В параграфе делается вывод о необходимости классификации существующих дефиниций в рамках научных подходов в изучении элиты. Отмечается, что в основе ценностного подхода лежит обоснование элит по признаку интеллектуального и морального превосходства над массой. То есть люди, обладающие более высокими ценностными качествами, способностями, объединяются в группу, которая помогает всему обществу в его движении к лучшей жизни. Как видим, греческий термин "лучший" имеет прямое отношение к данному подходу. Ценностный подход хорош тем, что позволяет характеризовать элиту вне исторических и социально-классовых предпосылок и при желании может "работать" для характеристики элит любого общества. Так, феодальная, капиталистическая и даже бывшая социалистическая элиты оказываются равными между собой, так как являются обладателями лучших для своих обществ качеств.

Вопрос механизма прихода к власти данных людей (путем ли наследования власти или демократических выборов) не является определяющим и остается за "скобками" ценностного подхода. Споры в данном случае могут вестись только относительно качества ценностей. Так, Л. Бодлен настаивает на интеллектуальном и нравственном превосходстве, в то время как В. Парето говорит, что неважно, какими хорошими или другими качествами должен обладать субъект в незаурядной степени, главное, чтобы они обеспечивали ему власть. Разделяет подобную точку зрения и А.Я. Флиер, считая существование асоциальной элиты и гениев социальной фрустрации не просто возможным, но и достойным изучения. Т. Корбет считает, что элита состоит из людей большого ума и сильного характера. Далее анализируются структурно-функциональная, психологическая и цивилизационная трактовки элиты, оформленные в рамках соответствующих подходов к ее изучению.

Так отмечается, что структурно-функциональный подход базируется, с одной стороны, на теории социальной иерархии, с другой - на объективно существующей в обществе потребности в управлении, которая выступает в качестве функции управления, осуществляемой особой социальной группой. Социальная иерархия предполагает определенные слои общества, расположенные по альтиметрическому критерию. Верхний слой составляют люди, наделенные не столько исключительными качествами, которые им помогают понять интересы всех социальных страт, сколько исключительной властью и собственностью. Именно поэтому они и могут управлять всей социальной структурой. Проблема заключается лишь в том, кто должен быть отнесен к этому высшему слою, которому общество передает функцию управления собой. Среди ученых-элитаристов нет единого мнения на этот счет, вернее, отнесение к элите той или иной группы людей имеет как логическое, так и историческое объяснение. Логический критерий наиболее ярко прослеживается у К. Дюпре, считающего элитой людей с высоким социальным положением, М. Нарта, относящего к элите исполнительную власть - политическую часть правящего класса, О. Гаман-Голутвиной, считающей элитой тех, кто обладает властью вне зависимости от происхождения, заслуг и так далее.

Исторический критерий можно проследить у Т. Веблена, считающего элитой инженерно-техническую интеллигенцию, Дж. Бернхэма, наделяющего элитными функциями крупных менеджеров, Р. Миллза, закрепляющего функции управления за управленцами больших корпораций и их собственниками. Дж. Гэлбрейта, понимающего под элитой ученых, инженеров, экспертов и бюрократов высшего уровня, Д. Белла, считающего элитой научных работников: экономистов, социологов, математиков в противовес собственникам. Как видим, исторический критерий к определению элит состоит не в применении исторической проблематики к характеристике элит, а в позиционировании тех или иных социальных групп в качестве элит в определенных исторических условиях. Например, вебленовский критерий отнесения к элите инженерно-технической интеллигенции свидетельствует об индустриальной, критерий Д. Белла - о постиндустриальной эпохе как исторической ситуации своего применения. В рамках психологического подхода к определению элит изучаются эвристические возможности исторических и современных форм инстинктивизма, фрейдизма и бихевиоризма, а также философский срез методов современной зарубежной и отечественной психологии.

Поскольку объективность научного исследования требует не только анализа сильных сторон используемых подходов, но и указания на их слабости, в параграфе дается анализ их слабых сторон. В связи с этим обстоятельством в диссертации говорится, что каждый из подходов к выявлению и объяснению элит имеет право на существование, так как затрагивает ту или иную существенную сторону, качество или функцию элиты. Вместе с тем, необходимо видеть и слабости каждого из подходов в случае, если его представители претендуют на единственно верное объяснение элит. Так, недостатки ценностного подхода содержатся в его сильных сторонах. Признание того, что элита обладает более высокими ценностями и качествами по сравнению с массой, обязывает изучающего априори предполагать, что каждый представитель элиты лучше каждого представителя массы. В реальности ситуация не всегда такова. В противном случае, как объяснить систему мероприятий, предпринимаемых российской исполнительной властью по отношению к олигархической элите с целью формирования в ней качеств нравственного ведения дел и социально-ориентированного бизнеса, а, выражаясь повседневным языком - формирования навыка элементарной уплаты налогов?

Французский элитист Алле говорит об элите А и массе В. Однако генетически наиболее способные люди встречаются и в той, и в другой группе. Причем нередко наиболее способные люди из группы В превосходят тех, кто составляет реально действующую элиту, то есть группу А, в которой есть и способные, и неспособные люди. Самой неспособной группой является группа В 2, и от нее не может исходить угроза, так как это малоспособные люди массы. Самая опасная группа В 1, состоящая из наиболее способных людей массы. Задача состоит в том, чтобы воспрепятствовать приходу к власти людей из данной группы, используя периодическое вливание наиболее способных людей из элиты (потенциальной) (то есть группы А 1) в реально действующую элиту де-факто (то есть группу А 2). Таким образом, Алле предлагает закрыть доступ массы в элиту по определению. А вместе с этим обнаруживает слабости ценностного подхода, так как тем, кто по определению обладает исключительными качествами, не только не следует бояться способных людей массы, но всемерно стремиться к их привлечению в свои ряды.

К недостаткам ценностного подхода ученые (например, Ашин Г.К., Охотский) относят следующие: если занять позицию ценностного подхода к элите, то понадобится различать "элиту в себе", потенциальную элиту, состоящую действительно из "лучших", высокоморальных, обладающих чувством величайшей ответственности перед своим народом, наивысшим интеллектом, наиболее способных к управленческой и, прежде всего, к инновационной деятельности людей, и элиту де-факто, реальную элиту, члены которой получили властные позиции и финансовые ресурсы зачастую благодаря своей ловкости, цинизму, приспособленчеству, демагогии, хитрости, коварству - качествам, выразительно представленным Макиавелли.

Слабости ценностного подхода раскрываются не в момент характеристики интересов и ценностей элиты, выделяющих ее из массы, а в момент их сопоставления с ценностями и интересами народа. Так, если принять во внимание утверждение о том, что элита является частью господствующего класса, причем частью наиболее активной, наиболее полно понимающей интересы господствующего класса и имеющей в своем распоряжении государственный аппарат, политическую партию, то остается непонятным, как она, выражая интересы господствующего класса, может при этом отражать интересы народа, а значит и приниматься им неантагонистически.

Не прибавляет уверенности в непротиворечивости ценностного подхода и сопоставление ценностей элиты и массы. Так, Ашин и Охотский утверждают, что как только ценности и приоритеты элиты приходят в непримиримое противоречие с ценностями и приоритетами общества, начинают проявляться признаки невосприимчивости к новому, исчезает внутриэлитная атмосфера ответственности и взаимного доверия, происходит ее авторитарная модернизация и бюрократическое перерождение.

Однако, согласно ценностному подходу, элита - это люди, чьи ценности, качества - выше, чем массы, поэтому они не могут быть такими же, как у общества по определению. Очевидно, процесс взаимодействия между элитой и массой носит диалектический характер. Элита стремится поднять массу до уровня своих ценностей, масса не дает оторваться элите от своих.

Структурно-функциональный подход позволяет избежать слабостей ценностного в той части, что для управления обществом совершенно не обязательно обладать исключительными качествами и высокими ценностями - достаточно обладать властью, которую человеку дает, например, собственность или занимаемая высокая должность. Однако в силе структурно-функционального подхода кроется и его слабость. Действительно, собственность и должность способны вынести человека "наверх" социальной иерархии, то есть туда, где, по определению структурных функционалистов, и находится элита. Однако это заставляет нас признать, что отличительными особенностями тех, кто принадлежит к элите, является власть, собственность и должность, а, следовательно, и признать, что тех, у кого нет перечисленных качеств, к элите отнести нельзя. Здесь-то и содержится проблема: что происходит с элитой, когда она теряет власть и собственность. Если предположить, что она перестает быть элитой, то элитарными следует считать не личные качества людей, а занимаемые ими должности и имеющиеся у них финансовые средства и собственность.

Недостаток психологического подхода состоит в выведении признаков элиты и элитных качеств за пределы социального. Ведь если предположить, что стремление к лидерству, власти над другими - качества, определяемые генетически, тогда выходит, что они в наилучшей степени представлены у тех, кто уже сейчас находится в рядах элиты, а дети представителей элиты по определению будут следующим элитным поколением. Тогда остается непонятным, почему даже после обучения в элитных учебных заведениях «элитные» дети попадают в действующую элиту не сами по себе, а вследствие связей, и почему элита всегда боится конкуренции со стороны массы до такой степени, что это даже рождает теории, подобные Алле. К тому же довольно сложно с позиции этого подхода объяснить наличие интеллектуальной и культурной элиты, для которых не столько генетические качества лидерства и желание власти над людьми, сколько способности к интеллектуальной деятельности и конкретно-чувственному восприятию и отражению мира являются критическими.

Интерес к анализу возможностей феноменологического подхода в исследовании элиты связан с ее субстанциальностью как основного актора новых социально-экономических отношений, феномен которого в условиях российской действительности только подлежит изучению. В диссертации отмечается, что поскольку феноменологический метод является способом движения к сущности вещи, то представленность элиты в качестве таковой, даст возможность определения ее субстанциональности. Вместе с тем, как и в случае с другими подходами, отмечаются не только сильные, но и слабые стороны феноменологического подхода к элите. Речь идет об излишнем внимании к анализу языковых выражений, что не всегда оказывается достаточно репрезентативным применительно к изучению элиты. Ведь если установление сущности вещи свести к редукции языкового выражения о ней, то трудно избежать ситуации энтропии знания, задаваемой субъектов высказывания.

Так, анализируя языковые выражения, предметом которых является элита, можно определить ее истинную сущность, если отделить «зерна от плевел». Вопрос, однако, в том, как это сделать, а также кого спрашивать? Иными словами, в языке какого субъекта знание об элите будет истинным, а какого - нет? Гуссерль не оставил метода выявления такого субъекта, более того - он считал, что априорные условия мыслимости предметов и чистые структуры сознания существуют независимо от сфер их приложения. Это означает, что истинное понимание того, чем на самом деле является элита, может содержаться у кого угодно, и не обязательно у президента, или вообще представителя элиты, а у простого рабочего, бомжа и даже у автора этой диссертации. Кому же отдать предпочтение в характеристике элиты, чье представление о ней будет феноменальным? Президент будет смотреть на элиту, как на слой людей, способных возглавить отдельные участки, наиболее сенситивные для экономики, политики, и вывести управляемую им страну на новый уровень развития; современный российский рабочий, например, вполне может видеть в элите тех, кто, обладая властью, наконец-то вернет стране ее производственную составляющую, разрушенную приватизацией. Бомж, может быть, будет вспоминать, как в свое время был выброшен на улицу из своей квартиры, по причине ее важности для создания капитала, который сегодня является одним из условий вхождения в бизнес-элиту. Наконец, автор данной диссертации будет стремиться найти ответ на вопрос: какому из вышеприведенных представлений об элите и почему следует отдать предпочтение. Опросить всех, кто имеет хоть какое-то отношение к элите о том, чем она для них является - идеальная мечта исследователя. Идеальная, поскольку слабо выполнимая. Поэтому эмпирически добываемые знания об элите должны быть дополнены теоретическими, для составления адекватного представления о ней. Вместе с тем недооценка эмпирики может оторвать исследование от реальности, поэтому задача баланса теоретического и эмпирического знания в изучении элиты в связи с рынком решается изучением мнения наиболее сильных и инновативных его участников.

Поскольку для нас областью изучения является деятельность элиты, то именно ее рефлексия в состоянии оказать нам феноменологическую услугу в определении того, чем же она сама является на самом деле. Характерно, что экономисты, также прибегают к углубленному изучению мнения «сильных» и «инновативных» участников рынка в поисках ответа о его сущности, несмотря на то, что предметом их исследования элита явно не является. Вместе с тем ученые (в частности, В.В. Радаев) полагают, что в условиях рынка ведется постоянная борьба за навязывание «определенных концепций контроля» и что в этой борьбе побеждают ведущие участники рынка, то есть его самые крупные и (или) наиболее инновативные игроки. Основная же масса участников рынка подстраивается под лидеров, действия которых играют основную роль, становятся объектами подражания и исходной точкой для интерпретации происходящего.

В стремлении элиты к пространственному обособлению и окружению себя только представителями элиты проявляется важность для нее социальной микросреды. Здесь, без сомнения проявляется важность социального окружения на принятие решений, а также желание обезопасить себя от утечки информации о принятии решений, которое может случиться, если в элиту удастся проникнуть чужому. «Черный список» включает помимо людей, интересы, с которыми элита не хотела бы ассоциироваться или не хотела бы учитывать при принятии решений, но присутствие субъектов их носителей в непосредственной близости будет оказывать давление на нее. Даже при наличии у субъекта - соискателя элитного места всех необходимых признаков: капитала, достаточного ресурса для принятия решений, затрагивающих многих субъектов, но есть проблема прошлого опыта игнорирования общего интереса, или элитного. Например, следование криминальным интересам в прошлом, либо предательство интересов избранных, либо недостаточные перспективы для будущего роста - достаточное основание для запрета на вход в элитное сообщество.

Каждый из использованных в диссертации подходов дает приращение знания об элите, однако даже культурологический не в состоянии снять всех вопросов об элите и ее интересах. Культурологи обычно применяют термин "элита" к выдающимся деятелям культуры, иногда он выступает как синоним "аристократии духа". Действие культурологического подхода можно обнаружить в рамках ценностного и цивилизационного подходов. Уже то, что, культурологический подход применяется к определению выдающихся деятелей культуры, что для представителей этого подхода определяющими являются качества элиты. При этом, если в рамках ценностного подхода возникает опасность приписывания выдающихся качеств людям, которые этими качествами не обладают, то при использовании культурологического подхода такая опасность, на первый взгляд, минимизируется. Определение "выдающийся деятель культуры" предлагает знакомство публики с его трудами и деятельностью для вынесения подобной оценки, а, следовательно, вынесение соответствующего оценочного суждения в отношении творчества деятеля культуры, признания его качества. Однако здесь возникает опасность другого рода: качество произведения не всегда отражает качества его автора. Еще М.М. Бахтин говорил о внеположенности автора герою, поэтому положительные качества героя, выведенного в произведении искусства, ставшем культурной ценностью, не обязательно совпадут с такими же качествами автора.

Далее обосновывается необходимость философско-культурологического подхода, со стороны которого в дальнейшем анализируются культурные интересы российской региональной элиты.

Во втором параграфе первой главы диссертации "Российская региональная элита: социокультурная реальность" отмечается, что современная российская элита, в том числе региональная, стала формироваться в результате социально-экономических преобразований, произошедших в России в 90-е годы прошлого столетия. Однако ее возникновение не только стало следствием реформ, но и их причиной. Эти причинно-следственные связи с социально-экономическими изменениями роднят современную элиту, с одной стороны, с элитой ушедшего в прошлое социализма, с другой, с современной западной элитой. С западной современную российскую роднит не только капитализм, во главе которого обе элиты лидируют по обе стороны океана, но и то обстоятельство, что и современная западная, и современная российская элиты явились уже не только строителями, но и строениями капитализма. Вместе с тем, связь с «социалистической» - у современной российской элиты является более показательной и прослеживается уже в том, что многие представители «руководящей и направляющией» силы - компартии СССР смогли войти в современную российскую элиту.

Однако, что является еще более важным так это то, что современная элита, подобно первым коммунистам стояла у истоков рождения нового строя, сознательно избирая его в качестве «наиболее оптимального» для будущего ведомой ею страны. Иными словами, современная российская элита сознательно выбрала капитализм как наиболее приемлемую модель для развития России в конце XX века и стала той социально-культурной силой, которая обеспечила переход к этой общественно-экономической формации, когда большинство населения находилось в неведении куда его ведут. Поэтому ответить на вопрос о социокультурной сущности современной российской элиты можно только в связи с процессом формирования современного капитализма в России, благодаря которому она смогла либо состояться, либо удержаться в качестве социальной группы, имеющей монополию на принятие решений.

Доказательством того, что второй российский капитализм был продуктом элитарного происхождения (в том смысле, что был избран элитой в качестве наиболее адекватной формы, отвечающей ее целям сохранения в качестве привилегированного класса) явился позиционируемый элитой его образ как развитого, зрелого, равного западному типу капитализма. Так, в начале поворота к капитализму социокультурная позиция его адептов находила выражение в риторике возвращения в русло «естественно-исторического» процесса, создания «нормальной» экономики и «цивилизованных» социальных отношений. Если попытаться на основании предложенной риторики определить культурный смысл реформ, то он сводился к концепту выхода к цивилизации из состояния варварства. Образ капитализма в итоге приобретал характер «светлого будущего» и, разумеется, постиндустриального, даже не могло быть и речи, что переход к капитализму мог быть шагом назад в принципе и тем более к его архаическому типу.

Сознательный выбор и построение капитализма в России имеет много общего в методике с построением коммунизма - те же элиты ведут массы к «светлому будущему», дорога к которому требует лишений и жертв (хотя элиты и не любят употреблять этот термин). Точно также массы в начале пути противятся «собственному счастью» и элиты берут на себя функцию локомотива «исторического прогресса» и втягивают в «светлое» капиталистическое будущее «темные массы» трудящихся. Различия между двумя «строительными инициативами» коммунизма и капитализма, однако, имеются и выражаются в таком важном аспекте культурной поддержки элитных инициатив как идеологическая обработка населения. Идея коммунизма, хотя и получила достаточные теоретические, не имела под собой необходимых исторических оснований и могла гипотетически обрести реальность лишь в поддерживаемом элитой гигантском образовательном проекте по доведению ее сущности до как можно более широких масс. Поэтому первые коммунисты стремились к «просвещению» «темных масс» путем инвестирования в создание разнообразных институтов по доведению идеи коммунизма от жителей столицы до мальчика в самой отдаленной грузинской деревне учителем родного грузинского языка. Иными словами, коммунистическая элита хотела создать то, о чем она имела только теоретическое представление, не зная ничего о том, к чему это приведет на практике, что, безусловно, не освобождает ее от ответственности, а усилия современной коммунистической элиты в России ее стремления к своей цели и вовсе делает циничными.

Элитные строители капитализма хорошо осведомлены не только о сущности, но и тонкостях своего проекта, более того, они снабжены достаточными практическими примерами. Другими словами, они знают то, чего хотят. Их внимание не могло игнорировать тот факт, что капитализм, давая серьезный толчок к экономическому развитию, не является ни то, что абсолютным, но даже относительным средством преодоления эксплуатации человека, поэтому доведение его гуманистической сущности до широких масс трудящихся не содержит для создаваемой элиты ничего хорошего. Более того, формируемая в ходе строительства капитализма элита не смогла не заметить, что современные тенденции к глобализации ставят большинство населения не только национальных образований, но и в мире в целом в еще большую зависимость от капитала и имеют следствием создание класса сверхбогатых при одновременном увеличении числа бедных. В глобализации прослеживается тенденция размывания среднего класса, который в принципе являлся основным завоеванием капитализма. Поэтому открытый разговор о теоретических перспективах общества, базирующегося на капиталистических общественных отношениях, будет явно не в пользу тех, кто становится его элитой и получает максимальные преференции от его осуществления. Следовательно, одной из отличительных социокультурных черт современной российской элиты является устойчивая тенденция к минимизации усилий в доведении до большинства целей и перспектив капиталистического будущего, в противном случае стоимость «светлого капиталистического будущего» непомерно возрастет и оно, в качестве конечного продукта капиталистического идеологического производства, станет непомерно дорогим, чтобы быть принятым населением России.

Получается, что усиление тенденций к ослаблению образования большей части населения России - «нормальный» процесс минимизации производства стоимости продукта «капиталистического светлого будущего», к тому же сокрытие от конкурентов технологии его производства дает возможность выведения его на рынок идеологических продуктов как чего-то нового, до сих пор неизвестного и очень привлекательного «нечто», что, будучи приобретенным, обеспечит лучшую жизнь, прогресс, а в итоге реализацию вечного стремления человека к более светлому будущему, по сравнению с настоящим, в котором он живет. Единственный принцип, открыто используемый элитой в продвижении «капиталистического светлого будущего» на рынок интеллектуальных услуг, который обладает известной долей эффективности, является сравнительный. Именно в сравнении с тяжелым социалистическим прошлым современная элита стремится показать желательность капиталистического будущего. Следует отметить, что и социалистическая элита пользовалась сравнительным принципом. Например, в экономике в качестве базовой точки сравнения избирался 1913 год. Капиталистическая элита также не стремится сопоставлять всю капиталистическую историю с социалистической, а избирает наиболее работающие на положительный опыт капитализма социалистические сложности.

Социокультурная роль элиты при формировании современного российского капитализма проявляется в искусственном его построении посредством заимствования его черт из исторически различных стадий его развития. Как уже отмечалось, второй российский капитализм возник не вследствие поэтапного его развития от ранней производительной (имеется в виду производство и доставка на рынок товаров, удовлетворяющих в основном витальные потребности) формы к более поздней постиндустриальной (имеются в виду формы впрямую не связанные с производством товаров, но приобретающие рыночную стоимость, превосходящую стоимость товаров для удовлетворения витальных потребностей, например, информации). Известные исследователи капитализма, например, Зомбарт, считают рекламу и переманивание клиентов не сущностными для характеристики этого строя, а явленческими, характеризующими его более поздние, мутирующие стадии. Следовательно, появившиеся в российском капитализме прямо на его старте реклама и переманивание клиентов - явления заимствованные из его более поздней формы, о специфической «пользе» которых обычному «массовому» предпринимателю еще не было известно. У В. Зомбарта есть еще более выразительные характеристики отличия раннего от высокого капитализма, когда...живой человек с его счастьем и горем, с его потребностями и требованиями вытеснен из центра круга интересов, и место его заняли две абстракции: нажива и дело.

Человек, следовательно, перестал быть тем, чем он оставался до конца раннекапиталистической эпохи, - мерой всех вещей. Отсюда можно сделать вывод, что не только знание и использование более изощренных средств достижения прибыли отличают более успешных от менее успешных, а значит и не способных самостоятельно принимать решения российских буржуа, а различия в отношении к миру и деятельности, т.е. ценностные, социокультурные различия. Те, кто скорее избавляется от «предрассудков» раннего капитализма оказывается выше в социально-экономической иерархии, но те, в социокультурной позиции которых не было этих предрассудков по определению, оказываются на самом верху. Такое умение «перескакивать» через стадии развития не является отличительной чертой только капитализма и его элиты. Так, в недавнем межкапиталистическом (социалистическом) российском прошлом прежние элитные идеологи выдвигали и воплощали на практике теории избегания стадий в социально-экономическом развитии целых стран в их движении к коммунистическому будущему.

Правда, при этом осуществлялась апеллирование к необходимости наличия и поддержки через формационные «скачки» со стороны развитых в социалистическом отношении стран в сочетании с наличием субъективного фактора в виде мощной, принимающей решения силы. В случае со скачками к социализму такой силой была компартия. В случае с капитализмом такой силой является не столько общественная организация, сколько сама элита. При этом изменения не всегда поддерживаются массой, участвующей в «скачке» страны, но обязательно ее элитой и только в том случае, если он экономически или политически выгоден ей. При капитализме скачок осуществляется только внутри существующей формации и инициатива должна исходить только со стороны элиты. Всякие скачки, ставящие под угрозу существующий общественный строй, а по умолчанию и власть элиты, оказываются невозможными. При этом, план «скачка» является социально-культурной конструкцией элиты, его теория неизвестна, а практика не отражается ни в каких юридических документах. Например, в начале реформ россиянам была предложена идея перехода населения из рабочих и крестьян в класс собственников. Один из пропагандистов этой идеи, мэр Москвы Г. Попов считал, что только в таком «скачке» лежит возможность светлого будущего. Несмотря на то, что во время скачка почему-то потерялась большая часть населения России, элита осталась довольна «упражнением». А в дальнейшем, после осуществления поддерживающей скачок приватизации, уже А.Чубайс объяснял, что не бывает такого в принципе, чтобы все стали собственниками, что это совершенно нормально, когда большинство населения становятся наемными рабочими.

Современная российская действительность в ее элитной части изобилует примерами, когда только преодоление скромности и аскетизма служили пропуском в ее ряды. И если раньше, для того, чтобы быть принятым в элиту, некоторые представители среднего класса покупали дорогие машины за счет возможного улучшения своего жилищного положения, например, ездили на «Мерседесе», проживая в однокомнатной квартире, то сегодня этот этап сменился новым. Один из молодых журналистов, получивших задание от редакции написать статью об элите чуть не опростоволосился, задав своей собеседнице из новой российской элиты, собиравшейся на отдых в одну из зарубежных стран, вопрос о том, будет ли она лететь первым или эконом-классом, чтобы сэкономить. Собеседница искренне удивилась и сообщила, что люди ее уровня летают частными самолетами. Затем, желая помочь журналисту с устранением возможных последующих «ляпов» сказала: "Если Вы хотите быть принятым в круг, ходите в Армани." Со временем поднаторевший в элитных вопросах журналист поместил в свой репортах фотографию Ельцина-младшего, фоном которому выступили красивые и смеющиеся молодые девушки в соответствующих пропуску в элиту платьях (вероятно от армани), снабдив ее надписью: "Борис Ельцин-младший: благодаря своим загулам и безумным тратам дедушкиных денег стал символом золотой молодёжи". А приведенные им суммы оплаты отпрысками олигархов и высокопоставленных чиновников вечеринок на Сардинии равные 10 тысячам долларов за коктейли и фейерверк также не могут быть приняты в качестве подтверждения аскетизма новой российской элиты.

Отсутствие аскетизма среди культурных черт современных российских капиталистов уже стало общим местом и отмечается почти всеми исследователями, прибегающими к их социокультурному анализу. А между тем, те социальные слои, которые положили начало формированию капитализма на Западе, становились элитой не в связи, а в избегании участия в увеселительных мероприятиях, чему в немалой степени способствовал протестантизм: Как справедливо отметил М. Вебер, капиталистическую этику создала - отнюдь не преднамеренно - мирская аскеза протестантизма, которая указала путь в деловую жизнь наиболее благочестивым и ригористичным людям и способствовала тому, что успех в делах они стали рассматривать как плод рационального образа жизни. Протестанты отрицательно относились к чувственно-эмоциональным формам культуры по двум основаниям. Во-первых, они (чувственно-эмоциональные формы) могли ввести в нежелательные расходы. Во-вторых, привести к всплеску страстей, излишней эмоциональности, способной разрушить методичную аскезу, т.е. нанести вред базовым ценностям и духовной культуре буржуа, а значит воспрепятствовать его движению вверх по лестнице социальной иерархии. Вебер обнаружил, что протестантами к области излишне эмоциональных, а потому нежелательных областей деятельности относились музыка, театр и спорт. Отношение к музыке, театру и спорту у российских строителей капитализма прямо противоположное. Современные носители «духа капитализма» рассматривают эмоциональную сферу культуры не как потенциальную область потери накоплений, а как область вложений капитала, приносящую прибыль, а искусство такой же сферой производства, как и всякая иная. Эмоциональная составляющая культуры не только не рассматривается в качестве сферы продуцирующей нежелательные страсти, а как сфера воздействия на эмоции потребителей подготавливающая субъекта к отчуждению его средств, а иногда даже единственно возможная сфера воздействия, обеспечивающая процесс расставания потребителя с частью своего капитала. При этом нельзя сказать, что элита сама избегает вовлечения себя самой в эмоциональную сферу культуры.

Характеризуя российский капитализм в веберовских терминах эмоциональности можно увидеть его распространение в горизонтальные и вертикальные социальные ниши, до этого не охваченные капитализацией. Горизонтальной нишей является распространение капиталистических отношений на области, ранее рынком не охваченные, капитализация которых произошла в результате реформы 90-х и включила собственников этих сфер в ряды элиты почти автоматически. Обращаясь к такому источнику, как периодика, точнее, к отечественным СМИ, можно констатировать, что российская элита это - чиновники и депутаты высшего ранга, олигархи и иже с ними («акулы» бизнеса чуть «помельче»), представители шоу-бизнеса, реже писатели, режиссеры, артисты. Они и есть то лучшее, во всех смыслах, избранное, что есть у нас. Они - правофланговые, олимпийцы, на которых нам следует равняться и им подражать. Эмоциональная сфера культуры как раз и стала той, ранее неохваченной капитализмом нишей, в которой люди ранее находили убежище от рационализма социально-экономической реальности, а значит, в веберовском понимании, уходили за пределы капиталистических отношений.

Веберовские протестанты пытались всеми силами остановиться на пороге эмоциональной сферы, дабы сохранить капитал. Современные капиталисты входят в эмоциональную сферу, дабы его приумножить, таким образом, распространяя капитализм вширь по горизонтали. Однако капитализация эмоциональной сферы имеет и вертикальное, социально-иерархическое, измерение. Суть его не в том, что олигархи с чиновниками и депутатами плюс «акулы» бизнеса составляют современную российскую элиту, а в том, что в сфере эмоционального воздействия элитные позиции сегодня писатели, артисты и режиссеры уступают представителям шоу-бизнеса. Выходит, что аскетизм сегодня не только не является условием накопления капитала, но и в принципе препятствует ему, и тем реальнее шансы новых капиталистов для вхождения в элиту, чем неусложненнее в содержательном плане и оргиистичнее является создаваемый ими продукт для эмоционального потребления, при этом имеющий объектом не только массу, но и саму элиту. Ведь одно дело заработать капитал на шоу, другое расставаться с ним, участвуя в шоу и третье - быть причисленным к элите, как раз по основанию участия в шоу.

Иными словами, использование в своих целях эмоциональной составляющей культуры, а не игнорирование или отрицание ее, является свидетельством «элитарного» капитализма, т.е. элитой продуцируемого, продвигаемого, защищаемого, в его отличие от «массового», т.е. возникающего вследствие использования, продуцирования и защиты капиталистических отношений массовым человеком. Строя капитализм для себя и в результате собственных усилий массовый человек, по определению, должен рационализировать весь образ своей жизни. Экономить и избегать ситуаций, в которых эмоциональная составляющая культуры в состоянии приводить его к потере части капитала. Человек элиты строит один капитализм для себя, другой - для других. Для него жизненно необходимым является вовлечение других в эмоциональное состояние, не только в целях получения прибыли, возникающей в результате вовлечения других в эмоциональные формы культуры, но и в качестве отвлечения от вопросов о себе и даже легитимации элитарной формы власти, т.е. своей легитимации. Таким образом, социокультурная реальность новой российской капиталистической элиты, проявляющаяся на уровне нравственной ее культуры, весьма специфична и отличает ее от нравственной культуры первых западных капиталистов, с которыми ее роднит только тип социально-экономического устройства общества, в котором она зарабатывает (если так можно охарактеризовать способ получения ею средств) свой капитал.

В третьем параграфе первой главы диссертационного исследования "Проблема интереса в науке о культуре" повествуется о том, что современная теория культуры предлагает ряд возможностей реализации очерченных выше условий рефлексии над культурыми интересами, однако уровень всеобщности суждения о культурных интересах, как и уровень их адекватности представлению о них, по крайней мере, на сегодняшний день раскрывается наиболее полно в бинарной диалектике взгляда на себя и свое глазами другого. Следует отметить, что культурфилософская сущность данного «взгляда» имеет в качестве своей предтечи направление, связанное с диалогом культур и в культуре, которым мы обязаны таким ученым как М. Бахтин и В. Библер. Поскольку именно М. Бахтин и В. Библер впервые показали как бинарность, диалог способствуют достижению всеобщности, то двигаясь в сторону раскрытия сущности интереса как культурного феномена, мы будем использовать выдвинутые ими теории как в качестве одного из методологических оснований, так и в качестве материала, позволяющего оттенить предлагаемое нами направление исследования.

Для того, чтобы какое-либо взаимодействие приобрело статус культурного необходимым условием его осуществления должен выступить диалог. В свою очередь, чтобы диалог выступил предметом культурфилософского анализа необходимо, анализировать не его частные проявления, а всеобщность в нем.

Всеобщность достигается через включенность личности, произведения в диалог через текст с другими личностями и произведениями других времен. Смысл, значение, которое приобретает личность через связь с другими, распространяется в пространстве и во времени, т.е. становится всеобщим. Необходимость наличия диалога оказывалась безусловным требованием, императивом обретения смысла, однако почему человек вступал в диалог - оказывалось непроясненным. На наш взгляд, ответ на данный вопрос заключается в интересе к диалогу, в необходимости в нем, которая возникает в ситуациях абстрагирования не от природной реальности, в целях обретения контроля над ней (например, запоминания природных циклов для успешного земледелия или повадок животных в целях удачной охоты), дающей возможность своего витального существования или только своего существования вообще, но в поисках смысла своего и других людей существования, ответ, на который в одиночку оказывается невозможным. Данный смысл уже другого порядка, нежели просто передача знаний о добывании пищи, приручении животных и способах манипулирования и контроля над другими людьми. Обретение такого смысла возможно только в условиях свободного выражения другим своего мнения и уважительного отношения к нему. Другими словами, успешное обеспечение другому выражения его мнения требует не только готовности услышать известное, или приятное о себе, но и другое, желание которого и стремление к нему будут условиями для его выражения. В дальнейшем не просто готовность к другому мнению, а невозможность обретения смысла полноценного существования без него будут условием взгляда на себя со стороны другого, особенно тогда, когда никого другого рядом нет.

Таким образом, вопрос, почему так происходит, или почему человек стремится к диалогу, связан со стремлением человека к формам обретения смысла удовлетворяющего потребности человека не в витальном, а культурном существовании, а значит с культурными интересами. Именно интерес включает в себя больше, чем только необходимость (или только то, что отражается в потребности) и больше, чем познание (интерес несводим только к одной из своих форм - познавательному интересу). Он предполагает изначально заложенное в человеке стремление к обретению смысла, которое оказывается неполным, неудовлетворительным, невозможным в одиночку, т.е. в форме индивидуального интереса, но социального, культурного интереса. Интерес становится культурным не в тексте, как индивидуальном предложении своего начала к диалогу, а в произведении, когда диалог начался, осуществляется, т.е. когда в процесс обретения смысла включается все человечество. Текст, по Библеру В.С., перестает быть текстом, выходит за свои пределы… и становится основанием уже не понятия «текст», но - понятия «культура». Вместе с диалог не сущность, а механизм достижения культурного отношения. Следовательно, культурный интерес к вещи, предмету - это не желание видеть в нем человеческое содержание, как таковое, а его культурную составляющую.

К культуре всякий раз следует относить и творца предмета культуры и его получателя для того, чтобы не лишить его полноты личностной формы и избежать абстрактности труда, приблизится к его всеобщей конкретности. Следовательно, для полноты культурного отношения необходим не только производитель, но и тот, для кого производится предмет. Для того чтобы культурное содержание производимого предмета не осталось в качестве абстрактного дополнения к его практической полезности, необходимо принять во внимание не просто личность, а личность испытывающую интерес к этому культурному содержанию, т.е. обладающую культурным интересом. Она, эта потребляющая личность, и есть тот другой, в отношения с кем вступает производитель, делая общественные отношения, заключенные в предмете культурными отношениями. Отсюда «культурный интерес» выступает в качестве понятия, характеризующего, как субъекта производства, так и потребления предмета культуры, который содержится в продукте общественной деятельности. Следовательно, на таком продукте всегда лежит не только печать создавшей его личности или коллективное лицо народа и нации, но и личности, народа и нации его потребляющей, что замыкает, возникающие по поводу продукта общественные отношения, делая их культурными. Замыкание отношений потребителем придает им необходимую конкретность, так как их предмет оказывается обращенным не в никуда, а к человеку, народу, нации и т.д. Именно культурные интересы последних выступают завершающим этапом сообщения культурному предмету необходимой целостности.

Итак, учет интересов «другого» является основополагающим требованием, предъявляемым к производству общественных отношений для перевода их в культурные. Именно интересы другого, вступающего в общественные отношения с творцом, производителем текста, мэсседжа, обращения, заключенного в продукте, определяет «культурность», меру культуры произведенного продукта. В противном случае «мэсседж», заключенный в продукте может оказаться «письмом в никуда». «Некультурность», содержащаяся в игнорировании получателя, выступила в качестве особой «темы для разговора», как в искусстве, так и в науке. К этим формам общественных отношений обращаются философы культуры в качестве образца культурной деятельности на том основании, что в них представлена свобода, творчество и «непосредственная общественность» продукта. Важность интересов «другого» предстала в качестве одной из философских проблем, поднимаемых А. Пушкиным в «Египетских ночах». Великий писатель обрекает любовь на смерть изымая из нее не взаимность, которой может и не быть в любви, а содержащуюся в ней нравственность, когда А, следуя совету Б, покупает ночь с возлюбленной ценою жизни. Однако не физическая смерть составляет философский смысл трагедии, а потеря одним из персонажей нравственной культуры, содержащаяся в игнорировании чувств «другого» (другой), до которых ему уже нет дела: «Я люблю и хочу физической близости и мне нет никакого дела до того, что ты меня не любишь». Примером важности «другого» в науке является известное обращение А. Эйнштейна к физикам, работающим над созданием атомной бомбы, когда ученый призвал не доводить проект до завершения, дабы он не попал в руки нацистов. Ни у кого не вызывает сомнений, что окажись бомба в руках Гитлера, она была бы использована не в культурных целях. В данном случае «некультурность» получателя продукта научного открытия была установлена до того, как сам продукт прошел процесс опредмечивания. Цепь общественных отношений не замкнулась, по причине отсутствия звена человечности на стороне получателя.

Еще одним примером важности другого при характеристике культуры можно представить известные события начала ХХ века, когда большевистские лидеры, занимающиеся вопросами идеологической «правильности» культуры, посчитали возможным расправиться с группой художников-модернистов, самонадеянно уверовав в то, что их культурные интересы как лидеров пролетариата по определению вбирают в себя культурные интересы ведомых, поэтому пролетариат можно вполне использовать в качестве средства для отказа художникам в праве на творчество, а в итоге и в праве на жизнь. Однако организованная большевиками, исключительно в целях критики, выставка произведений модернистов была неожиданно положительно воспринята рабочими, что не только усложнило задачу расправы с художниками, но и показало, что не всегда те, кто принимает решения в интересах других, обладают знанием этих интересов.

В плане возможности культурной обусловленности интересов элиты, т.е. тех, кто принимает решения, проблема учета народа, т.е. тех, на кого решения элиты в состоянии повлиять кардинальным образом, предложенное В. М. Межуевым понимание культуры как идеи, является методологическим условием. Только в принятии во внимание народа, который, по велению времени, попал под абсолютную зависимость от решений элиты, только в действиях элиты, нацеленных на благополучие всех других, которые не являются ее представителями, способна нынешняя российская элита реализовать свою функцию, продуцирующего общественные отношения как культурные. И если таланты, способности элиты в этом процессе находят отражение в ее свободном выборе именно такой деятельности, не только по необходимости, но под влиянием заключенной в ее интересах свободы, то в качестве таковых могут выступать только культурные интересы.

Однако реальность не всегда совпадает с идеей о ней, и, тем более, с ее идеалом. Отсюда, интересы элиты всякий раз должны быть изучаемы на предмет соответствия интересам народа. А мерой культурности интересов элиты будет полнота их соответствия интересам народа, реализация которых представляет содержание повседневной, упорной работы элиты. Естественно, что забота о народных интересах варьируется от личностного состава элиты, ее временного и пространственного положения. Поэтому специфика культурных интересов элиты будет определяться не столько культурой отдельного ее представителя, сколько общественно-экономической формацией, страной и регионом, в которых взаимодействие элиты со своим народом выступает предметом изучения.

Культурный интерес характеризует не только процесс потребления предмета культуры, но и процесс его создания и в этом смысле можно говорить, что он творит культуру. Этот культуросозидательный процесс, основанный на интересе, имеет ряд направлений для своего развертывания, задаваемых носителем интереса: личностью субъекта творца культурной ценности, социальной или этнической группой, классом и даже обществом в целом. Именно носитель культурного интереса задает направление обретения каким-либо предметом статуса предмета культуры. Так, направление обретения предметом культурного качества посредством творческой личности происходит через реализацию ею культурных интересов в своем творчестве, что приводит к созданию, например, произведения искусства. Направление обретения предметом культурного статуса посредством коллективного субъекта - носителя культурных интересов имеет иной механизм. Социальная группа не обладает культурными интересами в том смысле, в котором ими обладает отдельная личность, поэтому культуросозидательный потенциал социальной группы реализуется не через создание ее членами коллективного полотна или романа, а путем реализации субъектами, из которых она состоит, своих культурных интересов по отношению к предмету, наиболее для них предпочтительному, среди множества предлагаемых для этого личностными субъектами - их создателями.

Именно поэтому культурный интерес сообщает предмету культуры его «общий характер». Любой предмет для того, чтобы стать предметом культуры должен обрести «общий характер», т.е. быть принятым, удовлетворять культурные потребности как можно более широкого общественного образования, в идеале - всего общества. Как видим, общее заключено в предмете культуры не в виде абстрактного, не конкретизированного содержания, обращенного в никуда, а в виде конкретного, отвечающего культурным интересам, как можно большего числа членов общества, и, в этом смысле, получающего свой общий характер, общее содержание. Отсюда предметы культуры, отвечающие интересам всего общества, или только интересам элиты, будут различаться уровнем всеобщности. Поэтому «элитность» предмета и его «культурная ценность», понимаемая как обладание им «общим характером», не равнозначные понятия. Хотя они также могут совпадать в ряде случаев, например, когда всеобщий характер ценности предмета культуры определяется тем, что он вызывает к себе интерес представителей всех слоев общества.

Вторая глава диссертации "КУЛЬТУРНЫЕ ИНТЕРЕСЫ В СТРУКТУРЕ ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТИ РЕГИОНАЛЬНОЙ ЭЛИТЫ" начинается с параграфа "Структура региональной элиты и интересы". Состав и конфигурация российской элиты варьируется от региона к региону, что связано с местом расположения региона, характером его экономики, национально-этническим составом населения и даже личными связями региональных лидеров с центральной элитой. Вместе с тем можно выделить некоторый общий набор ключевых позиций в тех или иных региональных структурах, занятие места в которых вводит человека в региональную элиту, а также некоторые общие принципы взаимодействия между людьми, занимающими эти позиции. Поэтому, если под структурой понимать совокупность элементов той или иной системы и способов связей между ними, то можно предположить, что знание о ключевых позициях и отношениях между занимающими их людьми способно сообщить представление о структуре региональной элиты.