Нередко бывает, что лексика, недавно вошедшая в политические контексты и, казалось бы, оставшаяся там раз и навсегда, уже используется в разговорной речи, в ракурсах, далеких от политики.

В третьей главе «Тенденции постмодернизма в современном информационном пространстве» исследуются трансформационные процессы в публичной (массово-коммуникативной) сфере речевой культуры, индуцированные перцептивной эмпатией пореформенной прессы к массовой культуре.

В первом параграфе «Экспансия «массовой культуры» в журналистском метаязыке» анализируется влияние постмодернизма на вербально-технологическое поведение средств массовой информации.

Автор подчеркивает прямую и обратную связь между механизмами СМИ и конструктами постмодерна: без коммуникативно-рецептивного вспоможения прессы массовая культура никогда бы не имела столь объемлющего значения в современном мире. По существу, сегодня стереотипы мышления большинства людей, их отношение к жизни, политике, культуре формируют не столько системы образования и воспитания, сколько телевидение, радио, газеты, журналы, сетевые издания Интернет. Эти знания А. Моль справедливо называет «мозаичными»: «они по сути случайны и составлены из многих фрагментов, отрывочных сведений, понятий и представлений. Основанная на них культура - это итог беспорядочного потока случайных сведений, усваиваемых через средства массовой информации» Моль А. Социодинамика культуры.-М., 1993.- С. 45.

При этом продукция массовой коммуникации целостно, системно, непрерывно штампует взгляды и вкусы потребителей информации с установкой на псевдореальность, на воспроизведение одномерной картины действительности, вводит в соблазн вседозволенности, неограниченного и примитивного плюрализма мнений с доминирующим началом тотального отрицания прежних духовных ценностей.

Это отрицание выражается по-разному: начиная с открытых призывов к ломке устаревшей морали и заканчивая иронией, насмешкою, издевательством над основами традиционной культуры человечества.

Объектами «переворачивания» стали государство, социализм, интернационализм, марксизм и многое другое - вплоть до победы в Великой Отечественной войне: преступная организация, фиктивная общность, советский народ и т. п. Подобные фразы для одних были средством обнаружения и закрепления своей оппозиционности и решимости действовать, другим казались покушением на основы их социального самочувствия, для третьих - откровением, для четвертых - чем-то захватывающе-необычным, на грани скандально-любопытного шоу. Так, политическая злоба дня нередко превращалась в обыкновенную злобность. Тиражируясь и повторяясь, эта стилистика вырождающегося смеха становилась привычной, откладывалась в стереотипах публичной речи. И в принципе дезориентирующая (разрушающая) функция масс-медиа в эпоху постмодерна вызывается к жизни не столько стремлением скоординировать свое издание с массовыми потребностями, сколько ошибочным предположением о низменности и узости этих потребностей, якобы зацикленных только на секс, насилие, вседозволенность, культ денег и т. д. Вот, например, тематическая модель одного из номеров «Комсомольской правды», выраженная заголовками: «Итоги конкурса «Купальник-2003»», «Сколько стоит Россия?», «5 мужей Татьяны Дорониной», «Шульгину с Валерией осталось поделить только детей»

Постмодернистский метаязык современного журнализма предпочитает, как правило, «игровой» медиатекст, т.е. такой, где автор играет сам и разыгрывает читателя, зрителя, слушателя. Фактически эта технология демонстрирует своеобразную материализацию духовно раскрепощенного (адогматического) сознания. В этом случае авторская позиция, авторские оценки, на которых традиционно базировалось журналистское произведение, растворяются в многоуровневом диалоге точек зрения разных культурных языков. В качестве другой разновидности выступает разыгранное, как по нотам, совмещение в журналистском произведении позиции автора и повествователя, причем последний из-за своей колоритно выписанной речевой партии и активности в организации изложения одновременно выполняет и функции персонажа.

Повышенная рефлексивность постмодернистского языка журнализма выражается в цитатности, ретроспективности, вторичности текстов любого уровня. Медиатекстовые трансформации подобного рода представляют собой различные способы введения в дискурс готовых текстов, известных и говорящему, и слушающему, а потому не требующих полного воспроизведения в процессе общения. В телевизионных программах общий фон легковесности или игривости создает эффект неадекватности проблемного уровня передачи и стиля общения со зрителем.

Помимо внутреннего, так называемого «идейного» содержания, пост-модерн в журнализме имеет внешний облик. Его традиции не свойственны поиски глубокого содержания под скромной и сдержанной оболочкой. На эту заботу в скоростную эпоху массовой культуры не хватает ни времени, ни желания. В его поле выигрывают те проявления жизни, которые не только не скрывают свои недостатки, но и всячески выставляют их на показ - резко, кричаще, вычурно, ярко, вызывающе. Отсюда проистекает преобладание информационных жанров, отрицающих глубокий анализ и спешащих преподнести массовой аудитории все новые факты, лица, события.

Поэтику и стилистику журналистского постмодерна отличает, в первую очередь, смешение документального и художественного ракурсов: реальное подвергается существенным деформациям и часто переходит в виртуальное. Текст не столько рассказывает о реальном, сколько творит новую реальность. Действительность является лишь материалом, из которого конструируется необходимый сюжет.

Современное культурное сознание определяет проблематику языкового пространства. Невозможно, говоря о сложностях сегодняшней языковой ситуации, не коснуться хотя бы в общем плане феномена «смеховой культуры». «Смеховая культура» - феномен не сегодняшнего дня, это универсальный и вечный культурологический феномен, вспомним исследования М. М. Бахтина, В. Я. Проппа, Д. С. Лихачева, но именно сегодня это «маркер» времени. Смех становится эстетической доминантой СМИ. Переход реального в виртуальное сопровождается опрощением, если не примитивизацией, языкового пространства, где маркером становится журналистское ерничество. Вообще, ирония, сарказм, гротеск (в меньшей степени - юмор) превращаются в неотъемлемую часть языковой культуры. Неслучайно установка на смешное проявляется не только в речи обыденной, но даже в речи, претендующей на «официоз», что ранее было совершенно недопустимо.

Во втором параграфе «Разрушение социолингвистических механизмов интеракции индивидов и групп» изучаются причинно-следственные факторы постмодернистской минимизации социального общения в информационной сфере жизнедеятельности общества.

Автор считает, что, несмотря на глобальные масштабы информационных процессов и мнимый переизбыток медийной информации, журналистская картина мира предстает в суженном или усеченном (от причинно-след-ственной модальности бытия) варианте: вне поля зрения крупнейших транснациональных СМИ оказываются не только многие страны и целые регионы мира, авторитетные политические и общественные движения, но и злободневные социальные и культурные проблемы чрезвычайной важности. В итоге в представлениях медийной аудитории (как на международном, так и на национальном уровнях) формируется обедненный во многих отношениях искаженный образ современного мира.

В такой коммуникативной диспозиции изначально закладываются неравные начала субъект-субъектных отношений: автор выступает не движителем информации, а ее демиургом, читатель же - не получателем информации, а объектом манипуляции. Для реализации этого неравенства журналистами мобилизуются, как правило, все ранжированные по новоязовской тематике культурно-речевые ресурсы, отвечающие духу постмодернизма, вследствие чего происходит «омертвение» традиционных социолингвистических механизмов социального общения индивидов и групп. Тем более, что в сегодняшних публицистических текстах прежняя базовая категория «интересы народа» (и, соответственно, лексемы «патриотизм», «государственность», «национальное единство», «сплоченность» и др.) безжалостно вытесняется категорией «групповые интересы», которые закрепляются (огораживаются), в свою очередь, антонимичными лексическими маркерами.

Конкретно на разрыв рационально выстраиваемой коммуникации, предполагающей социально-партнерское взаимодействие государства и общества (власти и народа), срабатывают следующие тенденции в СМИ: увеличение доли развлекательных, сенсационных материалов; смещение акцента на апокалиптические новости; увлечение маргинальными темами. В стилистике наблюдается крен в сторону образности, часто неоправданной, за которой скрывается дефицит глубокого содержания, отсутствие конструктивной позиции, кроме того, преобладают наборы нелитературных языковых средств. Так, в ходе предвыборной борьбы наши парламентарии использовали целый арсенал сниженных, грубых, бранных оценочных средств, называя друг друга политическими наперсточниками, предателями, лицемерами, ряжеными генералами, негодяями, бездельниками, помойными политиками.

При этом возникает феномен языковой центростремительности, или авторского стилистического самообслуживания, заметно снижающий возможности диалогового общения индивидов и групп с помощью средств массовой коммуникации.

Переход отечественного медиатекста преимущественно на язык чужой культуры и «нементальную» технологию формирования смысла реально ставит публицистическое содержание в усиливающуюся зависимость от способа обработки материала. Это приводит к тому, что в основу большинства метатекстовых решений ложится принцип повтора, связанный с перестановкой, перечислением, параллелизмом, ассимиляцией, которые осложняют (или отстраняют) описываемое. Акцент в нем на парадоксальные и неожиданные связи фактов, событий, явлений, преподносимые с помощью неординарной с точки зрения литературно-речевой нормативности лексики, неизбежно деформирует, если не подрывает, традиционные социолингвистические механизмы общения индивидов и групп, часто вынужденных, благодаря новомодной прессе, говорить между собой на разных языках. Все это объясняется, с одной стороны, установкой говорить просто, доходчиво, ориентируясь на массы, с другой - стремлением намеренно завуалировать свою мысль, скрыть свою позицию, не высказывать явно своего отношения к предмету речи, исключить оценку, не зная реакции на нее, что никак не может соответствовать закону ментальной идентичности, долженствующему учитывать рецептивные особенности российской массовой аудитории.

В третьем параграфе «Формирование негативного тезауруса повседневного общения» рассматриваются коннотативные трансформации массово-коммуникативной лексики, обусловленные постмодернистскими доминантами в информационно-вещательной деятельности в переходном обществе.

Автор полагает, что конец ХХ - начало XXI вв. в России отмечается активным процессом разрушения традиционного стилеобразования, характерным для функционирования того типа массовой коммуникации, который рождается и пестуется в недрах масс-медийной культуры. Этот тип коммуникации, в первую очередь, отличается креативным совмещением игрового и документального дискурсов, проистекающих из раздвоенности объекта журналистского отображения, или конфликта реальной и виртуальной действительности. Моделирование в медиатекстах игровых ситуаций и замещение нейтрального изложения окрашенным игровым колоритом аналогом становится все более заметным явлением. И если прежде такого рода экспрессия наблюдалась, в основном, в художественно-публицистических жанрах (очерке, фельетоне, памфлете), то сегодня «вирус» игры проник в информационные и аналитические материалы печатных и электронных средств массовой информации.

Поскольку лексическая система языка теснейшим образом увязывается с внеязыковой действительностью, а в периметре последней в настоящее время фактически отсутствует созидание, то вполне естественно в большинстве средств массовой информации доминирует вектор разрушительной направленности, мобилизующий для своего воплощения соответствующие вербальные ресурсы. Заметно сниженный, если вообще не снятый, культурный ценз в отборе материала для опубликования (в частности, нецензурируемый самими масс-медиа поток сообщений о фактах насилия, катастрофах, разного рода аномальных явлениях) создает благодатную почву для перехода языковой свободы в языковую агрессивность по отношению к социально-партнерским нормам повседневного общения.

По мнению автора, первым признаком постмодернистского заражения массово-коммуникативного тезауруса является приоритетность раскованности публичного языка, часто в ущерб правильности и чувству меры, когда разговорные и нелитературные слова немотивированно предпочитаются словам литературным. Это приводит к употреблению жаргонизмов и арготизмов даже в серьезных материалах, а для заметок и репортажей стиль, «расцвеченный» сниженной лексикой, становится обычным. Одновременно исчезают из сферы публичного общения намек, недосказанность, иносказание, тонкая ирония - их вытесняют сарказм и гротеск.

Вторым признаком разрушения культурного тезауруса является привычность использования в медиатекстах тюремных слов. Если до перестройки появление хотя бы нескольких блатных слов в газете вызывало у читателей (особенно у лингвистов и педагогов) шок, то сейчас подобная лексика воспринимается как вполне обычная и даже общенародная. В основном, арготические слова используются в газетных публикациях на криминальную тематику, а поскольку она подминает под себя все остальные, то с помощью сочного вербального ряда в массовом сознании создается множество таких картин, представлений, понятий о «рисковой жизни», что заставляет людей настороженно относиться друг к другу в повседневном общении.

И третьим в этом плане признаком является скрытая форма сквернословия в публичной речи, когда нецензурные слова заменяются другими, но ставятся во фразе на привычные для брани места, что позволяет многим образованным людям «тонко и интеллигентно» ругаться, не подпадая под действие закона и морали.

Известно, что кроме содержательной (информационной) стороны в каждом публичном высказывании всегда есть и нечто сверх его непосредственного содержания. Уже сам подбор лексических средств создает определенный образ реальности и человека (народа, партии, страны). Тем самым публичный язык выполняет вполне определенную, явно или неявно заданную социальную функцию. Исходя из этого постулата, можно сказать: отсутствие высокого стиля в подаче материалов в современной прессе приводит к тому, что средний стиль речевой культуры повышается в ранге, а его место в свою очередь занимают речения низкого стиля. В итоге проглядывает регрессивная закономерность: чем старше представитель образованного слоя населения, тем чище и образнее его язык.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итоги исследования, даются обобщающие положения и окончательные выводы, формулируются рекомендации по применению результатов, намечаются пути дальнейшего исследования проблемы.

В частности, автор утверждает, что речевая культура как феномен массовой коммуникации представляет собой полифоническое отражение вербальными средствами происходящих в настоящее время социальных процессов на переходе российского общества из одной фазы развития - индустриальной в другую - информационную. Из этой причинно-следственной первоприроды проистекают ее отличительные особенности, обозначающие и характеризующие культурологический конфликт традиции с инновацией: а) по содержанию - борьбу «старых» и «новых» генерализирующих бытие и сознание ценностей и смыслов, облеченных в речевые конструкты, и б) по форме - борьбу прежних и современных культурно-языковых кодов, или различных коммуникативных тактик речевого поведения.

В этом конфликтном поле, по мнению автора, образуется новый феномен бытия и сознания в переходном обществе - масс-медийная культура, которая трактуется как информационно-коммуникативный феномен повседневности, обладающий трансформированными социолингвистическими признаками и свойствами, находящими конкретное выражение в масс-культурных медиатекстах. В их структуре обычно доминируют виртуальный факт, деформированное понятие, гиперболизированный образ, утрированное слово, ернический стиль и другие признаки, прежде отторгавшиеся в традиционном обществе.

Динамика масс-медийной культуры заключается в постоянной демонстрации ее ценностно-знаковых образований (конструктов) и их публичной легализации в продуктах массовой коммуникации, или публицистических медиатекстах, которые путем металингвистической максимизации тезауруса общения, в конечном счете, придают общей речевой культуре переходного общества гиперфункциональный характер: а) мобилизационно-ресурсный и б) реформаторско-инновационный.

И, наконец, масс-медийный дискурс общей культурологии, по утверждению автора, имеет своим объектом вербально-ценностные ресурсы духовно-практической деятельности в условиях коммуникативной публичности, а его предметом выступают культурлингвистические законы и закономерности при переходе общества из одной фазы развития в другую. К названным объекту и предмету прилагается специальная методология изучения масс-медийной культуры в социолингвистическом и культурологическом аспектах, в том числе - методика анализа медиатекстов как семантико-стили-стических конструктов этой разновидности общей культуры.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора:

МОНОГРАФИИ, НАУЧНЫЕ ИЗДАНИЯ

1. Ржанова С. А. Речевая культура как феномен массовой коммуникации / С. А. Ржанова. - Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2005. - 212 с.

2. Ржанова С. А. Убеждающая риторика / С. А. Ржанова. - Саранск: Типограф. «Красный Октябрь», 2002. - 96 с.

3. Ржанова С. А. Деловое общение и информационная культура / С. А. Ржанова. - Саранск: Б. изд., 2002. - 84 с.

4. Ржанова С. А. Риторика средств массовой коммуникации / С. А. Ржанова. - Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 1997. - 72 с.

Ведущие рецензируемые научные журналы:

5. Ржанова С. А. Устаревшая лексика в современной речи / С. А. Ржанова. // Вестник Московского университета. Серия 10. Журналистика. - 1988. -№ 3. - С. 39-45.

6. Ржанова С. А. Метафора как средство сатиры: (на материале центр.печати 80-х гг.) / С. А. Ржанова: МГУ им. М. В. Ломоносова. Фак. журналистики. - М., 1988. - 19 с. - Деп. в ИНИОН АН СССР. 21.04.88. № 335683. - установлены по: вых. дан. деп. рукописи. Языкознание: библиограф. указ. / ИНИОН АН СССР. - 1988. - №9. - С. 38 - (новая советская литература по общественным наукам).

7. Ржанова С. А. Функционирование книжной лексики в газете / С. А. Ржанова: МГУ им. М. В. Ломоносова. Фак. журналистики. - М., 1988. - 29 с. - Деп. в ИНИОН АН СССР. 21.04.88. № 33564. - установлены по: вых. дан. деп. рукописи. Языкознание: библиограф. указ. / ИНИОН АН СССР. - 1988. - №9. - С. 38 - (новая советская литература по общественным наукам).

8. Ржанова С. А. Риторический опыт России в области образования / С. А. Ржанова. // Интеграция образования [Саранск]. - 2003. - №1. - С.89-94.

9. Ржанова С. А. Методическое значение речевой культуры в гуманитарном знании / С. А. Ржанова. // Интеграция образования [Саранск]. - 2006. - №3. - С.139-142.

Научные статьи, тезисы выступлений

10. Ржанова С. А. Панегирический стиль памятников древнерусского красноречия / С. А. Ржанова. // Журналистика в 1991 году: тезисы Всеросс. науч.-практ. конф.: В 3ч. - М.,1992.-Ч.3.-С.66-68.

11. Ржанова С. А. Социальный аспект массовой коммуникации / С. А. Ржанова. // Вестн. Мордов. ун-та [Саранск] - 1995. - №3. - С. 22-26.

12. Ржанова С. А. Образ ритора в массовой коммуникации / С. А. Ржанова. // Н. П. Огарев от 19 к 20 веку: материалы и тезисы докладов 24 Саранских Междунар. Огарев. чтений. - Саранск, 1995. - С.37-38.

13. Ржанова С. А. Явление “языковых ножниц” и проблемы восприятия текста / С. А. Ржанова. // Журналистика в 1998 году: материалы Всерос. науч.-практ. конф.: В 8 ч. - М., 1999.Ч.6. - С. 38-39.

14. Ржанова С. А. Как наше слово отзовется? / С. А.Ржанова. // Финноугристика на пороге III тысячелетия: материалы Междунар. науч. конф.- Саранск, 2000. - С. 447-451.

15. Ржанова С. А. Коммуникативно-речевое наполнение рекламы / С. А. Ржанова. // Факс [Екатеринбург]. - 2000. - № 1 - 2. - С. 71-75.

16. Ржанова С. А. Понятие речевой и текстовой выразительности и ее источники // С. А.Ржанова.. // Журналистика в 2000году: реалии и прогнозы развития: тезисы Всеросс. науч.-практ. конф.: В 7 ч. - М., 2001. Ч.7. - С. 28-29.

17. Ржанова С. А. Стилистические грани пластики выражения / С. А. Ржанова. // Уникальность и универсальность творчества С. Д. Эрьзи в контексте современной культуры: тез. докл. II Междунар. Эрьзинских чтений. - Саранск, 2001. - С. 110-113.

18. Ржанова С. А. Обучающий характер риторики в послеломоносовский период / С. А. Ржанова. //Актуальные проблемы преподавания филологических дисциплин.: материалы Междунар. науч.-практ. конф. - Саранск, 2001. - С. 235 -237.

19. Ржанова С. А. Опасность иноязычных заимствований в языке печати / С. А. Ржанова. // Регион: контуры безопасности и развития: материалы респ. науч.-практ. конф. В 4 ч. - Саранск, 2001. - Ч.4. - С.59-61.

20. Ржанова С. А. Жанровое многообразие русских риторических сочинений в 1-ой половине 19 века / С. А. Ржанова. //Актуальные проблемы изучения литературы и культуры на современном этапе: Сб. статей и материалов регион. науч.-практ. конф. - Саранск, 2002. - С. 213-218.

21. Ржанова С. А. Исходная точка отсчета в судебной риторике / С. А. Ржанова. // Лингвистические и экстралингвистические проблемы коммуникации: межвуз. сб. научн. трудов. - Саранск, 2002. - С. 199-205.

22. Ржанова С. А. Красноречивые факты в культурно-риторическом наследии / С. А. Ржанова. // Феникс-2002: ежегодник каф. культурологии - Саранск, 2002. - С.94-96.

23. Ржанова С. А. Текст - единица интеграционная / С. А. Ржанова. // Интеграция региональных систем образования: материалы IV Междунар. конф.: В 2 ч. - Саранск, 2003. - Ч.2. - С.93-95.

24. Ржанова С. А. Речевой стереотип в выборной кампании / С. А. Ржанова. // СМИ и реалии нового века: материалы Всерос. науч.-практ. конф.: В 3 ч. - М., 2003. - Ч.2. - С. 152-154.

25. Ржанова С. А. Традиции и новации в подаче информационных материалов / С. А. Ржанова. // Информационная политика в регионе: между прошлым и будущим: материалы регион. науч. конф. - Саранск, 2003. - С. 226-230.

26. Ржанова С. А. Метафора как факт газетной речи / С. А. Ржанова. // Языки народов мира и проблема толерантности в процессе лингвокультурного взаимодействия: материалы Всеросс. науч. конф. - Махачкала, 2003. - С.210-215.

27. Ржанова С. А. О коммуникативно-прагматических нормах в языке СМИ / С.А.Ржанова. // Лингвистические и экстралингвистические проблемы коммуникации: теоретические и прикладные аспекты: межвуз. сб. науч.тр. В 2 ч. - Саранск, 2003. - Вып.2. - 2003. - С.118-123.

28. Ржанова С. А. Языковая эволюция в прессе / С. А. Ржанова. // Гуманитарий [Саранск]. - 2003. - № 3. - С.53-57.

29. Ржанова С. А. Средства речевого воздействия в медиатексте / С. А. Ржанова. // Функционально-семантические исследования: межвуз. cб. науч. трудов - Саранск, 2004. - Вып. №.3 - С.86-92.

30. Ржанова С. А. Принцип диалога как основа массовой коммуникации / С. А. Ржанова. // Журналистика в 2003 году: обретения и потери, стратегии развития: материалы Всеросс. науч.-практ. конф. В 2ч. - М., 2004. - Ч.2. - С. 133-136.

31. Ржанова С. А. Журналистика постмодернизма: языковая картина / С. А. Ржанова. // Науч.-публ. альманах «Nota bene» [Саранск] - 2004. № 8. - С.32-36.

32. Ржанова С. А. Коммуникативная стратегия в масс-медиа / С. А. Ржанова. // Средства массовой информации в современном мире. Петербургские чтения: материалы Всеросс. науч.-практ. конф. - СПб., 2004. - С. 273-274.

33. Ржанова С. А. Оценочный характер узуса в СМИ / С. А. Ржанова. // Язык, литература, культура: диалог поколений: материалы Междунар. науч. конф. - М., Чебоксары, 2004. - С.118-123.

34. Ржанова С. А. К проблеме языковой личности в публицистическом тексте / С. А. Ржанова. file : // Журналстыка-2004: матэрыялы 6-й М жнароднай навукова-практычнай канферэнцы, прысвечанай 60-годдзю факультэта журнал стык БДУ. - Мн., 2004. - С.265-267.

35. Ржанова С. А. Категория «субъективности» в информационном дискурсе / С. А. Ржанова. // тезисы Всеросс. науч.-практ. конф. - СПб., 2005. - С. 97-98.

36. Ржанова С. А. Колорит игры в речевой культуре масс-медиа / С. А. Ржанова. //Языковые коммуникации в системе социально-культурной деятельности: материалы межрегион. науч.-практ. конф. - Самара,2005. - С. 29-36.

37. Ржанова С. А. Философское осмысление феномена речевой культуры в информационном обществе / С. А. Ржанова. // Первые Саранские философские чтения. - Саранск, 2005. - С.183-186.

38. Ржанова С. А. Книжная и экранная культура в медиа-тексте / С. А. Ржанова. // Народное образование Республики Мордовия [Саранск]. - 2005. - №5-6. - С.66-75.

39. Ржанова С. А. Письменная и устная формы публицистического текста: подходы к исследованию / С. А. Ржанова. // Взаимодействие и взаимовлияние языков и литератур народов Поволжья и Приуралья: материалы межрегион. науч. конф. - Саранск, 2006. - С.242-247.

40. Ржанова С. А. Постмодернизм в журналистском метаязыке коммуникации / С. А. Ржанова. // Журналистика в 2005 году: Трансформация моделей СМИ в постсоветском информационном пространстве : материалы Всеросс. науч.-практ. конф. - М., 2006. - С. 140-141.

41. Ржанова С. А. Масс-медиа и культура толерантности / С. А. Ржанова. // Культура ХХ1 века : материалы межрегион. науч. конф. - Самара, 2006. - С. 19-24.

Размещено на Allbest.ru