Роль М. Ганди в становлении независимой Индии

Следующим его шагом становится выдвижение конструктивной программы4 по созданию новой и независимой Индии, символом которой становится ручная прялка5. Страна надеется взойти на трон свободы при помощи ненасильственных средств, писал Ганди.

Глава II. Деятельность М.К. Ганди на пути достижения независимости Индии

§1. Религиозно-этические воззрения Ганди как основа политической программы

Приверженность религии, ее принципам и божественному авторитету составляло характерную черту и специфическую особенность не только мировоззрения Ганди, но и пронизывало всю общественно-политическую деятельность.

В его религиозном мировоззрении существенное место занимала интерпретация самой религии, основы которой использовались в общественнополитических доктринах. Ганди, неустанно подчеркивал свою преданность религии, заявляя: «что религиозность - решающий мотив всей деятельности его жизни».1

Не только в представлении безграмотных политически отсталых крестьян, полупролетарских и мелкобуржуазных масс Индии, но даже в сознании многих его образованных последователей и почитателей, Ганди представал, как незаурядная личность, призванная выполнить роль мессии.

По словам Дж. Неру, «Ганди постоянно делал упор на религиозную и духовную сторону движения. Его религия не была догматической, но у него был явно религиозный подход к жизни, что оказало сильное влияние на все движение. Если же говорить о массах, то для них оно приобрело характер движения возрождения».2

Ганди не довольствовался формальным исповеданием индуизма, а претендовал, на роль ортодоксального индуиста, ревностно выполняющего все предписания своей религии и глубоко проникнутого её духом. Эта мера носила сугубо практический смысл: служила сближению с народом, завоевания его симпатий и воздействие на сознание. «Я шел к миллионным массам с миссией, они слушали меня не потому, что я казался им политическим мудрым или красноречивым, а потому что инстинктивно узнали во мне одного их тех, кто принадлежит к их вере. С течением времени их вера становится сильнее, чем моя»1

Вместе с тем при всей своей страстной преданности индуизму Ганди решительно отвергал идеи религиозного превосходства, подвергал критике религиозный шовинизм, насаждающийся коммунистическими партиями и разжигавшийся колонизаторами в целях усиления индусско-мусульманской розни. Он настойчиво подчеркивал равенство всех вероучений, возможность и необходимость их мирного сосуществования, а в условиях обретения независимости Индией - взаимной терпимости и единения.

Знакомство с иными религиями, по его мнению, содействовало укреплению собственной веры, что «означало признание истинности всех религий и уважения к ним». Ганди отвергал любые идеи, противопоставляющие друг другу и вызывающие недоверие, неприязнь или трения между представителями религиозных общин. Он говорил: «Религия никогда не должна быть яблоком раздора или спора»2. В этих высказываниях ясно проявлялся антикоммунистический характер воззрений Ганди, определявших его энергичные выступления против индусско-мусульманской вражды, которую всегда использовали и провоцировали британские колонизаторы. Его неустанная деятельность сплочения всех религиозных общин Индии в национальноосвободительном движении носила демократический, антиимпериалистический характер.

Несмотря на его желание, стать истинным индусом, Ганди был далек от догматизма или религиозного фанатизма. Он смело высказывался против тех принципов индуизма, которые наносили вред нации и личности, причиняли физический или моральный ущерб людям. Он критически относился к ранним бракам, затворничеству женщин, особенно призывал к ликвидации неприкасаемости.

Такой подход имел значение для Индии, так как был направлен на уничтожение прошлых пережитков прошлого. Ганди нередко подвергался нападениям со стороны индуистских фанатиков за критическое отношение к индуизму. По мнению Дж. Неру «защита неприкасаемых, которую активно ведет Махатма, не подрывает ортодоксальный индуизм, но уничтожает до самого основания. На него ополчилось целое племя, теперь он самый опасный враг, которого стоит остерегаться»1.

Понятие религии Ганди трактовал таким образом, чтобы представить ее в качестве реально, «практически-действенной» силы, играющей активную роль в жизни индивидуума и общества и служащей насущным интересам, конкретным социально-политическим целям. «Религии, которая не учитывает практические дела и не помогает их решать, не религия»2 - писал Ганди.

Исходя из этого понимания и толкования религии, Ганди провозгласил необходимость ее непосредственной связи с политикой. Он заявлял, что не мыслит себе политики, оторванной от религии и не опирающейся на нее, ибо такая политика, по его мнению, не может иметь успеха. Единство религии и политики, он рассматривал, как объективную потребность и даже закономерность индийского национально-освободительного движения. Таким образом, интерпретация религии свидетельствует о том, что религиозные убеждения Ганди, подчинены определенным политическим целям. В религии он черпал те формы и средства выражения для своей политической программы, благодаря которым, «последняя», становилась, доступной пониманию крестьянских масс и городского люда Индии.

Религиозная сторона учения Ганди оказала свое воздействие, главным образом, на тех, кто проявлял к ней склонность, на других же оказывал влияние морально-этический подход3.

Значительное место в мировоззрении Ганди занимала этика1. Она использовалась Ганди как средство утверждения гуманистических идеалов единства духовной природы людей, возвышение достоинства человеческой личности, ликвидации эксплуатации и социального неравенства, уничтожения пережитков, причиняющих физический и нравственный вред человеку. Важнейшее назначение этики Ганди - с одной стороны, служило средством сплочения масс в борьбе за достижение общественных целей, прежде всего свараджа, а с другой - содействовало ограничению этой борьбы в мирных рамках. В выработке определенного стандарта поведения, Ганди видел единственно реальный путь к изменению, как морального облика индивидуума, так и всего комплекса социальных отношений.

Центральным пунктом этики, по убеждению М. Ганди, являлся принцип ахимсы - непричинение вреда живым существам мыслью, словом или делом. Особенно широко Ганди толковал ахимсу применительно к проблеме защиты коровы. Ганди обращал внимание на то, что индусы, ревностно защищая корову, бездушно относятся к человеку, например, к вдовам, и это, по его мнению, является сильнейшим нарушением принципа ахимсы. С душевной болью обращался он к совести, говоря о безысходной судьбе малолетних и юных вдов. «Мы взываем, - говорил он, к защите коровы от имени религии, но отказываемся защищать священное существо в человеческом облике, в облике девушки вдовы».2

Концепция ахимсы являлась для Ганди не пассивным принципом, а активным началом, побуждающим человека к определенным поступкам, осуществление которых требует не слепого, а осознанного следования этому принципу. Ганди требовал, чтобы из ахимсы не делали фетиш, он стремился использовать её во имя общественных интересов, в «бескорыстном служении массам»3.

Ганди подчинял интерпретацию ахимсы целям нравственного обоснования своих политических доктрин и потому объявлял ее серьезной политической силой. «Ахимса для меня, заявлял он -- кредо, смысл жизни. Но отнюдь не как кредо я предложил ее Индии, я предложил ее конгрессу в качестве политического метода при решении политических вопросов. Возможно, это непроверенный метод, но из этого вовсе не следует, что он утрачивает свой политический характер»1.

Главным атрибутом ахимсы являлась любовь. Ганди стремился придать любви «практическую направленность, считая, что ей присуща функция руководства людьми в различных сферах деятельности, в частности социально-политической. Будучи антиколонистом, призывал отказаться от ненависти к англичанам-колонизаторам и посредством любви вынудить их добровольно уйти из Индии: «Гнев не может вести нас вперед нам не следует рассматривать англичан, как врагов. Я использовал против них сатьяграху, но никогда не считал их врагами. Я хочу переделать их, и единственный путь к этому - путь любви»2.

«Закон любви» Ганди распространял и на область трудовых, производственных связей: людям, по его мнению, надлежит работать лишь ради хлеба насущного. Тогда будет достаточно пищи для всех, прекратятся разговоры о перенаселении, исчезнут болезни и нищета. «Такой труд, пояснял он, -- будет высшей формой жертвенности. Люди, несомненно, могут сделать много разных других вещей, как в результате физических усилий, так и с помощью разума, но все это будет труд любви, во имя общего блага. Также не станет богатых и бедных, высших и низших, прикасаемых и неприкасаемых»3.

Гандистская трактовка любви не имеет ничего общего с пониманием ее как реального чувства, служащего основой семейно-брачных отношений, она выступает как абстрактная религиозно-нравственная норма отношений между людьми, как универсальный всеобщий принцип индивидуальной и общественной жизни.

Вторым неотъемлемым атрибутом ахимсы являлось страдание, которое сознательно должен брать на себя ее приверженец. Для разъяснения философского смысла «закона страдания».1 Ганди апеллировал к элементарной логике - если человек не должен причинять зла врагу, а должен воздействовать на него любовью и смиреньем, то он сам вынужден переносить страдания, которые причиняет ему противник, пока тот не будет побежден «силой любви»2.

Для решения индийских внутриполитических социальных проблем, страдание, как полагал Ганди, незаменимое средство. Только благодаря ему, индусы смогут завоевать сердца мусульман. Именно в нем он видел путь преодоления позора неприкасаемости. Это, наконец, неизбежное условие борьбы за независимость Индии. «По моему мнению, говорил он -- свобода Индии будет достигнута не с помощью насилия, а посредством чистейшего бескорыстного страдания».3

Кульминационным пунктом учения Ганди стал - принцип ненасилия. На этом наиболее общем и определяющем принципе он основывал свои социально-политические доктрины, выдвигая его в качестве решающего идейного и тактического условия национально-освободительного движения. Ганди заявлял, что весь смысл его деятельности, стремлений и надежд состоит в достижении свараджа средствами истины и ненасилия.

Ненасилие Ганди определил «как величайшую силу на службе человечества». Он постоянно разъяснял, что ненасилие - это не уклонение от активных поступков, не робость и трусость перед лицом испытаний и трудностей, а напротив акт самоотверженности, мужества и отваги, это вызов преодолевшего всякий страх человека власти зла, несправедливости и национального угнетения.

Он отмечал в своей статье «Доктрина меча»1: «я считаю, что ненасилие несравненно выше насилия… Сила порождается не физической мощью. Она порождается нерушимой волей»2. Ненасилие в действии означает сознательное страдание. Это не есть покорное подчинение воли злодея, это есть противопоставление всех духовных сил человека воле тирана. Руководствуясь этим законом нашего бытия, один человек может бросить вызов всей мощи незаконно существующей империи, и, тем самым, спасти свою честь, свою религию и свою душу, и подготовить условия для падения и перерождения этой империи.

В его представлении ненасилие выступало в качестве всеобщей основы жизнедеятельности индивидуума и общества.

Применительно к социально-политическим проблемам такое толкование получило отражение в известных призывах не проявлять ненависти к англичанам. Осуществление принципа ненасилия подразумевало борьбу против системы колониального господства, но отнюдь не против англичан.

Осуществление ненасилия, в соответствии с взглядами Ганди, требовало от человека мужества и храбрости. Понимая, значение данной этической категории в борьбе за независимость он постоянно подчеркивал, что воспитание мужества и смелости - это общенациональная задача, с решением которой связаны судьбы народа «Наша задача - говорил он, заключается в том, чтобы вновь вдохнуть жизнь в 400 миллионов индийцев, мы должны изгнать страх из их сердец. В тот день, когда они избавятся от страха, падут оковы Индии, и она станет свободной»3.

Трактовка категории мужества у Ганди имела односторонний характер. Храбрость должна проявляться не в смелом уничтожении господствующего зла, а прежде всего в готовности человека добровольно принять страдания, принести себя в жертву.

Поистине мужественный человек, по мнению Ганди, не нуждается в физической силе, он способен защитить себя «силой истины» или силой души, смело глядя в глаза любой опасности. Именно в этом смысле он определял сварадж, как «освобождение от страха перед смертью» и рассматривал готовность подвергнуться аресту или идти на смерть во имя свободы.

Еще одним атрибутом концепции этики была нравственность. Существенным элементом нравственного идеала для него было полное отсутствие эгоизма, абсолютная бескорыстность поступков человека, их независимость от какого-либо эгоистического расчета и личной выгоды. Нравственными провозглашались такие действия, которые порождены стремлением приносить пользу людям, обществу, народу. Все наши желания и побуждения - писал он: «легко разделить на два типа: эгоистические и бескорыстные. Эгоистические желания аморальны, в то время как желание улучшить самих себя ради того, чтобы сделать добро другим, поистине морально»1.

Эти два принципа нравственного идеала Ганди распространял на общественную деятельность и, на национально-освободительное движение, придавая им вполне реальную и гуманистическую направленность. Он указывал, что борьба за сварадж не допускает слепого повиновения по воле руководителей, а должна опираться на сознательные выступления масс, понявших смысл и значение сатьяграхи2, овладевших ненасильственными методами и проникшихся решимостью покончить с ненавистным колониальным порабощением. Участие в освободительной борьбе он рассматривал как акт абсолютно бескорыстного служения высшим интересам нации, связанной с готовностью о самопожертвовании.

Важное место в концепции морали уделялось проблеме индивидуальности. Это обуславливалось постоянным стремлением пробудить у своих соотечественников самосознание и чувство собственного достоинства. Он требовал от каждого человека развития умственных и физических способностей, духовного, нравственного роста «я хочу, чтобы каждый индивидуум стал полнокровным, всесторонне развитым членом общества».

Моральные принципы Ганди получили свое комплексное выражение в этике поста1. Ахимса, мужество и любовь, страдание и ненасилие - все это воплощалось, по его мнению, в акте поста. Голодовки, как и другие нравственные меры, он рассматривал в этическом и политических аспектах. Он отводил им важную роль в движении сатьяграхи и прибегал к решающему методу достижения политических целей.

Религиозно-этические воззрения Ганди оказали большое влияние, поскольку диктовались практической потребностью политики нравственного подкрепления теории и практики сатьяграхи, конструктивной программы и других социально-экономических и политических доктрин Ганди в достижении независимости.2

§2. Деятельность Ганди на заключительном этапе достижения независимости Индии

На рубеже 1920-х годов в Индии начинается новый этап национальноосвободительного движения. В то время как Конгресс, вдохновляемый Ганди, осуществлял программу, включающую в себя участие в законодательных советах и конструктивную работу, на арене национальной политике появляются две новые силы - религиозные общины (индусов и мусульман) и радикальный антиимпериализм. Эти политические силы стали выдвигаться на политическую арену после прекращения движения гражданского неповиновения в результате и под влиянием возникшего осознания разочарования и политического смятения. Каждая из этих сил по-своему мешала Ганди и его соратникам осуществлять программу, нацеленную на возрождение ручного ткачества и бойкота английских товаров.

За расколом, который произошел в Конгрессе, когда было прекращено гражданское неповиновение, вскоре последовали расхождения внутри лагеря самих свараджистов. Часть последователей принципа «сварадж», вскоре отказалась от принципа Ганди по отношению к бойкоту английских товаров, прекращению вражды между индусами и мусульманами и стала проводить политику «отзывчивого несотрудничества».1

Помимо этого, многие из сторонников несотрудничества периода 1921 года стали отстаивать частные требования той или иной общины, которые нашли поддержку со стороны ряда видных лидеров Конгресса. Однако одни, выступали в защиту интересов индусов, а другие в защиту интересов мусульман. Религиозно-общинное движение охватывало всю общественную жизнь страны.2

Атмосфера единства различных общин, создавшаяся в дни проведения тактики несотрудничества, придававшая движению общенациональный характер, сменилась тягостной напряженностью. Наблюдался быстрый рост «экстремистских» групп, члены которых хотя и не были сторонниками тактики индивидуального террора, однако не хотели принимать ни проповедуемой Ганди философии несотрудничества, ни защищаемой им конструктивной программы, ни политики участия в законодательных советах, проводившейся свараджистами.

Реакция Ганди на эту ситуацию была весьма характерной. Его чувствительная душа содрогалась при виде междоусобиц, уничтожавших восторженную атмосферу славных дней несотрудничества. В знак протеста против неописуемых ужасов, совершенных из религиозных побуждений, он впервые публично заявил о своем намерении начать голодовку, для того чтобы добиться мира и гармонии3.

Разумеется, это имело лишь временный эффект. Руководители различных общин, собравшись вместе, обещали Ганди, что сделают все, что в их силах, для сохранения мира. Но это не оказало длительного влияния на общественную жизнь страны. Напротив, чем дальше Конгресс под руководством Ганди шел в направлении успешной борьбы за сварадж, тем хуже становились отношения между религиозными общинами.1

Однако, являясь, прежде всего политиком, стремящимся объединить различные классы, общины индийского народа, в борьбе за сварадж, Ганди осознавал, что религиозно-общинную проблему следует рассматривать не только, как проблему отношений между людьми, исповедующими различные религии, но также как практическую, политическую проблему. Он подошел к ней, как к проблеме урегулирования требований и контртребований различных слоев индийского народа по вопросу о разделении власти, которую они стремились вырвать из рук английских правителей.

Добиться свараджа было невозможно без достижения хотя бы в какойто степени соглашения, относительно того, что должно составлять его форму и содержание. Различные слои общества не осознавали того, чего они могут ожидать от нового конституционно-политического строя, установление которого влечет за собой сварадж. Это было важным в тот момент, когда английские колонизаторы, не имея никаких рациональных политических доводов против удовлетворения требований о сварадже использовали к качестве важнейшего аргумента расхождения и разлад между различными общинами2.

Тем не менее, продолжая политику разногласий, Англия, в лице лорда Биркенхеда, министра по делам Индии, бросает вызов индийским политическим деятелям, предложив разработать такую конституцию, которая была приемлема для всех слоев общества.1 Таким образом, Англия была уверена, что столкновение требований, приведет к ослаблению авторитета Конгресса.

Конгресс, как ведущая национально-политическая партия страны принимает вызов Биркенхеда. Он берет на себя инициативу создания Межпартийного комитета с Мотилалом Неру в качестве председателя и Джавахарлалом Неру в качестве секретаря. Подготовленный комитетом «доклад Неру»2 и предложенный им проект конституции3 сплотили вокруг себя широкие слои политических деятелей.

В противовес лагерю политических деятелей, объединившихся вокруг «Доклада Неру», выступила радикально настроенная молодежь, сплотившаяся под знаменем требования полной независимости.

Лозунг «о пурна сварадже»4 получил такую мощную поддержку и пользовался огромной популярностью среди конгрессистов, что сессия Конгресса в 1927 году в Мадрасе приняла резолюцию, провозглашавшую этот лозунг целью Конгресса.

Ганди был категорически против этой идеи. Еще в дни первой мировой войны он заявил, что является другом Британской империи. Его единственной претензией к империи было то, что индийцам и другим подданным не была предоставлена возможность пользоваться благами. Его требование сводилось, таким образом, лишь к тому, что индийцы должны получить такие же права, какие как канадцы, австралийцы, и новозеландцы.5

М. Ганди решительно не одобрял действия Мадрасской сессии Конгресса, не делая из этого никакой тайны. «Конгресс, - заявлял Ганди, ставит себя в глупое положение, из года в год, вынося такого рода резолюции, несмотря на то, что его членам известно, что они не в состоянии претворить их в жизнь. Вынося подобные резолюции, мы выставляем свое бессилие становимся посмешищем критиков и вызываем презрение к себе со стороны нашего противника... Мы уже почти скатились до уровня школьного дискуссионного общества».1

Когда Конгресс признал достижение полной независимости своей целью, не только в 1927 году, но на Лахорской сессии в 1929 году, Махатма Ганди и Мотиллал Неpy всячески пытались убедить Джавахарлала Неру, и других идеологов школы, борющихся за полную независимость, что они ведут чисто словесный спор. Ганди писал: «Различия между статусом доминиона и полной независимостью не существует»2.

Противодействие со стороны двух сил приводило к созданию нового руководства Конгресса.

Учитывая сложившееся положение, Ганди попытался достигнуть компромисса между фракцией, отстаивавшей статус доминиона, и фракцией, требовавшей полную независимость. Компромисс заключался в том, что Конгресс согласится на введение статуса доминиона, если статус будет предоставлен в течение года. Если же этого не произойдет в указанный срок, то группа лидеров во главе с Ганди и Мотилалом Неру согласится на то, чтобы Конгресс отстаивал полную независимость, руководствуясь тактикой ненасильственного несотрудничества.

Этот компромисс был зафиксирован в форме резолюции, которую следовало предложить в 1928 году на Калькуттской сессии Конгресса.3 Однако английское правительство не собиралось делать одолжение ГандийскоМотилаловскому руководству, таким образом, соглашаясь лишь на провинциальную автономию. Ганди совместно с Молиллалом до последнего стремились к переговорам.

Махатма Ганди прилагал свои усилия, чтобы добиться переговоров с англичанами, но в, то, же время, старался быть готовым к защите требования о полной независимости. Ганди понимал, что овладеть положением, можно лишь сделав жест в сторону радикальной антиимпериалистической фракции внутри Конгресса. Таким образом, на пост председателя Лахорской сессии конгресса была выдвинута кандидатура Джавахарлала Неру.

Избрание Дж. Неру председателем Конгресса было, таким образом, шагом, посредством которого, Ганди объединил свараджистов и противников перемен. Он проявил инициативу, позаботившись о том, «чтобы левое движение - движение современного социализма - было вовлечено в орбиту его собственного руководства, с тем, чтобы не дать этому движению идти по самостоятельному классовому пути».1

Сторонники требования полной независимости приветствовали и видели победу в избрании Джавахарлала Неру председателем Конгресса. Однако за внешней победой можно увидеть подлинный компромисс между фракцией, выступавшей за статус доминиона, и фракцией, отстаивавшей полную независимость. Основы этого компромисса можно найти в статье, написанной за несколько недель до открытия Лахорской сессии Конгресса, где Ганди писал: «Я могу подождать с введением конституции о статусе доминиона, если могу получить подлинный статус доминиона в действии, и, если сегодня имеет место подлинное изменение взглядов, подлинное желание со стороны английского народа видеть Индию свободной и уважающей себя нацией, а со стороны должностных лиц в Индии истинный дух служении. Моя концепция статуса Доминиона включает в себя право порвать связи с Англией в том случае, если я этого пожелаю».2

В самый канун Лахорской сессии ИНК Ганди вместе с лидерами правых консервативных партий, встретившись с лордом Ирвином, предпринял последнюю попытку найти основу для соглашения с правительством. Встреча, однако, ни к чему не привела. Вице-король и индийские лидеры говорили как будто на разных языках и не понимали друг друга. Для Махатмы это означало, что все средства для того, чтобы прийти к честному соглашению, были исчерпаны. Теперь оставалось только одно - открытая всенародная борьба. Конгресс, возглавляемый таким решительным лидером, как Джавахарлал Неру, был готов к борьбе. Ганди же предстояло вдохнуть душу в народное движение.1

Следующим витком его политической деятельности, стало решение о нарушении законов соляной монополии и поход в Данди.2 Его деятельность рассматривались народом, как начало нового крупного массового движения за полную независимость. Не страшась ни арестов, ни полицейских дубинок, ни расстрелов, люди стекались под знамя Конгресса, чтобы принять участие в движении.

Однако в то время как народ, столь восторженно откликнулся на призыв Конгресса, его руководство во главе с Ганди прилагало все усилия, чтобы направить энтузиазм и боевой дух народа в нужное русло. Но такой путь был крайне нестабилен, поэтому Ганди решает осуществить программу несколькими методами.

Во-первых, Ганди выражал готовность «прекратить гражданское неповиновение, если англичане согласятся предоставить, фактическое самоуправление и удовлетворить программу «Одиннадцати пунктов»3. Перечисляя требования программы, Ганди заявил: «Пусть вице-король удовлетворит требования, касающиеся, весьма элементарных, но жизненно важных нужд Индии, тогда он не услышит никаких разговоров о гражданском неповиновении».4

Во-вторых, несмотря на разговоры о массовом гражданском неповиновении лидеры Конгресса пытались ограничить размах активных выступлений, так чтобы непосредственное участие в борьбе принимал лишь узкий круг сатьяграхистов. Выступая перед студентами Гуджаратского института, Ганди открыто говорил: «Мы опираемся не на силу численности, а на силу характера, и резолюция о гражданском неповиновении была выдвинута главным образом потому, что, по моему убеждению, несколько человек, жертвующих собой ради дела, значат больше, чем большое число людей, откликнувшихся на призыв».1

В-третьих, именно для того, чтобы ограничить размах движения, он воздерживался от включения требований миллионов рабочих, крестьян и других слоев трудящегося народа в Хартию требований, которая выражала, по словам Ганди, «сущность независимости». В программу «одиннадцать пунктов» не было включено, например, ни одно из требований рабочих и крестьян к их хозяевам помещикам и ростовщикам. Правда, через год на сессии в Карачи лидеры Конгресса все же включили многие требования трудящихся в резолюцию об основных правах.2

Следует, отметить, что в своей речи по поводу выдвижения резолюции Ганди сказал: «Эта резолюция предназначается для тех, кто не является членом легислатур, тех, кто не интересуется сложными конституционными вопросами, и кто не будет принимать активного участия в управлении страной. Задача этой резолюции показать бедным необразованным индийцам, что представляет собой в общих чертах сварадж. До своего Похода в Данди я включил в свои одиннадцать пунктов лишь некоторые из этих требований. Теперь перечень этих требований расширен и представлен вам в виде резолюции. Эти требования были намеренно опущены, так как это сделало бы мандат слишком громоздким».3

Программа в Карачи была сформулирована с двоякой целью: сначала дать возможность руководству Конгресса поднять трудящихся на борьбу, внушая мысль, будто Конгресс отстаивает эти требования, а после использовать завоеванную таким путем всенародную поддержку, с целью заставить английское правительство удовлетворить требования, сформулированные в виде «Одиннадцати пунктов».

Своими высказываниями, так же, как и действиями, он неоднократно давал понять, что его главной целью является соглашение с английским правительством. Перед тем, как начать движение гражданского неповиновения он заявил об этом в своем письме вице-королю: «Добиться обращения нации, которая сознательно или бессознательно грабила другую, гораздо более многочисленную, гораздо более древнюю не менее культурную, чем она сама, - такая задача любого риска. Я умышленно употребил слово «обращение». Дело в том, что я собиралось совершить ни больше, средством ненасилия тем самым добиться того, чтобы англичане увидели, какое зло они причинили Индии».1 Этим письмом, Ганди открыто давал понять, что правительство ни за что не пойдет на уступки. А наоборот, покажет все свое пренебрежение к народу, что даст индийским массам еще большее моральное право выступить против него всем миром и с чистой совестью.

Правительство арестовало свыше 50 тысяч конгрессистов в течение апреля-мая 1930 года. Однако движение рождало десятки, тысячи новых лидеров готовых вступить в схватку с колониальной властью.

После переговоров между Махатмой Ганди и лордом Ирвином 17 февраля 1931 года было официально подписано соглашение сторон, известное как «пакт Ганди-Ирвина».2 Во время переговоров с английским правительством, лидеры Конгресса использовали все возможные методы ведения переговоров с целью достижения такого соглашения, которое усилило бы экономические и политические позиции индийской буржуазии по отношению к английскому правительству3.

Таким образом, пользуясь уступками английского правительства (конгресс признавался официальной политической партией), было решено отправить Ганди на вторую «Конференцию круглого стола» в Лондон.

В этих условиях «Конференция круглого стола» становилась не более чем политическим фарсом, и Ганди хорошо осознавал это. Однако прежде чем начать новую компанию гражданского неповиновения, Ганди использует трибуну собрания для разъяснений позиции Индийского национального конгресса. На конференции он открыто заявляет: «Индия станет свободной, хочет того Англия или нет»1. Заявление Ганди вызвало настоящий переполох среди членов парламента.

7 октября 1931 года «Конференция круглого стола» безрезультатно закончила свою работу, английский парламент терял свои полномочия, так как к власти пришли консерваторы, не интересующиеся проблемами Индии. Непредвиденные обстоятельства накаляли обстановку в Индии изо дня в день. Перемирию и дискуссиям пришел конец.

Став помехой в осуществлении английского плана разобщения Индии, Ганди был избран объектом клеветы и травли.2 Это, естественно, побудило Конгресс перейти к прямым действиям. Но едва только началось второе движение гражданского неповиновения, как наиболее проницательный из лидеров Конгресса, Ганди, стал вырабатывать новую тактику.

Ганди был арестован 4 января 1932 года. Однако уже 11 марта он пришел к выводу, что есть нечто более важное для него, чем успешное проведение движения гражданского неповиновения с целью достижения полной свободы. В письме к министру от 22 марта 1932 года, Ганди говорил: «Вы, возможно, помните, что в конце своей речи на Конференции круглого стола, когда были выдвинуты требования меньшинств, я сказал, что буду выступать против предоставления отдельных избирательных курий, униженным классам хотя бы это стоило мне жизни. И это не случайные слова, вырвавшиеся в пылу полемики, не риторический прием. Это заявление было сделано всерьез».1

Письмо явилось началом процесса медленного отхода Конгресса от методов массового гражданского неповиновения и перехода его к новой программе парламентской борьбы, с одной стороны, и к конструктивной программе с другой. После того как английское правительство отклонило требование Ганди, и приняло окончательное решение о представительстве религиозных общин, он решает покончить с собой путем голодовки.

Голодовка привела к созыву конференции, в которой приняли участие как конгрессистские, так и неконгрессистские лидеры, включая лидеров «униженных классов»2. На этой конференции было достигнуто соглашение, предусматривающее возможность внести в решение о представительстве религиозных общин и поправку об «униженных классах».

Поскольку, одним из пунктов этого соглашения предусматривалась общенациональная массовая кампания за уничтожение неприкасаемости за улучшение положения «униженных классов», то было сочтено целесообразным, чтобы Ганди, находясь в тюрьме, продолжил свою деятельность, направленную на улучшение положения неприкасаемых. Это переключило энергию большого числа находившихся на свободе конгрессистов с работы по организации движения гражданского неповиновения на благотворительную деятельность в защиту неприкасаемых.

Заявив, что он не может быть полностью удовлетворен ходом работы, направленной на улучшение положения неприкасаемых, Ганди прибег в мае 1933 года к двадцатидневной голодовке, которая должна была явиться «средством самоочищения»3.

Ганди решает использовать свое освобождение для прекращения гражданского неповиновения. Однако, эти жесты Ганди и временного председателя Конгресса Дж. Неру не оказали желаемого действия на правительство и не побудили его смягчить политику репрессий, тогда Ганди порекомендовал возобновить гражданское неповиновение, но не в массовом масштабе. Он наложил ограничения на метод проведения, предложив индивидуальное гражданское неповиновение в противоположность массовому движению.

В результате вся страна перешла к индивидуальному гражданскому неповиновению.

Оказавшись в тюрьме, Ганди снова начал голодовку, так как правительство на этот раз не дало ему возможности продолжать из тюрьмы руководить деятельностью, направленной на улучшение положения хариджанов. Его снова пришлось освободить, так как на этот раз состояние его здоровья стало действительно угрожающим. Выйдя на свободу, он заявил, «что намеревается проводить только работу, направленную на улучшение положения хариджанов, и полностью устраняется от политической деятельности»1

В последние месяцы 1933 и в начале 1934 годов Ганди предпринял длительную поездку по стране будто бы для сбора средств, необходимых для проведения деятельности, направленной на улучшение положения неприкасаемых. Однако эта поездка была использована им и другими оставшимися на свободе лидерами Конгресса для неофициальных консультаций о перспективах движения гражданского неповиновения. Некоторые из лидеров Конгресса уже совещались друг с другом и намеревались организовать свараджистскую партию. Они, естественно, обратились за советом к Ганди. В результате этих бесед Ганди 7 апреля 1934 года опубликовал заявление, в котором говорилось: «...я должен рекомендовать всем конгрессистам отказаться от гражданского сопротивления, осуществляемого во имя достижения свараджа, в отличие от случаев выступлений против частных несправедливостей»2.

Почему же Ганди решился на эту явно рискованную перемену тактики, тем самым вызвав чувство жестокого разочарования у тысяч своих последователей? Потому ли, что он «больше интересовался социальной реформой, чем политической борьбой», как утверждают некоторые.1 Ведь, для тысяч молодых сатьяграхистов стало потрясением, что глава антиимпериалистического политического движения, посвящает всё своё внимание и энергию второстепенному социальному вопросу.

Его голодовка в сентябре 1932 года и вся последующая деятельность, связанная с решением вопроса об улучшении положения хариджанов, в действительности являлись не чем иным, как неотъемлемыми составными частями его тщательно разработанной тактики, рассчитанной на конкретную политическую обстановку. Ганди, хотел вывести Конгресс из того положения, в которое он попал после разрыва с английским правительством. Это была попытка вступить, в контакт с англичанами, продолжить переговоры о конституционных реформах, начатые и временно прерванные на второй Конференции круглого стола, а также реорганизовать сам Конгресс, с тем, чтобы сделать его способным действовать в новой обстановке.

Ганди предложил вариант, согласно которому, он должен был выйти из Конгресса. Объясняя свои мотивы в опубликованном 17 сентября 1934 года заявление, Махатма охарактеризовал основные расхождения между ним и теми, кого он называл «интеллигенцией». Он еще раз подчеркнул, что для него, как и для большинства рядовых конгрессистов, ненасилие принцип, а не политика, и снова заявил о том, что продолжает верить в значение прялки и кхади.2 Он изложил свои разногласия с той группой, которую называл «парламентской партией», хотя по отношению к ней, так же как и по отношению к социалистам, он - не хотел применять моральное давление с целью воспрепятствовать увеличению их численности. Отсюда проистекало убеждение, что он нуждается в «полной отрешенности и абсолютной свободе действий»3, чтобы продолжать «эксперимент по проведению сатьяграхи», которому была посвящена вся его жизнь».

Это было началом нового периода в руководстве Ганди партией. Все еще продолжая оставаться формально вне партии, он стал играть решающую роль в руководстве различными конгрессистскими министерствами.1 Каждую неделю он печатал в газете «Хариджан» статьи, в которых в форме советов указывал министерским работникам, как они должны вести себя, и как им следует поступать при различных обстоятельствах.2

Благодаря его личным усилиям, конгрессистские правительства в целом осуществили заметную социал-реформистскую работу. В частности, приняли аграрное законодательство3 и ввели обязательное бесплатное обучение для детей.

Как мы увидели, конструктивная программа являлась неотъемлемой частью его действий ненасильственной борьбы за создание свободной Индии. Оставаясь верным своей теории ненасилия, Ганди применял ее и в международных делах, когда мир находился на пороге второй мировой войны.

В 1936 году Конгресс принял резолюцию «об отпоре всех военных приготовлений». На основе резолюции Конгресс выражает протест против итальянского вторжения в Абиссинию, руководствуясь тем, что война является примером того, как «жадный и хищнический империализм стремится к колониальному господству»4.

Более жесткую позицию Конгресс занял по отношению к Германии, когда в марте 1939 года она оккупировала Чехословакию. В апреле 1939 года Ганди писал: «Для нас в Индии, наша позиция ясна: полная оппозиция империализму и фашизму»5. Мы не собираемся отдавать наши ресурсы на защиту империи. Но мы с радостью предложим свои ресурсы для защиты демократии в свободной Индии и других свободных странах».6

Ганди настаивал на исключение войн из жизни человечества и способствовал формированию миролюбивого внешнеполитического курса Конгресса.

Вовлечение Индии во вторую мировую войну 3 сентября 1939 года вызвало протест индийской общественности в форме антивоенных, антиимпериалистических забастовок и демонстраций. Руководство Конгресса выступило с заявлением, в котором подчеркивалась принципиальная позиция партии по вопросам войны и мира.1

На этой почве вице-король Линлитгоу посылает Ганди телеграмму с просьбой о встрече. Во время переговоров 14 сентября 1939 года, индийский вождь говорит: «что его симпатии целиком находятся на стороне государств, борющихся против фашизма. Но как человек, верующий в доктрину ненасилия, самое большее, что он может предложить державам антигитлеровской коалиции, - это моральную поддержку».2 Таким образом, Ганди открыто дал понять, что он против, того что Конгресс согласился взять на себя ответственность за активное участие Индии в войне.

Лорд Линлитгоу открыто давал понять, что «только после завершения войны английское правительство намерено рассмотреть вопрос о предоставлении Индии статуса доминиона».3

Дальнейший ход событий показал, что английское правительство не собиралось вести с Конгрессом переговоры и заключать соглашения на предложенной основе. Рассматривая тексты выступлений английского министра лорда Зетленда и индийского вице-короля лорда Линлитгоу, можно четко рассмотреть их позицию в отношении Индии. Речь о демократии и праве на независимость упоминается, но при этом не учитываются требования Мусульманской лиги4 и Федерации неприкасаемых каст.1

Эти аргументы, как сказал Ганди, «по своему характеру были отнюдь не новы и всем хорошо известны»: то, к чему стремятся англичане это «...разделение страны на религиозные общины».2 В частности, Мусульманская лига, а также организации некоторых других меньшинств, все больше усиливались и создавали серьезные препятствия для деятельности Конгресса. Поэтому Рабочий комитет в качестве первого шага призвал конгрессистских министров в провинциях подать в отставку. В этих обстоятельствах твердая позиция Ганди по вопросу о соблюдении принципа ненасилия, его призыв к англичанам и другим народам союзных государств не отвечать на нацистский милитаризм и оказывать сопротивление одними лишь ненасильственными средствами был весьма на руку Рабочему комитету Конгресса. Такая позиция Ганди способствовала бурному подъему антивоенных настроений в народе, и создавала условия, в которых нелегко было продолжать осуществлять военные мероприятия.

Следующим шагом Ганди стало выступление Рамгархе3 и принятие резолюции, которая гласила, что ввиду той политики, которую проводит английское правительство, Конгресс, а также все те, на кого распространяется его влияние, не могут больше оказывать англичанам помощь для продолжения войны ни людьми, ни деньгами, ни материалами.

В своей речи Ганди подробно разъяснил идеи о том, как следует организовывать и проводить борьбу против войны. Сразу же после рамгархской сессии Ганди выдвинул лозунг: «Каждый конгрессистский комитет должен быть сатьяграхистским комитетом».4 Также он давал подробные указания относительно того, как должны действовать конгрессистские комитеты и отдельные конгрессисты, выступающие в качестве сатьяграхистов.5

Вскоре, Международное положение изменилось. Англия и ее союзники потерпели от нацистов ряд серьезных поражений в мае-июне 1940 года. Вся

Западная Европа оказалась под нацистским сапогом, и приходилось серьезно опасаться за судьбу самой Англии. Кроме того, в Англии было сформировано новое правительство - У. Черчилль занял место Чемберлена. В Индии многие стали задаваться вопросом о том, не приведут ли эти события к каким-либо изменениям в английской политике по отношению к Индии.

§3. Борьба Махатма Ганди за объединение политических и религиозных сил в борьбе за независимость Индии в 1940 годы

Правительство Конгресса считало, что в такой ситуации опасность, угрожающая существованию английской нации, может вынудить английских государственных деятелей пойти на соглашение с Индийским национальным конгрессом. На сессии Всеиндийского комитета Конгресса (пленум конгрессистской партии) было составлено «Пунское предложение»1, заключавшееся согласии Конгресса участвовать в национальном правительстве для защиты страны от внешней агрессии, при условии, если английское правительство заявит о своей готовности признать независимость Индии после войны. В ответ на соглашение вице-король заявлял, что новая конституция будет подготавливаться самими индийцами, но при двух условиях: во-первых, должны быть выполнены обязательства перед Англией и, во-вторых, должны быть учтены требования меньшинств. Было совершенно ясно, что английское правительство продолжает проводить политику, опираясь на два основных принципа своего правления: интересы европейцев в Индии и разделение страны на религиозные общины.

В ответ, на условия, поставленные английским правительством, Ганди была составлена резолюция, в которой говорилось: «Комитет выражает свое твердое убеждение о необходимости придерживаться принципа ненасилия, как в политике, так и на практике, и притом не только в борьбе за сварадж, но, насколько это удастся, также и в свободной Индии».1

Под влиянием резолюции Всеиндийского комитета Конгресса в 1940- 1941 годах разворачивается движение антивоенной индивидуальной сатьяграхи. Начало этому движению было положено Ачарией Бхаве (конгрессист), затем в нем стали участвовать отдельные сатьяграхисты, выделенные самим Ганди, позднее круг участников расширялся. Однако только за счет сатьяграхистов, на которых пал выбор Ганди, движение продолжалось в течение нескольких месяцев. Эта форма сатьяграхи выражала, как и предусматривалось, лишь протест нации против того, что ее втягивают в войну, которую ведет Англия.

Ганди в нескольких своих речах и заявлениях ясно давал понять, что проводимая борьба не является борьбой за независимость и что «в настоящее время мы должны довольствоваться полной свободой слова и пера».2 Кроме того, он прямо заявил, что не рассчитывает на победоносное завершение борьбы: «Мы оказываем сопротивление власти, которая сама ведет борьбу не на жизнь, а на смерть против упорного врага... Наша борьба, должна, по крайней мере, идти в том же направлении, что и борьба европейцев».3

«Как можем мы, - спрашивал тогда Ганди, бороться за независимость против тех, чьей независимости угрожает страшная опасность? Если даже допустить, что независимость может быть предоставлена одной нацией другой, то это невозможно. Так как англичане, находящиеся в опасности, не могут спасать других. Но если они будут сражаться не на живот, а на смерть за свою свободу и если они в состоянии внять голосу рассудка, то они должны признать наше право на свободу слова».4

Ганди, который, по словам А.В. Гостева, «в вопросах морали и мировой политики был больше интернационалистом, чем националистом», признал, что «закон ненасилия» в 1941-1942 годах потерпел фиаско.1

Поэтому в 1942 году его позиция меняется. «Я твердо убежден, говорил он, что англичане должны уйти сейчас в организованном порядке, чтобы избежать той опасности, которой они подвергли себя в Сингапуре, Малайе и Бирме. Такой поступок был бы проявлением высшего мужества, признанием ограниченности человеческих возможностей и справедливым актом по отношению к Индии».2

Впервые в своей жизни он не порицал народные массы за то, что они прибегли к насилию. Ганди отошел от своего ставшего традиционным взгляда на боевые выступления народных масс и считал, что всякое проявление «насилия черни» являлось естественной реакцией на «львиное насилие», к которому прибегало правительство.

Есть основание полагать, что в дни перед 8 августа 1942 года, когда был, выдвинут лозунг «Прочь из Индии!»3 Ганди предвидел возможность стихийного восстания народа. Единственный раз он говорил о массовой борьбе, в ходе которой миллионы крестьян восстанут не только против английского правительства, но и против помещиков. Ганди рассчитывал на то, что если в стране хотя бы на несколько дней воцарится хаос, выражающийся в стихийном выступлении народных масс, то правительственные чиновники и солдаты откликнуться на его призыв повиноваться только тем приказам правительства, которые являются «справедливыми» по отношению к Индии.

В связи с этим, следует отметить, что большая часть речей и статей Ганди была обращена к союзным державам и их руководителям. Целый ряд интервью с иностранными корреспондентами, личные письма, адресованные маршалу Чан Кай-ши и президенту Рузвельту, неоднократные напоминания о необходимости «защитить Индию и Китай» использовались для того, чтобы дать понять, что он рассчитывает на вмешательство союзных держав, которые как он полагал должны обратиться к Англии и высказаться в поддержку Индии.

Через несколько недель после Бомбейской сессии Всеиндийского комитета Конгресса стала ясной ошибочность этих расчетов. Подъем массового движения оказался не настолько мощным, чтобы парализовать правительство, а руководители союзных держав не намеревались оказывать давление на английское правительство, чтобы оно удовлетворило требование Индии. Массовые демонстрации и забастовки протеста, в которых приняли участие десятки тысяч людей, получившие название «Августовской революции»1, были жестоко подавлены властями. В тюрьмах по обвинению в подготовке заговора с целью свержения колониального режима оказались многие члены Комитета (Ганди, Неру, Азад, Патель, Сароджини Наид, Ашока Мехт, Асаф Али), а деятельность партии была запрещена.

Находясь в тюрьме, точно так же, как и в 1932 году Ганди объявил голодовку. Подобно голодовке 1932 года,2 нынешняя была предпринята якобы по моральному принципу. Но в каждом из этих случаев обращение к моральным проблемам служило в качестве исходного пункта для политических шагов.

Подобным же образом в 1942--1943 годах Ганди использовал заявления английского правительства, сделанные в оправдание политики репрессий, продолжающихся после Августовской сессии Всеиндийского комитета Конгресса, и создал из этих заявлений своего рода моральную проблему. В действительности это была отнюдь не моральная, а политическая проблема, что можно видеть из того, как Ганди в своем письме вице-королю датированном январем 1943 года, характеризовал занятую им позицию: «Резюмирую: 1) Если Вы хотите, чтобы я действовал единолично, то убедите меня в моей неправоте, и тогда я постараюсь исправить все свои ошибки. 2) Если же Вы хотите, чтобы я внес предложение от имени Конгресса, то Вам пришлось бы ввести меня в состав Рабочего комитета Конгресса. Прошу Вас принять какое-то решение, чтобы найти выход из этого тупика».1

Однако английское правительство не собиралось принимать предложение Ганди. Это побудило его снова начать двадцатидневную голодовку, что ввиду его преклонного возраста вызвало серьезное беспокойство и взволновало всю страну2. Правительство должно было как-то реагировать на всеобщее беспокойство за его жизнь. Поэтому оно разрешило нескольким лицам посетить Ганди, что послужило началом кампании за освобождение лидеров Конгресса и способствовало проведению переговоров между Конгрессом и английскими властями.

Тем, кто его посетил, Ганди ясно дал понять, что он готов сделать все, что только будет в его силах, чтобы найти выход из политического тупика, создавшегося после того, как развернулось движение под лозунгом «Прочь из Индии» и были арестованы лидеры Конгресса. Лидеры не входивших в Конгресс организаций, собравшиеся в Бомбее в марте, опубликовали заявление, в котором говорилось: «Некоторые из нас недавно имели с Ганди беседы, в ходе которых мы пришли к убеждению, что предложение о примирении при нынешнем положении дел явилось бы плодотворным. Мы уверены, что если Ганди будет освобожден, то он приложит все силы, чтобы своим руководством и помощью способствовать отысканию выхода из внутреннего тупика, и не следует опасаться того, что возникнет какая-либо угроза успешному продолжению войны».3

По вопросу о переговорах между Конгрессом и Мусульманской лигой, точно так же, как и по вопросу о переговорах между английским правительством и Конгрессом, Ганди отошел от той позиции1, которую он занимал в дни, когда развернулось движение под лозунгом «Прочь из Индии». Это становится понятным из заявления конгрессиста Раджагопалачарии, сделанного более чем на год позднее. «10 июля 1944 года Раджагопалачария опубликовал декларацию, которая обсуждалась с Ганди во время голодовки в 1943 году и была им одобрена. Эта декларация должна была послужить основой для соглашения между Конгрессом и Мусульманской лигой».2 Ганди также предпринимал попытку установить непосредственный контакт с мусульманским политиком Джинной, 3 одним из отцов-основателей национальной государственности.