Элементы народной культуры в советской литературе и кино

Мы видим, как в самом начале становления СССР, Павка Корчагин, культурный герой социализма, не порывает резко с прошлым (религиозность, сентиментализм как направление в искусстве 18 века), но вбирает ряд черт ушедших культур. В дальнейшем, став прецедентным текстом для советского искусства, роман Н.Островского и передал все несоветское в культуру социалистической России.

Мы сказали чуть выше несколько слов о Н.Островском, который, на наш взгляд, явился предвестником того парадоксального сочетания (сочетание народной, крестьянской культуры и индустриализации), которое стало предметом нашего исследования. Сейчас нам бы хотелось обратиться к другой ключевой фигуре 20-ых -- 30-ых, которая, с нашей точки зрения, еще глубже раскрывает описанную нами проблему. Фигура эта -- А.Платонов (1899-1951), творчество которого раскрывает все исторические и культурные нюансы первых годов советской России. В случае Платова это именно советская Россия, а не абстрактный коммунизм. Его герои -- носители «подростковой» наивности Достоевского Ф. Достоевский. Подросток. - СПб.: АЗБУКА, 2018. - С.480 , относящиеся к социальному проекту СССР с особым религиозным пиететом и трепетом. Именно в его творчестве сдвиг от классической модернизации, коммунизма и социалистического реализма в сторону иррационального, народного и мистического заметен ярче всего.

Сейчас мы обратимся к некоторым произведениям А.Платонова (1899-1951), которые во многом отклоняются от богдановской линии Пролеткульта, подготавливая особую поэтику народного социалистического реализма. Безусловно, мы не говорим о влиянии Платонова на советскую культуру 20-ых -- 60-ых, речь пойдет именно о типологическом сходстве.

Так ключевым произведением для нас будет «Чевенгур» (1928), который прекрасно иллюстрирует внутренний мир «строителей социализма», показывая их страхи, надежды и характерные черты. Во-первых бросается в глаза особая иррациональность героев романа: город Чевенгур для них не просто закономерный шаг в сторону прогресса, но мистический подвиг, искание «града Китежа», восстановление идиллического пространство («Чепурный же ни о чем не тужил: в его городе Чевенгуре и благо жизни, и точность истины, и скорбь существования происходили сами собой по мере надобности. А. Платонов. Чевенгур. - СПб.: АЗБУКА, 2012. - С.480»).

Во-вторых, некоторые герои романа изображаются в духе куртуазной культуры Средневековья, а их служение уподобляется доблести рыцарей. Так Копенкин, один из героев романа, увлечен служением своей прекрасной даме -- коммунистической мадонне Розе Люксембург («Копенкин уважал свою лошадь и ценил ее третьим разрядом: Роза Люксембург, Революция и затем конь.» А. Платонов. Чевенгур. - СПб.: АЗБУКА, 2012. - С.480) Показательно, что его политические идеалы смешиваются с любовными исканиями: «Копенкину Роза Люксембург стала еще милее, и сердце в нем ударилось неутомимым влечением к социализму.» А. Платонов. Чевенгур. - СПб.: АЗБУКА, 2012. - С.480

В-третьих, стоит обратить внимание, где происходит строительство Чевенгура. Это не городское пространство, типичный топос левых утопий, но степь, юг России: «Александр Дванов шел по улице и ничего еще не понимал -- видел только, что в Чевенгуре хорошо. Солнце сияло над городом и степью, как единственный цвет среди бесплодного неба, и с раздраженным давлением перезревшей силы нагнетало в землю светлую жару своего цветения.» А. Платонов. Чевенгур. - СПб.: АЗБУКА, 2012. - С.480 Эти 3 черты (мистицизм, куртуазность, аграрный топос) формируют особый эстетический вектор отклонения как от классического марксизма в целом, так и от социалистического реализма в частности. В этом смысле А.Платонов подтверждает пророчество Н.Бердяева Николай Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма. - СПб.: АЗБУКА. - С.224 и детальный анализ М.Агурского М.Агурский. Третий Рим. - Париж.: Westview, 1989. - C.320.

Сейчас стоит обратиться к малым жанрам и понять, происходит ли там подобный сдвиг. Так в рассказе Платонова «Впрок» (1932) мы встречаем знакомый нам типаж: образ романтика-мечтателя, инженера-электрика, главного героя произведения. Он отправляется в путь, решаясь принять участие в электрификации страны. Но важно здесь вот что. Населением электричество воспринимается не как элемент нового мира, но как трансформация старого: «Дедушка Павлик обещал ликвидировать бога как веру, если огонь вспыхнет на каланче. Он тогда в электричество как в бога обещал поверить.» А.Платонов. Повести и рассказы. - М.: Советская Россия, 1988. - С.480. Поверить в электричество. Не использовать электричество в своих целях как инструмент, не радоваться электричеству как достижению научно-технического прогресса, но именно поверить в него как в нового бога. Далее возникает, возможно, ключевой образ повести -- «электрическое солнце» («Целью колхозного солнца является спускание света для жизни, труда и культработы колхозников, полезных животных и огородов, захватываемых лучами света.» А.Платонов. Повести и рассказы. - М.: Советская Россия, 1988. - С.480). Получается, что элементы советской действительности (в данном случае, освещение) сразу же наделяются несоветским, очевидно квазирелигиозным, смыслом. Это не классическое солнце религиозного человека (бог, светило), но и не холодная звезда астронавта. Это именно электрическое солнце -- парадоксальное сочетание сакрального и индустриального («Мы тоже пошли на солнце. Провода всюду были достаточно исправны, на самом солнце я тоже не мог заметить чего-либо порочного. Особенно меня удовлетворил жестянои? рефлектор: его отражающие поверхности имели такую хорошо сосчитанную кривизну, что всю светосилу отправляли ровно на колхоз и на его огородные угодья, ничего не упуская вверх или в бесполезные стороны. Источник света представлял из себя деревянныи? диск, на котором было укреплено сто стосвечных полуваттных ламп, то есть общая светлая мощность солнца равнялась десяти тысячам свечеи?.» А.Платонов. Повести и рассказы. - М.: Советская Россия, 1988. - С.480).

Другим таким парадоксальным сочетанием является бог, еще один герой повести: «-- У тебя зажимы на батарее ослабли, -- тихо сообщил Григории? богу.

-- Знаю! -- согласно сказал господь. -- Туда бы нужно болтики и гаечки, а разве их обнаружишь где в степи.» А.Платонов. Повести и рассказы. - М.: Советская Россия, 1988. - С.480

Стоит добавить, что этот герой повести, упомянутый выше бог, вводится в повествование так же непринужденно, как вводятся образы других героев повести. В этом смысле для Платонова и электрификация, и солнце, и бог располагаются на 1 горизонтальной линии.

Повесть «Город Градов» (1926) интересна тоже своим сочетание сакрального и современного. Так в ней советская бюрократия уподобляется церковной иерархииА.Платонов. Чевенгур. Котлован. Ювенильное море. Город градов. - К.: Куйбышевского книжное издательство, 1990. - С.640, а в само название города выносится церковнославянизм «град».

В повести «Ювенильное море» (1927) мы в очередной раз встречаемся с романтизацией инженера-технократа: «День за днем шел человек в глубину юго-восточной степи Советского Союза. Он воображал себя паровозным машинистом, летчиком воздухофлота, геологом-разведчиком, исследующим впервые безвестную землю, и всяким другим организованным профессиональным существом, - лишь бы занять голову бесперебойной мыслью и отвлечь тоску от сердца…» А.Платонов. Чевенгур. Котлован. Ювенильное море. Город градов. - К.: Куйбышевского книжное издательство, 1990. - С.640. Самое главно, что герой не просто выполнял план, следуя директиве, но «шел и воображал» подобно романтикам 19 века.

Теперь попытаемся ответить на вопрос, что являлось причиной подобного парадоксального смешения в поэтике Платонова. С одной стороны, можно выделить ряд социально-политических причин:

1) особенности русской революции;

2) наличие огромного класса крестьян;

3) опора советской власти на сельское население Идеи Н.Бердяева и М.Агурского..

С другой стороны, есть ряд и автобиографических причин. Так литературовед и философ К.А.Кедров (1942 г.р.) в одной из своих лекций Лекция Кедрова: YouTube [Электронный ресурс] Дата обновления: 03.06.2020 URL: https://youtu.be/p6lMhPeaIb4 (дата обращения: 03.06.2020) предположил, что у Платонова было 2 учителя: Дьёрдь Лукач (1885-1971) и Николай Фёдоров (1829-1903). С одной стороны, это классический марксист, с другой -- русский мистик, которым вдохновлялся весь Серебряный век. Именно у Фёдорова мы находим это парадоксальное сочетание 2 культур, даже шире -- 2 парадигм, религиозно-христианской и утопической, технократической.

Чуть выше мы дали краткую характеристику творчества Н.Островского и А.Платонова, выделив нужные для нашего исследования черты (элементы сентиментализма и народной культуры, образ ученого-романтика, сочетание сакрального и индустриального и т.д.). Мы также коротко упомянули о Николае Фёдорове как о возможном учителе А.Платонова, сославшись на лекцию К.Кедрова. Здесь нам бы хотелось чуть подробнее рассказать о сути его проекта. Так известно, что русский философ планировал использовать достижения научно-технического прогресса для реализации эсхатологической христианской миссии -- воскрешения мертвых. Отец С.Булгаков (1871-1944) прекрасно указал на противоречивый характер мысли Фёдорова, выделив в нем парадоксальное сочетание священного и земного, о котором мы писали выше: «Таким образом, федоровский «проект», понятый даже в самом широком и неопределенном смысле как общая идея участия человека в воскресении мертвых, сохраняет основные свои особенности, отличается экономизмом и магизмом. Та вера в хозяйство, которая проявляется в современном экономизме, и в частности в «экономическом материализме», получает здесь наиболее радикальное выражение. … Учение Федорова и есть именно то, о чем смутно мечталось марксизму, что составляет его бессознательный, но интимный мотив. Если эти идеи в марксизме приняли идейно убогий и отталкивающе вульгарный характер, то у Федорова они получили благородство и красоту благодаря высокому религиозному пафосу его учения.» Сергей Булгаков. Свет невечерний. - СПб.: АЗБУКА, 2017. - С.672 Подобное сочетание религиозного пафоса и проекта модернизации пронизывает как философскую мысль Фёдорова, так и литературное наследние А.Платонова. Теперь мы можем дополнить схему №1.

Схема 2

Сейчас нам бы хотелось обратиться еще раз к новокрестьянской поэзии и литературе. В прошлом году мы занимались наследием Пимена Карпова, анализируя основные моменты его творчества и особенности поэтики. Так нами было выявлено:

• Гностический миф, лежащий в основе его творчества («Как утверждает Е.В.Ланге Е.В.Ланге. Творчество П.Карпова в контексте литературно-эстетических и религиозно-философских исканий XX века, 2005. , творчество Пимена Карпова, особенно главное его произведение - роман «Пламень», почти полностью зиждется на гностическом мифе. Мы видим, как демонизируется космос («Но - лют Сущий» Пимен Карпов. Пламень. - М.: Художественная литература, 1991. - С.37, «Все осквернил Сущий, чем жила душа» Пимен Карпов. Пламень. - М.: Художественная литература, 1991. - С.96), власть («А на престоле, черно-зеленые раскрыв крылья, облитые едва зримым адским багровым огнем, восседал … Тьмяный» Пимен Карпов. Пламень. - М.: Художественная литература, 1991. - С.239) Интересно, что помещика, служащего «Тьмяному», в романе Карпова зовут Гедеоновым. Поразительно, как перекликается фамилия вождя «секты сатанаилов» со второстепенным персонажем романа И.С.Тургенева «Дворянское гнездо» (1859) Гедеоновским Сергеем Павловским. Возможно, тут стоит говорить о какой-то связи: Карпов, хотя и не было человеком мировой культуры, все же мог прочесть этот популярный роман 60-ых годов. Есть и другая версия, согласно которой речь идет о старинном русском роде Гедеоновых, к которому принадлежал, например, С.А.Гедеонов (1816-1878), русский историк, драматург, искусствовед и директор Эрмитажа (1863-1878)., как описана жизнь «хлеборобов» («А хлеборобы голодуют … Обливаются кровавым потом над землей - и голодуют…» Пимен Карпов. Пламень. - М.: Художественная литература, 1991. - С.55). У Карпова возникает ярко выраженный мотив богоборчества: народ vs власть, мир, Сущий».) Стафеичев А. Поэтика Пимена Карпова, 2019.

• Элементы романтического мироощущения, которым по преимуществу наделены герои его произведений («Подобный гностический миф как раз таки и был характерен для романтизма. Так, можно вспомнить «Каина» Байрона, где с гностических позиций была переинтерпретирована знаменитая библейская история, или «Песни Мальдорора» Графа Лотреамона… В таком случае можно утверждать об особом романтизме Пимена Карпова, но что здесь удивительного и примечательного? Дело в том, что романтическое мировоззрение на протяжении всего времени было свойственно индивидуалистическому сознанию. Ю.В.Манн пишет следующее: ««Романтический индивидуализм», «романтический национализм», «романтический универсализм» - три кита … русского романтизма» Ю.Манн. Динамика русского романтизма. - М.: АСПЕКТ ПРЕСС, 1995. - С.6. … Таким образом, Карпов, описывая жизнь «хлеборобов», наделяет крестьянское (=коллективное) сознание романтическим (=индивидуалистическим) мировоззрением: те, чья жизнь на протяжении веков была связана с материей, бытом, земным, бросают вызовом «злому богу-демиургу», внезапно обнаруживая в себе индивидуальность и романтический эгоцентризм Подобное мировосприятие было свойственно многим западникам, склоняющимся к народничеству (В.Г.Белинский, «Дмитрий Калинин», 1832). Вероятно, Раскольников в романе Достоевского стоял на подобных позициях, пытаясь реализовать свою теорию, заменив закон Бога на свой собственный. Хлысты, похищающие Дюняшу в романе Мельникова-Печерского «На горах» (1881), находились тоже в рамках данной мифологемы: увлечение оккультной литературой, радикальный интеллектуализм, презрение ко плоти, отказ от брака, затворнический образ жизни и оргиастический культ - т.н. «радения».. При подобном же рассмотрении наследия Пимена Карпова происходит расширение и изменение понятия романтизм (точнее, изменяется список действующих лиц - типажей, и наряду с бунтующими, никем не понятыми одиночками появляются новые персонажи - крестьяне).) Стафеичев А. Поэтика Пимена Карпова, 2019..

• Также нами было высказано предположение о том, насколько карповское мироощущение было свойственно русскому народу во время революции («При подобном рассмотрение нашего героя, Пимен Карпов с легкостью превращается из полубезумного сектанта в романтически настроенного модерниста. Еще одна деталь, которая, на мой взгляд, позволяет рассматривать Пимена Карпова как модерниста, -- это создание книги как мира, как микрокосма, отражающего всю полноту реальности - макрокосма. «Волшебная гора» (1924) Т.Манна, через образ которой осмысляется Европа начала 20 века, «Замок» (1922) Ф.Кафки, который символизирует тоталитарный бюрократический аппарат. Если рассматривать Пимен Карпова как модерниста, то его образ вечной борьбы помещиков и крестьян может встать наряду с уже упомянутыми выше шедеврами модернизма») Стафеичев А. Поэтика Пимена Карпова, 2019..

Если в советском человеке, герое рассмотренных нами фильмов, видеть такого карповского героя, принимая во внимание идею о романтическом и религиозном характере Русской революции, высказанную Бердяевым и Агурским, то есть наполовину сектанта, наполовину марксиста, то наличие широкого слова элементов народной культуры в культуре СССР объясняется довольно легко. Безусловно, мы не утверждаем о наличии литературных связей, но лишь выявляем типологическое сходство. При подобном рассмотрение произведений русского мистика, Пимен Карпов встает в один ряд с Н.Фёдоровым и А.Платоновым, конечно, только в рамках логики нашего исследования. Так мы обнаруживаем еще один источник т.н. народности в советском кинематографе и литературе, что может служить основной для дальнейших исследований.

Сейчас нам бы хотелось затронуть еще 1 аспект советского кинематографа и рассказать о том, как обозначенная нами народность постепенно исчезает из кинематографа СССР в 60-ые -- 70-ые годы. Так уже в упомянутом нами выше фильме «Три дня Виктора Чернышёва» (1968) Марка Осепьяна (1937 г.р.) мы не видим ни героизма рабочего класса, ни элементов народной культуры, ни эпической по своей сути идеи построения коммунизма -- светлого будущего. Мы видим молодого человека, живущего после оттепели, для которого образ завода более не является притягательным, а представляет из себя в лучшем случае лишь рутину, необходимость.

Чуть выше мы высказали предположение о том, что подобная народность в советском искусстве была вызвана внешнеполитическими обстоятельствами (политика СССР в 30-ые годы, Сталин, «советский патриотизм», «социализм в отдельно взятой стране» и т.д.). Вполне вероятно, что и здесь отчасти происходит то же самое. Во времена оттепели происходит пересмотр наследия сталинской России (т.н. «борьба с культом личности»), поэтому, возможно, данный пересмотр затрагивает и поэтику советского кинематографа. Возвращение к изначальному ленинскому коммунизму 20-ых возможно только в заново очищенном индустриальном пространстве от всех чужеродных элементов. Однако это лишь наше предположение. Вполне возможно, что происходило это и из-за того, что ряд приемов советского искусства к 60-ым годам просто устарели, а образ рабочего в косоворотке, поющего народный частушки, более не был привлекателен.

Другим ярким примером такого исчезновения народности может служить сериал «Большая перемена» (1973) Алексея Корнеева (1927-1995). В фильме заметно огромное количество образов рабочей молодежи, однако ни один из них даже близко не напоминает установленный нами выше типаж. Показательно, что в 70-ые годы (а может, ранее) также происходит своеобразная «сексуальная реабилитация» мужчин-интеллигентов: если раньше они проигрывали в битве за женщину, то сейчас, наоборот, становятся довольно привлекательными (в этом смысле показательно начало 1-ой серии фильма «Большая перемена»).

Можно обратиться еще к одному фильму, действия в котором происходят на заводе. Это -- «Премия» (1974) Сергея Микаэляна (1923-2016). В фильме показан образ советского рабочего, его нравственный облик, сила воли, порядочность, даже описан своеобразный низовой бунт против бюрократии. Однако никто из героев не носит ни косоворотку, ни народный костюм.

В конце 70-ых в фильме «Москва слезам не верит» (1979) В.Меньшова (1939 г.р.) мы тоже не обнаруживаем ни 1 из описанных нами элементов народной культуры (диалекты в языке, костюмы и т.д.). Однако слабо заметен сюжет, на который мы указывали на протяжении всей работы: близкий к технике (=«новой природе») мужчина завоевывает женщину, а «интеллигент» (в данном случае оператор) проигрывает, оказываясь подлым человеком. Это, возможно, последний фильм, где мы фиксируем тот перечень народных, глубинно несоветских элементов, которым посвящена наша работа.

В самом конце нашей работы хочется обратиться к фильму Игоря Добролюбова (1933-2010) «Белые росы» (1983). С одной стороны, мы встречаемся с типичным конфликтом в духе Шпенглера -- смерть «культуры» и наступление цивилизации. Род Фёдора Ходоса, выстукает в качестве главного героя. Сама семья разрушается вместе с идиллическим пространством: развод 1 из сыновей; сам род прекращает свое существование; наступление города и снос их деревни. Однако, что удивительно, сама общественная трансформация не осознается как трагедия. Так одна из второстепенных героинь фильма, Верка Матрунина, совсем не переживает и с радостью ждем возведения нового жилого комплекса («Это же не перспективно!», 43 минута фильма). Дополняет этот особый оптимизм жителей «культуры» конечный монолог отца семейства, который можно понимать как особое благословение нового мира: культура понимает, что её время ушло и поэтому уступает место новой общественной формации: «Вот и все. Пришел мой вечер. Уже нечего мне у тебя просить. Только осталось спасибо тебе сказать за то, что родился, за то, что мучился, радовался, плакал, за все. Пошли нашим детям тепла и света, согрей их. На земле нет жизни без тебя. Спасибо тебе, спасибо.» (82 минута фильма).

Так возникает особое примирение «культуры» и «цивилизации» и конфликт, так долго мучивший европейских писателей и художников разрешается в пользу «цивилизации».

Выводы

Здесь нам бы хотелось коротко описать те выводы, к которым мы пришли в ходе нашей работы. Высказать мнение о том, подтвердилась ли исследовательская гипотеза и наметить план возможных исследований в будущем.

Так в ходе нашей работы, во-первых, было обнаружено парадоксальное сочетание аграрной, традиционной культуры и высоко урбанизированной («Высота», «Большая семья» и др.). Подобное сочетание было осмыслено нами, после чего был предложен концепт «новой природы» («красота особая, человеком созданная»), в рамках которого подобные особенности поэтики и кинематографа заметны лучше всего. Также было высказано предположение о том, что подобная поэтика «новой природы» может быть тесно связана с «соперничеством» Пролеткульта и новокрестьянской поэзии 10-ых -- 20-ых годов.

Во-вторых, как было показано на различных примерах, подобная «новая природы» давала жизнь особому набору художественных деталей и конфликтов (конфликт естественного и неестественного, перенесенный на новую почву, особый любовный конфликт, заключающийся в столкновении мужчин из 2 разных социальных сред), которые мы обозначили в нашей работе как «индустриальный сентиментализм», предложив свой второй концепт, который полнее всего вмещает в себя обозначенные характеристики поэтики.

В-третьих, подробно были рассмотрены элементы народной культуры в рамках советской литературы и кино (трудовая песнь, народный колорит, диалекты в языке, народные костюмы и т.д.). Было показано их стремительное возникновение в 20-ые -- 30-ые годы и последующий спад, наступивший после Оттепели.

В-четвертых, была подробно проанализирована как поэма О.Берггольц «Первороссийск», так и её экранизация, снятая Е.Шифферсом («Первороссияне»). Согласно нашим наблюдениям, она является не только кульминацией поэтики народности в советском искусстве, то и экспериментом в эксперименте: в фильме и поэме начинает звучать отчетливо религиозный пафос, позволяющий иначе осмыслить Революция 1917 и культуру СССР.

В-пятых, была предпринята попытка поиска предшественников обозначенного нами явления. Так были подробно рассмотрены и проанализированы произведения А.Платонова, Н.Островского, Н.Фёдорова и многих других. Безусловно, мы не говорим о самой генеалогии поэтики (к сожалению, это большая тема может служить основной для целого исследования, а цели нашей были другие), но о типологическом сходстве и о возможном влиянии в силу канона советской литературы (образ Павки Корчагина). народный культура советский кино

Наша исследовательская гипотеза, вытекающая из наблюдай Бердяева и Агурского, в ходе нашего исследования более чем подтвердилась: действительно, подавляющее большинство несоветских элементов советского искусства принадлежат крестьянской культуре.

Значимым является и то, что именно берется из народности советской литературой и кинематографом. Каков же характер подобной народности? Согласно многим историко-филологическим исследованиям Жорж Дюмезиль. Верховные боги индоевропейцев. - М.: Наука, 1986. - С.234 древнее, аграрное общество было высоко структурировано, сословным. Однако советская народность отличается особым предельно эгалитарным характером. Мы мы встречаем большие семьи (родовая стихия), патриархальный уклад, близких к природе крестьян и даже Бога, но нигде мы не можем обнаружить воина или аристократа (подобные элементы народной, традиционной культуры сразу клеймятся как неестественные). Все это говорит об особом изменение, которое претерпело понятие народной, традиционной культуры во времена СССР.

Интересно и то, что идеи «новой природы», «индустриального сентиментализма» полностью противоречат наблюдениям авторам деревенской прозы. Пессимизм в духе Шпенглера полностью исчезает при изменении перспективы восприятия и отходе от мышления жесткими бинарными оппозициями («культура» против «цивилизации» и т.д.).

Неверно будет понимать феномен «новой природы» как синтез двух линий -- Пролеткульта и новокрестьянской. На протяжении всей работы мы обозначали этот феномен как «парадоксальное сочетание» или просто «комбинация элементов». Это крайне важно, так как подобна поэтика не является синтезом в строгом смысле этого слова: городская культура не соединяется с народной, образуя что-то третье (именно это и было бы синтезом). Подобное «парадоксальное сочетание» можно обозначить как конъюнкцию. Действительно элементы из различных культурных парадигм буквально удерживаются волей писателя или режиссера, но никогда полностью не сливаются, образуя что-то новое. Возможно поэтому данная поэтика долго не просуществовала и начала исчезать после Оттепели.

Стоит указать и на перспективы дальнейших исследований. Во-первых, возможен пересмотр отношения образа и деревни в советской литературе и кино, поэтому исследование может развиваться дальше в этом направлении, устанавливая новый характер их взаимосвязи.

Во-вторых, перспективным будем исследование происхождение поэтики «новой природы», подразумевая не только филологический и культурологический анализ, но и исторический.

В-третьих, важным для будущих исследований будет попытка понять, сохранились ли подобные элементы «новой природы» в пост-советской литературе и кино или они полностью исчезли в 70-ые -- 80-ые годы.

Список фильмов

«Человек с киноаппаратом» (реж. Дзига Вертов, 1929)

«Трактористы» (реж. Иван Пырьев, 1939)

«Как закалялась сталь» (реж. Марк Донской, 1942)

«Весна» (реж. Григрий Александров, 1947)

«Большая семья» (реж. Иосиф Хейфиц, 1954)

«Доброе утро» (реж. Андрей Фролов, 1955)

«Весна на заречной улице» (реж. Марлен Хуциев, 1956)

«Дело было в Пенькове» (реж. Станислав Ростоцкий, 1957)

«Высота» (реж. Александр Зархи, 1957)

«Коммунист» (реж. Юлий Райзман, 1957)

«Иван Бровкин на целине» (реж. Иван Лукинский, 1959)

«Поднятая целина» (реж. Александр Иванов, 1961)

«Девчата» (реж. Юрий Чулюкин, 1962)

«Девять дней одного года» (реж. Михаил Ромм, 1962)

«Иду на грозу» (реж. Сергей Микаэлян, 1965)

«Первороссияне» (реж. Евгений Шифферс, 1967)

«Три дня Виктора Чернышёва» (реж. Марк Осепьян, 1968)

«У озера» (реж. Сергей Герасимов, 1969)

«Солярис» (реж. А.Тарковский, 1972)

«Человек на своем месте» (реж. Алексей Сахаров, 1972)

«Большая перемена» (реж. Алексей Корнеев, 1973)

«Человек со стороны» (реж. Анатолий Эфрос, 1973)

«Премия» (реж. Сергей Микаэлян, 1974)

«Сталкер» (реж. Андрей Тарковский, 1979)

«Москва слезам не верит» (реж. Владимир Меньшов, 1979)

«Прощание» (реж. Лариса Шепитько, 1981)

«Кин-дза-дза!» (реж. Георгий Данелия, 1986)

«Письма мертвого человека» (реж. К.Лопушанский, 1986)

Список литературы

Агурский М. Третий Рим / М. Агурский. - Париж.: Westview, 1989. - 320 с. - Текст: непосредственный.

Арендт Х. Истоки тоталитаризма / Х. Арендт. - М.: ЦентрКом, 1996, - 672 с. - Текст: непосредственный.

Баратынский Е.А. Стихотворения. Поэмы / Е.А.Баратынский. - М.: Наука, 1982. - 83 с. - Текст: непосредственный.

Бердяев Николай. Истоки и смысл русского коммунизма / Николай Бердяев. - СПб.: АЗБУКА. - 224 с. - Текст: непосредственный.

Бердяев Николай. Метафизика пола и любви / Николай Бердяев. - М.: T8RUGRAM, 2018. - 68 с. - Текст: непосредственный.

Богданов Александр. Красная звезда / Александр Богданов. - М.: Терра, 2009. - 224 с. - Текст: непосредственный.

Бодлер Шарль. Цветы зла / Шарль Бодлер. - М.: АСТ, 2011. - 240 с. - Текст: непосредственный.

Булгаков Сергей. Свет невечерний / Сергей Булгаков. - СПб.: АЗБУКА, 2017. - 672 с. - Текст: непосредственный.

Гёте. Страдания юного Вертера / Гёте. - М.: Азбука, 2015. - 192 с. - Текст: непосредственный.

Достоевский Фёдор. Записки из подполья / Фёдор Достоевский. - М.: Азбука-классика, 2011. - 256 с. - Текст: непосредственный.

Достоевский Фёдор. Подросток / Фёдор Достоевский. - СПб.: АЗБУКА, 2018. - 480 с. - Текст: непосредственный.

Дюмезиль Жорж. Верховные боги индоевропейцев / Жорж Дюмезиль. - М.: Наука, 1986. - 234 с. - Текст: непосредственный.

Есенин Сергей. Собрание сочинений в двух томах. Том 1 / Сергей Есенин. - М.: Советская Россия, 1990. - 259 с. - Текст: непосредственный.

Карпов Пимен. Пламень / Пимен Карпов. - М.: Художественная литература, 1991. - 256 с. - Текст: непосредственный.

Kenez Peter. A History of the Soviet Union from the Beginning to the End, New York, Cambridge University Press, deuxiиme йdition, 2006.

Kenez Peter. Cinema and Soviet Society from the Revolution to the Death of Stalin, Londres et New York, I.B. Tauris, 2001.

Луначарский А.В. Собрание сочинений. Том 7. Ленин искусство / А.В.Луначарский. - М.: Художественная литература. - 736 с. - Текст: непосредственный.

Манн Ю. Динамика русского романтизма / Ю.Манн. - М.: АСПЕКТ ПРЕСС, 1995. - 384 с. - Текст: непосредственный.

Мариво. Удачливый крестьянин / Мариво. - М.: Наука, 1970. - 388 с. - Текст: непосредственный.

Орлов И. Б. Советская повседневность: исторический и социологический аспекты становления / И.Б.Орлов. - М.: ГУ-ВШЭ, 2010. - 317 с. - Текст: непосредственный.

Островский Н. Сочинения в 3 томах / Н.Островский. - М.: Художественная литература. - 1550 с. - Текст: непосредственный.

Паперный Владимир. Культура Два / Владимир Паперный. - М.: НЛО, 2016. - 416 с. - Текст: непосредственный.

Платонов Андрей. Повести и рассказы / Андрей Платонов. - М.: Советская Россия, 1988. - 480 с. - Текст: непосредственный.

Платонов Андрей. Чевенгур / Андрей Платонов. - СПб.: АЗБУКА, 2012. - 480 с. - Текст: непосредственный.

Платонов Андрей. Чевенгур. Котлован. Ювенильное море. Город градов / Андрей Платонов. - К.: Куйбышевского книжное издательство, 1990. - 640 с. - Текст: непосредственный.

Распутин Валентин. Прощание с Матерой / Валентин Распутин. - М.: Издательство Э, 2016. - 640 с. - Текст: непосредственный.

Рожков А. В кругу сверстников. Жизненный мир молодого человека в Советской России 1920-х годов / А.Рожков. - М.: НЛО, 2016. - 640 с. - Текст: непосредственный.

Руссо. Ж. Об общественном договоре или принципы политического права / Ж.Руссо. - М.: Юрайт, 2018. - 146 с. - Текст: непосредственный.

Солженицын Александр. Матрёнин двор / Александр Солженицын. - М.: Детская литература, 2018. - 220 с. - Текст: непосредственный.

Фуко Мишель. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. Часть 2 / Мишель Фуко. - М.: Праксис, 2005. - 320 с. - Текст: непосредственный.

Хаксли Олдос. О дивный новый мир / Олдос Хаксли. - М.: АСТ, 2014. - 350 с. - Текст: непосредственный.

Шпенглер О. Закат Европы / О.Шпенглер. - М.: Альфа-книга, 2016. - 1088 с. - Текст: непосредственный.

Элиаде М. Миф о вечном возвращении / М.Элиаде. - М.: Алетейя, 1998. - 250 с. - Текст: непосредственный.

Энгельс Ф., Маркс К. Принципы коммунизма. Манифест коммунистической партии / Ф.Энгельс, К.Маркс. - М.: ИТРК. - 68 с. - Текст: непосредственный.

Юнгер Ф.Г. Совершенство техники / Ф.Г.Юнгер. - СПб.: Владимир Даль, - 560 с. - Текст: непосредственный.

Размещено на Allbest.ru