Инклюзивный устойчивый рост: приоритеты, индикаторы, международный опыт, потенциал согласования с моделью реиндустриализации

Размещено на http://www.allbest.ru/

Инклюзивный устойчивый рост: приоритеты, индикаторы, международный опыт, потенциал согласования с моделью реиндустриализации

Пахомова Н. В.

Рихтер К. К.

Малышков Г. Б.

1.?Постановка проблемы

Затянувшаяся рецессия, характерная не только для развивающихся, но и для ряда развитых стран, стимулируя корректировку инструментов текущей финансово-экономической и социальной политики, одновременно активизирует усилия и по стратегическим направлениям. К их числу относится поиск новой модели социально-экономического развития, способной ответить на актуальные вызовы, стоящие в посткризисный период перед экономикой и обществом. При этом сегодня требование обращения к новым реалиям посткризисной экономики проистекает со стороны не только научных экспертов, представителей бизнес сообщества, политических деятелей, но и студенческой молодежи. Последняя полагает необходимой, наряду с проведением академических исследований этих процессов, при модернизации лежащих в их основе теоретических доктрин, адаптацию к измененным условиям учебных планов и преподаваемых в Университетах лекционных курсов [Jacobs, 2014].

Для России значение активизации усилий в этом направлении возрастает и по причине недостаточной результативности мер, предпринимаемых в стране для преодоления последствий посткризисного спада, а также ввиду ее углубляющегося отставания от других государств по ряду чувствительных параметров [Рязанов, 2013; Имитация инноваций, 2013]¹. Не сдающая своих позиций рецессия, которая рядом специалистов трактуется как промежуточный циклический спад в рамках делового промышленного цикла [Клепач, 2014], нацеливает не только на переосмысление релевантности традиционной социально-экономической траектории, но и на обоснование адекватных институциональных рамок перехода к новой модели развития, ее ключевых характеристик, а также соответствующей адаптации политики государства и стратегий бизнеса.

Среди обсуждаемых в этой связи вариантов новой модели социально-экономического развития [Мау, 2014; Чернышев, 2014; Ясин, 2013;] выделяется концепция реииндустриализации, которая стала объектом дискуссий на страницах ряда авторитетных научных журналов. По мнению ее сторонников, сам термин реиндустриализация (приеним также термин «новая индустриализация») точнее и объемнее раскрывает суть перехода к новой экономике и ответа на современные глобальные вызовы по сравнению, скажем, с широко распространенной до недавнего времени идеей постиндустриального информационного общества [Механик А., Оганесян Т., 2014]. Новая индустриализация, обеспечивая условия для устойчивого, сбалансированного, опирающегося на инновации развития, а также для эффективного использования, наряду с природным и техногенным, человеческого, социального и организационно-репутационного капитала, способствует повышению комплексной производительности при одновременном улучшении качества жизни населения [Бляхман, 2013; Глазьев, 2014; Szizmai, Nande, Alkorts (eds.), 2013]. Соглашаясь с тем, что целый ряд положений, лежащих в основе концепции новой индустриализации, заслуживают внимания, следует все же отметить, что, во-первых, значительный перечень решаемых в ее рамках задач, по сути соответствует парадигме догоняющего развития, относясь скорее к пятому технологическому укладу. И, во-вторых, модель реиндустриализации может претендовать на парадигмальную роль только в том случае, если в ее рамках формируются качественно новые ответы на стоящие перед экономикой и обществом глобальные вызовы, включая социально-экологические. Уже данные обстоятельства указывают на целесообразность продолжения обсуждения этой актуальной темы.

К числу предлагаемых для решения накопившихся проблем относится и получившая более широкую известность за рубежом концепция инклюсивного устойчивого роста (inclusive sustainable growth). Ее базовые положения, в том числе вывод о наличии существенной связи между темпами роста экономики и решением широкого круга социальных проблем, включая более справедливое распределение созданных в обществе доходов, при особом внимании к беднейшим слоям населения, первоначально вырабатывались рядом ученых из академических кругов, [Bourguignon, 2003; Ravallion, 2001]. В последующем, эти положения были, в частности, развиты участниками Комиссии по росту и развитию (The commision on Growth and Development), которую возглавил лауреат Нобелевской премии М. Спенс (M.Spence) и которая выпустила в свет отчет «Стратегии для устойчивого роста и инклюсивного развития» [The Growth Report..., 2009]. В 2012 г. был опубликован обширный труд экспертов Всемирного банка и Международного банка реконструкции и развития под заголовком «Инклюсивный зеленый рост. Столбовая дорога к устойчивому развитию». В этом издании проблематика инклюсивного роста была напрямую увязана с переходом на траекторию устойчивого развития и задачей формирования зеленой экономики при опоре на инновации и структурные реформы [Inclusive Green Growth..., 2012].

Хотя концепция инклюсивного роста была достаточно быстро воспринята специалистами, занимающимися проблемами развития, по вопросу о содержании данного термина консенсус еще не достигнут. Ряд авторов, исходя из представления об исклюсивном росте как обеспечивающим включение широких слоев населения в процессы распределения его результатов при обязательном формировании условий для активного участия в создании таковых и беднейшего населения, делают тем самым основной акцент на социальную проблематику [Bourguignon, 2003; Ravallion, 2001]. Другие ученые и эксперты международных организаций, также ориентируясь в основном на социальные императивы, уточняют, что инклюсивный рост призван обеспечивать, во-первых, улучшенные жизненные условия для всех слоев населения без дискриминации (the «non-discriminatory» aspect of growth) и, во вторых, ослабление неравенства, в том числе по тем аспектам благосостояния, которые не связаны с денежными доходами населения, но имеют принципиальное значение для выравнивания экономических возможностей в области образования, здравоохранения, продовольственного обеспечения и социальной интеграции (the «disadvantage-reducing» aspect of inclusive growth) [Ranieri and Ramos, 2013].

В интерпретации этой концепции появляются и новые акценты, которые могут быть суммированы следующим образом. При признании важности социального измерения прогресса, особенно в условиях периодически возникающих социально-политических взрывов, ныне подчеркивается комплексное содержание проблемы роста и его интегрированность в структурные реформы, обеспечивающие диверсификацию экономики и переход ее на зеленые принципы [Incorporating Green Growth..., 2012]. В этом контексте обращается внимание на вовлечение в процесс развития разнообразных секторов экономики (а не только высокотехнологичных, постиндустриальных) при специальном акценте на инфраструктуру, а также на установление прямых связей между макро- и микродетерминантами роста в качестве необходимого условия его долгосрочной устойчивости [Changing the conversation on Growth..., 2014, p. 8] (отметим сразу, что данные новые акценты соприкасаются со сходными идеями, развиваемыми сторонниками реиндустриализации). Наряду с этим, ориентация на долгосрочные горизонты, подчеркивается в анализируемом документе, обеспечивает непосредственную увязку концепции инклюсивного роста с устойчивым экологически ориентированным развитием [Ibid, 9]. Как результат этих новых акцентов термин «inclusive» на русский язык все чаще переводится как «всеобъемлющий» рост, которому свойственна не только социальная и антидискриминационная направленность, но и структурное наполнение, а также экологическая ориентация. При этом с целью более отчетливого высвечивания комплексности анализируемой проблематики, отдельные аспекты которой имеют, хотя и взаимосвязанное, но все же самостоятельное содержание, термин инклюсивный на русский язык часто применяется совместно с понятием устойчивый рост, который, в свою очередь, объединяет два взаимосвязанных аспекта?-- социальную и экологическую устойчивость [Moving towards a Common Approach on Green Growth Indicators, 2013, p. 3].

Структурная компонента концепции инклюсивного (или всеобъемлющего) роста заслуживает специального внимания и является объектом исследований в литературе, включая отечественные издания (см., напр. [Пахомова, Рихтер, Малышков, 2012]). Что касается экологической проблематики, то интерес к ней в рамках данной концепции не является случайным. Модель всеобъемлющего роста, выступая результатом переосмысления применительно к современным глобальным вызовам концепции устойчивого развития, принятой на 2-й Всемирной конференции по окружающей среде и развития (Рио-1992), может быть оценена как современный ответ на резко обострившиеся в последние годы и имеющие глобальное измерение проблемы, в том числе в социально-экологической сфере. Это позволяет ряду исследователей сделать вывод, что политика инклюсивного роста, будучи напрямую увязана с задачами перехода к зеленой, экологически безопасной и социально ориентированной экономике, является важной компонентой большинства стратегий устойчивого развития при фокусировке как на источниках, так и на ограничениях, которые препятствуют достижению устойчивости [Ianchovichina, Lungstrom, 2009].

Акцент на концепцию инклюсивного устойчивого роста при поиске адекватных моделей современного социально-экономического развития можно считать оправданным и с позиции ключевых вызовов, которые стоят перед современной цивилизацией. К ним, по оценкам экспертов, отраженных в докладе «Глобальные риски -- 2014» Всемирного экономического форума (ВЭФ), относятся следующие важнейшие императивы, перечень которых сформировался и под несомненным воздействием переосмысления «драйверов» финансово-экономического кризиса 2008-2009 гг. и затянувшегося посткризисного периода. К таковым отнесены: фискальные кризисы, высокий уровень (структурной) безработицы, кризис водообеспечения, углубляющийся разрыв в доходах населения, провал переговоров по климату, все более широкое распространение чрезвычайных погодных аномалий, провал традиционной системы глобального управления, продовольственный кризис, отказы основных финансовых механизмов (институтов), кибератаки [Global Risks, 2014]. Одновременно с этим в последнее 2-3 года при анализе факторов нестабильности глобальной экономики все отчетливее обнаруживают себя риски политического характера, выражающиеся в правительственных кризисах и массовых протестах населения, которые оказывают несомненное воздействие и на устойчивость социально-экономического развития [Павлов, 2014]².

Накануне двадцатого чемпионата мира по футболу в Бразилии (2014), который также был омрачен довольно крупными забастовками, внимание аналитиков привлекли истоки социальной напряженности. В этой связи обращают на себя внимание данные рис. 1, которые еще раз иллюстрируют, что не только Бразилия относится к числу стран с высоким разбросом доходов населения, но и что Россия по этому индикатору находится в опасной близости к хозяйке мирового чемпионата.

Рис. 1. Значение коэффициента Джини в ряде стран (по данным Статистической службы Statista [http://de.statista.com/infografik/2346/gini-koeffizienten-ausgewaehlter-laender/])

Идея устойчивого инклюсивного роста активно обсуждается за рубежом. Принимаются соответствующие программные решения на государственном и межгосударственном уровнях. В целом ряде стран при опоре на согласованные индикаторы разрабатываются национальные стратегии инклюсивного зеленого роста [Moving towards a Common Approach..., 2013, p. 9; Making Growth Green and Inclusive..., 2013]. В стратегии роста Евросоюза «The Europe 2020 Strategy» подчеркивается, что для подведения под эту стратегию твердой базы этот рост должен быть интеллектуальным (smart), устойчивым и инклюсивным при вовлечении в соответствующие процессы всех секторов экономики, всех слоев и структур гражданского общества (бизнеса, профсоюзов, НГО, отдельных граждан) и органов управления на локальном, региональном и общенациональном уровнях [Europe 2020, 2013]. Что касается США, то там на формирование зеленых секторов экономики, включая альтернативную энергетику, ориентированы инвестиции, которые, реализуются, отметим особо, в рамках мер в области новой индустриализации [Бляхман, 2013, с. 45]

Вместе с тем, что касается вопросов реализации модели всеобъемлющего роста в странах с транзитивной экономикой, то они, хотя и признаются международными экспертами в качестве приоритетных [Changing the Conversation on Growth..., 2014, P. 51], не прорабатываются с необходимой последовательностью ни в теоретическом, ни в прикладном аспектах. Не лишне обратить внимание и на то обстоятельство, что обеспечение сбалансированного, устойчивого и всеобъемлющего экономического роста определяет в качестве основной долгосрочной задачи российской экономики и такая авторитетная организация как ОЭСР [ОЭСР: Экономике РФ..., 2014]. При этом стратегия инклюсивного зеленого роста, имея общее инвариантное содержание, обладает специфическими особенностями в различных странах, которые должны учитываться при формировании соответствующих национальных стратегий и поддерживающих их реализацию институциональных рамок [Inclusive Green Growth, 2012, p. 2]. Понимание национальной специфики указанных преобразований не отменяет целесообразности учета передового зарубежного опыта, примером которого, на наш взгляд, служит реализация в ЕС стратегии интеллектуального, устойчивого и инклюсивного роста («The Europe 2020 Strategy»).

Применительно к России важно учитывать, что приведенные выше две базовые модели социально-экономического развития и лежащие в их основе концепции, соответственно реиндустриализации и инклюсивного роста, не должны трактоваться как альтернативные. Напротив, в ходе операционализации концепции устойчивого инклюсивного развития есть, с одной стороны, смысл углубить присущий ей комплексный подход путем восприятия ряда продуктивных идей из теории новой индустриализации. С другой стороны, и модель новой индустриализации, которая охватывает, наряду с отраслями знаниеемкой экономики, также и традиционные ее сегменты, должна, с учетом все более ужесточающихся ресурсно-экологических ограничений и, исходя из характера конкуренции на многих глобальных рынках, иметь не только инновационную направленность, но и обеспечивать соблюдение жестких норм социально-экологической ответственности. В России, как в стране с формируемой рыночной экономикой, задачи новой индустриализации, экологизации, повышения энергоэффективности, преодоления социального отчуждения и разобщенности должны решаться по возможности синхронизировано, при согласовании с соответствующими направлениями государственной политики. И еще один аргумент в пользу такой интеграции: нельзя забывать, что именно индустриальная модель роста, которая реализовывалась последние 250 лет в большинстве стран, осуществлялась в основном за счет окружающей среды и стала одной из главных причин резкого обострения экологических и, в определенной степени, социальных проблем [Inclusive Green Growth, 2012, p. 2].

Важнейшим условием перехода к устойчивому инклюсивному росту является наличие адекватных институциональных рамок. Уход от раздельного рассмотрения проблематики инклюсивного роста и новой индустриализации, прежде всего, усиливает необходимость согласования инструментов инновационной, промышленной и экологической политики. Это тем более актуально, что пока и в теории и на практике преобладает раздельный подход к этим направлениям мер государственного регулирования.

В данной статье с учетом ее ограниченных рамок мы остановим внимание в основном на выработке общих требований к согласованию вышеперечисленных направлений политики государства, а также на совокупности индикаторов, служащих оценке результативности усилий по переходу к устойчивому инклюсивному росту с учетом нарабатываемых по этой теме рекомендаций международных специалистов (см., напр.: [Moving towards a Common Approach..., 2013]). Конкретно, во-первых, продолжим начатый во введении анализ модели инклюсивного (всеобъемлющего) устойчивого роста и ее современных приоритетов, имеющих первоочередное значение для России. Этот анализ будет проводиться в контексте новых рисков и быстро меняющейся конкурентной ситуации на глобальных рынках, а также принимая во внимание задачи реиндустриализации. Во-вторых, обсудим опыт ЕС по формированию и реализации стратегии интеллектуального, устойчивого и всеобъемлющего роста, в том числе в контексте мирового финансово-экономического кризиса, который представляет несомненный интерес для России. В-третьих, остановимся на вопросе об индикаторах сбалансированного всеобъемлющего роста (с учетом различных подходов к его решению) и их использовании для модернизации политики государства.

2.?Модель устойчивого всеобъемлющего роста: современные приоритеты и их отражение в политике государства

Концепция устойчивого всеобъемлющего роста имеет в качестве одной из важных теоретических опор императив устойчивого развития, зафиксированный в ведущих документах 2-ой Всемирной конференции по окружающей среде и развитию (Рио-1992), включая Декларацию Рио [UNCED, 1992]. В течение всего периода, прошедшего после UNCED, концепция устойчивого развития (УР) не только была объектом активного обсуждения со стороны ученых, политиков, деловых кругов, но и реализовывалась практически, что обусловливало ее постоянное обновление (подробнее см: [Zaccai, 2012; Пахомова, Рихтер, Малышков, 2013]). Определенные итоги работы в этом направлении были подведены десять лет спустя в Йоханнесбурге на Всемирном форуме по устойчивому развитию (2002). К их числу относится четкая формулировка концепции трех взаимосвязанных измерений устойчивости (экономического, социального и экологического), а также детализация социальной компоненты, объединившей такие приоритеты как здоровье населения, демография, миграция и борьба с глобальной бедностью. В последующем стало ясно, что концепция УР должна обогащаться новыми идеями, в числе которых задача перехода к зеленой модели роста, базирующейся на соблюдении высоких норм экологической безопасности и ресурсосбережения. Далее она была дополнена рекомендациями по разработке и реализации национальных стратегий зеленого роста. Конкретизируя соотношение между УР и зеленым ростом, в материалах OECD было отмечено, что последний не должен трактоваться как замена УР, а является скорее его подобластью. Зеленый рост, имея с точки зрения своего охвата более узкое содержание и обладая операционализированной политической повесткой, ориентирован на достижение конкретных и измеримых результатов на интерфейсе политики и окружающей среды. Он обеспечивает необходимые условия для инноваций, инвестиций и конкуренции, которые могут разблокировать новые источники роста [Towards Green Growth, 2011, p. 11].

Императивы новой модели роста были далее детализированы в докладе ЮНЕП «Навстречу «зеленой» экономике. Пути перехода к устойчивому развитию и искоренению бедности», подготовленном к состоявшейся в 2012 г. Третьей всемирной конференции ООН по окружающей среде и развитию (Рио+20). К числу структурных приоритетов этого доклада относится целесообразность инвестирования в 2012-2050 годы двух процентов мирового ВВП (или 1, 3 млрд долл.) в десять ключевых секторов, что позволит инициировать переход к низкоуглеродной, ресурсоэффективной экономике. В состав этих отраслей входят: сельское хозяйство, жилищно-коммунальное хозяйство, энергетика, рыболовство, лесное хозяйство, промышленность, туризм, транспорт, утилизация и переработка отходов, управление водными ресурсами. При этом четверть необходимых инвестиций должны быть направлены в отрасли, наиболее зависимые от обеспеченности природным капиталом -- в лесное, сельское, водное и рыбное хозяйства [http://www.unep.org/greeneconomy/Portals/88/documents/ger/GER_summary_ru.pdf]. Этот вывод обосновывался проведенным при подготовке доклада ЮНЕП моделировании, которое показало, что сценарий «зеленых» инвестиций обеспечит в течение 5-10 лет более высокие темпы роста ВВП в целом и ВВП на душу населения, чем традиционные инвестиции. Одновременно подчеркивалось, что рекомендуемые меры должны быть поддержаны реформированием национальной и международной политики [Ibid].

К исследованию проблематики инклюсивного устойчивого роста подключились также эксперты Всемирного банка и Международного банка реконструкции и развития [Inclusive Green Growth, 2012]. Стратегия инклюсивного устойчивого роста как ответ на новые глобальные вызовы, включая быстрорастущее население планеты (достигшее более 7 млрд человек), а также последствия мирового экономического кризиса, предполагает, наряду с поддержкой экономического роста в традиционном понимании, следование новым приоритетам, включая создание новых рабочих мест, сокращение углубляющегося неравенства между людьми, последовательный учет и нейтрализацию неблагоприятных воздействий на окружающую среду В этом контексте участниками обсуждения была акцентирована необходимость ревизии традиционных экономических моделей и теорий с целью выработки новых подходов, позволяющих ввести в действие новые драйверы для перехода к более зеленому, более социально-ориентированному и базирующемуся на инновациях инклюсивному росту [OECD work on Environment 2013-2014. P. 31].

К числу основных каналов воздействия зеленой инклюсивной модели на экономический рост, которые исследовались и в отечественной литературе [Пахомова Н.В., Рихтер К.К., Малышков Г.Б., 2012] относятся, во-первых, эффекты, обусловленные увеличением входных ресурсов естественного, физического и человеческого капитала за счет их более эффективного использования, минимизации отходов, повышения энергоэффективности и снижения тем самым неблагоприятных воздействий на окружающую среду (input effects). Во-вторых, -- положительные результаты вследствие повышения эффективности функционирования системообразующих секторов экономики (энергетики, строительство, ЖКХ и др.) в результате обновления производственного аппарата, повышения энергоэффективности, перехода к альтернативной энергетике и снижения выбросов парниковых газов (efficiency effects). В-третьих, эффекты, связанные с инвестициями в развитие инфраструктурных отраслей (водоснабжение, канализация, общественный транспорт на альтернативных источниках топлива и др.), которые способствуют балансировке предложения и спроса на услуги этих секторов, служа также расширению занятости и снижению безработицы (stimulus effects). В-четвертых, речь идет об эффектах, обусловленных инновационной активностью, в том числе на уровне фирм, поддерживаемых благоприятной конкурентной средой и методами регулирования, включая современные экологически ориентированные стандарты и регламенты (innovation effects) [Inclusive Green Growth, 2012, p.11].

В настоящее время разрабатываются, в том числе под эгидой ОЭСР, различные аспекты проблематики зеленого инклюсивного роста, к числу которых относятся изучение особенностей зеленого роста в городах, вопрос о согласованных на международном уровне индикаторах зеленого роста и зеленой экономики [Moving towards a Common Approach on Green Growth Indicators] и др. Значительные усилия направляются на выработку конкретных рекомендаций по переходу к зеленому инклюсивному росту и оценке достигнутого в этом направлении прогресса в ряде развивающихся стран при особом акценте на социальную проблематику (см., напр. [Making Growth Green and Inclusive. The Case of Cambodia, 2013]).

Что касается российских исследователей, то среди актуальных тем следующие: структурная перестройка экономики, повышение ее энергоэффективности, переход к сбалансированному энергоэффективному росту [Порфирьев, 2012]; переход на базе использования возобновляемых ресурсов к низкоуглеводной энергетике и экономике; формирование на принципах экологичности сектора органического земледелия [Гусев, 2014]; пути модернизации под воздействием новых требований базовых индикаторов социально-экономического развития, включая ВВП [Рюмина, 2013]. Что касается практически реализуемых в стране мероприятий, то к числу важных относится заявленный правительством переход на низкоуглеродный (энергоэффективный) путь развития отраслей национальной экономики, в частности, путем взятия на себя двух взаимосвязанных обязательств, отраженных в указе Президента Российской Федерации от 01.10.2013. Речь идет, во-первых, об обеспечении к 2020 г. сокращения выбросов парниковых газов (ПГ) до уровня не более 75% от величины выбросов, имевших место в 1990 г. И, во-вторых, об утверждении плана мероприятий по обеспечению установленного объема выбросов ПГ при опоре на утвержденные показатели сокращения выбросов ПГ по секторам экономики. [Президент РФ подписал указ..., 2013]. Реализации данного указа служит утвержденный премьер-министром Российской Федерации План мероприятий по обеспечению до 2020 г. установленного объема выбросов ПГ. Этот план включает: организацию работ по обеспечению учета объема выбросов на крупных предприятиях (2014-2015 гг.); разработку инструментов государственной поддержки проектной деятельности и реализации проектов сокращения объема выбросов ПГ (2014-2018 гг.); разработку сценариев экономического регулирования объема выбросов ПГ на долгосрочную перспективу с возможным принятием дополнительных мер по ограничению выбросов (в 2016 г. и в последующие годы) [Медведев утвердил план..., 2014]. Реализуются и другие практические меры, в том числе по повышению уровня энергоэффективности экономики и внедрению зеленых стандартов в строительстве. Принципиальное значение имеет утверждение в марте 2014 г. главой правительства страны комплекса мер по стимулированию внедрения современных эффективных технологий в промышленности на принципах наилучших доступных технологий (НДТ) с перспективой создания отечественных производственных объектов, соответствующих мировым показателям энергоэффективности и ресурсосбережения [Медведев утвердил меры..., 2014]. Эта задача в качестве приоритетной была подтверждена и в выступлении Президента РФ В.В. Путина на Петербургском международном экономическом форуме в мае 2014 г. В этой связи была поставлена задача разработки механизма поддержки компаний, применяющих в работе наилучшие доступные экологически чистые технологии при одновременной локализации производства оборудования, соответствующего принципам НДТ и введения санкций и дополнительной налоговой нагрузки для предприятий, работающих на старом оборудовании и применяющих устаревшие технологии [Милюкова Я., Темкин А., 2014].

Вместе с тем, проблематика всеобъемлющего устойчивого роста с учетом ее многоаспектного содержания не проходит «красной нитью» через все принимаемые в стране принципиальные документы, определяющие долгосрочные горизонты ее социально-экономического развития. И это обстоятельство тем более важно соблюдать, что, как подчеркивается специалистами, рамочные условия перехода к инклюсивной устойчивой модели роста задаются широкой палитрой инструментов регулирования, охватывающих конкурентную и налоговую политику, политику в области занятости, а также инвестиционную и инновационную политику [Пахомова Н.В., Рихтер К.К., Малышков Г.Б., 2012]. Между тем, изучение содержания, скажем, Государственной программы РФ «Экономическое развитие и инновационная экономика» (утверждена распоряжением Правительства РФ от 29.03.2013, № 476) показывает, что инерция традиционных подходов преодолевается еще медленно. В данном документе, хотя и подчеркивается, что главными источниками создания конкурентных преимуществ страны и устойчивого развития социально-экономических систем становятся научные знания и интеллектуальный капитал [Экономическое развитие и инновационная экономика, с. 13], в его тексте проблематика устойчивости трактуется все же в основном в традиционном ключе, без ее непосредственной увязки с задачами выхода на зеленую экологически безопасную траекторию развития и преодоление существенного социального расслоения в обществе. Экологическая проблематика не просматривается напрямую и при выделении такого приоритета государственной политики как модернизация традиционных секторов экономики (нефтегазового, сырьевого, аграрного и транспортного) и обеспечения ее структурной диверсификации [так же, с. 23]. Не «звучит» должным образом эта тема и при характеристике мер государственного регулирования (Разд. 5 Государственной программы «Экономическое развитие и инновационная экономика»). При корректировке данной госпрограммы по мере ее реализации в нее должны быть внесены необходимые изменения. Несмотря на общее понимание необходимости осуществления в стране структурных изменений, инерция старых подходов проявляет себя при подготовке и ряда перспективных отраслевых документов, включая Энергетическую стратегию 2030 [Греф раскритиковал проект энергостратегии РФ до 2035 г., 2014]; то же относится и к специальным официальным документам по экологической проблематике³.

В последнее время значительное место среди практически реализуемых в стране мер занимают так называемые государственные мегапроекты, в том числе в отраслях военно-промышленного комплекса и в нефтегазовой сфере (в данном случае, в ходе освоения расположенных в арктической зоне месторождений углеводородного сырья и реализации крупномасштабного соглашения с Китаем). Совокупность этих мегапроектов призвана, по аналогии с положительным опытом прошедшего столетия, накачав экономику значительными финансовыми вливаниями, сыграть роль мультипликатора для преодоления последствий затянувшейся рецессии и запуска более устойчивого экономического роста. Присоединяясь к осмыслению этого «нового курса», проводимого специалистами (см., напр. [Гонтмахер Е., 2014]), отметим следующее. К числу факторов, воздействующих на успешность его имплементации и должных быть объектом пристального внимания, целесообразно добавить, наряду с резко усилившейся зависимостью экономики страны от внешних игроков (как это имело место и в царской России в период строительства Транссиба -- мегапроекта начала XX столетия), сформулированные в статье требования. И, прежде всего, способность этого нового курса стать ответом на современные глобальные вызовы, причем не только связанные со спецификой международной конкуренции в условиях перехода к шестому технологическому укладу, но и обусловленные усложнением социально-экологических и политических процессов в обществе. В этом плане нельзя не приветствовать произошедший в общественном сознании, включая представителей политической элиты и бизнес сообщества, сдвиг в пользу налоговой модернизации, составным звеном которой должно стать хотя бы частичное внедрение прогрессивной системы налогообложения на доходы физических лиц. Аргументами в пользу этого служит, наряду с необходимостью ослабить налоговую нагрузку на бизнес, включая инновационно ориентированных предпринимателей, восстановление и социальной справедливости. Напомним, что Россия относится к числу стран с одним из самых высоких уровней дифференциации населения по доходам. Отражающий этот уровень децильный коэффициент (отношение доходов 10% самых богатых к доходам 10% самых бедных слоев населения) составляет в стране 17 раз и имеет тенденцию к росту в условиях кризиса [Гурова, Обухова, Огородников, 2014].

Возвращаясь вновь к обсуждению модели реиндустриализации, отметим то важное обстоятельство, что в ее рамках ставится задача задействовать потенциал не только высокотехнологичных, знаниеемких производств, но и радикально модернизировать, создав десятки миллионов рабочих мест высококвалифицированного труда, традиционные отрасли промышленности, инфраструктуру, АПК, ЖКХ, а также социальный сектор [Бляхман, 2013]. С учетом этих предложений модель реиндустриализации и инклюсивного устойчивого роста располагают значительными возможностями для согласования. Напомним, в этой связи, что в стратегии инклюсивного зеленого роста также делается акцент на структурные, базирующиеся на инновационных подходах, реформы, включая модернизацию инфраструктуры и системообразующих отраслей, экологически ориентированное обновление производственного аппарата, повышение энергоэффективности, формирование зеленой инфраструктуры и т.д. [Inclusive Green Growth, 2012; Changing the conversation on Growth..., 2014]

Вместе с тем, как уже видно из этого перечисления структурных реформ, между этими подходами по ряду существенных моментов могут быть выявлены и различия. Прежде всего, в поле пристального внимания сторонников реиндустриализации должны быть социально-экологические последствия реиндустриализации. Новая индустриализация должна тем самым быть экологически ориентированной, ослабляя одновременно социальное расслоение в обществе и в целом повышая социальное благосостояние. Такое интегративное представление должно отражаться во всех принимаемых в стране принципиальных документах. Еще один важный аспект проблемы -- необходимость выхода страны на новые технологические, продуктовые, сервисные рынки, без чего нельзя решить задачу повышения глобальной конкурентоспособности. На это обращается специальное внимание в аналитических докладах ОЭСР. Инновации и новые технологии, подчеркивается в этой связи, не только дают ответ на глобальные и социальные вызовы, но и формируют новые рынки, задавая новые области роста (targeting new growth areas). В их числе: зеленые инновации, инновации в области здравоохранения, био- и нанотехнологии, информационные и коммуникационные технологии (IСT), беспроводной широкополосный интернет, а также формирующиеся технологии (emerging technology), которые образуются на основе комбинирования различных технологий и идентифицируются по взрывам патентной активности [OECD Report STI Outlook, 2013].

В этой связи заслуживает поддержки создание Минпромторгом Стратегического Совета по инвестициям в новые индустрии, нацеливаемого на поддержку формирования и развития новых секторов экономики. При обосновании этого решения справедливо обращается внимание на то обстоятельство, что в стране уже на протяжении длительного времени проводилась поддержка традиционных секторов, в том числе унаследованных из советского прошлого (авиация, электроника, микрохирургия и ряд других направлений) при ориентации на максимальное использование их потенциала. Однако с учетом новых импульсов развития мировой экономики, обусловленных переходом к новому технологическому укладу, стоит задача развивать новые направления промышленности и осуществлять их поддержку [Зубарева И., 2014]. Стратегический совет по инвестициям в новые индустрии при Минпромторге призван синхронизировать государственную промышленную политику с вызовами и возможностями, возникающими на новых технологических рынках (включая рынки перспективных материалов, робототехники, биотехнологий, лазерных технологий), которые затрагивают большинство отраслей глобальной экономики и уже в ближайшей перспективе приведут к качественному изменению мирового технологического уклада. Данные мероприятия, как подчеркивается в этой связи, позволят преодолеть перекосы и в инвестиционной политике. По оценке министра Д. Мантурова, если инвестиции в обрабатывающую промышленность, в рамках которой прежде всего и формируются новые высокотехнологичные уклады и кластеры, составляют около 3% от всех инвестиций в экономику, то на добывающую промышленность приходится около 20% всех инвестиций, и это при том, что добывающие отрасли дают 7-8% ВВП, а обрабатывающие -- до 25% ВВП [Там же]. Тем самым ускоренный рост новых высокотехнологичных секторов и отраслей будет одновременно способствовать выходу страны на траекторию зеленого инклюсивного роста. Однако данная целевая установка должна быть сформулирована в рамках предлагаемых Минпромторгом программных мер эксплицитно, явным образом, а не быть просто сопутствуемым эффектом реализации намечаемых решений.

3.?Опыт ЕС по формированию и реализации стратегии интеллектуального, устойчивого и всеобъемлющего роста

Что касается накапливаемого международного опыта разработки и реализации стратегии инклюсивного устойчивого роста, то специального внимания в этом отношении заслуживает опыт ЕС, который последовательно воплощает идеи этой концепции на практике. Подтверждением данного вывода может служить Стратегия Евросоюза 2020 (Europe 2020), которая, будучи принятой в начале 2010 г. Европейской комиссией, ориентирует ЕС на превращение ее экономики в интеллектуальную, устойчивую и инклюсивную (smart, sustainable and inclusive economy). Как подчеркивается в документах ЕС, эти три взаимно усиливающие друг друга приоритета должны способствовать Евросоюзу в целом и каждому государству-участнику в отдельности достичь высокого уровня занятости, производительности и социального единства (social cohesion) [Taking stock of the Europe 2020 strategy, 2014]. Для следования этим приоритетам был сформирован пакет из пяти амбициозных целей в следующих областях: занятость, инновации (R&D), изменение климата и энергетика, образование, борьба с бедностью и социальным отчуждением (social exclusion). Практически одновременно, в рамках Стратегии ЕС-2020 стал вырабатываться план действий (с пролонгацией его горизонта) для преодоления последствий социально-экономического кризиса. Временными рамками этого плана в документах 2014 г., посвященных подведению промежуточных итогов выполнения Стратегии ЕС-2020, являются 2008-2013 годы [Ibid.].

Предваряя специальное обсуждение данного вопроса в п. 4, приведем конкретные параметры, характеризующие заявленные целевые ориентиры Стратегии ЕС-2020. В их числе следующие: достижение уровня занятости в 75% среди населения в возрасте 20-64 года; повышение уровня инвестиций в R&D до 3% от ВВП Евросоюза; сокращение выбросов ПГ на 20% (возможно, на 30%) по отношению к уровню 1990 г.; сокращение отчисления из средних школ до 10%; доведение доли лиц, завершивших трехступенчатое образование в возрастной группе 30-34 года, до 40%; сокращение на 20 млн число тех, кто находится на грани бедности и социального отчуждения [Europa 2020: Europe's growth strategy, 2013]. Такая презентация целевых ориентиров имеет то большое преимущество, что без погружения в теоретические дискуссии, цели Стратегии ЕС-2020 выражаются в явной форме, при одновременном облегчении и контроле за их выполнением. Заявленные комплексные цели отвечают и природе новой для Евросоюза стратегии роста.

Если обратиться к характеристике формируемой в ЕС стратегии роста в качестве интеллектуального (smart), то реализации этого приоритета должна служить система детализированных мер в, прежде всего, в области образования и инноваций. В их числе -- формирование в ЕС единого рынка для инноваций, запуск общеевропейского партнерства при акценте на инновации, связанные со здоровьем и экологией. Для образования к числу приоритетов относится создание благоприятных условий для вхождения молодого поколения в профессиональную жизнь, особенно для нахождения первой работы, в том числе посредством запуска общеевропейского мониторинга вакансий. Достижение устойчивого роста должно быть обеспечено посредством мер в области повышения энергоэффективности, развития ВИЭ, построения низкоуглеродной экономики. В этих же рамках большие задачи стоят перед промышленной политикой, которая должна поддерживать и высокую конкурентоспособность индустрии, и служить целям устойчивого развития. Для придания росту инклюсивного характера можно выделить инициативы в области повышения квалификации и переподготовки работающих для создания условий более полной занятости и формирования у персонала квалификации, адекватной требованиям современного рынка труда, в том числе в новых секторах экономики. В рамках этих мероприятий создана Общеевропейская платформа против бедности и социального отчуждения [Heuse P., Zimmer H., 2011]..

Если обратиться к российским реалиям, то подобный обобщающий документ, в котором зафиксировано стратегическое комплексное видение перспектив социально-экономического развития страны в совокупности с институциональными рамками и механизмом его реализации пока отсутствует. Это обстоятельство в определенной мере позволяет лучше понять, почему при отсутствии подобной комплексной стратегии на такие сложности наталкивается формирование политики выхода страны из кризиса. Обратимся в этой связи к обзору того, как реализуется процесс корректировки Стратегии ЕС 2020 в условиях продолжающейся рецессии.

Указанной теме посвящено Коммюнике, ориентированное на подведение итогов выполнения Стратегии ЕС 2020 и подготовленное Европейской комиссией в начале марта 2014 г. [Taking stock of the Europe 2020..., 2014] Прежде всего, в ЕС признается, что стратегия роста испытывает существенное воздействие текущего кризиса: в соответствии с прогнозом февраля 2014 г. среднегодовой рост ВВП в ЕС в посткризисный период (2014-2020 гг.) оценивается на уровне 1, 6% по сравнению с 2, 3% в период 2001-2007 гг. Если охарактеризовать эту ситуацию с помощью показателя ВВП на душу населения, что соответствующие цифры таковы: 0, 9% и 1, 8%, соответственно. Неустойчивость свойственна и общественным финансам. С учетом увеличивающегося бюджетного дефицита и замедления роста в странах ЕС существенно возрос уровень суверенного долга: с 60% от ВВП в среднем по странам Евросоюза перед кризисом, до 80% в 2010 г. и до 89, 5% -- по прогнозам на 2015 г. В рассматриваемый период наблюдалось и существенное увеличение безработицы: с 7, 1% в 2008 г. до пикового уровня в 10, 9%, достигнутого в среднем по странам ЕС в 2013, при этом в Греции этот уровень в прошедшем году был 27, 6%. Что касается возрастного состава безработного населения, то наиболее высоким этот уровень был для лиц старше 55 лет и для молодежи (15-24 года). В среднем по ЕС уровень безработицы среди молодежи составлял 23, 3%, при этом в Греции он был 59, 2%, а с Испании -- 55, 7% [Ibid, p. 6-8].

На фоне этих кризиcных процессов обостряется хроническая для многих стран ЕС проблема старения населения. Так, за период с 1990 по 2050 г. ожидается удвоение населения возрастной группы 65+. Растет и социальное расслоение. В среднем на общеевропейском уровне 20% населения с самыми высокими доходами зарабатывали в 5, 1 раз больше тех, кто располагается на нижнем уровне. При этом самая большая дифференциация по доходам (более 6 раз) была характерна для Греции, Румынии, Латвии и Болгарии, достигая максимального значения в Испании (7, 2 раз). Современные модели роста и потребления продолжают оказывать и существенное негативное воздействие на окружающую среду. И это воздействие под влиянием увеличения спроса на продовольствие, корма для животных и растительное волокно (по прогнозу на 70 к 2050 г.) еще более усилится. [Ibid, p. 10-11].

Все это затрудняет достижение поставленных в Стратегии ЕС 2020 целей, среди которых выделим для примера задачу доведение уровня занятости взрослого населения до 75%. В 2012 г. этот уровень составлял 68, 4% (снизившись по сравнению с 70, 3% в 2008 г.). Для выхода на целевые установки в ЕС должна быть обеспечена занятость дополнительно еще 17 млн человек, что потребует резкой активизации мер в области политики занятости. Еще большие сомнения эксперты ЕС выражают относительно увеличения расходов на R&D до 3% от ВВП при уровне в 2, 06% в 2012 г. [Ibid, p. 12]. Вместе с тем, что касается международной конкурентоспособности экономики ЕС, то в период кризиса она демонстрировала высокие показатели, что позволило упрочить ее позиции на мировых рынках. Одним из драйверов роста явилась в этот период именно внешняя торговля, базисом результативности которой стало, во-первых, производство высококачественной продукции и ее конкурентоспособность уже на национальных рынках и, во-вторых, интеграция национальных производителей в глобальные цепочки создания ценности для потребителей [Ibid, p. 10].

Как можно видеть на примере практической имплементации в ЕС стратегии интеллектуального, устойчивого и всеобъемлющего роста, соответствующая модель далеко не по всем ее параметрам выдерживает испытание кризисом, что ставит вопрос о ее модернизации и адаптации к изменяющимся условиям на национальном и глобальном уровнях. В ходе этого переосмысления целесообразно принять во внимание ряд подходов, обобщающих происходящие в мировой экономике и обществе изменения. В их числе гипотеза об инновационной паузе В. Полтеровича [Полтерович, 2009], а также активно развиваемое рядом исследователей предположение о крушении общества всеобщего благоденствия и его замене на «общество участия», в рамках которого повышается ответственность отдельного индивида за обеспечение собственного благосостояния [Привалов, 2013].

4.?Индикаторы зеленого всеобъемлющего роста

Еще на начальном этапе формирования концепции зеленого инклюсивного роста подчеркивалось, что в данном контексте нецелесообразна фокусировка внимания только на таком стандартном макроэкономическом индикаторе, как ВНП [Towards Green Growth, P.10]. К проблеме поиска макроиндикаторов, адекватных новой модели социально-экономического и экологического развития, наряду с экспертами, обращаются политики и представители властных структур. Так, на саммите финансовой «двадцатки» в феврале 2014 г. в Сиднее, наряду с констатацией того факта, что «мировая экономика далека от крепкого, устойчивого и сбалансированного роста» и что сохраняется опасность оказаться в «ловушке низкого роста», высказывалось скептическое отношение к ВВП в качестве ориентира экономической политики в условиях постиндустриальной глобализированной экономики. Для отражения реалий информационной экономики, основанной на услугах и интеллектуальной собственности, в середине 2013 г. Бюро экономического анализа США (ответственного за расчет ВВП страны) изменило методологию учета корпоративных инвестиций и продуктов «креативных отраслей», в результате чего ВВП страны одномоментно прирос на $400-500 млрд. Этой практике в ближайшие годы предполагает последовать и Китай. [Иллюзия прогресса..., 2014].

В контексте задачи перехода на траекторию сбалансированного всеобъемлющего роста в ряде международных рейтингов и ренкингов расширяются анализируемые индикаторы. В этом отношении показателен Глобальный отчет по конкурентоспособности, имеющий в 2013-2014 гг. подзаголовок: «Устойчивой рост, способность к сопротивлению» [GCR, 2013-2014]. Поставив задачу увязки вопросов конкурентоспособности и устойчивости и выхода за узкие границы традиционных представлений об экономическом росте, авторы данного документа интегрировали в рассмотрение экологическую и социальную составляющие устойчивого развития. Устойчивая конкурентоспособность понимается при этом как сеть институтов, политик и факторов, которые поддерживают результативность наций в долгосрочной перспективе при обеспечении социальной и экологической устойчивости. При движении от теоретического осмысления проблемы устойчивой конкурентоспособности к практике и рекомендациям для политиков авторы GCR 2013-2014 дополнили используемые обычно и широко известные 12 опор конкурентоспособности опорами, обеспечивающими социальную и экологическую устойчивость, адаптировав соответствующим образом индикаторы GCR [GCR, 2013].

Индикаторы социальной и экологической устойчивости были разбиты на 3 группы (см. табл. 1). И, что касается экологических индикаторов, то, отталкиваясь от известного Индекса экологической результативности, разработанного учеными Центра экологического права и политики Йельского университета и Международного центра информационной сетевой структуры в области наук о земле [The Environmental Performance Index], авторы GCR 2013-2014 дополнили EPI и частично операционализировали его показатели [GCR, 2013, p. 61-63].

Таблица 1 Индикаторы социальной и экологической устойчивости согласно Глобальному отчету по конкурентоспособности ВЭФ (2013-2014 гг.) [GCR, 2013, p. 54-59]

Для России уточненные с помощью этих двух подиндексов показатели конкурентоспособности таковы. По базовому индексу конкурентоспособности 2013-2014 Россия, как известно, заняла 64 место (что соответствовало оценке в баллах?-- 4, 25 при максимально возможном значении в 7 баллов). Для сравнения, лучшую позицию имела Швейцария (1 место и 5, 67 баллов). По адаптированному показателю с учетом социальной устойчивости РФ имела 4, 3 балла (лучшие показатели были у той же Швейцарии -- 6, 74 балла); по адаптированному показателю экологической устойчивости страна имела 4, 1 (у Швейцарии 6, 80). Итоговый адаптированный индекс у России составил 4, 1 [GCR, 2013, p. 68], т.е. результаты в области социальной и экологической устойчивости несколько снизили ее итоговые оценки при сохранении исходного положения страны в рейтинге. Авторы GCR осознают необходимость продолжения отработки показателей этих двух подиндексов. В частности, применительно к экологической устойчивости обсуждается введение индикаторов, характеризующих загрязнение водных ресурсов, уровень развития технологий и практики рециклирования, эффективность управления отходами и др. [GCR, 2013, P. 65], что следует поддержать. Параметры данного расширенного индекса следует учитывать российским регулирующим органам, а также политикам при разработке национальной концепции инклюсивного устойчивого роста.

Наряду с параметрами экологической и социальной устойчивости Глобального отчета по конкурентоспособности 2013-2014, представляют интерес предложения на этот счет Всемирного банка (табл. 2). Как можно заметить, пока ряд вводимых им индикаторов носит предварительный характер и нуждается в дальнейшей шлифовке. Тем не менее, в этих предложениях отражаются тенденции, которые должны быть в поле внимания российских специалистов при обосновании показателей, определяющих результативность усилий по реализации новых комплексных подходов к социально-экономическому развитию страны.