Размещено на http://www.allbest.ru/

Государственный университет - Высшая школа экономики

С участием Всемирного банка и Международного валютного фонда

VII Международная научная конференция

«Модернизация экономики и государство»

• Доклад
• «Государство и экономика на этапе модернизации»

Е. Ясин

• Оглавление

3. Временной контекст: как мы подошли к этапу модернизации

5. Проекты модернизации и функции государства

6. Текущая ситуация и экономическая политика

Литература

1. Четыре посылки

модернизация экономика государство

Тема роли государства в экономике - то снижения (ухода), то увеличения интервенционизма постоянно присутствует в экономической и политической прессе. В последнее время все чаще можно читать о необходимости усиления воздействия государства на экономику. Стоит взять влиятельный журнал «Эксперт», едва ли не в каждом номере звучит рефрен: у нас нет внятной стратегии, нам нужна активная промышленная политика. Еще раньше трансформационный кризис 90-х годов многие авторитеты объясняли уходом государства из экономики.

В 1997 году Институт экономики РАН выпустил работу о роли государства в рыночной экономике, то есть по теме, к которой мы вновь возвращаемся спустя 9 лет. Там с самого начала сказано буквально следующее: «Вытеснение государства из сферы экономики, его уход на своеобразные каникулы обернулись тяжелейшими социальными последствиями». [1, с. 5]. Не результаты социалистического хозяйствования, не падение мировых цен на нефть, длившееся с 1986 года и приведшее советские финансы к катастрофе, а именно уход государства из экономики - такое своеобразное понимание причин кризиса в процессе перехода к рынку было предложено в цитируемой работе.

Сейчас А.Н. Илларионов говорит о качественном повороте российской экономической политики в сторону интервенционизма. И на самом деле есть серьезные поводы, чтобы снова вернуться к этой теме. Такое впечатление, что все экономическое сообщество разделено на два лагеря - либералов и дирижистов, причем представители каждого поклялись никогда не изменять своим убеждениям и едва не всегда предлагать рецепты спасения посредством действий государства или их ограничения.

Дискуссия на профессиональном уровне предполагает, на мой взгляд, общее признание некоторых общих посылок, которые являются не предметом спора, а его базой. Таких посылок в рамках данной темы можно назвать четыре.

Первая: государство в экономике присутствует всегда и никто, разве что за исключением крайних либертарианцев, не утверждает, что оно должно уйти вовсе.

Вторая посылка: различие во взглядах заключаются в том наборе и объеме функций, которые признаются за государством. Назовем основные из них, расположив по убыванию числа приверженцев вменения этих функций в обязанности государства:

1. формирование законодательства, обеспечение законности и правопорядка, разрешение споров на основе законов (суд), принуждение к исполнению законов и судебных решений. Это, собственно, работа государства как «ночного сторожа»;

2. оборона и безопасность, защита от внешних угроз;

3. обеспечение макроэкономической стабильности - недопущение инфляции, устойчивость национальной валюты;

4. содействие формированию институтов, полезных для развития экономики и общества, их адаптации к меняющимся условиям, проведение необходимых реформ;

5. оказание публичных услуг; помимо обороны и обеспечения правопорядка это здравоохранение, образование и т.п. с целью предоставления их более широкому кругу граждан чем те, кто в состоянии самостоятельно оплачивать их по реальной стоимости;

6. защита социально уязвимых граждан, предоставление социальных гарантий;

7. защита природы, обеспечение экологической безопасности;

8. содействие развитию экономики, полезным изменениям в ее структуре. Это как раз и называют обычно структурной или промышленной (индустриальной) политикой;

9. предупреждение или устранение т.н. «провалов рынка», в том числе посредством прямого государственного контроля над ценами, зарплатой, нормирования потребления определенных благ и т.п.

10. государственное предпринимательство, т.е. владение и управление компаниями, производящими товары и услуги, которые могут также производиться частными компаниями;

Этот список можно дополнять и уточнять, но, кажется, основные функции государства здесь упомянуты.

Первые три функции - это либеральный минимум. Объем выполняемой работы и расходов в рамках каждой из них может быть разным и либерал будет настаивать на его уменьшении, но сами функции он отрицать не будет. Четвертая функция осуществляется по мере необходимости, инициативы реформ исходят от разных слоев общества, но в конце концов они осуществляются посредством государства. Функции 5-7 характерны для развитого социального государства, способного тратить на социальные и экологические цели значительные средства. На росте их объемов обычно настаивают сторонники патернализма и дирижизма, либералы же соглашаются на их выполнение в минимальных объемах. Через эти функции, можно сказать, проходит граница между либералами и дирижистами. Далее простирается поле последних.

Третья посылка: практическая политика не может опираться полностью на какую-то одну доктрину. В жизни складываются обстоятельства, которые объективно делают целесообразным выполнение государством разных наборов функций и варьирование их объемами. Правительство тем лучше справляется со своими задачами, чем лучше оно понимает, как их решать применительно к сложившимся обстоятельствам. Иной раз повышение роли государства необходимо и приносит позитивный эффект. Но все функции государства имеют свою цену: чтобы их выполнять, нужны средства, которые изымаются у агентов экономики посредством налогов или иным образом.

Обычно роль (объем) государства измеряется отношением государственных расходов к ВВП. Если бюджет сводится с профицитом, то последний нужно добавить к расходам, ибо он часть бремени, налагаемого государством на экономику. Спорный вопрос: некоторые специалисты полагают, что к этой сумме надо добавить еще расходы госпредприятий, чтобы оценка роли государства была полней. Но большинство считает, что этого делать не следует, т.к. госпредприятия работают в конкурентной среде и покрывают свои расходы за счет своих же доходов. Все же в определенных аспектах подобные оценки полезны, по крайней мере в отношении части расходов государственных компаний, если они работают в заметно ином режиме, чем частные, например с мягкими бюджетными ограничениями, или решают политические задачи, идущие вразрез с коммерческими критериями. Особенно это касается крупных государственных монополий.

Можно предположить, что в данной стране в конкретный отрезок времени существует оптимальный уровень присутствия государства в экономике, при котором его выгоды балансируются с издержками. Поскольку условия меняются, оптимум тоже смещается. Соответственно и политика должна меняться.

Четвертая посылка: Выбор оптимального или близкого к нему уровня участия государства в экономике должен учитывать ряд факторов, в том числе условия и стадию развития страны, позиции ее относительно других стран, особенности национальной культуры и институтов.

Развитие событий в экономике и в обществе характеризуются высокой степенью неопределенности, так что мы не можем точно установить оптимальный объем государства и его динамику. Удается лишь приближаться к окрестностям оптимума. В политической конкуренции разные группы интересов, партии предлагают различные программы достижения оптимума. Результат же становится известным потом. Кроме того, кардинальные изменения условий происходят не так часто, а соответствующие изменения институтов и политики также обходятся дорого. Так что оказывается целесообразным на достаточно продолжительных отрезках времени поддерживать стабильность - сохранять устойчивую систему институтов и проводить предсказуемую политику.

Стабильность есть благо, если она не переходит в застой. А застой наступает тогда, когда условия уже изменились, они требуют изменения институтов и политики, т.е. проведения реформ (или их завершения, если они начаты), но соответствующие действия не предпринимаются.

Историки отрицают какие-либо исторические закономерности, но экономисты все время их предполагают, правда, нередко каждая школа свои. Во всяком случае можно говорить об определенной логике развития, например о переходе от аграрного общества к индустриальному, о сопровождающих его процессах индустриализации и урбанизации, о том, что разные страны осуществляют этот переход в разное время. При этом есть страны-лидеры, страны догоняющие (развивающиеся) и есть страны отстающие, пребывающие в начальной фазе перехода или даже не начавшие его, хотя таких, наверное, уже не осталось. Стадия развития по меньшей мере обозначает некое состояние в процессе перехода. Так Китай сегодня находится на стадии индустриализации. Его позиции относительно других стран таковы: есть ряд стран, которые ушли вперед, находятся на более высокой стадии развития, но одновременно исчерпали возможности, связанные с индустриализацией, например, возможности заимствования технологий. Но есть и другие страны, менее развитые или находящиеся на той же стадии развития, но не располагающие ресурсами, которые позволяют Китаю развиваться быстрей других. Я думаю, главный из этих ресурсов - обилие сравнительно качественной и дешевой рабочей силы. Качества этого ресурса определяются особенностями национальной культуры, которая несколько столетий тормозила развитие страны, стала одним из факторов ее отставания, но затем по каким-то пока не объясненным причинам, в том числе и под влиянием примера других стран, превратилась в мощную силу динамичного развития. Политика государства очевидно способствовала этим переменам.

Хорошо осознав значимость и специфику этих факторов для себя, другие страны также могут выработать близкую к оптимальной политику в отношении роли государства в экономике.

2. Мировой контекст

Теперь обратимся к не столь бесспорным тезисам.

Аграрно-индустриальный переход начался в Европе в XVI-XVII веках с выдвижения в лидеры Голландии и Великобритании. За ними последовали Франция и Германия, а далее другие европейские страны, США и Россия. В этих странах резко повысились темпы экономического роста, уровень жизни, стало расти городское население. Примерно с последней четверти XIX века эти процессы стали сопровождаться опережающим (по сравнению с экономикой) ростом государственных расходов. В 1890 г они не достигали 10% ВВП, а в 1980г. уже превысили 50% (без расходов госпредприятий) [2, с. 33] Этот процесс происходил во всех развитых странах, о чем свидетельствуют данные таблицы 1.

Таблица 1. Рост расходов расширенного правительства в некоторых развитых странах, 1870-1996 (% ВВП)

Источник: [3, p.6].

А те страны, которые в более поздние сроки добивались успеха на пути догоняющего развития, также в конце пути повышали государственные расходы, даже если в начале их низкий уровень был важным конкурентным преимуществом.

Нередко в связи с этим говорят о том, что либерализм устарел, что дирижистская политика находится на магистрали мирового развития. Полагаю, это поверхностное суждение, особенно после опыта Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана, чья политика либерализации экономики принесла впечатляющий эффект, причем в странах-лидерах, и укрепила позиции либеральной доктрины как мейнстрима в современной экономической науке. Поэтому лучше разобраться в причинах экспансии государства в период индустриализации.

Заметим сразу, что и в предшествующей истории высокая доля госрасходов встречалась в отдельных странах и в отдельные эпохи, но почти всегда это были военные расходы. Кроме них, пожалуй, еще только орошение. Специфичны для нового времени скорей всего три группы факторов.

Во-первых, на смену капитализму свободной конкуренции, который в свое время под лозунгом laissez faire смел феодальные регламентации, с концентрацией производства и капитала с конца XIX в. приходила монополизация. Крупные корпорации вытесняли рыночные отношения, демонстрируя образцы бюрократического управления предприятиями массового производства унифицированных изделий. Фордовский конвейер и веберовская рациональная бюрократия казались высшими достижениями цивилизации. Следом за этим представлялась естественной государственная монополия, которая во всяком случае способна была ограничить аппетиты крупного капитала и больше ориентироваться на общественные интересы. Если частная собственность становится достоянием немногих, то не лучше ли государственная собственность? И уж во всяком случае частные монополии следует ограничивать, чтобы предотвращать «провалы рынка», все более опасные. Отсюда требования национализации со стороны социалистов, антитрестовское законодательство в США, теория Дж.М.Кейнса и практика Ф.Д.Рузвельта. Отсюда альтернативные свободному рынку модели советской плановой экономики, корпоративные модели государства Муссолини и Франко, нацистская экономика. Видимо, человечество должно было пройти эти искушения, выработать противоядие, убедиться в тупиковости этих вариантов развития.

Еще после Второй мировой войны были в моде рецепты планового хозяйства, причем не только в странах третьего мира: национализация в Великобритании и Австрии, индикативное планирование во Франции. В Западной Германии американские советники препятствовали предлагаемой Л. Эрхардом либерализации цен. Вероятно, только к концу 60-х годов накопились убедительные доказательства недопустимости дальнейшего роста масштабов государства.

В 1994 году Хансон и Хенрексон опубликовали результаты исследования зависимости между государственным участием в экономике и ростом производительности, основанные на данных по 14 странам ОЭСР за 1965-82 и 1970-87 годы. Их вывод состоит в том, что к 1982 году во всех этих странах с точки зрения содействия росту производительности государственные расходы превысили оптимальный уровень. Государственные расходы, включая инвестиции и социальные трансферты, за вычетом расходов на образование, при увеличении на 10 процентных пунктов вызывали снижение темпов роста совокупной факторной производительности (TFP) на 1,68% ежегодно. Но, с другой стороны, повышение на 10 процентных пунктов государственных расходов на образование, ежегодно увеличивало рост TFP на 2,78% в среднем за год. Цит. по [4, pp. 546-548.]

Во-вторых, урбанизация, шедшая в ногу с индустриализацией, привела к демографическому переходу, к смене большой патриархальной семьи нуклеарной. А вместе с тем встали проблемы одиноких стариков, которых уже переставали содержать семьи; безработных, молодежи, которой надо было дать образование, чтобы подготовить к рынку труда и социализировать. Росло богатство общества и оно могло уделять больше средств новым функциям государства, обозначавшим тенденции к гуманизации и солидарности.

В-третьих, произошла политическая трансформация в странах-лидерах. Капитализм породил конфликт между трудом и капиталом, государство было вынуждено брать на себя функции не только социальной защиты, но и удержания этого конфликта в определенных рамках экономическими и политическими мерами. Рабочее и социалистическое движение добилось перераспределения богатств через государственные институты, сокращения рабочего дня, введения всеобщего избирательного права. Это также привело к росту роли государства.

Не говорят ли эти факторы о том, что обратно направленные сдвиги, связанные с реформами Тэтчер и Рейгана, с т. н. «неоконсервативным сдвигом» есть лишь временные колебания на фоне устойчивой тенденции? Тем более, что некоторые авторитетные источники предрекают близкий конец усилий по сокращению госрасходов в развитых странах и их рост в дальнейшем. Думается, однако, что дело будет обстоять иначе. Давление в пользу увеличения расходов государства несомненно существует, но ему вероятней всего все интенсивнее будут противодействовать силы обратно направленные. Обратим внимание: по данным таблицы 1 с 1980 года госрасходы в Англии снизились, хотя к 1994 году снова подросли, в США они расти перестали, в среднем их доля в ВВП развитых стран стала расти намного медленнее. В мировой экономике снова происходят качественные изменения, обусловленные ее вступлением, прежде всего стран лидеров, в постиндустриальную эпоху.

1) Капитализм прошел индустриальную стадию и те тенденции, которые породила индустриализация, исчерпали свою силу. Их влияние на умы людей уменьшилось. Крупные корпорации перешагнули национальные границы, но в то же время свою конкурентоспособность доказал малый бизнес. Между компаниями разного размера установилось определенное структурное равновесие, рост масштабов не гарантирует от провалов. Конкуренция обостряется, в том числе вследствие появления на рынках новых игроков. И уж точно выяснилось, что государство - плохой предприниматель. Напротив, стало ясно, что те страны добиваются бульшего успеха, где национальная элита быстрее и лучше осознает и принимает новые вызовы, где государственные институты эффективней используются для создания новых рынков и доминирования на них, до тех пор пока на них не приходят отстающие и догоняющие. Тогда страны-лидеры должны создавать революционные инновации и новые рынки. Это другой капитализм.

2) В развитых странах завершились урбанизация и демографический переход. Население почти не растет, но стареет: все выше доля пожилых возрастов. Созданные 50-100 лет назад распределительные системы пенсионного обеспечения, основанные на принципе солидарности поколений, становятся неработоспособны, слишком большой оказывается нагрузка на одного работающего. В то же время все более изощренные финансовые рынки позволяют мобилизовать и эффективно использовать инвестиции любого размера, так что большинство населения и может, и должно само формировать накопления на старость. А это значит, что государство может уйти из этой сферы, шаг за шагом уступая место коммерческим и некоммерческим организациям в оказании соответствующих услуг домохозяйствам. И перечень таких услуг все больше расширяется.

Возникли новые проблемы, например интеграция инокультурных мигрантов. Но заметим, что сами они появились в развитых странах в расчете на решение с их помощью проблемы дешевой рабочей силы, порожденной более всего демографическим переходом. Это решение оказалось временным и чреватым еще бульшими проблемами в будущем.

3) В развитых странах повсюду установились демократические политические системы со всеобщим избирательным правом, но и с преобладающим средним классом. Это отчасти и результат прошлого этапа, ибо средний класс - продукт социального выравнивания, преодоления острого конфликта между трудом и капиталом. К тому же сложившиеся в XIX-XX вв. формы рабочего движения опирались на доминирующий в этот период вид организованной занятости: одно рабочее место, одна зарплата. В последнее время все больший удельный вес занимает «нестандартная занятость» (термин В. Гимпельсона и Р. Капелюшникова [5] В Нидерландах 34,5 % занятых работают неполный рабочий день - высший показатель для развитых стран (2003 г.), в США - 13,2% [5, с.377]. Доля самозанятых в общей занятости (индивидуальные предприниматели, с привлечением наемного труда, некорпоративный сектор, или без него): США - 7,2%, Германия - 34,7 %, Италия - 24,6 % (с.383).), которая означает многообразие работ для одного работника, работы по нескольким контрактам, неполную и неформальную занятость, бульшую самостоятельность человека и в то же время меньшие возможности для организации наемных работников и проявлений классовой солидарности. Чтобы защищать завоеванные привилегии сил еще хватает, особенно в странах континентальной Европы, но чтобы завоевывать новые, ведущие к росту государственных расходов, уже нет.

Либеральная демократия сочетает стабильность с динамизмом. Это качество - от уважения закона, прав и свобод человека, от экономической и политической конкуренции. Эта система выработала достаточно надежные методы социального регулирования через образование, СМИ, массовую культуру, которые позволяют осуществлять более или менее компетентное управление и не допускать экстремистских проявлений в опасных масштабах. Значит нет нужды в чрезмерном участии государства в поддержании порядка. За власть борются на выборах, а не насильственным подавлением оппозиции. В то же время менее состоятельные слои населения поняли, что взять власть недостаточно, чтобы стать богаче. Стало быть давление с их стороны в пользу роста госрасходов относительно меньше. Отнять уже данные социальные привилегии очень трудно, но легче избегать новых обязательств, способных подорвать стабильность экономики.

Таким образом факторы, которые с последней четверти XIX века вели к росту государственных расходов, в значительной мере исчерпали свою силу. Зато проявили себя другие факторы.

4) Потерпели неудачу все глобальные социальные проекты, основанные на идеях индустриальной эпохи, претендовавшие на то, чтобы представить альтернативу капитализму, рыночной экономике и демократии. Прежде всего, конечно, речь идет о советском эксперименте. Нас не победили, просто мы рухнули сами под гнетом пороков предложенного проекта, кстати предполагавшего абсолютную власть государства.

В 1990 г. расходы государственного бюджета СССР составляли 51,3% ВНП (доходы - 47,2%, дефицит - 4,12% ВНП), а с расходами из бюджета государственного социального страхования - 55%. В сопоставлении с приведенными госрасходами стран ОЭСР не так много. Но если взять еще расходы госпредприятий, то доля государства в советской экономике, во всяком случае легальной, составит примерно 90%. Причем из государственного бюджета на финансирование народного хозяйства, т.е. на смягчение бюджетных ограничений, выделялось 38,5% его расходов или 19,8% ВНП [5, сс.15-16, 18]. Это пример большого государства, и поэтому слабого.

Впрочем, не надо ничего объяснять, достаточно сопоставить итоги развития Западной и Восточной Германии, Северной и Южной Кореи: один народ и такие разные результаты.

Академик С.С.Шаталин, слывший в свое время сторонником централизованного оптимального планирования, признал в связи с этими примерами: жизнь поставила чистый в научном смысле эксперимент и ученому не остается ничего иного, кроме как согласиться с его результатами. А это, между прочим, влечет определенные заключения относительно чрезмерного педалирования роли государства, хотя сейчас даже очень рьяные государственники толкуют о «смешанной экономике» и о недопустимости доверяться одной лишь «невидимой руке» рынка. По правде, этого никто и не предлагает.

5) В период после Второй мировой войны целый ряд стран добились успехов в догоняющем развитии, опираясь при этом на активное вмешательство государства в экономику. В основном они расположены в Восточной Азии, в зоне т.н. «рисовой культуры», конфуцианской этики, что позволило им опереться на ресурс качественной и дешевой рабочей силы для производства продукции на экспорт по импортированным технологиям, на открытые западные рынки. Но надо иметь в виду, что в большинстве из них ускоренное развитие происходило в процессе индустриализации и урбанизации, уже пройденном в развитых странах. А когда они приблизились к уровню развития последних, то модели догоняющего развития оказались исчерпаны, перед ними возникли те же проблемы адаптации к требованиям постиндустриального общества.

Китай и Индия, как кажется, стоят особняком. Но только потому, что в них период индустриализации еще не закончен, преобладающее до сих пор сельское население составляет резерв для ее продвижения и на ближайшую перспективу. Китай, кстати, добивается успехов еще и потому, что он не опоздал сменить советскую модель индустриализации на более либеральную модель догоняющего развития, близкую к японской.

6) Конкурентные преимущества догоняющих стран включали, в частности, существенно более низкие государственные расходы, обусловленные в том числе отсутствием сколько-нибудь развитой государственной системы социальных гарантий. По сути эти страны начинали с уровня, на котором Великобритания находилась в 1890 году. Это заставило и западные страны, которым пришлось столкнуться с принципиально новыми конкурентами, задуматься о том, не чрезмерно ли бремя, которым их государства отягощают экономику. Одних преимуществ в технологии, порядке, привычке к исполнению законов, компетентности оказалось недостаточно. Причем новые конкуренты, такие как Корея и Тайвань, достигнув уровня развития экономики европейских стран, уже не станут лезть в ловушку чрезмерных социальных обязательств. Так что это не временный фактор.

7) Глобализация также влечет за собой последствия, толкающие к сокращению государственных расходов. С одной стороны транснациональные корпорации - движущая сила глобализации, пробивают национальные границы. Усиливается взаимозависимость рынков в самых разных частях мира. С другой стороны силы, выходящие из-под контроля национальных государств, все больше нуждаются в международном регулировании. Это неизбежно влечет за собой создание региональных союзов государств, например Европейского, с делегированием части полномочий национальных правительств на наднациональный уровень. А кроме того, будет расти роль и международных экономических организаций мирового масштаба. Казалось бы, это влечет за собой лишь рост международной бюрократии. Но оказывается, с первых шагов подобные организации добиваются поддержания финансовой стабильности, в которой заинтересованы все. Ограничение бюджетных дефицитов - едва ли не главный пункт Маастрихтского договора. Национальные государства оказываются не вольны в соревновании на поле популизма. Уверен, наступит такой момент, когда и США не смогут более принимать самостоятельные решения о раздувании своего государственного долга, поскольку такая политика создает серьезные риски для всей мировой экономики.

Из сказанного можно сделать вывод: либеральный поворот М.Тэтчер и Р.Рейгана - не случайная флуктуация, а устойчивая тенденция, обусловленная переходом от индустриализма к постиндустриальному обществу, сначала в странах-лидерах, потом во всех остальных. Государственные расходы при этом снизятся, хотя и не существенно, не до уровня Китая и Индии. Они видимо, стабилизируются в большинстве развитых стран в диапазоне 30-40% ВВП. Кто понизит их больше, будет иметь более сильные конкурентные преимущества.

3. Временной контекст: как мы подошли к этапу модернизации

Теперь обратимся к России. Советская плановая экономика была крайним, вырожденным случаем дирижизма. В ней государство было по сути единственным собственником и предпринимателем, управлявшим экономикой посредством всеохватывающей бюрократической иерархии. Эволюция этой системы в силу ее врожденных пороков привела к краху, который удалось оттягивать 20 лет благодаря высоким ценам на нефть и освоению в России богатейших нефтяных месторождений. Но когда цены на нефть упали (1986 г.), кризис стал неизбежен, и будущие поколения получили, кроме тяжелого наследства, предупреждение относительно опасных крайностей преувеличения роли государства в экономике.

Выход из положения обеспечили рыночные реформы, которые в силу многообразных обстоятельств, прежде всего оказались весьма радикальными, и, возможно, отчасти усилили болезненность трансформационного кризиса. Как всегда радикальные перемены нуждаются в радикальном идеологическом обосновании и какой-то период реформаторы, по-видимому, преувеличивали возможности рыночных механизмов, особенно применительно к начальным шагам их действия на развалинах планового хозяйства. Во всяком случае их оппоненты с основанием, а чаще и без него упрекали реформаторов в чрезмерном и слишком быстром уходе государства из экономики, включая прекращение субсидий (ужесточение бюджетных ограничений) и массовую приватизацию значительной части госпредприятий.

Споры на эту тему будут продолжаться очень долго. Лично я убежден, что никакая другая политика не могла дать позитивный результат, особенно учитывая параллельно протекавшие политические процессы и резкое ослабление государства в силу всей совокупности факторов. Но именно в это время и при тех обстоятельствах роль государства оказалась очень высокой, а именно в функции институциональных реформ.

Любопытно, что, осуждая либералов за отказ от государственного регулирования экономики, включая цены, объёмы и структуры производства и.т.п., их критики отмечали: «Парадокс в том, что все это сопровождается усилением вмешательства государства в социальную направленность экономических процессов (видимо, имеется в виду сокращение социальных трансфертов в целях финансовой стабилизации - Е.Я.), жёстким административным контролем за ходом, сроками, методами и формами их реализации. Государство целенаправленно контролировало разрушение государственного сектора экономики, принудительно насаждало определённые типы и формы хозяйства...» [1, с. 22]. Стало быть, не так уж ушло государство из экономики, только оно содействовало ее преобразованию в рыночную.

В короткие сроки были восстановлены институты свободных цен, конкуренции, открытой экономики, частной собственности. Созданы практически заново налоговая и банковская системы - институциональные столпы рыночной экономики. При всем изначальном несовершенстве этих институтов, от них пошёл поток импульсов, придававших экономике направление и энергию развития. Трансформационный кризис был весьма глубок (сокращение ВВП на 40%, промышленной продукции - на 55% в течение 1991-98 гг.) и казалось, что именно он является главным результатом реформ. На деле они только вскрыли болезни планового хозяйства и положили начало пассивной фазе структурной перестройки. А главным их результатом были упомянутые институциональные изменения, открывшие перспективы развития, что и стало ясно после 1998 года.

В то же время другие функции государства сократились, особенно государственного предпринимательства и контроля, социальные гарантии оказались сильно обесценены. Вместе с этим ослабли и функции охраны законности и правопорядка, тем более что в корне должно было измениться ее содержание - от директив по действиям в интересах начальства, передаваемых по ступеням иерархии, к верховенству закона. Для России это было бы огромной важности нововведением. Оно и по сей день не прижилось. Отсюда вместе с экономической и политической свободой - рост преступности, коррупции, криминальные разборки в бизнес-среде, в том числе из-за передела собственности при активном участии госчиновников, которые практически открыто занимаются собственным бизнесом, что входит в конфликт с их государственными обязанностями.

Основные рыночные реформы были проведены в 1992-93 годах. Последующий этап - 1994-97 гг. - период финансовой стабилизации. Темп институциональных изменений резко упал, шел процесс приживления результатов реформ предыдущего этапа. Инфляция, сокращение субсидирования и открытие экономики привели к существенным структурным сдвигам, проходившим спонтанно, без участия государства, со значительными потерями созданных ранее производственных мощностей, непригодных для выпуска конкурентоспособной продукции в новых условиях. Государство реагировало на это умеренными протекционистскими мерами: были введены отмененные в 1992 г. импортные пошлины, появились количественные ограничения импорта, впрочем, вскоре вновь отмененные под давлением МВФ/МБРР.

Это был также пик «дикого капитализма» российского первоначального накопления. Появился крупный капитал. Его верхушка - олигархи, пыталась захватить государство. Экономика являла картину хаоса, налоги собирались из рук вон плохо, экономическая политика, казалось, никак не способствовала преодолению кризисных явлений. Тем не менее, финансовую стабилизацию удалось осуществить. В 1995 г. федеральный бюджет был исполнен на 95 %, тогда как в 1993-94 гг. его исполнение не превышало 70-75%, а в 1997 г. инфляция снизилась до 11% против 320% в 1994 г. Ниже этого показателя она впервые опустилась только в 2005 г. - 10,9%. Кризис 1998 г., более чем наполовину обусловленный внешними факторами (азиатский кризис, резкое падение цен на нефть) стал нижней точкой падения, угроза новой дестабилизации была предотвращена жесткой монетаристской политикой правительства Е.М. Примакова. Благодаря этому были созданы предпосылки для перехода к этапу модернизации.

Экономический рост начался уже в 1999 году, в основном за счет загрузки имеющихся мощностей. В этом смысле его можно назвать восстановительным ростом. В данном случае не имеется в виду никакой аналогии с тем, что называлось восстановительным ростом в годы НЭПа, но только одно, - что рост 1999-2001 гг. лишь в незначительной степени был связан с модернизацией в узком смысле, а именно с инвестициями в обновление оборудования, повышение квалификации персонала, инновации, основание новых предприятий. Модернизация должна была начаться следом.

Следует подчеркнуть: рост возобновился, как и ожидали либералы, без вмешательства государства, если не считать того, что оно удержало рыночные реформы и добилось финансовой стабилизации, затем под давлением вынужденных обстоятельств девальвировало рубль. Последний шаг, ценой скачка инфляции до 84% в 1998 г. и падения уровня жизни, повысил сравнительную конкурентоспособность отечественных производителей. Подоспевший затем рост цен на нефть помог решить накопившиеся проблемы с неплатежами и бартером, долгами по зарплате и пенсиям, улучшить сбор налогов, преодолеть бюджетный кризис, повысить монетизацию экономики с 14% в 1998 г. до 28 % в 2005 г.

За эти годы произошли существенные структурные сдвиги. Они охарактеризованы данными в таблицах 2, 3, 5. По численности занятых наиболее резкое снижение доли промышленности - на треть, хотя к 2003 году выпуск в этой отрасли достиг примерно 80-85 % уровня 1990г. С 1998 г., когда этот показатель составил 45%, численность занятых в ней практически не выросла. Другой важный сдвиг - рост доли торговли и финансового сектора, что и естественно при переходе к рыночной экономике, ибо эти отрасли выполняют в ней регулирующие функции, замещающие недавнее планирование. Они, собственно, и есть рыночные механизмы. Третий заметный сдвиг - снижение в целом доли отраслей материального производства и повышение доли отраслей, производящих рыночные и нерыночные услуги. Таким образом, действительно произошла пассивная структурная перестройка экономики. Отраслевая структура производства и занятости изменилась в соответствии со спросом.

Таблица 2. Сдвиги в отраслевой структуре экономики РФ в 1985-2003 гг. (по численности занятых, %)

Источник: Росстат [6;8]

В таблице 3 приведена динамика структуры ВВП (валовая добавленная стоимость в основных ценах, без налогов на продукты и субсидии), которая позволяет увидеть и процесс изменений. Здесь мы также видим снижение доли промышленности, хотя и в меньшей степени, обвальное сокращение доли сельского хозяйства, притом что занятость сократилась незначительно - с 13,1 до 11% в 1985-2003 гг., тогда как по ВДС - с 16,6% в 1990 г. до 5,8% в 2002 г. Доля связи после сильного падения в 1992 г. к 2002 г. выросла в 1,5 раза, благодаря развитию мобильной телефонии.

Особенно выразительна динамика торговли и финансовых услуг. Если по занятости торговля вместе с общепитом и заготовками (специфическая советская отрасль по закупке сельхозпродукции) в 1985 г. занимала 8,5 %, то в 2003 г. - 16,8 %, а по добавленной стоимости она выросла с 6,3% в 1990 г. до 22,5% в 2002 г. Интересен пик 1992 года - в условиях кризиса и высокой инфляции торговля притягивала повышенную долю ВДС, в том числе путем перераспределения за счет разницы внешних и внутренних цен. Многие на этом делали состояния, но в то же время это, видимо, был необходимый момент формирования рыночной экономики, включение в действие закона спроса и предложения.

Таблица 3. Динамика структуры ВВП РФ в 1990-2002 гг. (%, в основных ценах)

Источник: Росстат: [2000, с.252; 2004, с.306]

В докладе Всемирного банка по России 2004 года, подготовленного под руководством Кристофа Рюля, сделан вывод, что повышенная доля торговли в российской экономики объясняется тем, что значительная часть добавленной стоимости, созданной в нефтяной и других экспортных отраслях, реализуется в торговле посредством применения трансфертных цен.

Расчеты, выполненные в этом докладе, показывают, что по этой причине доля нефтегазовой промышленности в ВВП сильно занижена: официально в 2000 г. ее удельный вес в ВВП составлял 7,8 %, тогда как по оценке авторов - 19,2%, а доля торговли занижена - официально 27,3%, а по расчетам доклада = 14,6%. В основу пересчета положена замена российского размера торговой наценки на канадскую, которая составляла (%):

Источник: 7, с.86

Сопоставление с Великобританией, Нидерландами и Норвегией дают еще более разительные результаты, доля нефти и газа в российском ВВП вырастает до 22%, а торговли снижается до 9,7% (по условиям Великобритании) и 8,4 % (Нидерландов). Общая оценка доклада: только недобор налогов вследствие применения трансфертных цен составил в 2000г. около 2 % ВВП [7, с. 88]. Недаром, стало быть, российская генпрокуратура заготовила обвинение против Ходорковского и ЮКОСа за применение трансфертных цен, которое в равной мере может быть предъявлено любой нефтяной компании, а также Газпрому, да и многим другим вертикально интегрированным компаниям.

Сам по себе факт трансфертного ценообразования несомненно имеет место и он активно использовался (да и сейчас используется, хотя и скромнее) для «оптимизации» налогообложения. Но масштабы перераспределения добавленной стоимости, на мой взгляд, сильно преувеличены: реально доля торговли составляет примерно 20%. Причина неточности - в методе применения торговых наценок развитых стран к России - стране только выходящей их переходного периода, в которой торговля играла роль мотора структурных изменений.

Воспользуемся подобным приемом и сопоставим долю торговли в ВВП России и США на протяжении нашего переходного периода.

Таблица 4. Доля торговли в ВВП и занятости России и США ( %)

Источники:[8, сс. 141, 307; 6, сс. 100-101; 9, pp. 343,371,380], расчеты автора.

*Примечание: данные по СССР.

Мы видим, во-первых, что в эти годы доля торговли в России быстро росла и по добавленной стоимости, и по занятости. В советское время она была лишь завершающим звеном административно-распределительной системы, в новых условиях ей предстояло стать сердцем рыночной экономики. Во-вторых, при этом и по занятости, и по добавленной стоимости она приближалась к показателям развитых стран, по доле в занятости еще догоняла, по добавленной стоимости - превзошла на начальных этапах не только из-за трансфертных цен, но больше потому, что в ней сходились все ценовые диспропорции - между ценами внутренними и внешними, еще регулируемыми и уже свободными, ценами разных регионов, разных рынков. И все эти диспропорции выливались на время в доходы торговли, обеспечивая ей повышенную прибыльность. Через этот рыночный механизм шел процесс естественного устранения диспропорций, вырабатывались рыночные ценовые сигналы производителям и потребителям. А трансфертные цены, кстати в советской экономике только они и были - лишь один из фрагментов этой сложной картины переходных процессов, порожденный структурными факторами, а именно преувеличенной долей на рынке возникших с участием государства вертикально интегрированных компаний.

То, что дело обстояло именно так, подтверждают данные динамики финансового сектора: по численности занятых он более чем удвоил свою долю за 1990-2003 гг., а по добавленной стоимости она выросла в 10 раз. Причем с большими колебаниями: в самом начале (1990-1992 гг.) доля этого сектора выросла в 16 раз - все новоявленные бизнесмены бросились на валютный рынок, в банки, а затем глубокое падение в период финансовой стабилизации и кризиса 1998 г., чтобы потом установится где-то на 3% ВВП и 1,4 % численности занятых. Финансовый сектор подобно торговле играет особую регулирующую роль в рыночной экономике. Сравнивать их показатели в переходный период, когда они еще только формируются и адаптируются к своей новой роли, с аналогичными показателями развитых стран, по меньшей мере не совсем корректно.

Посмотрим изменения в отраслевой структуре промышленности, прежде всего по занятости (см. табл. 5).

Таблица 5. Среднегодовая численность промышленно-производственного персонала в 1990 и 2003 гг. в разрезе отраслей промышленности

Прежде всего, бросается в глаза сокращение занятости в промышленности, более чем на 40%. Удельный вес промышленности в ВВП сократился более чем на 10% (табл. 2). Только две отрасли - электроэнергетика и цветная металлургия увеличили численность, но они в 90-е годы наряду с нефтяной промышленностью, железнодорожным транспортом, управлением и другими бюджетными отраслями, играл роль своего рода спасительного якоря, прибежища для многих людей, искавших средства существования в трудное время. В топливной промышленности в целом сокращение было незначительно, но ее удельный вес в занятости вырос из-за более существенного снижения численности персонала в других отраслях. Особо стоит отметить угольную промышленность, где число работников сократилось с 511 тыс. чел. в 1985 г. до 233 тыс. в 2003 г., т.е. в 2,2 раза, в результате реформы и реструктуризации, включавших закрытие убыточных шахт и целых бассейнов (например, Кизеловского и Подмосковного). При этом добыча угля сократилась всего на 30%, спрос на него ныне удовлетворяется полностью, экспорт в 2003 г. составил 60,7 млн. т., 22% добычи.

Резко сократилось число рабочих мест в машиностроении - на 55%, и в легкой промышленности - в 4 раза, в лесной - в 1,9 раза, в производстве строительных материалов - в 1,7 раза. Все это отрасли, работающие в основном на внутренний рынок. В других отраслях - экспортных, а также в пищевой промышленности занятость сократилась ненамного.

Что существенно, сокращение занятости сопровождалось и сокращением производства, производительность труда росла после 1999 г. в основном темпом близким к росту ВВП, поскольку число занятых увеличивалось незначительно.

После 1998 г. заметных структурных сдвигов в экономике не произошло. Говорить о том, что Россия превратилась в сырьевую державу, тогда как раньше она располагала диверсифицированной производственной структурой, не стоит. Потери имели место в основном за счет сокращения производства вооружений и неконкурентоспособной продукции. Добыча нефти и газового конденсата ныне ниже максимального показателя 1980г. (542 млн. т.) и начала кризиса (516 млн. т.) - 469,6 млн.т. в 2005г., когда объем экспорта в натуре даже уменьшился на 2,2%, но стоимость его выросла на 43,1%. Добыча газа - 632 млрд. куб. метров в 2004г. против 641 млрд. в 1990г, это же и максимальный показатель. Производство стали примерно на уровне 1970 года, правда выход из него готового проката заметно выше - 81% против 68% 35 лет назад [8, с.384].

В чем произошли изменения, так это в экспорте топлива и сырья. Мы вывозим сейчас половину добываемой сырой нефти, а в советское время, в начале 80-х, примерно 120 млн. т., т.е. 20-25% добычи. Газа мы экспортируем 190 млрд. куб. м., т.е. примерно около трети против 109 млрд. (17%) в 1990 г. Тогда много больше нефти и газа поставлялось в нынешние страны СНГ, которые были внутренним рынком. Мы также больше экспортируем металлов, леса, целлюлозы, химических продуктов. Экспорт вооружений подбирается к 6 млрд. долл. Вывозим то, что покупают, на чем можно заработать. Если происходят изменения в структуре экспорта, то в основном за счет цен. В таблице 6 приведены данные об изменениях структуры российского экспорта по основным статьям за 1995 и 2003 гг.

Таблица 6. Основные статьи экспорта РФ по номенклатуре внешнеэкономической деятельности (% к объему экспорта)

Мы видим сильный сдвиг в пользу минеральных продуктов, преимущественно нефти и газа, но, как показано выше, рост физических объемов добычи был не так уж велик. Тем более, нельзя говорить, что усиление сырьевой направленности российской экономики является результатом проводимой политики. Такова конъюнктура, такова конкурентоспособность нашей продукции.

Что же произошло за годы реформ? Да, падение производства оказалось очень глубоким. Но оно было следствием либерализации и открытия экономики, ужесточения бюджетных ограничений ради преодоления инфляции. Эти меры позволили предотвратить катастрофу. Экономика перестроилась в соответствии с рыночными реалиями, выявились наши подлинные конкурентные преимущества на сегодняшний день. Серьезные подвижки произошли в социальной структуре российского общества, главная из которых - имущественное и социальное расслоение, богатство немногих, бедность едва ли не половины. Но было очевидно, что с переходом к рынку, в обстановке экономической свободы чего-то подобного следовало ожидать. Неизбежно было преодоление уравниловки, выдававшейся за равенство и подрывавшей деловые и трудовые мотивации. Все происходило с перехлестом, стихийно, но эти перехлесты вызывали реакцию общества и меры противодействия, способные восстанавливать равновесие.

Замечу при этом, что с 1992 по 2003 год проводилась, пусть порой непоследовательная, но либеральная экономическая политика. Попытки контроля государства над экономикой имели место, но большей частью они вызывались требованиями тех или...