Культурные интересы современной российской региональной элиты: реальность, субстанциональность, транзитивность

Структура современной элиты начала формироваться в конце 80-х - начале 90-х годов прошлого века, когда под воздействием горбачевской перестройки, и затем ельцинских реформ началась не просто замена ее отдельных компонентов, а произошли ее системные изменения, когда старые каналы рекрутации были разрушены, законы формирования советской номенклатуры не соблюдались, и государство с трудом контролировало воспроизводство управленцев. В течение примерно десяти лет путь в элиту оставался открытым, и туда устремились представители самых разных поколений. Долгие годы кадрового застоя сменились периодом бурных перемен на политической арене страны. Однако поскольку горбачевский и ельцинский периоды изменений имели в своем основании различные цели, то это не могло не предъявлять определенных требований к интересам тех, кто стремился занять место в структуре новой региональной элиты.

Поскольку целью М. Горбачева было сделать эффективной существующую социально-экономическую систему, то для успешного продвижения в региональную элиту соискатель должен был обладать интересом к адаптации центральных идей к региональной почве. В терминах структуры это означало замену одних элементов системы на другие, более эффективные, при сохранении и усилении связей между ними. Если система оставалась той же, то функцию ее эффективизации, интенсификации, перестройки и т.д. наилучшим образом могли выполнить те, кто уже был знаком с ней, поэтому процесс смены элит при М. Горбачеве носил номенклатурный характер и был связан с подчинением региональных интересов центральным. Не имея основания для обретения сущностного отличия от своих предшественников, горбачевская элита отличалась от них возрастом: вхождение "новичков" в высшее руководство страны сопровождалось и его омоложением.

При Б. Ельцине ситуация с заменой элиты коренным образом меняется, детерминируемая целью замены существующей системы другой, поэтому союзника в лице центральной власти могли обрести только те соискатели элитных мест в структуре региональной элиты, в чьих интересах было не сохранение, а разрушение системы. Поскольку разрушение чего-то не обязательно предполагает знание о нем, то возраст, предшествующий опыт работы в органах власти или управления, партийные предпочтения, даже сепаратистские или державнические наклонности не имели такого значения, как умение разрушать. Даже известный ельцинский лозунг относительно суверенитета был привлечен из-за его разрушительного потенциала в борьбе с М. Горбачевым, но затем отброшен, а процесс координации региональных и центральных интересов уступил место субординации первых вторым, равно как поддержка федеральной исполнительной власти обеспечивалась тому представителю региональной элиты, кто наилучшим образом подчинял интересы региона центру. Нетрудно заметить, что структура элиты при Ельцине претерпела системные изменения, однако центральная элита, по традиции, продолжала ожидать выполнения региональной элитой своих типичных функций подчинения. Вместе с тем изменения в структуре региональной элиты имели следствием не только ее новый «элементный» образ, но и новый характер связи между элементами, характеризующийся усилением их внутренних связей. В то время, как увлеченность центра ролью лидера разрушения стала дистанцировать от него региональную элиту, превращая ее в структуру со слабыми внешними связями. С этого момента не центр, а регионы превращаются в доминирующего субъекта федеральных отношений и, в условиях коррупции центральной власти, экономического и финансового кризиса, возрастающей социальной напряженности, начинают диктовать свою волю центру. Таким образом, сформированная в ельцинский период структура региональной элиты стала задавать такую систему отношений с центром, которая получила название асимметричной федерации.

Три элемента структуры российской региональной элиты были задействованы в отношениях с центром, их оформление было связано с функциями, которые они выполняли в реализации региональных интересов.

Первый элемент заполнялся субъектом, выполняющим функцию лоббирования региональных интересов через знаковые фигуры в российской политике. Он же являлся и самым значительным, поскольку приносил наиболее весомые результаты. Роль второго элемента в структуре региональной элиты выполнял субъект, ответственный за лоббирование региональных интересов через официальные каналы в законодательной и исполнительной власти. Однако, поскольку этот путь приносил меньшие результаты, то соответственно снижалась и значимость этого субъекта в структуре региональной элиты. Третьим по эффективности лоббирования выступал путь через землячество и ассоциации, и несмотря на его скромные по сравнению с первыми двумя результаты, субъект его осуществления прочно входил в структуру региональной элиты.

Как видим, слабость внешних связей была одновременно и показателем, и результатом обретенной регионами независимости, восприятия центра как необходимого зла, нежели доброго помощника, соответственно чему строилась и структура региональной элиты, в которой не было места для других устойчивых элементов взаимодействия с центром по реализации своих интересов, кроме лоббирования.

Переходя к характеристике структуры региональной элиты со стороны анализа ее элементов, ответственных за внутренние связи, следует отметить, что к ним, по идее, должны были бы относиться элементы, ответственные не столько за консолидацию и воспроизводство элиты, сколько за ее связь с внутрирегиональными проблемами. По крайней мере, логично было бы предположить, что элита обеспечивает собственную устойчивость через своевременное выявление и адресацию важнейших региональных проблем, а ее структура подвижна, так как зависит от наиболее оптимального структурного ответа на возникающие проблемы. К сожалению, такое предположение относится к области идеального, в реальности не региональное пространство структурирует элиту, а элита структурирует пространство. То есть возникает ситуация, по которой элита раcчленяет регион на секторы, в которых происходит не поиск и разрешение проблем, а их подавление. Отсюда количество элементов в структуре элиты, отвечающих за «внутренние связи», задается количеством секторов регионального пространства, требующих элитного «внимания». Положение ресурсного недостатка, в котором сейчас находится Россия, применительно к региональной элите находит выражение в том, что последняя стремится к минимизации количества своих внутренних элементов до уровня необходимого для успешного функционирования механизма подавления. Следует отметить, что ситуация не всегда была такой.

В самом начале реформ российская региональная элита была многочисленной, что являлось отражением не столько количества региональных проблем, сколько участия довольно широких групп населения в их решении. Естественно, что значительное количество лиц, принимающих важнейшие решения - специфически российский показатель положительности. Общества развитой демократии смогли выработать адекватные механизмы представительства своих интересов, не требующие существенного количества субъектов для их адресации. В этих обществах количественная пропорциональность между интересами большинства населения и субъектами, призванными к их реализации, уступает место качественной пропорциональности, в которой наиболее активная и результативная деятельность того или иного субъекта по реализации интересов возможно большего числа населения получает более мощную народную поддержку. В связи с тем, что Россия в своем движении к демократии пока не достигла подобного качественного уровня, количество лиц, допущенных к принятию решений на региональном уровне, является показателем демократичности процессов.

Российские ученые множественность субъектов - социальных акторов, задействованных в выработке и принятии политических решений на государственном уровне, в принципе считают важнейшим достижением российских реформ, подлежащим сохранению. Согласно этому критерию, конец 80-х и начало 90-х годов ХХ века были отмечены большей демократичностью процессов принятия решений. Особенно критическим оказался количественный показатель в период первых демократических выборов в регионах, когда единоличные претензии компартии на выражение интересов всего народа были оспорены вновь возникшими другими политическими партиями и движениями. Неспособность коммунистической партии контролировать политическое пространство региона запустила механизм "открытия" элит, т.е. вход в число представителей элиты был выведен из-под номенклатурного контроля, что вывело на сцену принятия решений в регионах новых игроков. Принцип формирования элит в этот период носил идеологический характер. Тоталитарная и демократическая идеологические платформы четко обозначились в борьбе местных элит. Как правило, "демократы" солидаризировались с "бизнесменами", в то время как коммунисты находили поддержку среди аграрных партий. "Идеологический" период в жизни региональной элиты не был долгим по двум причинам. Первая. На его скорое окончание повлияли центральные события - кризис парламентской и исполнительной власти, закончившийся, казавшимся в то время временным поражением демократического парламентаризма в России, так как даже явно демократические лидеры, такие, как Г.Явлинский, выразили свою солидарность с президентом. Вторая причина состояла в том, что российский крупный региональный бизнес более не нуждался в "демократическом" прикрытии своих экономических интересов и стал самостоятельным игроком на региональном пространстве, навязывая всем остальным субъектам свои интересы. Этот период можно еще назвать постидеологическим в том смысле, в котором политика в регионах начинает приобретать свою "классическую" форму "концентрированной экономики", зависимой от экономических интересов, нежели форму выражения различных идей, а значит и внеэкономических интересов.

Интересы элиты, детерминировавшие ее структурообразование на региональном уровне, продолжают оказывать структурирующее воздействие на региональное пространство, максимально приспосабливая его для своей реализации, что находит выражение в процессе неустойчивости состава элит и ее «закрытия».

Влияние интересов на неустойчивость региональной элиты базируется как на неспособности ее верхушки к выражению интересов всего элитного сообщества, что активизирует борьбу последнего за осуществление своих интересов, так и на предпочтении неформальных договоренностей формальным, а также на расхождении региональной и центральной власти во взглядах на дальнейшее развитие федерализма. Неустойчивость как следствие игнорирования части элитного сообщества проистекает из того, что в регионах, вследствие социально экономических изменений, появляются новые социальные акторы, чьи интересы не вписываются в выработанные верхушкой региональной элиты механизмы управления. Новые акторы, следуя своим интересам, вступают в конфликт с элитными группами, препятствуя, в свою очередь, реализации интересов последних.

Поскольку интересы актуальной (находящейся у власти) элиты и потенциальной (новых социальных акторов) редко совпадают с интересами большинства населения регионов, ни та, ни другая сторона не заинтересованы в огласке конфликта, что в свою очередь предопределяет предпочтение неформального способа его разрешения. Вместе с тем неформальные соглашения хотя и ведут к компромиссу, но не устраняют полностью внутриэлитных противоречий и, в случае обретения какой-либо стороной дополнительных ресурсных, силовых или административных аргументов, возвращают конфликт в активное состояние. Даже заключение нового неформального соглашения не придает региональной элите желаемой устойчивости, поскольку в ходе компромисса какая-либо из сторон ограничивается в реализации своих интересов и обязательно будет искать удобного случая, чтобы изменить ситуацию в свою пользу. То, что элитные соглашения ведут к сохранению узким кругом акторов своих позиций, к перераспределению ресурсов в интересах немногих, и к устранению «неугодных» акторов из региональной элиты, примечательно показано и на исследовательском материале Тарусиной И.Г. При заключении соглашений, жертвуя частью своих полномочий, участник подвергается риску возможности выиграть в следующий раз. Отсутствие формальных правил взаимодействия лишает акторов гарантий всех условий заключаемого «соглашения», что придает консенсусу неустойчивый характер. К сожалению, у региональных элит неформальные договоренности являются не промежуточным средством на пути к формальным, а самоцелью, предельным основанием согласования ее интересов, поскольку в условиях резкого расхождения последних с интересами большинства населения региона, формальные договоренности между различными сегментами элиты, например, в виде законов, постановлений, распоряжений, сделают публичным то, чего современная элита более всего опасается: коренное расхождение ее интересов с интересами народа.

Следующим серьезным препятствием на пути к устойчивости, которое современная российская региональная элита пока не в состоянии преодолеть, является противоречие ее интересов интересам центральной элиты в вопросах развития федерализма. Интересы, лежащие в основе расхождения представлений региональной и центральной элит о будущем федерального устройства, обязаны своим формированием ельцинской региональной политике, когда федеральная власть переложила на регионы всю тяжесть социально-экономических реформ, передав в их распоряжение политические и административные ресурсы. Окрепшая впоследствии региональная элита выработала целый ряд механизмов защиты своих интересов и способна в случае ограничения ее полномочий даже на открытые формы противостояния. Однако даже в случае гипотетического предположения о победе губернатора над президентом, последующее его положение будет трудно назвать устойчивым. Устойчивость региональных элит заключается не в различных способах лоббирования своих интересов через фигуры центральной элиты, а в приведении их в соответствие с интересами населения региона, к чему современная элита пока не готова.

Обеспечение элитой реализации своих интересов требует от нее приложения усилий в области устранения конкурентов, сужения круга претендентов на элитные места, придания легитимности принятым за закрытыми дверями решениям, что означает, что интересы элиты требуют от нее ее «закрытия». Субъектам, обеспечивающим данные процессы, элита также выделяет место в своей структуре, хотя верхушка элиты, как правило, дистанцируется от них. Деятельность субъектов, ответственных за создание неконкурентной среды, хотя и сопровождает повседневное функционирование элиты, но оказывается особенно востребованной в период выборов. Проводится так называемая расчистка территории, что означает торг с влиятельными претендентами на власть, а также использование силового давления по отношению к аутсайдерам и «бунтарям». Несмотря на свою «закрытость» структура региональной элиты - подвижное явление. В нее вводятся новые элементы, заполняемые новыми субъектами, чья деятельность оказывается критической для реализации элитой своих интересов. Равным образом из элитной структуры исключаются не отвечающие ее интересам субъекты. Исключенные из элиты не обязательно теряют право вхождения в нее, если они не нарушают негласные «элитные» правила - ни при каких обстоятельствах не обращаться за поддержкой к населению, так как в этой ситуации получают огласку внутриэлитные противоречия. Данное правило почти не нарушается, и если кто-либо все же прибегает к нему, то в борьбу с «изгоем» автоматически включается вся элитная структура, забывающая на время о своих внутренних противоречиях.

Вследствие значительного расхождения интересов элиты с интересами большинства населения, соискание публичной легитимности принимаемых решений чревато серьезными последствиями для власти элиты, поэтому процесс принятия наиболее важных решений также имеет закрытый характер, легитимность которому придается постфактум. Однако не только население оказывается «за дверьми», где принимаются решения, но и влиятельные, однако не входящие в элитную структуру региональные субъекты, а иногда и неэлитные инициаторы выгодных интересам элиты «мероприятий». Основными региональными политическими акторами не принимались во внимание альтернативные мнения и даже, в целом, мнения не вовлеченных ими непосредственно в процесс заключения соглашения сторон. Наоборот, они скорее стремились избежать озвучивания реакции со стороны акторов, способных затронуть последствия таких соглашений, а также политических оппонентов.

Но наиболее сильным фактором, способным сообщить элите ее неустойчивость, как, впрочем, и разрушить ее закрытость, всегда выступают народные массы, контроль над которыми является и основной задачей, и головной болью региональной элиты.

В параграфе " Культурные интересы региональной этнической элиты" речь идет о том, что лидеры региональных этнических групп представляют часть региональной элиты по тому основанию, что они принимают решения, определяющие судьбу этнической группы, и в этом отношении вполне отвечают определению элиты, в части "людей, принимающих решения". Определенных людей можно отнести к этнической региональной элите на основании того, что они принимают решения, которые задевают интересы этнических групп, проживающих в регионе, лидерами которых они являются. Вместе с тем, в зависимости от той роли, которую играет определенная этническая группа в судьбе региона, решения ее лидеров обусловливают и жизнедеятельность других групп. Если представить стремление к определению элитного статуса как стремление к обретению определенного рода независимости, позволяющей принимать самостоятельные решения, не представляющиеся возможными в случае принадлежности «массе», даже в ее же благо, то чувство независимости по определению присуще этнической элите. Ощущение принадлежности определенной группе, а не обществу в целом является существенной характеристикой этничности.

Отличие представителя этнического меньшинства от большинства членов общества потенциально содержит в себе характеристики, не только затрудняющие движение в элиту, но и способствующие ему. Качество независимости, в случае с этнической группой, вначале культурной, вполне может быть перенесено не столько в политическую плоскость, где оно становится заметным и, как правило, пресекаться доминирующим большинством как сепаратистские отклонения, сколько в экономическую сферу. Представителю этнического меньшинства проще найти для своих теневых экономических действий нравственное оправдание, нежели представителю титульного этноса. Неуплата налогов, или экологически небезупречная производственная деятельность находит оправдание в том, что совершается на «чужой» территории и в условиях «чужой» культуры.

Региональная этническая элита обладает рядом культурных интересов, которые как соединяют ее с большинством представителей этнической группы, так и обеспечивают ей ее элитный статус. Однако изучение этих интересов - необыкновенно сложная задача ввиду отсутствия теоретического фундамента их анализа. Современные российские теории, ориентированные на немарксистские методологии, только разрабатываются (в их числе работы Бортниковой Т.Г., Китова Ю.В, Лурье С.В.), а зарубежные оказываются плохо применимыми к российской действительности. Остановимся вкратце на характеристике зарубежных теорий, к которым относятся теория «плавильного котла» и самоактуализации, а также на практике использования качественного и количественного анализа явлений российской действительности некоторыми зарубежными учеными.

Так, невозможность описания явления в рамках теории «плавильного котла» становится очевидной ввиду либо временного характера пребывания экономических мигрантов на чужой территории, либо, в случаях длительного или постоянного перемещения, предпочтения там, где это возможно, анклавного характера проживания и работы. Примеров временной миграции на территории современной России становится уже столько, что она более не рассматривается только как экономическая проблема. Вследствие экстраполяции мигрантами временного характера пребывания на все уровни своей жизнедеятельности - работу, жилье, семью - проблема приобретает социально-политическое и социально-нравственное звучание.

Примером анклавного проживания и работы является появившаяся в разговорной речи тамбовчан характеристика места проживания недавно переехавших в регион курдов, как «совсем другой территории». Иными словами, в обыденном сознании титульного этноса уже произошла фиксация факта территориального «самоопределения» вновь перемещенных, причем инициатива в этом принадлежала не титульному этносу. Теория «плавильного котла», если так можно выразиться, - «национальная теория», так как она снабжает исследователя методами изучения того, как и почему различные этнические группы теряют этническую специфику в ходе взаимодействия между собой в целях формирования единой нации. Отсюда ее «этнический потенциал», т.е. ее использование в качестве объяснения причин, почему этнические характеристики остаются неизменными и определяющими для перемещенных, минимален.

Достаточно проблематичным выглядит и потенциал теории самоактуализации А. Маслоу, которая предполагает появление культурных потребностей только на базе и только вследствие удовлетворения материальных (в нашей терминологии экономических) потребностей. Ее проблематичность становится заметной при попытках объяснения в ее терминах состояния эмигранта, приводящего его к «культурному шоку», еще до того, как его материальные потребности проходят стадию удовлетворения.

Не менее нестабильными выглядят и перспективы теории «рационального выбора», так как плохо объясняют не только иррациональное предпочтение перемещенным комфорта работы в близком этническом окружении большей зарплате, но и чувство воображаемого родства, составляющего одну их важных сторон этнического, не доказываемого в рамках рациональной терминологии.

Современные теории "социальных сетей" также довольно уязвимы при анализе культурных интересов региональной элиты, что не раз было доказано на практике. Так, американский ученый Эндрю Бак, пытающийся изучать российские региональные элиты, используя для этого достаточно прочно утвердившееся в Америке представление об элите как о людях, принимающих решения в области экономики, политики, образования и медицины. Так, беседуя с главврачом одной из региональных больниц, являющимся членом областного департамента здравоохранения, ученый и доктор долго смотрели друг на друга в недоумении после вопроса о том, какое из многих принятых медиком решений, изменивших судьбу региона за последний год, ему в большей степени запомнилось. В затянувшуюся после вопроса паузу каждый вкладывал свое содержание: ученый считал, что главврач перебирает в памяти сотни решений, пытаясь выбрать из них наиболее показательное, а врач, до этого серьезно относившийся к вопросам американца, ожидал, когда же тот все-таки рассмеется и скажет, что сейчас-то он просто пошутил.

Сложность изучения региональной этнической элиты связана с тем, что к ней не всегда применимы разработанные в науке критерии определения этнического, например, территориальный. Перемещенная этническая элита, проживающая на территории России, имеет специфическое толкование территории. С ней ее связывает не прошлое, а настоящее и будущее. Территория ее современного проживания не входит в структуру этнической памяти элиты, согласно которой принадлежность месту порождает ощущение этнической идентичности, зато дает ощущение социально-экономического комфорта. Вместе с тем прошлое, которое сообщает перемещенному члену этнической группы чувство принадлежности к территории, с которой связана надежда на лучшее будущее, не выполняет такой функции для этнической элиты, для которой ее территориальное настоящее обеспечивает ей лучшее будущее. Настоящее для этнической элиты также выглядит другим, нежели для простого представителя этноса. Будущее и вовсе делает роль этнической элиты на территории другого государства затруднительной, если она стремится преследовать какие-либо другие интересы, кроме культурных. Закономерное стремление обычного представителя этнической группы, переместившегося на постоянное место жительства в места базирования другого этноса - частичная или полная ассимиляция. «Быть своим» - нормальное желание человека, сознательно решившего стать жителем России. Это не означает непременно быть русским, однако уважать и следовать законам, образу жизни, культуре и традициям принимающего государства. Поэтому напоминание украинцам, литовцам, азербайджанцам и т.д. этнической элитой об их этнической принадлежности может осуществляться только в культурной форме. Поскольку интерес к этническому языку занимает важное место в структуре культурных интересов этнической элиты, позволяя ей реализовывать потребность доступа к этническому: традициям, обрядам, памятникам этнической культуры, облачать свою потребность в лидерстве в этническую форму, использовать интерес к этническому своих «неэлитных» соотечественников в своих экономических целях.

Элита умело использует коммуникативные свойства языка, включая в сообщение (message), даваемое в психологически благоприятной форме (форме этнического языка), элемент приоритета этнического работодателя над работодателем титульной нации. В качестве приоритета задействуется чувство комфортности, предоставляемое возможностью работы в своей языковой группе, которая преподносится выше возможного материального вознаграждения. Иными словами, можно получать больше, но не находиться при этом в культурно благоприятной среде. Вернее, в культурно понятной, близкой. Однако этнический язык дает не только чувство комфортности, но воспроизводит структуру этнической родины в новых условиях, что вновь может использоваться элитой в своих интересах, в случае занятия в этой структуре элитой приоритетного места. При этом функционирование этнической модели деловой деятельности в условиях другого этнического окружения позволяет списывать издержки на воздействия другой культуры.

Отсюда можно заключить, что культурные интересы играют важную роль в деятельности этнических меньшинств на другой территории, однако применительно к элите они выступают объектом, санкционированным экономическими интересами. Наличие культурных интересов у приезжающих представителей этнических меньшинств облегчает путь использования их труда в экономических интересах постоянно проживающей на территории другой страны этнической элиты.

Третья глава диссертации "КУЛЬТУРНЫЕ ИНТЕРЕСЫ ВО ВЗАИМОДЕЙСТВИИ ЭЛИТ С ВНЕШНИМ ОКРУЖЕНИЕМ" посвящена роли интересов элиты в процессах ее институционализации, устойчивости, ротации, рекрутирования, культурной политике как способу артикуляции элитой своих интересов, а также роли культурных интересов региональной элиты в формировании новых тенденций взаимоотношений центра и региона, региона- донора и реципиента и др.

Первый параграф третьей главы диссертации "Институционализация региональной элиты и интересы" начинается с объяснения стремления региональных элит к своей институционализации. Как правило, некая деятельность оформляется в институт вследствие реакции на неопределенность, неустойчивость, зависимость и т.д. Оформившись, она (деятельность) начинает не только реагировать на неопределенность, неустойчивость и т.д., как на внешние процессы, но пытается вступать во взаимодействие с другими институтами в противостоянии неблагополучным для себя процессам. Естественно, институты включают в себя субъектов, осуществляющих деятельность по институционализации, а затем обеспечивающих функционирование институтов. Наибольшим «весом» в функционировании институтов обладают субъекты, чья структурирующая, упорядочивающая, делающая устойчивой деятельность роль обеспечивается их контролем над ресурсами, возможностью противостояния внешнему неблагоприятному окружению, способностью влиять на деятельность других субъектов, направляя их действия в рамки установленных правил. Отсюда, наиболее значимыми субъектами институционализации являются представители элиты. Поскольку институционализация осуществляется не в качестве самоцели, а как условие оптимального удовлетворения потребностей определенной структуры, то можно сказать, что для удовлетворения потребностей институтов ключевое значение имеют интересы элиты. Институт применительно к элите делает деятельность по реализации ее интересов предсказуемой. Предсказуемость вытекает из сущности институционализации элиты, стремящейся упорядочить, структурировать свою деятельность, а значит, делает элиту понятной не только самой себе, но и народу. Особенностью элиты является то, что она обладает наибольшими возможностями к институционализации в силу обладания ими значимых позиций во властных институтах и контроля над стратегическими общественными ресурсами.

Институционализация нужна элите для защиты от хаоса, преодоление которого и обретаемая в итоге определенность позволяют ей удовлетворять свои потребности. Проблема, однако, возникает с определением хаоса и критериев защиты от него, т.е. критериев институционализации. Одно дело, когда элита не может реализовывать свои интересы в условиях давления на нее со стороны криминальных структур и, основываясь на свойственной институционализации предсказуемости, открыто сообщает о своей антикриминальной сущности. Другое, - когда элита пытается отгородиться от народа, вырабатывая такие правила осуществления своей деятельности, в которые не вписываются интересы большинства населения. В последнем случае предсказуемость сообщает элите «дурную славу», в том смысле, что большинство населения, по определению, может быть уверено, что его интересы не находятся в числе приоритетов его элиты. Такая ситуация хотя и неприятна, но исправима, скажем, через механизмы влияния на элиту вследствие выборов. Институционализированность элиты, т.е. снова, ее структурированность, определенность и т.д. дают возможность ее оценки и позволяют быстро разобраться и выделить тех, кто играет ключевую роль в выводе интересов народа за пределы деятельности элиты. Более опасным феноменом является неинституционализация элит, и в этом плане глобализация российской элиты может обернуться пугающей тенденцией. Подчеркнем, что опасность представляет не сам процесс глобализации, а возможный результат неинституционализации российской элиты как его следствие. Если представить проблему в терминах интересов, то ее сущность можно выразить вопросом: какие интересы в глобализирующемся мире способна удовлетворить российская элита в обмен на удовлетворение ее интереса к власти и собственности и признание ее в качестве таковой (элиты) доминирующими субъектами глобализации? Сразу же следует отметить, что среди интересов доминирующих субъектов глобализации по отношению к России довольно сложно определить культурные, зато экономические и политические интересы лежат на поверхности.

Во втором параграфе третьей главы диссертации " Региональная мифология и культурные интересы в процессах устойчивости, ротации и рекрутирования элит" говорится о том, что в реализации контроля за массой региональные элиты прибегают к многообразным средствам, среди которых значительное внимание отводится культурным. Из внимания к культурным средствам следует вывод не о необыкновенной развитости культурных интересов региональной элиты, а о том, что реализация элитой своих экономических интересов изымает из регионального обращения экономические ресурсы, которые могли бы быть использованы для улучшения экономического благосостояния населения, а значит обеспечить устойчивость и поддержку элиты населением. Разумеется, данный вывод не может быть распространен на все региональные технологии власти, но значительная их часть страдает именно этим недостатком. Если к мифологии относить нелинейность времени, холистичность и синкретизм сознания, веру в кумиров, мистику, смешение реальности и вымысла, то черты элит вполне можно различить среди набора «культурных средств», используемых элитой в воздействии на население.

Мифологизация времени осуществляется региональной элитой в наборе мероприятий, призванных лишить время линейного характера, что помогает элите представить существующий в регионе порядок вещей не как временный этап в движении к лучшему будущему, а как вневременную данность, которая может изменяться в проявлениях, но не в сущности. В сознании нелинейности времени элите помогает произошедшая дискредитация самого понятия «лучшее будущее», которое современной пропагандистской машиной соотносится со «светлым будущим», широко использованным коммунистической идеологией, а потому подлежащим анафеме по определению. Логика этого структурного компонента региональной мифологии сообщает населению онтологичность самой элиты: если реальность дана, то вместе с нею дана и элита, которая может изменяться в проявлениях (персоналиях), но не в сущности (управление регионом не может осуществляться никаким иным субъектом, кроме элиты).

Мифологическая холистичность проявляется в технологиях мифологизации выборов. Открытые выборы с большим количеством участников, при нескольких равнозначных претендентах на должность порождают не только противоречия между кандидатами, но и вносят элемент разобщения в избирательную среду, которая уже не просто эмоционально поддерживает своего кандидата, но и логически пытается понять - почему он лучше других. Такая ситуация ставит под угрозу мистичность элиты, так как вносит персонифицированность в платформы ее кандидатов. Более того, она предполагает элемент оценки, а значит и определенной степени предсказуемости результата - победить должен тот, у кого программа больше соответствует интересам большинства населения. Чтобы победить в такой ситуации, элита должна идти на фальсификацию выборов, что само по себе не только неприятно, но и опасно. Поэтому, избегая открытой конкуренции, расчищая политическое пространство путем закулисных договоренностей и обещаний, элита выходит на выборы неделимой, не дающей возможности рационального выбора, но лишь эмоционального принятия «единого» кандидата. В этой части принцип мифологизации заимствуется современной «демократической» элитой у своей «тоталитарной» родственницы - советской элиты, которая хорошо понимала важность предварительной «проработки вопроса».

С холистичностью тесно связана и другая составляющая региональной мифологии - вера в кумира. В качестве кумира региональная элита преподносит населению своего лидера, как правило, губернатора, оставляя «за сценой» все возможные претензии и недовольства им, которые имеют отдельные представители элиты. Более того, начиная с конца 90-х гг. ХХ века региональная элита, осознав опасность своей фрагментированности вследствие следования принципу разделения власти, не допускает противоречий между законодательной и исполнительной властью. Мифологизация первого лица региона включает в себя целый ряд действий.

Во-первых, пропагандирование роли губернатора во всех мероприятиях, результат которых имел явное положительное воздействие на развитие региона. Во-вторых, личное участие губернатора, в крайнем случае, его представителя во всех важнейших событиях в регионе, т.е. создание образа присутствия кумира всегда и везде. В-третьих, придание образу кумира патерналистского начала, когда роль «отца-защитника» каждого жителя региона результируется в поездках губернатора в столицу, где он убеждает «высоких начальников» помочь в решении тех или иных вопросов. В-четвертых, в структуре региональной мифологии важным оказывается образ «справедливости» губернатора, когда он лично награждает отличившихся и порицает провинившихся региональных начальников, его необыкновенные личные качества: транслируемый через местные СМИ рабочий день губернатора, когда он показан первым приезжающим на работу и последним покидающим ее, встречи губернатора с известными людьми в России и за рубежом, которые уважительно отзываются о нем, а также откровения жителей региона, которым губернатор «помог лично», демонстрирующие его необыкновенную порядочность и человечность. В-пятых, полноту образу кумира сообщает его таинственность, т.е. когда московские начальники и зарубежные значительные фигуры выполняют просьбы губернатора не в обмен на определенные блага или уступки, «просто так», мистическим образом подчиняясь его воле, обаянию и чему-то там еще, для «простого смертного» непонятному. Наконец, в-шестых, одним из важнейших способов создания кумира является выведение губернатора за пределы любой критики и дистанцирование от всех неудач и трудностей, постигших регион в период его «правления». Это оставляет окно для каналирования недовольства, когда к «не знающему» о беспорядках губернатору обращаются люди с жалобами на произвол местных начальников с просьбами помочь.

Сильная сторона, как и сама возможность существования региональной мифологии, заключается в том, что она заполняет нишу в сознании населения, образовавшуюся вследствие деструктивной стороны реформ, т.е. нишу отсутствия единения, общей цели, защиты со стороны центральной власти. Региональная элита, прибегая к мифологии, удачно эксплуатирует в своих интересах чувство расстройства и обиды населения, выводя образ «виновного» во всех несчастьях за пределы региона.

Термин "рекрутирование элит" предполагает поиск и вовлечение элитой новых членов изнутри и не отражает стремление "внешних" к элите людей стать ее частью, т.е. тех, кто прокладывает, «пробивают» себе дорогу в ее ряды, причем даже вопреки желанию самой элиты. Поэтому процесс пополнения, не говоря уже о смене элит носит диалектический характер. Точка принятия решения о вхождении в элиту или выходе из нее не строго зафиксирована - она подвижна и может в каждый данный момент смещаться, мигрировать между сферами элиты и неэлиты. Диалектика рекрутирования (инициатива о принятии в элиту, исходящая от элиты) и «пробивания» (инициатива, исходящая от неэлиты) составляют механизм ротации элит. "Рекрутирование" раскрывается через значение "может и не соответствует требованиям, но свой", "пробивание" предполагает значение "может и соответствует требованиям, но не наш", вот он и бьется, пробивается. В обычных условиях наблюдается баланс между рекрутированием и пробиванием. Рекрутирование элитой тождественно пробиванию элиты. Когда же точка принятия решения о вхождении в элиту смещается в массу и процессы пробивания превосходят по своим масштабам рекрутирование, начинается процесс смены элит.

В третьем параграфе третьей главы диссертации " Культурные интересы региональной элиты в свете современных тенденций регионообразования" говорится о том, что в своей повседневной жизни элита сталкивается с разнообразными интересами всех субъектов региональной жизни, включая ее элитные слои. Элита применяет различные способы работы с этими интересами от согласования, подчинения, до выборочной реализации отдельных интересов или интересов отдельных региональных групп. Вместе с тем, элита, работая с «серьезными» интересами: экономическими, политическими, не всегда осознает, что в подходе к ним она несвободна от своих культурных интересов. Эти, казалось бы, «незначительные» интересы способны оказать заметное влияние на принятие решений, касающихся «серьезных» интересов и внести гармонию или напряженность в региональное сообщество. Выявление всей серьезности «несерьезных» интересов оказывается возможным при взгляде на регион как культурный феномен. Культурный ракурс дает возможность понимания разности культурных потребностей, обусловленной различным положением регионального субъекта в социальной иерархии, а значит и понимания, что стремление к реализации этих потребностей приводит к формированию соответствующих культурных интересов. Поэтому принятие культуры капитализации элитным слоем регионального сообщества и наличие культуры коммунизации у его остальной части, вызвано не столько посещением разных театральных спектаклей, просмотром разных телепередач и даже не посещением различных школ, а социально-стратификационными признаками.

Проблема связи социально-экономического положения и культурных предпочтений не является новой ни для экономической, ни для социологической науки. Однако она была мало исследована в науке о культуре, особенно в отечественной, поскольку социально-экономическая сущность российского общества на протяжении почти вековой истории не сообщала существенных различий в культурное развитие граждан, базирующееся на их имущественном положении. Элитой в советской России, в случае обращения к ней теоретика культуры считалась культурная элита. В современной России различие в имущественном положении оказывает серьезное влияние на культурные предпочтения. Однако различие становится определяющим, когда к материальным благам присоединяется власть, что объективируется в слое лиц, способных принимать решения. Элиты на сегодняшний день являются локомотивами движения российского общества, экономики и политики. Они принимают решения о направлении, темпах и цене движения. Однако на принятие ими решений оказывают влияние разнообразные обстоятельства, в которых находятся элиты, в том числе и регионального характера. Региональные обстоятельства варьируются от региона к региону, составляя многообразие единичных фактов, значение которых на принятие решений неравнозначно. Эмпирическое описание этих единичных фактов хотя и является важным для установления многообразия конкретных причин в деятельности региональной элиты, однако будет характеризовать эту деятельность на уровне единичного, а значит, принесет в жертву общие тенденции. На сегодняшний день среди общих тенденций, требующих включенности региональных элит в их изучение и решение являются ниже приведенные.

Этнокультурная тенденция. Проявляется в том, что либерализация экономики и демократизация общественной жизни вызывает к жизни тенденции, когда в некоторых регионах в связи с исторической, культурной, ментальной спецификой создаются условия доминирования в идентификационных процессах этнической составляющей над национально-государственной. Региональная элита для того, чтобы удержаться у власти, должна в процессе принятия решений ориентироваться на эту тенденцию как доминирующую при выборе из возможных других. Поэтому в культурных интересах региональной элиты, по умолчанию, будет присутствовать эта тенденция. От того, какие пути работы с данной тенденцией изберет региональная элита, во много будет зависеть не только благополучие региона, но и судьба страны в целом.

Тенденция лабильности взаимоотношений центра региона. Несмотря на то, что эта тенденция характеризует все без исключения регионы в их взаимодействии с центром, в некоторых регионах она приобретает характер критической тогда, когда увеличение расстояния до центра становится обратно пропорциональным частоте контактов проживающего в регионе и центре населения. В этой ситуации население региона в своих внешних (внерегиональных) контактах начинает преимущественно ориентироваться на расположенные ближе регионы других стран. В основном эти контакты характеризуют экономическую сферу и сферу свободного времени, однако их длительность начинает оказывать влияние на сферу культуры. Региональные элиты также обязаны принимать во внимание эту тенденцию, принимая адекватные этим процессам решения. Запретительными мерами элиты могут только подорвать свое положение российского регионального лидера.

Тенденция лабильности региона между состоянием донора и получателя. Позиция экономически лидирующего региона, часть средств которого перераспределяется центром в другие регионы для обеспечения равномерного социоэкономического развития страны в целом, является одной из идентификационных причин жителей региона между собой и отличительной при определении различий с жителями других регионов. При этом, несмотря на то, что экономические блага в ходе перераспределения изымаются центром, их передача в другой регион является критической. Поэтому она не воспринимается как проблема «центра и региона», а как дисбаланс в системе межрегиональных отношений. Тенденция, сказываясь на идентификации, является интегрирующим элементом региональной жизни и обязана учитываться элитой в принятии решений. Данные тенденции среди других продуцируются культурными интересами российской региональной элиты, которые ограничены кругом тех, в положение которых, элита в состоянии поставить самих себя, а также за кого, она (элита) добровольно принимает на себя функции несения ответственности.

Культурные интересы элиты содержат в себя возможность сообщения элите ответственности за все региональное сообщество, однако, они ситуативны. Их ситуативность обусловлена тем, что возможность ответственности за свои действия перед всем населением региона переходит в действительность только в определенных, ограниченных временными рамками случаях, как правило, связанных с возможностью потери контроля над механизмом принятия решений и желанием сохранить его. Это проявляется, например, в ситуациях выборных кампаний, когда судьба региональной элиты решается более широким сообществом, нежели то, к которому она принадлежит, либо, с приездом в регион высокого должностного лица или представителя федеральной элиты, чьи решения могут оказаться критичными для представителя региональной элиты. Однако и выборы, и приезд представителей федеральной элиты не осуществляются на постоянной основе, а ситуативны, что определяет и ситуативность интересов региональной элиты.

Культурные интересы российской региональной элиты не глубоки по своему качеству, так как решения во имя всех жителей региона принимаются элитой только тогда, когда они не могут негативно сказаться на положении элиты во власти или ее экономическом благополучии. Культурные интересы региональной элиты - региональные, т.е. каждый раз при принятии решений устанавливается приоритет региона над центром, или более широкого общественного образования над другим. Культурные интересы региональной элиты - светские, так как региональные лидеры опасаются влияния иных идеологических систем на свое лидерство в принятии решений в регионе.

В четвертом параграфе третьей главы «Культурная политика как способ артикуляции элитой ее интересов» показано, что изучение культурных интересов современной российской региональной элиты, в части обусловленности ими предметов культуры потребляемых элитой, заставляет по-новому взглянуть на само понятие элитарной культуры, разрабатываемое в современной теории культуры, когда считается, что потребители элитарной культуры одновременно являются и ее творцами.

Об относительности такого утверждения свидетельствует предпринятый в данной диссертации анализ современной культурной политики, осуществляемой региональными элитами.

В ее выработке и осуществлении элита ставит себя на место другого - в данном случае большинства жителей региона, и, испытывая при этом недовольство существующей реальностью, принимается за создание виртуальной. Это связано с тем, что в основе культурной политики, осуществляемой региональными элитами, лежат интересы ее выживания впрямую связанные с существующим общественным строем. Продуцируя культурную политику, региональные элиты опираются на традиционные для России и региона культурные ценности, при этом, в ряде случаев, искренне веря, что существующее положение вещей также отвечает интересам большинства регионального населения, для которого просто пока еще не пришло время пользоваться плодами капитализма. Однако региональная культурная политика играет по отношению к своему создателю - региональной элите злую шутку, предотвращая последнюю от возможности солидарности с представителями управляющих классов других стран для защиты общих интересов. Этому мешают традиционные российские и региональные ценности, закладываемые ею в свою же собственную культурную политику. Российская региональная элита, являясь творцом культурной политики, призванной защитить ее властные и экономические интересы, превращается в ее реципиента через реализацию в ней своих культурных интересов, попадая, таким образом, под ее влияние. Поэтому из современных российских субъектов богатства и власти она является образцом социального образования наименее способного к глобализации.

В Заключении диссертации подведены краткие итоги исследования автора в рамках задачи исследования и его первоначальной гипотезы. Здесь также формулируются основные выводы и намечаются дальнейшие перспективы исследования данной проблематики.

Основные выводы и положения диссертации опубликованы в 43 авторских работах общим объемом свыше 60 п.л., 38 из которых по теме диссертации, в том числе в двух монографиях и статьях, вышедших в различных изданиях в 1999 -2010 гг., из них в 10 статьях - в журналах, входящих в перечень изданий ВАК Минобрнауки РФ.

ПУБЛИКАЦИИ

Монографии:

1. Гертнер С.Л. Культура российской региональной элиты через ее интересы. М.:МГУКИ, 2009. 222 с.

2. Гертнер С.Л. Элита и интересы. М.:МГУКИ, 2004. 166 с. (В соавторстве с Китовым Ю.В.; авторство не разделено).

Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК Минобрнауки РФ:

3. Гертнер С.Л. Институционализация элиты и ее культурные интересы // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2009. № 5. С. 38-44.

4. Гертнер С.Л. Региональная элита как субъект мифологизации // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2008. №4. С. 15-20.

5. Гертнер С.Л. Профессиональная деятельность российской региональной элиты как объект научного исследования // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2008. №6. С.20-25.

6. Гертнер С.Л. Культурные интересы в процессах рекрутирования, ротации и устойчивости элиты // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2008. №3. С.12-17.