Основные черты социально-политического самосознания рыцарства XIV века (по сочинениям Ле Беля и Фруассара)

Во втором параграфе «Ле Бель, Фруассар и особенности их сочинений» углублены и уточнены данные, связанные с биографиями хронистов, выявлено, что их общественно-политические взгляды сформировались под сильным влиянием придворно-рыцарской культуры, представители которой составили основной круг их общения, явились адресатами их сочинений.

Отмечено стремление Ле Беля к достоверности в изложении событий; особо подчеркнуто, что для него самыми важными событиями становятся военные достижения и подвиги сторон; в оценках и комментариях хронист руководствуется, прежде всего, принципами сословной корпоративности.

Обширный текст хроники Фруассара позволяет заключить, что он, как и его предшественник Ле Бель, стремится к точности в изложении материала: собирает по всей Европе рассказы рыцарей, оруженосцев и герольдов, проверяет и перепроверяет сведения, вводит в рассказ собственные впечатления и наблюдения. В своих оценках Фруассар еще более «космополитичен», чем Ле Бель. Он одинаково восхищается английским королем Эдуардом III и французским королем Филиппом VI, Черным Принцем и Иоанном Добрым. Его хроника отличается не только большой широтой охватываемых событий, но и красочностью их описаний, живым языком, т.е. совмещает в себе жанр литературного и исторического сочинения.

Уже источниковедческий анализ позволяет заключить, что в изучаемом произведении представлен рыцарский взгляд на мир, отражены психология и установки сознания рыцарства того времени; именно к нему обращались хронисты и для него были написаны их труды.

Вторая глава «Особенности сословного самосознания рыцарства» состоит из трех параграфов. В ней рассматриваются роль и место дворянства в общественных представлениях, его сословно-социальные функции, особенности социально-правового статуса, черты рыцарского сословного самосознания, степень преемственности сословных представлений в условиях Столетней войны, сила воздействия ценностных критериев на сознание рыцарей XIV в.

В первом параграфе «Роль и место дворянства в общественных представлениях и системе социально-правовых норм» исследуются две системы представлений: социальная - воин=рыцарь=аристократ, в которой принадлежность к рыцарству определяется сначала социальными функциями, а затем социальным статусом; и правовая - аристократ=рыцарь=воин, согласно которой рыцарство обозначает статус, неразрывно связанный с дворянским происхождением. Выдвижение на первый план критерия «благородного» происхождения имело важные последствия - закреплялась обособленность сословия. Его высокий общественный статус и привилегии, предусмотренные правовыми нормами, на повседневном уровне способствовали осознанию представителями этой социальной группы своего высокого ранга; что они - из «наивысшего сословия, которое Бог замыслил и создал» В «Романе о Персевале или Истории о Граале» Кретьена де Труа, Гормеман де Гоор, посвящая в рыцари Персеваля, присваивает ему звание члена «наивысшего сословия, которое Бог замыслил и создал».- См.: Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман. М., 1976. С. 333..

Во втором параграфе «Сословное самосознание рыцарства: параметры самоидентификации» материал хроник подводит к заключению, что применительно к XIV в., можно определенно утверждать: ценностные критерии рыцарской культуры, выкристаллизовывавшиеся на протяжении XII-XIII вв., не теряют своей актуальности. С точки зрения сословного самосознания рыцарства они становятся его основными идентификационными параметрами. Принадлежность к рыцарскому сословию определялась благородным происхождением, причастностью к военной службе как наследственной профессии; воспитанием и поведением, соотносящимся с принципами любезности, почтительности, доверия к слову чести и верности ему; защитой и покровительством слабых. «По долгу службы» рыцарство по-прежнему уделяло значительное внимание приобретению и развитию военных навыков, по-прежнему особо ценились такие качества как бесстрашие и доблесть. Стремление к славе ради признания, почестей и наград в XIV в., как и в предшествующий период, определяло смысл существования рыцарства.

Множество примеров, описанных Фруассаром, убеждает, что характерной чертой рыцарского самосознания являлось чувство общности рыцарского мира, живущего по одним законам чести, которым придавалось принципиальное значение. Общие внутрисословные принципы рыцарства основывались на уважении и взаимопомощи равных, без отличия их национальной и государственной принадлежности. В условиях войны рыцари могли быть военными противниками друг друга, сражаться на смерть, но они не являлись врагами.

Осознание единства и обособленности сословия имело и другую сторону. Рыцари демонстрировали примеры сословного высокомерия и презрения к людям более низкого социального статуса.

В целом «поколение XIV века», воспитанное в традициях рыцарской куртуазной культуры, стремилось не только сохранить, но и приумножить эти традиции, свидетельством чему - многие «идеальные» рыцари, изображенные Ле Белем и Фруассаром. На уровне сознания и поведения они реализовывают основные рыцарские добродетели, которые, как выявлено, не только отличают героев хроник, но выступают критериями их благородства и благородства их имени, с точки зрения хронистов и самих рыцарей. Рыцари соотносили свои действия с общесословными идеалами, правилами, нормами, авторитет которых оставался незыблемым на первых этапах Столетней войны.

В третьем параграфе «Военно-поведенческие стереотипы рыцарства в условиях англо-французского конфликта» рассматривается вопрос о военном аспекте рыцарских представлений и практики в эпоху англо-французского конфликта.

Как красноречиво рассказывают хронисты, военное дело и военные занятия воспринимались как часть традиционно-рыцарского образа жизни. Столетняя война не внесла здесь каких-либо изменений. Между тем, цели военной службы определялись уже и сословными представлениями, и требованиями времени, поскольку значение военной службы в условиях постоянной военной угрозы выходило за рамки обычных представлений. Война подняла значимость социальной функции рыцарства и сфокусировала на ней внимание общества.

Военная служба и воинская доблесть становятся профессиональными и моральными обязательствами рыцарства перед остальными группами общества. Обязательства эти рыцарство могло выполнить далеко не всегда, и общественный резонанс, вызванный этим фактом, подчеркивает зависимость сословия от своей функциональной роли. Крайне негативная реакция, вызванная поражениями рыцарства, его несоответствие ожиданиям, связанными с представлениями о нем, позволяет сделать вывод, что рыцарские самоидентификационные критерии, являвшиеся отличительными сословными признаками, во время Столетней войны переплавляются в требования, предъявлявшиеся к сословию. Рыцарство не только защищало социальные интересы, оно становилось ответственным за благополучие и благосостояние государства и его подданных.

Значением социальной функции рыцарства в какой-то степени можно объяснить и тенденцию смещения ценностных ориентиров при практике найма военных отрядов в сторону сугубо профессиональных качеств. Во время войны, особенно после фактов поражений, им начинает уделяться повышенное внимание. Оценивать эту тенденцию как «дискредитацию» рыцарства или проявление его кризиса не представляется возможным по двум причинам. Во-первых, если рассматривать поражения рыцарства при Креси и Пуатье, то следует уточнять, что речь идет о поражениях французского рыцарства от английского и гасконского, которое проявило себя, свои профессиональные навыки и морально-волевые качества наилучшим образом.

Во-вторых, «наниматель» не обеспечивал экипировку воинов, но требовал хороших профессиональных навыков. Обеспечить сразу и то и другое могли, как правило, те же представители высшего сословия, образ жизни которых был тесно связан с войной.

В целом, военная профессия в XIV в. продолжает ассоциироваться с прерогативами рыцарства, так же как и функция защитников общества, к которым добавляется функция защитников королевства.

Все это позволяет сделать вывод о том, что в XIV в. рыцарские ценности и идеалы не просто не расходились с действительностью: положение государства и судьбы многих людей зависели от верности рыцарства эти идеалам. Столетняя война (по крайней мере, в XIV в.) повысила социальное значение рыцарской идеологии; возможно, именно поэтому эпоха англо-французких войн дала рыцарской литературе большинство образцов «чрезмерно преувеличенной рыцарской моды» Хейзинга Й. Homo Ludens… Гл. V. С. 105..

Третья глава «Внутрисословные связи и их восприятие рыцарством» состоит из двух параграфов. В ней рассматриваются вассально-сеньориальные связи как важнейшая сторона взаимоотношений социальной элиты. Они изучаются с позиции церемониала, прав и обязанностей сторон, а также с точки зрения этико-моральных принципов.

В первом параграфе «Традиционное и новое в вассально-сеньориальных отношениях» выявлено, что по своему содержанию вассально-сеньоральные связи в XIV веке во многом продолжают носить традиционные черты. Сохраняется их двусторонний характер, обычные права и обязанности сторон. Ритуальная сторона вассальной присяги по-прежнему воспроизводила традиционные жесты вложения рук, поцелуя и клятвы верности, сопровождалась пышными торжествами, многочисленностью и избранностью присутствующей публики.

Вместе с тем, очевидны новые моменты. Во-первых, отсутствие упоминаний о церемонии инвеституры фьефа может свидетельствовать о прочно закрепившемся в представлениях обычае наследования земель, который предполагал автоматическое возобновление вассальных обязанностей. Человек, приносящий оммаж, тем самым лишь подтверждал права на свой фьеф.

Во-вторых, как показывают источники, распространяется практика документального подтверждения оммажей. Она переносит акцент с такого признака вассально-сеньориальных отношений как личная связь его участников на договорной или контрактный характер двусторонних отношений.

В-третьих, письменные обязательства сторон, заверенные печатями, заменяет необходимость личного присутствия и участия на церемонии (пока только на государственном уровне). Ритуал символических жестов начинает уступать место юридическим и дипломатическим договорам.

Особенностью вассально-сеньориальных связей в XIV в. можно назвать, с одной стороны, их безусловное влияние на политику, а с другой, - усиливающееся противоречие с общенациональными интересами. Феодальный обычай, безусловный авторитет которого в глазах рыцарства не подлежит никакому сомнению, возводил в абсолют сам принцип «верности», но этот же обычай оставлял за вассалом право распоряжения своей «верностью», т.е. допускал возможность нового оммажа и смены обязательств, независимо от того, являлись они (особенно военная служба) полной противоположностью старым или нет. В состоянии войны между Францией и Англией смена сюзерена - монарха одного из враждующих королевств - на другого, фактически должно выглядеть как государственное преступление. Но, как об этом красноречиво свидетельствуют хроники, она таковым не считалась. С позиции сословных представлений, господствовавших в обществе, действия рыцарей, связавших себя новыми обязательствами, считались допустимыми, поскольку не выходили за рамки традиционных вассально-сеньориальных отношений. Зато невыполнение взятых обязательств расценивалось как нарушение традиции и преступление, что могло привести не только к моральному порицанию, но и ко вполне конкретному наказанию. Это допускалось обычаем, этическими и правовыми нормами.

Приверженность социальной элиты к традиционным связям, отношениям и правовым нормам в XIV в. имела и негативную, и позитивную стороны. В ситуации межнационального военного конфликта, она препятствовала осознанию общегосударственных интересов; могла обернуться сокращением военного потенциала страны. С другой стороны, прочность вассально-сеньориальных связей, преданность королю, оборачивалась в XIV в. силой государственной власти, легитимность которой могла сохраниться только при условии верности ей вассалов.

Во втором параграфе «Идеальные образы и реальные герои Ле Беля и Фруассара (в аспекте вассально-сеньориальных связей)» рассматривается этическая сторона вассально-сеньориальных отношений, сопоставляются литературный идеал и реальные личности.

Сопоставление литературных образов Фруассара с поступками героев, характеристиками рыцарей, данными Ле Белем и Фруассаром и вассальными обязанностями, предусмотренными обычаем, позволяет сделать вывод, что такие качества как щедрость, доблесть, верность слову и обязательствам были не только идеалами рыцарской среды: они были востребованы в повседневной жизни, в том числе - на уровне внутрисословных связей. Рыцари, о которых пишут Ле Бель и Фруассар, часто могли поступать в реальных обстоятельствах как идеальные герои. Поступки, поведение, образ жизни этих людей в свою очередь становились примерами для подражания. Так, легендарная верность вассалов Иоанна Богемского, которая воспевается в поэтическом произведении Фруассара, на деле лишь воспроизводила обычай, закрепленный в правовых нормах. Литература закрепляла традицию, а традиция устойчиво воспроизводила определенные типы и формы поведения, проявлявшиеся, в том числе, в отношении к вассальным или сеньориальным обязательствам.

Далеко не все, конечно, воплощали в себе такие добродетели. Факты, приведенные в литературных и исторических сочинениях, позволяют увидеть вассалов, не слишком спешивших на зов сеньора, бросивших его и бежавших с поля боя. Но необходимо отметить и бурную реакцию, которую получают такие поступки как вопиющие и позорные. Действия этих людей выставляются в литературе и в хрониках на всеобщее осуждение, сопоставимое с публично выставленным перевернутым щитом в процедуре «лишения чести».

Характер внимания, уделяемого такого рода ситуациям, убежденность самих хронистов в их губительности для репутации рыцарей свидетельствует о том, что они все-таки больше выпадали из повседневной практики, чем отражали ее реалии.

Верность вассалов, сражавшихся под знаменами сеньоров и короля, очень помогла сохранить в итоге государственную целостность французского королевства. Исторически «феодальный» по своей сути патриотизм рыцарей развился из чувства «простой» преданности в сознание «сложной» и глубокой верности национальному государству.

Четвертая глава «Столетняя война и «политическое сознание» рыцарства» состоит из четырех параграфов.

В первом параграфе «Правила войны» речь идет об особенностях восприятия событий Столетней войны хронистами и их оценках. Обнаруживается, что для Ле Беля и Фруассара, как и для хронистов предыдущих веков, война важна с дидактическо-воспитательной точки зрения: она дает примеры и являет героев. Они не ставят задачи разобраться в глубинных причинах войны, ее влиянии на социально-политическое или экономическое положение враждующих государств, не обозначают важности ее последствий с точки зрения территориальных границ, международного статуса и престижа государств. Главное достоинство войны - подвиги ее участников. Хронисты не рассуждают, за какой из противоборствующих сторон «правда», они уделяют главное внимание личным качествам воинов, которые в итоге определяют и «правду», и победу, и честь рыцарей.

Характер сведений, интересовавших хронистов, способы их получения и, наконец, цель, с которой они собирались их использовать, позволяет сделать вывод о том, что им в большей степени близок образ героической, «благородной» войны с особыми «правилами»: предупреждением о нападении, благородным соперничеством на равных условиях, гуманным отношением к взятым в плен.

Факты, приводимые в хрониках, позволяют утверждать, что в XIV в. эти правила соблюдались, но они отнюдь не превращали войну в «благородную игру». Война могла восприниматься по аналогии с турниром, проводиться по его правилам, но от этого она не переставала быть войной, с реальными постоянными опасностями и высокой смертностью. Жестокие и отчаянные сражения и мелкие стычки - это тоже «правила» рыцарской войны, где представители обеих сторон должны были сражаться до победы, чтобы быть почитаемы «как герои самой высокой славы», или «достойно» выполнить «свой долг до конца».

Во втором параграфе «Факторы политического самоопределения рыцарства» поставлена задача выяснения мотивов, заставлявших рыцарей сражаться «под знаменем» одного из королей и причин, влиявших на их «политическую» позицию.

Как показал анализ материалов хроник, участие рыцарей в войне на стороне короля Франции или короля Англии, определялось, прежде всего, вассальными связями, которые обязывали рыцарей защищать интересы своего сеньора, денежным вознаграждением - это относится к рыцарям, не связанным вассальным договором, историко-географическим положением их земель и родственными связями. Политические сознание рыцарства, если можно употребить это понятие, оказывается размытым. Оно определяется больше не политическими целями (за исключением франко-шотландского союза), а особенностями сословного самосознания и рыцарским образом жизни, включавшим в себя поиски славы и средств за пределами собственного владения и государства. Зыбкость политического сознания обнаруживается и в восприятии событий войны как великих сражений и благородных деяний, а не как столкновения двух могущественных европейских держав в интересах оформления и укрепления собственной государственности.

Тем не менее, как показал материал, предпочтения сеньоров и рыцарей, независимо от побудительных мотивов или причин, могли существенным образом повлиять не только на ход, но и политические результаты Столетней войны. Поэтому, в исторической перспективе, они, по сути, оказываются политическими.

В третьем параграфе «Король как глава государства и рыцарь» рассматриваются представления о короле как о «политической фигуре» и личности. Король воспринимается как персона, наделенная полномочиями верховной власти и правом требовать повиновения всех сословий. Среди его обязанностей - распоряжаться своей властью мудро, защищать государство и заботиться о благополучии подданных. Вместе с тем, верховное положение короля - это прерогатива первого среди равных. Его власть обязательно должна опираться на мудрых и достойных советников, его решения одобряться знатью, ради «всеобщего согласия» и предотвращения возможных «несчастий».

Помимо качеств мудрого правителя, король должен обладать рыцарскими достоинствами, причем сословно-профессиональные обязанности монарха представлены как первоочередные. Очевидно, что в «политических» представлениях рыцарства королевская власть обладает и сословными, и государственными признаками. Сосуществование этих признаков позволяет говорить и о переходном характере самой власти от сюзеренитета к суверенитету.

В четвертом параграфе «Битва при Пуатье: взгляд «извне» и «изнутри» рассматривается - сквозь ход и итоги битвы при Пуатье - начинающийся «конфликт» тесного соседства в реалиях века сословно-рыцарского и государственного. Сам конфликт - взгляд «извне». В «политическом» сознании современников, «изнутри», понимания этого конфликта не было. Поражение при Пуатье было воспринято не как поражение Франции, а как поражение рыцарей, не выполнивших сословный долг, и тем самым опозоривших королевство и короля. Именно поэтому рыцарская слава Иоанна Доброго могла существовать отдельно от результата и последствий битвы.

Иными словами, сословное уже сосуществует с государственным, но само государственное и национальное рассматривается еще сквозь сословное сознание. В этом основное противоречие века: традиционализм сознания рыцарства не вмещал в себя новых реалий. Да и в целом, набирающие силу процессы, прежде всего, в политической сфере, уже не могли вмещаться в узкие рамки феодальной традиции, но еще не могли порвать с ней, только в «исторической перспективе» создавая предпосылки для ее умирания. Само развитие этих процессов было невозможным без использования максимума из того, что давала традиция.

Думается, что «противоречивость XIV века» свидетельствует не о кризисе традиции, а о переходном характере самого века, когда традиционная система связей, отношений и представлений еще могла быть использована и использовалась для формирования, укрепления и защиты «новых» государств. Традиция еще не исчерпала себя и поэтому не собиралась «умирать»: как об этом пишут многие авторы, она оставалась существенным компонентом во всех сферах жизни и оказывала на них огромное, если не решающее влияние.

Пятая глава «Религиозное сознание» состоит из двух параграфов, в которых рассматриваются вопросы, связанные с представлениями рыцарства о Боге, его могуществе и милости; исследуется характер благочестия рыцарства и формы его проявления; восприятие видений и колдовства.

В первом параграфе «Представление о Боге и характер благочестия рыцарства» речь заходит о вере в провиденциальную картину мира и возможность реального божественного присутствия. Она подтверждается собственными сужениями хронистов, их интерпретациями некоторых событий, рассказами о вмешательствах свыше, которые способствуют усилению религиозного пыла верующих, к какому бы сословию они не принадлежали, проявляющегося в почитании святых образов, святых мест и материальных пожертвованиях. Сам Божественный образ воспринимается по аналогии с идеальным сеньором, любовь и служение которому характеризуются в понятиях службы феодальному сеньору.

Как и другие источники, хроники показывают, что характерной чертой рыцарского религиозного сознания является благочестие. Формы его проявлений традиционны: рыцари присутствуют на мессах, предаются покаянию и молитве, дают обеты и совершают паломничества. Важной частью рыцарского благочестия по-прежнему является миссия защитников Церкви и истинной веры. Об этом благочестивом стремлении могут свидетельствовать не только проекты Крестовых походов, регулярно возникающих на протяжении XIV в., но и их практические результаты: военные экспедиции Пьера I Лузиньяна, Людовика II Бурбона, Иоанна Неверского. Многие факты хроник показывают, что благочестие остается необходимой составляющей рыцарского достоинства, наряду с честью, доблестью, бесстрашием перед лицом врага.

Особенность представлений о Божьей милости, как выявлено, из анализа «обращений» к Всевышнему перед битвами, состоит в том, что вверяя свою жизнь и судьбу в руки Господа, рыцари просят его даровать им возможность проявить наилучшие «рыцарские» качества. «Милость» Господа - это не столько божественное покровительство, сколько возможность проявить себя и заработать мирскую славу.

Во втором параграфе «Восприятие рыцарством видений и колдовства» анализируются сообщения Фруассара, о «необычных» (с современной точки зрения) событиях, имевших место в реальных буднях представителей знати. Начнем с того, что для хрониста сама возможность свершения разного рода чудес сомнению не подлежит, он описывает их так же, как любой другой исторический факт.

Видения, колдовство, чудеса в представлениях рыцарства - явления вполне вероятные. Скептические суждения на этот счет отсутствуют во всех рассматриваемых случаях. Реакция на «чудеса» могла быть разной, в зависимости от их происхождения - «божественного» или «темного». Отношение к ним определяется по нескольким параметрам: личность визионера или мага, конечная цель «употребления» чудес, соответствие их сословным морально-этическим ценностям. Обращения к колдунам и астрологам, судя по хронике, были для рыцарства явлениями допустимыми и не такими уж редкими; астрологией могли увлекаться даже королевские персоны. «Греховность» этих явлений осознается, но они не воспринимаются как намеренное неблагочестие. Здесь возможно говорить о «мирном сосуществовании» веры и суеверия.

В заключении подведены итоги исследования.

Сословное самосознание рыцарства в XIV в. в основном ориентируются на традиционную шкалу ценностей, где на первом месте - благородство, верность, честь, связанная с личным достоинством рыцарей, и, конечно, доблесть. Столетняя война, если рассматривать эту проблему в рамках всего сословия, не вносит новаций или изменений в эту систему ценностей, лишь усиливает значение рыцарской доблести и чести; исключения скорее подчеркивают прочность правил. Серьезного круга фактов, ситуаций, обнаруживающих крутую ломку правил личного или общественного поведения рыцарства, позволяющих говорить о кризисе рыцарской идеологии, даже самые знаменитые хроники эпохи, исследуемые в диссертации, не обнаруживают. Как показал материал, поколение XIV в. продолжало воспроизводить в рассуждениях и поступках прежние стереотипы и ценности, осознанно воплощая в себе образцы рыцарственности, которые хронисты, биографы и поэты продолжают увековечивать, персонифицируя через рассказы о современниках.

В целом в XIV в. рыцарская традиция скорее переживала период своего расцвета, чем начало упадка. В любом случае, исследованный материал однозначно обнаружил преобладание рыцарских представлений в сознании представителей высшей части сословия. Если обратиться к проблеме национального сознания, то, как мы увидели, даже в ситуации Столетней войны рыцарство субъективно не обнаруживает выраженных признаков национального сознания или государственного патриотизма. И французские и английские рыцари - это, прежде всего, сторонники и вассалы королей. При этом короли оставались для них в большей степени сюзеренами, чем главами государств. Эта «особенность» сословного самосознания отражала реальное положение дел. Вассальная верность допускала необходимость подчинения королю-сеньору и признавала авторитет его власти, но «ради всеобщего согласия» король должен был соотносить свои решения и действия с мнением знати, позиции которой были сильны.

Сохраняется традиционный характер самих вассально-сеньориальных связей, прочностью которых определяются, в основном, политические ориентиры рыцарства в Столетней войне.

Все это позволяет утверждать, что XIV в. оставался веком рыцарства. Столетняя война, несмотря на масштабность и длительность военно-политического конфликта, на протяжении рассматриваемого века продолжала сохранять «рыцарский» и феодальный характер, точнее, война еще обставлялась и воспринималась в рамках рыцарских и феодальных обычаев. Даже государственные масштабы последствий битвы при Пуатье рассматривались как результат сословно-профессионального бесчестья рыцарства, а не поражение национального уровня.

Вместе с тем, новые знаки времени начинали уже заявлять о себе, вынуждая традицию «адаптироваться» к складывающимся условиям. Символическая процедура вассальной присяги через документальное подтверждение приспосабливается к развитию письменного права. Рыцарские ценности и феодальные обычаи, объективно начинают служить нуждам складывающихся национальных государств, скажем, защите их от внешней опасности. Поиски славы, доблесть рыцарей, их самолюбие также могли служить национальному престижу. Преданность сеньору или королю совпадать с долгом перед государством. В русле рыцарской идеологии и вассальной верности подспудно возникла и развивалась идея национального патриотизма.

Новое уже развивалось из старого, но оно еще слишком зависело от «питавших» ее традиций, чтобы современники, а в их числе и наши хронисты, могли осознать его.

Жизненную силу традиций, их способность влиять на решение важных государственных проблем ярко демонстрируют последствия поражений рыцарства при Креси и Пуатье. Современники переживали их в своем сознании как удар, нанесенный престижу французского рыцарства и его самолюбию. Но и в такой форме они взывали к необходимости ответных мер.

Неоспоримо, что военная политика Карла V поддерживалась «реваншистскими» настроениями в среде французской знати. Если финансовое бремя войны легло на плечи податных сословий, то «налог кровью» по традиции был возложен на рыцарство. Политика короля была оправдана с точки зрения сословно-рыцарских представлений, требовавших «восстановления чести», и, объективно, государственных интересов.

От следования рыцарской традиции «доблести» зависела репутация военного сословия, от нее же зависели результаты сражений и войн. Военная этика рыцарства и ориентированное на нее сознание рыцарей имели практическое значение для хода Столетней войны. Война явно усилила значение социально функции рыцарства, его ответственность, так как военная профессия продолжала оставаться его обязанностью и прерогативой.

Факты поражений рыцарства, свидетельствующие, казалось бы, о его военной несостоятельности, нуждаются в особой интерпретации, равно как и свидетельства его побед. Успех английских лучников в битве при Креси мог быть, вероятно, менее ошеломляющим, не будь среди них рассредоточены рыцари Эдуарда III. Такая тактика обеспечивала, прежде всего, моральную поддержку рядовых воинов. Закованная в броню кавалерия одним своим присутствием поднимала моральный дух пехотинцев, да и реально только она была способна прорвать и опрокинуть боевые порядки противника. Если она терпела поражение и бежала с поля боя - это немедленно оборачивалось разгромом всего войска. Напомним, что численно рыцари составляли меньшинство средневековых армий, причем в троекратном и четырехкратном размере по отношению к пехоте. Но решающим фактором побед и поражений Столетней войны был успех или неудача именно рыцарской части войска.

Поражения французов при Креси и Пуатье не дискредитировали рыцарство как таковое, как сословие: его слава, а точнее «пальма первенства» перешли к английскому двору, английской знати, английскому рыцарству. Военные успехи сторон рыцарская литература эпохи связывает с общей идеей «славы рыцарства». Победы англичан в первой половине и середине XIV в. сделали главными героями Столетней войны Эдуарда III и Черного Принца. Но уже один этот факт бесславил французское рыцарство в его собственных глазах и, вероятно, способствовал развитию идеи национального соперничества в составе представлений о рыцарской доблести. Новое вмешивалось в старое и преобразовывало его. Победы французского рыцарства во второй половине XIV в. возродили и его славу. Новым героем «без страха и упрека» в глазах общества и авторов, создававших рыцарскую литературу, становится французский рыцарь Бертран дю Геклен.

Итак, для XIV в. преждевременно говорить об утрате рыцарством военного престижа. Об этом свидетельствуют много фактов, в том числе и то, что во главе войск, в окружении рыцарей, продолжали сражаться короли, повинуясь больше сословно-профессиональному, чем государственному долгу. Представители государственной власти сами воспринимали войну «по-рыцарски». Это не раз доказывали Эдуард III, Филипп VI, Черный Принц и Иоанн II; это справедливо даже в отношении Карла V. Физическая слабость и болезни препятствовали тому, чтобы он лично возглавлял войско, но братья короля не пренебрегали рыцарским званием и собирали армии под своими знаменами. Король оставался главой рыцарства, но объективные обстоятельства способствовали тому, что во всех смыслах первым «мечом» французского королевства становится дю Геклен, с именем которого будут связаны победы французского войска, и, значит, национального оружия.

Рыцарские настроения весь век преобладали среди знати и королей, которые создавали новые ордена, принимали деятельное участие в организации Крестовых походов, еще воплощавшихся в реальных военных экспедициях. Они поддерживали культ героев-рыцарей, воссоздавали при своих дворах обстановку двора короля Артура.

Рыцарские ценности в XIV в., повторим, не утратили своего значения, при этом они использовались и еще могли быть использованы для решения насущных внутриполитических и внешнеполитических проблем; в условиях войны они способствовали сплочению военного сословия вокруг королевской власти: в XIV в. еще ради личной преданности, а в XV в. уже ради национального единства и патриотизма.

Медленные процессы преобразований, развивавшиеся внутри пока еще традиционного по своим взглядам общества, не замечавшего того нового, что росло и крепло на их глазах, и превращавшегося в признаки национального государства, позволяет историку увидеть предпосылки будущих изменений, способствовавших трансформации рыцарской идеологии в идею национального патриотизма, идею достоинства личности нового времени, переживших закат самого рыцарства.

По теме диссертации опубликованы следующие работы

1. Акимова Е. Ю. Вассально-сеньориальные связи во Франции - идеал и практика XIV столетия // Новый век: история глазами молодых. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2006. Вып. 4. С. 66-78.

2. Акимова Е. Ю. Жан Фруассар и его хроника как источник по изучению парижских волнений 1382 года // Средневековый город. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2006. Вып. 17. С. 234-245.

3. Акимова Е. Ю. Восприятие горожанами королевской власти: торжественный въезд Изабеллы Баварской в Париж (по хронике Фруассара) // Средневековый город. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2007. Вып. 18. С. 71-85.

4. Акимова Е. Ю. Особенности благочестия рыцарства (по хроникам Ле Беля и Фруассара) // Вестник СГСЭУ. Саратов: Изд-во СГСЭУ, 2007. № 18 (4). С. 125-127.

5. Акимова Е. Ю. Перевод из хроники Фруассара. [Торжества по поводу въезда Изабеллы Баварской в Париж, 1389 г.] // Средневековый город. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2007. Вып. 18. С. 208-216.

Размещено на Allbest.ru