Страх как фактор моральной легитимации насилия

Во-вторых, взаимосвязь морали и насилия проявляется не только на телеологическом уровне, но и в моральной рефлексии самих субъектов. Для насилия как конфликта, затрагивающего моральные категории, характерно противоречие, что стороны конфликта представляют диаметрально противоположную пару. Моральная рефлексия действий будет производиться в положительных категориях, а представление другого в отрицательных. Эскалация насилия как конфликта подкрепляется не только моральным релятивизмом в рефлексии, но и абсолютизацией сторон, что превращается в битву добра со злом, и мораль уже выступает не в функции регулятора, а главным мотивом к насилию. «…То в случае насилия его интеллектуально-идеологические усилия направлены ещё и даже в основном на то, чтобы дискредитировать противника, низвести его до уровня, который уже недостоин гуманного обращения. Конфликту придается такой вид, как если речь шла не о зле, а об абсолютном зле, и не о борьбе за какие-то конкретные цели и интересы, а о столкновении добра и зла в чистом виде». Гусейнов А.А. Возможно ли моральное обоснование насилия? // Вопросы философии, 2004. № 3. С. 25 Необходимо отметить, что абсолютизация моральных таких моральных маркеров, как добрый и злой, ведет к положительному санкционированию насилия со стороны морали. При такой взаимосвязи насилие становится тотальным и приобретает огромную разрушающую силу. Потому что «Инстанцией, которая ставит последнюю точку в системе мотиваций и дает разрешение на насильственное действие, является мораль». Там же.

Не смотря на, то, что мораль и насилие, противоположны друг другу, они тесно сплетены между собой. И, как минимум, насилие зависимо от моральных механизмов регулирования поведения, и мотивации. Как было сказано выше, их связь держится на основе одинаковой природы происхождения. Но даже на обыденном уровне морального сознания, насилие имеет ярко выраженный негативный характер.

Рассматривая насилие как аморальный поступок, стоит рассмотреть принцип талиона. Его самая известная формулировка «око за око, зуб за зуб», напрямую оправдывает насилие. В телеологический характер насилия включается моральная аргументация, основывающаяся на принципе уравнивающей справедливости. Другими словами, насилие становится необходимым для поддержания баланса статусных отношений субъектов, участвующих в насильственном конфликте. Но даже в этом принципе, само насилие воспринимается как крайняя мера, с помощью которой возможно восстановить равновесие. Путь разрешения насильственного конфликта трактуется с помощью талиона, как принцип нулевой суммы, когда противоположности будут идентично похожи одна на другую. Но, как известно, талион не прекращал насилие, а становился его катализатором. Проблема эскалации насилия при взаимном уравнивании силовыми методами состоит в том, что величину ущерба от таких воздействий невозможно оценить в универсальных единицах измерения. Принцип талиона, как прежде всего моральный принцип, формулируется в первичных для этики категориях добра и зла, а идея уравнивающей справедливости нагружает добро и зло количественными характеристиками. Таким образом, получается возможна моральная математика, где для справедливого нуля необходимо к избытку отрицательного зла, прибавить положительное добро. При переходе в дискурс насилия, вся конструкция талиона дает сбой и скатывается в затяжную кровную месть, которая теряет всякую надежду на разрешение. Это происходит из-за того, что насилие имеет качественный характер, а не количественный, вследствие того, что у насилия нет своей противоположности. В применении талиона, отрицательный избыток насилия пытаются уравнять чем-то положительным, что может привести к состоянию равновесия - еще большим насилием. Таким образом, все переворачивается с ног на голову. «…Что уже не война является «продолжением дипломатии, или политики, или достижения экономических целей», - а мир есть продолжение войны другими средствами, - еще более убедительным является фактическое развитие военных технологий». АрендтХ. О насилии / Пер. с англ. Г.М. Дашевского М.: Новое издательство, 2014. С.15

Противоположностью насилия является ненасилие. Но основная проблема ненасилия заключается в отсутствии видимого результата. Ненасилие с уверенностью можно назвать поступком, в моральном смысле этого слова. Причем морально положительным, так как ненасилие, по сути, есть удержание гнева, агрессии, направленных на господство своей воли. В акте ненасилия прослеживается подчинение средств цели, во-вторых, уважение к человеку, в-третьих, ответственность. Не смотря на свою моральную оправданность, ненасилие крайне трудно регистрировать, потому что оно представляет собой отсутствие действия. В сравнении с насилием, ненасилие хоть и выступает действительной противоположным, добрым поступком, но его непосредственная значимость остается только на уровне морального сознания, как внутренней мотивационной сферы.

Если насилию нельзя противопоставить ненасилие, то стоит предположить, что насилие может иметь имморальный характер. Для данного мыслительного эксперимента необходимо вывести аспекты моральной аргументаций из феномена насилия, которые были описаны выше. Во-первых, стоит отказаться от моральной телеологии и, соответственно, борьбы за высшие ценности и низвести насилие до простого инструмента принуждения для властных отношений. Во-вторых, необходимо остановить моральную рефлексию и распределение категорий «добро» и «зло» относительно субъекта и объекта. Следствием будет определение насилия как распространения своей воли на другого с помощью наиболее эффективных средств. Из распространения воли на другого вытекает два следствия: создание прочных отношений и, обеспечение общих законов на субъект и объект данных отношений. Данное описание является очень близким к определению символического насилия, рассмотренного выше. Если мыслительный эксперимент проверить в реальности, то скорее всего, его можно будет найти в идее символического насилия, как необходимом свойстве функционирования символических структур. «Необходимость может совпадать с моралью, может противоречить ей, может быть по отношению к ней совершенно нейтральной. Это не оказывает прямого воздействия на мораль. В противном случае мораль не была бы автономна». Гусейнов А.А. Возможно ли моральное обоснование насилия? // Вопросы философии, 2004. № 3. С.23. Таким образом, символическое насилие будет являться имморальным вариантом насилия, необходимого для создания определённого дискурса, с помощью которого возможна коммуникация субъектов. «Оказывается именно там, где люди свободно общаются друг с другом, где возникает «политическое», уже содержатся корни насилия, хотя Арендт и не признает этого столь открыто в настоящей книге. Насилие возникает, как только говорение начинает заслонять собой слышание. Из области насилия невозможно выйти, поскольку она прямо связывается с человеческим разумом, его способностью обобщать и концептуализировать». Ямпольский М. От бытия к инструментальности. Насилие входит в мир. // О насилии с.143

Глава 3. Насилие как следствие страха; страх как следствие насилия

3.1 Террор и легитимное насилие

Насилие как крайне обостренная форма человеческих отношений, определяющаяся властью, и в итоге ему противостоящая, применяется очень часто. Вследствие анализа данного феномена в предыдущей главе, насилие не представляется отделимым от человеческой природы и общества, хотя и принимаются самые изощренные попытки это сделать. Человечество за всю историю потратило огромное количество усилий на изобретение новых и совершенствование старых форм такого инструмента, как насилие. Можно отследить прогресс от простой формы отношений подчинения, смешанной с животной агрессивностью, к более последовательной и рациональной, иногда захватывающей целые народы - за XX век это было ярко выражено в двух мировых войнах. Насилие растет как количественно, так и качественно, смешиваясь с психологическими механизмами манипулирования для достижения большей эффективности. Это можно проследить на примере насилия, осуществляемого государством - тоталитарного террора и власти наказывать, и обращенного против него - терроризма.

Террор как явление имеет большую историю, но если насилие имманентно человеческим отношениям власти, то политика террора, как крайняя мера удержания власти, применяется, в основном, периодично. Это связано с закономерностью воспроизводства насилия: если насилие начинает менять свой характер с инструментального на самоценный, то итогом таких насильственных отношений окажется ситуация аутоагрессии и саморазрушения субъекта. Террор представляет собой наиболее интенсивный способ применения насилия для поддержания властных отношений, тот способ, когда насилие становится тотальным.

Ханна Арендт определяет террор как политику, характерную для тоталитарной идеологии. «Если легальность, как пишет Ханна Арендт, является сущностью антитоталитарного правительства, а нелегальность присуща тираническому режиму, то террор - это способ осуществления тоталитарного господства». Малышев М.А. Концепция тоталитаризма в творчестве Ханны Арендт // Научный ежегодник ИФиП УрО РАН. 2010. №10 С.305 Сущность террора заключается в его безграничной власти над населением. Это достигается тем, что к самому насилию добавляется фактор страха, как направленности в будущее. Это приводит к тому, что из легитимного насилия, карающего за преступление закона, которое обращено к прошлому, уже содеянным поступкам, оно становится наказанием за возможные преступления, которые еще не были совершены. Именно таким образом насилие смешивается со страхом: человек не может четко знать, за что и когда его могут наказать, и из уверенного в своих совершенных действиях преступника, он превращается в жертву возможного легитимного насилия. «Итак, социальная атомизация и страх являются предпосылкой политической организации масс в рамках тоталитарных движений. Именно наиболее деклассированные слои населения стали источником формирования политического авантюризма и революционного экстремизма». Там же. С.311

Стоит заметить то, что форма воздействия страха на человека очень хорошо дополняет насилие как средство достижения и удержания власти. Существенной характеристикой страха является направленность на причинение зла как возможных последствий. В этом случае, страх открывает огромную область потенциальных угроз и опасений, что человек может сам придумать, чего ему бояться. Ожидание насилия удваивается, так как, с одной стороны, человек объективно понимает, что в данной системе государства действительно возможно применение насилия сверх меры. А с другой стороны, субъективно, потому что страх иррационализирует оценку угроз насилия, так как переводит причинно-следственную связь в хаотичное поле возможностей. Можно сказать, что страх, имеющий своим предметом насилие, увеличивает эффект от последнего в несколько раз, за счет признания факта насилия в субъективной и объективной плоскостях. Можно сказать, что обе стороны готовы принять насилие: субъект в своем применении, а объект в своем страхе, как взгляде на будущее.

Одна из важнейших особенностей политики террора заключается в том, что он как насилие, внушающее страх является скрытым и тайным. Террор смешивает демонстративный эффект запугивания и психологический эффект самоконтроля. «Даже тоталитарному властелину, чей главный инструмент господства - пытка, требуется властная опора - тайная полиция и ее сеть осведомителей». АрендтХ. О насилии / Пер. с англ. Г.М. Дашевского М.: Новое издательство, 2014. с. 59 Мощь террора заключается в том, что насилие возникает хаотично и покарает даже за то, чего не было совершено. Человек перестает здраво оценивать степень законности своих действий и начинает бояться всего. Страх, имея заразительный характер, проникает в любую возможность и становится виден всюду, сплетая реальность, наполненную исключительно угрозами и опасными предметами. Человек начинает сам регулировать свое поведение на основании страха насилия. Этому механизму способствует развитые политические приёмы, как сеть тайных осведомителей, анонимные доносы, тайная полиция. Возникает социальная напряженность и оцепенение социальных контактов, пропадает «прослойка социального клея» в виде доверия, как говорил М. Мамардашвили. Люди начинают обособляться, «атомизироваться», постепенно превращаясь в социальную массу, удобную для манипулирования. «Сегодня имеется очень много правдоподобных объяснений десталинизации России - но ни одно мне не кажется столь же убедительным, как то, что сами сталинские функционеры осознали, что сохранение прежнего режима приведет…к параличу всей страны». Там же. С.66 Такая политика характерна для тоталитарного режима власти, в сущности которого лежит самовоспроизводящееся насилие. Это такой тип властных отношений, в котором средства затмили собой цели, а власть как выражение общей заинтересованности превратилась в свое отрицание - односторонние отношения подчинения.

Террор также применялся, например, во время Французской революции. Единственная «узаконенная» форма насилия, и, соответственно, которая может быть морально оправданна это легитимное насилие. В современном обществе оно выражается через судебно-правовую систему, когда власть государства воспринимается как общественное соглашение, на которое каждый гражданин дал свое согласие, и тем самым обязуется соблюдать закон. С этой точки зрения, насилие, совершаемое государством, рассматривается как наказание - морально санкционированная форма принуждения, которая рассматривает насилие как средство для достижения блага, причем не общего блага, а исправления объекта наказания, и его нравственного изменения. Одним из инструментов наказания является страх, и необходимо выяснить его роль, именно в этом свете подлежит рассмотрению концепция «власти наказывать».

Мишель Фуко говорит о власти наказывать в контексте исторического развития тюрьмы и уголовного судопроизводства. Государственная власть должна выполнять свою функцию общественного регулятора с точки зрения единственно возможного источника насилия с целью порядка и исполнения законов. Основной формой властных отношений государства с народом будут воплощены в виде инструменте наказания. Наказание как насилие, имеет под собой цель: исправление индивида, именно для исправления была выстроена вся пенитенциарная система.

В направлении данного исследования Мишель Фуко описывает власть наказывать с помощью исторического развития судебно-уголовной системы от аппарата пыток, до становления пенитенциарной системы тюрем. Насилие, порожденное в дискурсе наказания, служит средством для установления порядка, что, в свою очередь, ведет к поддержанию существования государства и сохранения его суверенитета. Интересен тот факт, что универсализация тюрьмы, как вида наказания произошла относительно недавно - в XVIIIв. При господстве монархического устройства государства, наказание было телесным и имело пропорциональный характер, например, отрубая руку, вору, который совершил кражу этой рукой. Таким образом, восстанавливалась справедливость, как насилие над тем, кто совершил насилие. Источником восстановления была безграничная власть монарха. «Государь прямо или косвенно требует наказания, выносит приговор, и приводит его в исполнение, поскольку именно он как закон терпит ущерб от преступления». Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. - М.: «Ad Marginem», 1999. С.79 Уголовные приговоры исполнялись публично, так как показательность являлась необходимым условием в установлении справедливости и торжестве власти монарха.

Судебная реформа изменила власть наказывать, перевернув все ее механизмы действия. Появилась универсальная мера наказаний в виде тюремного лишения свободы, объектом наказания стала «душа» как психологическая совокупность поведения и рефлексии. Судебное следствие стала открытой, а наказание перестало иметь публичных характер. Пытки признаны аморальным явлением. Судебный аппарат расширился благодаря специальным экспертизам, выявляя человека на психическое здоровье. Все изменения происходили под мотивом гуманизации наказания и гуманного отношения к человеку.

Фуко видит в этом новую систему власти наказывать. Ее изменения связаны с воздействием капитализма и возрастающей мощи технологического прогресса. Наказание стало иметь больше символический характер, чем восстановления справедливости. Фуко видит негативную сторону тюрьмы в порождении феномена делинквентности. Делинквентность это такой тип рассмотрения преступления, в котором корни которого находятся в биографии индивида, а не в самой ситуации, из этого следует интерпретация нарушителя как патологического индивида. «…расходящиеся линии объективации преступника: либо как «чудовища», морального или политического, выпавшего из общественного договора, либо как юридического субъекта, реабилитированного посредством наказания. И вот, «делинквент» позволяет соединить две эти линии и создать - опираясь на авторитет медицины, психологии или криминологии - индивида, в котором накладываются (или почти накладываются) друг на друга наришитель закона и объект научного метода…это делинквент, биографическая единица, ядро «опасности», род аномалии…Говорят, тюрьма производит делинквентов; действительно, тюрьма почти неизбежно возвращает на судебную скамью тех, кто на ней уже побывал». Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. - М.: «Ad Marginem», 1999 С. 372 Таким образом, посредством идеи пенитенциарной системы, как исправления и символизации наказания из заключенных делают делинквентов. Тюрьма, таким образом, выступает очень мощным институтом нормализации индивидов и создания подчиненных системе элементов. «Действуя по всей толщи общественного тела и беспрестанно смешивая искусство исправления с правом наказывать, всеобщность карцера понижает уровень, начиная с которого становится естественным и приемлемым быть наказанным». Там же.С.447

3.2 Терроризм

Противоположным воплощением легитимного насилия порождающего страх, является терроризм. Он исходит от негосударственных структур и представляет собой настоящее нелегитимное насилие. Этот факт облегчает моральную оценку терроризма, сводя его исключительно к аморальному явлению. Но необходимо провести анализ механизма воздействия терроризма и выяснить возможные предпосылки его в современном обществе. Так же стоит попытаться рассмотреть феномен терроризма с разных точек зрения, чтобы убедится в его аморальности или найти этическое обоснование. Самое громкое событие, которое стало краеугольным камнем в становлении современной мировой политики и культуры - это террористическая атака 11 сентября на здание Всемирного Торгового Центра.

Жан Бодрийяр проанализировал это событие в своей публикации «Дух терроризма». В данной работе представлен анализ нападения террористов на башни-близнецы. Для Бодрийяра их разрушение служит настоящим событием, в отличие от других террористических атак. Это объясняется разделением понятий: не событие и событие. Отличием события от не события является создание причинно-следственного «вакуума» вокруг первого. Так, настоящее событие не может быть предсказано из предпосылок повседневной жизни, оно прерывает детерминизм повседневности и порождает собственные следствия. «Но когда событие происходит, это вызывает, подобно эффекту взрыва вакуумной бомбы, асфиксию всех будущих событий. То есть оно перечеркивает не только все, что ему предшествует, но и все, что за ним следует». Бодрийяр Ж. Дух терроризма. Войны в заливе не было / Ж. Бодрийяр ; [пер. с фр. А. Качалова]. -- М. : РИПОЛ классик, 2016. С.129 Данное различие следует дополнить особенностью современной информационной эпохи: СМИ как основные ретрансляторы событийных новостей, в силу своей отстраненности от самих событий, искажают их своим видением и самим фактом передачи информации. Это открывает возможность сознательно искажать информацию и фабриковать события. Симулированные события являются не событием, в силу отсутствия их уникальности и способности породить собственные следствия. Механизм создания не события и его цель хорошо проиллюстрированы в художественном фильме «Хвост виляет собакой», где правительство приказало группе продюсеров создать инфоповод для всего населения США в виде войны Соединённых Штатов с Албанией, которой на самом деле не существовало.

Произошедшее 11 сентября событием, стало уникальным, из-за его неожиданности, также оно имело ярко выраженный символический смысл. Во-первых, никто не ждал, и даже не думал, что террористическая атака сможет добраться до огромного мегаполиса, и поразить его в одну из достопримечательностей, являющуюся символом современной эпохи с точки зрения назначения и архитектуры. «Эта картина изменилась в 1973 году вместе со строительством Всемирного торгового центра. Тогда изображением системы стали перфокарта и статистическая диаграмма… которая олицетворяет уже не систему конкуренции, а цифровую и счетную систему, где конкуренция уступила место сетям и монополии» Бодрийяр Ж. Дух терроризма. Войны в заливе не было / Ж. Бодрийяр ; [пер. с фр. А. Качалова]. -- М. : РИПОЛ классик, 2016. С.120. Во-вторых, что небольшая группа террористов сможет нанести такой колоссальный ущерб. «Отсюда такая неэквивалентность: 7000 жертв [смертей] одним ударом по системе нулевой смерти».Там же. С. 106. В-третьих, теракт, не был простой случайностью и удачным стечение обстоятельств для группы иррациональных террористов, желающих попасть в рай, он был рассчитан, что говорит о том, что это не слепая вспышка агрессии, а подготовленный ход. Следует раскрыть объяснение этих причин, для того, чтобы понять природу этого события, и что оно собой являет.

Теракт 11 сентября был в высшей степени символическим событием. Данное событие больше значимо в своей интерпретации, нежели чем в непосредственной реальности. Это был символический удар, по символической системе: глобализационая модель современного общества, является символической структурой, которая в своем характере выражает безликость соответствия единому стандарту - стандарту копии. Культурная система утратила свою способность к созданию объектов, нынешнее общество является продуктом симуляции, виртуальной реальности, не способное к самоидентификации. Западное общество настолько сильно и в тоже время за этой силой не осталось какого-то ядра, со смысловой нагрузкой, в результате чего сама система становится уязвимой. Это низводит шансы на объективную войну и насилие, как борьбу двух субъектов, целью которой является отстоять свою позицию. Дискурс глобализации настолько имеет высокую степень толерантности ко всему объектам, что снимается сама идея конфликта как противоречия ценностей. «Какой еще путь, кроме террористического, можно избрать для изменения положения вещей в ситуации полной монополизации глобальной власти, в ситуации столь чудовищной концентрации всех функций в технократической машинерии при полном единомыслии и полном отсутствии инакомыслия? Это сама система создала объективные условия для столь жестокого возмездия.» Бодрийяр Ж. Дух терроризма. Войны в заливе не было / Ж. Бодрийяр ; [пер. с фр. А. Качалова]. -- М. : РИПОЛ классик, 2016. С.99

Терроризм, который является вызовом самой системе, исходит не из антагонистического рассмотрения терроризма, как обратной стороны успешно развивающейся в истории системы господства, но как порождения ее самой. В теракте нет противостояния силы, потому что как уже было отмечено, воевать не с кем. В таком случае, оружием и главным ударом террористов в борьбе против системы была собственная смерть. Причем именно собственная смерть, а не жизнь. Право на жизнь воспринимается как самое фундаментальное право, и его использование в виде средства имеет под собой предпосылку, что существует более высокая цель. Признание жизни как последней универсальной ценности отсылает к факту мученичества, который является хорошо обоснованным и понятным поступком. Обоснованными средствами борьбы невозможно поразить систему, потому что любое обоснование будет уже встроено в саму систему. В данном случае используется смерть. Смерть как сама ценность, а не фактор для контрастного возвышения значимости жизни, это является иррациональным и абсурдным вызовом, для борьбы с системой. Техногенный способ совершения теракта оказался самым удачным, в виду своей анонимности: в этой катастрофе, даже не осталось тел умерших, что создает чувство иллюзорности самой фигуры террористов. В данном случае это показывает пренебрежение не только своей жизнью, но и своей смертью, как настойчивой волей. «Все очень просто: то, что представляется нам как самоубийство, является невозможным обменом смертью, вызовом системе, брошенным при помощи символического дара смерти, которая становится абсолютным оружием». Бодрийяр Ж. Дух терроризма. Войны в заливе не было / Ж. Бодрийяр ; [пер. с фр. А. Качалова]. -- М. : РИПОЛ классик, 2016. С.135 В этом и состоит сосредоточение удара террористов - внушение, что сам теракт был иррациональным стечением обстоятельств, сбоем в системе ценностей глобализационного общества, на который невозможно ответить, не иначе как, не убив в себя в ответ. Этот удар был безвозвратной жертвы, потому что он не имел даже материальных следов, в виде оружия или тел. Именно это и самое уязвимое место системы факт того, что система может все объяснить, но не данную абсурдную ситуацию с нулевой смертностью. «Речь идет о том, чтобы просто разрушить систему -- которая сама безразлична к собственным ценностям -- ее собственным оружием. Не только ее технологическим оружием, но и тем, что террористы усваивают прежде всего и из чего делают свое решающее оружие, -- это бессмыслица и безразличие, которые лежат в основе системы». Там же. С.154

Данный теракт не был полностью иррациональным и безотчётным действием. Террористы использовали единственный действенный способ борьбы с системой и ее объективацией как глобализационной культуры - символический удар по пустой сути системы, как безличной всеохватывающей бюрократии. По сути, это событие вызвано самой системой, из-за того, что у нее нет цельного осмысленного набора ценностей. Терроризм становится всего лишь средством, которое единственно способно задеть систему и создать такой акт насилия, в котором объектом станет сама система. С этой точки зрения, сам факт терроризма становится имморальным. Потому что он нацелен не на совершение зла, а является закономерным следствием символического насилия, которое система распространяла на свои элементы, в следствие чего появилась реакция в виде обратного уже субъективировано насилия. «Следовательно, если терроризм проистекает из избытка реальности и его невозможного обмена, из этой щедрости без возможности возмещения, из принудительного урегулирования конфликтов, тогда искоренение его как объективного зла -- полная иллюзия, поскольку терроризм, как он есть, в своей абсурдности и своей бессмыслице, является осуждением и приговором, который это общество само себе и выносит». Бодрийяр Ж. Дух терроризма. Войны в заливе не было / Ж. Бодрийяр ; [пер. с фр. А. Качалова]. -- М. : РИПОЛ классик, 2016. С. 166

Нынешняя сложившаяся ситуация, в отличие от событий, рассмотренных Бодрийяром, очень сильно напоминает своим поведением не мотивы войны с системой, но движимые какими-то чувствами редкие вспышки гнева, или простой агрессии. С помощью концепция ресентимента можно попытаться объяснить возрастание террористических актов и причин их возникновения. Эту позицию представляет Славой Жижек. Терроризм как вызов глобализму возникает из-за глухих желаний признания уникальности своей культуры. Террористы, в таком случае, выступают защитниками своего образа жизни своей культуры, без открытого насильственного конфликта, в виде войны пытаются оказать давление даже больше не население страны или политического субъекта, но на саму идею всеполгащающей культуры. Это потенциальное ведение террористической войны, а, так как экстремисты используют страх как катализатор насилия, то вся война сводится не к противостоянию двух сторон, а к возможности войны. Страх убеждает, что предмет угрозы находится в непосредственной близости и исходящая от него угроза максимальна, страх создаёт иллюзия вечного присутствия предмета. Современный терроризм, как война, ведущаяся по механизмам страха, имеет своим следствием факт вечного присутствия, в своем отсутствии. Главная мощь терроризма заключается в потенциальности угрозы, поэтому даже от небольшого теракта, из-за двойного ожидания страха, механизм которого был раскрыт выше, эффект увеличивается в несколько раз. Придание мнимой иррациональности действиям экстремистов, создания из собственной смерти оружия увеличивает сам страх, переводя его из объективно-обусловленного, в некое подобие Angst, как встречу с чистой возможностью насилия, которую невозможно предугадать, и являясь непостижимой и абсурдно отважной, она представляет собой жестокую необходимость божественного порядка. Таким образом, в террористическая деятельность достигает своей цели только тогда, когда она явлена в своем отсутствии, как тотальная угроза. Другими словами, событие теракта определяется способностью порождения собственного следствия и, тем самым, перечеркивания естественного хода событий.

Субъектом страха, как и положено, выступает мирное население. В современном мире прослеживается направленность на учащение терактов. Прямое следствие такой логики событий будет состоять в открытом противостоянии. Из терроризма как потенциального, но от этого действенного, вида противостояния, он переходит в череду актуальных атак, связанных причинно-следственной связью. Для объяснения данной тенденции, необходимо найти другое основание, потому что это противоречит логике единственного возможного ответа системному насилию. Если это уже не противопоставление своей деятельности тотальной диктатуре системы, то, возможно, это выражение собственных страхов и надежд внутри этой системы. «Проблема фундаменталистов не в том, что мы считаем их хуже себя, а скорее в том, что они сами втайне считают себя хуже нас». Жижек С. О насилии. - М.: «Европа», 2010. с.70

Зависть является главным мотивом создания и поддержания ресентимента. Для зависти необходимым условием является объект желания, все действия будут иметь его как отправную точку. Объект зависти имеет свойство быть искаженным, он идеализируется либо в положительную сторону, либо в отрицательную. Значение ресентимента, созданным Ницше состоит в том, что это «мораль рабов», захватившая власть в оценке социальной реальности. В основании ресентимента присутствует несимметричная дихотомия господ и рабов. Различие заключается в обосновании ценностей, аристократическая мораль автономна и не ссылается на внешние источники, в то время как, мораль рабов основана на дескриптивно-оценочном принципе, зависимого от внешнего предмета, что является основой чувства зависти. Для морали ресентимента необходима поддержка извне, которая будет являться основой для критики, что, в свою очередь, оправдывает мораль ресентимента. Мораль рабов является реактивна, нежели чем активна. Для ресентимента как реакции, достижение справедливости лежит в основе мнимой уравнивающей справедливости: легче всего убрать разницу, нежели чем прибавить ее. Таким образом, удовлетворения больше принесет потеря другого, нежели чем собственное приобретение. В таком случае в самом терроризме проявляется чувство страха, нежели чем он является его источником. «Ницше выделяет в качестве одного из критериев, по которому мораль рабов как ресентиментная мораль полностью отличается от морали господ -- эта смена знаменуется переходом от принципа, регламентирующего реактивное поведение (каким, несомненно, является талион) к принципу, регламентирующему инициативное поведение (каким, несомненно, является золотое правило)». Апресян Р.Г. Ресентимент и историческая динамика морали // Этическая мысль. -- Вып. 2. -- М., 2001. С.31

Нынешняя деятельность терроризма уже предстаёт в свете информационного послания. Одна из возможных причин, почему террористические организации спонсируются некоторыми правительствами, состоит в том, что террористическая деятельность воспринимается как зависть. В таком применении насилия сказывается мотив отчаянья из-за неудавшихся отношений, или неудачных переговоров и непреодлимом чувстве отчужденности. Насилие прокладывает путь к коммуникации, и, в конечном итоге, само становится видом коммуникации. Необходимой предпосылкой для коммуникации становится общий дискурс. В поиске возможных общих оснований, можно выявить глобализационную культуру западного мира, которая становится и развивается не в следствии своей уникальности и популярности, а в следствии ее отсутствия, движимая механизмом символического насилия. Таким образом, втянутые в западный либеральный дискурс, мусульмане сами себя считают вторым миром, по сравнению с развитыми странами запада. «Зло здесь возникает как дух жертвенности, как готовность пренебречь своим благополучием, если своей жертвой я смогу лишить другого Другого его jouissance…». Жижек С. О насилии. - М.: «Европа», 2010. С.74

Заключение

Подводя итоги исследования страха как фактора моральной легитимации насилия, следует кратко осветить основные выводы для создания цельного взгляда на проделанный ход работы и его следствия в виде отдельных положений. Страх как феномен может иметь два типа: повседневный, предметно-определённый страх-боязнь лежащий в плоскости рассмотрения психологии, или глубокий и фундаментальный беспредметный страх-тоска, являющийся предметом философии. Двумя главными особенностями психологического чувства страха являются: интенциональный характер, и ожидание возможного причинения зла. Страх как философская категория мироощущения, имеет беспредметную направленность и связана с возможностью осознанного выбора в контексте будущей неопределенности, как страх неизвестного. Важное этическое следствие заключается в использовании страха-боязни как предпосылки ожидания возможного зла. Второй вид страха важен с этической точки зрения, потому что отсылает человека к осознанию свободы, как чистой возможности, и является основанием для ее присутствия. Таким образом можно рассматривать страх как предпосылку к свободному и ответственному действию.

Насилие это особый вид общественных отношений возникающих на почве распределения власти и подчинения объекта насилия воли субъекта, против желания первого. Важной характеристикой насилия является его инструментальность и необходимость в существовании достигаемой цели. В ходе рассмотрения данного понятия была выявлена рациональная и социальная природа насилия, что говорит о насилии как осознанном поступке, который подлежит этической оценке. Субъективное насилие имеет ярко выраженную негативную моральную оценку, из-за самого противоречия общегуманистическим ценностям и своей направленностью к самовоспроизводству, что противоречит характеру насилия как инструменту для достижения цели. Символическое насилие свободно является имморальным феноменом, потому что представляет собой основу для создания общего поля коммуникации. В таком свете символическое насилие не может рассматриваться в моральном дискурсе, в силу своего необходимого присутствия в функционировании символических структур.

Возможным следствием совмещение насилия и страха в современном обществе является политические действия в виде террора, легитимной власти наказывать и явления терроризма. Политика террора представляет собой, насилие, явленное в страхе, следствием чего становятся извращенные отношения власти и насилия, при которых роль насилия сместилась от средств к цели, и стало воспроизводить само себя, прикрываясь аргументом поддержания власти. Исследование показало, что смешение насилия со страхом увеличивает психологический эффект от насилия, что ярко иллюстрирует факт обращения к террору во время революция или насильственных режимов тоталитаризма.

Терроризм представляет собой страх, явленный в насилии. Он может возникнуть вследствие глобализации культуры, и желании отчаянной попытки насильно втянутых в глобализацию выразить свой протест, чтобы быть услышанными и заявить о своем статусе «другого» по отношению к глобализационной западной культуре.

Терроризм как ответ глобализирующей системе может быть воспринят имморально, как естественное следствие внутренней пустоты и виртуальности современной культуры и общественных отношений. В данном случае сам теракт, безусловно, является морально-осудительным, но общее следствие будет носить имморальных характер. Так же терроризм может представлять действия, исходящие из принципов морали ресентимента. Он будет иметь однозначный аморальный характер. Имморальный терроризм связан с внушением фундаментального абсурдного страха, в свою очередь, терроризм несущий в себе мотив морали ресентимента производит объективно-определенный страх, связанный с желанием разрушить ценности культуры, определяющей чувство зависти.

В самом имморальном терроризме страх берется как главное оружие с примесью абсурдности, иррациональности, что аннулирует возможность последовательно аргументировать, в соответствии с логикой ценностей глобализационной культуры террористический акт в виде положительного или отрицательного явления. На него можно смотреть с точки зрения представления возможности ожидания самого худшего. Акцент смешается от насилия к столкновению с идеей свободы, как пугающе иррациональной стихией, неподвластной предсказанию человеком, и, соответственно, восприятии себя как временного человека, по сравнению с самой свободой, которая может внезапно убить всех одним терактом.

За этим можно предположить, что насилие никогда не может быть морально оправданно. Единственное положение насилия отличного от аморального находится вне морального дискурса. Но насилие можно легитимизировать с помощью фундаментального страха. Логика будет такова, что страх как чувство встречи человека со свободой выбора, во-первых, является предпосылкой свободы, которая есть необходимое условие для доброй воли, во вторых, дает решение поступать осознанно, то есть становится субъектом автономной воли в моральном дискурсе. Если обобщить эти следствия страха, то можно придти к заключению, что страх налагает ответственность. А принципом ответственности можно пользоваться в случае примениния насилия, так как это единственное что может легитимизировать, как факт согласия моральных субъектов, насилие с этической точки зрения - то, что оно изначально будет использоваться как отрицательное средство с, скорее всего отрицательными последствиями. Таким образом, насилие будет морально легитимно, но не оправдано, когда субъект насилия будет сам испытывать страх совершая насильственных акт в виде подчинения воли, страх в этом случае будет рассматриваться как присутствие отношений ответственности.

Список Литературы

1. Абрамович Г. Ю. Философский анализ трактата «Понятие страха» датского философа С. Кьеркегора // Известия РГПУ им. А.И. Герцена. 2013. №156.

2. Апресян Р.Г. Ресентимент и историческая динамика морали // Этическая мысль. -- Вып. 2. -- М., 2001. -- 231 с.

3. АрендтХ. О насилии / Пер. с англ. Г.М. Дашевского М.: Новое издательство, 2014. --148 с.

4. Арендт Х. Ответственность и суждение / пер. с англ. Д. Аронсона, С.Бардиной, Р.Гуляева. М.: Изд. Института Гайдара, 2014. - 352 с.

5. Бодрийяр Ж. Дух терроризма. Войны в заливе не было / Ж. Бодрийяр ; пер. с фр. А. Качалова М. : РИПОЛ классик, 2016. -- 224 с.

6. Васильева Н. А. Феномен страха: онтологический статус и пути преодоления страха // МНКО. 2014. №5 (48).

7. Гилинский Я.И.Социальное насилие - СПб.: Алеф-Пресс, 2013. - 185с.

8. Гусейнов А.А. Возможно ли моральное обоснование насилия? Вопросы философии, 2004. № 3. С. 19-28.

9. Гусейнов А.А. Понятие насилия // Этика / Под ред. А.А.Гусейнова и Е.Л.Дубко. М.: Гардарики, 1999. С. 401, 413.

10. Жижек С. О насилии. - М.: «Европа», 2010 - 184с.

11. Малышев М.А. Концепция тоталитаризма в творчестве Ханны Арендт Научный ежегодник ИФиП УрО РАН. 2010. №10.

12. Мюрберг И. И. Дискурс насилия: К. Шмитт против Х. Арендт // Власть. 2010. №5.

13. Пустовойт Ю.В. Рефлексия проблемы страха в гуманитаристике // Гуманитарные науки и образование. 2011. № 3. С. 38-41.

14. Пустовойт Ю. В. Феномен «Страха»: взгляд сквозь призму этимологии Вестник ТГУ. 2007. №2.

15. Пустовойт Ю.В. Страх как этическая категория в патристике. // Гуманітарні студії. 2008. № 4. С. 177-180.

16. Пустовойт Ю.В. «Страх божий» и его современное понимание: к вопросу о «растлении смыслов» // Научные труды Северо-Западного института управления. 2013. Т. 4. № 5 (12). С. 290-294.

17. Свендсен Л. Философия страха / Пер. с норв. Н.В. Шинкаренко. - М.: Прогресс-Традиция, 2010. - 288 с.

18. Федорышин Владислав Викторович Страх как основа насилия (на примере терроризма) // ОНВ. 2009. №4-79.

19. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. - М.: «Ad Marginem», 1999 - 479 с.

20. Этика: Энциклопедический словарь / Под ред. Р.Г. Апресяна и А.А. Гусейнова. -- М.: Гардарики, 2001. -- 671 с.

21. Кьеркегор С. Понятие страха. М.: Академический проект, 2014. - 217 с.

Размещено на Allbest.ur