Парадоксы развития личного подсобного хозяйства в современной России

Размещено на http://www.allbest.ru/

Южный методистский университет Далласа (США)

Парадоксы развития личного подсобного хозяйства в современной России

С. Вегрен, И.В. Троцук профессор политологии

Аннотация

Ирина Владимировна Троцук, доктор социологических наук, профессор кафедры социологии Российского университета дружбы народов; ведущий научный сотрудник Центра аграрных исследований Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации.

Российские личные подсобные хозяйства (ЛПХ) характеризуются сегодня рядом парадоксальных черт. В основе этих парадоксов лежит тот факт, что роль ЛПХ в сельском хозяйстве страны меняется, а их будущее остается неопределенным. По мере того, как сельскохозяйственное производство консолидируется в руках все меньшего числа крупных компаний, сетевые поставщики упрочивают позиции на рынке, регулирование санитарных и ветеринарных условий становится все более всеобъемлющим, а российские компании все прочнее интегрируются в глобальные рынки, развитие ЛПХ отстает по всем перечисленным параметрам. Уже сегодня пребывая в состоянии устойчивого спада, в будущем ЛПХ вряд ли смогут преодолеть свою нарастающую маргинализацию, поскольку шансы на изменение данной тенденции крайне малы.

Исследователи не наблюдают возможностей для прекращения наметившегося спада сельскохозяйственного производства в ЛПХ ни в абсолютных, ни в относительных показателях. Для российских ЛПХ не характерна гибкость хозяйственных стратегий, поскольку их члены почти не располагают рычагами для смягчения негативного воздействия враждебного экономического окружения и противостояния ограничительным мерам, которые вводят региональные власти. Более того, современные горожане не зависят от продукции ЛПХ в той мере, что прежде, и ЛПХ не помогают государству решать задачи продовольственной политики, т. е. сектор ЛПХ более не считается приоритетным. В этом смысле российский кейс важен для изучения проблем сельского развития: сектор ЛПХ вносит все меньший вклад в экономический рост; взаимоотношения мелких и крупных хозяйств стали столь конкурентными, что ЛПХ вряд ли способны выиграть противостояние с крупными производителями; ЛПХ продолжают производить продукты питания для собственного потребления, но их вклад в местное продовольственное обеспечение продолжает сокращаться.

Ключевые слова: Россия, личные подсобные хозяйства (ЛПХ), приусадебные участки, домашние сады, постсоветское сельское хозяйство

Abstract

The paradoxes of smallholders in contemporary Russia

Stephen Wegren, Professor of Political Science, Southern Methodist University, Dallas (USA).

Irina V. Trotsuk, DSc (Sociology), Professor, Sociology Chair, RUDN University; Senior Researcher, Center for Agrarian Studies, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration

Contemporary Russian smallholders -- lichnoe podsobnoe khoziaistvo (LPKh) -- are characterized by a number of paradoxes. At the core of these paradoxes is that the role of LPKh in the agricultural system is changing and its future is uncertain. As agricultural production in Russia becomes more concentrated in fewer companies, as supply lines are strengthened, as regulation of sanitary and veterinary conditions become more comprehensive, and as Russian companies are more integrated to global markets,

LPKh is falling behind on each dimension. Already in production decline, smallholders are likely to experience continued marginalization into the future. The prospects for reversal of marginalization are poor. It is difficult to see how smallholders' downward drift in Russia, either relative or absolute, can be stopped. LPKh in Russia lack resiliency in that operators have few levers to mitigate the effects of an increasingly hostile economic environment or to reverse the restrictive policies that emanate from regional governments. Moreover, contemporary urban consumers do not depend on LPKh output as before and the sector does not help the state attain its goals, which means that the LPKh sector is not a priority. The Russian case adds to the development literature by showing a smallholder sector that is making progressively less contribution to economic growth. Further, smallholder-large farm relations are competitive in a way that smallholders cannot possibly win. The household sector will continue to produce food for self-provision but its contribution to local food supply is likely to decline.

Key words: Russia, smallholders, household plots, household gardens, post-soviet agriculture

Введение

В последние десятилетия не прекращаются споры о том, каков вклад ЛПХ в экономический рост и каковы взаимоотношения малых и крупных форм хозяйствования (Goldsmith, 1985; Durr, 2016). В мире на-считывается около 2,5 млрд ЛПХ, которые управляют более чем 500 млн фермерских хозяйств, где производится 70% всего продовольствия (Clapp, 2016: 3). Исследователи отмечают, что ЛПХ используют лишь 12% мировой площади сельскохозяйственных земель, т. е. доминируют количественно, но сталкиваются с ограничениями размеров своих земельных участков (Lowder, Skoet, Raney, 2016). Сторонники малых форм хозяйствования считают, что они являются двигателем экономического роста и обеспечивают рост производительности, поскольку повышают уровень жизни на сельских территориях, уровень занятости и доходы самозанятых, а также сокращают бедность (Hazell et al., 2010). Кроме того, малые формы важны для мирового сельского хозяйства, потому что вносят вклад в продовольственную безопасность и экологическую устойчивость, способствуют агробио- и продовольственному разнообразию (Graeub et al., 2016).

Однако ЛПХ повсеместно сталкиваются с бесчисленными препятствиями, конкретные сочетания которых зависят от политического режима и исторического периода, однако в целом мелкие сельхозпроизводители, как правило, испытывают недостаток информации о ценообразовании, оказывают слабое влияние на сельскохозяйственное развитие, страдают от диспаритета цен на рынках сырья и готовой продукции, недоступности кредитов, высоких транзакционных издержек, слабого влияния рынка на ценообразование, неразвитой инфраструктуры, особенно транспортной, отсутствия технологических знаний, низкой устойчивости к рискам, ограниченного доступа к исследовательским данным, агроконсалтингу и каналам поставок, недостатка знаний о рыночных механизмах и ценообразовании. Кроме того, малые формы хозяйствования в развивающихся странах часто сталкиваются с искусственными ограничениями либо со стороны центральных правительств, которые защищают интересы городов, либо со стороны рыночных структур, которые устанавливают невыгодные цены для производителей нетоварных культур (Lipton, 1976; Bates, 1981) Некоторые государственные ограничения были сокращены за счет структурных изменений политических программ, которые стали осуществляться в Африке с середины 1980-х годов (Birner, Resnick, 2010). Однако важнее того, что городские потребители в развивающихся странах часто защищены государственными программами субсидирования розничной торговли продуктами питания (Van de Walle, 2001)..

Не только ЛПХ сталкиваются с особыми ограничениями -- глобальную политико-экономическую ситуацию сложно назвать благоприятной для малых форм в сельском хозяйстве. Институциональные условия мировой сельскохозяйственной торговли не выгодны для развивающихся стран, где сконцентрированы мелкие сельхозпроизводители. Условия Соглашения по сельскому хозяйству (Agreement on Agriculture -- AoA), Соглашения по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности (TRIPS Agreement) и Соглашения о применении санитарных и фитосанитарных мер (SPS Agreement), принятых в рамках Уругвайского раунда переговоров по ВТО, направлены против развивающихся стран. «В той форме, в какой при- теория нято Соглашение по сельскому хозяйству, оно институционально закрепило неравенство богатых и бедных стран в рамках обязательного для всех международного договора» (Clapp, 2016: 78). Политики развитых и развивающихся стран обычно поддерживают крупные сельхозпредприятия, потому что они более современны и технологичны. Крупные хозяйства обладают экономическими преимуществами широкомасштабного производства и обеспечивают излишки продукции для экспортной торговли. В последние сорок лет отчетливо наметилась глобальная тенденция концентрации капитала в крупных хозяйственных формах. Мировой агробизнес активно влияет на глобальную продовольственную политику в собственных интересах, что неизбежно укрепляет его экономическую мощь. И хотя только 25% мирового производства продуктов питания идет на продажу, агробизнес наращивает влияние и укрепляет позиции за счет контроля цен, лоббирования, воздействия на правительства и меры регулирования поставок и продовольственной безопасности, а также на публичный дискурс о роли глобальных продовольственных компаний (Clapp, 2016: 16).

Российские ЛПХ сталкиваются с теми же ограничениями, что и мелкие сельхозпроизводители по всему миру, однако для них характерны и собственные парадоксы. Социально-экономический контекст, в котором приходится существовать российским ЛПХ, крайне важен для понимания их роли в стране, которая стремится стать глобальной продовольственной державой: с 2015 года Россия трижды становилась лидером мирового экспорта пшеницы, и высока вероятность, что в 2019/2020 сельскохозяйственном году в четвертый раз возглавит рейтинг мировых экспортеров пшеницы. Россия также наращивает экспорт мяса и может войти в пятерку мировых лидеров экспорта свинины по итогам 2019 года (Кулистикова, 2018). К 2024 году руководство страны рассчитывает на долю в 10% от глобального рынка органических продуктов с оборотом в 200 млрд долларов США, и президент В.В. Путин уже дал указание продвигать зеленый бренд «экологически чистых» продуктов питания. Страна расширяет экспорт переработанной продукции -- предполагается, что его объемы вырастут минимум на треть к 2024 году по сравнению с 2017 годом согласно поставленной Путиным задаче достижения объемов экспорта российского АПК в 45 млрд долларов США к 2024 году. Страна прилагает усилия для продвижения бренда «сделано в России». В результате мелким сельхозпроизводителям приходится работать в социально-экономических условиях, где капитал, производство продовольствия и прибыль все больше концентрируются в гигантских агрохолдингах (Wegren, Nikulin, Trotsuk, 2018: 1620). Вот показательный пример: ожидается, что один из крупнейших и сильнейших агрохолдингов «Черкизово» в 2019 году увеличит выручку до 130 млрд рублей против 102 млрд в 2018 году (Кулистикова, 2019). Выручка одного только «Черкизово» в 2019 году составит 8%

общей стоимости сельскохозяйственной продукции всех ЛПХ в 2017 году (Российский статистический ежегодник, 2018: 365).

Статья призвана ответить на два вопроса: с какими парадоксами сталкиваются российские ЛПХ и как эти парадоксы изменяют роль мелких сельхозпроизводителей в продовольственной системе? Мы полагаем, что рассматриваемые парадоксы отражают неоднозначный статус ЛПХ в российской продовольственной системе, и высказываем два предположения: во-первых, как и повсеместно, мелким сельхозпроизводителям в России все сложнее конкурировать с индустриальным сельским хозяйством и крупным агробизнесом, поскольку аграрные системы и продовольственная политика ориентированы на поддержку крупных игроков (Bernstein, 2010). Кроме того, российские мелкие сельхозпроизводители многочисленны (по данным сельскохозяйственной переписи 2016 года, их более 18 млн), но географически рассеяны, политически слабы и не имеют своих представителей на федеральном и региональном уровне Основная организация, призванная выражать интересы аграриев, АККОР на самом деле выражает государственные интересы и поддерживает в первую очередь фермерские хозяйства.. Основные законы капиталистического накопления -- концентрация земли, финансов, производственных капиталов и технологий -- в сочетании с надеждами России на статус великой державы объясняют более неустойчивое положение ЛПХ, чем оно было на протяжении десятилетий с конца 1950-х годов.

Во-вторых, роль мелких сельхозпроизводителей в российской продовольственной системе все больше маргинализируется, эта тенденция отчетливо наметилась еще в 2004 году: показатели производительности ЛПХ сократились как в объеме, так и в доле сельскохозяйственного производства по сравнению с другими типами сельхозпредприятий. Маргинализация ЛПХ объясняется рядом причин: доходы сельского населения растут, что снижает заинтересованность в выращивании продукции для собственного потребления; производство в ЛПХ основано на традиционных технологиях -- ручном труде в целях самообеспечения продуктами питания (Итоги Всероссийской сельскохозяйственной переписи 2016 года, т. 1); труд в ЛПХ в целях самообеспечения сокращает другие жизненные возможности, что заставляет отказываться от него -- намного дешевле и проще купить продукты в розничном магазине, чем вырастить самостоятельно; сохраняется сельский демографический тренд на отток молодежи, но именно она, согласно статистическим данным, проводит больше всего времени на приусадебных участках; потребительские установки общества изменились, потребители ориентируются на качество, ассортимент и места покупки, а мелкие сельхозпроизводители преимущественно продают картофель и овощи невысокого качества. Вопрос в том, когда и чем закончится тенденция спада производительности ЛПХ, т. е. они сегодня находятся в критической точке.

Парадокс первый: кто они -- российские мелкие сельхозпроизводители?

ТЕОРИЯ

Первый парадокс связан с определением мелкого сельхозпроизводителя: использование данного термина в российском официальном дискурсе явно отличается от международных определений. Своей концептуальной неоднозначностью термин обязан российскому правительству, которое использует понятие «малые формы хозяйствования (в АПК)», отождествляя коммерческие и некоммерческие виды сельскохозяйственной деятельности и размывая границу между крупными и мелкими производителями. Размытость терминологии затрудняет анализ ситуации, в которой сегодня оказались малые формы хозяйствования, поскольку не вполне понятно, о чем, собственно, идет речь. Международные организации обычно определяют мелких сельхозпроизводителей как семейные хозяйства или осуществляющие сельскохозяйственное производство на двух и менее гектарах (Reaching the Rural Poor, 2003) В литературе по девелопментализму понятие «семейные хозяйства» часто выступает синонимом мелких сельхозпроизводителей, поскольку оба типа основаны на семейном труде и семейном управлении, но по всем остальным параметрам мелкие и семейные формы различаются (например, по уровню коммерциализации и доле несельскохозяйственных доходов). Таким образом, понятие «семейное хозяйство» неоднозначно и включает в себя целый спектр хозяйств -- от мелкого натурального до крупного, высокомеханизированного, капитализированного и рыночно-ориентированного.. В мире 84% семейных хозяйств имеют менее двух гектаров (The State of Food Insecurity, 2015: 31). В России доля производителей продовольствия, которые подходят под данное определение мелких хозяйств, превышает 99%.

Опираясь на критерий в два гектара, в России можно обнаружить несколько «настоящих» типов мелких сельхозпроизводителей. Во-первых, садоводы -- преимущественно выращивают фрукты (яблоки, груши, сливы, вишню), хотя речь может идти и о некоторых овощах. По данным Всероссийской сельскохозяйственной переписи 2016 года, размер земельных участков под садоводство в среднем составляет 0,07 гектара (т. 3: 79). Во-вторых, огородники -- выращивают овощи, в основном огурцы, помидоры, морковь, зеленый лук, чеснок и кабачки (т. 3: 83). В-третьих, дачники -- горожане выезжают на выходные и каникулы, чтобы отдохнуть от города и расслабиться на природе: средний размер дачных участков составляет 0,11 гектара (т. 3: 87). В совокупности эти три формы используют незначительный объем сельскохозяйственных земель и обеспечивают собственное потребление По данным Всероссийской сельскохозяйственной переписи 2016 года, под садоводство отведено 628,3 тысячи гектаров сельскохозяйственных земель, под огородничество -- 20,5 тысячи, под дачные участки -- 69,7. Общая площадь земель сельхозназначения превышает 142,6 млн гектаров (Итоги Всероссийской сельскохозяйственной переписи 2016 года, т. 3: 8,.

Другой «настоящий» тип мелких сельхозпроизводителей -- приусадебные сады, или ЛПХ. В советский период они назывались подсобным хозяйством или личным подсобным хозяйством, т.е. существовали за рамками государственных планов и квот. В постсоветский период эта форма сельскохозяйственного производства стала называться домашними садами, садами в целях развлечения/хобби или фермерскими хозяйствами, хотя определение «фермерский» явно противоречит природе подобных хозяйств в силу их незначительного размера. Земля ЛПХ обычно расположена вокруг жилого дома: особенностью сельских районов России являются земельные участки вокруг домов, которые называются приусадебными, причем дополнительные участки могут браться в аренду и вдали от дома. В советский и постсоветский периоды ЛПХ были и отчасти остаются сегодня экономически важными с точки зрения производства продуктов. По данным Всероссийской сельскохозяйственной переписи 2016 года, ЛПХ используют менее 3% пахотных земель (85% из них обрабатывают сельские ЛПХ), ЛПХ ведут не только сельские жители, но и горожане, хотя большая часть используемых под ЛПХ земель находится на сельских территориях (91%).

На протяжении всего советского периода размер приусадебных садов зависел от занятости членов домохозяйства (Wadekin, 1973; НеЛипб, 1989). Принятый в 2003 году Федеральный закон № 112- ФЗ «О личном подсобном хозяйстве» определил ЛПХ как форму непредпринимательской деятельности по производству и переработке сельскохозяйственной продукции на площади приусадебного участка в 0,5 гектара с возможностью ее расширения до 2,5 гектара. Всероссийская сельскохозяйственная перепись 2016 года оценила средний размер приусадебного сада в 0,7 гектара (на сельских территориях -- 0,8 гектара, на городских -- 0,3). В России доминируют небольшие приусадебные участки: у двух третей ЛПХ их площадь меньше 0,2 гектара. В то же время существуют и очень большие приусадебные участки: половина сельскохозяйственных земель, зарегистрированных за ЛПХ, используется менее чем 1% домохозяйств, и у них средний размер приусадебного участка -- около 69 гектаров (Полунин, Алакоз, Черкашин, 2018: 40).

Используемый в официальном дискурсе термин «малые формы хозяйствования» обозначает фермерские хозяйства, многие из которых не являются мелкими сельхозпроизводителями, что размывает содержание термина. Средний размер фермерского хозяйства увеличился с 43 гектаров в 1995 году до более чем 241 гектар в 2016-м, и непонятно, почему фермерство до сих пор считается «малой формой». Российские фермеры существенно отличаются от «настоящих» мелких сельхозпроизводителей, что показано в таблице 1: так, ЛПХ основаны преимущественно на ручном труде, производят продукцию для соб- ственного потребления, а не в коммерческих целях, и эта продукция не облагается налогами. Фермерские хозяйства отличаются от ЛПХ теория следующим: крупные земельные участки (по данным сельскохозяйственной переписи 2016 года, только 17% фермерских хозяйств имеют землю площадью менее четырех гектаров); наемный труд (в том числе сезонные рабочие); высокий уровень механизации и вовлеченности в несельскохозяйственные виды деятельности; официальная регистрация как коммерческих предприятий, поэтому их продукция облагается налогами; участие в федеральных и региональных программах, помогающих фермерским хозяйствам заняться животноводством.

Таблица 1. Сопоставительная характеристика российских мелких сельхозпроизводителей

Одно из последствий приравнивания мелких сельхозпроизводителей к фермерским хозяйствам -- терминологическая путаница. Когда российское руководство и политики говорят о малых формах хозяйствования, непонятно, о чем собственно идет речь. Более того, объединение столь разных форм под одним названием приводит к тому, что игнорируется принципиальное различие их потребностей: фермерские хозяйства, будучи коммерческими предприятиями, имеют совершенно иные задачи и запросы, чем ЛПХ; аналогичным образом, когда официальный дискурс не проводит различий между разными малыми формами хозяйствования, то из виду упускается более важная роль фермерских хозяйств в производстве сельскохозяйственной продукции по сравнению с ЛПХ. Также терминологическая путаница затрудняет проведение сопоставительного анализа: с одной стороны, российские фермерские хозяйства действительно «семейные», но, с другой стороны, по своим характеристикам они отличаются от семейных хозяйств в развивающихся странах. И, наконец, объединение разных типов мелкого сельхозпроизводства в одной категории негативно воспринимается теми, кто эти формы реально представляет. Когда члены ЛПХ слышат обещания политиков о государственной поддержке малых форм хозяйствования, они оказываются крайне разочарованы тем, что ее получат только фермерские хозяйства. Таким образом, рассуждения политиков и исследователей о малых формах хозяйствования в международном контексте не вызывает вопросов и сомнений в том, кто имеется в виду и какими характеристиками обладает (хотя международное определение учитывает множество факторов, включая объемы продукции), а когда российские политики и исследователи российского общества говорят о «малых формах», сложно понять, о чем собственно идет речь.

Парадокс второй: исторические трансформации отношения к ЛПХ

Второй парадокс состоит в том, что советское государство подавляло ЛПХ как пережиток аграрного капитализма. Идеологическое неприятие капитализма осталось в прошлом, но нельзя сказать, что ЛПХ стали лучше себя чувствовать с 2004 года, когда началось интенсивное развитие аграрного капитализма в России. Ироничность ситуации состоит в том, что ЛПХ смогли выжить в эпоху коммунистического давления, а сегодня их роль как участника системы продовольственного обеспечения страны сходит на нет.

В советский период ЛПХ сталкивались с жесткими ограничениями по причине идеологического доминирования коллективных форм сельского хозяйства. Малые формы хозяйствования в рамках социалистической системы оказывались в экономической ситуации, которая полностью определялась марксистско-ленинскими принципами, реализуемыми даже методами принуждения. Коммунисти-ческая идеология не только задавала общий институциональный контекст деятельности ЛПХ, но и была крайне враждебна по от- теория ношению к малым формам хозяйствования, которые считала пережитками капитализма. Ортодоксальные марксисты особенно подозрительно относились к «богатым» крестьянам и утверждали, что крупные коллективные хозяйства, собственником и руководителем которых выступает государство, -- высшая форма организации сельского хозяйства. В.И. Ленин (1959) призывал советское общество отказаться от территориально рассеянных частных хозяйств и заменить их коммунами, артелями и кооперативами, и этот призыв активно претворялся в жизнь с конца 1920-х годов.

Безусловно, ограничительная государственная политика в отношении ЛПХ претерпела изменения при разных руководителях страны5. Однако в целом в советский период ЛПХ вносили столь зна-чительный вклад в региональное продовольственное обеспечение, что Коммунистическая партия просто не могла полностью запретить их (Wadekin, 1973; НеШии^ 1989). Продукция ЛПХ, по сути, доказывала, что советская система производства и распределения продовольствия не отвечала потребительскому спросу и не гарантировала постоянное наличие продуктов питания (Узун, Шагайда, 2015: 34-44).

Ограничительная политика государства по отношению к ЛПХ имела разные форматы: после Второй мировой войны Сталин разрушил систему ЛПХ, введя в 1948 году для сельских домохозяйств налог в натуральной форме и проведя коллективизацию в районах, оккупированных в годы войны. В послевоенные годы советская модель коллективизации была перенесена в балтийские страны и Восточную Европу, хотя позже ряд стран отошел от нее и «частный сектор» (домашние сады) утратил прежнее значение практически во всех социалистических странах, за исключением Польши и, в меньшей степени, Венгрии (Wadekiи, 1982). Хотя продукция ЛПХ не учитывалась в государственном плане, в послевоенный перевод владельцы ЛПХ должны были осуществлять обязательные поставки по установленным государством ценам, низкие цены превратили доходы домохозяйств в доходы государства, и только в 1958 году обязательные поставки ЛПХ были отменены (Григоровский, Алексеев, 1968: 72-73). Во второй половине срока Хрущева государственная политика стала более жесткой и ограничительной, поскольку он считал ЛПХ «пережитком прошлого», а любой труд в ЛПХ -- изъятым из коллективных хозяйств (Бенедиктов, 1989: 56): владельцам ЛПХ было запрещено закупать корма; после 1958 года выплаты колхозникам в натуральной форме (преимущественно зерно на корм домашней скотине) были сокращены; права на корм и выпас скота были урезаны; был введен налог на домашнюю скотину; владельцы ЛПХ должны были «добровольно» продавать свою скотину колхозам, но на деле такие продажи часто были обязательными. Подобная политика породила волну убоя скота, хотя и менее масштабную, чем в период коллективизации 1930-х годов.

После Хрущева «либеральная» политика Брежнева по отношению к ЛПХ не означала, что руководство страны стало сомневаться в верности курса на коллективизацию сельского хозяйства. В 19651980 годы Брежнев осуществлял финансовые вливания в коллективные сельхозпредприятия, чтобы увеличить уровень их механизации и модернизировать производство, тем самым сократив потребность в продукции домохозяйств. В этот период размеры ЛПХ и поголовье их скота контролировались так же жестко, как и прежде. Бреж- теория невский режим провел несколько проверок, чтобы убедиться, что ЛПХ не используют землю, которую им запрещено вовлекать в хозяйственный оборот (колхозные земли и общие пастбища).

Сегодня российское правительство не испытывает антикапитали- стической антипатии к ЛПХ и не стремится сократить объемы их производства. Однако ЛПХ остаются квазикапиталистическими, доля коммерческих предприятий среди них незначительна, большинство ЛПХ либо полу-коммерционализированы, либо заняты самообеспечением, хотя следует помнить о серьезных региональных различиях в уровне коммерционализации (Узун, Сарайкин, 2012; Pallot, Nefedova, 2007). Современные ЛПХ функционируют в рамках продовольственной системы, где земля, капитал, технологии и производство сконцентрированы в руках небольшого числа огромных предприятий, называемых агрохолдингами. Поскольку приоритетом российского руководства является обретение статуса великой державы, государство поддерживает мегакапиталистические предприятия в той мере, в какой они способствуют обретению этого статуса. Агрохолдинги политически связаны с региональными элитами и пользуются преференциями при распределении кредитов и субсидий. Эти мегакапиталистические предприятия могут накормить страну и обеспечить ее экспортной продукцией. Таким образом, хотя российское государство не ограничивает деятельность ЛПХ напрямую, этот сектор не считается важным для продовольственной системы, а потому отношение к нему руководства страны можно квалифицировать как безразличие.

Парадокс третий: упадок ЛПХ на фоне роста устойчивого сельского хозяйства

Суть третьего парадокса в том, что ЛПХ пребывают в упадке на фоне набирающего популярность устойчивого сельского хозяйства и «экологически чистых» продуктов в России и за рубежом. ЛПХ -- хороший пример устойчивого сельского хозяйства по причине низкого экологического воздействия вследствие слабой механизации, незначительного объема минеральных удобрений и пестицидов и ориентации преимущественно на местных потребителей своей продукции. Тем не менее большинство российских ЛПХ отрезаны от российских и международных каналов поставок продовольствия. Каковы же основные причины нынешнего упадка ЛПХ?

Во-первых, это особенности производства продукции ЛПХ. Исторически ЛПХ играли важную роль в производстве продовольствия. Так, в 1980-е годы домашние сады занимали менее 2% сельскохозяйственных земель, но производили примерно 20-25% сельскохозяйственной продукции в стоимостном выражении. Как правило, ЛПХ выращивали картофель, морковь, огурцы, мелкие фрукты и ягоды, держали молочную корову, овец, коз, одну-двух свиней и кур. Со временем количество домохозяйств, державших скотину, сократилось, потому что эта возможность зависела от поддержки ближайшего крупного сельхозпредприятия (Личное подсобное хозяйство..., 1989: 108). В бурные 1990-е и в начале 2000-х годов ЛПХ производили более половины продуктов питания в стоимостном выражении (Pallot, Nefedova, 2007: 18). Однако с середины 2000-х годов производительность ЛПХ стала снижаться: с 56% в 2003 году до 32% сельскохозяйственной продукции в 2017 году и 22% в 2018-м в стоимостном выражении (Российский статистический ежегодник, 2018: 365; Россия в цифрах, 2019: 309), хотя следует помнить, что стоимость продукции ЛПХ приблизительна и на самом деле может быть ниже. Начало спада показателей ЛПХ совпал с появлением агрохолдингов как главных производителей продовольствия. Статистические данные позволяют предположить, что ЛПХ не смогли резко повысить свою производительность по сравнению с советским периодом, несмотря на два десятилетия рыночных реформ.

Во-вторых, это особенности землепользования: речь идет не столько о спаде показателей, сколько о том, что ЛПХ запаздывают с использованием пахотных земель. Общая площадь обрабатываемых ЛПХ сельскохозяйственных земель увеличилась: в 1990 году она составляла 2,4 млн гектаров, или 1,4% всех земель сельхозназначения, а к концу 1999 года выросла в два раза -- до 4,87 млн гектаров (Сельскохозяйственная деятельность., 2003: 22). Площадь пахотных земель, обрабатываемых ЛПХ, растет медленно и остается небольшой. По данным сельскохозяйственной переписи 2006 года, эта площадь составляла 8,1 млн гектаров (учитывались городские и сельские домохозяйства), а общая площадь сельскохозяйственных земель в распоряжении всех производителей продовольствия -- 165,9 млн, из них 102 -- пашня. Таким образом, ЛПХ обрабатывали около 4,8% сельскохозяйственных земель, но из 8,1 млн гектаров лишь 2,5 были пашней (31% всей площади), а оставшаяся часть была занята жилыми постройками или же не подходила для сельхозпроизвод- ства, т. е. фактически ЛПХ использовали лишь 2,5% пашни (Итоги Всероссийской сельскохозяйственной переписи 2006 года, т. 3: 42). Если сосредоточиться только на сельских территориях, то картина будет более точной: сельские ЛПХ лидируют по площади обрабатываемой земли и по объемам продукции. Так, из 8,1 млн гектаров сельскохозяйственных земель 7,5 гектара расположены на сельских территориях; сельские ЛПХ используют 2,3 из 2,5 млн гектаров пашни. Соответственно, около 31% земли сельских ЛПХ -- пашня, сельские ЛПХ использовали только 2,2% российской пашни, тогда как крупные и средние сельхозпредприятия -- 66% российских пахотных земель.

Всероссийская сельскохозяйственная перепись 2016 года показала, что площадь сельскохозяйственных земель, используемых ЛПХ, увеличилась до 12,1 млн гектаров, но только 2,7 млн из них были пашней (22% земли ЛПХ). Общая площадь земель сельхозназначения составляет 142,6 млн гектаров, из них 94,6 -- пашня. теория Владельцы ЛПХ использовали 8,5% сельхозугодий и только 2,8% пашни. Напротив, 72% сельхозугодий в распоряжении сельхозпредприятий -- это пашня, т. е. они обрабатывают 68% пахотных земель. И вновь выделение сельских ЛПХ делает картину более четкой: из 12,1 млн гектаров сельхозугодий ЛПХ 11 млн находятся на сельских территориях, т. е. из 2,7 млн пашни 2,3 млн расположены в сельских районах (Итоги Всероссийской сельскохозяйственной переписи 2016 года, т. 3: 51-58), т. е. сельские ЛПХ обрабатывают 7,6% сельхозугодий и 2,4% пашни. подсобный хозяйство питание потребление

Таким образом, хотя общая площадь земли в распоряжении ЛПХ увеличилась за десятилетие с 2006 по 2016 год, площадь пашни выросла незначительно и не изменилась на сельских территориях (2,3 млн гектаров по данным обеих переписей, т. е. ЛПХ продолжают использовать малую долю российской пашни). Доля пашни в распоряжении сельских ЛПХ немного увеличилась, но только потому, что общая площадь пашни сократилась в межпереписной период. Кроме того, сопоставление данных двух сельскохозяйственных переписей показало, что площадь пашни ЛПХ в сельских районах сократилась в пяти из восьми федеральных округов. И, напротив, большую часть сельхозугодий фермерских хозяйств составляет пашня, что имеет очевидные последствия для производства продовольствия.

Подписание федерального закона о «дальневосточном гектаре» в 2016 году подкрепило тенденцию роста сельхозугодий ЛПХ, но не пашни. Предполагалось, что благодаря закону ЛПХ увеличат производство продуктов питания на Дальнем Востоке, нарастят объемы местного импортозамещения и поддержат региональную продовольственную безопасность (Wegren, Nikulin, Trotsuk, 2018: 126-29). Федеральный закон разрешает получателю гектара бесплатно использовать земельный участок в течение пяти лет, а затем перевести его в свою частную собственность без покупки. Через пять лет земельный участок можно также сдать в аренду, если получатель не хочет становиться его собственником. Если земельный участок не используется или используется не по назначению (не для строительства жилья, ведения ЛПХ, коммерческого фермерского предприятия и связанных с ним видов предпринимательской деятельности, садоводства, огородничества или сельского туризма), то он подлежит изъятию. Только граждане России могут участвовать в программе получения дальневосточного гектара, а иностранные граждане не могут получить право пользоваться или приобрести эти земельные участки В июне 2017 года президент Путин высказался за расширение программы бесплатного предоставления земельных участков на другие регионы. Летом 2017 года Государственная Дума работала над поправками к федеральному закону о дальневосточном гектаре, например, упростив использование земли в качестве залогового обеспечения и уточнив основания, по которым человеку может быть отказано в предоставлении земельного участка. Несколько недель спустя президент расширил зону действия закона о дальневосточном гектаре до всей страны. С 2017 года ряд регионов разработали собственную модель работы, внеся в нее несколько изменений, например, разрешив предприятиям получать землю и увеличивать размеры предоставляемого бесплатно земельного участка..

Можно назвать четыре причины, почему бесплатная раздача земли не остановит спад производства ЛПХ: распределяемые дальневосточные гектары -- это неиспользуемая или брошенная земля, часто слишком низкого качества для сельхозпроизводства; до тех пор, пока обладатель гектара не получит финансирование на улучшение качества земли с помощью натуральных удобрений, орошения или осушения, ее нельзя использовать для сельхозпроизводства; предоставляемые бесплатно земельные участки слишком малы для ЛПХ (не могут превышать 2,5 гектара), тогда как другие сельхозпроизводители могут получить значительно большие наделы, например, схожая программа в Вологодской области предполагает, что будущим фермерам выделят по 20 гектаров земли, а сельхозпредприятиям -- до 100 гектаров (Благодаря «вологодскому гектару»..., 2019); незначительная доля получателей бесплатных земельных участков намерена заниматься сельским хозяйством, например в Хабаровском крае -- только 11% (Владельцам «дальневосточных гектаров»., 2019).

И, наконец, третья группа причин нынешнего упадка ЛПХ связана с содержанием домашнего скота: с 1980-х годов, когда государственная статистика зафиксировала растущее нежелание населения держать крупный скот, прослеживается тенденция сокращения его поголовья в ЛПХ (Личное подсобное хозяйство., 1989: 108). С 1990 по 2000 год резко выросло поголовье крупного рогатого скота и молочных коров в ЛПХ (Сельскохозяйственная деятельность, 2003: 27) (а также поголовье свиней, овец, коз, кроликов и домашней птицы). С середины 2000-х годов наметился спад показателей животноводства в секторе ЛПХ: за межпереписной период поголовье крупного рогатого скота сократилось на 28%, или 2,8 млн голов, поголовье молочных коров -- на треть, или 1,3 млн голов; поголовье свиней уменьшилось на 55%, или 4,3 млн голов, коз -- на 25%, или 500 тыс. голов, птицы -- на 22%, или почти 29 млн. Причины сокращений поголовья зависят от вида скота/птицы, но обычно это высокие затраты, дискомфорт, заболевания и изменение ценностей. Безусловно, приведенные цифры не сопоставимы с массовым забоем периода сталинской коллективизации, но масштабы отказа ЛПХ от домашней скотины все равно впечатляют, особенно учитывая, что спад начался до введения регионами ограничительных мер.

Снижение экономического вклада ЛПХ явно противоречит нарастающей популярности устойчивого сельского хозяйства и органических продуктов. Российские городские потребители, как и горожа-не на Западе, все чаще интересуются тем, где выращены продукты питания, и стремятся покупать местную продукцию. Органические теория продукты набирают популярность, несмотря на то что их розничная торговля серьезно ограничена высокими ценами и низкими доходами многих групп потребителей. Национальный органический союз России предсказывает феноменальный рост производства органической продукции, как только в январе 2020 года в силу вступит федеральный закон «Об органической продукции», что прибавит потребителям уверенности в том, что продукты с маркировкой «органические» действительно являются таковыми. В 2019 году в России продажи органической продукции составляют 1-2% продаж собственной продукции, но ожидается, что этот показатель вырастет до 5 млрд евро ежегодно за следующие десять лет; около 25% российских потребителей признаны потенциальными «постоянными покупателями» органических продуктов; агрохолдинги и фермерские хозяйства активно внедряют органическое земледелие, чтобы обозначить свое присутствие на рынке органической продукции (Каковы перспективы..., 2019). Таким образом, те ЛПХ, что, казалось бы, имеют рыночное преимущество, выращивая органическую продукцию, вскоре столкнутся с жесткой конкуренцией со стороны ее крупных производителей.

Парадокс четвертый: неверная интерпретация событий

Четвертый парадокс заключается в том, что ЛПХ располагают возможностями для интеграции в каналы поставок продуктов питания, но не могут встроиться в повседневные потребительские практики россиян и национальные интересы страны. В то время как сельскохозяйственное производство концентрируется, каналы поставок стабилизируются, санитарно-ветеринарный контроль становится всеобъемлющим, а российские сельхозпредприятия интегрируются в глобальные рынки, ЛПХ все сильнее отстают по каждой из позиций. Иными словами, разрыв между традиционным сельским хозяйством в формате ЛПХ и современным аграрным производством нарастает.

В советский период Коммунистическая партия стремилась предотвратить негативное воздействие ЛПХ на коллективное сельское хозяйство, ограничивая их производственные возможности посредством контроля потоков продукции и финансовых ресурсов, в которые могли встроиться ЛПХ. Руководство страны пыталось гарантировать сохранение традиционных методов производства в ЛПХ (ручной труд), а вовлеченность в домашние заботы сдерживала развитие в ЛПХ производственной специализации и накопление научных знаний, поэтому любое заболевание или травма скота влекли за собой значительное снижение доходов (Johnson, Kilby, 1975: 2227). Советское правительство хотело управлять одновременно двумя противоречивыми тенденциями: контролировать мелких сельхозпроизводителей и препятствовать частной инициативе, но при этом не запрещать ЛПХ производственную деятельность, которая обеспечивала продовольствием местное население.

Крупные хозяйства, отрезанные в социалистический период от международных рынков, в постсоветские годы обрели новые возможности благодаря тому, что были механизированы, вертикально организованы и интегрированы во внешние рынки, а теперь стали и серьезно «финансироваться», создав прочные связи между производством продовольствия и международными финансовыми институциями (Clapp, 2016: 133-169). Прежде подконтрольные государству каналы поставок сегодня регулируются частными компаниями, интегрированными в международные рынки и удовлетворяющими потребительский спрос на безопасные продукты высокого качества (Swinnen, Maertens, 2007). Появление частных торговых сетей и супермаркетов ознаменовало фундаментальное изменение социалистических способов распределения продовольствия (Dries, Reardon, Swinnen, 2004; Reardon, Timmer, Berdegue, 2008).

В отличие от индустриального сельского хозяйства, мелкие сельхозпроизводители не капитализированы, а ЛПХ не интегрированы в каналы поставок продовольствия и внешние рынки, что определяет важность вопроса о месте и роли ЛПХ в современном обществе, где опытные потребители требуют высокого качества и разнообразия продуктов питания. Домохозяйства, ведущие ЛПХ, адаптировались к рыночным условиям и новому институциональному контексту, но лишь немногие из них коммерциализировались и отличаются высоким уровнем доходов (Узун, Сарайкин, 2012; O'Brien, 2012; O'Brien, Patsiorkovsky, 2006; Pallot, Nefedova, 2007; Wegren 2014), однако и они занимаются в основном производством необработанной продукции, что не соответствует запросам горожан. Как правило, ЛПХ продают картофель и овощи, и отведенная ими под картофель площадь превышает посадки всех иных овощей и фруктов (около 40%), хотя с 2006 по 2016 год эта площадь сократилась на 41% (Полунин, Алакоз, Черкашин, 2018: 46). Одно дело -- продавать картофель, овощи и ягоды советским потребителям, у которых было мало возможностей для покупки продуктов питания, и другое дело -- современным потребителям, привыкшим к супермаркетам и все чаще покупающим готовую и упакованную еду. Заимствуя метафору Дж. Скотта (Scott, 1999) о «государственной оптике», можно утверждать, что сегодня сельхозпроизводители должны заботиться о благополучии общества, но вряд ли нынешние ЛПХ приносят ему большую пользу.

Мелкие сельхозпроизводители и их ЛПХ играли совершенно определенную роль в 1990-е годы -- обеспечивали продовольственную безопасность, когда цены на продукты взлетели, а реальные доходы населения рухнули. На протяжении 1990-х годов площадь земельных участков под ЛПХ выросла -- с их помощью горожане и сельские жители пытались обеспечить себя продуктами в условиях экономического кризиса (Kalugina, 2000). ЛПХ стали стратегическим ресурсом выживания домохозяйств: с государственной точки зре-ния, чем больше продукции производили ЛПХ, тем ниже были шансы, что разъяренные толпы выйдут на улицы протестовать против теория скачков цен и высоких цен на продукты. Однако сегодня непонятно, как сельхозпроизводство домохозяйств может встроиться в гиперкапиталистическую продовольственную систему. Очевидные проблемы нынешних ЛПХ таковы: данный сектор не входит в государственные приоритеты и потому получает мало господдержки; он не может конкурировать с агрохолдингами и крупными фермерскими хозяйствами по уровню проникновения на рынок, качеству продукции и ее ассортименту; он не отвечает государственным интересам как экспортер продовольствия; он не помогает государству повысить международный статус и влияние. Принимая во внимание все возрастающую экономическую мощь агрохолдингов, непонятна роль ЛПХ сегодня: нуждается ли современный АПК в принципе в сельхозпроизводителях, которые ориентированы на собственное потребление; каково социальное значение ЛПХ, помимо садоводства, отдыха на природе и получения удовольствия от выращивания овощей и продуктов?

Неопределенность статуса ЛПХ отражается и в политике государства: хотя капиталистическая система дает «зеленый свет» предпринимательской активности, региональные вспышки свиной чумы и птичьего гриппа заставили государство вернуть ограничительные меры в отношении ЛПХ. В начале 2018 года было выявлено 74 очага свиной чумы, из них 41 -- в ЛПХ (Дятловская, 2018). В июле 2018 года Россельхознадзор ввел карантин в 40 очагах, включая ЛПХ в Калужской, Курской, Самарской, Пензенской, Саратовской и Орловской областях (Россельхознадзор прогнозирует..., 2018). Неудовлетворительные санитарные условия производства в ЛПХ угрожают корпоративным интересам, и агрохолдинги пытаются заставить региональные правительства ввести новые ограничительные меры в отношении мелких сельхозпроизводителей, чтобы сдержать распространение заболеваний. Например, в декабре 2018 года правительство Калининградской области запретило выращивать свиней на приусадебных участках, в результате в начале 2019 года поголовье свиней в области сократилось на 99% (Калининградские власти заявили., 2019). Одни регионы предлагают ограничить поголовье домашнего скота по аналогии с советским периодом, другие -- заставить домохозяйства регистрировать скотину в муниципалитетах, чтобы отслеживать соблюдение ЛПХ ограничительных мер, -- Министерство сельского хозяйства поддерживает введение региональных ограничений на поголовье свиней в ЛПХ.

Парадокс пятый: какое будущее ждет российские ЛПХ

Пятый парадокс состоит в том, что ЛПХ выдержали годы сталинских репрессий и войны, помогли пережить хронические продук-товые дефициты советского периода, сыграли роль подушки продовольственной безопасности в 1990-е годы, а теперь переживают необратимый спад в эпоху благополучия и стабильности, и их будущее в российской продовольственной системе неясно. С одной стороны, в буквальном смысле слова ЛПХ продолжат свое существование -- на сельских территориях земля вокруг жилых построек, используемая под домашние сады и огороды, не может быть изъята (это запрещено законодательно), т.е. бессмысленно рассматривать подобный вариант развития события. Приусадебные участки -- структурная характеристика российского села, невозможно даже представить, что эта земля вдруг будет отнята у домохозяйств, а даже если бы этот шаг был возможен, то вызвал бы крайне негативную реакцию населения. Иными словами, эта земля не может исчезнуть из пользования домохозяйств, и они продолжат здесь производство продуктов питания, т. е. с этой точки зрения ЛПХ, несомненно, имеют будущее.

С другой стороны, на протяжении десятилетий ЛПХ играли важную роль в российской продовольственной системе, участвуя в региональных и местных поставках продовольствия. Мелкие сельхозпроизводители и их ЛПХ занимали особое место в советском обществе, пополняя семейный рацион и гарантируя продовольственную безопасность домохозяйств, -- эта роль отчасти оспаривалась и подавлялась советским режимом, но была очевидна. В 1990-е годы ЛПХ обеспечивали продовольственную безопасность миллионов домохозяйств, когда экономика находилась в кризисе и реальные доходы населения резко упали. Сегодня функции ЛПХ меняются: вероятнее всего, производительность ЛПХ продолжит снижаться в абсолютных объемах и по сравнению с другими производителями, и через десять лет или даже раньше фермерские хозяйства обгонят ЛПХ по объему продукции. В широком экономическом смысле будущее ЛПХ неясно, особенно учитывая, что российский АПК находится на ранних стадиях технологической революции: агрохолдинги и крупные хозяйства начинают использовать дро- ны, беспилотные тракторы и комбайны, роботов и другие продвинутые технологии, которые делают производство более эффективным и прибыльным, а ЛПХ работают по-прежнему (Wegren, 2018). По мере развития технологической революции ЛПХ будут утрачивать свои экономические позиции.

Будущее ЛПХ неясно и по другим причинам. Во-первых, определяющую роль играет государственная политика: руководство страны стремится к статусу мировой державы и глобального экспортера продовольствия, легитимируя тем самым действующий политический режим, но ЛПХ производят большую часть продукции для собственного потребления и не интегрированы в каналы поставок продовольствия и внешние рынки, т. е. не способствуют достижению целей государства. Во-вторых, если в развивающихся странах малые формы хозяйствования -- это, как правило, образ жизни, то для российских домохозяйств ЛПХ -- скорее вспомогательный способ продовольственного обеспечения или вид досуга: посколь- теория ку занятость в сельской местности диверсифицируется и здесь появляется все больше форм несельскохозяйственной деятельности, высока вероятность, что все больше домохозяйств будут отказываться от ЛПХ в пользу иных способов провести свободное время. В-третьих, нужно учитывать демографические и трудовые процессы: сельские жители младше 30 лет продолжают уезжать из сел и все чаще предпочитают несельскохозяйственную занятость (Веб- папкоуа, Ватогоуа, Ропкша, 2016; Шау^абйагб, Вауогоуа, Веб- папкоуа, Ропкша, 2019), но именно эта когорта тратит больше всего времени на работу в ЛПХ по данным статистики (Итоги пилотного выборочного обследования..., 2010). Объективно у пенсионеров больше времени на работу в ЛПХ, но затрачивают они, наоборот, меньше времени, чем молодежь, поскольку у них не хватает сил на все те действия, что необходимы для продажи продуктов питания: загрузка продукции в машину (или упаковка для перевозки на автобусе), сама поездка, разгрузка, выкладывание на прилавке, продажа в течение дня, а затем повторение запаковки/поездки и разгрузки на обратном пути. Таким образом, важным ограничением для ЛПХ являются физические и трудовые возможности тех, кто продолжает жить в деревне.

В-четвертых, в июне 2019 года вступила в действие новая государственная программа «Комплексное развитие сельских территорий», рассчитанная на период до 2025 года и 2,28 млрд рублей (примерно 1 млрд -- из федерального бюджета) В мае 2019 года члены «Единой России» предложили преобразовать программу в национальный проект, поскольку тогда на 99% она бы финансировалась из федерального бюджета, а на 1% -- из региональных бюджетов (Село на два триллиона..., 2019). В ответ премьер-министр Д.А. Медведев сопоставил масштабы программы с национальным проектом, однако не сказал прямо, что поддерживает предложение. Программа вступила в действие в июне этого года как федеральная программа, а не как национальный проект.. Детальное рассмотрение программы потребовало бы написания отдельной статьи, поэтому ограничимся кратким комментарием: программа нацелена на четыре основных направления работы -- жилищное строительство и улучшение жилищных условий; развитие сельской инфраструктуры и сферы услуг на сельских территориях; снижение сельской бедности, повышение сельской занятости и доходов сельского населения; улучшение сельской транспортной инфраструктуры (Село на два триллиона., 2019). Критически настроенный читатель неизбежно отметит схожесть этих целей с другими государственными программами начиная с 1970-х годов, призванными содействовать социальному развитию сельских территорий. Однако село все еще серьезно отстает от города по уровню жилищного благоустройства, доходов, основных услуг и инфраструктуры. Придется подождать, чтобы оценить эффективность новой государственной программы, пока же очевидно, что если программа будет успешной, то она еще больше снизит мотивацию населения вести ЛПХ.