"Бывшие люди" в социальной структуре и повседневной жизни советского общества (1917-1936 гг.)

После революции все несовершеннолетние выходцы из непролетарских слоев, вне зависимости от возраста и жизненного опыта, воспринимались широкими слоями рабочих и крестьян как неотъемлемая часть «умирающего прошлого». Являясь органической составляющей мира «бывших», их дети, тем не менее, прошли собственный, во многом отличный от родителей, путь поиска собственной социальной ниши в новом формирующемся советском обществе.

Глава первая «Проблема дискриминации малолетних детей по классовому признаку» посвящена интеграции в формирующееся советское общество малолетних детей «бывших», в том числе и тех, кто родился уже после Октября 1917 г. и был связан с миром «бывших» преимущественно генетически.

Малолетние дети «бывших», на первый взгляд, находились в более выгодном положении, чем их подросшие братья и сестры. Ведь в основе декларируемой новой властью «детской политики» лежал принцип равенства всех детей, независимо от их социального происхождения. Юридически дети не несли ответственность ни за происхождение, ни за прошлое своих родителей. Однако на практике все обстояло сложнее. Клеймо принадлежности к «чуждому» пролетариату сословию так или иначе распространялось и на детей.

В первые послереволюционные годы органы власти и средства массовой информации предостерегали население от разжигания ненависти по отношению к детям «бывших». Не отрицая наличие случаев враждебного к ним отношения, следует признать, что вплоть до середины 1920-х гг. дискриминация детей по классовому признаку носила эпизодический, преимущественно «бытовой» характер и, как правило, не являлась следствием государственной политики.

Ситуация стала меняться к худшему с середины и особенно в конце 1920-х гг. В это время, в разгар «соцнаступления», «классовый принцип» проник не только в систему воспитательных учреждений, начального и среднего образования, но и в учреждения дошкольного воспитания. От воспитателей детских садов и школьных учителей требовали проведения среди детей «правильной классовой политики», воспитания у учащихся ненависти по отношению к «социально чуждым». В школах специальные комиссии проверяли, со всех ли учеников собраны расписки о непосещении церкви, проводится ли «индивидуальная обработка ребят, отрицательно настроенных со стороны общественно-политической». Школьным учителям было вменено в обязанность не только знать «социальное лицо» каждого ученика, но и «бороться за улучшение социального состава учащихся». Но как это сделать, не исключая детей «бывших» из школы, что прямо противоречило другим инструкциям и документам партии? В этих условиях возрастала роль «субъективного фактора»: школьный работник на свой страх и риск мог выбрать, каким указаниям следовать.

В диссертации отмечается, что даже в условиях целенаправленного нагнетания классовой истерии вышеуказанные процессы не носили тотальный характер. Дискуссии по этому поводу шли среди большевистского руководства (Н.К.Крупская) и в кругах педагогической общественности. Сохранялся слой учителей, которые, прикрываясь наличием противоречивых инструкций и указаний, фактически саботировали исполнение наиболее одиозных «классовых установок».

Проведенное исследование показывает, что в 1920-1930-е гг. расслоение детей происходило не столько по признаку социального происхождения, сколько по степени близости к власти их родителей. Уже в первые послереволюционные годы начался процесс обособления детей формирующейся советской номенклатуры (среди которой были и выходцы из «бывших», составлявшие, в частности, заметный процент среди работников госаппарата среднего звена).

В то время, как пропасть, отделяющая детей «номенклатуры» от детей рядовых граждан, становилась всё глубже, грань, разделяющая советских детей из разных социальных слоёв, со временем становилась всё неопределённее. Это происходило как в силу постепенного «смешения» этих слоев, так и вследствие трансформации самих критериев социальной идентификации.

Во второй главе, «Молодежь чуждых классов в Советской России: методы и практики интеграции», исследуются особенности положения в послереволюционной России подростков и молодых людей из числа «бывших». Социальное происхождение нередко становилось для них серьёзным препятствием в получении высшего образования и в профессиональной карьере.

В годы Гражданской войны распространенным способом интегрироваться в новое общество для юношей из «социально чуждых» слоев становилась служба в Красной Армии. Формально этого было достаточно, чтобы освободиться от «клейма эксплуататора», но на практике это не всегда давало гарантии.

Приобрести новый «позитивный» социальный статус служащего или рабочего возможно было устроившись в госучреждение, а еще лучше на завод. Как правило, такие стратегии рассматривались молодежью как временные, дающие удобный плацдарм для дальнейшей карьеры. Устроиться на «обычную» работу для молодых людей из «бывших» в начале 1920-х гг. не было сложно, поскольку они обладали важным преимуществом перед рабоче-крестьянской молодежью, полученным «в наследство» от прежнего статуса, а именно: более основательным и разносторонним базовым образованием, а порою и знанием иностранных языков. Как видно из документов, особенно много представителей «социально чуждых» было среди учителей, медицинских работников, а также работников финансово-экономической и делопроизводственной сферы. Труднее пришлось тем, кто в силу юного возраста не успел до революции получить образование или «полезную» специальность.

Однако указанное выше преимущество (основательный уровень базовой подготовки) объективно давало молодежи из «бывших» больше шансов и для поступления в советские вузы. У выходцев из социальных «низов» не было шансов выдержать конкурсные испытания наравне со сверстниками из семей «бывших». Принятие в 1918 г. новых, по сути дискриминационных по отношению к «бывшим» правил приема в вузы, а также создание сети рабфаков, тем не менее, не закрыли детям непролетарских слоев дорогу в вузы. К середине 1920-х гг., вопреки ожиданиям, наблюдался рост численности выходцев из «бывших» среди студентов и аспирантов вузов. Даже в конце 1920-х гг., в период ужесточения классовой линии, процент студентов «из бывших» оставался достаточно высоким.

В диссертации на широком материале показано, насколько сложным и противоречивым был процесс интеграции молодежи «из бывших» в советское общество в условиях конца 1920-х - нач. 1930-х гг. Лозунги об отказе от мести за происхождение (поскольку «родителей не выбирают») неизменно соседствовали с призывами к классовой бдительности. 1 декабря 1935 г. И. В. Сталин произнёс свою знаменитую фразу «Сын за отца не отвечает». Вскоре после этого был принят ряд решений, облегчающих положение детей «социально чуждых элементов».

В заключении подводятся основные итоги и делаются обобщающие выводы диссертационного исследования.

На примере всестороннего комплексного изучения социальной категории «бывших», с помощью новых источников и современных подходов, диссертация предлагает решение важной исследовательской проблемы - становления советского социума и социальной стратификации постреволюционного общества. В результате проведенного исследования делается вывод о том, что послереволюционное общество было значительно более сложным и нестабильным социальным организмом, чем принято было полагать. Традиционный классовый подход не позволяет адекватно оценить многообразие и разнохарактерность действовавших в нем социальных сил и интересов, а также выявить специфику социальных отношений в условиях рассматриваемого периода.

Реконструкция судеб «бывших» в Советской России показывает, насколько многогранной, изменчивой и противоречивой была послереволюционная действительность, в том числе в сфере социальных отношений. Процесс «перевоспитания», «переделки», «перековки» представителей социально чуждых слоев проходил крайне сложно, болезненно и неравномерно, затянувшись на долгие годы. Тем не менее, как показано в диссертации, представление о том, что лица «плохого» происхождения в Советской России были обречены, если не на смерть, то на преследование и постоянную дискриминацию, является упрощением. Многие из «бывших», и особенно - представители молодого поколения, успешно приспособились к советским реалиям, в том числе используя стратегию смены социального статуса, свои связи и культурно-образовательные преимущества перед рабоче-крестьянскими «низами», а также острую потребность режима в квалифицированных специалистах.

Сравнение политических деклараций, юридических актов и инструкций большевистской власти с их реализацией на уровне повседневных практик позволило установить, в какой мере и какие именно факторы вмешивались во властные установки в тот или иной период времени. Несмотря на господство к концу 1920-х гг. классового принципа, проникшего во все сферы жизни советского общества, его практическое воплощение отличалось от бумажного «идеала», поскольку оно было опосредовано целым рядом объективных и субъективных обстоятельств, которые подробно исследуются в диссертации.

В работе делается вывод о том, что тенденции разрушения прежних и формирования новых социально-культурных связей шли параллельно друг другу. Советское общество создавалось в процессе постоянного и тесного взаимодействия и взаимовлияния различных социальных слоёв. К концу 1920-х гг. само понятие «классовой принадлежности» существенно трансформировалось, означая отныне не столько социальное происхождение человека, сколько оценку его политических установок в контексте лояльности режиму. В этих условиях власть имела возможность свободно манипулировать терминами, что вносило элемент непредсказуемости, нарастание которого хорошо прослеживается на примере «чисток» совслужащих.

К началу 1930-х гг. границы между представителями различных в прошлом социальных слоев все больше размывались, как в силу естественного их смешения, так и в результате изменения характера социальной политики. Критерий «классовости» все больше превращался в атрибут революционной риторики; удобное объяснение тех или иных действий властей или частных лиц. Им прикрывались и манипулировали как центральная власть в борьбе с политически неблагонадёжными лицами, так и нечистые на руку представители местной власти и даже (как видно из писем, жалоб, доносов) рядовые обыватели. Принятие Конституции 1936 г. не означало полного прекращения преследований «бывших». Однако с середины 1930-х гг. они приобрели новое качество, все больше «встраивались» в систему политических репрессий, в которой соцпроисхождение играло второстепенную роль.

Сформировавшееся период 1917- сер. 1930-х гг. советское общество впитало в себя все социальные слои дореволюционной России, «перемолотые» и «переваренные» в едином «котле» революции, Гражданской войны, нэповских реформ, коллективизации, индустриализации, культурной революции, разнообразных «чисток» и прочих кампаний. Новая советская социальная элита, как и все другие слои общества, отнюдь не являлись преемниками «победившего пролетариата» либо какой-либо другой социальной группы, а возникали на основе синтеза различных слоев дореволюционного и раннего советского общества.

Литература

1. Смирнова Т.М. «Бывшие». Штрихи к социальной политике советской власти // Отечественная история. 2000. № 2. С. 37-48 (1.5 а.л.)

2. Смирнова Т.М. Ужесточение социальной политики Советской власти и «классовая борьба» на уровне повседневно-бытового общения. Конец 1920-х - начало 1930-х гг. // Вестник РУДН. 2003. № 2. С. 74-87 (1,4 а.л.)

3. Смирнова Т.М. «В происхождении своем никто не повинен...»? Проблемы интеграции детей «социально чуждых элементов» в послереволюционное российское общество (1917-1936 гг.). // Отечественная история. 2003. № 4. С. 28-42 (1,5 а.л.)

4. Смирнова Т.М. «Социальное положение состоит из одной коровы и одного двухэтажного дома»: «Классовая принадлежность» и «классовая справедливость» в Советской России, 1917-1936 гг. // Вестник РУДН. 2005. № 4. С. 89-97 (1 а.л.)

5. Смирнова Т.М. «О судьбе эвакуированных в Чехословакию советских детей в начале 1920-х годов» // Отечественная история. 2007. № 1. С. 77-93 (1 а.л.)

6 Смирнова Т.М. Чистки соваппарата как часть советской повседневности 1920-1930-х годов // Вестник РУДН. 2009. № 3. С. 103-120 (1,3 а.л.)

7. Smirnova, Tatiana M. Children's Welfare in Soviet Russia: Society and the State, 1917-1930s // The Soviet and Post-Soviet Review, Volume 36, Number 2, 2009. Р.Р. 169-181 (1 а.л.)

8. Рец.: Смирнова Т.М. Ш. Плаггенборг. Революция и культура. Культурные ориентиры в период между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма // Отечественная история. 2001. № 5. С. 189-192 (0,5 а.л.)

9. Рец.: Смирнова Т.М. А.Ю. Рожков. В кругу сверстников. Жизненный мир молодого человека в советской России 1920-х годов. В 2-х тт.: Т. 1. 406 с.; Т. 2. 206 с. Краснодар, 2002 // Отечественная история. 2004 (0,5 а.л.)

10. Смирнова Т.М. «Бывшие люди» Советской России. Стратегии выживания и пути интеграции. 1917-1936 годы. М.: Издательский дом «Мир истории», 2003. 247 С. (19 а.л.)

11. Смирнова Т.М. «Экспроприация экспроприаторов» в Советской России // Источниковедение ХХ столетия. Тезисы докладов и сообщений научной конференции. М., 1993. С. 119-120 (0,2 а.л.)

12. Смирнова Т.М. Социальный портрет «бывших» в Советской России 1917-1920 годов. (По материалам регистрации «лиц бывшего буржуазного и чиновного состояния» осенью 1919 г. в Москве и Петрограде) // Социальная история. Ежегодник 2000. М., 2000. С. 87-126 (2,6 а. л.)

13. Смирнова Т.М. Образ «бывших» в советской литературе // История России XIX-XX веков. Новые источники понимания. М., 2001. С. 222-230 (1,2 а.л.)

14. Смирнова Т.М. «Бывшие» в условиях НЭПа (По материалам Москвы и Московской области) // НЭП и становление гражданского общества в России: 1920-е годы и современность (Материалы Всероссийской научной конференции, Славянск-на-Кубани, 17-20 октября 2001 г.). Краснодар, 2001. С. 156-159 (0,3 а.л.)

15. Смирнова Т.М. «Сын за отца не отвечает». Проблемы адаптации детей «социально чуждых элементов» в послереволюционном обществе (1917-1936 гг.) // Россия в XX веке: Люди, идеи, власть. М., 2002. С. 172-193 (2 а.л.)

16. Смирнова Т.М. «Вычистить с корнем социально-чуждых»: Нагнетание классовой ненависти в конце 1920-х - начале 1930-х гг. и её влияние на повседневную жизнь советского общества. (По материалам «чисток соваппарата» Москвы и Московской области). // Россия в XX веке. Реформы и революция. Т. 2. М., 2002. С. 187-205 (2 а.л.)

17. Смирнова Т.М. Жилищная политика Советской власти в годы НЭПа. (По материалом демуниципализации в Москве и Московской губернии) // Ежегодник историко-антропологических исследований. 2001/2002. М., 2002. С. 276-287 (1 а.л.)

18. Смирнова Т.М. «... Чтобы нам дали возможность мирно дожить нашу жизнь...»: Представители бывших привилегированных слоев в поисках новой социальной ниши. Октябрь 1917-1921 годы // Советская власть народная власть? Очерки истории народного восприятия Советской власти в СССР. СПб., 2003. С. 67-87. (1 а.л.)

19. Смирнова Т.М. «Бывшие» в условиях НЭПа: «Широкие перспективы» или новые проблемы // Cahiers du Monde russe. 2003. № 44/1 (Janvier-Mars). С. 111-133. (1,5 а.л.)

20. Смирнова Т.М. Дети Советской России (по материалам Деткомиссии ВЦИК. 1921-1924 гг.) // Социальная история. Ежегодник 2001-2002. М., 2003. С. 486-528 (2 а.л.)

21. Смирнова Т.М. Образ «бывших» в советской литературе 1920-1930-х гг. // Преподавание истории в школе. 2004. № 5. С. 14-20. (1 а.л.)

22. Смирнова Т.М. Советская повседневность, народное творчество и массовая культура // Историк и художник. 2005. № 2. (1,5 а.л.)

23. Смирнова Т.М. Демуниципализация домов в годы НЭПа: восстановление жилого фонда или обогащение коммунальных служб? // НЭП: экономические, политические и социокультурные аспекты. М.: РОССПЭН, 2006. C. 464-480 (1,5 а.л.)

24. Смирнова Т.М. «Жилищный вопрос такой важный и такой больной…» Жилищная политика и практика в послереволюционной России (1917-начало 1920-х гг.) // The Soviet and Post-Soviet Review, 33, Vol. 2-3 (2006), Charles Schlacks, Publisher Idyllwild, California, USA, 2007. P. 183-208 (2 а.л.)

25. Смирнова Т.М. «Отправлять детей физически здоровых, умственно развитых и морально безупречных …» Эвакуация голодающих детей Советской России за границу, 1921 год // Советская социальная политика 1920-х - 1930-х годов: Идеология и повседневность. Сб. статей / Под ред. П.В. Романова, Е.Р. Ярской-Смирновой. М., 2007. С. 349-391 (2 а.л.)

26. Смирнова Т.М. Классовая борьба на «жилищном фронте»: особенности жилищной политики Советской власти в 1917 начале 1920-х гг. // Социальная история. Ежегодник, 2007. М., 2008. С. 199-218 (1,7 а.л.)

27. Смирнова Т.М. «Прекраснейшее в мире здание охраны детства…»: Советская «детская» политика и общество. 1917-1930-е гг. // Ежегодник историко-антропологических исследований 2006/2007. М., 2008. С. 124-156 (2,2 а.л.)

28. Смирнова Т.М. Охрана детства в Советской России: Общество и власть. 1917-1930-е гг. // Экономическая история. Обозрение. Вып. 14. М., МГУ, 2008. С. 93-116 (1,5 а.л.)

29. Смирнова Т.М. Государство или общественная инициатива? Опыт решения «детских проблем» в 1917-1930-е гг. для современной России // Социальная история. Ежегодник 2009. М., 2009 (2,8 а.л.)

30. Смирнова Т.М. Российское детство XX века: новые обобщающие работы и новые вопросы //Ребенок в истории и культуре. Труды семинара «Культура детства: нормы, ценности, практика». Вып. 4. М., 2009 (1 а.л.)

советский социум молодежь

????????? ?? Allbest.ru