Анализ жизни Хомякова Алексея Степановича

Размещено на http://www.allbest.ru/

Биография Хомякова Алексея Степановича - Молодые годы



Алексей Степанович родился 1 мая 1804 г. в Москве. Папа у Алексея (Степан Александрович) был человеком слабовольным, не владел собой. Был членом Английского клуба и заядлым игроком. Считается, что за всю жизнь он проиграл около миллиона рублей. Но благо, что он был московским богачом. Также Степан Александрович живо интересовался литературной жизнью и просто обожал своих детей, старшего Фёдора И младшего Алексея. Но не смотря на это, он так и не смог дать должного воспитания и создать какой-либо стержень детям. Умер он в 1836 году. Главой семьи ещё до рождения Алексея была его мама, Марья Алексеевна (Киреевская). Она была властной и энергичной, держала в руках всё хозяйство, дом и воспитание детей. Умерла мать в 1958 году. Благодаря её влиянию Алексей, пошёл по стопам славянофила. С его слов, все убеждения, к которым он пришёл в будущем, выросли именно из его детства. В общем-то биография Хомякова является таковой именно благодаря матери. Он был воспитан в атмосфере преданности православной церкви и народным началам жизни.

Когда Алексею было 15 лет, его семья переместилась в Санкт-Петербург. Тогда ему город на Неве казался чем-то языческим, и жизнь там он оценивал как испытание на приверженность православию. Там Алексея русской словесности обучал драматический писатель Жандр, друг Грибоедова. Обучение Хомяков завершил в Москве, куда его родители ездили на зиму с 1817 по 1820 год. После окончания обучения, Алексей успешно сдал экзамен при Московском университете на учёную степень кандидата математических наук.

Спустя два года Алексей Степанович идёт служить в кирасирский полк, который был расквартирован на юге России. Ещё с детства Алексей грезил войнами и военной славой. Поэтому он пытался немногим раньше сбежать из дома на войны в Греции, но попытка не увенчалась успехом. Через год после поступления на службу, Алексей перевёлся конногвардейский полк, расположенный рядом со столицей. Но уже вскоре после этого он ушёл в отставку и уехал за границу. По прибытии в Париж Хомяков увлёкся живописью и уже подходил к завершению трагедии "Ермак", которую поставили в Санкт-Петербурге через два года, то есть в 1827 году. Вернувшись на Родину он выступал в различных салонах с критикой популярного в те дни шеллингизма. Биография Хомякова отличается тем, что она была одной из немногих, которая, не переживала кризиса в мировосприятии своего объекта. Для Алексея Степановича всю жизнь существовали чёткие ориентиры, которые присвоила ему ещё мать, это непоколебимость в правоте православной веры и истинности народных устоев.

Что касается, поэтического творчества, то сначала стихотворения Хомякова созданы под глубоким влиянием поэзии Веневитинова, соответствующей духу романтизма.

С началом русско-турецкой войны в 1828 году Алексей вновь вернулся на службу, поддавшись своим внутренним позывам. В рядах гусар он участвовал в нескольких боях и даже был удостоен ордена святой Анны с бантом, за храбрость. По окончании войны Хомяков вновь подал в отставку и более не возвращался к службе в армии.

Биография Хомякова Алексея Степановича - Зрелые годы.

Последующая биография Хомякова не насыщена разнообразными событиями. Алексей не видел необходимости в службе и спокойно занимался на своих имениях летом а зимой живя в Москве.

В 1830-е годы XIX века формируется славянофильство и именно Хомяков является одним из его основателей. Хомяков в то время фактически в одиночку говорил о важности самостоятельного роста каждой нации и веры в человеческом внутреннем и внешнем быту. Славянофильские теории Хомякова отразились и в его стихотворениях 1830-х годов, в частности вера в падение Запада и светлое будущее России. Стихотворения Алексея Тимофеевича даже стали называться "поэзией славянства".

По просьбам своих молодых соратников Алексей Степанович в конце 30-х годов приступил к записи своих "Мыслей о всеобщей истории". Биография Хомякова до самой его смерти была с ними связана и он смог довести полноценный обзор всеобщей истории до середины средних веков. Изданы же были "Записки" лишь только после смерти Хомякова. Стоит отметить, что целью работы была не история, а схема, которая объясняла бы развитие племён и народов.

Но биография Хомякова имела и аспект личной жизни. Так в 1836 году Алексей Степанович женился на Екатерине Михайловне Языковой, брат которой был поэтом. Брак был необычайно счастлив, что было редкостью в те времена.

В сороковые годы Хомяков печатался в журнале "Москвитянин". Будучи носителем редкого литературного таланта, Алексей Степанович отстаивал идеи славянофильской школы по самым различным аспектам. В "Московских Сборниках" с 1846 по 1847 годы Алексей Степанович издал произведения "Мнение русских об иностранцах" и "О возможности русской художественной школы". В них Хомяков указывал важность настоящего, естественного общения с народом. Уже во время последних лет жизни Николая I Алексей Степанович писал не много. В то же время он путешествовал по Европе, побывав в Германии, Англии и Чехии.

Ближе к концу жизни Хомяков написал и распространил стихотворение "Россия", содержащее знаменитую характеристику отечества. Вскоре, когда деятели славянофильства в открыли для себя возможность издавать "Русскую Беседу", Алексея Степановича взяли как наиболее деятельного работника и духовного вдохновителя журнала. Почти все статьи от редакции принадлежат перу Хомякова. В скором времени (в 1958 году) проявилась тяга Алексея Степановича Хомякова к братьям-славянам, выраженная в редактировании знаменитого "Послания к Сербам".

На протяжении последних лет жизни Хомякова преследовали тяжелейшие события, в частности сначала смерть любимейшей жены, а в скором времени и дорого друга Киреевского, а потом и матери Хомякова. Алексей Степанович вскоре и сам умер от холеры 23 сентября 1860 года в селе Терновском недалеко от Казани.

«Алексей Степанович Хомяков родился 1 мая 1804 года в Москве, на Ордынке, в приходе Егория, что на Всполье. По отцу и по матери, урожденной Киреевской, он принадлежал к старинному русскому дворянству». Сам Алексей Степанович знал наперечет своих предков лет за двести в глубь старины и сохранял в памяти «пропасть преданий» о екатерининской и вообще о дедовской старине. «Все его предки были коренные русские люди, и история не знает, чтобы Хомяковы когда-нибудь роднились с иноземцами». Он чувствовал свою кровную связь с народом и кровную связь с предками. И чувство это не было убито в нём тем фактом, что отец его, Степан Александрович, проиграл в карты в Английском клубе более миллиона рублей. Жена его, Мария Алексеевна, мать Алексея Степановича, взяла дела в свои руки и поправила их.

В жизни А. С. Хомякова особенное значение имела мать. Для Хомякова характерно, что у него была органическая, кровная связь с матерью своей и матерью-землей своей. Мать Хомякова была женщина суровая, религиозная, с характером, с дисциплиной. Отец Хомякова был типичный русский помещик, член Английского клуба, человек образованный, но полный барских недостатков и слабостей. По матери Алексей Степанович был крепче, чем по отцу. «Следя за европейским просвещением в лице отца, в лице матери семья Хомяковых крепко держалась преданий родной стороны, насколько они выражались в жизни Церкви и быте народа». Алексей Степанович обучался латинскому языку у аббата Boivin, который жил в доме Хомяковых. Ученик заметил как-то опечатку в папской булле и спросил аббата, как он может считать папу непогрешимым, тогда как святой отец делает ошибки правописания. За это досталось Алексею Степановичу. Хомяков рано начал свою полемику против католичества и сразу же обнаружил исключительно критическое к нему отношение. Когда Алексея Степановича с братом привезли в Петербург, то мальчикам показалось, что они в языческом городе и что их заставят переменить веру. Братья Хомяковы твёрдо решили лучше претерпеть мучения, чем принять чужой закон. И всю жизнь Хомяков боялся, что его, москвича и русского, заставят переменить православную веру, хотя опасности было не больше, чем в детском путешествии в Петербург. Опасность была, но совсем не там, где её видел Хомяков. Воинственная натура Алексея Степановича сказалась очень рано. Семнадцати лет он пытался бежать из дому, чтобы принять участие в войне за освобождение Греции. Он купил сапожный нож, прихватил с собой небольшую сумму денег и тайком ушёл из дому. Его поймали и вернули домой. Состояние души юноши в момент этого воинственного порыва ярко обрисовано в первом стихотворении Хомякова «Послание к Веневитиновым»,:

О, если б глас Царя призвал нас в грозный бой!

О, если б он велел, чтоб русский меч стальной,

Спасатель слабых царств, надежда, страх вселенной,

Отмстил за горести Эллады угнетенной!

Тогда бы, грудью став средь доблестных бойцов,

За греков мщенье, честь и веру праотцев,

Я ожил бы ещё расцветшею душою

И, снова подружась с Каменою благою,

На лире сладостной, в объятиях друзей,

Я пел бы старину и битвы прежних дней.

Всё, что было романтического в природе Хомякова, всегда принимало форму стремления на войну. В восемнадцатилетнем возрасте отец определил Алексея Степановича в кирасирский полк под начальство графа Остен-Сакена, который оставил о нём воспоминанья: «В физическом, нравственном и духовном воспитании Хомяков был едва ли не единица. Образование его было поразительно превосходно, и я во всю жизнь свою не встречал ничего подобного в юношеском возрасте. Какое возвышенное направление имела его поэзия! Он не увлекался направлением века в поэзии чувственной. У него всё нравственно, духовно, возвышенно. Ездил верхом отлично. Прыгал через препятствия в вышину человека. На эспадронах дрался превосходно. Обладал силою воли не как юноша, но как муж, искушенный опытом. Строго исполнял все посты по уставу православной Церкви и в праздничные и воскресные дни посещал все богослужения... Он не позволял себе вне службы употреблять одежду из тонкого сукна, даже дома, и отвергнул позволение носить жестяные кирасы вместо железных полупудового весу, несмотря на малый рост и с виду слабое сложение. Относительно терпения и перенесения физической боли обладал он в высшей степени спартанскими качествами». Через год Хомяков был переведен в лейб-гвардии конный полк. В 1828 году осуществляется мечта семнадцатилетнего Хомякова. Он отправляется на войну, поступив в гусарский полк. Участвовал во многих делах. По словам современников, Хомяков, как офицер, отличался «холодною блестящею храбростью». У него было веселое и вместе с тем человечное отношение к бою. Потом, когда Алексею Степановичу долго приходилось жить в деревне, в обстановке спокойной, его периодически тянуло на войну, в бой, и он изливал свои переживания в боевых стихотворениях.

Хомяков был современником декабристов, знал многих из них, но никогда не увлекался этим замечательным движением, всегда видел в нём легкомыслие молодости. Брат Алексея Степановича, Федор Степанович, осуждал декабристов за то, что они не знают народной души. Так же смотрел и Алексей Степанович. Движение декабристов представлялось ему не национальным.

Хомяков был прежде всего типичный помещик, добрый русский барин, хороший хозяин, органически связанный с землей и народом. Алексей Степанович - замечательный охотник, специалист по разным породам густо псовых. У него есть даже статья об охоте и собаках. Он изобретает ружье, которое бьёт дальше обыкновенных ружей; изобретает сельскохозяйственную машину - сеялку, за которую получает из Англии патент; изобретает средство от холеры. Устраивает винокуренный завод, лечит крестьян, занят вопросами хозяйственно-экономическими. Этот русский помещик, практический, деловитый, охотник и техник, собачник и гомеопат, был замечательнейшим богословом православной Церкви, философом, филологом, историком, поэтом и публицистом.

Хомяков - универсальный человек, человек из ряда вон выходящей многосторонности, с проблесками гениальности, ничего не сотворивший совершенного, но во всех сферах жизни и мысли оставивший заметный след. Хомяков действительно был таким универсальным человеком, одарённым необыкновенно. В этом отношении его можно сравнить с Гёте. Но натура Гёте была по-немецки дисциплинированна, натура же Хомякова была по-русски хаотична. Прежде всего, Хомяков был очень ленив, по собственному признанию и признанию своих близких.[ Хомяков - человек с сильным характером, с огромным самообладанием. Он скрытен, не любит обнаруживать своих страданий, не интимен в своих стихах и письмах. В стихах своих он воинствен, он горд и скрытен. Алексей Степанович был гордый человек, гордость - основная черта его характера. В стихах своих он часто употребляет слово гордость, это излюбленное его слово. В нём был пафос гордости. Но то не была гордость духовная по отношению к Высочайшему, то была гордость житейская, по отношению к людям. И всего более сказалась эта черта характера Алексея Степановича в его отношении к женщинам. Хомякову пришлось пережить неразделённую любовь, и вот как он пережил это чувство.

Благодарю тебя! Когда любовью нежной

Сияли для меня лучи твоих очей,

Под игом сладостным заснул в груди мятежной

Порыв души моей.

Благодарю тебя! Когда твой взор суровый

На юного певца с холодностью упал,

Мой гордый дух вскипел, и прежние оковы

Я смело разорвал!

И шире мой полет, живее в крыльях сила;

Всё в груди тишина, всё в сердце расцвело;

И песен благодать свежее осенила

Свободное чело!

Так, после ярых бурь, моря лазурней, тише,

Благоуханней лес, свежей долин краса;

Так раненный слегка орел уходит выше,

В родные небеса!

К 1836 году Хомяков сочетался браком с Екатериной Михайловной Языковой, сестрой поэта. Это был редко счастливый, безмятежный, безупречный брак. Хомяков был счастливцем в своей семейной жизни. Да и не могло быть у него иначе, иначе жизнь его не была бы столь органической. Горе пришлось испытать Хомякову: у него умерло двое детей, на смерть которых он написал своё известное стихотворение. Но внутреннего трагизма, внутренней неудовлетворённости он не знал.

Воинственность - характерная черта Хомякова. Черта эта сказалась и в том, что его часто тянуло на войну, и в воинственной манере писать, и в любви к диалектическим боям. Стихи его - почти исключительно воинственны, не лиричны, не печальны. В творчестве своем Хомяков никогда не обнаруживал своих слабостей, внутренней борьбы, сомнений, исканий, подобно людям современным. Он догматик всегда. Догматическое упорство проникает всю его натуру. У него была неискоренимая потребность всегда органически утверждать и бороться во имя органического утверждения. В нём нет и следов мягкости и неопределённости натур сомневающихся, мятущихся. Он ни в чем не сомневается и идёт в бой. В бой нельзя идти с сомнением, с внутренней борьбой. Плохой воин тот, кто борется с самим собой, а не с врагом. Хомяков всегда боролся с врагом, а не с самим собой, и этим он очень отличается от людей нашей эпохи, слишком часто ведущих борьбу с собою, а не с врагами. Современники прежде всего воспринимали Хомякова как диалектического бойца, как непобедимого спорщика, всегда вооружённого, всегда нападающего. В пылу диалектического боя Хомяков любил прибегать к парадоксам, впадал в крайности. Часто это бывало бессознательно, но иногда он и сознательно прибегал к парадоксам в целях боевых. Любил Хомяков острить и смеяться, он вечно смеялся, и смех его, по-видимому, некоторых соблазнял. Заподазривали его искренность. Может ли быть верующим вечно смеющийся человек? Не есть ли это показатель легкости, недостаточной серьезности и глубины, может быть, скепсиса? Такой взгляд на человека вечно смеющегося очень поверхностен. Смех - явление сложное, глубокое, малоисследованное. В стихии смеха может быть преодоление противоречий бытия и подъем ввысь. Смех целомудренно прикрывает интимное, священное. Смех может быть самодисциплиной духа, его бронированием. И смех Хомякова был показателем его самодисциплины, быть может, его гордости и скрытности, остроты его ума, но никак не его скептицизма, неверия или неискренности. Смех прежде всего очень умен. Смех будет и в высшей гармонии. Любовь к свободе была одним из корней существа Хомякова. Мы увидим, как сказалось свободолюбие Хомякова в его богословствовании. И вся жизнь его была проникнута ненавистью к принуждению и насилию, верой в органическую свободу, в её благодатную силу. Вся славянофильская доктрина Хомякова была учением об органической свободе. Организм для него всегда был свободен, лишь механизм был принудителен. Эта страстная любовь к свободе прекрасно выразилась в стихах Хомякова, посвящённых России. Он видит миссию России прежде всего в том, что она откроет западному миру тайну свободы.

Твоё всё то, чем дух святится,

В чем сердцу слышен глас небес,

В чем жизнь грядущих дней таится,

Начала славы и чудес!..

О, вспомни свой удел высокий,

Былое в сердце воскреси,

И в нем, сокрытого глубоко,

Ты духа жизни допроси!

Внимай ему - и все народы

Обняв любовию своей,

Скажи им таинство свободы,

Сиянье веры им пролей!

И станешь в славе ты чудесной

Превыше всех земных сынов,

Как этот синий свод небесный,

Прозрачный Вышнего покров!

Алексей Степанович умер от холеры, вдали от близких, в своем рязанском имении, 23 сентября 1860 года. Славянофильскую философию преследовал злой рок. Когда Иван Киреевский приступил к систематизации славянофильской философии, он внезапно умер от холеры. Та же участь постигла и Хомякова, когда он решил продолжить дело Киреевского и приступил к систематической философской работе. Последние минуты жизни А. С. - замечательное свидетельство силы его характера и твёрдости его веры. Осталась записка соседа по имению, Леонида Матвеевича Муромцева, о последних минутах Хомякова. Когда Муромцев вошёл к Хомякову и спросил, что с ним, А. С ответил: «Да ничего особенного, приходится умирать. Очень плохо. Странная вещь! Сколько я народу вылечил, а себя вылечить не могу». По словам Муромцева, «в этом голосе не было и тени сожаления или страха, но глубокое убеждение, что нет исхода». «Лишним считаю пересчитывать, - вспоминает Муромцев, - сколько десятков раз я его умолял принять моего лекарства, послал за доктором, и, следовательно, сколько раз он отвечал отрицательно и при этом сам вынимал из походной гомеопатической аптечки то veratrum, тоmercutium. Около часу пополудни, видя, что силы больного утрачиваются, я предложил ему собороваться. Он принял моё предложение с радостной улыбкой, говоря: «Очень, очень рад». Во всё время совершения Таинства он держал в руках свечу, шепотом повторял молитву и творил крестное знамение». Через некоторое время Муромцеву показалось, что А. С. лучше, о чем он собирался сообщить жене: «Посылаю добрую весточку. Слава Богу, вам лучше». «Faites vous responsable de cette bonne nouvelle, je n'en prend pas la responsabilitй», - сказал A. С., почти шутя. «Право хорошо, посмотрите, как вы согрелись и глаза просветлели». «А завтра как будут светлы!» - это были его последние слова. Он яснее нашего видел, что все эти признаки казавшегося выздоровления были лишь последние усилия жизни... За несколько секунд до кончины он твёрдо и вполне сознательно осенил себя крестным знамением».[30] Алексей Степанович Хомяков хорошо умирал; так умирают лишь люди, у которых есть камень веры.

Последние годы жизни, после смерти любимой жены, А. С был безрадостен, он целиком отдался работе. Прелесть жизни была для него утрачена. Но в прошлом он знал радость жизни, знал личное и семейное счастье, как мало кто, жизнь его была удачной во всех отношениях. Он принадлежал к сынам, а не пасынкам Божьим. В нём не было никакой подпольности, никакого уязвлённого самолюбия и озлобленности. Дух его был сильный и ясный, пленительно ясный. По воспоминаниям западников, представляется он прежде всего спорщиком, диалектиком, вечно смеющимся и шутящим, но глубина его, его святое святых, не раскрывается. И мало кто понимал необыкновенную эстетическую законченность этого человека. Хомяков не был эстетом, но образ его должен быть воспринят прежде всего эстетически.

В Катеньке, как он ее называл в письмах к друзьям, Хомяков нашел свою вторую половину. Они встретились в одной из гостиных; ей - 18, ему - 32. И оба сразу поняли, что это судьба. Совместные занятия английским языком упрочили это чувство. И вот свадьба, о которой заговорили в обществе. Любовь и семейная гармония между супругами никогда не омрачались. Девять человек детей (двое умерло в детском возрасте) - вот плоды этой семейной идиллии. Все это придавало Хомякову дополнительные силы. Именно после женитьбы он создал славянофильский кружок и написал все свои знаменитые работы.

И все же в первую очередь Хомяков был не писателем а собеседником. Он любил разговаривать, спорить, доказывать, убеждать. Его называли «московским Сократом». А убеждения его были, как можно видеть, вполне определенными: православие, общинность, русофильство, патриотизм. В результате вокруг Хомякова образовалась компания единомышленников - славянофилов. Само это слово «злохитростно» (по выражению сына А.С. Хомякова - Дмитрия Алексеевича) придумали их противники - западники. Но Хомяков с ним согласился:

Все творчество Хомякова можно весьма условно разделить на два периода. Сначала он занимался разработкой социальных и исторических вопросов. Но после 1852г. центр тяжести его мысли перемещается в богословие (об этом - вторая часть настоящей статьи). В результате, на основе более глубокой проработки богословских вопросов, он корректирует и свои социологические воззрения.

Взгляды

Основная интуиция Хомякова довольно проста: противопоставление свободы и необходимости. В своей «Семирамиде» - записках по мировой истории - он выводит два принципа: иранство и кушитство. Иранство - свобода, творчество, органичность и естественность; кушитство - необходимость, насилие, закон, искусственность, История есть диалектическое, так сказать гегелевское взаимодействие этих двух начал, и это взаимодействие движет историю. И Хомяков на множестве исторических примеров, причем взятых независимо от культурного контекста и периода времени, показывает, борьбу этих начал. Хотя он старается соблюдать объективность, но все же видно, что все его симпатии на стороне иранства. Конечно же, Хомяков писал не историю, а объяснение истории, историософию. Обширные исторические познания Хомякова тут становятся материалом для осмысления и обобщения.

Но по сути дела этим двум категориям - иранству и кушитству - Хомяков придает огромную универсальность - это как бы два принципа, два полюса, присутствующие в любой человеческой деятельности. В том числе и в социологии: органичности, т.е. иранству противопоставляется искусственная построенность, свободе - насилие и рабство.

Община и государство. Так например, русская крестьянская община для Хомякова органична. Она возникла естественным образом, является продуктом самодеятельности самих крестьян. А потому - свободна. Хомяков первый из социологов предложил принцип «органичность vs искусственность». Позже этот принцип подробно развил немецкий социолог Ф. Теннис.

Община, по Хомякову, составляет основу общества. Государство же - искусственная надстройка над обществом, «аппарат насилия», как сказали бы марксисты. Потому государство - мертвая структура в отличие от живой общины. Хотя Хомяков, разумеется, признает необходимость государства, но все его симпатии - на стороне общества, общины. По сути дела государственная модель Хомякова - сеть самоуправляемых общин, которые договариваются и сотрудничают между собой. Говоря языком XX века - советы. Хомяков, если и государственник, то очень умеренный. И поэтом попытки Владимирова и Лясковского изобразить его ярым этатистом лишены оснований. Либерализм, самоуправление, даже анархичность - вот идеи, которые характерны для Хомякова. И поскольку Хомяков главенствовал, эти идеи стали общими и для всего славянофильского движения, за что и снискали нелюбовь высокопоставленной бюрократии. Вот так своеобразно интерпретировал Хомяков третий член знаменитой уваровской триады «православие, самодержавие, народность».

Власть. Принимает Хомяков и самодержавие. Но опять-таки по своему, «по-советски». Источником власти он признает народ, который делегирует ее самодержцу. Самодержец же ответственен как перед народом, так и, в силу своей обязательной православности, перед Богом. Такой подход вызывает негативную и даже негодующую реакцию у наших пламенных монархистов, считающих, что вся власть от Бога, и потому самодержец в своем правлении отвечает только перед Создателем и ни в коем случае перед народом. Конечно, если историю творит только Бог, а человек пассивен, то они правы и Хомяков в плену западной теории общественного договора. Но впечатление такое, что он «в плену» совершенно сознательно. Хомяков - гуманист. Конечно, он прекрасно понимает, что есть Промысел Божий, но он не все определяет. Человек, как образ Божий, способен сам влиять на свою судьбу, и следовательно - творить свою историю. Активность и ответственность человека - вот что исповедует Хомяков. Но раз народ творит свою судьбу, то он, наряду с Богом, имеет и власть. И значит, он эту власть может отдать правителю, но и спрашивать с него. В этом, в «двойном подчинении» вся сложность положения самодержавного правителя.

Таким образом, Хомяков - либерал не только в смысле свободы политической, но и в смысле свободы воли.

Патриотизм. Следует подчеркнуть, что либерализм у Хомякова сочетается с патриотизмом.

«Строго осуждается человек, без крайней нужды бросающий свою родину... влачит он грустную и бесполезную жизнь ... Кто оторвался от своего народа, тот создал кругом себя пустыню»/7/.

Но патриотизм этот особый - христианский:

«Для России возможна одна только задача: сделаться самым христианским из человеческих обществ» /12/.

Вне Православия Россию он не мыслил.

Он верил во всемирное призвание России. Россию он ставил выше Запада и предрекал ей великое будущее. Но, несмотря на патриотизм, Хомяков критически мыслил о русской истории. Главная наша болезнь - «подражательность» - говорил он. Хомяков отрицательно относился к петровским реформам - они надломили русское общество, но не поставили его на путь преображения. Замечательно, что он верил в общественные грехи и считал, что нам надо каяться за грехи России:

За рабство вековому плену,

За рабость пред мечом Литвы,

За Новград и его измену,

За двоедушие Москвы;

За стыд и скорбь святой царицы,

За узаконенный разврат,

За грех царя-святоубийцы,

За разорённый Новоград;

За клевету на Годунова,

За смерть и стыд его детей,

За Тушино, за Ляпунова,

(так и хочется дополнить: За Ельцина, за Горбачева,)

За пьянство бешенных страстей,

За сон умов, за хлад сердец,

За гордость темного незнанья,

За плен народа; наконец,

За то, что полные томленья,

В слепой терзания тоске,

Пошли просить вы исцеленья,

Не у Того, в Его ж руке

И блеск побед, и счастье мира,

И огнь любви, и свет умов,

Но у бездушного кумира,

У мертвых и слепых богов.

(«Не говорите: то былое» /13/).

А вот еще:

В судах черна неправдой чёрной

И игом рабства клеймена;

Безбожной лести, лжи тлетворной,

И лени мёртвой и позорной,

И всякой мерзости полна!

(«России», 1854, /14/)

Кстати последнее стихотворение, написанное во время Крымской кампании, наделало много шума, и было встречено нашей общественностью крайне негативно. Однако к критике Хомякову было не привыкать.

Несмотря на все свое русофильство, Хомяков любил Запад и признавал его (как и Достоевский) «страной святых чудес». Кстати, эта ставшая пословицей строка из стихотворения «Мечта» употреблена Хомяковым по отношению к Англии. Хомяков был в Англии в 1847 г., за год до выхода «Коммунистический манифеста». Как известно, именно на фактах эксплуатации рабочих в Англии Маркс и Энгельс создали и «Капитал» и коммунистическую теорию. Но Хомяков заметил совершенно другую Англию - Англию традиций и народных обрядов. «Торизм» англичан он рассматривал как их универсальное свойство активно сохранять свою идентичность. Вообще, Хомяков был англофилом, и из европейских стран только Англию он причислял к государствам «иранского» типа. Его «Письмо об Англии» (1848г.) /15/ поражает односторонней неумеренной восторженностью. В английском духе он хотел воспитывать и своих детей:

«Мне непременно хочется иметь при детях англичанку (Алексею Веневитинову, 21 мая 1845, VIII, 80).

Остальные страны Запада Хомяков заносил в разряд кушитства. Ибо Запад вместо здоровой веры ударился в рационализм и индивидуализм, и даже реформировал в таком духе свое христианство. Немцев и французов Хомяков не жаловал:

«Что нам немцы несколько докучают, понятно. Есть что-то в них плоховатое, именно как Плещеев говаривал: всякий немец по естеству туп. Впрочем, все же лучше сумасбродных французов, хотя эти веселей» (Н. Языкову, 1840, VIII, 94).

Свое отношение к Западу Хомяков суммировал в афоризме:

«Учитесь у западных народов, это необходимо; но не подражайте им, не веруйте в них» /16/.

Москва и Петербург. Хомяков был патриотом не только России, но и Москвы, как средоточия всего русского, органического. По его мнению, только в Москве возможна зрелая русская мысль, только Москва рождает истинно русских людей. В противоположность Москве Петербург - город искусственный, с нелепой западной архитектурой, город чиновников, город, в котором живой духом человек - редкость. Для него Петербург = Вавилон. Хомяков принципиально не ездил в северную столицу, хотя важные дела решались именно там, и предпочитал действовать через друзей-петербургцев, таких как Алексей Веневитинов. Впрочем, жителей Петербурга он называл очень по-современному - «петербургеры». Лишь после смерти Николая I Хомяков почувствовал, что наступил момент, когда может решиться очень многое и поехал в Питер. Что в конце концов и привело к отмене табу на публикации славянофилов.

Социологичность. В целом воззрения Хомякова имеют одну очень сильную сторону: они существенно социологичны. Сам мыслитель четко разделял политическое и общественное. Он писал:

«Вопросы политические для меня не имеют никакого интереса. Одно только важно - это вопросы общественные» (Блудовой,26 ноября, 1848 г.).

Он все выводит из состояния общества. И поэтому не государством надо заниматься, а общество воспитывать.

«Перевоспитать общество, оторвать его от вопроса политического и заставить его заняться самим собою, понять свою пустоту, свой эгоизм и свою слабость: вот дело истинного просвещения» (Попову, 17 марта 1848 г., VIII, 178).

При этом важна не форма, а внутреннее содержание. Он изучает мнение общества, считая его решающим для судеб России: является ли это мнение народным или нет.

Хомяков даже выводит некоторые законы социальности. Например, такое любопытное заключение:

«В этом случае, как и во многих других явлениях истории, сохраняется закон, по которому высшее начало, искаженное, становится ниже низшего, выражающегося в целости и строгой последовательности» (Гильфердингу, VIII, 317). хомяков публицист славянофильский церковный

Экономика. В переписке Хомяков излагает такой взгляд на проблему собственности:

«Всякая частная собственность есть только более или менее пользование, только в разных степенях... юридическая антиномия... может разрешаться в будущем только духовным тождеством собственников и владельцев. Если же собственники не решатся на это, то они, становясь в прямой вражде с другим более строго-историческим правом, должны наперед раскланяться со своим правом» (Самарину, 1948, VIII, 274).

Это означает, что Хомяков за то, чтобы собственность была у работников, причем собственность частная. И это, заметим, несмотря на приверженность философа идеям общины. Кстати переделы земли в общине он считает негативным явлением, и они должны со временем отмереть. Иначе говоря - он за «народный капитализм». Позже этот взгляд, как типично «славянофильский», развил известный русский экономист С.Ф. Шарапов.

Социализм и коммунизм. Всю проблематику социализма Хомяков считал выдуманной, неорганичной, и относился к ней отрицательно.

«Все эти системы (коммунизма или социализма - Н.С.), порожденные/, по видимому, вещественными болезнями общества и имевшие, во-видимому, целью исцеление этих болезней, были действительно рождены внутреннею болезнию духа и устремлены к пополнению пустоты, оставленной в нем падением прежней веры или прежнего признака веры. Все они пали или падают вследствие одной и той же причины, именно той субъективности и произвольности, на которой они основаны» /21,201-202/.

Группу петрашевцев ехидно именовал «северным коммунизмом». Впрочем, он не отрицал христианское происхождение коммунизма. Иерусалимская община, по Хомякову, очень высока, но ее опыт не может быть широко растиражирован. Поэтому христианство, ради своего распространения, снизило планку. И, мол, правильно сделало.

Мировоззрение славянофилов, естественно, он ставил выше социалистического:

«По сущности мысли своей мы не только выше политики, но даже выше социализма, который есть почти ничто иное как вывод, и вывод односторонний, из общего воспитания человеческого духа» (Попову, 28 июля 1846 г.VIII, 168).

Конечно, о социализме знает лишь понаслышке и судит умозрительно. Ему больше по душе личная хозяйственная инициатива. Но, будучи человеком докапиталистической формации, Хомяков совершенно не представлял себе, к каким капиталистическим мерзостям приводит в конце концов эта самая «инициатива».

Достоинства и недостатки

Того, что уже сказано, достаточно, чтобы увидеть в Хомякове необычайно яркую, творческую, без меры одаренную личность. Но личность, мягко скажем, имевшую ряд своеобразных черт. Ради полноты, нарисованную картину необходимо дополнить еще несколькими штрихами.

Работы, их характер. Жесткие цензурные условия и нечастая возможность напечатать статью вынуждали Хомякова втискивать в свои работы все заветные мысли, причем, в скомканном, неотработанном виде. Он сам писал:

«Я готовлю последнюю свою статью. В предпоследней сказал, кажется, почти все; теперь хочу досказать остальное...» (Попову, 28 июля 1846 г.VIII, 168)

Поэтому его статьи, несмотря на ясность его мышления и прекрасный литературный язык, представляют собой довольно пестрое зрелище. К тому же почти все они написаны «по поводу» какой-нибудь книги или события, что еще больше усугубляет их непоследовательность. Это выражается даже в названиях, которые частенько не отражают содержания. Например, статья «По поводу Гумбольдта» /11/ лишь на первой странице содержит упоминание имени знаменитого филолога. А дальше - о своих заветных идеях, причем, самых разнообразных. К тому же сам Хомяков признается:

«Я не люблю авторитетов и цитат» /7,78/.

И действительно, цитирует он редко, а если и цитирует, то как правило даже не указывает имени и источника - читатель должен угадать. Хомяков так и не создал ни одного систематического обобщающего труда, где бы ясно и последовательно выразил свое мировоззрение. Хомяков написал только одну крупную работу - «И.и.и.и», как он ее озаглавил, или «Семирамида», как окрестил ее Гоголь. Но сказать, что это историческое повествование адекватно и полно выражает идеологию Хомякова, было бы опрометчиво. К тому же она осталась неоконченной.

Остроумие. Хомяков был остер на язык и в карман за словом не лазил. Это часто мешало ему в разговорах с сильными мира сего. Так граф Строганов стал его врагом после едкой шутки. Его юмор иногда был остроумием слова (как у В.С. Соловьева). Так после Крымской войны он говорил:

«Когда меня спрашивают, почему я не надеваю фрака, уже готового, я отвечаю: «чтобы не подумали, что Россия меня уступила вместе с берегами Прута» (Кошелеву, март 1856, VIII, 153).

Или сатиричнее:

«какого-нибудь Страуса или Брунобауэра» /7, 81/.

Зачастую проглядывает ирония:

«Как-то я оглупел сильно, точно будто в высокие чины пошел» (Гильфердингу, 1859, VIII, 329)

Но чаще юмор выражался в веселом рассказе. Он обожал анекдоты (в смысле XIX века) и чрезвычайно любил рассказывать смешные истории из жизни, как сказать из серии «нарочно не придумаешь». Типа:

«Смутные слухи об епископе раскольничьем в Галиции прошли в общество, и вот как они формулировались в нем. Сцена Английский клуб. «Вот каковы мы! Знаем все, что делается во Франции, а что в России не знаем и не слышим» - Да что же в России? - «Да вот что: в Галицких лесах поймали дикого архиерея». Кажется уж лучше этого и не придумаете. Пожалуйста, пустите в ход» (Попову, 17 марта 1848 г., VIII, 178).

Манера спора. Хомяков очень любил спорить и доказывать свое мнение. О его непобедимости в дискуссиях ярко пишет его принципиальный противник Герцен:

«Хомяков был действительно опасный противник; закаленный бретёр диалектики, он пользовался малейшим рассеянием, малейшей уступкой. Необыкновенно даровитый человек, обладавший страшной эрудицией, он, как средневековые рыцари, караулившие богородицу, спал вооруженный. Во всякое время дня и ночи он был готов на запутаннейший спор и употреблял для торжества своего славянского воззрения все на свете - от казуистики византийских богословов до тонкостей изворотливого легиста. Возражения его, часто мнимые, всегда ослепляли и сбивали с толку».

«Хомяков знал очень хорошо свою силу и играл ею; забрасывал словами, запугивал ученостью, надо всем издевался, заставлял человека смеяться над собственными верованиями и убеждениями, оставляя его в сомнении, есть ли у него у самого что-нибудь заветное. Он мастерски ловил и мучил на диалектической жаровне остановившихся на полдороге, пугал робких, приводил в отчаяние дилетантов и при всем этом смеялся, как казалось, от души. Я говорю «как казалось», потому что в несколько восточных чертах его выражалось что-то затаенное и какое-то азиатское простодушное лукавство вместе с русским себе на уме. Он, вообще, больше сбивал, чем убеждал» /6/.

(Герцен. Былое и думы).

Высказывалось мнение, что Герцен необъективен (например /10/). Поэтому предложим другое свидетельство:

«Он представлял необыкновенное сочетание силы, ума и самой беззастенчивой софистики, глубины чувства и легкомысленного шарлатанства <...> В прениях вся его цель заключалась в том, чтобы какими бы то ни было средствами побить противника. Он прибегал ко всяким уловкам, извивался как змея, иногда сам подшучивал над предметом своего поклонения, чтобы устранить удар и показать беспристрастное отношение к вопросу» (Б.Н. Чичерин).

Правда, Чичерин - тоже западник. Но вот мнение человека, очень хорошо знавшего Хомякова, и к тому же из своего лагеря - Константина Аксакова:

«Странен мне этот необыкновенно глубоко умный вечно говорящий и шутящий человек. Он всегда готов спорить, спор самый его стихия; ему нет нужды, что основание спора - недоразумение; он защищает парадокс, опираясь как на резерв, на подразумеваемую сторону, которая сейчас бы помирила его с противником или, по крайней мере, уяснила бы дело; он всегда прав таким образом» (К. Аксаков).

Если уж славянофил и последователь Хомякова это говорит, то, видимо, эта сомнительная манера спора Хомякова была всем хорошо видна. Кстати, примеры «легкомысленного шарлатанства», о котором говорит Чичерин, легко найти. В той же статье «Письмо об Англии» Хомяков говорит:

«Итак, в имени Инглинг, Енглинг или Англинг (Енглич или Англич) мы нходим только носовую форму славянского имени Угличей (так же как слово Тюринг совпадает со словом Тверич) <...> Надобно же посетить землю Угличан, иначе Англичан, которая так близко к Остенду» /15,106/.

Англичане=Угличане! Как это понимать? В. А. Кошелев, исследователь творчества Хомякова, даже счел, что это особый способ шутить и высмеивать наукообразие /17/. Но непохоже - та же игра словами есть и в «Семирамиде» (VII,27). Нет, это не шутка, а скорее блеф, желание покрасоваться, удивить, ну, и сбить с толку оппонента. Таков уж этот человек - тщательно обоснованные мысли у Хомякова соседствуют с произвольными и неожиданным и даже весьма сомнительными идеями. В молодости Хомяков сдал экзамены на степень кандидата математических наук. Но математической строгости, научности, требующей тщательной критической проверки своих идей, в Хомякове не замечается. Некритичность к себе видна и в отношении к своим изобретениям, которые он наивно хвалит, например: «выдумал сеятельницу (просто чудо)» (Попову, 1852, VIII, 212); его способ улучшения зимних дорог имел «великий успех», и все в таком духе.

А желание побеждать было у Хомякова в крови. Его дочь, Мария свидетельствует/18/: «А. С. любил всякое состязание (соревнование), словесное, умственное или физическое: он любил и диалектику, споры и с друзьями, и знаком<ыми>, и с раскольник <ами> на Святой (в Кремле), любил и охоту с борзыми, как природн<ое> состязание <...> любил скачки и верх<овую> езду, игру на биллиарде, шахматы и с дер<евенскими> соседями в карты в длинные осенние вечера, и фехтование, и стрельбу в цель. И всегда почти брал призы за стрельбу».

Желание выигрывать все споры с одной стороны вырабатывает изобретательность, но с другой стороны провоцирует на неразборчивость в средствах. Та же проблема, но в еще большей степени возникла сейчас в связи с интернет-форумами. Думается, что страсть к спорам мешала Хомякову вдумчиво и последовательно развивать свои идеи.

Недруги, эпиграммы. Многие чувствовали, что с хомяковской манерой доказывать далеко не все благополучно. Но переспорить Хомякова в открытом споре было невозможно. А поэтому неудивительно, что диалектика Хомякова не только привлекала людей, но и многих просто бесила и делала врагами. Причем, врагами становились не только чиновники, и не только западники, но и люди по духу и мысли близкие. Так известная сочинительница эпиграмм, патриотка графиня Евдокия Ростопчина так язвила о Хомякове: «знаменитый сикофант, фарисей, лицемер и славянофил», и прямо говорила: «г-н Хомяков, личный враг мой». Эпиграммой же, весьма желчной, она не замедлила:

Вот их вождь и председатель,

Вот святоша Хомяков,

Их певец, пророк, вещатель:

Вечно спорить он готов

Обо всем и без причины,

И, чтоб ум свой показать,

Он сумеет заедино

Pro и contra поддержать,

Русской старины блюститель,

То он ворог англичан,

То пристрастный их хвалитель,

Он за них речист и рьян.

Кстати, и тут как главный грех, ему вменяется неразборчивость в полемике и умение доказать все, что угодно...

Предпринимательская жилка, лень, несистематичность. О самом себе Хомяков говаривал, что он «папаша Гранде». Он бессчетно помогал деньгами друзьям, но и не был чужд азарта умножить свой капитал. Так, он был уверен, что проект его паровой машины (которую он назвал по славянофильски «Московка») принесет ему миллионы. И поэтому он за немалые деньги отослал уменьшенный ее вариант в Англию и получил на нее патент. Англичане даже решили сделать машину в натуральную величину. Но оказалось, что в работе она издает такой сильный грохот, что англичане побоялись пустить ее в серию. Господь не попустил появиться хомяковским миллионам.

О своей лени Хомяков сам много раз пишет в письмах. Указывают на нее и некоторые близкие друзья. Впрочем, думается, что они не правы: Хомяков жил очень наполненной жизнью и времени даром не терял. Дело в другом - в разбросанности. Бердяев писал: «Это русская черта - обладать огромными дарованиями и не создать ничего совершенного. Немалую роль тут сыграла барская лень Хомякова, его дилетантское отношение к призванию писателя» /3,54/.

«Дилетантское отношение к призванию писателя» - вот это уже точнее. Для Хомякова дело славянофильства было, конечно, делом жизни. Но и другие дела были также важны, и он не мог от них отказаться. Писательство, мыслительная деятельность были для него далеко не единственным всепоглощающим делом (как, скажем, для Владимира Соловьева). Частенько вдруг Хомяков срывался и ехал по осенней грязи, скажем, в Донков (Смоленская губ.) налаживать работу сахарного завода, пробовать очередное изобретение, договариваться с крестьянами об оброке или просто «травить зайца» на охоте. Кстати, в статье «Спорт, охота» Хомяков с исключительным знанием дела описывает породы гончих собак, методы охоты. Именно в этой работе в русском языке появляется слово «спорт».

Бердяев тоже намекает, что феноменальная универсальность Хомякова мешала его главному делу литератора. Но все же представляется, что Бердяев прав только наполовину - и мешала и помогала. Ибо мировоззрение Хомякова рождалось не в кабинетной тиши, а в деятельности, в общении с людьми, в гуще жизни. И потому является сочетанием высших идей с реалистичным прагматизмом. А такое сочетание особенно ценно, ибо делает идеи жизненными.

К началу 50-х Хомяков полон сил, молод душой, смело глядит в будущее и твердо надеется, что все успеет. Но наступают события, сильно поколебавшие его оптимизм. (Окончание следует)

Хомяков как богослов. Учение о Церкви

Хомяков - прежде всего замечательный богослов, первый свободный русский богослов. В восточно-православном богословии ему принадлежит одно из первых мест после старых учителей Церкви. Хомяков представлял собой оригинальное, почти небывалое у нас явление полнейшей свободы в религиозном сознании. Кто приносит ей рабское признание, не веря в неё, тот не в Церкви и не от Церкви». «Церковь не доктрина, не система и не учреждение. Церковь есть живой организм, организм истины и любви, или точнее: истина и любовь как организм». По мнению Самарина: «Хомяков первый взглянул на латинство и протестантство из Церкви, следовательно, сверху; поэтому он и мог определить их». Отзывы Ю. Самарина, может быть, слишком восторженны, но в них есть много правды. Великое значение Хомякова в том, что он был свободный православный, свободно чувствовал себя в Церкви, свободно защищал Церковь. В нём нет никакой схоластики, нет сословно-корыстного отношения к Церкви. В его богословствовании нет и следов духа семинарского. Ничего официального, казенного нет в хомяковском богословии. Точно струя свежего воздуха вошла вместе с ним в православную религиозную мысль. Хомяков был первым светским религиозным мыслителем в православии, он открыл путь свободной религиозной философии, путь, засоренный школьно-схоластическим богословием. Он первый преодолел школьно-схоластическое богословие. Он показал на своем примере, что дар учительства не есть исключительная принадлежность духовной иерархии, что он принадлежит каждому члену Церкви. Лишь Хомяков был первым русским православным богословом, самостоятельно мыслившим, самостоятельно относившимся к мысли западной. В богословии Хомякова выразился религиозный опыт русского народа, живой опыт православного Востока, а не школьный формализм, всегда мертвенный. Хомяков был более православен в богословии, чем многие наши архиереи и профессора духовных академий, был более русский. Он зачинатель русского богословия. Судьба богословских произведений Хомякова очень знаменательна. Замечательнейший русский богослов не мог печатать своих богословских произведений в России на родном языке; духовная цензура не разрешала их печатать. И богословские работы Хомякова появились за границей на французском языке. Такой чудовищный факт возможен лишь в России. Богословская деятельность Хомякова, его боевая защита православной Церкви казалась неблагонадежной, подозрительной. Не могли понять его свободы. «Так называемое мнение Церкви» казалось ему нецерковным, он видел в нём лишь частное богословское мнение тех или иных иерархов. Официальные церковники не могли вынести такого свободолюбия. Профессора духовных академий, официальные и профессиональные богословы очень недоброжелательно отнеслись к хомяковскому богословствованию, увидели в этом вторжение в область ими исключительно монополизированную. Как посмел частный человек, офицер и помещик, частный литератор учительствовать о Церкви! Пусть идеи его были самые православные, но само предприятие дерзко. И всё-таки Хомяков начал новую эру в истории русского богословского сознания и в конце концов оказал влияние и на официальное богословие. Но это просачивание хомяковских идей совершалось медленно. Богословские сочинения Хомякова потом были переведены на русский язык Ю. Самариным и Гиляровым-Платоновым. Такова судьба славянофильского богословия. Вечно помнить будут Хомякова прежде всего за его постановку проблемы Церкви и за его попытку раскрыть существо Церкви. Хомяков подошёл к существу Церкви изнутри, а не извне. Для него единственным источником религиозного познания и единственной гарантией религиозной истины была любовь. Хомяков был прежде всего человеком церковным и церковно учил о Церкви. Хомяков же верил неизменно, что только в Церкви есть свобода, что Церковь и есть свобода, и потому свободное богословствование было для него богословствованием церковным. Свобода осуществлялась для него в соборности, а не в индивидуализме. У Хомякова было бесконечно свободное чувство Церкви, он свободно чувствовал себя именно в Церкви, а не вне Церкви, Церковь и была для него порядком свободы. Безумной показалась бы ему всякая попытка искать свободы вне Церкви, свободы от Церкви, видеть источник свободы не в церковной соборности, а в уединенной личности.

Только катехизический опыт его «Церковь одна», всего двадцать шесть страниц, излагается в форме положительной; в нём православное вероучение излагается без прямой критики католичества и протестантства. Все остальные богословские сочинения Хомякова носят характер критико-полемический. Самая большая его богословская работа облечена в форму писем к Пальмеру, которого он старался обратить в православие. Эта критико-полемическая форма нападения на западные вероисповедания, преимущественно на католичество, облегчает Хомякову защиту православия. Критиковать католичество нетрудно; тут для русского - почти что движение по линии наименьшего сопротивления. Нелюбовь к католичеству делала Хомякова пристрастным в пользу протестантизма. Эту склонность оправдывать протестантизм можно найти у всех славянофилов. И это понятно. Ненависть к католичеству, реакция против католичества роковым образом принимает форму протестантизма. Хомяков учит о сверхвероисповедной, священной сущности Церкви, учит смело и свободно. В этом его бессмертная заслуга. Жизнь в Церкви и есть для него жизнь в свободе. Церковь и есть единство в любви и свободе. Церковь - не учреждение и не авторитет. В Церкви нет ничего юридического, нет никакой рационализации. По Хомякову, где есть подлинная любовь во Христе, свобода во Христе, единство во Христе, там и Церковь. Никакие формальные признаки не определяют существа Церкви. Даже вселенские Соборы потому только подлинно вселенские и потому авторитетны, что они свободно и любовно санкционированы церковным народом. Свободная соборность в любви - вот где истинный организм церковный. Очень смелая концепция Церкви, которая должна была пугать официальных богословов. Эта концепция, может быть, чужда богословской схоластике, но она близка духу священного предания и Священного Писания. Хомяков особенное значение придаёт священному преданию, так как именно в нём он видит дух соборности. Священное Писание для него есть лишь внутренний факт церковной жизни, то есть воспринимается через священное предание. Хомяковские определения и формулы поистине вселенские. С его учением о Церкви принужден будет согласиться всякий свободный сын Церкви Христовой, а восстанут против него лишь рабы. Но Хомяков портил своё дело явным пристрастием. Он учил о Церкви в форме полемической, он защищал православие, нападая на западные вероисповедания. И выходило у него, что вся святыня вселенской Церкви Христовой - свобода, любовь, органичность, единство - всё заключено лишь в восточном православии, в западном же католичестве ничего этого нет, есть одни лишь уклоны и грехи человеческие. Недостаток любви к западному христианскому миру - бесспорный грех Хомякова. Он всё время делал вид, что в восточном православии, в русской поместной Церкви нет никаких исторических уклонов и человеческих грехов. Перед лицом нечестивого Запада всё обстоит благополучно в русской и греческой Церкви, всё в ней божественно, а человеческое соподчинено божественному. Нелюбовь к католичеству давила Хомякова, а вслед за ним и всех славянофилов, и вела к признанию преимуществ протестантизма перед католичеством. В таком отношении к католичеству была коренная ошибка славянофилов.

...