Геоархеологическое байкаловедение: становление, современное состояние, специфика

«Самое Море Байкал, подобно ужасной пропасти, которая разбитые хребты берегами себе имеет и в которую взявшиеся оттоль реки стекались. Самый побережный гребень везде по себе следы имеет тяжких и усильственных прошедших приключений, также и знаки отдаленнейшей древности...». Петр Симон Паллас

Слово «Байкал» введено во все энциклопедические словари мира, многократно использовано в самых разных торгово-промышленных брендах, эксплуатируется туристическими фирмами, экологическими движениями различной приписки и масштабности. В то же время Байкал (рис. 1) является масштабным природным «лабораторным столом» для международных, междисциплинарных, межведомственных исследований. Видовое разнообразие научно-исследовательских усилий, обращенных к проблемам возникновения, развития, сегодняшнего и будущего состояния Байкала, настолько велико, что даже учтено может быть с большим трудом [Байкаловедение..., 2012].

Определений понятию, выраженному термином-именем «Байкал», предложено много. Наиболее общегеографическим, вероятно, следует принять композицию: один из крупнейших средиземных водоемов Евразии, самое глубокое, самое древнее на Земле пресноводное озеро, заполняющее тектоническую грабен-впадину на юге Северной Азии. Другое, вероятно самое оригинальное, определение принадлежит известному геоморфологу Николаю Александровичу Флоренсову: «Байкал - мировой фонд полезного исчерпаемого» [Флоренсов, 1987, с. 34].

В укоренении имени «Байкал», видимо, задействованы мотивы разноязычных созвучных названий. Китайцы издалека называли его «Пэ Хай» (северное море) либо «Бай Хай» (белое море). Древние тюрки, хозяйствовавшие на территориях западного и южного обрамления водоема в середине и конце I тыс. н. э., звали его «Бай-кёль» (богатое озеро). Так до сего дня уникальную водную чашу зовут якуты.

Рис. 1. Озеро Байкал (Малое Море, бухта Берлога)

Монголоязычные народы, обживавшие околобайкальские пространства изначально с юга и востока, а затем и с запада, и до тюрков, и рядом с ними, и после них именовали озеро «Далай Нор», т.е. «священное» или «Бай Гол», что означает «богатое, великое». Последнее созвучно тюркскому и китайскому терминам, и, возможно, они взаимосвязаны. Эвенки, их генетические предки, древнейшие обитатели горно-таежных районов, практически по всему периметру байкальского обрамления называли Байкал «Лама» - «море».

Когда российские служилые люди в XVII в. вышли на байкальские побережья и стали обживать околобайкальские пространства, в своих служебных отписках они употребляли разные имена озера-моря: Бай-коль, Бай Гол, Лама. Окончательно, в исторические времена Российской империи, закрепился тюркский вариант - «Бай-кол». Остальные продолжают жить поныне в исторических, фольклорных, литературных произведениях: «Славное море», «Священный Байкал», «Байкал-батюшка», «Седой Байкал» и др.

В 2017 г. исполнится 350 лет началу намеренного изучения Байкала и земель, его окружающих. Условно за отправной рубеж взят 1667 г. В том году стольник царя Алексея Михайловича Романова, тобольский, он же сибирский, воевода Петр Иванович Годунов впервые изобразил озеро на чертеже сибирской земли. От года открытия оз. Байкал (1643 г.) отрядом Курбата Иванова минуло тогда уже 24 года. Карту Годунова можно полагать документом, утверждающим картографическую форму государственного знания, учета и управления. От этого документа можно вести счет многочисленным событиям в жизни озера, где государственно-политические, хозяйственные, научные дела переплетены самым неожиданным образом. Их необычайно трудно дифференцировать и еще труднее выстраивать тематические порядки последовательностей.

Байкальские научно-практические изыскания в XVII-XIX вв. шаг за шагом формировали в пространстве этого природного творения сибирскую, общероссийскую, евразийскую естественную лабораторию, которая сегодня может быть означена международной лабораторией научных исследований. Байкальские изыскания формально - лимнологические, по существу - геолого-лимнологические, в общем реальном тематическом объеме - междисциплинарные, в организации - межведомственные. Эти многоаспектные исследования удобно объединять одним названием - байкаловедение.

В предлагаемой статье изложены фактические материалы истории формирования одного из важнейших направлений изучения природы и человека Северной Азии в геологическом прошлом плейстоцена и голоцена на побережье оз. Байкал. Другими словами, статья посвящена геоархеологическому байкаловедению - его возникновению, развитию и современному состоянию.

Если принять в качестве основы для отсчета возраста археологических и этнологических поисков факт первого известного и фиксированного внимания к «старинным курьезным предметам», то эти поиски ведутся уже почти 300 лет. Археологическое любопытство человека, как и везде на Земле, на Байкале уходит, наверное, за горизонт всех сколько-нибудь доступных историографических ретрорассмотрений, куда-нибудь в недра палеолитического прошлого.

Случайности от служилых людей - военных, чиновников, государственных путешественников - наблюдения, отложившиеся в их докладах, донесениях, «отписках», можно полагать непостоянными, но все же реперами начала долимнологического периода в истории археологии побережья оз. Байкал. Интерес к древностям, который, в отличие от бытового любопытства, можно было бы считать пытливостью ума ученого, обычно попутного делам иным, мог возникнуть не ранее рубежа ХУІІ-ХУІІІ вв. Немалую роль в этом сыграли многие распоряжения Петра I в 1718 г. на предмет того, что «всякую старую вещь беречь» и «всему курьезному чертеж делать».

В историографии археологии байкальских берегов уже стало традиционным самые ранние научные интересы к ископаемым древностям ассоциировать с именами Якова Ивановича Линденау в 1740-1750-х гг. и Матвея Матвеевича Геденштрома в 1830-е гг. [Окладников, 1950; Свинин, 1992].

Я.И. Линденау - путешественник, геодезист, участник и руководитель многих экспедиций, в том числе участник Второй Камчатской экспедиции В.И. Беринга. В Иркутске он ведал делами устроительства станций почтовой гоньбы и по долгу службы где только ни бывал - конечно, и на Байкале. На байкальском севере и в Приольхонье отметил древнюю «фортификационную архитектуру», которую и сравнил с подобными сооружениями, виденными когда-то в северных областях Сибири, в Якутии например. М.М. Геденштром - человек и специалист особенный, много лет отдавший Арктике, где в начале XIX в. руководил геодезической съемкой Новосибирских островов. Видел много, знал - еще более. С этноархеологией на севере он просто жил рука об руку. В земле иркутской археологические курьезы представлялись ему повсеместно и привычными, и многими разновидовыми фактами. Объехав вокруг оз. Байкал, он обнаружил множество разноликих отдельных предметов и сооружений - творений рук древних обитателей побережий озера, о чем с интересом поведал читателям [Геденштром, 2011].

Несомненно, ни весь XVIII, ни начало XIX в. не были ограничены в общественном интересе к местным древностям только делами этих двух ученых мужей. За фамилиями Линденау и Геденштрома - стоп-кадрами формирования археологического знания о байкальских ископаемых ценностях исторического и геологического прошлого - могут быть скрыты и другие личности, но они пока неизвестны. Один пример. Даниилу Готлибу Мессершмидту, бывшему зимой 1724 г. проездом в Иркутске, доставили хорошей сохранности череп мамонта. Ученый немедленно и тщательно зарисовал диковинную находку. Спустя шесть лет рисунок был опубликован в Англии. Возможно, голова ископаемого толстокожего была доставлена с берегов оз. Байкал, возможно, голову мамонта доставили с берегов р. Индигирки [Philosophical Transactions..., 1741], или она происходила из какого-то палеолитического местонахождения, известного сегодня в Иркутске, или из еще до сих пор не найденного (кто знает?). В европейской научной хронике «иркутский мамонт» известен: он стал причастным к делу становления науки палеонтологии и палеолитоведения в 1796 г. [Илларионов, 1940, с. 24-25]. В иркутской или байкальской летописях о нем нет сведений. Сходные ситуации могли иметь место неоднократно. Через Иркутск, через байкальские берега в XVIII в. пролегали пути десятков «ученых мужей». Они все, и воинские чины, и горные инженеры, и геодезисты, и ботаники, и землемеры, были причастны к сибирскому народопознавательству и коллекционированию этнопредметного рукоделия. XVIII - начало XIX в. - время первых географических целеуказаний и попыток сравнительных объяснений увиденного, которое открывает начало формирования фонда сведений о байкальских древностях. Этот период должен быть размещен в недрах долимнологического периода общего байкаловедения. Специфику тех лет легко определить - индивидуальное, спонтанное любопытство ко всему новому, неизведанному, научно-просветительская устремленность. Имя этому временному отрезку логично определить в редакции - «довсорговский», т. е. до момента создания Восточно-Сибирского отдела Императорского русского географического общества. «Довсорговский» этап, по существу, можно считать учетно-статистическим. В его временную протяженность XVI-XVIII - нач. XIX в. возможно произвольно вписывать любой обнаруженный факт фиксированного внимания к многообразию ископаемых древностей или этнографических наблюдений и замечаний.

Особенностями надо назвать:

1) первые обозначения «государственного» отношения к древностям в петровские времена XVIII в.

2) появление в России на рубеже XVIII-XIX вв. официального наименования научного направления, призванного заниматься изучением древностей, - археологии [Формозов, 1975; Археология..., 1804].

Географическое общество в России было создано в 1845 г. В 1850 г. оно стало именоваться Императорским русским географическим обществом (ИРГО), в 1851 г. был основан его Сибирский отдел в Иркутске (СОИРГО). С 1862 г. он получил наименование «Восточно-Сибирский отдел Императорского русского географического общества» (ВСОИРГО). Создание ВСОИРГО сообщило делу изучения археологических данностей новый импульс, и археологические изыскания приобрели несколько иной окрас. Восточно-Сибирский отдел ИРГО в Иркутске стал первым научным учреждением, первой научной организацией в Северной Азии. Это как бы предполагало появление таких качеств, как плановость, систематичность, финансирование. Главным же достоинством существования ВСОИРГО было порожденное им чувство приобщения к науке. Есть основания от 1851 г. в историографии этнографических и археологических изысканий на оз. Байкал вести самостоятельный этап и считать его «всорговским» в «долимнологическом» периоде. Такое подразделение, конечно, условно и несколько упрощено, но у него есть означенные выше фактические - реперные и моральные - подвижнические основания и, стало быть, право на жизнь. Практика геоархеологической историографии в общем байкаловедении внесет необходимые коррективы.

Создание и начало деятельности РГО, опекаемого Домом Романовых, почти совпало по времени с появлением в околобайкальской Сибири большой группы энергичных, интеллектуально-деятельных людей из числа активных участников Январского восстания 1863 г. на юго-западе России - поляков В.А. Годлевского, Б.Т. Дыбовского, Ю.А. Калиновского, В.Ф. Ксенжопольского, А.Л. Чекановского, И.Д. Черского и др. В сибирской каторге и ссылке этих людей также деятельное участие имел Дом Романовых. Реальными свершениями этих невольных жителей Прибайкалья и необыкновенных людей многие отделы научного знания о Земле и человеке североазиатских пространств значительно приумножились.

Бенедикт Дыбовский отправился в забайкальскую каторгу адьюнкт-профессором зоологии, заведующим кафедрой Варшавской главной школы (Ягеллонский университет) и, самое главное, первым в России дарвинистом, яростным сторонником эволюционной теории на всю свою долгую жизнь. Он прочитал «Происхождение видов» Чарльза Дарвина в оригинале. В России еще не знали об этой книге. После каторги его, Виктора Годлевского и Владислава Ксенжопольского в декабре 1868 г. доставили в с. Култук, где отбывшие тяжкое наказание должны были ожидать окончательного решения о месте ссылки на поселение в Якутию или в иной район Сибири. С 1869 г., еще по зимнему времени, ссыльнопоселенцы на свой страх и риск и собственные средства организовали исследования микроорганизмов байкальской гидросферы на участке Култук - Лиственичное. Они работали с такой интенсивностью, оборудовав сарай усадьбы в лабораторию, используя в качестве механизмов свою собственную мускульную организацию и силу старой лошади, арендованной у местных охотников, что к 1871 г. Русское географическое общество, пораженное успехами исследований, наградило Бенедикта Тадеуша Дыбовского золотой медалью. Вопрос о с. Култуке как месте поселения для опальных энтузиастов науки был решен окончательно, и с 1869 по 1877 г. Б. Дыбовский провел самые выдающиеся свои байкальские изыскания. Именно в эти годы он создал и отработал основные принципы новой науки лимнологии - первый дарвинист в России, пионер лимнологии в мире. Есть серьезные подозрения, что невероятно активной в разных интересах «култукской троице» были известны археологические находки на Шаманском мысе у с. Култука. Сведения об остатках древних захоронений стали внезапно известны к 1880 г. (Г.Н. Потанин), и, видимо, неслучайно. И не был ли Н.И. Витковский тем самым подготовлен к открытию своего китойского некрополя? Сведения могли просто «уйти по эстафете»... Удастся ли эти подозрения когда-либо вывести из положения добропорядочной фантазии, проверить и утвердить доказуемым фактом, неизвестно, но историографам археологии Байкала надлежит об этом сюжете помнить.

Командированный в 1879 г. ВСОИРГО на оз. Байкал И.Д. Черский (рис. 2) должен был решать задачи геологические, но, уже имея опыт открытия и обследования в Иркутске первого в России палеолитического местонахождения, ученый составил опись выявленных попутно археологических объектов - каменных стен (городищ) в районе Приольхонья [Черский, 1880, 1881, 1895]. Это можно считать специальной работой на «адресата-заказчика». В 1881 г. ВСОИРГО финансировало специальные плановые этно-археологические изыскания Н.Н. Агапитова (один из руководителей ВСОИРГО, преподаватель Иркутской учительской семинарии) в Кудинских степях и в Приольхонье

Рис. 2. Иван Дементьевич Черский

Ему принадлежит честь открытия знаменитых наскальных рисунков в бухтах Саган-Заба и Ая, первых раскопок древних могильников на Байкале [Агапитов, 1882]. Восточно-Сибирский отдел ИРГО стал тем аккумулирующим органом, в который то случайно, то попутно, эпизодически, а где и систематизированно поступала информация об археологических находках в губернии, и в том числе на оз. Байкал.

Три последних десятилетия XIX и начале ХХ в. в Сибири, а в Байкальском регионе в особенности, были годами резкого возрастания общественной активности. Вся Россия была в «динамической устремленности» после 1861 г. Это выражено в общем росте культурного самосознания, приобщения к научному знанию, в стремлениях иметь в городах Сибири высшие образовательные учреждения. Для Байкальской Сибири тех далеких лет сегодня можно ретроспективно разглядеть соединение двух активных направлений: университетского дела и археолого-этнологического краеведения.

В требованиях общественности сибирских городов второй половины XIX в. от Дома Романовых иметь на огромных пространствах восточных окраин империи центры высшего образования Иркутск представлялся откровенным и признанным лидером. Сибирское университетское дело согласно апплицировалось на роль города как культурного, экономического, военно-стратегического форпоста Российского государства на Востоке. Деятельность ВСОИРГО - головного научного учреждения Сибири - в общенаучных российских азиатско-американских исследованиях с необходимостью интенсифицировала и археологический вектор изысканий. Успехи иркутской «археологической самодеятельности» ВСОИРГО конца XIX - начала ХХ в. невозможно дифференцировать на «околобайкальские» и «собственно-байкальские», поскольку речь идет о ценностях, захороненных в земной тверди повсеместно и также повсеместно отыскивавшихся. Но тенденция к систематическим, целевым исследованиям именно на берегах Байкала уже обнаружилась. Здесь особенно уместны приходятся слова Н.А. Флоренсова: «Успехи науки на Байкале прямо зависимы от таковых в окружающих платформенных областях» [Флоренсов, 1987, с. 33]. Можно добавить «и наоборот». Этот необходимый взаимообмен в археологических научных предприятиях имел проявления уже в конце XIX в.

В 1871 г. в Иркутске открыли первое в России местонахождение палеолитической культуры - Военный Госпиталь [Черский, 1872].

В 1880 г. в устье р. Китой, в 60 верстах на северо-запад от Иркутска, был обнаружен уникальный (до сего дня!) неолитический некрополь [Витковский, 1880, 1882]. В 1893 г. открыта стоянка древнекаменного века на Верхоленской Горе, известная якобы еще М.М. Геденштрому. Археологические находки на севере оз. Байкал делают сотрудники крупных академических общероссийских комплексных экспедиций зоологов (профессор А.А. Коротнев - 1901-1905 гг.) и гидрографов (полковник Ф.К. Дриженко - 18951902 гг.). В докладах начальников экспедиций на заседаниях ВСОИРГО в Иркутске археологии уже уделяется подобающее уважительное внимание. Вероятно, не без влияния результатов работ подобных байкальских экспедиций А.М. Станиловский, общественный деятель, действующий член ВСОИРГО, консерватор музея, в 1902 г. впервые поставил задачу детального обследования на археологию побережья оз. Байкал от его северного култука до южного. К несчастью, в 1905 г. он трагически погиб от руки черносотенца. В 1904 г. вышла из печати третья, после публикаций И.Д. Черского и Н.И. Витковского, книжка ВСОИРГО о древностях края, посвященная специально археологическим богатствам окрестностей Иркутска, под авторством М.П. Овчинникова [1904]. Археологическое знание постепенно, но уверенно обнимало чашу Байкала.

Результатам археологических отысканий в Сибири последней трети XIX - начала XX в. предстоял еще долгий и сложный процесс осознания важности самого содеянного и научной ценности вещественных содержаний собранных археологических материалов. В столичной России археология уже числилась в интерьерах университетского преподавания и уже было стремление к организации специальных кафедр. В Сибири университеты еще предстояло открывать. Но стремление сделать археологию научным инструментом развития общественного сознания просматривалось и на востоке российской Азии.

Рождение реальной научной байкальской археологии состоялось в 1912-1913 гг., когда сотрудник петровской Кунсткамеры - Музея антропологии и этнографии в Санкт-Петербурге Б.Э. Петри (рис. 3) осуществил первые разведки на Маломорском берегу оз. Байкал и первые раскопки многослойного поселения в бухте Улан-Хада на южном берегу залива Мухор, ставшего на многие годы опорным объектом для изучения древних культур региона [Петри, 1916, 1923, 1926, 1928].

Рис. 3. Бернгард Эдуардович Петри

В 1916 г. Б.Э. Петри, судя по всему, вошел в состав Императорской комиссии по изучению Байкала, утверждавшейся академиком Н.В. Насоновым, а затем и возглавляемой им. Первым, но, к сожалению, единственным актом Комиссии в отношении археологии стало задание Б.Э. Петри начать детальное обследование ископаемых культур на побережье оз. Байкал. Документального подтверждения такому заданию пока нет, и мы принимаем этот сюжет как криптосказательный факт. Б.Э. Петри приступил к исполнению задания немедленно, организовав в том же 1916 г. раскопки в бухте Песчаной [Петри, 1921]. В 1917 г. произошла Октябрьская революция, затем последовала Гражданская война. В эти годы - тяжкие физически, сложные и запутанные морально и политически, справиться с которыми России оказалось все же под силу, у берегов Байкала открыли Иркутский государственный университет (1918 г.). Приват-доцент Б.Э. Петри - один из учредителей Иргосуна - возглавил кафедру, создал команду соратников и учеников-археологов, организовал лабораторно-музейные кабинеты. В Северной Азии родилась научная вузовская археология. Байкал, естественно, был одним из главных векторов в планах археологических изысканий молодого археологического подразделения. Работы петринской команды начали разворачиваться в 1919 г., когда еще гремели бои Гражданской. Б.Э. Петри со своими помощниками уже ходил на моторном судне в бухты Песчаную, Бабушку и Большие Коты. Благодаря археологическим изысканиям его учеников, бывших и действительных студентов университета: Е.И. Титова, П.П. Хороших, Г.Ф. Дебеца, О.И. Толстихиной, И.И. Веселова, А.П. Окладникова, М.М. Герасимова, было обследовано практически все побережье Байкала. Многочисленные экспедиционные маршруты на маломорское побережье и на о-в Ольхон проведены П.П. Хороших (рис. 4), открывшим десятки местонахождений древних стоянок, пещерных объектов и могильников [Хороших, 1924].

Рис. 4. Павел Павлович Хороших

Ученики Б.Э. Петри забирались на самый север Байкала, работая в своей этнографической и археологической тематике рука об руку с молодыми университетскими гео- и гидрохимиками [Титов, 1926]. А.П. Окладников (рис. 5) в 1926 г. произвел разведку на юго-востоке Байкала и на устьевом участке р. Селенги [Окладников, 1927]. В районе с. Фофоново им обнаружен первый для этой территории могильник неолита - бронзового века, стационарные раскопки которого были начаты в 1930-х гг. М.М. Герасимовым (рис. 6) [Герасимов, 1941].

К 1927 г. обследованию молодых археологов уже подвергаются побережья Чивыркуйского (Курбулик) и Баргузинского галфов [Хороших, 1929]. Сам Б.Э. Петри вел интенсивный археологический поиск, организуя стационарные раскопочные работы на местонахождениях юго-западного побережья Байкала (Рогатка, Песчаная и др.), на Верхоленской Горе под Иркутском, в Тункинской долине и даже добрался до оз. Хубсугул (Ханх).

Рис. 5. Алексей Павлович Окладников

Рис. 6. Михаил Михайлович Герасимов

Но, как ни странно, в состав постоянной Байкальской экспедиции Сушкина - Верещагина (1924-1928 гг.) профессор Иргосуна Б.Э. Петри с археологической тематикой не вошел. В тематические планы Байкальской биологической станции (затем Лимнологической), созданной на базе Байкальской экспедиции, археологическая тематика не входила в 1918-1928 гг. И никогда позже она не значилась и не значится в планах официального байкаловедения вплоть до сегодняшнего дня. Возникновению такой ситуации и закреплению ее на много лет едва ли теперь возможно будет найти достаточно разумное объяснение. С открытием Иркутского университета динамика научных исследований практически во всех тематических ориентациях молодого байкаловедения приобрела как бы второе дыхание, поскольку вузовская наука сразу вошла в контакт с уже действовавшим «всорговским» изыскательским плацдармом. С учетом центрального академического вектора это была уже внушительная сила. Но ни гуманитарные направления, ни археология и этнология в общее движение байкаловедения организационно не вошли. Тем не менее археологические изыскания Б.Э. Петри и его учеников продолжались. Местом реальной научнотематической приписки археологов Иргосуна был Биолого-географический научно-исследовательский институт (БГНИИ) при Иркутском государственном университете, созданный в 1922 г. и к 1930-м гг. часто в литературе именовавшийся «краевым». Здесь царила настоящая научная междисциплинарная атмосфера, создаваемая заботами В.Ч. Дорогостайского и Б.Э. Петри. Половину сотрудников БГНИИ в 1920-е гг. составляли так называемые гуманитары при подавляющем числе археологов.

В 1930-1934 гг. экстренно проводились археологические экспертные работы на участках от Иркутска до ангарского слива из оз. Байкал и на прилегающих к ангарскому прорану участках байкальского юго-западного побережья. Это задание «Гидропроекта» было перспективным - под будущую Иркутскую ГЭС, которая с неизбежностью должна была поднять уровень вод Байкала и привести к серьезным размывам его берегового контура. Начиналась работа под руководством самого Б.Э. Петри, проводили и заканчивали изыскания его ученики - М.М. Герасимов, А.П. Окладников, Г.П. Сосновский. Задания к 1936 г. были выполнены, и Г.П. Сосновский подписал большой, интересный коллективный академический отчет. Видимо, не без идейной настойчивости Б.Э. Петри А.П. Окладников и М.М. Герасимов, неявно соперничая, в эти годы обследовали часть юго-восточного побережья оз. Байкал в районе дельты р. Селенги. А.П. Окладников раньше, а М.М. Герасимов пятью годами позже (в 1931 г.) обнаружили серию археологических местонахождений, в том числе упомянутый уникальный могильник каменного и бронзового веков - Фофановский. До другого древнейшего могильника на оз. Байкал - Култукского (Шаманский мыс), известного, как можно надеяться, еще Б.Т. Дыбовскому и В.А. Годлевскому, у молодых исследователей руки тогда не дошли.

Таким образом, Б.Э. Петри с воспитанной им университетской командой к 1936 г. при хозрасчетном государственном финансовом обеспечении через Академию наук СССР выполнил в эскизной версии «устное задание» Байкальской комиссии, датированное 1916 г.: они положили на контур байкальских побережий более 100 археологических местонахождений по западному, северному, восточному, южному районам околобайкальского пространства, дополнив эти сведения археологией Кудинских степей, ангарской долины (более чем на 200 км от ее истока), Верхней Лены, Прихубсугулья. Фактически была создана план-карта - плацдарм археологических изысканий последующих лет. Но в 1937 г. Б.Э. Петри не стало, не стало и многих его соратников. Они погибли все сразу, и организаторы, и сподвижники, создавшие сибирскую научную вузовскую археологию; погибли в одном городе, в один год, сказочно страшный в своем самогеноциде для российского - советского гражданского общества. Люди, безоглядно преданные, много полезные России, были так безжалостно, беспричинно, нелепо уничтожены ее государственной машиной. После этой черной даты байкальская археология два десятка лет таилась и теплилась в беглых случайностях иркутских археологов, выживших, сохранившихся в репрессиях и войне.

«Петринский этап» первых коллективных изысканий в Байкальской Сибири 1912-1937 гг. заложил начала будущих тематических, межтематических, междисциплинарных и межведомственных геоархеологических исследований платформенного и рифтового базирования - своеобразной формы «рифтово-платформенной челночной композиции» в изучении ископаемых культурных запасов. Композиционный «петринский этап» не завершился гибелью ученого на рубеже 1930-1940-х гг., он продолжился и в 1950-е гг. И.В. Арембовский, Л.Н. Иваньев, В.И. Подгорбунский, П.П. Хороших - каждый из них по-своему прожил, сохранил и как смог и сумел селекционировал в новой жизни Иркутска ростки петринской школы. В 1947 г. И.В. Арембовский под Иркутском, А.П. Окладников в Забайкалье (на р. Селенге) провели первые послевоенные раскопки по специально выданным АН СССР Открытым листам. Сегодня эти работы можно назвать стартовыми в археологии Байкальской Сибири второй половины ХХ в. П.П. Хороших, Э.Р. Рыгдылон, а с ними только что утвердившиеся студенты Иркутского университета В.В. Свинин (рис. 7), П.Б. Коновалов (рис. 8) прямо причастны к реанимации байкальских полевых изысканий иркутской вузовской археологии в середине и во второй половине 1950-х гг. Медленный и трудный процесс восстановления и развертывания послевоенных работ на берегах оз. Байкал документирован редкими и робкими публикациями [Археология, этнология..., 2005, с. 20-24].

Рис. 7. Владимир Вячеславович Свинин

Все работы иркутских археологов 1950-х гг. имели один окрас: они производились «по старым адресам», по случаю, как подтверждение сделанного когда-то, а в поиске их можно квалифицировать «краеведческими открытиями».

Первые послевоенные масштабные археологические исследования состоялись в 1947-1950 гг. в Забайкалье в долине р. Селенги, включая археологию байкальской дельты этой реки - Посольская площадь [Лбова, Хамзина, 1999]. А.П. Окладников, руководивший работами и шедший старыми следами собственных и герасимовских работ 1920-1930-х гг., с одной стороны, подтвердил известный тезис Б.Э. Петри о невероятной насыщенности ископаемыми богатствами в их видовом разнообразии Байкальской археологической провинции. С другой - работы в селенгинском Прибайкалье создали юго-восточный плацдарм циркум-байкальских древностей. Продолжение «околобайкальских» работ состоялось в 1950-1956 гг. в зоне будущего водохранилища Иркутской ГЭС. Раскопки спасательного статуса осуществлялись от истока р. Ангары до створа будущей гидростанции выше Иркутска. Этими работами были охвачены фактически только площади островных образований в долине р. Ангары. На побережье оз. Байкал работы не выдвигались. Исследования экспедиций ленинградского Института истории материальной культуры АН СССР 19471956 гг. под руководством А.П. Окладникова трудно считать непосредственно байкальскими. Но их работами были созданы ближние археологические подступы к Байкалу - юго-восточный Посольский и северо-западный Ангарский. В следующее пятилетие 1950-х гг. геологическими и археологическими изысканиями, по сути, создавались позиции дальних ангарских подступов к геоархеологии байкаловедения.

Рис. 8. Прокопий Батюрович Коновалов

Эпизод специальных, лимнологических, масштабных согласованных разнотематических археологических изысканий относится к лету 1959 г., когда в связи с начавшимся затоплением ложа Иркутской ГЭС на берега озера высадились отряды Байкальской археологической экспедиции Ленинградского отделения Института археологии АН СССР (официальное название - Иркутская экспедиция) под руководством М.П. Грязнова (рис. 9).

Рис. 9. Михаил Петрович Грязнов

Итоги исследовательского триумфа одного полевого сезона обсуждались и частично публиковались затем многие годы разнообъемно и разрозненно [Мандельштам, 1974; Герасимов, Черных, 1975; Древности Байкала..., 1992; Древние погребения..., 2004].

Экспедицию М.П. Грязнова (рис. 10) можно в известном смысле сравнить со стартовым сигналом к возобновлению активных байкальских научных археологических изысканий. В основе задания работы этой экспедиции, конечно же, лежал план-эскиз Б.Э. Петри. Десантирование отрядов археологического экспедиционного корпуса «59» выполнялось строго по местам былой наработки петринской команды - самого Б.Э. Петри, П.П. Хороших, М.М. Герасимова, А.П. Окладникова и др. Наиболее масштабные раскопки велись на территории Приольхонья (М.П. Грязнов, М.Н. Комарова, Я.А. Шер, Ю.Д. Баруздин, Л.П. Зяблин, С.С. Сорокин, С.С. Черников, А.М. Мандельштам и др.), где кроме стояночных комплексов исследовались обнаруженные ими многочисленные могильники эпохи неолита - бронзового века. Крупные работы велись на юго-западном побережье оз. Байкал (К.Х. Кушнарева, И.Н. Хлопин) и в районе дельты р. Селенги (М.М. Герасимов, Е.А. Хамзина, И.Г. Спасский). Результаты работ экспедиции ЛОИА и в географии охвата байкальских побережий раскопочными и разведочными работами в один сезон, и в получении колоссального фонда ископаемых вещей в геостратиграфическом обеспечении, уникальной морфологии, конечно, сразу же приобрели масштабы общенаучной значимости. Реальное понимание состоявшегося масштабного качественного исследовательского предприятия и ощущение органической потребности продолжения этого начала для российской археологии надо считать особым объективным результатом байкальской экспедиции 1959 г. Однако рабочей пролонгации этого события не было. Ему был сначала сообщен режим «всеобщего рабочего ожидания», а затем, с годами, удачный экспедиционный эксперимент 1959 г. модифицировался в яркий историографический эпизод.

Рис. 10. Участники экспедиции под руководством М.П. Грязнова, Улан-Хада, 1959 г. В центре сидят (слева направо): М.М. Герасимов, М.Н. Комарова, М.П. Грязнов

Этот сюжет как бы завершил первую половину или первое десятилетие этапа послевоенных масштабных археологических работ 1950-1960-х гг. Означенное десятилетие изысканий по-своему подытожило значимость геоархеологических начинаний на Ангаре и Байкале в 1920-1940-е гг. Региональный рабочий байкало-ангарский план-эскиз Б.Э. Петри был развернут работами экспедиций в зонах затопления Иркутской ГЭС (А.П. Окладников; 1950-1955 гг.), Братской ГЭС (А.П. Окладников, Н.А. Логачев, М.М. Герасимов, Н.А. Флоренсов, Э.И. Равский;1956-1960 гг.), на Байкале (М.П. Грязнов, М.М. Герасимов, С.С. Черников, М.Н. Комарова, Л.П. Хлобыстин, Я.А. Шер и др.; 1959 г.) до среднесибирских масштабов общесибирской проблематики археологии и платформенно-рифтовых проблем - в четвертичной геологии кайнозоя [Логачев, Ломоносова, Климанова, 1964].

В работах археологов и геологов-четвертичников на территориях Байкальской Сибири в 1950-е - начале 1960-х гг. отрабатывалось и закреплялось необходимое рабочее взаимоотношение в постановках общих задач и взаимодействие коллаборантного типа в их исполнении. Работы И.В. Арембовского, С.С. Воскресенского, Н.А. Логачева, С.Л. Троицкого, С.М. Цейтлина явились геоархеологической школой и остаются основополагающими для археологов до сего дня, хотя минуло уже 50 лет.

В Байкальской Сибири время 1950-1960-х гг. уже полстолетия имеет свое собственное имя - «годы великих строек коммунизма». Академические археологические и геолого-палеонтологические научные экспедиции, выполнявшие на р. Ангаре и оз. Байкал экстренные спасательные работы, одновременно со многими исследовательскими достижениями вели как бы незаметное дело огромной общественно-государственной важности: создали и селекционировали молодое кадровое обеспечение вузовской археологии, заложили основу ее квалификации и организационного устройства. В историографии геоархеологического байкаловедения этот этап следует назвать «новостроечным» и понимать в нем роль многоаспектного научного продуцирования академических новостроечных исследований как завершающую протяженность долимнологического периода в геоархеологических байкальских изысканиях.

1959 г., рубежный в календарном ряду, завершил 1950-е гг., которые для Байкальской Сибири имеет смысл оценить как «реабилитационные» в археологии, и открыл 1960-е гг., можно сказать - селекционные для формировавшихся кадров необходимой квалификации в изучении ископаемых древностей. В 1960 г. открылась аспирантура по археологии при Иркутском государственном университете. В 1963 г. была создана Лаборатория археологии при кафедре всеобщей истории исторического факультета Иркутского университета [Медведев, 2013б].

Рис. 11. Леонид Павлович Хлобыстин

геоархеологический плейстоцен голоцен наскальный байкал

В 1963-1969 гг. постоянные археологические маршруты вдоль всего побережья Байкала выполняли отряды совместной экспедиции Иркутского государственного университета, Иркутского областного краеведческого музея и Бурятского НИИ СО АН СССР (В.В. Свинин, П.Б. Коновалов, Е.А. Хамзина, Л.П. Хлобыстин). Целью работ было создание свода археологических объектов побережья Байкала и подготовка проекта Байкальского национального парка. В результате работ открыто свыше 100 новых объектов (стоянок и могильников), выполнены раскопки наиболее интересных местонахождений, датируемых от неолита до железного века (Посольская, Ярцы Байкальские, Лысая Сопка, Никола и др.). Впервые на побережье Северного Байкала в местности Лударь зафиксированы стратифицированные археологические материалы мезолитического периода [Хлобыстин, 1965].

Непосредственно из этих работ и Байкальской (Иркутской) экспедиции 1959 г. выросло первое сугубо байкальской тематики диссертационное сочинение Л.П. Хлобыстина (рис. 11) - «Древние культуры побережий оз. Байкал (каменный и бронзовый века)», защищенное в Ленинграде [Хлобыстин, 1964]. Шесть лет спустя появилось монографическое произведение В.В. Свинина - «Археология оз. Байкал», защищенное им в Новосибирске [Свинин, 1970]. В этих работах базовыми концептуальными позициями оставались разработки Б.Э. Петри, подтвержденные новыми фактическими материалами. В работе Л.П. Хлобыстина они документировали археологические позиции мезолита - бронзового века по маломорскому и северобайкальскому побережьям, в монографии В.В. Свинина проблематика не была регламентирована конкретными археологическими эпохами - она обнимала их все полностью и в географическом аспекте имела циркум-байкальский абрис.

1950-1960-е гг. стали по-своему «стартовыми» в археологических изысканиях на территориях к востоку и северо-востоку от Байкала. Исследования в Западном, Восточном Забайкалье, Приамурье и Приморье, в Центральной Якутии, на Чукотке и Камчатке открыли новый ископаемый мир Северной Азии [Окладников, 1959, 1960; Шамсутдинов, 1966; Кириллов, 1969; Кириллов, Константинов, 1968, 1972, 1973; Мочанов 1977; Диков, 1979]. Открытие в 1950-х гг. палеолита в Японии - недостающего звена в японской археологии - можно назвать восклицательным знаком в последней фразе сводки о восточноазиатских археологических открытиях начала второй половины XX в.

Во второй половине 1960-х гг. байкальская зона фактически была окружена со всех сторон обширными сибирскими пространствами, заселенными ископаемыми культурами всей известной на тот период хронометрической археологической протяженности в десятки тысяч лет.