Феноменологическая стратегия

Исходя из такого понимания общей сущности сообщения, разрабатываются правила, посредством которых в любой культуре можно обнаружить сообщения с заведомо избыточным содержанием. На семантическом уровне в таком сообщении должно присутствовать как можно большее количество конкретных смыслов, ценность которых для данного сообщения тем выше, чем больше у них связей с другими смыслами. На синтактико-прагматическом уровне должно быть обнаружено разряжение материала разрывами, «потерями» отдельных фрагментов сообщения. Это делает смысл сообщения в целом более емким, а его предполагаемый прием - менее детерминированным условиями культуры, от которой сообщение исходит.

В этой связи форма сознания в диссертации рассматривается первичным актом сознания в ситуациях, когда она воспроизводится в мышлении вместе со значением, удовлетворяющим насущную экзистенциальную потребность человека в смысле, и поэтому возводится им в ранг всеобщего и необходимого. Такие ситуации понимаются событиями, запечатленными в мифах. Различение мифа как события и его «превращенной» формы осуществляется посредством феноменологической редукции (деконструкции).

Структуры сознания выявляются посредством обнаружения языковых и символических форм в текстах культуры. В языке символы функционируют в виде языковых выражений. Понимание языковых выражений связано с подведением значений, входящих в него слов под соответствующие представления. Под термином «значение» имеется в виду значение слова в системе языка, в его словаре. Термин «представление» характеризует смысл слова в речи. Мостиком между значением и представлением является прагмема. Она вместе с контекстом употребления сводит растянутое, социальное и абстрактное значение до ограниченного, точного, индивидуального и конкретного представления. Совмещение «значения» и «представления» и есть первичный миф (мифологема), воплощенная в определенной символической форме и опознаваемая носителями культуры посредством этой формы. «Превращенная» форма мифа обнаруживается там, где анализ языковых выражений показывает несоответствие между «значением» и «выражением», где, напротив, имеет место доминирование первого над вторым. «Превращенная» форма сознания - это не порожденная индивидуальным сознанием и завершенная в себе духовная конструкция, а концепт, на основе которого осуществляется восприятие ряда идей определенной социальной средой, т. е. такое восприятие, которое бессознательно и бесконтрольно видоизменяется, искажается и упрощается.

Данный подход применяется к исследованию проблем русского сознания и культуры, в результате чего определяется такой феномен русского сознания и культуры, который условно можно назвать «мифологемой империи». Анализ текстов культуры в качестве «текстов сознания» позволяет сосредоточить внимание как на мифологеме империи, так и на ее «превращенной» форме - идее империи. Оппозиция «мифологема империи - идея империи» представляется удобной для изложения основного хода метарассуждений, позволяющего проследить движение русской мысли от возникновения концепции «Третьего Рима» до моментов рефлексии над содержанием данного мифа.

Мифологема империи понимается символом национального сознания. В процессе социокультурной коммуникации данный символ становится элементом семиозиса, входя в коды и языки русской культуры. Поэтому исследование должно быть направлено на культурно-историческую эволюцию герменевтической ситуации, на анализ взаимодействия культуры и ее «наблюдателя», изменение позиции которого ведет к изменению интерпретации символа, а потому и к изменению самой символики. Так как герменевтическая ситуация трактуется как единство собственно социально-культурной символики и ее теоретического осмысления, то ее условно можно представить как зону рефлексивной воспроизводимости отечественного сознания. Историко-культурная интерпретация символа «мифологема империи» в таком случае осуществляется посредством феноменологического прочтения текстов русской культуры. В ходе применения феноменологической стратегии выстраивается метаистория русского сознания, под которой понимается не детерминистическая трактовка эмпирических событий, а их осознание.

Во второй главе «Опыт феноменологической реконструкции концепции имперского сознания: мифологема империи в русской общественной мысли» анализируется процесс конституирования мифологемы империи в качестве устойчивой ментальной структуры русского сознания, рассматриваются модификации мифологемы империи в русской культуре, исследуются способы репрезентации мифологемы империи в русской культуре до момента снятия «различения» ее репрезентации и презентации.

Первый параграф «Конституирование мифологемы империи в русском национальном сознании» посвящен изучению структуры русского сознания в качестве процесса конституирования мифологемы империи. Показано, что формирование мифологемы империи было связано с идейным комплексом «Третий Рим», присущим зарождению отечественного национального сознания и выраженным, прежде всего, в ряде средневековых литературных текстов. В диссертации выделяются следующие установки сознания, задающие контуры данной концепции. Во-первых, установка «быть» сформировала экзистенциальную потребность русского средневекового общества в способе национальной идентификации. Во-вторых, установка на историческую связь с христианской цивилизацией привела к осмыслению и переносу идеи трансценденции и эсхатологии в русскую культуру. В-третьих, установка на самостоятельность и могущество способствовала формированию концепта «централизованной государственной власти». Комплекс данных проблем рассматривается отправной точкой в процессе семантической и символической перекодировки фундаментальных ориентиров русского средневекового сознания. Таким образом, формирование концепции «Третьего Рима» на рубеже XV?XVI вв. стало итоговым именованием уже присутствующего и активно участвующего в социально-историческом процессе ментального феномена. Концепция «Третьего Рима» была сформулирована, чтобы редуцировать в контекст реальности новое социальное образование, каковым являлось российское царство, что делало необходимым аппеляцию к трансцендентным основаниям. Однако форма трансцендентной декларации не была оформлена в русской культуре категориально, хотя стала тотальным и сквозным принципом «системы координат» данной культуры. Поэтому в русской средневековой культуре трансцендентный смысл перерабатывался и транслировался посредством мифологем. В средневековом древнерусском сознании формируется бинарная оппозиция «священство» - «царство», которая онтологизируется. «Третий Рим» русским сознанием понимался как нечто «священное», как область формирования высшего смысла и новой духовности народа, что в свою очередь отождествлялось с понятием власти. Таким образом, формирование культа и становление власти в отечественной культуре начинают обозначаться одной языковой структурой. Отсюда можно сделать вывод о том, что «священство» и «царство» в данной идее образуют органичное единство и гармонию. Такое понимание символа «Третьего Рима» позволяет соотносить его с такой структурой сознания, как мифологема империи, поскольку последней присущ подобный смысл. С этой точки зрения, о мифологеме империи выстраивается представление как об активной модели, в соответствии с которой формуется культурная наличность. Данная модель была направлена на «отражение реальности», на прояснение в ней онтологических конститутивов, с последующим их использованием в качестве рычагов воздействия или методик конструирования социальных образований.

Оперирование мифологемой империи как символом создавало с одной стороны, возможность построения самостоятельного способа идентификации, т.е. автокоммуникации, с другой стороны, амбивалентность данного символа позволяла осуществлять коммуникацию с различными культурами. Мифологема империи в средневековом русском сознании осмыслялась «эстетически»: и как код, и как сообщение, что позволяло ему переключаться из одной системы коммуникации в другую, сохраняя связь с обеими. Такой способ мышления, когда представление и действие рассматривается как единый процесс, определяется как мифотворчество.

Для русского сознания становится характерным такое понимание символа «Рима», когда национально-государственное измерение бытия наделяется сакральными полномочиями. Данный способ национальной самоидентификации способствовал генезису тотальных черт в развитии русской культуры. В этой связи мифологема империи интерпретируется в качестве символа национального сознания, а мифотворчество ? в качестве способа бытия русского народа в мире.

Во втором параграфе второй главы «Мифологема империи в период формирования имперского сознания и становления российского самодержавия» анализируются формы репрезентации мифологемы империи в имперской культуре и способы отношения (отнесения) к трансцендентному, порождаемые ими. В эпоху царствования Петра I в русском сознании доминирует идея «царства», которая трансформируется в новых исторических условиях. Русская культура в этот период ведет диалог с европейской культурой, что приводит к смещению/замещению ряда смысловых позиций в русском сознании. В результате этих смещений Высший смысл рассматривается имманентным своему презентанту, конкретной, вполне реальной, всегда персонифицированной, государственной власти. Возведение идеи империи в статус конститутива одновременно и «сужало» ее топос. Эксплуатация смыслов средневековой религиозной культуры через именование-отсыл к символу «Третьего Рима» не позволяла показать с должной наглядностью способы и механизмы воспроизведения дискурса власти, что давало возможность власти осуществить переделку и трансформацию всей культурной наличности. Это затрудняло рефлексию над бинарной структурой, характерной для отечественного сознания, и способствовало распространению мифотворчества в русской культуре. Показано, что иллюзия о возможности сосуществования религиозной и светской культуры всячески поддерживалась дискурсом власти, альтернатива-бинария была необходима, так как через нее и посредством нее осуществлялась связь с заданной первичной различенностью.

В имперской культуре формируется семиотическое двуязычие, связанное с параллельным существованием двух семиотических систем. В имперской культуре выделяется оппозиция «свое - чужое», которая также является одной из основных конструктивных черт данной культуры. Оппозиция «свое - чужое» объективировалась в данной культуре как противопоставление России Западу. В ситуации двуязычия «Запад», с точки зрения разных знаковых систем, наделялся то положительным, то негативным значением. Изучение процесса, связанного с трансформацией концепции «Москва - Третий Рим», привело к выводу, что она связана с такой вторичной структурой сознания как идея империи. Данная конструкция наделялась конкретным значением и являлась знаком, репрезентирующим притязания власти.

Концепция империи трансформируется в чисто синтагматический, асемантический текст, под которым понимается не сообщение о некоторых событиях, а схема организации сообщения, т.е. код. Использование данного кода было затруднительно, поскольку он предполагал «предпонимание», т.е. связь с контекстом, который не был четко задан в отечественной культуре. Такое мифологическое восприятие идеи империи вносило определенную нестабильность в социальную жизнь, что предполагало использование силовых методов решения проблем.

Семиотическое размежевание культуры и культа превращало идею империи в структуру ментального плана, которая, с точки зрения социального бессознательного, воспринималась двойственным образом: либо как способ самоидентификации, либо как ценность с отрицательным значением. В общих чертах культура данного периода характеризуется как государственная культура и понимается в этой связи непосредственным воплощением варианта государственной мифологии.

Помимо трансформации мифологемы империи в идею империи, в данной культуре можно выделить и другие модификации ее первоначального варианта. Оригинальную интерпретацию концепции «Третьего Рима» дает Юрий Крижанич в своем главном труде «Политика». Мифологеме империи, оформившейся в русском сознании в XVI веке, Юрий Крижанич противопоставил две идеи: идею власти, основанной на естественном праве, и идею единства славянских народов. Концепция Крижанича наиболее удачным образом соответствовала историческим условиям XVIII века, в которых оказалась Россия, и могла стать основой как для коммуникации с Западом, так и для развития самобытных черт. В условиях самодержавия, то разделение понятий, которое предлагал Крижанич, было невозможно, ибо оно предполагало изменение культурного кода и категориальное оформление основных универсалий культуры, что означало конец самодержавия.

В третьем параграфе второй главы «Репрезентация мифологемы империи в период “золотого века” русской культуры» исследуются способы репрезентации мифологемы империи в период «золотого века» русской культуры и возможности адекватного согласования между ними и первоначальной презентацией. Культура «золотого века» находится в сложных диалогических отношениях с культурным движением предшествовавших эпох. Со второй половины XVIII века русская культура начинает вести диалог с Западом и знакомиться с идеями Просвещения. Просвещение, которое на Западе означало изменение строя мыслей общества, в России понималось как перемена типа поведения. Секуляризация культуры не затронула глубоких структурных основ национальной модели, сложившихся в предшествующие века. Меняется адресант, но культурный код остается прежним.

Религиозно-мифологический потенциал, который ранее в петровской культуре был отнесен к государству и монарху, теперь переносится на литературу и поэта. Поэт представляется той сакрализованной фигурой, которая посредничает между Богом и человечеством. Литература понимается правдой жизни, из мифологии государства возникает мифология поэзии и литературы. Обозревая развитие русской культуры «золотого века» в целом, отмечается, что высшим результатом развития культурного самосознания эпохи является самобытное ценностное устоявшееся мышление, вызывающее также интерес на Западе. Русское поле культуры как бы «уплотняется» путем производства идей и идейных структур, задающих и предваряющих мыслительные процессы.

Особо отмечается факт зарождения рефлексивной зоны воспроизводимости сознания в поле русской культуры данного периода, свидетельствующий о процессе возникновения философии в России. Возникновение светской литературы и религиозной философии в культуре России XIX века отражает процесс конституирования субъекта, который сформировал эйдетику всеобщего (представленного системой идей), но которая еще не в достаточной мере сформировала самого субъекта (не был сформирован категориальный аппарат, посредством которого выстраивалось бы процедурное знание о состоянии субъекта). Причину данного несоответствия следует искать в изначальной установке программы русской культуры на формирование «субъекта-в-процессе» (Ю. Кристева), для чего требовалась иная форма декларации трансцендентности и иная форма концептуализации власти.

В контексте русской философии содержание мифологемы империи становится предметом рефлексии, что концептуально оформляется в размышлениях о «русской идее». Таким образом, русскую идею можно рассматривать знаком мифологемы империи. Вместе с тем, «русская идея» будучи репрезентацией мифологемы империи, рассматривается как структура «различения» мифологемы империи и ее «превращенной формы» - идеи империи. Собственно, «русскую идею» можно интерпретировать и развивать в контексте обращения к метафизическому языку, разработанному русскими мыслителями. В этой связи «русская идея» понимается в качестве концепта, смысловая содержательность которого может до бесконечности развертываться в пространстве русской философии. В этом смысле «русская идея» рассматривается способом самопонимания национального русского сознания. «Русская идея» может трактоваться репродукцией презентации мифологемы империи или ее повторением, замещением, поэтому данная структура сознания сопоставляется с мифологемой империи, которая является символом национального сознания. Однако в контексте культуры «русская идея» превращается во вторичную структуру, идею национального сознания, которая затем отождествляется с идеей империи. Десимволизация «русской идеи» была связана с настроенностью русского сознания на мифотворчество. Неразвитость рефлексивного способа познания мира объясняется также тем, что в русской культуре «золотого века» действие механизмов, которые позволяли отделить идеологическую проработку от актов сознания, т.е. отделить «знак» от «означаемого», было значительно ослаблено. Культура «золотого века» характеризуется как семиотически ориентированная. Любое культурное явление рассматривалось не само по себе, а в соотношении с идеологическим измерением культуры. Таким образом, натурализация «русской идеи» имеет следствием превращение ее в идеологему, которая становится основой различных политических доктрин.

В четвертом параграфе второй главы «Мифологема империи в современной российской культуре» анализируется приведение репрезентации мифологемы империи к форме презентации мифологемы империи как необходимого условия производства дискурса власти в поле советской культуры до момента снятия «различения» ее репрезентации и презентации. В начале XX века в России формируется советское общество. В общих чертах советское общество характеризуется как общество массовое. Сознание такого общества основано на установке мыслить в категориях общего, т.е. мыслить «свое» в терминах «другого». Переосмысляется концепт власти: власть единоличного правителя заменяется властью партии, делегировавшей себе право говорить от лица всех. Формируется новый вариант понимания трансцендентности. Местом обретения истины определялось эйдетическое пространство - Идея как таковая. Декларация трансценденции осуществлялась посредством идей. На основе идеи тотальности был сконструирован фетиш власти. Данный фетиш на каком-то этапе становления идеологического дискурса избавлялся от зависимости от сферы сакрального и начинал функционировать как самодостаточный знаковый комплекс, уже не имеющий никаких прототипов в контексте реальности и нормированной трансцендентности, репродуцируясь в режиме «симулякра». Идею могущественного советского государства можно редуцировать к такому генетическому источнику, как мифологема империи. Однако при общем генетическом коде культуры российской империи и советской культуры концептуальное наполнение мифологической константы в них было различным. Идея империи, функционировавшая в императорской культуре, хотя и была «превращенной» формой сознания, отсылала к онтологическим основаниям русской культуры. Идея империи, функционировавшая в советской культуре, содержала в себе внутреннюю онтологическую необоснованность, и являлась по сути симулякром «третьего порядка» (Ж. Бодрийар).

Исследование данных процессов с точки зрения семиотического подхода показывает, что советская культура как «правильная» противопоставляется культуре предшествовавшего периода как «неправильной». В связи со становлением новой семиотической ситуации идея империи трансформируется в идею могущественного советского государства, становясь фокусом и высшей ценностью советской культуры. В этом контексте выясняется, что идея империи выражает притязания власти на тотальность, становясь знаком неограниченного господства власти. В ходе анализа делается вывод о том, что идея империи функционировала в советской культуре в качестве идеологической конструкции.

В метаистории русского сознания наблюдаются отдельные попытки формирования опыта саморефлексии, предпринятые в начале XX века представителями русской религиозно-ориентированной философии ? П.А. Флоренским и А.Ф. Лосевым, а также позднее ? М.К. Мамардашвили и А.М. Пятигорским. Флоренским и Лосевым был осуществлен анализ символа с позиций философского знания, связанный с богословским и религиозно-философским подходом. В концепциях этих мыслителей отразился процесс конституирования самосознания отечественной культуры, была категориально оформлена его эйдетика. Однако по причине известных исторических обстоятельств этот опыт не перерос в традицию. Мамардашвили и Пятигорский исследовали процесс структурирования и самоописания культуры в контексте динамики внутреннего развития позиции наблюдателя культуры, обусловленного изменением ее локализации в системах коммуникации и общения. Они предложили новую модель конституирования позиции наблюдателя в системах социокультурной коммуникации и человеческого сознания, имеющего уровневое строение, что предполагает рассмотрение символа в процессе самореференции, личностной и социокультурной авторефлексии. Данная концепция требует дальнейшего осмысления, и пока не может рассматриваться вариантом самосознания отечественной культуры.

Относительно постсоветского периода можно отметить следующее положение дел. В конце XX века Россия вступила в период радикальных социальных изменений. В качестве цели развития российского общества формулируется интеграция России в европейское сообщество. Изменениям в обществе соответствует новое понимание трансцендентности. Трансцендентность превращается в чистую фикцию, не способную организовать ни культурный ансамбль, ни культурную процессуальность. Изменяется и концепт власти: формируется «диффузный» вариант власти, власть распадается на множество «точечных» (сингулярных) носителей. Это приводит к тому, что сами органы государственной власти, как и те, над кем они надзирают, оказываются подчинены дискурсу власти. Все это свидетельствует о становлении массовой культуры в России, о поиске в области отечественного сознания новых оснований идентичности.

В третьей главе «Манифестация мифологемы империи в русской культуре» структуры сознания представлены как знаково-символические образования, генезис которых соответствует культурному генезису. Та или иная структура сознания может быть отрефлексирована тогда, когда она запечатлена в поддающемся анализу материале, например, в произведениях архитектуры и литературы. Структуры сознания манифестируются в культуре посредством мифологем. Мифологемы образуют мифологическую систему, основу которой составляют две: мифологема пространства и мифологема времени. Именно эти две мифологемы определяют чувственное и «интеллектуальное» постижение реальности, которое наиболее явно манифестируется в произведениях архитектуры и литературы. В связи с этим в главе рассматриваются варианты манифестации мифологемы империи в литературных и архитектурных произведениях отечественной культуры, а также выявляются и описываются те состояния сознания, которые соответствуют такой структуре сознания как мифологема империи.

В первом параграфе третьей главы «Диалог между “священством” и “царством” (мифологема империи)» анализируются варианты манифестации мифологемы империи в произведениях древнерусской архитектуры. На формирование художественных образов и выбор средств выразительности в древнерусском искусстве существенное влияние оказывали богословские дискуссии и государственная идеология. В различных жанрах древнерусского искусства также прослеживается тенденция, связанная с проникновением элементов языческой культуры, подключаемых к ведущей теме с помощью усложненного символического языка. В конечном итоге основной смысл произведения настолько плотно обволакивался пестрой тканью различных реминисценций, что адекватное восприятие замысла автора становилось возможным только через призму мифологического сознания. Мифотворчество становится способом как творчества произведений искусства, так и их восприятия.

Двойственное значение мифологемы империи по-разному прослеживается в литературных и архитектурных произведениях XV - XVI вв. В произведениях литературы идея «царства» более выражена. Это объясняется тем, что одной из особенностей русской средневековой литературы является ее референтный характер. Кроме того, для русских средневековых текстов характерно сложное переплетение функций жанров, соотношение собственно литературного, прагматически-делового и нравственно-назидательного начал. Поэтому литературные произведения были подвержены большей идеологизации, чем другие виды искусства. Мифологема империи манифестируется в литературных произведениях XV - XVI вв. в качестве знаковой структуры, презентирующей идею власти.

В произведениях архитектуры указанного периода наиболее явно манифестируется идея «священства». Язык древнерусской архитектуры отличался более усложненным символизмом, допускающим более широкое и свободное толкование смысла, вместе с тем, подчиняющегося одной общей интенции. Именно в древнерусской архитектуре воплощается идея симфонии «священства» и «царства», идея целостности. В ходе феноменологического анализа архитектурных произведений продемонстрировано, что мифологема империи и по смыслу, и по форме бытования являлась художественной формой, порождающей интенсивную смену состояний сознания. Выявлены характерные архитектурные средства выразительности, в общих чертах соответствующие православному миросозерцанию. На основе этого делается вывод о том, что мифологема империи в произведениях архитектуры в ряде случаев презентировала идею власти, но вместе с тем, она выступала как художественная форма тогда, когда презентировала сама себя, что прежде всего характерно для произведений шатрового стиля. Архитектурные произведения шатрового стиля манифестировали именно неустойчивое отношение между идеями «священства» и «царства», борьбу и обмен между ними, которые конституировали сущность как таковую, что создавало возможность мыслить бытие как различие. В этой связи мифологема империи может рассматриваться интенциональным объектом, сформированным настроением народа, благодаря которому русское сознание могло выявлять область метафизических значений и смыслов.

Во втором параграфе «Парадигма власти (идея империи)» средствами феноменологического анализа исследуется манифестация идеи империи в текстах литературы и архитектуры имперской культуры, а также порождаемые данной идеей интенциональные состояния сознания.

В текстах культуры (в широком смысле) петровской эпохи формируется свой особый язык символов, отражающий идеологию данной эпохи. Адекватно понимать такие произведения искусства могла только обученная данному языку аристократическая публика. Художественные произведения искусства этого периода воспринимались через призму идей. Идея империи в текстах искусства XVIII в. воспринималась как знак абсолютности государственной власти, особенно ярко эта тенденция проявилась в панегирической литературе. Панегирическая литература являлась действенным способом пропаганды реформ и устремлений Петра I, становясь идеологическим обоснованием разумности и необходимости для страны всех преобразований императора. Отсутствие непосредственного мыслительного опыта в контексте литературы XVIII в. объясняется тем, что литература, с одной стороны, обладала высоким общественным авторитетом, но в то же время авторитет этот преимущественно основывался на традиционных религиозных представлениях. В литературе сложился жесткий и определенный канон, представленный системой вариативно исчерпываемых знаковых структур, каждая из которых отсылала к конкретному смыслу и употреблялась в конкретной ситуации. Идея империи являлась «превращенной» формой мифологемы империи, поскольку презентировала парадигму власти, а не себя.

Наиболее явно идея империи отразилась в произведениях архитектуры Петербурга. Феноменологический анализ текстов петербургской архитектуры продемонстрировал амбивалентность образа-символа Петербурга. Архитектура Петербурга манифестировала идею порядка, логичности, правильности, что отождествлялось с деятельностью власти. Вместе с тем, идея империи являлась знаковой структурой, обозначающей саму себя, что снимало само «различение» репрезентации и презентации мифологемы империи. Такая ситуация, с точки зрения метатеоретического подхода, интерпретируется как манифестация бессознательного, избавленного от необходимости какой-либо презентации, или Другого, когда «присутствие» переходит в «присутствующего». Это предполагает формирование в культуре стиля мышления, предполагающего балансирование мысли и чувства на грани различия как различения, что было исключено в условиях имперской культуры. Архитектурные произведения Петербурга воспринимались мифологически, что было связано с доминированием дуальной модели в культуре, уходящей корнями в культуру средневековья. Апелляция к оппозиции «священство» - «царство» позволяла трактовать образ Петербурга и как «парадиз», т.е. утопию идеального города будущего и воплощения Разума, и как зловещий маскарад Антихриста. Исследование текстов литературы и архитектуры приводит к выводу, что идея империи отражается в них как парадигма власти.

В третьем параграфе «Конфронтация идеи империи и идеи абсолютности личности» проводится феноменологический анализ процесса репрезентации идеи империи в русской культуре XIX в. на примере литературных и архитектурных текстов.

Определяющим фактором развития русской культуры «золотого века» становится измерение идей и идеальных конструкций. Литература прежде всего понимается «искусством жизни», именно она признается в качестве ведущего транслятора смысла. В период «золотого века» русской культуры литература воспринимается как нечто само себя обосновывающее. В литературных произведениях писатели манифестируют свой индивидуальный опыт осмысления событий. Однако под воздействием литературной критики этот опыт схематизировался и переводился на уровень идей. Идеи в свою очередь соотносились с такими культурными установками, как сведение последних либо к типу, либо к ситуации, посредством чего какая-то самостоятельная мыслительная деятельность сводилась на нет. В литературе «золотого века» сакральность идеи империи ставится под вопрос, последняя рассматривается как ментальная конструкция. Мифологема империи же рассматривается как идеальная форма упорядочения социальной реальности, целью и смыслом которой является сохранение меры «человеческого» в человеке. При этом русские писатели не разрабатывали способов достижения состояний сознания, соответствующих данной структуре сознания, считая это результатом индивидуального экзистенционального опыта. Вместе с тем, в поле культуры периода «золотого века» функционирует идея абсолютности человеческой личности, противопоставленная парадигме власти и являющаяся ее альтернативой. Идея, согласно которой личность и ее духовные ценности признавались высшим смыслом земной цивилизации, функционировала в русской культуре в качестве Другого, элемента, не укладывающегося в условные рамки двух культур. Этот элемент стал основой для формирования третьей традиции в русской культуре, для которой существовали понятия истории, культурной традиции, индивидуального мышления и многие другие.

В русской архитектуре XIX века складывается сложная, насыщенная идеями и ценностными ориентирами среда, обладавшая своеобразной общей установкой на семиотичность. Идея империи в качестве парадигмы власти проявляется прежде всего в архитектуре ампира, в культуре второй половины XIX века вытесняется на периферию, где она функционирует в качестве исторического архитектурного образа. Диалог между «священством» и «царством» отразился в образах-символах московской архитектуры XIX века. Однако, наряду с этим, в архитектурных произведениях «эклектического» стиля конца XIX века манифестируется идея индивидуализма, являющаяся альтернативой идее империи, что можно рассматривать как появление третьего элемента в русской культуре. Беспрецендентным явлением в истории русской архитектуры признаются произведения «русского стиля», в которых впервые манифестируется идея различения «священства» и «царства», что свидетельствует о становлении национального стиля мышления.

В четвертом параграфе «Формирование и распад: советская модель идеи империи» осуществляется феноменологический анализ архитектурных и литературных произведений советской культуры. В советской культуре присутствовали интенции и формы бытования, генетически свойственные именно тяготеющей к тотальности культуре, которые в последней обрели статус важнейших конститутивных моментов. Лидеры компартии осознанно эксплуатировали мифотворческую природу масскульта. В уже хорошо разработанные в буржуазном массовом искусстве формы трансляции идеологии вкладывалось новое пропагандистское содержание с целью формирования коммунистического мифа и инвестирования его в сознание массового реципиента. Задача соцреалистического искусства виделась не в том, чтобы отражать правду жизни, но в том, чтобы самой стать правдой и жизнью, как бы заместив собой истинную реальность. В советской культуре литература становится одним из способов приведения реальности к насильственной гармонии, создания тотального произведения искусства.

В советской литературе формируется идеологическая конструкция, которая заимствовала в превращенном виде черты идеи империи и идеи соборности, свойственной народному сознанию, сделав ее антинародной, доведя до апогея идею несвободы человеческой личности, ее подчиненности коллективу - коллективу социалистическому, трудовому, цеховому. Наряду с официальной литературой существовала и так называемая оппозиционная литература, которая критиковала идею империи и воплощала идею самоценности человеческой личности, ее несводимости к некому родовому целому, будь то класс, коллектив, община, партячейка. Писатели оппозиции избирают определенное амплуа, поэтому их творчество не выходит за границы бинарной модели культуры. Вместе с тем, в ходе феноменологического анализа ряда произведений литературы, например, таких как произведения М.А. Булгакова, Б.Л. Пастернака, В.В. Набокова выявлены художественные формы и изобразительные средства, выходящие за рамки общепринятого канона. Данный опыт не стал прецедентом для отечественной литературы по причине ее сверхидеологизации.

Советскую архитектуру отличает единство явной и по-разному зашифровано выраженной символики, проходящей практически сквозь все значимые элементы данной архитектуры, что исключало непосредственное восприятие архитектурных образов. Мифологема империи в советской архитектуре выражалась в форме симулякра - образа, за которым уже нет денотата, который функционирует в коммуникации засчет какого-либо коннотативного свойства, избираемого культурой в качестве его сущности. Советская символика, воплощенная в архитектурных произведениях и призванная закрепить в сознании человека парадигму власти, содержала имплицитно и другие варианты интерпретации, позволяющие вскрыть тотальную логику власти. Этот опыт не сформировался по причине «сверхразвитости» отечественного сознания, что понимается как конституирование приватного в режиме общезначимого/ общегосударственного.

Таким образом, идея империи функционировала в советской культуре в качестве идеологической конструкции. В таком ключе идея империи понимается способом манифестации «метафизики» власти.

В заключении подводятся итоги исследования, делаются выводы и обосновывается перспективность данного направления, а также определяются пути и способы практического использования полученных результатов.

СТАТЬИ В ПЕРИОДИЧЕСКИХ И ПРОДОЛЖАЮЩИХСЯ ИЗДАНИЯХ, ВКЛЮЧЕННЫХ В СПИСОК ВАК РФ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ ОСНОВНЫХ ПОЛОЖЕНИЙ ДИССЕРТАЦИИ

1.Клюкина Л.А. Проблема мифа в контексте современной метафизики / Л.А. Клюкина // Вестник Санкт-Петербургского университета. - Серия 6. - 2008. - Выпуск 3. - С. 142 - 151.

2. Клюкина Л.А. Программа «имперского сознания» в современной культуре России / Л.А. Клюкина // Миссия интеллектуала в современном обществе: приложение к журналу Вестник СПбГУ: [сб. ст.] / Министерство образования и науки Российской Федерации; СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2008. - С. 159 - 165.

3. Клюкина Л.А. Гражданская культура и философия / Л.А. Клюкина // Вопросы культурологии. - 2008. - № 11 - С. 8 - 10.

4. Клюкина Л.А. К вопросу об онтологических основаниях культуры / Л.А. Клюкина // Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина. - 2009. - № 1 (25) - Серия Философия. - С. 103 - 110.

5. Клюкина Л.А. Концепция символа А.Ф. Лосева как альтернатива классической рациональности / Л.А. Клюкина // Вестник Санкт-Петербургского университета. - 2009. - Серия 6. - Выпуск 2. - С. 335 - 340.

6. Клюкина Л.А. Место и роль философии в культуре России / Л.А. Клюкина // Вопросы культурологии. - 2009. - № 6 - С. 48 - 51.

7. Клюкина Л.А. Метатеоретический подход к исследованию феномена сознания / Л.А. Клюкина // Обсерватория культуры. - 2009. - № 3 - С. 4 - 11.

8.Клюкина Л.А. Метафизика и философская антропология в перспективе символологии П.А. Флоренского / Л.А. Клюкина // Обсерватория культуры. - 2009. - № 4 - С. 109 - 117.

Монографии:

9. Клюкина Л.А. Формирование и функционирование имперского сознания в русской культуре: Опыт феноменологического прочтения. / Л.А. Клюкина. - СПб.: Санкт-Петербургское Философское общество, 2009. - 254 с.

Работы, опубликованные в других научных изданиях

10. Клюкина Л.А. Мифологема и образ империи в русской культуре XV - XVI вв. (к проблеме самопознания русского духа) / Л.А. Клюкина // Бренное и вечное: Прошлое в настоящем и будущем философии и культуры / Материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 10-летию Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого 27 - 29 октября 2003 года. - Великий Новгород, 2003. - С. 162 - 168.

11. Клюкина Л.А. Русская идея как путь к русскому языку / Л.А. Клюкина // VIII Царскосельские чтения / Международная научно-практическая конференция 21 - 22 апреля 2004 года. - СПб., 2004. - Т. II. - С. 121 - 122.

12. Клюкина Л.А. Неклассические подходы в эстетике: феноменологическая концепция Романа Ингардена / Л.А. Клюкина // Проблемы развития гуманитарной науки на Северо-западе России: опыт, традиции, инновации / Материалы научной конференции, посвященной 10-летию РГНФ 29 июня - 2 июля 2004 года. - Петрозаводск: ПГУ, 2004. - Т. I. - С. 54 - 57.

13. Клюкина Л.А. Мифотворчество и опыт присутствия русского сознания в мире / Л.А. Клюкина // Проблемы модернизации общества в зеркале философии / Материалы научно-практической конференции 20 - 22 сентября 2004 года. - Мурманск: МГПУ, 2005. - С.36 - 37.

14. Клюкина Л.А. Проблема «свое» и «чужое» в контексте феноменологической теории Макса Шелера / Л.А. Клюкина // «Свое» и «чужое» в культуре народов Европейского Севера / Материалы 5-й международной научной конференции. - Петрозаводск: ПГУ, 2005. - С. 51 - 56.

15. Клюкина Л.А. Размышления о культуре М.К. Мамардашвили и А.М. Пятигорского / Л.А. Клюкина // Философия и будущее цивилизации / Тезисы докладов и выступлений IV Российского философского конгресса (Москва, 24 - 28 мая 2005г.). - М.: Современные тетради, 2005. - Т. 4. - С. 309.

16. Клюкина Л.А. Метафизика и философская антропология: возможность построения единого дискурса / Л.А. Клюкина // Человек в современных философских концепциях / Материалы Четвертой международной конференции (Волгоград, 28 - 31 мая 2007г.). - Волгоград, 2007. - Т. 2. - С. 137 - 140.

17. Клюкина Л.А. Русская утопия как феномен отечественного сознания / Л.А. Клюкина // Бренное и вечное: социально-мифологические и политософские измерения идеологии в «массовых обществах» / Материалы Всероссийской научной конференции с международным участием 9 - 10 октября 2007 года. - Великий Новгород, 2007. - С. 143 - 146.

18. Клюкина Л.А. Преподавание философии в российских вузах: состояние и проблемы / Л.А. Клюкина // Университеты в образовательном пространстве региона: опыт, традиции, инновации / Материалы науч.-метод. конф. 21 - 23 ноября. - Петрозаводск: ПГУ, 2007. - Ч. 1 (А - К). - С. 165 - 167.

19. Клюкина Л.А. Философия и культура в России: опыт и перспективы взаимодействия / Л.А. Клюкина // ДПФ - 2007: Материалы круглого стола «Философия культуры и культурология: традиции и инновации». СПб.,2008. - С. 178 - 193.

20. Клюкина Л.А. Тело в призме советской культуры / Л.А. Клюкина // Метафизические исследования. Выпуск 16. Телесность. Альманах Лаборатории Метафизических Исследований при факультете философии и политологии - СПбГУ. 2008.

21. Клюкина Л.А. Опыт понимания Другого в русской религиозной философии / Л.А. Клюкина // Берестень: философско-культурологический альманах. - НовГУ им. Ярослава Мудрого. - 2009. - № 1(3) - С. 154 - 159.

22. Клюкина Л.А. К вопросу о рациональном и внерациональном понимании природы творчества / Л.А. Клюкина // Человек как творец и творение культуры: Сб. статей. - С.-Петербург, 2009. - С. 173 - 182.

23. Клюкина Л.А. Феноменология мифа / Л.А. Клюкина // Наука. Философия. Общество. / Материалы V Российского Философского Конгресса. - Т. II. - Новосибирск: Параллель, 2009. - С. 286.

24. Клюкина Л.А. Метатеоретический подход как метод работы с сознанием и языком / Л.А. Клюкина // Шолоховские чтения / Материалы пятой всероссийской научно-практической конференции ( 17 декабря 2009 г.). - Стерлитамак: СФ ГОУ ВПО «МГУ им. М.А. Шолохова», 2010. - С. 285 - 288.

25. Клюкина Л.А. Концепция философии культуры М.К. Мамардашвили и А.М. Пятигорского / Л.А. Клюкина // Studia culturae. Выпуск 10: юбилейный. Альманах кафедры культурологи и Центра изучения культуры философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета. - СПб.: Санкт-Петербургское философское общество. 2010. - С. 128 - 136.

26. Клюкина Л.А. Игра со словом в советской культуре / Л.А. Клюкина // Игровые практики культуры: Научные доклады и сообщения. - СПб., 2010. - С. 60 - 63.

Размещено на Allbest.ru