Жизнь и деятельность Ш.Б. Ногмова

Размещено на http://www.allbest.ru/

Жизнь и деятельность Ш.Б. Ногмова

1. Изучение жизни и деятельности Ногмова

О Ногмове существует обширная литература. О нем писала молодая казанская помещица Анна Стрелкова в своих воспоминаниях о пребывании в Минеральных Водах в 1819 г. Стрелкова посетила дом Ногмова. По ее словам, Ногмов был «весьма видный молодой кабардинец», «одним из знаменитнейших черкесов», которого знали многие приезжие Пятигорска и Кисловодска 1. А. Стрелкова сообщает, что Ногмов был избран к императорскому Российскому двору «находящимся на сих водах придворным доктором Орлаем» (Иван Семенович, 1771-- 1829, писатель и педагог, медик).

Как правильно заметил Б. М. Курашинов, эти сведения из мемуаров А. Стрелковой открывают еще одну неизвестную страницу в жизни Ногмова, в которой повествуется о дружбе адыгского просветителя с известным придворным доктором Орлаем 2. Но когда Ногмов был избран к двору русского императора, пока неизвестно. Очевидно, эта дата относится к поездке Ногмова в Петербург в 1830 г. для несения службы в лейб-гвардии Кавказско-горском полуэскадроне.

Однако в описаниях Стрелковой имеются ошибочные положения: она путает черкесские бытовые традиции с ногайскими.

Ценные сведения о Ногмове оставили иностранные и русские авторы, посетившие Северный Кавказ в 20-х годах XIX в. Можно назвать работы английских путешественников Е. Гендерсона «Библейские розыскания и путешествие по России, включающее поездку в Крым и посещение Кавказа» (Лондон, 1826), Роберта Лайэлла «Путешествие в Россию, Крым, Кавказ и Грузию» (Лондон, 1825) и шотландского миссионера В. Глена «Дневник поездки из Астрахани в Карас к северу от Кавказских гор»(Эдинбург, 1823). Они содержат некоторые сведения о деятельности Ногмова в тот период. Глен сообщает, что он вел спор с Ногмовым о сущности религии. Лайэлл указывает, что Ногмов обладал «благородным складом ума», «сильной манерой рассуждения».

Русский поэт С. Д. Нечаев дополняет сведения иностранцев о [9] Ногмове. Из его статьи «Отрывки из путевых заметок о Юго-Восточной России» мы узнаем, что Ногмов к 1825г. уже занимался наукой, владел арабским, русским,персидским и турецким языками 3. Благодаря описанию Нечаева Ногмов предстает перед нами как начинающий ученый и поэт.

В 1829 г. венгерский ученый Жан-Шарль де Бессе встретился в крепости Нальчик с учителем аманатской школы Ш. Б. Ногмовым. Он писал: «Детей обучают читать, писать и говорить по-русски... их ходжа... некто Сора... говорит и пишет по-персидски,турецки, татарски и русски с ; у него располагающая физиономия и приятные манеры» (Адыги, балкарцы и карачаевцы визвестиях европейских авторов XIII -- XIX вв.Нальчик, 1974. С. 337 -- 338).

Важное историческое и историографическое значение имеют дневниковые записи академика Шёгрена, опубликованные Г. Ф. Турчаниновым 4.

Главным рецензентом ногмовских трудов был Д. С.Кодзоков. В 1839 г., ознакомившись с рукописями Ногмова, Кодзоков положительно высказался о нем и о его трудах 5.Но вместе с тем Кодзоков указал и на их недостатки. Он обратил внимание на то, что Ногмов, следуя традициям Н. М. Карамзина, восхвалял князей и дворян.

Большой интерес представляет для науки отзыв академика А. М. Шёгрена на рукописное наследин Ногмова. После смерти Ногмова в Петербурге 10 (22)июня 1844 г. все его материалы были переданы Шёгрену на заключение. В своем отзыве, отправленном военному министру 23 мая 1845 г., он писал, что «Предание черкесского народа», «с пользою может быть напечатано в каком-нибудь хорошем периодическом журнале или, может быть, лучше даже отдельной книгой, и, разумеется, под именем автора, коего многостороннему трудолюбию она делает честь».

По поводу грамматики Шёгрен высказался в том смысле, что она не готова к печати, поэтому «не угодно ли будет, -- писал он министру, --пожертвовать все эти бумаги Академии наук, как самому приличному месту для их хранения. Может быть, со временем явится какой-либо другой черкес-кабардинец, столь же ревностный любитель просвещения, как покойный Шора-Бек-Мурзин, и готовый следовать его примеру, чтобы под содействием и руководством Академии продолжить и довершить начатый им.... ученый труд» 6.

12 июня 1845 г. военный министр Чернышев сообщил министру просвещения С. С. Уварову о том, что император Николай I, «усмотрев» из заключения Шёгрена, что труды Ногмова «не достигли надлежащего совершенства», признал «неудобным печатать [10] оные». Рукописное наследство Ногмова было направлено наместникуКавказскому графу Воронцову для использования в своей практической работе.

Благодаря энтузиастам и поклонникам истории икультуры народов Кавказа наследство Ногмова частично было использовано для печати. В этом отношении «повезло» «Преданиям черкесского народа». Еще до поездки в Петербург Ш. Б. Ногмовсвою рукопись «Собрание древних черкесских преданий и песен» первоначально представил командиру отдельного кавказского корпуса Головину. О дальнейшей судьбе этой рукописи малочто известно. Надо полагать, что она осталась в Тифлисе и, быть может, была использована после смерти автора редакциями газет «Закавказский вестник» и «Кавказ», о чем свидетельствуют напечатанные в 1847 г. на страницах «Закавказского вестника» выборки из рукописи под названием «О Кабарде» 7.Спустя два года, в 1849 г., в газете «Кавказ» появились отрывки из рукописи Ногмова под названием: «О быте, нравах и обычаях древних адыхейских народов или черкесских племен» 8.Редакция газеты отмечала, что автор статьи проделал большую работу по сбору и переводу адыгского фольклора, что содержащиеся в отрывке материалы имеют важное значение для истории, географии и этнографии народов Северного Кавказа. Газета указывала, что история черкесов еще не погибла окончательно и что «есть еще время и возможность спасти остатки преданий и песен».

Но главное слово о Ногмове было сказано А. П.Берже, когда он, воспользовавшись, по его словам, подлинником «Истории», исправил опубликованные на страницах указанных газет статьи и издал труд Ногмова в виде отдельной книги под названием «История адыхейского народа» (Тифлис, 1861), с надеждой «вторично вызвать его из забвения изакрепить снова печатью» 9. Здесь укажем лишь на то, что более научно звучало бы название:«История адыгского народа». Через пять лет, в 1866г., в Лейпциге была напечатана им же на немецком языке «История» Ногмова под названием «Сказания и песни черкесского народа».

Труд Ногмова и многие положения, высказанные им, вызвали интерес у известных русских ученых М.П. Погодина, П. Г. Буркова, Н. Дубровина, Л.Лопатинского и других. Л. Лопатинский, внесший большой вклад в сбор материалов устного народного творчества адыгов и в разработку кабардинского языка, высоко оценил труд Ш. Б.Ногмова.

Он писал: «Хотя заключения и выводы, делаемые Ногмовым, слишком смелы и во многих местах поражают даже своею неожиданностью, но нельзя отвергать большой заслуги этого неутомимого собирателя кабардинских исторических песен и преданий» 10. [12]

В 1893 г. сын Шоры Ерустан переиздал «Историю адыхейского народа» в Пятигорске. Говоря о мотивах переиздания книги, он указывал в своем предисловии, что «История адыхейского народа», «изданная в Тифлисе всего в количестве 20 экземпляров, ныне сделалась большой библиографической редкостью, а ее содержание или предано забвению, или же, особенно молодому поколению, и совершенно неизвестно» 11.

Существует предположение, что в начале XX в.«История» Ногмова была переиздана в Одессе. Но это издание пока не найдено.

Примером недоброжелательности и тенденциозного отношения к книге Ногмова может служить ответ редакции журнала «Мусульманин» на запросы читателей на книгу Ногмова. Отвечая капитану Саламу, проживавшему в Ахалкалаки, редакция писала, что «История адыхейского народа» «ниже всякой критики и читатели напрасно будут в ней искать историю адыхейского народа, как легкомысленно назвал ее издатель» 12.Редакция не приводит серьезных аргументов для подобного злостного утверждения. Она обещала напечатать рецензию на «Историю» Ногмова. Но рецензия не появилась на страницах журнала.

Подводя итог изучению жизни и деятельности Ш. Б.Ногмова в дореволюционный период, надо отметить,что благодаря вниманию и заботам русских поэтов, ученых, а также редакции газеты «Закавказский вестник» и «Кавказ» «История адыхейского народа» стала известна научной общественности, а ее автор вошел в число деятелей науки и культуры народов Северного Кавказа первой половины XIX в. Популяризации ногмовского труда препятствовали реакционеры и консерваторы, царские чиновники.

В изучении творчества Ногмова после Октября 1917г. можно наметить примерно три этапа: 20 -- 30-е, 40 --50-е и 60 -- 80-е годы.

В 20 -- 30-х годах творчество Ногмова не сталопредметом специального исследования. О нем лишьупоминалось в статьях Чамазокова 13, У. Алиева 14, Е.Шиллинга, М. Е. Талпа 15.

В июне 1944 г. исполнилось 100 лет со дня смерти Ногмова. В плане подготовки к этому юбилею в местной прессе был опубликован ряд статей и очерков, посвященных жизни и творчеству Ногмова.

23 июня 1944 г. в Нальчике была проведена научная сессия, посвященная Ногмову. С основным докладом «О жизни и деятельности Шоры Ногмова» выступил Г.Ф. Турчанинов. К юбилею был издан также сборник документации и статей под названием «Шора Ногмов». В статьях раскрывается просветительская и научная работа Ногмова. Но сборник страдает серьезными недостатками. [13]

В статьях часто повторяются одни и те же факты, мысли и определения. По мнению В. К. Гарданова, это произошло от того, что в сборнике были перепечатаны статьи, опубликованные на страницах газеты в разное время и без достаточной редакторской обработки 16. К юбилею в краеведческом музее в Нальчике была открыта выставка. Здесь были представлены копии архивныхдокументов и другие материалы о Ногмове.

В своих статьях и очерках, опубликованных вгоды Великой Отечественной войны 1941--1945 гг., Г. Ф.Турчанинов показал Ногмова как патриота, поборника дружбы народов. Наряду с этим оношибочно ставит Ногмова в один ряд с представителями русской прогрессивной мысли 17.Отмечая бесспорное влияние передового русского общества, Г. Ф. Турчанинов недостаточно убедительно обосновывает этот важный тезис. Эти вопросы, к сожалению, до сих пор остаются слабо изученными.

Г. Ф. Турчанинов подготовил, исследовал и опубликовал два тома филологических трудов Ногмова с обширным введением 18. В первый том (1956г.) вошли кабардинские народные исторические песни и сказания, а во второй (1959 г.) -- «Начальные правила кабардинской грамматики» в двух вариантах. Г. Ф. Турчанинов, как видно, внес большой вклад в ногмоведение.

Значительный вклад в разработку ногмовского научного творчества внес Г. А. Кокиев. В 1944 г. он издал в Нальчике первую книгу о Ногмове -- «Ш. Б.Ногмов -- выдающийся ученый и просветитель». Впервые в науке Г. А. Кокиев рассмотрел здесь некоторые исторические взгляды Ногмова, показал его как самостоятельного и вдумчивого историка. Надо сказать, что работы Г. Ф. Турчанинова и Г. А.Кокиева о Ногмове, опубликованные во время войны, явились данью глубокого уважения к труженику науки и имели большое воспитательное значение. Деятельность Ш. Б. Ногмова, однако, трактовалась преувеличенно, не были вскрыты недостатки.

В 1947 г. Г. А. Кокиев осуществил первое советское издание «Истории» Ш. Б. Ногмова, с введением и комментариями. Многие положения Г. А. Кокиева досих пор свежи и успешно используются в научной литературе. Е. Зевакин в своей рецензии на этои здание писал, что «История» Ногмова «всегда будет источником первостепенной важности» 19. В эти же годы «Историю» Ногмова с точки зрения литературоведения оценил С. А. Андреев-Кривич.

Серьезный вклад в исследование творчества Ш. Б.Ногмова внес В. К. Гарданов. Еще в 1946 г. онопубликовал обстоятельную статью «К биографии Ш.Б. Ногмова», а в 1958 г.-- большой очерк [14]«История адыхейского народа» Ш. Б Ногмова», вкоторых дан глубокий анализ биографии, историческим и общественно-политическим взглядам Ш. Б. Ногмова. В. К. Гарданов называет Ногмова энциклопедистом и тем самым ставит его вряд с западноевропейскими просветителями XVIII в. Слово «энциклопедист» к Ногмову можно применитьс оговоркой. В. К. Гарданов с присущими ему четкостью и ясностью определяет место и значение «Истории» Ногмова, указывает и на некоторые ее недостатки.

В 1958 г. под редакцией В. К Гарданова, И. В.Трескова и Т. X. Кумыкова вышло новое издание«Истории» Ногмова.

Филологическое творчество Ш. Б. Ногмова нашло широкое освещение в трудах И. В. Трескова 20. Он тщательно изучил различные варианты «Преданий черкесского народа», показывает литературные связи Ногмова. Но он недостаточно аргументировал страницы, касающиеся жизненно творческих связей Ш. Б. Ногмова с М. Ю. Лермонтовым, А. С. Пушкиным и декабристами. И. В. Тресков поддерживает сомнительную концепцию В. Л. Комаровича о том, что Ногмов послужил Пушкину прототипом для создания образа Тазита 21. Несмотря на гипотетический характер этой идеи Берже и Комаровича, она получила поддержку в трудах Г. А. Кокиева, В. К. Гарданова, И. В. Трескова, X. И. Теунова и др. Г. Ф. Турчанинов вообще отрицает тезис о встрече Пушкина с Ногмовым. Литературовед А. X. Хакуашев, на наш взгляд, привел убедительные соображения о несостоятельности предположений исследователей о встрече Пушкина с Ногмовым и о прототипе образа Тазита 22. Досих пор не удалось обнаружить новых документальных сведений о творческих и личных связях Ногмова с Пушкиным и Лермонтовым, существующее суждение продолжает носить характер научной гипотезы.

В 60--80 х годах жизнь и творческая деятельность Ш. Б. Ногмова продолжала привлекать внимание исследователей. В периодической печати, в ученых записках и журналах появились заметки, сообщенияи статьи А. X. Касумова, Б. X. Цавкилова, 3. М. Налоева,А. X. Хакуашева, Т. X. Кумыкова, Г. X. Мамбетова, Р. X.Хашхожевой, Б. Курашинова, Р. У. Туганова, Ю. С.Кимова, С. X. Мафедзева, Р. X. Гугова, А. Т. Шортанова,М. А. Кумахова, Е. С. Тютюниной, X. М. Думанова, С. Н.Бейтуганова, Е. Польской и др., в которых пускаются в научный оборот новые сведения о Ногмове, расширяющие наше представление о нем.

В 1974 г. в Нальчике была проведена региональная научная конференция, посвященная 180-летию со дня рождения Ш. Б. Ногмова. Тематика конференции выходила за пределы ногмовской темы 23. В сборник вошли 24 статьи, в которых кроме ногмовских исследованы проблемы творчества других просветителей. Продолжается [15] дискуссия о религиозных взглядах Ногмова. Б. X. Цавкилов утверждает, что Ногмову «чужда была идеология ислама» 34. Вряд ли такое мнение соответствует истине.

В своей монографии «Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи» академик Б. А. Рыбаков поднялв опрос о значении материалов «Истории» Ногмова для восстановления некоторых эпизодов русской истории, в частности похода Святослава на хазар в965 г. 25

В 1969 г. в журнале «Советская этнография» была опубликована статья Л. И. Лаврова «Об интерпретации Ш. Б. Ногмовым кабардинского фольклора» 26, в которой автор в резкой форме возражает Ногмову в толковании некоторых исторических событий. Помнению М. А. Кумахова, Л. И. Лавров «недостаточно глубоко и квалифицированно исследовал весь историко-лингвистический материал Ш. Б. Ногмова» 27. Л.И. Лавров вторично выступил в печати с возражениями против критики М. А. Кумахова.

По нашему мнению, при интерпретации лингвистических материалов, содержащихся в«Истории» Ногмова, предпочтение следует отдавать специалисту. Нет сомнения в том, что в рассуждениях Л. И. Лаврова содержатся позитивные моменты, способствующие развитию науки. Но тон статьи принижает творчество Ногмова.

Литературовед и детский писатель 3. М. Налоев в своей статье «К определению жанра ногмовской истории», во многом соглашаясь с Л. И. Лавровым, считает, что «Истории адыхейского народа» «присущ функциональный синкретизм» с доминирующей, однако, идеологической установкой 28. Нельзя согласиться с утверждением 3. М. Налоева о том, что Ш. Б. Ногмов сознательно искажал исторические события, подгоняя факты к заранее сконструированным идеологическим и историческим установкам и постулатам. Ногмов, скорее всего, добросовестно ошибался, оказавшись в плену различных версий фольклорного материала и традиций исторической науки, особенно кавказоведения. Нельзя игнорировать и то, что Ногмов был первопроходцем. А подобные деятели не могут избежать ошибок и заблуждений. Совсем нельзя игнорировать и то положение, что он не был профессиональным историком или филологом, который мог сконструировать концепцию исторического процесса и в ее интересах фальсифицировать факты. Глубоко был прав Шёгрен, который по поводу «Истории» Ногмова еще в 1845 г.писал: «...предусмотрительный, читатель... снисходительно извинит встречающиеся недостатки, щедро вознаграждаемые множеством любопытных и совершенно новых сведений» 29.

В последние годы вышли статьи Т. X. Кумыкова 30, Б.М Курашинова 31,И. И. Мещанинова 32, посвященные отдельным сторонам деятельности Ш.Б. Ногмова. [16] Р. У. Туганов всвоей статье «Новое о старом» (Несколько замечаний к биографии Ш. Ногмова) установил, что Ш. Б. Ногмов уже в 1815 г. был муллой (см.: Живая старина. № 1. Нальчик, 1991. С. 33--51). В 1982 г. вышло новое издание «Истории» Ногмова. В издании восстановлено то название, которое дал сам Ш. Б.Ногмов своей подлинной рукописи, а именно «История адыхейского народа». Восстановлено так же ногмовское написание отдельных слов.

Как видно из краткого обзора литературы, посвященной деятельности и жизни Ш. Б. Ногмова, кавказоведческая наука достигла заметныхуспехов в изучении его творчества. Многие вопросы, связанные с выяснением общественно-политических и историческихвзглядов Ш. Б. Ногмова, требуют исследования.

Оценивая филологические и исторические труды Ш. Б. Ногмова, следует сказать, что они навечно вошли в фонд народной культуры адыгских народов XIX в.

Особенностью «Истории» Ш. Б. Ногмова являетсято, что она написана главным образом на основе лучших фольклорных материалов. Это обстоятельство придает ей характер памятника народного фольклора.

Адыгские народные исторические песни и сказания в интерпретации Ш.Б. Ногмова не теряют своей свежести и оригинальности, а, наоборот, обретают живую кровь и плоть, удачно вписываются в живую историю народа, дают историкам, филологам и этнографам основания для постоянных раздумий, постановки новых, требующих новых решений, научных проблем, позволяют изучить развитие общественной мысли и исторический процесс во всех его многосложностях и противоречиях.

Бесспорно, некоторые выводы и обобщения Ш. Б. Ногмова выглядят наивными и необоснованными. Отдельные из них отстали от развития исторической науки того периода. Он допускал иногда неверные интерпретации лингвистического материала, что, естественно, снижало научное значение его исторического труда, оцененного специалистами как «Летопись» адыгских народов, а самого Ногмова как адыгского Нестора.

исторический адыхейский народ ногмов

2. Этапы жизни и творческой деятельности

Жизненный и творческий путь Ногмова можно разделить примерно на четыре этапа или периода. Первый (1794--1815) -- домашние занятия над изучением азбуки арабского языка и учеба в Эндерийском медресе в Дагестане, где он изучил арабский и [167] персидский языки, служившие для него основой знаний восточной литературы. К этому периоду относится непродолжительная его работа в качестве сельского муллы. Второй период охватывает промежуток времени его отказа от сана муллы и до отъезда в Петербург (1815--1830). В это время он изучает русский язык, выполняет разные поручения военной администрации, работает писарем 1-го Волжского полка, затем в Нальчике учителем в аманатской школе.

Ногмов, усвоивший определенный объем знаний в области восточных и русского языков, составляет букварь родного языка, приступает к сбору фольклорных материалов. Третий период жизни и творческой деятельности Ногмова относится ко времени его пребывания в Петербурге (1830--1835 гг.). Здесь он ближе знакомится с русской культурой, получает серьезную культурную и научную закалку, послужившую основой для формирования его просветительских, философско-этических и научных взглядов, нашедших наглядное отражение в его историко-филологических трудах, завершенных на последнем, четвертом периоде жизни и творческой деятельности (1835 -- 1844 гг.), характеризуемых большим творческим подъемом 33.

Шора Ногмов, по одной из версий, родился в 1800 г. вауле, расположенном на речке Джицу, неподалеку от Пятигорска. Это соответствует послужному списку Ногмова, составленному начальником Центра Кавказской линии генерал-майором Пирятинским в Нальчике 30 апреля 1840 г., где сказано, что поручику Ногмову к этому времени «от роду» шел 41-й год 34 Но есть еще другой документ -- «Алфавитный список о роде кабардинского узденя Шоры Бекмурзина» Ногмова, составленный им 22 декабря 1821 г. 35, где сказано, что тогда ему было 27 лет. Отсюда вытекает, что Ногмов родился не в 1800-м, а в 1794 г.

В. К. Гарданов предложил другую дату -- 1796-й. Новые материалы, опубликованные Р. У. Тугановым 36, в основном соответствуют «Алфавиту» 1821 г. и дают некоторые основания к тому, чтобы принять годом рождения Ногмова -- 1794 г. Но это не означает, что послужные списки 1832-го и 1840 гг. не имеют ценности. Возникает вопрос, чем объяснить противоречия, имеющиеся в алфавитном списке Ногмова 1821 г. и послужном -- 1832-го и 1840 гг. Нам кажется, что оно произошло, видимо, от того, что в то время у кабардинцев не практиковалась регистрация о рождении. Быть может, при поступлении на службу в 1832 г. он хотел представить себя в более молодом возрасте, чем был на самом деле. Если принять за дату рождения Ногмова 1794 г., то в момент поступления на службу ему было 36 лет, что так же вызывает вопрос. Но мы склоняемся к 1794 г. [18] Отец Шоры Бекмурза и дед Бада Ногмовы относились к людям среднего сословия и не отличались крепким материальным положением. В то время мусульманская религия была определяющей жизнь идеологией. И они оченьхотели смышленого мальчика -- Шору -- сделать сельским муллой. Такое стремление отца и деда диктовалось, по-видимому, материальными соображениями, так как сан муллы в ту пору вполне сносно обеспечивал жизненные потребности. Исходя из этих соображений, с малых лет мальчика учили читать Коран, устроили в начальную примечетскую школу (мектебе). Затем Шору направляют в Дагестан в сел. Эндери для поступления в мусульманскую школу -- медресе. Указанная школа в ту пору пользовалась широкой популярностью среди народов Северного Кавказа. Если горский мулла или эфенди заканчивал курс обучения в Эндерийском медресе, то это было вполне достаточной аттестацией о высоком уровне его подготовки в области арабистики и знания основ ислама.

Шора Ногмов, будучи одним из прилежных и талантливых учеников, «одаренный счастливыми способностями», сравнительно легко и быстро освоил арабский и персидский языки. Насколько глубоки были религиозные мусульманские убеждения Шоры, судить трудно, но здесь больше места занимала, как отмечает Г. Ф. Турчанинов, сложившаяся традиция, нежели внутренниеубеждения 37. Это подтвердила последующая его жизнь. После окончания медресе в Эндери Шора становится сельским муллой. Но недолго он занимал должность муллы. Его довольно обширные познания в области арабской филологии здесь, в деревне, не находили применения, и интеллектуальная натура Шоры ищет простора, более активной деятельности в области светского образования.

В 1815 г. Ногмов оставляет сан муллы и сближается с кавказской военной администрацией. С этого времени начинается новый период его жизни. Официально в военной службе он не состоял. Но как«верноподданный России» выполнял разные поручения командования по установлению связи с населением края. Нередко он выполнял обязанности переводчика. Как сказано в формуляре 1840 г., он был«во многих случаях занимаем перевод амииностранных разговоров и бумаг на татарском диалекте». Практическая его деятельность в эти годы показала Ногмову, что он должен глубже и основательнее изучить русский язык. С этой целью Шора Ногмов в 1825 г. становится писарем 1-го Волжского казачьего полка, где он служил около 3-- 4 лет.

По свидетельству С. Д. Нечаева, непосредственно знавшего Ногмова, он уже знал пять языков --арабский, тюркский, абазинский, персидский и русский 38. С. Д. Нечаев называл его молодым, способным и одаренным человеком, который «успел выучиться -- [19] сколько можно в здешнем крае--пяти языкам, кроме природного». Живое общение с русскими военными людьми и приезжими иностранцами способствовало тому, что Ш. Б.Ногмов не только освоил русский язык, но и расширил свои духовные, интеллектуальные и научно-просветительские интересы, что ускорило процесс формирования его мировоззрений. Как говорит С. Д. Нечаев, «известный всем приезжим Шора» был желанным собеседником для гостей края и всегда непременно производил на них благоприятное впечатление.

Английский путешественник Роберт Лайэлл, назвав Ногмова способным и умным человеком, отметил, что он был поражен его знаниями и «способностью к аргументации». Другой английский миссионер -- Гендерсон, посетивший дом Ногмова 26 сентября 1821 г., писал: «Пока мои друзья были заняты некоторыми делами по колонии, я отправился верхом в селение Хаджи-Кабак, находящееся от колонии на расстоянии около двух верст, чтобы навестить кабардинского узденя по имени Шора, с которым я познакомился в Карасе... Я был немедленно введен в дом и сердечно принят его тещей. Его (Шоры) молодой новобрачной нигде небыло видно и, как мне сообщила ее собственная мать, -- так будет вплоть до рождения ею первого ребенка...» 39.

Жену Ногмова звали Салимат Асмаловна, то есть Исмаиловна. Ей в то время было 17 лет. Анна Стрелкова сообщает, что она была окружена черкесскими девушками, одетыми довольно нарядно. В сентябре 1821 г. Ногмов не состоял на службе, жил в ауле Кошево. По всей вероятности, в это время Ногмов ведет усиленную работу по разработке кабардинской азбуки и приступает к изучению грамматических правил родного языка. По сведениям С. Д. Нечаева, Ш. Ногмов еще в 1826 г. «намеревался представить правительству опыт таковой азбуки (кабардинской. -- Т. К.) для напечатания».

В 1828 г., когда встал вопрос о формировании лейб-гвардии Кавказско-горского полуэскадрона, который должен был нести службу в Петербурге, Ш.Б. Ногмов подал прошение о зачислении его в состав эскадрона. Но в связи с переселением его аульчан из-под Бештовых гор к реке Малке, Ногмов не смог выехать в Петербург в составе полуэскадрона. Устроив свое небольшое хозяйство на новом месте, Ногмов уезжает в Нальчик, куда он был прикомандирован в 1829 г. для выполнения обязанности учителя аманатской школы.

За короткий период работы учителем Шора Бекмурзович заслужил любовь и уважение со стороны воспитанников. Даже администрация сочла необходимым отметить, что он отличается [20] «примерным усердием» и «вовсе сие время успел преподать малолетним детям хорошее познание в чтении азбук на русском и турецком языках». Дом Тавлиновых в Нальчике, против сквера Свободы, где размещалась тогда аманатская школа, стал, по существу, первым опорным пунктом светского образования в Кабарде. Здесь по вечерам и до поздней ночи при свете лучины можно было часто увидеть Ногмова, сидящего за чтением книг.

В 1830 г. Ногмов уезжает в Петербург. Обстоятельства отъезда раскрывает его прошение на имя командующего Кавказской армией Емануэля от ноября 1829 г. Как сообщается в документе, осенью 1829 г. из Петербурга в Кабарду вернулись гвардейцы Айдемиров и Туганов с поручением отобрать несколько княжеских и дворянских детей и привезти их в центр для обучения. Видимо, они и передали Ногмову приглашение командира полуэскадрона. В своем прошении Ногмов указывает, что командир эскадрона С. А. Муханов «приглашает меня прибыть, чтобы я, между занятиями по службе, занимался и обучением на разных диалектах служащих в том эскадроне» кабардинских и других горских всадников 40. На свое место -- учителя аманатской школы -- он рекомендовал назначить Магомета Шарданова (сына секретаря Кабардинского временного суда Якуба Шарданова) как знающего «грамоты по-русски, турецки и арабски» или армянина Егора Исаева. Ногмову было разрешено отправиться в Петербург, но в выдаче каких-либо пособий ему было отказано. Однако Ногмов не отступил от намеченной цели. В апреле 1830 г. за счет собственных средств он поехал в Петербург и поступил на службу в полуэскадрон оруженосцем. Его редкая целенаправленность получила в столице России большой простор для пополнения своего научного и культурно-просветительского кругозора.

б) Ногмов в Петербурге

Как было сказано выше, прерывание в Петербурге составляет третий период жизни и творчества Ш. Б. Ногмова (1830 -- 1835 гг.). Этот период имеет ряд особенностей. Ногмов в эти годы вступает в более зрелый возраст. Это шестилетие, по существу, явилось решающим в формировании у Ногмова идейно-теоретических, философских инаучно-просветительских взглядов. Пробужденные во время его пребывания на Северном Кавказе основы его умственных и общественно-социальных взглядов под влиянием идейно-нравственной и культурной жизни Петербурга углубляются, отшлифовываются, получают дальнейшее развитие и совершенство.

Они в конечном итоге становятся убеждениями, превратившими Ногмова в видного ученого-просветителя. [21]

Отправляясь в Петербург, Ногмов прежде всего имел в виду пополнить свои знания путем углубленного и систематического изучения разных наук. Он глубоко понимал, что без серьезных познаний в области филологии и истории создание грамматики родного языка невозможно. А приобретенные на Кавказе знания в области научной филологии Ногмов рассматривал как первоначальные этапы и далеко не достаточные для написания грамматики кабардинского языка, которая была его давнишней мечтой. Отличавшийся скромностью Ногмов, по существу, начинает занов оизучать основы русского языка.

«По приезде в Петербург на службу, -- пишет он,--во мне с большею силою пробудилось давнишнее мое желание -- написать грамматику, и я все часы, свободные от службы, начал посвящать языка и его грамматики» 41. Ногмов посещал занятия Грацилевского, составившего черкесский 42 алфавит на русской графической основе и обучавшего оруженосцев и офицеров Горского полуэскадрона русскому языку.

С присвоением Ногмову в декабре 1832 г. первого офицерского чина -- корнет он получает более благоприятные условия для жизни и самообразования. Как офицер, он оставляет казарму и нанимает квартиру в тихом и отдаленном тогда от центра районе Петербурга, в так называемых Ротах, на берегу реки Фонтанки, где он живет до возвращения на Кавказ.

Яркой страницей в жизни Шоры Ногмова петербургского периода является знакомство с профессором Шармуа, который некоторое время заведовал кафедрой персидского языка в Петербургском университете. Шармуа оказал ему большую помощь в работе над грамматикой. За образец он взял русскую грамматику Н. Греча. Ногмов завершил свой первый вариант кабардинской грамматики к 1835 г. Шармуа проявил большой интерес к этому труду Шоры Бекмурзовича. Уезжая во Францию, он увез с собой экземпляр первой части грамматики.

Подытоживая свою работу над грамматикой, Ш. Б.Ногмов писал в 1840 г.: «Все шестилетнее мое пребывание в Петербурге я употребил на сочинение сей грамматики» (она была составлена на основе русской графики). «Быть может,-- писал он далее, --бывший профессор в институте восточных языков Шармуа издаст первою часть этой грамматики в Париже на французском языке, потому что он взял уменя один экземпляр первой части (морфология. -- Т.К.), составленный мною, впрочем вовсе не полныйи не так обработанный, как издаваемый мною теперь» 43.

В 1833 году появилось полное издание «Евгения Онегина», в конце 1834 года в еженедельной газете Н.И. Надеждина «Молва» И. В. Белинский опубликовал свои знаменитые «Литературные [22]мечтания». Вполне возможно, что Шора Ногмов был знаком с произведениями А. С. Пушкина, И. В.Белинского, М. Ю. Лермонтова и др. 44

Находясь в Петербурге, Ногмов изучает такжетруды русских историков, в особенности Карамзина («История государства Российского»), арабских иперсидских авторов, знакомится с произведениями древнегреческих и римских писателей и т. д.

11 мая 1835 г. Ш. Б. Ногмову присваивается звание поручика, и он откомандировывается в Тифлис для несения службы в Отдельном Кавказском корпусе ссостоянием по кавалерии 45.

С этого времени начинается последний (четвертый) этап его жизни (1835 -- 1844).

в) Возвращение на Кавказ.

Подготовка основных научных трудов

В Тифлисе Ш. Ногмов остановился в доме князя Шаховского. Здесь 26 октября 1835 г. произошла встреча Ш. Ногмова с русским академиком-языковедом А. М. Шёгреном, приехавшимна Кавказ для изучения горских языков, главным образом осетинского языка. Это знакомство имело большое значение и для маститого ученого А. М.Шёгрена, и в особенности для вступающего на стезю науки Ш. Ногмова. До встречи с Шёгреном в доме Шаховского Ногмов был на приеме у наместника Кавказского барона Розена. На этом приеме Шёгрен впервые увидел Ногмова. Но здесь они еще не познакомились. Знакомство состоялось позднее. 26октября 1835 г. Шёгрен записывает в дневник, что он с доктором Нордманом был в доме Шаховского, где он «имел счастье познакомиться с одним проживающим у него черкесом Шорой Бекмурзиным». А 31 октября вечером там он «имел пользу от беседы с Шорой». Ногмов, очевидно, рассказал Шёгрену освоей работе над составлением кабардинской грамматики и по сбору материалов устного народного творчества. Все это произвело на ученого большое и благоприятное впечатление. Он увидел в Ногмове весьма любознательного и культурного человека, стремившегося сделать что-то полезное для науки и своего народа. В своих дневниках Шёгрен прямо указывает, что за все это «научился ценить» его. Шёгрена приятно удивило то, что Ногмов в Петербурге составил «Черкесскую грамматику по кабардинскомудиалекту с текстами» под руководством профессора Ф. Шармуа 46.

Ногмов находился в Тифлисе недолго. Он стремился в Нальчик. В начале 1837 г. он возвращается в Кабарду и полностью отдается творческой и просветительской деятельности. Его главная [23] цель -- завершить свои научные труды. Узнав о возвращении Ногмова в Нальчик, Шёгрен уведомил его письмом, что он находится в Карассе и хочет видеть его. 27 февраля1837 г. Ногмов приехал в Карасс и поселился в квартире Шёгрена. Как видно из писем Шёгрена, друзья в течение «полных двух недель» работали над разборами вопросов грамматики и других лингвистических набросок. В своем письме в Академию наук 12 апреля 1837 г. Шёгрен писал, что Ногмов «пробыл моим гостем две полные недели, в продолжение которых я вкратце излагал ему свои грамматические наброски и, кроме того, извлекал пользу из его устных толкований ко всему неясному и сомнительному» 47. Эти слова свидетельствуют о научной возмужалости и зрелости Ногмова, уже выступающего не в роли ученика, а в роли советчика и консультанта академика Шёгрена, который извлекал из лингвистических толкований и объяснений Ногмова пользу для себя. Со своей стороны, Ногмов много познал полезного и нужного из этих бесед. Советы известного ученого помогли ему улучшить вариант грамматики.

В 1838 г в Кабарде вспыхнуло крупное восстание крестьян против администрации, во главе которого стоял Дамалей Карданов. Оно приняло большой размах, охватило пять тысяч человек.

Администрация и феодальная верхушка настолько были встревожены, что в Кабарду были введены дополнительные войска. Якуба Шарданова, который якобы подстрекал крестьян к выступлению, временно удалили из Кабарды, а на его место секретарем суда был назначен с 1839 г. Ш. Б. Ногмов.

В 1839 г. в жизни Ногмова произошло еще одно заметное событие. Летом этого года состоялось его знакомство с просветителем Кабарды Д. С. Кодзоковым, вернувшимся на Кавказ после окончания Московского университета. Образованный юноша, находившийся на протяжении 15 лет в Москве, в отрыве от родительского очага, Кодзоков летом 1839 г. возвращается на Северный Каваказ и останавливается в Пятигорске в доме декабриста Сухорукова. В этом доме нередко гостил и Ш. Б. Ногмов, который оказал Кодзокову большую помощь в сборе материалов, по его советам он записывал песни и предания. Ногмов помогал Кодзокову также изучить местные языки 48. Со своей стороны Кодзоков изучал рукописи Ногмова и высказал ряд советов и замечаний. В одном из своих писем в Москву на имя Хомяковых он писал, что «Шорова грамматика, находящаяся у меня вруках», имеет серьезные недостатки. Что касается «Предания черкесского народа», то Кодзоков отметил, что при обработке и использовании песен и преданий Ногмов пользовался трудами Карамзина и Вольтера. Вместе с тем он отметил, что в его материалах «много сведений [24]чрезмерно любопытных». Кодзоков также указал на погрешности в ногмовских переводах. Неоднократные их встречи в Нальчике и в Пятигорске дали Кодзокову основания писать, что Ногмов был «человек истинно благородный». Эти встречи способствовали завершению трудов Ногмова.

В 1840 г. Ногмов заканчивает «Начальные правилаадыгской грамматики» и посылает рукопись Шёгрену в надежде, что тот одобрит ее в печать. Однако «верный Шора» получает от своего верного друга весьма строгий отзыв на его грамматику. Шёгрен посоветовал Ногмову изменить графическую основу. Это был не совсем справедливый совет со стороны крупного ученого. Сейчас трудно установить мотивы, побудившие Шёгрена изменить русскую графику ногмовской «Грамматики» на арабскую.

Спустя три года, в 1843 г., Шора Ногмов завершает новый вариант «Начальных правил кабардинской грамматики». В новой редакции по совету Шёгрена Ногмов меняет русскую графическую основу на арабскую. Однако рядом с текстом в арабской графике в скобках везде он дал параллельный текст в русской графике 49. Этот вариант Ногмов повез в Петербург.

Шёгрен, которому была передана рукопись на заключение, и на сей раз не рекомендовал грамматику к изданию, ссылаясь на то, что она «полезна только тому, кто умеет ею критически пользоваться как материалом к исследованию грамматического устройства чудного и трудного кабардинского языка» 50. Работая над грамматикой, Ногмов проявил себя как талантливый и одержимый исследователь, как поэт и собиратель фольклора 51.

Еще в 1826 г. поэт пушкинской поры С. Д. Нечаев, лично знавший Ногмова, писал, что «он сочиняет иногда небольшие поэмы во славу нашего оружия, которые не может распространить между соотечественниками иначе, как через изустное предание и медленное изучение на память» 52. С.Д. Нечаев назвал поэмы Ногмова «благонамеренными писаниями», которые, по введении родной письменности, могли получить широкое распространение и способствовать «смягчению нравов» жителей Кабарды и даже Кубани.

Академик Шёгрен так же оставил скупые, но значительные по смыслу и глубокие по содержанию строки о поэтической и переводческой деятельности Ш. Б. Ногмова. В письме к Френу 19 апреля 1837 г. Шёгрен, говоря о совместной работе над проблемами горских языков, писал: «...Ногма, страстный поэт, занимается у меня большей частью стихами, отчасти собственного произведения, отчасти переводами с русского» 53. О поэтической страстности Ногмова свидетельствуют, как отметил Г. Ф. Турчанинов, страницы «Истории адыхейского народа» и предисловия к грамматике[25] кабардинского языка, которые написаны не только с большой любовью к науке, к народу, но и с большим эмоционально-художественным настроем, с поэтическим подъемом и мастерством. В дошедших до нас рукописях Ш. Б. Ногмова сохранилось одно стихотворение «Хох» (здравица), посвященное русской науке и академику А. М. Шёгрену.

Еще в 20-х годах XIX в. Ногмов собрал определенное количество песен и сказаний. Все это было предварительной работой. По-настоящему вопросы фольклора стали его занимать, очевидно, после возвращения из Петербурга в Кабарду. В особых тетрадях Ногмов записывал предания, песни и сказания, которые одновременно обрабатывал и классифицировал. Став секретарем суда в Нальчике, он получил доступ к разным записям обычного права кабардинцев, осуществленных Я.Шардановым и другими. Эти записи служили в определенной степени базой для творческого размышления Ногмова над актуальными проблемами истории, обычного права и фольклора родного народа, над которыми он так заинтересованно и любовно трудился в течение всей своей жизни.

Почти половину первого тома «Филологических трудов» Ш. Б. Ногмова составляет фольклорный материал, использованный им при написании своей «Истории». В этом томе помещены также черновые материалы для «кабардинско-русского словаря».

3. Борьба за культурное и экономическое преобразование Кабарды

Большую творческую работу Ногмов сочетал с деятельностью по экономическому и культурному преобразованию Кабарды. Через суд он продвигал прогрессивные идеи в культурном и экономическом развитии родного народа, в совершенствовании социально бытовых устоев жизни.

10 февраля 1841 г. Кабардинский временный суд представил начальнику Центра Кавказской линии генерал-майору Пирятинскому записку, составленную Ш. Б. Ногмовым и Д. С. Кодзоковым. Этот документ уверенно можно назвать серьезным проектом экономического и культурного преобразования края. В нем ставился вопрос обо ткрытии в Нальчике школы для обучения «детей грамоте», а также об отправке в Академию наук одного чиновника «для усовершенствования переводов с кабардинского языка на русский... и для должного образования в отношении просвещения». Суд просил о принятии в академию поручика «Ногма Шора Бекмурзина», который уже составил Кабардинскую грамматику и [26]«Собрание древних черкесских преданий» 54. Новопрос об отправке Ногмова в Петербург не был решен до 1844 г.

А что касается школы, то за ее организацию население взялось активно: были заготовлены стройматериалы, делались пожертвования. Однако правительство не спешило с решением этого вопроса. В итоге после долгого обсуждения в бюрократических учреждениях наместничества вопрос о школе остался нерешенным до 1851 г.

В «Записке» от 10 февраля 1841 г. был поднят такжевопрос об отправке в Россию 15 мальчиков дляо бучения разным ремесленным специальностям. Командующий войсками на Кавказе согласился с этим предложением, но с одним условием, что мальчики будут содержаться там за счет Кабарды. Кабардинский временный суд не имел таких средств и вынужден был отказаться «платить за обучение мальчиков» 55. В «Записке» дается подробное обоснование необходимости культурных и экономических изменений. Приводится материал об исторических связях Кабарды.

Будучи секретарем суда, Ногмов нередко защищал интересы крестьян путем истолкования сложной казуистики адата и шариата при рассмотрении на заседаниях суда претензий отдельных владельцев на те или иные земельные участки, к тем или иным крестьянским семьям. Так случилось с жителем с. Кармово Абидовым, который когда-то выкупился от владельца, но теперь тот хотел его закрепостить заново 56. В дом Ногмова часто приходили крестьяне с разными просьбами, но чаще всего для выяснения тех или иных адатных положений. Шора Бекмурзович, несмотря на свою занятость, терпеливо переводил им бумаги с арабского на кабардинский язык,о бъяснял им их правовое положение. И в области развития сельского хозяйства Ногмов выступил как передовой человек. Ногмов показывал односельчанам пример по улучшению хозяйства, ведению полевых работ, советовал им сеять более урожайные культуры -- пшеницу и кукурузу. В архивных фондах за 1843 г. сохранились расписки Ш.Б. Ногмова о получении у начальника округа Голицына семенной пшеницы для организации опытного посева 57. Все это ложилось в русло просветительских устремлений Ногмова.

Но главным для него было издание первых книг по языку и истории родного народа. Работа в суде отвлекала его от научной деятельности. Давали о себе знать старые болезни. Учитывая этио бстоятельства, осенью 1842 г. Ногмов подает рапор тоб освобождении его от занимаемой должности.

Но суд отклонил его просьбу, ссылаясь на то, что на его место «из кабардинских чиновников в скором времени избрать невозможно». Ногмову разрешили выехать на лечение в Пятигорск. Обязанности секретаря суда были возложены на Камбота Докшукина. По просьбе начальника Кавказской [27] линии Ногмов в январе 1844 г. вернулся в суд в качестве члена суда «с отправлением и секретарской должности». Это было связано с отъездом в Петербург некоторых членов суда и секретаря Докшукина в составе делегации, которая должна была выразить преданность Кабарды императору России. 2 марта 1844 г. делегатам были вручены знамя и грамота. Тем временем Ш. Б.Ногмов, исполняя обязанности члена и секретаря суда, готовился к отъезду в Петербург.

Еще летом 1843 г. Ш. Б. Ногмов обратился к исправляющему должность начальника Центра Кавказской линии полковнику Голицыну об отправке его в Петербург. Голицын, поддержав его просьбу, ходатайствовал перед командующим войсками на Кавказской линии генерал-лейтенантом Гурко. Последний согласился с предложением Голицына. На основании представления Голицына был составлен рапорт наместника Кавказа Нейдгардта, с которым он 20 июля 1843 г. обратился к военному министру. Наместник, излагая сущность представления Голицына, писал: «Кабардинский уздень, поручик Шора Бекмурзин, привел к окончанию многосложный труд собрания народных преданий и составления кабардинской грамматики. Этот полезный чиновник, соединяя трудолюбие с скромностью, желает до напечатания своих творений подвергнуть сиуждению и разбору императорской Санкт-Петербургской Академии и просит, дабы ему доставлены были средства к отправлению на казенный счет в столицу с приличным содержанием во время пребывания в ней». Обосновывая необходимость издания кабардинской грамматики, наместник указывал, что в Кабарде власть духовенства очень сильна и ее можно подорвать путем распространения родной письменности, противопоставляя ее арабской, которую, кроме мулл, «никто читать не умеет» 58.

Выразив полное согласие с идеями полковника Голицына, наместник заключил: «Издание грамматики на кабардинском языке, с переводом на русский, быстрыми шагами подвинет здешний край к изменению теперешнего полудикого состояния его». В целом рапорт Голицына представляет интерес в виду того, что он содержит просветительские идеи. Мы полагаем, что в его составлении принимал участие Ш. Б. Ногмов. Но как бы то ни было, идеи Голицына произвели впечатление в Петербурге. В своем ответе написьмо Нейдгардта военный министр сообщил 9 августа, что император Николай I «соизволяет на оказания пособия» Ногмову для напечатания грамматики. Но одновременно он потребовал от наместника заключение «о мерах такового пособия». В новом рапорте Нейдгардта от 31 декабря 1843 г. уже конкретно ставится вопрос об организации издания трудов Ногмова.

Наместник считал [28] целесообразным отправить Ногмова в Петербург в составе делегации от Кабарды, которая готовилась к поездке, и «до напечатания грамматики кабардинского языка и народных преданий» прикомандировать его к лейб-гвардии Кавказско-горского полуэскадрона. Находясь там, по мысли наместника, Ногмов мог подготовить издания своих трудов «в одной из столичных типографий». Наместник заметил, что «напечатанное под его руководством сочинение становится собственностью правительства» 59. Казалось бы, вопрос об издании трудов Ногмова почти получил благоприятное решение. Но военный министр 19 января 1844 г. сообщил наместнику Нейдгардту, что вопросы, связанные с изданием работ Ногмова, могут быть решены «только по прибытии» Ш. Ногмова в Петербург и «по рассмотрении его книги» 60. Ногмов получил разрешение поехать в Петербург не в составе делегации, которая отправилась туда в январе 1844г., как предполагал наместник, а самостоятельно.

Спустя несколько месяцев после отбытия делегации 14 (26) мая 1844 г. Шора Ногмов вместе со своим «служителем» Клычем (Клыш) Какагажевым, преодолев долгий трудный путь, прибыл в Петербург и поселился в помещении лейб-гвардии горского полуэскадрона, куда он был прикомандирован «впредь до рассмотрения его трудов». Отправился Ногмов в столицу с недугами, утомительный путь и сырой климат Петербурга, видимо, обострили болезнь. В начале июня его здоровье ухудшилось. А 10 (22) июня он скончался вдали от родины и семьи, не сделав «на счет бумаг своих ни какого распоряжения» 61. Предполагают, что похоронили его в Петербурге, на мусульманском (татарском) кладбище, что за Волковой деревней.

Семье Ш. Б. Ногмова, состоящей из 5 человек (жена Салимат, дочь Кульандам и сыновья - Ерустан, Эриван и Иришид), была назначена пенсия в размере282 руб. 25 коп. в год.

Все материалы, оставшиеся после смерти Ногмова, были отправлены Шёгрену на заключение. В своем рапорте на имя военного министра 23 мая 1845 г. он писал, что «Предания черкесского народа» могут быть напечатаны в каком-либо журнале или отдельной книгой, а грамматика не готова к печати 62.

Прав был Шёгрен, рекомендовав рукопись«Истории» Ногмова в печать.

«История» Ногмова в самом деле является не только самостоятельным исследованием, основанным главным образом на материале кабардинского фольклора, но и литературным памятником и ценным историческим источником. В этом ее особенность. Ее преимущество перед другими трудами XIX в., посвященными адыгам, состоит именно в том, что она сохранила для потомства [29] такие фольклорные и другие источники, которые дают возможность изучить процесс развития общественно-политической мысли адыгов, нюансы материальной жизни и народной идеологии в историческом плане. Некоторые авторы, на основании того, что «История» Ногмова базируется на фольклорном материале, пытаются принизить ее значение.

Говоря о значении устного народного творчества, М. Горький говорил на I съезде писателей : «Подлинную историю трудового народа нельзя знать, не зная устного народного творчества... От глубокой древности фольклор неотступно и своеобразно сопутствует истории. У него свое мнение о деятельности Людовика ХI, Ивана Грозного, и это мнение резко различно с оценками истории, написанной специалистами» 63. Таким образом, тот факт, что «История» Ногмова написана в основном на фольклорном материале, не снижает, а, наоборот, возвышает ее историко-литературное значение, делая ее бесценным памятником и источником для изучения материальной и духовной жизни адыгских народов на протяжении многих веков.