Почему не существует больших циклов Кондратьева?

Соответственно, ни металлургия, ни угледобыча не оказывали существенного влияния на цикличность конца XVIII - нач. XIX вв. Лишь начало грандиозного железнодорожного строительства в 20-30-е гг. XIX в. сделало чугун и уголь не только основой индустриализации, но и цикличности. Поэтому, весьма точно следующее заключением: «кризисы хлопчатобумажной промышленности Англии 80-х и 90-х гг., которые современники называли катастрофами, для всего хозяйства Англии имели ничтожные последствия, в силу незначительной роли хлопчатобумажной промышленности в экономике Англии». (Мендельсон 1949, 159).

Лишь кризис 1810 г. начинал приобретать черты индустриального. Этому способствовали два обстоятельства. Рост числа паровых машин в прядильной индустрии и морская победа в 1805 г. английского флота над франко-испанским, позволившая расширять экспортную торговлю. Так, если в 1805 г. экспорт хлопчатобумажных изделий составил 9,5 млн. ф. с., то в 1809 г. уже 19, 4 млн. ф. с. Но это не был рост чистого индустриального экспорта. Если прядение к 1810 г. уже почти было механизировано, то ткачество оставалось почти ручным. В 1813 г. механических ткацких станков было лишь 2,5 тыс. против более 200 тысяч ручных. Даже в 1820 г. было лишь 14 тыс. механических ткацких станков против 240 тыс. ручных. Только к концу 30-х гг. механическое ткачество стало главенствующим.

Т. о, и в текстильной отрасли несколько десятилетий машинное производство тесно переплеталось с ручным. К тому же и в 1810 г. в огромной степени сказывалось влияние Наполеоновских войн и континентальной блокады. Десятки кораблей с товаром были конфискованы французами в портах Европы. Большие затруднения в торговле резко усилили финансовые противоречия, и в результате в Англии разорились многие провинциальные банки. Монетное золото исчезло из обращения.

Большое влияние на цикличность в нач. XIX оказывали неурожайные года и торговая блокада Наполеона. В 1812 г. цены на зерно достигли максимума: 123 шилл. за кватер, что вело к замедлению индустриализации. До 1816 г. в Англии росло производство зерновых и процветала невероятная спекуляция землей. А занятость в аграрном секторе росла и после войны. Если в 1811 г. земледелием занималось около 900 тыс. семей, то в 1821 г. почти миллион. Рикардо считал, что кризисы 1800-1815 гг. были следствием неурожаев, бумажных денег и перепадов в реэкспортной торговле.

Не меньшее влияние Наполеоновских войн ощущали другие отрасли, стоявшие на пороге индустриализации. Металлическая и шерстяная отрасли испытали глубокий кризис после завершения этих войн, так как длительное время выполняли большие военные заказы правительства. Расходы на армию и флот достигли в 1814 г. огромной суммы в 70 млн. ф. с. и сократились до 12-15 в 1817-1820 гг. А всего военные затраты Англии за 1793-1816 гг. составили колоссальную по тем временам сумму - 1 млрд. 773 млн. ф. с.

Т. о., длительные войны оказали большое влияние как на структуру экономики и конъюнктуру, так и на циклические процессы в Англии. Войны сильно замедлили индустриальную революцию в Англии. Так, англо-американская война привела к почти полному прекращению поставок хлопка. А экспорт Англии в США сократился с 11 млн. ф. ст. в 1810 г. до 2 млн. ф. ст. в 1811 г. и до 8 тыс. ф. ст. в 1814 г.! Война породила застою в наиболее индустриальной отрасли хозяйства Англии.

Еще больше это касалось Франции, Австрии и Германии. Их индустриализация было в зачаточном состоянии в нач. XIX в. Так, в саксонкой текстильной промышленности Германии, до конца Наполеоновских войн не было внедрено ни одной паровой машины, важную роль играли тягловая сила человека и лошади. Лишь с 1816 г. мы можем говорить о начале индустриальной эпохи в хозяйстве Англии, а спустя 20-30 лет, и в других стран Европы и США. С этого времени началась индустриальная цикличности. Завершавшие циклы индустриальные кризисы методически повторялись в 1825 г., 1837 г., 1847 г., 1857 г., 1866 г.

Т. о., период 1789-1814 гг., который Кондратьев считал повышательной волной первого большого цикла, вообще нельзя включать в индустриальную эпоху. Повышение цен в этот период носило военно-инфляционный характер, а индустриальная экономика только зарождалась. Но и в условиях сильнейшей военной инфляции, индустриальное производство резко снижало цены. Вот динамика понижающихся цен на пряжу в шиллингах: 1786 г. - 38, 1790 - 30, 1800 - 9,5, 1807 - 6,75, 1832 - 3. (Porter 1857. 181). Если выразить эти данные в общих индексах цен, приводимых Кондратьевым, то мы получаем противоположную динамику.

VII. Таблица динамики общего индекса цен и динамики цен на хлопчатобумажную пряжу за 1785-1832 гг.

В этом изначально проявился инновационный характер индустриального производства, а сегодня постиндустриального. Здесь хорошо видна порочность конъюнктурного подхода в теории цикличности. Вопреки общему стремительному повышению цен за период 1789-1814 гг. индустриальное производство их резко снизило за счет огромного роста производительности труда. Этот факт свидетельствует, что конъюнктурная теория Кондратьева искажала генезис индустриальной экономики и присущей ей цикличности.

Первая «повышательная волна» Н. Кондратьева была прямым результатом военно-инфляционных процессов и противоречила начавшейся индустриализации. Без революции и Наполеоновских войн конъюнктура 1789-1814 гг. и 1816-1849 гг. имела бы малое отличие. А «повышательной волны», вызванной военно-инфляционный ростом цен, просто бы не было. Как, и последовавшего после 1815 г. резкого снижения цен до нач. 30-х гг.

VIII. «Выпуклость» военно-инфляционной конъюнктуры времени Наполеоновских войн и послевоенного периода

Поэтому очевидно, что Н. Кондратьев безосновательно начал исследование с периода 1789-1814 гг. и еще более безосновательно соединил его в единый большой цикл с периодом 1816-1849 гг.

Так что не случайно как Туган-Барановский, так и де Вольф начинали исследование с 1825 г. Вот что писал Туган-Барановский «английские кризисы 1811, 1815, и 1818 годов по своему типу приближались к кризисам прошлого столетия: они были вызваны легко определяемыми внешними причинами политического свойства. Совсем другой характер имели последующие английские кризисы: все они вызывались внутренними причинами, происходящими среди полного мира». (Туган-Барановский 1914, 26). Туган-Барановский как исследователь циклов в Англии, прекрасно знал, что Наполеоновские войны породили сильнейшую инфляцию, а индустриальная экономика на рубеже XVIII-XIX вв. только зарождалась.

2. Причины конъюнктурных волн в XIX в.: формирование аграрно-индустриального хозяйства. Конвергенция индустриализации, золотого обращения и зернового рынка

так, включение периода 1789-1814 гг. Кондратьевым в большие циклы нужно считать ошибкой. Но может другие конъюнктурные волны XIX в. подтверждали его теорию? Анализ экономического развития XIX в. и первых десятилетий ХХ в. показывает, что смена повышательных и понижательных волн конъюнктуры была присуща только для ХIХ в. В этом веке возникла аграрно-индустриальная экономика, для которой была характерна конвергенция индустриальных и земледельческих структур. Она и была источником больших волн. Уже на рубеже XIX-ХХ вв. хозяйства сначала Англии, а затем Германии и США становились индустриально-аграрными, и конъюнктурные волны теряли свое значение.

Как видно на примере огромного снижения цен на пряжу: с 38 шилл. в 1786 г. до 3 шилл. в 1832 г., рост производительности труда был важнейшей основой снижения цен. Этому же способствовало падение транспортных издержек с развитием железных дорог и пароходостроения в 30-40 гг. в Англии, США и в остальной Европе. Т. о., индустриальная (технологическая) революция была важнейшим общеэкономическим фактором стремительного снижение цен после 1815 г. Двумя другими факторами долгосрочных колебаний конъюнктуры в XIX в., было восстановление золотого стандарта и большое значение зернового рынка.

Хотя обращение золота как денег и широкая зерновая торговля возникли задолго до индустриальной эпохи, но в ее начале продолжали играть выдающуюся роль. Так что развертывание индустриальной экономики породило конвергенцию доиндустриальных товарных потоков и денежных инструментов с нарастающим индустриальным производством и денежно-кредитной системой. Долгосрочные падения и повышения конъюнктуры цен и были зримым выражением конвергенции индустриальных и доиндустриальныхструктур хозяйства в XIX в.

Хотя золотомонетный стандарт уже существовал до индустриальной эпохи он был отменен в Англии специальным законом в 1797 г. и снова введен полностью только с 1821 г. Прекращение Наполеоновских войн стало важнейшей причиной восстановления золотого паритета. Без прекращения длительных войн вообще не могла возникнуть система мировой торговли, а значит и смена ее конъюнктуры. Благодаря полноценному обращению золота была минимизирована инфляционная составляющая банкнот, игравшая большую роль в военные годы

В итоге, важнейшее значение на колебания цен приобрела мировая добыча золота, от объемов которой зависело состояние золотого обращения в мировой торговле. Достаточно назвать «золотую лихорадку» конца 40-х и нач. 50-е гг. XIX в. За эти годы масса золота в обращении возросла более чем в 2 раза. «Ценность золота, добытого в течение нескольких лет, с 1848 г. по 1856 г., более чем на 1/6 превышает ценность всего имевшегося до тех пор во всем мире количества золота и серебра». (Лескюр 1908, 67).

Добыча золота

1800-1820 гг. - 14,8 т 1851-1860 гг. -- 201,3 т

1821-1840 гг. - 17,2 т 1861-1870 гг. - 190, 3 т.

1841-1850 гг. - 54,8 т

Мы видим огромный скачок в добыче золота между 40-ми и 50-ми годами. Она увеличилась почти в 4 раза! Заметим, что быстро росла и добыча серебра, игравшего большую роль как денежный материал в сер. XIX в.

Только в 1867 г. на Парижской международной конференции была признана система золото-монетного паритета с определенными правилами и ограничениями в колебаниях курсов. Но к этому времени уже стремительно росла масса кредитных денег, хотя еще и привязанных к золоту. Но почти до конца XIX в. позиции золота как главного денежного металла, не только сохранялись, но даже усиливались. С одной стороны, падали темпы добычи золота и повышалась его цена относительно других товаров. В том числе, и по отношению к серебру.

С другой, это ускорило переход к золотому стандарту ряда важнейших стран, придерживавшихся биметаллизма или серебряного стандарта. Так, Германия перешла к золотому паритету с 1875 г., США с 1879 г., Австро-Венгрия продекларировала переход в 1892 г., а Россия в 1896-97 гг. Эти государства создавали золотой резерв, поднимая цену золота.

Стремительное развитие мировой торговли и укрепление системы золотого паритета создали чрезвычайно благоприятные условия для консолидации зернового рынка в 60-70 гг. XIX в. Благодаря строительству железных дорог быстро осваивались громадные массивы земледельческих угодий в США, Канаде и Аргентине. Так, посевные площади под пшеницей возросли в США с 13 млн. акров в 1863 г. до 32 млн. акров в 1878 г. Только за 1867-1878 гг. производство пшеницы удвоилось. В 1880 г. экспортная выручка США от продажи зерновых достигла рекордного уровня 876 млн. дол. Стремительное развитие океанского судостроения позволило американскому зерну заполнить европейские рынки.

Кондратьев вполне понимал огромную роль индустриального транспорта в развитии хлебной торговли в XIX в. «Железные дороги производят целую революцию в хлебной продукции и хлебном обороте». (Кондратьев 1991, 104). А вот еще более конкретное замечание: «Фрахты на кватер пшеницы от Нью-Йорка до Ливерпуля упали с 4 шилл.7,5 пенс. в 1869 г. до 7,5 пенс. в 1902 г. Это колоссальное «экономическое приближение» С. Ш. к европейскому рынку …. открыло огромные возможности сбыта … Для европейских стран это означало … понижение цен большинства сельскохозяйственных товаров». (Кондратьев 2002, 445).

В этот же период происходило отставание добычи золота от роста мировой торговли. Снижение цен на важнейшие виды продовольствия и рост цен на золото вели к понижательной волне мировой конъюнктуры. Рост производительности труда в 80-е гг. XIX усилил падения цен.

3. ХХ век: смена больших волн конъюнктуры «вековой инфляцией». Снижение темпов индустриального роста, значения золота и зернового рынка в мировом хозяйстве

Однако значение выше названных 3-х факторов в формировании конъюнктуры модифицировалось и резко уменьшилось в ХХ в. Важнейшие сдвиги в отраслевой структуре хозяйств Европы, США и России в конце XIX в. и нач. ХХ в. снизили влияние зернового рынка на индустриальную экономику. Рост урожайности и механизации земледелия в США и Европе уменьшали неурожаи и колебания цен на зерновых рынках.

На рубеже XIX-XX вв. вслед за Англией, переходят к индустриально-аграрному хозяйству США, Германии, а частично и Франции. Это проявилось в стремительном росте индустриального производства и городов. В США в цикле 1893-1903 гг., добыча угля возросла с 165 млн. т до 324 млн. т, производство чугуна с 9 млн. т до 18 млн. т. стали с 5 млн. т до 15 млн. т. За 90-е г. население Чикаго выросло с 1,1 до 1,7 млн. чел, Филадельфии с 1 млн. до 1,3 млн. чел, Нью-Йорка с 1,5 до 3 млн. чел. В Германии в 1900 г. индустриальные отрасли увеличили производство почти в 2 раза в сравнение с 1890 г., стремительно росло жилищное строительство и города. Если число занятых в индустриальном и аграрном секторах в 1895 г. было почти равным: 8 млн. 281 тыс. и 8 млн. 293 тыс., то в 1907 г. в промышленности было занято уже почти на 1,5 млн. чел. больше: 11 млн. 256 тыс. против 9 млн. 883 тыс.

Вместе с тем, темпы роста производительности труда уже не могли быть такими, как в период индустриальной революции. Более того, наблюдалось ее снижение, в Англии, а частично в Германии и США. Особенно в добывающей промышленности, что вызывало рост цен.

О падении темпов роста производительности труда в нач. ХХ в. писал сам Кондратьев в работе 1928 г. «Динамика цен промышленных и сельскохозяйственных товаров», и даже приводил соответствующие графики. Особенно ускорился рост заработной платы в сравнении с производительностью труда в годы мировых войн и в послевоенное время. Причем даже в наименее пострадавших от этих войн США. Следствием была инфляция. Вот что писал известный экономист сер. ХХ в. Э. Хансен.

«Общее инфляционное движение во время Первой мировой войны … подняло уровень заработной платы на новую, более высокую ступень, более чем в двое превосходящую довоенный уровень. .. Индекс заработной платы (1914 г. - 100) поднялся примерно до 220 в 1923 г. и до 230 в 1926 г. Но производительность 1 человеко-часа труда … на 53% с 1919 по 1926 г. … Таким образом, уровень издержек на труд … поднялся примерно на 50% по сравнению с предвоенным уровнем … Индекс цен вырос примерно в той же мере .. такой же (хотя и отличающийся в деталях) процесс развивался и после Второй мировой войны… Инфляционное давление вызвало циклическое повышение цен и зарплаты, средняя зарплата росла быстрее, чем производительность труда». (Хансен 2000, 176-177).

Т. о., процесс замедления темпов роста производительности труда, начавшийся еще в конце XIX в., и связанный с завершением индустриальной революции, c началом мировых войн приобрел устойчивую тенденцию. Это была важнейшая причина почти непрерывного роста цен, ибо зарплата составляла основную часть издержек производства (около 2/3-й) .

Важны данные Э. Хансена и по динамика цен за пер. пол. ХХ в. «Период 1900-1947 гг. характеризовался резкими колебаниями цен. Но даже в самой низкой точке в 1930-х гг. уровень цен был на 16% выше, чем 1900 г., а средний уровень цен с 1917 по 1947 г. был вдвое выше, чем уровня 1900 г. В 1947 г. индекс цен был на 50% выше, чем в 1926 г., и почти в 3 раза выше уровня 1900 г.» (Хансен 2000, 50). Дата 1947 г. интересна тем, что ею можно было бы завершить понижательный период большого цикла Н. Кондратьева, начавшийся в 1921 г. Получается 25-26 лет, а весь большой цикл 1896-1947 гг. - 50 лет. Но Э. Хансен показывает, что никакой понижательной волне не было, так как в среднем за «повышательный» период 1896-1920 гг. цены были значительно ниже, чем за «понижательный» период 1921-1947 гг.

Т. о., большой цикл конъюнктуры не проявился уже в пер. пол. ХХ в. А чуть позже в 50-е гг. появляется термин «вековая инфляция», который означал, что в ХХ в. конъюнктуры больших волн не было.

В 1956 г. Хаберер писал: «В промышленно развитых странах вековая инфляция проявляется в форме ползучего и перемешивающегося повышения цен. Иначе говоря, цены повышаются медленно, в среднем несколько процентов в год». (Хаберер 2008, 425). Заметим, что это было время расцвета Бреттон-Вудской валютной системы. С конца 60-х гг. в период ее распада рост цен мог составлять двухзначные цифры, как на нефть с 1973 гг.

На приведенных графиках прекрасно виден почти непрерывный рост цен в ХХ в. - конъюнктура «вековой инфляции». Как цен производителей (индекс PPI, заменивший в 1978 г. WPI - индекс оптовых цен), так и индекс потребительских цен - CPI.

Использование данных по динамике цен США вынужденно. Лишь они не испытали крайних последствий мировых войн ХХ в.. А факт «вековой инфляции» опровергает теорию Кондратьева, и вынуждает «кондратьевцев» применять еще более явные статистическое подтасовки.

Снижение темпов индустриализации не означало ее остановки. Аграрно-индустриальная экономика XIXв. в ХХ в. превратилась в индустриально-аграрную, а затем и в индустриальную. Индустриализация самого аграрного сектора шла на протяжении всего ХХ века. «В ХХ в. сельское хозяйство пережило несколько крупных технологических сдвигов … Первый из них состоял в переходе от ручной обработки земли или использования тягловой силы животных, к механической обработке на основе применения тракторов и других сельскохозяйственных машин. В развитых странах он происходил в течение первой трети века и закончился к 40-м годам». (Мировая экономика 2003, 306).

Т. о., кризис зернового рынка и понижение цен в США в 20-е гг. ХХ в., которое якобы подтверждает действия больших циклов в ХХ в., был следствием быстрой индустриализации земледелия. А понижение цен на зерно в XIX в. было вызвано расширением посевных площадей в Америке и индустриализацией транспорта. Но аграрная индустриализация углублялась весь ХХ в. «Второй технологический сдвиг состоял в переходе к системе машин, логическим завершением которого стала комплексная механизация всего производственного процесса в сельском хозяйстве. Сердцевиной этого сдвига стала так называемая малая механизация, которая позволила заменить ручной труд на промежуточных операциях и погрузочно-транспортных работах. В США этот переход происходил в 40-50-е годы столетия, в Западной Европе в 50-60-е гг.» (Мировая экономика 2003, 306-307).

Но и это не было пределом индустриализации аграрного производства. В 60-70-е гг. разворачивается агропромышленная интеграция, в результате которой сельское хозяйство стало органической частью индустриальной экономики. В последние десятилетия ХХ в. началась постиндустриальная трансформация, в сельском хозяйстве возникли кластеры биотехнологий. Следствием были огромный ростом производительности труда и столь же большое сокращение занятых.

« …. занятость в сельском хозяйстве США сократилась с примерно 45% в 1900 г. до 3% в 2000 г.»^. (Линдси 2008, 332). Заметим, эти данные приводит исследователь, как и Кондратьев не увидевший глубокого отличия XIX и ХХ веков, и нашедший глобализацию уже в XIX в.

XI. Распределение рабочей силы в экономике США в ХХ веке

Как видим, примерно с 1900 г. начинается стремительное падение занятости а аграрном секторе, охватившее весь ХХ век. Так что экстраполяция повышательных и понижательных трендов XIXвека на ХХ век и в аграрном секторе выглядит глубоко проблематичной.

То же можно сказать об эволюции кредитно-финансовой системы мирового хозяйства. Глубинные сдвиги здесь также происходили с нач. ХХ века. Роль золота в финансовой системе сначала снижалась имплицитно. Если после Наполеоновских войн кредитные деньги обслуживали лишь 1/3 товарного обращения, то в 1913 г. их доля уже приближалась к 90%.

Т. о., золото все менее участвовало в товарно-денежном обращении в виде монет. Значит, еще до Первой мировой войны изменялся характер системы золотого паритета: из золото-монетного он становился золото-девизный. Особенно низким было золотое обеспечение фунта стерлингов, игравшего до 1914 г., наряду с золотом, роль мировых денег.

Уже в нач. ХХ в. происходил процесс удешевления денежного обращения, о котором еще за 100 лет до этого писал знаменитый экономист Рикардо. « … если бы увеличение размеров денежного обращения происходило за счет монеты, то стоимость как слитков, так и денег была бы … выше .. Но от этих неудобств можно полностью избавиться путем выпуска бумажных денег, поскольку тогда не будет возникать добавочного спроса на слитки, их стоимость будет оставаться неизменной, стоимость же новых бумажных денег, также как и старых, будет соответствовать стоимости слитков». (Рикардо 1955). Это означает, что чем меньше звонкой монеты в обращении, тем ниже становились цены денег, но рос масштаб цен всех товаров. Т. о., золотомонетная система делала золото дороже, а золото-девизная, к которой имплицитно переходило экономика нач. ХХ в., дешевле.

Вот пример по смене золота бумажными деньгами, из экономической жизни России. При введении в 1897 г. золотого паритета министерство финансов создало большие запасы золотых монет, опасаясь, что население будет избегать бумажных деньг. Но произошло все наоборот. Золотые монеты не пользовались спросом, и их приходилось навязывать. В нач. ХХ в. из ведущих государств лишь во Франции золотые монеты имели широкое хождение. Но несмотря на изменение конъюнктуры после 1896 г. добыча золота хотя и росла, но отставала от роста товарного обращения. Этот факт означал, что уже на рубеже XIX-ХХ вв. начал изменяться сам механизм формирования цен и механизм конъюнктуры в целом.

Данный факт был отмечен одним из его оппонентов Кондратьева - Спектатором: «Отметим еще неправильность, что промышленный подъем конца 90-х гг. вызван увеличением количества золота. Это пытался доказать в свое время Зомбарт, но его точка зрения не принята и в немецкой литературе, а главное, американскими исследователями установлено, что рост добычи золота на самом деле, не поспевал за ростом товарного обращения». (Кондратьев 1989, 300). Позднее, в работе 1928 г. о динамике цен Кондратьев сам подтвердил этот факт.

Все более росло значение депозитного хранения и вексельного кредитования. Так, сумма депозитов в США в нач. ХХ в. выросла в 3 раза. Уже крупнейший монетарист И. Фишер в работах нач. ХХ в. показал большое значение роста депозитов в динамике циклов Жюгляра. Кондратьев с этим соглашался: « … по нашим расчетам, отношение количества всех депозитов к количеству денег в обращении в С.-А. С. Ш. с 2,8 в 1875 г. увеличилось до 3,1 в 1895 г. и до 5,9 в 1915 г.» (Кондратьев 2002, 510).

В Германии большое значение получило вексельное обращение под покровительством Рейхсбанка. Так называемая немецкая система вексельного кредитования стимулировала быстрый рост тяжелой индустрии. А важнейший экономический партнер Германии Австро-Венгрия после декларации о введении золотого паритета так и не реализовала его. Курс австрийской валюты поддерживался путем учета иностранных веселей.

Но вытеснение золота кредитными суррогатами имело не только позитивные, но и глубокие негативные последствия. Они выражались как в острых биржевые кризисы (в США: 1884 г., 1893 г., 1907 г.), так и в том, что сначала на протяжении циклов Жюгляра, а в нач. ХХ в. уже на протяжении 25 лет (1896-1920 гг.) продолжался непрерывный инфляционный рост цен. И чем далее мы углубляемся в исследование кредитно-финансовых процессов ХХ века, тем больше отличий от XIX в.. Наконец, в нач. 70-е гг. ХХ в. система золотого паритета полностью себя исчерпала и сформировался плавающий курс кредитных валют. Рост цен стал всеобщим и почти непрерывным. Жестко и точно об этом сказал Б. Линдси: «Великим возмездием за неразменные бумажные деньги была инфляция. После Второй мировой войны руководители центральных банков, поддавшись чарам Кейнса, сознательно проводили политику легких денег во имя достижения полной занятости и ускорения экономического роста». (Линдси 2008,295).

Т. о., на рубеже ХIХ-ХХ вв. шел активный процесс превращения экономик из товарно-монетарных в товарно-кредитные. Соответственно менялись и деньги, обслуживавшие индустриальную экономику. Товарно-металлические деньги вытеснялись кредитно-бумажными деньгами.

Столь важные изменения в сущности денег в экономической науке были осознаны уже в начале ХХ в. в книге немецкого экономиста Кноппа «Staatlische Theorie des Geldes» (1905 г.). Он утверждал, что бумажные деньги, подкрепленные авторитетом государства, должны считаться такими же полноценными, как и металлические. Окончательно изменения системы золотого паритета были закреплены в 1922 г. на Генуэзской конференции. Но и золото-девизное обращение испытывало перманентный кризис.

Сам Кондратьев признавал глубокие изменения в мировой экономике. «Экономическая наука видит причины последнего мирового повышения цен, начавшегося с 1894-1896 гг., отчасти в обесценении денег, но главным образом, в изменении структуры мирового хозяйства … в росте индустриализма и городов, в развитии внутренних национальных рынков отдельных стран, в сокращении девственных сельскохозяйственных территорий, и в переходе сельского хозяйства к более интенсивным формам продукции. Это положение можно применить, в частности, и для объяснения повышения хлебных цен». (Кондратьев 1922, 116).

Но, Кондратьев не понял, что в отличие от XIX в. в ХХ в. изменение структуры мирового хозяйства не менее затронуло и кредитно-финансовую сферу. Резко возросло значение кредитных отношений и кредитных денег, а значит, изменились факторы и принципы формирования мировой конъюнктуры. Так что механическое перенесение динамики конъюнктуры XIX в. на ХХ в. было не состоятельно. Важной причиной недооценки Кондратьевым изменений в кредитно-финансовых отношениях в ХХ в. в сравнение с XIX в. было то, что в сер. 20-х гг., когда русский экономист разработал теорию больших циклов, произошла частичная стабилизация и восстановление золотого паритета в виде золото-девизного стандарта.

Вот как Кондратьев видел тенденции развития денежно-финансовых отношений в 1922 г.: « … мы стоим в начале длительного процесса восстановления мирового денежного обращения и в силу этого повышения ценности денежной единицы. Это в свою очередь является фактором понижательной волны цен и вообще конъюнктур большого цикла и опять-таки подобно тому, как было в 70-х годах прошлого века». (Кондратьев 2002, 339). Как видим, непонимание Кондратьевым того факта, что мировая кредитно-финансовая система перешли в неустойчивое золото-девизное состояние, вело к простой экстраполяции конъюнктуры XIX в. на ХХ в.

Кондратьев недооценивал глубину экономического упадка после завершения мировой войны в 1918 г. Австрия, Венгрия, Германия, Италия, не говоря уже о России, находились в состоянии революций и гражданских войн. Польша до 1921 г. вела войну с Советской Россией. Выплата репараций побежденными странами еще более подрывала экономику Центральной и Восточной Европы. Только в 1924 г. наступила стабилизация мировой экономики и кредитно-финансовой системы, продлившейся только 5 лет! После 1929 г. произошел развал мировой кредитно-финансовой системы золотого паритета и распад мировой конъюнктуры. Даже в главных рыночных странах: США и Великобритания мощная волна протекционизма повлекла за собой упадок мировой торговли и усиление автаркии.

Даже эти страны, обладавшие наиболее устойчивым рыночным хозяйством и большим золотым запасом, девальвировали свои валюты, стремясь расширить экспорт любой ценой, и изъяли из обращения золото. В результате, фактически, исчезло всякое единство конъюнктуры цен даже между США, Англией и Францией.

Еще сильнее единство конъюнктуры была подорвано в других регионах Европы. «В центральной и Восточной Европе, где валютный контроль был обычным явлением, торговля выродилась в межгосударственные соглашения о бартере. Поскольку Германия готовилась к войне, целью экономической политики открыто провозглашалась автаркия…» (Линдси 2008, 131). Так что экстраполяция Кондратьевым конъюнктуры XIX в. на ХХ в. была опровергнута реальностью уже в 30-е гг.

Т. о, повышательные и понижательные волны конъюнктуры были явлением только аграрно-индустриальной экономики XIXв., в которой индустриальная революция столкнулась с существовавшими многие века денежными средствами - драгоценными металлами, и зерновым рынком. Для ХХ в. главным состоянием конъюнктуры была «вековая инфляция».

III. Некоторые итоги и выводы. Завершение Й. Шумпетером переноса модели циклов Жюгляра на большие циклы конъюнктуры

Итак, больших циклов Кондратьева не существовало никогда, а для XIX в. были свойственны большие волны конъюнктуры.

Следовательно, большие конъюнктурные волны XIX в. это не какое-то межвековое, всеобщее явление, а исключительно присущее именно XIX в. Хотя причин, вызвавших большие волны конъюнктуры, было несколько, важнейшей из них все же была индустриальная революция. Совершенно не верно считать, что она проходила во втор. пол. XVIII в. В это время сложились только технологические предпосылки индустриальной революции: были созданы паровая машина, металлургия на минеральном топливе и т.д. Сама же индустриальная революция развернулась именно в XIX в., когда были созданы целые индустриальные отрасли: текстильная, металлургическая, машиностроение, железные дороги и др.

Кондратьев под влиянием ошибочной гипотезы Туган-Барановского объединил большие волны в несуществующие большие циклы. Возникавшие несоответствия были им проигнорированы. Для обоснования своей теории Кондратьев использовал крайне спорные математические методы обработки данных. В 1999 г. профессор С. Губанов, провел строго математические исследования данных, использованных Кондратьевым. «Суть метода, нами предлагаемого, заключается в аналитичности, понимаемой строго математически». (Губанов 1999, 68).

Методами математического анализа С. Губанов показал, что не один показатель Кондратьева, кроме общей конъюнктуры, не дал «кондратьевских» больших циклов. За пределами России не изучив истоки теорию Кондратьева в работах Туган-Барановского, Й. Шумпетер развил инновационную теорию циклов Кондратьева. Это наполнило ее новым смыслом и дало немалое число последователей. Но основанием их построений оставалась та же ошибочная гипотеза Туган-Барановского.

Зависимость больших и малых циклов Шумпетер пытался раскрыть в работе «Деловые циклы». (Schumpeter 1939). Причем австрийский экономист хотел интегрировать не только «циклы Кондратьева» и циклы Жюгляра, но и еще циклы Китчена. Правда, в их существовании он сомневался. Они могут быть «волнами адаптации и включать 2 или 4 фазы, из которых депрессия и стабилизация не являются обязательными частями схемы». (Schumpeter 1939. 148). После доработок С. Кузнеца по согласию с Й. Шумпетером, получалось, что циклы Кондратьева содержали 4 цикла Жюгляра.

Эта таблица Шумпетера исключительно важна, так как в ней фактически, завершен перенос модели циклов Жюгляра на большие циклы конъюнктуры. Т. о., он сделал то, что не решался сделать сам Кондратьев.

В таблице Шумпетер сделал фазы циклов Жюгляра: оживление, процветание, рецессию и депрессию структурой больших циклов. Этим эклектически соединил две модели циклов Жюгляра: в центре с кризисом, но одновременно и фазами, которых у Кондратьева не было. Но точное копирование модели циклов Жюгляра, как и следовало ожидать, привело к абсурду. Как видно из таблицы, фазы оживления, процветания, рецессии, депрессии совсем не соответствовали продолжительности циклов Жюгляра в 7-11 лет. У Шумпетера они достигали даже 16 лет (1828-1842 гг.), совершенно не совпадали с циклами 1896-1903 гг., 1903-1910 гг., которые выделял Кондратьев еще в 1922 г. в работе о конъюнктуре в годы мировой войны. Как мы видели выше, большинство экономистов XIX-пер. пол. ХХ вв. считали, что циклы Жюгляра имеют продолжительность в 7-11 лет.

К тому же, стремление видеть источник цикличности исключительно в инновационных процессах умоляло значение таких важнейших причин цикличности, как, например, кредитно-финансовая сфера, а также пространственные сдвиги. И это при том, что в 1939 г. все еще продолжалась «Великая депрессия», причину которой в США многие видели именно в кредитной экспансии банков. И в этом же году началась Вторая мировая война - величайший пространственный передел в истории человечества!

В результате, попытка Шумпетера детализировать теорию Кондратьева путем еще более точного копирования модели циклов Жюгляра, потерпела провал.

Однако, в 70-е гг. в условиях нестабильности экономической ситуации в США и Западной Европе, теория теперь уже фактически Кондратьева-Шумпетера получила второе дыхание после выхода работы Г. Менша «Технологический пат». (Mensch 1979). Затем появились работы Кляйнкнехта, ван Дейна и др. Правда, многие исследователи видели в ней уже не столько теорию циклов, сколько теорию длинных волн. Однако их построения не устранили фундаментальных ошибок теории Кондратьева.

Естественно возникнет вопрос: если теория Н. Кондратьева ошибочна, и больших циклов в 45-60 лет не существует, то почему она и сегодня, остается весьма популярной не только в России, но и у части западных экономистов и гуманитариев? Ответ на этот вопрос достаточно прост: теория больших циклов Н. Кондратьева эклектична. Как и любая эклектическая теория, она соединяет в себе разнородные элементы из предшествовавших концепций. Но это соединение не органическое, а механическое, лишь по видимости дающее приращение знаний.

Эклектичность теории Н. Кондратьева очевидна даже последователям технологической теории Й. Шумпетера конца ХХ в. Вот оценка Я. ван Дейна, данная в исследовании «Длинные волны в экономической жизни».

«Он признавал важность технологических инноваций и перечислял их для соответствующих фаз подъема и спада, он также знал, что подъем в длинной волне связан с ростом основных капитальных благ. Однако он не смог связать их воедино: не увидел, что инновации создают новые индустриальные сектора и потому требуют собственной инфраструктуры. Вместо этого он заимствовал у Маркса определения эховозмещающегося цикла, использовал теорию заемного капитала, рассматривая их в аспекте длинных колебаний, и пришел к искусственным построениям, которые никого не могут убедить». (Van Duijn 1983).

Исключительно точное замечание. Хотя сам Я. ван Дейн не отрицает существования длинных волн. Но он вынужден признать, что Н. Кондратьев не сознавал насколько важно появление новых отраслей, основанных на реализации базисных инноваций. Вместо этого Н. Кондратьев использовал теорию равновесия, близкую не только К. Марксу, а Туган-Барановскому и А. Маршаллу. И все это имело свое основание в теории динамичной конъюнктуры из циклов Жюгляра в интерпретации Туган-Барановского.

В результате, Кондратьев совмещал большие волны, порожденные аграрно-индустриальной экономикой XIXв., и представления об инновациях как двигателе чисто индустриальных циклов. Такая эклектика выглядела привлекательной, но когда ее пытаются применить для анализа инновационной экономики XX и XXI в. естественно возникают неразрешимые противоречия. Ведь большие циклы Кондратьева результат не только инновационных изменений, порожденных индустриальной революцией, а явлений XIXв.: Наполеоновских войн, системы золотого паритета и становления мирового рынка хлебов!

Однако автору представляется, что есть другая причина, обусловившая до сего дня интерес к теории больших циклов. Главной причиной является наличие реальных длинных циклов и отсюда непреодолимая потребность в исследованиях более продолжительных экономических периодов, чем циклы Жюгляра.

Многим экономистам, историкам, политологам представляется, что цикличность вовсе не исчерпывается циклами в 7-11 лет, что существует более продолжительная цикличность. И эти достаточно неопределенные предположения поддерживают жизнь в теории больших циклов Кондратьева.

Литература

1.Антология экономической классики. // А. Смит, У. Петти, Д. Рикардо. М., 1993.

2.Афтальон А. Периодические кризисы перепроизводства. В 2-х тт. М.-Л., 1930.

3.Валлерстайн И. Конец знакомого мира. Социология ХХ М. 2004.

4.Гринин Л., Каратаев А., Цирель С. Циклы развития современной мир-системы. М. 2001.