Участие III отделения собственной его императорского величества канцелярии в подготовке отмены крепостного права (1857-1861 гг.)

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ АВТОНОМНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

«НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

“ВЫСШАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ”»

Факультет гуманитарных наук

Выпускная квалификационная работа

УЧАСТИЕ III ОТДЕЛЕНИЯ СОБСТВЕННОЙ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА КАНЦЕЛЯРИИ В ПОДГОТОВКЕ ОТМЕНЫ КРЕПОСТНОГО ПРАВА (1857-1861 ГГ.)

Леонтьев Александр Алексеевич

Москва 2017

Оглавление

Введение

Глава 1. Жандармские штаб-офицеры в системе политической полиции накануне отмены крепостного права

Глава 2. Работа дворянских комитетов по улучшению быта помещичьих крестьян под надзором жандармских штаб-офицеров

2.1 Состав комитетов и «расположение умов»

2.2 Влияние губернаторов на работу дворянских комитетов

Глава 3. Участие Третьего отделения в кадровой политике в 1858-1861 гг.

3.1 Дворянские выборы

3.2 Смена губернаторов в 1858-1861 гг.

Заключение

Список использованных источников и литературы

Введение

Отмена крепостного права в 1861 году была поистине эпохальным событием во всех сферах жизни императорской России. Независимо от того, насколько результаты крестьянской реформы оправдали всеобщие ожидания, осуществление столь масштабного изменения в социально-экономическом устройстве страны свидетельствовало о прогрессивном сдвиге общественной мысли по сравнению с предшествующими периодами истории. Освобождение крестьян было неминуемо связано с отчуждением собственности поместных дворян, как крестьянских душ, так и земельных владений, находящихся в пользовании крестьян. Ошибочно полагать, что к началу 60-х годов позиция дворян изменилась и они с готовностью отозвались на инициативы правительства по освобождению крестьян. Ненасильственная эмансипация потребовала от правительства немалых усилий для «подготовки почвы», чтобы подтолкнуть помещиков к «принятию неизбежного». О стратегии правительства по подготовке крестьянской реформы писали П.А. Зайончковский и Л.Г. Захарова, чьи монографии заложили знания о политическом контексте подготовки крестьянской реформы в масштабах всего государства. Недавние труды И.А. Христофорова, посвященные проблемам проведения крестьянской реформы, способствуют конкретизации правительственной политики того периода. Вместе с тем, до сего времени, в исследовательской литературе акторам этой политики уделяется меньшее внимание.

Ключевой фигурой реализации политики МВД на губернском уровне был губернатор. В связи с открытием дворянских комитетов, на Начальников Губерний были возложены дополнительные обязанности, а значит за ними должен был установиться дополнительный контроль. Понимание того, как готовилась реформа на местах, невозможно без обращения к истории изучения этого вопроса в отечественной историографии. Такие работы стали появляться еще в конце XIX - начале XX вв. в рамках формально-юридического подхода, вершиной которого можно считать работу И. А. Блинова. Однако написание полноценных аналитических исследований, посвященных губернаторской власти, произошло лишь в 1990-х годах. С этим этапом в историографии связано имя М.М. Шумилова и его монография, посвященная местному управлению накануне и после отмены крепостного права. Эту исследовательскую инициативу подхватили А.В. Ремнев с работами по азиатской части России и Н.П. Матханова, писавшая о губернаторах Восточной Сибири. Они в своих исследованиях освещали общие для провинциальной власти задачи: объем номинальных и реальных полномочий губернатора, особенности его взаимоотношений с местным дворянством, влияние на назначение и работу губернатора его личностных качеств, а также фактор прочих многочисленных региональных особенностей. Перечисленные историки занимались в основном периодом пореформенной России, и лишь результаты исследований Н.П. Матхановой непосредственно применимы в контексте данной работы.

Определяющую роль в выборе исследовательской проблематики сыграли работы А.Н. Бикташевой, посвященные казанским губернаторам первой половины XIX века. В них в качестве полноценного источника активно привлекались жандармские донесения, кроме того, наряду с уже традиционным институциональным подходом автор использует возможности методов политической антропологии.

Вторым полюсом политической власти в губернском пространстве были органы дворянского самоуправления со своим главой - губернским дворянским предводителем. Этот политический институт также крайне важен для понимания специфики крестьянского вопроса накануне отмены крепостного права: к нему было приковано особое внимание тайной полиции. С властью предводителей дворянства вынужден был считаться губернатор. Губернскому предводителю дворянства этого времени посвящены труды М.Д. Долбилова по Воронежской губернии и статьи С.А. Фроловой по Казанской губернии.

Основное внимание историков, занимавшихся крестьянской реформой, было сосредоточено на Министерстве внутренних дел и подконтрольных ему органах, а также на личности Александра II, поскольку именно эти политические институты определяли ход развития крестьянского вопроса. При этом в условиях взаимодействия с общественным мнением и появлением необходимости влиять на него (прежде всего по отношению к консервативным помещичьим дворянам) вырастает значение государственного органа, контролирующего это общественное мнение. Таким органом в Российской империи стало III отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. По истории политической полиции писали Г.Н. Бибиков, В.В. Романов, Т.Г. Деревнина и И.В. Оржеховский. В их работах содержится информация о полномочиях штаб-офицеров, о предназначении политической полиции в целом и т.д.

Однако получается, что ни в одном исследовании Третье отделение не рассматривается как административный орган власти, непосредственно принимавший участие в подготовке отмены крепостного права, в то время как именно его надзирательные возможности, предположительно, позволили провести реформу, ориентируясь на фактор общественного мнения. Обозначенный нами исследовательский ракурс составляет актуальность нашей работы. жандарм офицер крепостной крестьянин

Итак, наше исследование посвящено выявлению роли III отделения в системе государственного управления в период подготовки отмены крепостного права, т.е. сбору и обработке информации, поступающей от жандармских штаб-офицеров о ситуации в губерниях, необходимой в условиях готовящейся реформы. Хронологические рамки исследования охватывают период с 1858 по 1861 годы. Нижняя дата обусловлена открытием дворянских Комитетов по улучшению быта помещичьих крестьян, верхняя - изданием Манифеста и началом проведения реформы. Работа имеет географические границы: в ней рассматриваются сведения, полученные Третьим отделением о развитии событий в Поволжских губерниях (Казанской, Воронежской, Нижегородской, Самарской, Симбирской, Астраханской, Вятской), обладающих, как мы полагаем, чертами типичной российской провинциальной политической жизни, в отличие от Московской и Санкт-Петербуржской губерний с особенностями их дворянского общества, а также в отличие от Западных губерний.

В методологической основе этой работы лежит структурно-функциональный подход в исследовании институтов власти: хотя деятельность Третьего отделения неизбежно рассматривается во взаимодействии с высшей властью и политическим курсом, акцент исследования сделан на изучении политической полиции и её конкретизации её функций в предреформенный период, а не на общем развитии крестьянского вопроса в России в 1858-1861 гг.

Источниковую базу исследования составляют документы Третьего отделения и Отдельного Корпуса жандармов. Эти документы хранятся в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) в фондах 109 (Третье Отделение С.Е.И.В.К.), 110 (Штаб Отдельного корпуса жандармов) и 1175 (Управление 7-го округа штаба Отдельного Корпуса жандармов. Казань). Из 109-го фонда для работы отбирались дела, названия которых указывали на возможное наличие в них информации политического характера по Поволжским губерниям (в зависимости от сохранности документов в разном объеме использовались данные по Казанской, Самарской, Нижегородской, Воронежской, Астраханской, Вятской и Пермской губерниям) в интересующий меня период. В основном это донесения жандармских штаб-офицеров в губерниях о злоупотреблениях чиновников, дворянских выборах и «настроении умов всех сословий» (описи 1-ой экспедиции); большую ценность составляют дела из секретного архива (опись 3а), которые представляют собой перлюстрированные письма чиновников и дворян, а также связанные с ними справочные, внутренние документы III Отделения. Фонд 110 предоставляет сведения о самих штаб-офицерах (в том числе по их формулярным спискам), а также об изменениях, происходящих в Корпусе жандармов. Многие дела фонда 1174 имеют пометку «выбыли», и то немногое, что от него осталось, позволяет лишь просмотреть погодные описи и заголовки дел, чтобы сделать вывод о работе 7-го жандармского округа и объектах политического надзора штаб-офицеров.

Основной вид источника, используемый в работе, это копии с перлюстрированных писем чиновников и дворян, касающиеся работы дворянских комитетов и содержащие мнение о губернаторе - главном проводнике политики МВД в губернии. Часто копировалось не все письмо, а лишь часть, представлявшая государственный интерес, при этом главные места подчеркивались и на полях ставились пометки читателей: шефа жандармов В.А. Долгорукова и самого императора. При условии, если карандашный почерк на полях позволяет прочесть текст (от времени он практически выцвел), эти заметки становятся важным инструментом для реконструкции предметов, составлявших заботу верховной власти: дворянского мнения относительно крестьянской реформы и авторитета конкретного губернатора в обществе. В комплекте с перлюстрацией в некоторых архивных делах сохранились сопутствующие документы: справочная информация о встречающихся в письмах фамилиях, мнение жандармского штаб-офицера и т.д. Все виды использованных источников - и перлюстрация, и доклады штаб-офицеров, и межведомственная переписка высших сановников - имеют уникальную, неповторяющуюся структуру, и поэтому работа с ними подразумевает извлечение и систематизацию данных «вручную», без применения существующих источниковедческих подходов.

Таким образом, объектом данного исследования является корпус документов Третьего отделения и Отдельного корпуса жандармов, отражающих политическую ситуацию в Поволжских губерниях в контексте подготовки крестьянской реформы.

Предметом исследования являются функции и механизмы политического надзора Третьего отделения, обусловленные правительственным курсом по подготовке крестьянской реформы.

Цель работы заключается в том, чтобы выяснить, каким образом Третье отделение участвовало в общегосударственном процессе подготовки отмены крепостного права.

Достижение цели предполагает решение нескольких задач:

· На основе историографических источников проследить эволюцию политического надзора в губерниях, осуществлявшегося жандармскими штаб-офицерами.

· Изучить особенности надзора за политической ситуацией в губерниях, сложившейся в период работы губернских дворянских комитетов по улучшению крестьянского быта (1857-1859).

· Выявить особенности кадровой политики по отношению к губернаторам и губернским предводителям дворянства в период подготовки крестьянской реформы по материалам Третьего отделения.

Структура работы построена в соответствии с обозначенными задачами, и состоит из введения, трех глав и заключения. Главы имеют следующие названия:

1) Жандармские штаб-офицеры в системе политической полиции накануне отмены крепостного права.

2) Работа дворянских комитетов по улучшению быта помещичьих крестьян под надзором жандармских штаб-офицеров.

3) Участие Третьего отделения в кадровой политике в 1858-1861.

Глава 1. Жандармские штаб-офицеры в системе политической полиции накануне отмены крепостного права

Политический надзор в Российской империи с эпохи Николая I осуществлялся Третьим отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии совместно с Отдельным Корпусом жандармов, а именно с начальниками губернских отделений, а затем сменившими их в 1836 году жандармскими штаб-офицерами в губерниях, которые вели наблюдение за деятельностью чиновников в каждой губернии. Отдельный Корпус жандармов был учрежден 28 апреля 1827 года и к концу 50-х годов его сущность и полномочия жандармских чинов в целом оставались прежними. Тем не менее, некоторые изменения коснулись аспектов их деятельности в сфере осуществления политического надзора и взаимодействия с местными губернскими властями.

Полномочия жандармских штаб-офицеров в губерниях подробно изучены В.В.Романовым. Я приведу здесь лишь основные и те, что имеют отношение к теме моей работы. Так, «конечной целью действия чинов Корпуса является необходимость «утвердить благосостояние и спокойствие всех в России сословий, видеть их охраняемыми законами и восстановить во всех местах и властях совершенное правосудие»». Такое расплывчатое определение их компетенции было дано с расчетом на положительный эффект от субъективной трактовки жандармскими офицерами своей инструкции. В последующей, дополнительной инструкции по просьбе самих жандармов их обязанности были сформулированы более четко; среди них была и обязанность «стараться приобрести к себе благорасположение всех Губернских начальников гражданских и военных, так и равно уважение всех сословий». Вместе с тем им запрещалось вступать в деловую переписку с местными властями (как губернатором, так и присутственными местами) и принимать какие-либо жалобы и прошения. Последний пункт был отменен в 1857 году: отныне им было разрешено принимать прошения, но лишь в качестве высшей инстанции, т.е. после прохождения просителем обычной судебной процедуры. Помимо осуществления негласного надзора за губернскими чиновниками в круг их важнейших задач входили контроль общественного мнения и разбирательства по некоторым видам преступлений: это были дела, связанные с конфликтами помещиков и крестьян, конфликты военнослужащих, а также должностные преступления. Не менее значительной частью их деятельности было слежение за иностранцами (особенно польского происхождения, вследствие нестабильной политической обстановки в Польском Царстве), ведение расследований в делах по поджогу, заведование рекрутскими сборами и исправительными учреждениями; но эти функции являются в контексте этой работы второстепенными. Официально ознакомить самих губернаторов с этой инструкцией (а значит и с положением жандармов) было решено лишь в 1834 году, опять же после поступления подобных просьб в докладах самих штаб-офицеров.

Постепенно в изменении нормативных актов по Корпусу жандармов и министерских указаний губернаторам прослеживается курс на преодоление ограничений их взаимной коммуникации. В соответствии с «Общим Наказом гражданским губернаторам» 1837 года губернаторы не должны были более игнорировать информацию о противозаконных актах, исходящих от штаб-офицеров. С 1842 года губернаторы могли привлекать жандармских офицеров для расследования наиболее важных уголовных дел совместно с гражданскими чиновниками.

Важно отметить, что штаб-офицеры могли реально осуществлять надзор только в столице губернии. Всю губернию они объезжали лишь один раз при вступлении в должность, «для изучения жителей, чиновников, <…> [чтобы] приобрести достаточное понятие [о губернии]». С 1837 года эта поездка могла повторяться лишь в экстренных случаях или ежегодно совместно с губернатором по приглашению последнего.

В нравственно-политическом обозрении за 1857 год шеф жандармов В.А. Долгоруков подчеркивает, что «благотворность» III Отделения и Корпуса жандармов заключается в том, что их цель заключалась «не столько в самом преследовании открываемых беспорядков и злоупотреблений, сколько в изыскании мер к благовременному пресечению и предупреждению оных». О том, соответствовала ли реальность столь идеалистическому ожиданию, судить по рассмотренным мной источникам не приходится, т.к. все они повествуют о уже произошедших «беспорядках и злоупотреблениях», и ни один отчет не описывает применение превентивных мер.

Особенностью сбора информации, производимого штаб-офицером, были его источники. По задумке А.Х. Бенкендорфа штаб-офицер должен был быть уважаем губернским обществом и активно участвовать во всех дворянских мероприятиях именно для того, чтобы собирать слухи, касавшиеся государственных дел, и, проанализировав их, представлять своему начальству доклад об общественном мнении. К тому же, штаб-офицеры не несли ответственности за неверную оценку правдивости тех или иных слухов. Хотя «мониторинг» общественного мнения был их главной политической задачей, в докладах от них требовалось выразить собственное мнение по какому-либо вопросу или представить характеристику того или иного чиновника (в первую очередь губернатора) на основании собственного опыта общения с ним. Этот метод носил название «негласного надзора», хотя на деле все прекрасно осознавали, какую функцию выполнял штаб-офицер, а основные губернские чиновники были знакомы с ним лично. Акцент был сделан на том, чтобы посредством такого надзора, как писал В.В.Романов, «вскрыть реальное положение дел» там, где «губернскими властями соблюдается канцелярская отчетность, но на деле чиновники злоупотребляют или ленятся»: по этой причине им и закрывался доступ к материалам присутственных мест.

К 1857 году в 7-ой жандармский округ, объединявший поволжские губернии с центром в Казани, входили губернии: казанская, воронежская, симбирская, пензенская, тамбовская, самарская и нижегородская. В 1858 году к ним добавились еще две: астраханская и пермская. Первая была откреплена от шестого (Кавказского) округа, поскольку не состояла в управлении Наместника Кавказского. Пермская губерния перешла от восьмого (Сибирского) округа, по той причине, что расстояние от Перми до Омска (центра 8-го жандармского округа) составляло 1300 верст, в то время как до Казани - 570 верст, что значительно ускоряло сообщение между штаб-офицером и начальником округа.

Кем же были те люди, получившие должность штаб-офицеров и способность оказывать влияние на решение МВД в кадровом вопросе по местной власти? Для того, чтобы составить представление по этому вопросу, я приведу формулярные списки трех жандармов: казанского и тамбовского штаб-офицеров, а также начальника 7-го округа.

Казанским штаб-офицером с 1856 года являлся подполковник Григорий Сергеевич Ларионов. Происходил из дворян казанской губернии, службу начал в 1821 году в Учебном карабинерском полку. В 1831 в чине поручика был уволен по домашним обстоятельствам, а на следующий год был назначен адъютантом при казанском штаб-офицере. В 1833 был командирован в симбирскую губернию для наблюдения за приемом рекрутов, в 1834 - в вятскую, для «нахождения при производстве следствия о злоупотреблениях при наборе рекрутов». В следующем году был повышен до старшего адъютанта 6-го (с 1837 - 7-го) жандармского округа, находился при генерал-майоре Апраксине (начальник округа) во время разбирательства с бунтом крестьян в пермской губернии, затем по тому же делу - в Оренбурге. В 1847 был назначен городничим в Чистополе: на этой должности он был удостоен благодарности казанского губернского начальства за «принятие деятельных мер по прекращению скотского падежа». В 1850-м году был возвращен в адъютанты начальнику 7-го округа (им уже был П.Ф. Львов); в следующем году повышен до майора и адъютанта по особым поручениям при Львове. В 1852 после командировки в Нижний Новгород для временного исполнения обязанностей коменданта ярмарки был произведен в подполковники, а в 1856 году поставлен казанским штаб-офицером. За время службы (до 1859 года) был награжден: орденами св. Анны 3-й и 2-й степеней, орденом св. Станислава 2-й степени с императорской короной; дважды был удостоен Высочайшего благоволения (1840 и 1841) и единожды - полугодовым жалованием. «Сверх настоящей обязанности особых поручений не имел».

Должность тамбовского штаб-офицера с 1854 года занимал подполковник Д.Н. Дурново. Как и остальные, он с отличием вел военную службу, но его послужной список имеет свою особенность: в 1847 году он был избран Новоржевским уездным предводителем дворянства, а в следующем году даже исполнял обязанности предводителя дворянства Псковской губернии. Это достижение является редким среди жандармов и уникальным, если говорить о жандармах 7-го округа, с послужными списками которых мне довелось ознакомиться. Можно предположить, что избрание офицера на столь высокую должность в системе дворянского самоуправления указывало на умение вызывать доверие и уважение в круге своего общения, что прекрасно отвечает требованию к штаб-офицерам добывать сведения своим авторитетом посредством частных бесед.

Начальником 7-го жандармского округа в конце 1850-х гг. был Петр Федорович Львов. Происходил из дворян архангельской губернии, обучался в институте корпуса инженеров путей сообщения (1814). В 1816 году «по успехам в науках» был произведен в прапорщики, затем - в поручики. В 1817-1823 служил в корпусе инженеров путей сообщения, и за эту службу получил капитана (1820) и орден св. Анны 3-й степени «за отличное усердие и деятельность по службе» (1823). После этого был переведен в Главную Инспекцию, где был директором Финляндской дирекции дорог, затем Царско-сельской, а также окрестных Санкт-Петербургских дорог. После ряда повышений был назначен полицмейстером в Кронштадт (1832); за деятельность на этом посту был произведен в полковники и получил «истинную благодарность за найденную при осмотре во всех отношениях чистоту и исправность». Еще до начала службы в корпусе жандармов он был удостоен множества наград: св. Владимира 4-ой степени (1825), св. Станислава 2-ой степени, св. Анны 2-ой степени, а также бриллиантовым перстнем. Кроме этого также получил Высочайшее благоволение и вспомоществование в 3000 рублей. 17 апреля 1840 года был назначен исполняющим должность начальника 7-го округа жандармов, в 1843 году стал генерал-майором и в 1853 - генерал-лейтенантом.

Как мы видим, при назначении штаб-офицера и начальника жандармского округа главным штабом вполне осознавалась необходимость выбора людей не просто достойных или выслужившихся, но уже доказавших во время предшествующей службы свои способности и благонадежность. Ларионов обладал необходимым профессионализмом в жандармской деятельности, полученным за длительное время пребывания в должности адъютанта при штаб-офицере и начальнике своего округа, Дурново продемонстрировал свои способности завоевания доверия дворян, получив голоса избирателей, а Львов зарекомендовал себя как добросовестный управляющий на посту полицмейстера, к тому же имевший отличия при обучении в институте.

Однако, каким бы тщательным ни был отбор жандармских офицеров, функционирование системы негласного надзора все же не было идеальным. Так, в одной записке, адресованной шефу жандармов В.А. Долгорукому в 1859 году сообщалось «о вредном влиянии, оказываемом порой жандармами на положение дел в губернии, когда они позволяли себе полугласно высказывать свое мнение о чиновниках Губернского Правления, чтобы придать себе важности; [жандармы] принимают под свое покровительство лиц, удаляемых от должностей - вредных и злоупотребительных», а также «лиц недовольных, мнимо угнетаемых. Все это порождает недоверчивость к распоряжениям губернского начальства. Председательствующие лица часто не могут отказать в просьбе жандарма и назначают на должности их выдвиженцев». К тому же, «в случае, если жандарм управлял несколькими губерниями, то знал лишь о делах той, в которой проживал, а про остальные придумывал». Последнее относится скорее к начальнику округа, поскольку именно он был ответственен за доклады штаб-офицеров перед главным штабом и не мог самостоятельно заключать, что происходило во всех губерниях округа. В том же месяце в письме Долгорукова П.Ф. Львову помимо прочего присовокуплялось, что жандармы должны быть аккуратны в суждениях о губернской власти, т.к. «при несогласии с ними служба наша не может приносить никакой пользы». Чуткость Долгорукова к системным проблемам двуединой политической полиции, III Отделения и Отдельного Корпуса жандармов, проявилась в записке о преобразовании Корпуса жандармов, написанной им в 1863 году. В ней говорилось о несостоятельности III Отделения в том виде, в каком оно существовало на тот момент, но преобразование политической полиции должно было начаться непременно после реализации земской и судебной реформ, чтобы не дискредитировать тайную полицию. При этом главный недостаток тайной полиции заключался, по его мнению, в том, что она следит в основном за «событиями и происшествиями», и недостаточно - за чиновниками. Долгоруков предложил способ расформирования III Отделения, распределив функции его экспедиций по различным канцеляриям, а Корпус жандармов предлагал убрать из ведения Военного Министерства; проект также предусматривал предоставление гласной инструкции штаб-офицерам и расширение Особого корпуса за счет уездных жандармских команд. Все это свидетельствует о кризисе института тайной полиции в начале 60-х годов.

Несовершенно было не только общее устройство тайной полиции, но и её составляющая - институт штаб-офицеров. Справедливые критические замечания по этому поводу были высказаны генерал-адъютантом свиты Его Величества Н.А. Огаревым. Он и А.Е. Тимашев (того же чина) были командированы весной 1863 года в Поволжские губернии по случаю «появления ложного манифеста и участившихся возмутительных воззваний». В процессе выполнения своей задачи свитские генералы часто контактировали с жандармскими штаб-офицерами, которым было предписано оказывать первым полное содействие, в том числе предоставлять любую информацию. Последовательное знакомство с семью штаб-офицерами не оставило Н.А. Огарева равнодушным: приложением к его рапорту от 24 сентября 1863 стали его соображения о необходимости модернизации функционирования штаб-офицеров в губерниях. Н.А. Огарев критиковал запрет на вмешательство в дела правительственных мест и начальств, а также запрет на принятие мер в случаях беспорядков и преступлений («обязанность следить за всеми отраслями управления без изъятия»); критиковал запрет принимать письменные прошения, объясняя это тем, что все факты разговоров и свидетельства очевидцев штаб-офицер вынужден хранить в собственной памяти, что вредит ходу дел и вообще глупо. Еще одно замечание заключалось в том, что не всегда и не во всяком ведомстве даже у самого лучшего жандарма могут найтись постоянные бескорыстные осведомители - в таком случае целая область исключается из его надзора за неимением источников информации.

Генерал оставил и свои мысли по поводу улучшения и повышения эффективности жандармов. Первым делом он предлагал дать им гласные официальные полномочия, причем в расширенном виде: например, предоставить жандармам право требовать письменные сведения от всех присутственных мест и должностных лиц, вызывать их на беседы (допросы). Помимо этого, Н.А. Огарев предлагал позволить штаб-офицерам разъезжать по губернии так часто, как это было им необходимо, чтобы надзирать не только за губернским городом. Однако наиболее интересная его мысль - о том, чтобы обязать штаб-офицера быть «ближайшим Помощником губернатора», и быть с ним «во всем откровенным». Этот последний пункт приобретает особое значение, если учесть, что предложения Н.А. Огарева были одобрены шефом жандармов и последним было дано распоряжение пересмотреть инструкцию (до новой инструкции, как и в 30-е годы, руки у Третьего отделения не дошли). Если позиционирование штаб-офицера как «помощника» губернатора (а мы видим, как их сотрудничество укреплялось с упомянутого Наказа 1837 года) действительно было свойственно верховной власти или по крайней мере виделось ей позитивным изменением, то можно прийти к выводу, что губернаторы не были и не могли быть основным объектом политического надзора жандармов, поскольку лицо, осуществляющее надзор, не может делиться информацией с самим субъектом надзора. Получается, что губернатор и штаб-офицер находились на одном уровне «Высочайшего доверия». Однако этот вывод недостаточно обоснован, так как исходит из допущения, что пункт из предложенных свитским генералом улучшений соответствовал официальному государственному мнению, в то время как записка Н.А. Огарева была одобрена лишь в целом, как идея необходимости изменения положения штаб-офицеров в губерниях. О том, как на деле осуществлялся политический контроль в губерниях со стороны Третьего отделения, речь пойдет в следующих главах.

Глава 2. Работа дворянских комитетов по улучшению быта помещичьих крестьян под надзором жандармских штаб-офицеров

История дворянских губернских комитетов начинается со знаменитого рескрипта генерал-губернатору Виленской, Гродненской и Ковенской губерний В.И. Назимову 20 ноября 1857 года. Наименее крепостнически настроенное дворянство этих западных губерний стало «тестовым образцом» для Тайного комитета по крестьянскому вопросу: организация первых дворянских комитетов, регламентация их деятельности и рекомендации министра С.С. Ланского виленскому дворянству повторились в таких же организационных документах для остальных губерний. Предполагалось, что в прочих губерниях благородное сословие само попросит императора открыть у себя подобные комитеты, однако этому процессу явно было необходимо придать импульс сверху. Поэтому второй высочайший рескрипт практически такого же содержания был обращен к санкт-петербуржскому генерал-губернатору П.Н. Игнатьеву уже 5 декабря того же года. Открытие дворянских комитетов в остальных губерниях происходило постепенно в течение следующего полугода в зависимости от активности отдельного губернатора и реальной заинтересованности дворянского общества. К тому же, постепенное открытие комитетов создавало иллюзию того, что помещичье дворянство по собственной инициативе приступило к обсуждению путей решения крестьянского вопроса. Между тем, как мы видим, губернские комитеты находились под неусыпным контролем правительства, которое использовало губернаторов как связующее звено между ним и дворянским обществом.

С первых рескриптов губернаторам МВД дало понять, что именно на них ложится ответственность за результаты работы дворянских комитетов, как и обязанность направлять их деятельность. В прилагавшихся к рескриптам отношениях С.С. Ланской подробнее очерчивает обязанности губернаторов: утверждать членов комитета, избранных дворянами; при необходимости вносить свои замечания на обсуждениях; принимать решение о праве прочих лиц присутствовать на заседаниях комитета и др. Кроме того, губернатор по своему усмотрению назначал в комитет двух членов «из опытных помещиков», что давало ему возможность иметь в комитете дворян, разделявших его позицию по крестьянскому вопросу (которая, кстати, могла не совпадать с позицией МВД). Вдобавок к ним, в комитет мог вводиться специальный представитель от МВД, функции которого не прописывались ни в рескрипте, ни в отношении министра.

О губернских комитетах обязательно докладывали жандармские штаб-офицеры, а частные письма членов комитета родственникам и покровителям в Москву и Петербург подлежали перлюстрации в Третьем отделении. Это свидетельствует о том, что донесения губернаторов о ходе работы комитетов были недостаточными, и правительству был необходим дополнительный информационный канал для получения представления о ситуации в губерниях. Обратимся теперь к тому, что именно составляло интерес верховной власти по отношению к губернским комитетам 1858-1859 гг.

Состав комитетов и «расположение умов»

В первую очередь объектом внимания Третьего отделения было мнение членов комитета относительно освобождения крестьян и то, на какие уступки готовы были пойти помещики, чтобы обеспечить их земельным фондом (или не обеспечить вовсе). На основании просмотренной переписки можно сделать вывод, что большинство во всех поволжских комитетах составляли консервативно настроенные помещики. И даже в нижегородском комитете, дворянство которого было одним из первых, добивавшихся высочайшего разрешения начать официальные обсуждения, либерально мыслящие члены составляли меньшинство (6 против 17, по мнению одного из членов). Это несоответствие объясняется в письме члена комитета Н. Жадовского, очень недовольного непросвещенностью своих коллег. По его словам, в решении просить открыть у себя комитет нижегородское дворянство было сподвигнуто благомыслящей молодежью, «которая увлекла за собой староверов», однако молодежь в комитет не выбрали, а выбрали консервативных помещиков («старый хлам»).

Одним из представителей меньшинства в нижегородском комитете был предводитель Ардатовского уезда А.Н. Карамзин, который в мае 1858 г. писал, что он и его единомышленники (7-9 членов комитета) всерьез собираются удалиться от дел комитета, потеряв надежду влиять на его решения. Он отмечает, что замена открытого голосования тайным «нанесла серьезный удар по намерениям людей благонамеренных». Однако уже до 4 июня открытое голосование было восстановлено.

В воронежской губернии по мнению воронежского уездного предводителя С.Г. Стишинского 2/3 помещиков поддерживали и понимали необходимость освобождения крестьян, хотя это грозило им потерей не менее трети своего состояния. В воронежском комитете сразу рассматривался вариант освобождения с землей (правда, лишь 2 десятины на душу), причем расходы за выкуп земли предлагалось возложить на государство по опыту европейских стран. Однако, подобные их предложения не были удостоены внимания со стороны правительства.

Через материалы перлюстрации, посвященные казанскому комитету, красной нитью проходит мысль о его медленной и неплодотворной работе. Хотя обсуждения начались даже до даты официального открытия заседаний (по поводу исполнения приказа получить сведения по имениям) уже в декабре дворянин А.Б. Безбородов писал, что в комитете ничего не решается, но хотя бы нет больших ссор и партий, как в других губерниях. Из другого письма следует, что сама «рассылка программ о доставлении описаний имений» была плохо организована, а члены комитета не хотели содействовать её ускорению. Относительно того, что в комитете не сложилось «партий», член губернского Правления А. Н. Перцов видел в этом, наоборот, проявление отсталости общественного мнения: «для нас русских это еще так дико, что по большей части мысль принадлежать к какой-нибудь партии кажется предосудительной». Он же свидетельствует, что большинство дворян комитета - люди непросвещенные и видят в реформе только «угрозу карману». Дворянин Л. Трубников подтверждает низкий уровень образованности дворян, пишет, что никто почти не читает литературы по крестьянской реформе. Даже через два года после закрытия комитета его бывший участник Д. Рычков констатировал, что «единственный прогресс в мышлении дворянства» заключался в том, что они «поняли, что эмансипации не избежать». Проблема, впрочем, заключалась не только в закоренелости умов, но и в отсутствии перехода от слов к делу: как было сказано в одном из писем, «поговорить мы готовы, писать - также, благо теперь позволено, а действовать - так никого нет». Таким образом, Казань вполне соответствует общей крепостнической тенденции дворянских комитетов.

Наиболее консервативным был самарский комитет. Несмотря на то, что накануне его открытия губернатор К.К. Грот писал сенатору Я.А. Соловьеву, что «расположение умов довольно хорошо», многие помещики, по его же свидетельству, скрывали свой истинный образ мыслей, который и обнаружился только с началом работы комитета. Из анонимного письма самарского чиновника Губернского правления известно, что самарские помещики не видели необходимости в улучшении крестьянского быта, и стремились решить это дело так, чтобы «наружно оно было решено, и сколь возможно подходило под Манифест, а внутри осталось так». Под стать им был и Губернский предводитель А.Н. Чемодуров. В самой снисходительной характеристике он представлен как «очень добрый человек, но необразованный и недальний, кровный степняк». В личной беседе с автором письма И. Бабкиным (секретарем комитета) он чистосердечно признался, что было бы очень хорошо, если бы «все осталось по старине», но не может идти против воли государя. Сам Бабкин чутко уловил и передал причину этих настроений: «безграмотная лень и безграмотная власть в глуши так отрадны и приятны, а тут трудись, думай, да еще, пожалуй, приноси жертвы».

После открытия комитета в Самаре его члены условно разделились на партии, о чем узнаем из письма приближенного к губернатору помещика Аксакова к отцу. Аксаков выделяет 4 разряда: первые - «молчащие и ничего не понимающие сторонники крепостных начал». Вторые - «поборники Рескрипта», не желавшие уступать крестьянам помещичью собственность, их большинство. Третьи - «ни рыба, ни мясо, но ожесточенные на правительство». И лишь четвертый разряд оценен Аксаковым положительно, к которому относился и он сам, а именно - либерально настроенные помещики, сплотившиеся вокруг кандидата от правительства Ю.Ф. Самарина, который по уровню образования, политическому мышлению и ораторским способностям значительно превосходил прочих местных дворян. Однако, этот разряд составлял меньшинство, что усложняло работу комитета, поскольку только он оправдывал ожидания правительства. Подробнее о «борьбе» за пункты положения речь пойдет в другом разделе.

О тамбовском комитете не известно практически ничего. Головной болью тамбовских помещиков было межевание земель, о котором идет речь во всех трех сохранившихся анонимных письмах. Единственное письмо от 3 июня 1858 года рисует крайне пессимистичную картину собрания Кирсановского уезда: «кроме бестолковости, свойственной всем русским заседаниям, в Кирсанове была еще какая-то мужицкая робость», помещики боялись высказывать свое мнение, если оно у них вообще было, а должным образом разобраться в сложностях крестьянского вопроса просто не желали. Автор верно подметил, что «для заседаний тоже нужна привычка», которой у провинциальных помещиков, очевидно, не было. Автор сообщает также об отсутствии сил, которые могли бы составить либеральную оппозицию, но распространять этот вывод на губернский комитет было бы ошибкой, поэтому примем лишь, что либеральных помещиков в Тамбовском комитете практически не было.

Минимум сведений сохранился и об астраханском комитете. В нем дела обстояли еще более печально, поскольку помещичьего землевладения в этой губернии было на порядок меньше, и в сумме число помещичьих крестьян в ней едва превышало 6000. Весь комитет состоял всего из семи членов (в воронежском, к примеру, было 28), однако они все равно не могли должным образом решить поставленную перед ними задачу и откладывали решение вопросов на новые и новые заседания. При описании комитета, его член В.И. Копытовский использовал эпитеты «жалкий» и «пустоголовый», а само предприятие именовал «переворотом народности в России», что позволяет оценить его позицию по отношению к эмансипации крестьян.

Такими были поволжские дворянские комитеты, по крайней мере такими они существовали в представлении высшей власти, которая опиралась на данные Третьего отделения. Для того, чтобы получить от комитетов ожидаемый правительством результат, необходимо было влиять на их деятельность, направляя в нужное русло или попросту ускоряя работу. Этим, как уже говорилось, занимались губернаторы.

Влияние губернаторов на работу дворянских комитетов

Корректировка работы дворянских комитетов могла обуславливаться двумя силами, которые мотивировали губернаторов: первая - это необходимость следования рескрипту и циркулярам, а вторая - это их личная инициатива. Ожидаемо, последняя проявлялась значительно реже первой.

Ярким примером активного проявления инициативы был нижегородский Начальник Губернии А.Н. Муравьев, некогда участник декабристского движения. Он не только способствовал быстрому открытию в своей губернии дворянского комитета, но и представил в апреле 1858-го г. С.С. Ланскому объемное «предположение», в котором содержались его мысли по поводу крестьянского вопроса. Содержание этого проекта выдает в нем человека, искренне желавшего освобождения крестьян на выгодных для обоих сословий условиях. Однако в нем обнаруживается еще одна важная черта: поэтизируя приближающиеся социальные изменения, он не смущается называть два сословия «властителями» и «рабами», а прежние их отношения описывать как «основывавшиеся преимущественно - с одной стороны - насилием, а с другой - невежеством». Министр запретил губернатору представить этот проект в комитет, который медлил с принятием решений, однако подобные выражения в адрес помещиков использовались им и в других выступлениях перед дворянством. Высокопарный слог А.Н. Муравьева не могли оценить «властители», такие обороты речи явно задевали их честь, независимо от их обращения с крестьянами. Однако вдохновленный губернатор не ограничился словами, а на деле восстанавливал справедливость в отношениях двух сословий, причем справедливость - в своем понимании, не санкционированную министерством. В майском письме нижегородский дворянин крайне резко отзывается о работе губернатора: «А.Н. Муравьев - совершенный злодей во всех отношениях. Мы того и ожидаем, что он развернет здесь бунты, чему образцов много уже было. Вся его цель, кажется, клонится к восстановлению крестьян против помещиков: самые несправедливые потворства первым и притеснения другим, почти непрестанные». Несмотря на явное преувеличение антидворянского настроя А.Н. Муравьева, недовольство его деятельностью по правовой защите крестьян еще несколько раз упоминается в письмах других нижегородских дворян.

В начале августа несогласия двух партий в нижегородском комитете достигли высшей точки, и «меньшинство» самоудалилось из комитета, после чего А.Н. Муравьев распорядился о временной приостановке его работы. Скандал усилился еще и тем, что он случился незадолго до приезда монарха, который в августе предпринял путешествие по внутренним губерниям, чтобы, в том числе, проверить работу комитетов и вдохнуть в оба сословия верноподданнические чувства. К тому же, от имени комитета Ланскому была подана записка с жалобой на своего губернатора за публичное оскорбление и укор, будто бы комитет действовал на вред эмансипации. Для разрешения конфликта в Нижний Новгород был послан товарищ министра А.И. Левшин, который докладывал, что обе партии "уклонились от пути долга и вдались в ссоры и личности". Комитет вновь возобновил свою работу и теперь должен был успеть завершить свой проект к 1 октября. Самым активным сторонникам «большинства» был высочайше объявлен строгий выговор. О том, как эта ситуация сказалась на А.Н. Муравьеве, в Третьем отделении по понятным причинам сведений не отложилось: ответ на этот вопрос необходимо искать во внутренних документах МВД.

Решительно действовал и воронежский губернатор Н.П. Синельников, однако он не проявлял собственной инициативы. Член комитета И. И. Шидловский в ноябре 1858 г. отмечал, что губернатор внес целых шесть предложений, в каждой опровергая по крайней мере четыре положения (итого 24 вмешательства), причем объяснял это тем, что дворяне в этих пунктах поступали против рескрипта. Это был хороший ход со стороны губернатора, поскольку, не смея нарушать предписания монарха и не имея возможности опровергнуть мнение губернатора (т.к. в рескрипте содержатся только общие принципы, на которых должна зиждиться реформа), члены комитета вынуждены были изменять текст проекта, а поправки Н.П. Синельникова, таким образом, фактически носили обязательный характер. Стоит правда оговорить, что в замечаниях губернатора отсутствовало пояснение, как именно пункты дворянского положения расходились с Рескриптом, на что ему справедливо указывали члены комитета, после нескольких вмешательств отказавшиеся вносить поправки без указания конкретной причины. Н.П. Синельников ответственно подошёл к контролю работы дворянского комитета. Историк М.Д. Долбилов нашел этому объяснение. Дело в том, что спустя два дня после издания рескрипта Назимову во время личного разговора с ним Александр II дал ему понять, что рассчитывает на него в деле убеждения дворян Воронежской губернии и ускорении работы самого комитета. Такое внушение явно возымело действие.

В случае с воронежским комитетом важную роль сыграла фигура губернского дворянского предводителя, князя И.В. Гагарина. В статье, посвященной его действиям накануне реформы, М.Д. Долбилов описывает его как типичного крепостника, который был недоволен принудительным характером отчуждения некоторых прав помещиков (хотя не выступал против освобождения крестьян). Еще в начале работы комитета князь Гагарин получил строгий выговор С.С. Ланского «за превышение полномочий» -- он организовал рассылку своих «мнений» дворянам губернии и пробовал собрать их всех для обсуждений. Неудачной оказалась и его попытка отправить ходатайство Ланскому в обход губернатора: министр просто признал его неуместным. Исследователь точно подметил, что такая реакция правительства оказалась неожиданным разочарованием для предводителя дворянства, поскольку использовать мнение дворянства в качестве «юридической санкции» верховная власть вовсе не собиралась, а основной целью создания дворянских комитетов было получение их одобрения в проведении грядущих реформ. Дальнейшая судьба князя Гагарина будет разобрана в другом разделе работы.

Казанский губернатор П.Ф. Козлянинов в связи с работой дворянского комитета упоминался лишь в одном письме А.П. Перцова, и то без указания на то, чтобы он предпринимал какие-то действия. Дело, безусловно, в том, что во время работы комитета П.Ф. Козлянинов еще не был назначен губернатором, но лишь исполняющим обязанности. Отсутствие его активности можно объяснить в таком случае тем, что из МВД ему еще не поступили указания, которые, скорее всего, были негласно отданы губернаторам относительно склонения мнения дворянского сословия в сторону поддержки отмены крепостного права. Самостоятельно же такую инициативу генерал-майор не проявил по вполне понятным причинам. Похоже, он не оказывал давления на комитет, зато критиковал его положение по завершению заседаний: он отмечал, что такой проект не представлял должного улучшения быта крестьян, затруднял их переход в другие сословия, предоставлял им недостаточный земельный надел и был более выгоден помещикам, в связи с чем присовокупил к нему мнения членов от Правительства В.В. Трубникова и В.М. Молоствова.

В самарском комитете значительно упрощал губернаторскую работу Ю. Ф. Самарин, который всеми силами пробовал сдвинуть недвижимое - добиться компромиссных условий освобождения от противостоящих ему в комитете помещиков. Письма Самарина и его единомышленников в один голос вторят, что самарские помещики очень тяжело шли на уступки, вплоть до того, что для них было откровением, что крестьян требуется освободить, а не просто улучшить их быт, как говорилось в программе МВД, что уж говорить о размерах усадьбы и земельного надела. Ссоры и споры доходили до того, что дело чуть не дошло до дуэли двух членов. Однако и губернатор К.К. Грот, по его собственным словам, не оставался в стороне. 20 октября 1858 г. он сообщал Я.А. Соловьеву, что огромным влиянием на баллотировку предложений Самарина обладал губернский предводитель А.Н. Чемодуров, который, однако, когда к нему обращаются на собрании, «мечет дикие взгляды во все стороны и не знает ни что делать, ни что сказать». По его выражению, он Чемодурова «муштровал», сколько мог, однако лидер крепостников - И.П. Рычков - постоянно сбивал его мысли.

Таким образом, мы видим, что для дворянских комитетов в целом характерно деление на «большинство», которое составляли помещики, искавшие возможность для «формальной» отмены крепостного состояния, оставляя при этом прежний уклад отношений между двумя сословиями, и «меньшинство», которое пыталось составить положения проекта на более выгодных для крестьян условиях. В случае с нижегородским комитетом правительство явно принимает сторону меньшинства: оно получает право представить в дополнении к общему свой «проект меньшинства», в то время как крепостники комитета получили выговор в результате августовского инцидента.

В деле корректировки проектов дворянских комитетов основными факторами, определявшими его сложность, были личностные факторы. От того, находил губернатор поддержку со стороны губернского предводителя (нижегородский вариант) или же, наоборот, сопротивление и стремление к независимому составлению проекта (воронежский вариант), зависел успех работы комитета для правительства. Личностные особенности губернатора также имели значение: если П.Ф. Козлянинов вел себя достаточно пассивно, то А.Н. Муравьев, наоборот, готов был чуть ли не самостоятельно выполнить задачу комитета, наблюдая вялость и нерешительность его членов. Главными помощниками губернаторов в контроле дворянских комитетов были назначаемые им члены, от которых действительно значительно зависел успех предприятия, что доказывает история с привлечением к этой должности Ю.Ф. Самарина.

Что можно сказать о том, какую роль Третье отделение сыграло в период работы дворянских комитетов? Жандармами подробнейшим образом собиралась информация о том, какие настроения и мысли преобладали среди членов комитетов, а также о том, как протекали конфликты между ними и губернаторами, которые по долгу службы неизбежно теряли свою популярность в дворянской среде. Эти сведения уникальны, потому что губернаторские отчеты, единственный альтернативный канал, по которому МВД могло узнавать о ходе работы комитетов, не могли содержать подобную информацию. В частных письмах дворяне выразили свое мнение о коллегах по комитету и о вмешательстве губернатора в их дела, которое не могли себе позволить выразить публично, а значит эти сведения не доходили до губернаторов, не входили в их отчеты. Система жандармского надзора позволила верховной власти более оперативно (по крайней мере для того времени) издавать нужные циркуляры, которые подтверждали корректирующую роль губернаторов и укрепляли их позицию в спорах с комитетами над теми или иными пунктами.

Глава III. Участие третьего отделения в кадровой политике в 1858-1861

Как мы выяснили в предыдущей главе, формула «кадры решают всё» полностью соответствует предреформенному периоду 1858-1861 гг. На губернском уровне правительство должно было быть уверено в том, что Начальники Губерний умеют находить подход к дворянскому обществу, вести диалог и при этом твердо стоять на своем в спорах с губернским предводителем дворянства. То же верно и по отношению к самим губернским предводителям - надлежало, не возбуждая дворянского возмущения, заменить тех из них, кто противостоял развитию крестьянского вопроса по сценарию министерства, и делать это, опять же, с помощью губернаторов. В связи с этим, верховная власть стала уделять повышенное внимание дворянским выборам, а значит и требовать того же от жандармских штаб-офицеров.