Труды русских историков церкви в отечественной историографии XVIII-XIX веков

Эпоха Петра становится началом не только церковно-исторической науки, но всей исторической науки в целом. Все это происходит на фоне восприятия светской наукой европейского знания, что в свою очередь либо открывало новые горизонты для исследователя, либо подталкивало его к полемике с зарубежным оппонентом. Следствием этого процесса стало отделение исторического знания от смежных дисциплин. Светское историческое знание XVIII века обогащается как работами иностранцев: Г.З. Байера, Г.М. Миллера, Ф.Г. Штрубе де Пирмонта, А.Л. Шлецера, так и трудами русских историков: В.Н. Татищева, М.В. Ломоносова, М.М. Щербатова, И.Н. Болтина, которые заложили фундамент русской исторической школы.

Церковно-историческая наука этого периода не отличается подобным динамичным развитием. Это можно объяснить рядом причин. Первое - светская наука этого периода обильно черпает нечуждый ей зарубежный опыт, что придает ей высокую динамику развития. Церковно-историческая наука в силу конфессиональных и догматических принципов этого опыта избегает. Второе - светская историческая наука развивается внутри дворянского сословия, наиболее обеспеченного и имеющего в России широкие права. Это, в свою очередь, давало исследователю-дворянину определенную независимость в выборе тем и методов исторического исследования. Исследование истории церкви в этот период ведется внутри духовного сословия, что диктует свои условия исследователю, ограничивает его взгляды и возможность высказывать свое мнение. Третье - недостаток самого духовного образования, связанный с косностью мышления большинства представителей духовенства. Русское богословие данного периода только начинает складываться как дисциплина.

Несмотря на эти явно негативные факторы, история церкви как наука получает в XVIII веке свое развитие в работах таких авторов, как Никодим (Адам Бурхард Селий) - преподаватель латинского языка Александро-Невской семинарии. Его последователем и наследником его исторических материалов становится московский архиепископ Амвросий (Зертис-Каменский). Эти материалы впоследствии войдут в совместную «Историю российской иерархии» Амвросия (Орнатского) и Евгения (Болховитинова). В это время начинается работа над историческим произведением «Начертание истории греко-российской церкви» протоиерея московского Архангельского собора Петра Алексеева. Работа содержала пять частей и включала в себя историю от рождества Христова до времени Екатерины II.

Работы епископа Дамаскина (Семенова-Руднева) закладывают основы хронологической систематики, дают первую периодизацию русской культуры. Стараниями Дамаскина, а также митрополита Самуила (Милославского) и митрополита московского Платона (Левшина) во второй половине XVIII века, в эпоху Екатерины II, начинаются преобразования в Московской духовной академии, пересматриваются учебные планы и программы. История занимает свое место среди преподаваемых наук. В это время в стенах академии проходит обучение будущий митрополит - Евгений (Болховитинов), который войдет в историю как выдающийся археограф, собиратель и публикатор древнерусских рукописей.

О широком знакомстве со светской исторической наукой говорит и тот объем материалов, который был привлечен при написании первого русского исторического курса митрополитом Платоном (Левшиным). Его «Краткая церковная российская история» кроме летописного материала опиралась, на работы Татищева, Щербатова, Манкиева. Платон вступает в полемику с И.П. Елагиным, беспощадно критикуя его исторические произведения. Выход в свет в 1805 году его «Краткой церковной российской истории» подытоживает тот путь, который проделала церковно-историческая наука в XVIII веке. богословский исторический клирик церковный

Подводя итог развития церковно-исторической науки в XVIII веке, следует отметить, что создать в этот период сколь-либо значительные исторические произведения, равные по смыслу и широте замысла работам светских историков, не удалось. Это приводит к тому, что рационалистический дух времени, прослеживающийся в работах таких историков, как В.Н. Татищев, М.М. Щербатов, И.Н. Болтин (несмотря на поставленные в их произведениях некоторые церковно-исторические вопросы), формирует отрицательное отношение к церкви как таковой и к вопросам церковной истории в частности. Кроме того, в этот период история русской церкви как научная дисциплина только формируется, определяется круг ее задач, складывается круг тем, которые в дальнейшем она будет развивать, накапливается фактический материал. Этот процесс проходит параллельно с аналогичным процессом в светской истории и вполне объективен.

Первая половина XIX века открывается трудами таких ученых как Г.Эверс, Н.М.Карамзин, Н.А.Полевой, М.Т.Каченовский, М.П.Погодин. Несмотря на разные исторические взгляды и всю палитру мнений, высказанных ими, работы этих ученых были первыми попытками проследить, в рамках разных научных школ, исторические закономерности, выстроить периодизацию истории России.

Сочинения по церковной истории открывают XIX век «Краткой российской церковной историей» митрополита Платона (Левшина). Она начинает ряд первых систематических работ по данной тематике. После этого написание широкомасштабных исторических произведений становится, привилегией вышей церковной иерархии: архиепископ Филарет (Гумилевский), митрополит Макарий (Булгаков). Сочинение Левшина стало первой попыткой обозреть историю русской церкви целиком. Следуя за Татищевым, Платон с критичностью относится к сказанию о проповеди апостола Андрея на Руси, критикует качество «Степенной книги», высказываясь об осмотрительности в ее цитировании. Платон высказывает ряд ярких предположений относительно русского язычества. Уже в XIX веке это было отмечено в церковной историографии, митрополита Платона ставят в общий ряд со светскими историками этого периода.

Дальнейшее развитие церковно-историческая наука получает в трудах архиепископа Филарета (Гумилевского) и митрополита Макария (Булгакова). Творчество Гумилевского как историка церкви требует особой характеристики, так как оно становится важной вехой в развитии концепции церковной истории. Для Гумилевского история церкви - это, прежде всего, история состояния церковной иерархии в тот или иной период. Проводя историографические параллели, можно проследить глубокую связь концептуальных позиций в построении исторической периодизации у Филарета и Н.М.Карамзина. Оба автора сходятся во мнении, что только централизованная политическая власть, как в церкви, так и в государстве, способствует историческому успеху. Отсюда та субъективность и категоричность, с которой Филарет отражает любые попытки критики, как государства, так и церкви.

Одновременно с Филаретом на поприще научной разработки истории русской церкви выступил его современник митрополит Макарий (Булгаков). Его многотомная «История русской церкви» стала событием в истории не только церковно-исторической, но и исторической науки. Более обширное и полное произведение, касающееся избранной тематики, трудно себе представить. Грандиозность самого замысла сочеталась с постепенностью его исполнения. Выход в свет всей «Истории...», начавшийся в период царствования Николая I и закончившийся в правление Александра II, составил целую эпоху в жизни России. Макарий не мог не воспринять новых общественных веяний России Александра II. Историк, творящий в этот период, чтобы быть понятым, должен был строить историческое повествование, исходя из новых критериев. Отсюда его меньшая категоричность в исторических построениях, более расплывчатая периодизация, желание проиллюстрировать исторический факт как можно более подробно, оторваться от заранее установленной системы.

Изменения в обществе не могли не затронуть основ духовного образования, которое эволюционировало вместе с обществом. После введения нового церковного устава в 1869 году все науки академического курса были распределены на три отделения, в числе которых было и церковно-историческое. Появляется научная церковно-историческая литература, духовные журналы с удовольствием печатают сочинения исторического содержания. Подобные публикации начинают подчеркивать разнообразие научных мнений авторов. Все это в конечном итоге приводит к тому, что в церковно-исторической науке начинают формироваться научные направления в разработке и понимании тех или иных исторических вопросов. В исторических работах все в большей степени начинает проявляться дух эпохи. Новое поколение церковных историков начинает скептически относиться к неоспоримым ранее научным постулатам.

Ярким представителем этого поколения ученых был Е.Е. Голубинский, представитель историко-критического направления церковно-исторических исследований. Его «История русской церкви» вошла в историографию как историческое произведение, в котором русские летописные своды были подвергнуты беспощадной критике. В своем произведении Голубинский полностью рвет связь как с жесткой, ориентированной на этапы становления церковной иерархии, периодизацией Филарета, так и с иллюстрирующей эволюцию той же иерархии периодизацией Макария. Он начинает рассматривать церковную историю в общеисторическом контексте. Для него история церкви неотделима от истории России и подчиняется общим законам исторического развития. Автор подчеркивает, что сама церковная иерархия совершенствуется и усложняется в соответствии с государственной иерархией. Это было новым словом в трактовке сюжетов церковной истории. Работа Голубинского во многом определила характер и стала образцом для будущих церковно-исторических исследований. Ярким примером здесь могут послужить «Очерки по истории русской церкви» А.В. Карташева, который практически полностью воспроизводит план, а иногда и манеру, исторического изложения Голубинского. Фундаментальность исследования Голубинского подчеркивал В.О. Ключевский, который всю жизнь испытывал «искреннее преклонение» перед автором. Можно смело сказать, что «История русской церкви» Голубинского стала весомым вкладом в развитие не только церковной, но и всей российской исторической науки в целом.

В конце XIX - начале XX века церковно-историческая наука начинает прирастать работами таких ученых, как И.Е. Троицкий, профессор Петербургской духовной академии, вызвавший своими лекциями значительное оживление интереса к вопросам церковной истории. Его приемником по кафедре становиться профессор В.В.Болотов, зарекомендовавший себя и как одаренный исследователь, и как прекрасный преподаватель. Говоря о Московской академии этого периода, следует, естественно, упомянуть деятельность А.В. Горского, авторитет которого в богословской науке того времени был непререкаем. Эти люди создают основы новой церковно-исторической науки. Их ученики Н.Ф. Каптерев, С.И. Смирнов в то же время становятся научными наследниками В.О. Ключевского, плодотворно работавшего с материалами по истории церкви. В Казанской академии трудится ученик А.П. Щапова П.В. Знаменский, один из ярких представителей церковно-исторической науки, успешно совмещавший в своей карьере преподавание в светских и духовных учебных заведениях. Семидесятые годы XIX века в русском духовном образовании сыграли роль катализатора, подтолкнувшего церковно-историческую науку к ускоренному развитию. Все большее число фактов светской истории привлекается к иллюстрации церковно-исторических событий. В качестве примера можно привести работы А.П. Лебедева, Н.Ф. Каптерева, С.И. Смирнова. Уровень решения научных проблем возрос и стал совместим с научным уровнем светской исторической науки. Несмотря на регрессивные изменения в системе духовного образования, вызванные к действию новым уставом духовных академий 1884 года под редакцией К.П.Победоносцева, затормозить дальнейшее развитие истории церкви как научно-исторической дисциплины было просто невозможно.

В конце XIX - начале XX века в творчестве некоторых историков стал наблюдаться процесс слияния тем, посвященных церковной истории, с темами общей истории России. Здесь можно отметить работы В.О. Ключевского, который успешно совмещал преподавание в университете с педагогической деятельностью в Московской духовной академии и как ее профессор оставил богатое наследие своих исследований по истории церкви. В 1896 году выходит первым изданием, а потом многократно переиздается работа «Очерки по истории русской культуры» П.Н. Милюкова. Вторая часть этой работы посвящена истории образования в России. Несмотря на то, что по своим мировоззренческим установкам Милюков был далек от сочувственного отношения к проблемам русской церковной истории, его работа содержит широкий статистический и фактический материал по истории церкви. История старообрядчества и сектантства показаны в четвертой главе второго тома. Церковно-исторической тематикой занимается петербургский профессор М.Д. Присёлков, который в 1913 году публикует монографию «Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X - XII веков», где была высказана довольно смелая гипотеза о принятии христианства не из Византии, а от Болгарского патриарха. Все эти работы были бы невозможны без глубокого знакомства авторов со всем объемом работ, оставленным церковными историками. Интерес к данной теме определялся тем обстоятельством, что для авторов этого периода история церкви не отделима от истории России.

Таким образом, историческая и церковно-историческая наука, возникнув в России в одно время и развиваясь параллельно, прошли длинный путь совместного развития и эволюции исторического знания. Они складывались и развивались в одних и тех же исторических условиях, черпали материалы из одних и тех же источников, сложили историографические комплексы, взаимодополняющие друг друга. Однако, несмотря на эти очевидные факты, русская историческая наука XIX - начала XX века постоянно подчеркивает свою «светскость», подчеркивает свою свободу от православной идеологии, что в кругах русской ученой интеллигенции считалось признаком объективного исследования исторического процесса. Как следствие, без должного внимания остался целый пласт исторических работ, обладающих исключительным своеобразием, весьма информативных и составляющий важную часть единого историографического комплекса отечественной истории.

Глава III. Богословско-догматической этап развития русской церковной истории. Историческая концепция в трудах историков русской церкви XVIII - середина XIX века.

Эта часть исследования посвящена эволюции исторической концепции в трудах историков русской церкви. Прослежено развитие церковно-исторических представлений от стартовой, летописной традиции до исторических работ, оставленных историками церкви конца XIX века. Глава разделена на четыре параграфа, которые позволяют конкретизировать концептуальные различия в трудах историков-клириков и светских представителей церковно-исторической науки, а также показать эволюцию исторической концепции в трудах русских историков церкви.

Особенностью провиденциального понимания истории являлось противопоставление земной жизни, в которой царит мирская суета, царству божию, в котором для праведников наступит вечное блаженство, установится полная гармония и человек станет бессмертным. Глубокий провиденциализм автора выражался в полной уверенности, что позитивный исторический процесс обеспечивается только божьей волей. В своих рассуждениях о добре и зле церковный историк ориентируется на их идеальные понятия, сформулированные догматическим богословием. Так, бог - это абсолютное добро, поэтому повествование о боге, это повествование, о событиях проникнутых его благостью. На этих повествованиях и строится сама христианская доктрина, поэтому сюжетная линия повествования не подвергаются ревизии или критике.

Подобное понимание истории характерно для этапа ее становления, деятельное участие в котором принимают историки-клирики. Центральными фигурами в этом процессе выступают такие ученые-архиереи, как архиепископ Феофан (Прокопович), а также митрополиты Евгений (Болховитинов) и Платон (Левшин). Их трудами начинается богословско-догматический этап развития русской церковной историографии, формируется апологетическое направление церковной истории. Отличительной чертой этого направления становится некое противопоставление церковной истории всей существующей и предшествующей традиции светского исторического знания, которое превращается в бесплодную попытку изоляции церковно-исторической науки от светской, желание сформировать для церковной истории собственное, исключительное направление, ставшее бы эталоном для исторического писания в целом.

В XIX веке историография церкви получает свое развитие в трудах архиепископа Филарета (Гумилевского) и митрополита Макария (Булгакова). Ими закладывается как фундамент церковно-исторических исследований в виде первых полномасштабных исторических произведений, так и концептуальные особенности русской церковной истории. В этих произведениях богословско-догматическое понимание провиденциализма получает самое яркое отражение. Работы закладывают новое прагматическое направление церковно-исторических исследований. Испытав на себе глубокое влияние Н.М. Карамзина, авторы строят свое произведение по образцу его «Истории государства российского». Впервые церковные историки адресуют свое сочинение не только клирикам, но и хотят познакомить с русской церковной историей всю читающую публику. Это приводит к тому, что церковная история уходит с того места, которое было предписано ей богословием и обретает права самостоятельного предмета.

Это в свою очередь поставило перед наукой целый круг задач, от решения которых зависело место, которое она займет в корпусе исторических дисциплин. Стремительное развитие светских исторических школ, происходившее в пятидесятых-шестидесятых годах XIX века, потребовало и от церковной истории соответствия передовым научным новациям. Богословско-догматическая историческая концепция и прагматическое направление истории, сформулированное Филаретом (Гумилевским) уже сказали свое слово и не могли устраивать профессионалов и любителей истории. Наступает кризис богословско-догматического понимания церковной истории. Ярче всего этот кризис проявился в «Истории русской церкви» митрополита Макария (Булгакова). Следствием этого и стала вся противоречивость этого выдающегося исторического сочинения, завершившего этап богословско-догматического провиденциализма в русской церковной истории.

Попытку разрешения сложившегося кризиса можно увидеть в историософии А.В.Горского, которая подводит своеобразный итог развития теоретической базы церковно-исторической науки в начале второй половины XIX века. Вклад Горского становится еще более актуальным, если учесть, что к этому периоду складывается целый комплекс исторических произведений, авторами которых стали историки-клирики. Их доминирование в это время в церковно-исторических исследованиях очевидно. Образ мысли этих историков находят свое воплощение в исторической концепции, которую можно охарактеризовать как богословско-догматическую.

Раскрывая этот термин, следует отметить, что в осмыслении истории историки-клирики придерживаются принципов, воплощенных в догматическом богословии, перенося многие его понятия на свое историческое исследование. Это стало следствием того, что перечисленные выше ученые кроме своих исторических изысканий вели плодотворную работу и как богословы, оставив после себя значительное теологическое наследие. Уже в силу этого факта их исторические исследования несут в себе глубокую богословскую направленность. Кроме этого, вырастая из древнерусской исторической традиции, в отличие от светской исторической науки, историки церкви всячески подчеркивали провиденциализм своих исследований. Все это приводит к тому, что несмотря на следование церковно-исторической науки в общем русле русской исторической школы, в работах историков-клириков сохранялось специфическое восприятие истории и исторического процесса, характерное для их произведений. Это историческое восприятие включало в себя теоретические богословские основы догматики и апологетики. Все это совокупно и определило ряд черт, характерных для русской церковной историографии.

Первое - история рассматривается как данность, как часть божественного домостроительства. Движущие силы исторического процесса целиком связаны с волей бога. Сущность исторического процесса в борьбе добра в виде благодати божьей и зла, возникающего в результате божественного попустительства. Логика в действии этих взаимоисключающих начал непостижима. Таким образом, в историческом сюжете зачастую стираются грани между историей и легендой. В историческом повествовании находится место чуду. В подобном построении исторического изложения неизбежна глубокая назидательность, превращающая биографии в агиографию, исторический портрет в икону.

Второе - личность в историческом процессе становится связующим звеном между высшим началом и реальным историческим процессом, что позволяет божьему промыслу действовать через ее посредство. Следовательно, божий промысел воплощается в истории действием исторической личности, мотивы же действия определяются божьим провидением. В этом случае личность выступает как главный творец истории. Однако человек, неся в себе частицу бога, греховен, отсюда возникает сила инерции социальной среды, которая заставляет человека, или целые социальные группы сопротивляться божественной благодати. В силу этого в обществе всегда будут присутствовать как праведники, так и грешники. В конфликте этих двух начал и будет развиваться человеческая история. Бог в разрешение этого конфликта не вмешивается, при его попустительстве зло может торжествовать. Тем самым в догматической концепции отдается должное как силе святого духа, так и могуществу греха. Православный историк, принимая человеческую природу как несовершенную, противопоставляет ей живую человеческую святость. Праведник, таким образом, становится путеводной звездой для заблудшего человечества и, совершая свой подвиг, указывает ему путь, способствуя общей гармонизации исторического процесса. Таким образом, в церковно-историческом произведении роль личности постоянно будет подчеркиваться автором, так как только на историческом фоне понятия греха и святости будут характеризовать процесс освящения церковью христианского мира, подчеркивая ее миссию в истории.

Третье - стабильность в обществе, сохранение традиции и устоев в церковно-историческом повествовании лежат на плечах государства и церкви. Церковные историки подчеркивают эту стабилизирующую миссию государства и власти. Государству отведена роль организующей силы, призванной объединять общество и защитить его от врагов внешних и внутренних. Миссию духовного окормления государства выполняющего свой долг берет на себя церковь. Таким образом, внутренние государственные отношения могут быть бесконфликтными только в том случае, если народ твердо следует идеалам православия. Историки-клирики видят русское государство как государство исключительно православное, подчеркивая идею богоизбранности русского народа. Этим обеспечивается подчеркнутый государственный патриотизм повествования, сущность которого раскрывается в невозможности признать тождественность исторического развития России и Европы, и, следовательно, попрать конфессиональные особенности православия. Для историков, являвшихся иерархами русской церкви, подобное было просто невозможно.

Четвертое - подобная трактовка понятия государства опиралась на своеобразное понимание русского общества как такового. Для церковного историка-клирика русское общество - прежде всего, общество православное и, как следствие, лишенное противоречий. Укоренившиеся же в обществе пороки, могут быть излечены церковью в проповеди истинного христианского учения. Кроме этого общество рассматривается как совокупность отдельных личностей. Это и дает историку церкви право предполагать, что, несмотря на греховность отдельных его представителей и даже целых социальных слоев, русское общество в целом непогрешимо. В борьбе греха и добродетели общество совершенствуется. Борясь с пороком и развивая в себе духовные силы, общество движется по пути прогресса. Это в свою очередь должно создавать в обществе понимание, что даже самые негативные явления в исторической жизни имеют в конечном итоге положительное содержание, так как подчинены божьей воле, которая не может нести зло.

Пятое - методологически в церковно-историческом произведении историка-клирика, будет преобладать прагматический метод. Подобный взгляд на историю следовал из опыта всей предшествующей и современной им русской историографии и соответствовал духу государственной исторической школы. Как следствие в историческом произведении будет наблюдаться особое внимание к политической истории и истории государственной личности. Кроме этого, будет присутствовать глубокая назидательность исторического повествования, опирающаяся на весь опыт церковной апологетики и примитивный историзм, выражающийся в хронологическом сцеплении исторических событий. В XIX веке, развитие церковно-исторической науки обогащает церковного историка генетическим методом и как следствие более глубоким пониманием историзма, выражавшемся в попытках анализировать условия взаимоформирования факторов, складывающих исторический процесс. Однако, в любом случае, историзм историка-клирика будет отличать, прежде всего, уверенность в богоучрежденности хода исторических событий, а внутренним двигателем православного историзма будет являться осознание церкви как святыни, воплощающейся в истории.

Первоначальному прагматическому историческому методу соответствовало и своеобразное понимание исторической критики. В рассмотренных работах критика как метод познания, через который познается исторический процесс, по преимуществу сведена до минимума и не простирается далее замечаний по поводу значимости или прочтения тех или иных исторических источников и высказанных мнений об историческом факте. Подобное понимание критики как метода связано с традицией современной им экзегетики, где критика догматических основ богословия была просто невозможна. Природа исторического явления всегда оставляла открытым вопрос о боговдохновленности или естественности исторических событий, а это сводило критический метод в работах историков церкви до своеобразного минимума, однако, не исключая критики как таковой.

Церковный историк, оперируя понятием священного предания, отдает себе отчет, что за исключением догматических основ, оно не мыслится как непогрешимое, так как предание церкви включено в общий поток истории, где истина и ложь переплетены. Отдавая должное тем оценочным критериям, которые выработало богословие, историк очищает предание, используя для этого все доступные ему приемы исторического исследования, включая критику. Когда в истории говорится о факте или событии, доступном человеческому опыту, то это становится предметом не только веры, но и знания. Расширяя это знание, историк-богослов может подвергать анализу историческую информацию, классифицировать и интерпретировать факты. Следовательно, церковно-историческая наука, в вещах познаваемых опытно использует ту же логику и те же методы, что и историческая наука вообще. Признание исторического процесса частью божественного домостроительства не заставляет историка отказываться от исторического познания. Расширяя свои знания о прошлом, церковный историк расширяет знания о божественном откровении, воплощенном в историческом процессе. Зачастую намеренно оставляя за бортом своего исследования анализ движущих сил исторического процесса, историк-клирик стремится к объективности через собирание мельчайших частиц прошлого, в которых он видит составляющие божественного присутствия в истории. Это придает церковно-историческому произведению объективность и историческую полноту. Богословский провиденциализм ставил перед историей задачу не познания сути, а собирания исторического процесса. Этой задаче и подчиняется церковная историография, основополагающие принципы которой соответствовали принципам современной ей исторической науки.

Глава IV. Рационально-просветительский этап в развитии русской церковно-исторической науки. Концептуальные особенности исторического знания в трудах светских историков церкви во второй половине XIX века.

Глава посвящена концептуальным особенностям исторического знания у светских историков церкви, сложивших в XIX веке альтернативное видение русской церковной истории. Глава разделена на три параграфа последовательно раскрывающих заявленную тему.

Несмотря на всю богословскую выверенность, старые концептуальные построения исторического знания не смогли удовлетворить потребностей читающей публики уже в первой половине XIX века. В этой культурной ситуации появляются церковно-исторические произведения, написанные историками, не связанными с клиром. Во многом стихийно, повторяя исторические взгляды русских историков-клириков, они, тем не менее, приходят к своему, особенному, видению русской церковной истории. Эта попытка сформировала целое направление в русской церковной истории, которое пыталось, используя старые методы, по-новому взглянуть на предмет своего исследования.

Первопроходцами в этом деле становятся А.Н. Муравьев и М.В. Толстой. Несмотря на весьма скромную научную значимость этих работ, у данных произведений существует бесспорная историографическая ценность. Авторы, во многом стихийно приходят к весьма своеобразной исторической периодизации, элементы которой будут востребованы и получат свое развитие в работах Е.Е. Голубинского в XIX и А.В. Карташева в XX веке. История церкви раскрывается в их работах через историю церковной иерархии, то есть как сумма поступков исторических личностей. Но если Муравьев связывает историческое развитие русской церкви исключительно с личностями ее предстоятелей, то Толстой вводит в свое повествование обширную «житийную» литературу, посвященную совершенно разным по социальному статусу историческим персонажам. Это, в свою очередь, расширяет круг лиц, вовлеченных в процесс складывания церковной истории на каждом конкретном этапе. Таким образом, можно говорить о желании автора показать в истории церкви не только деятельность клира, но и вклад в этот процесс мирян.

Кроме этого, отличительной чертой произведений, как Муравьева, так и Толстого является отсутствие в них рассуждений о божественном промысле как о движущей силе исторического процесса. Провиденциализм этих историков бесспорен, но в отличие от историков-клириков, сознательно подчеркивающих роль «десницы божьей» в переломные моменты истории, они опускают подобную констатацию. В работах этих историков была сделана еще одна попытка реанимировать прагматическое направление церковно-исторических исследований, вдохнуть новую жизнь в богословско-догматическое понимание истории.

Эпоха великих реформ шестидесятых годов XIX века вызывает к жизни новое поколение историков церкви, которое все дальше и дальше уходит от канонов богословско-догматической исторической концепции. Церковная история нуждалась в новых оценочных характеристиках, построенных на новых методологических принципах. Решению этой задачи противодействовала сумма представлений о церковной истории, сформировавшаяся в этот период. Однако именно этот факт и вызывает к жизни попытку переосмысления до этого незыблемых канонов церковной истории. Тем самыми формируется новое рационально просветительское направление церковно-исторической науки. Наиболее ярко это направление нашло свое отражение в работе П.В. Знаменского и его последователей П.И. Малицкого и А.П. Доброклонского, авторов учебных курсов по истории русской церкви. При всей неоднозначности подходов к решению этой задачи, она была реализована на практике и сложила историографическое наследие с рядом характерных для него черт.

Первое - историографически это первая попытка, не изменив классической схемы церковной истории, не отступая от старых принципов исторической периодизации, во многом сохраняя старый апологетический стиль изложения, привести читателя к новым, соответствующим эпохе выводам. Особенно характерна эта черта для «Руководства...» П.В.Знаменского. Подобное же намерение, хотя и в менее выраженной форме, прослеживается и в работах П.И.Малицкого и А.П.Доброклонского. П.В.Знаменский попытался, не отступая от канона церковно-исторического сочинения, заменить его апологетическую составляющую на научно-оценочную. Не разрывая связь с церковно-историческим провиденциализмом, Знаменский уходит от его ортодоксального понимания и уводит за собой церковно-историческую науку, которая под его пером начинает разрывать связи с богословием. В исторической концепции П.В.Знаменского явно видна девиация от провиденциализма богословского к провиденциализму философскому. Это находит свое подтверждение в сближении автора с философскими позициями славянофилов и в движении к церковному обновлению.

Как результат, следующим за Знаменским авторам, при всей их нарочитой «церковности», пришлось считаться не только со старыми, но и с новыми тенденциями в написании церковно-исторических сочинений. Для Малицкого и Доброклонского образцом сочинения становится не столько классическая «История русской церкви» Филарета (Гумилевского), сколько сочинение П.В.Знаменского. Даже Малицкий, сочинение которого представляет бесспорный шаг назад, по сравнению с работой предшественника, не смог полностью вернуться к апологетике Гумилевского. Доброклонский же и не пытается спорить с логикой Знаменского. Принимая его видение церковной истории, он просто уходит от некоторых выводов, смысл которых кажется ему не бесспорным.

Второе - представленные «Руководства...» представляют собой первую попытку дать историографический анализ церковно-исторической литературе, появившейся в России в XIX веке. Авторами была сделана попытка, пока еще на примитивном библиографическом уровне, дать характеристику историческим сочинениям своих предшественников. С одной стороны, эту работу можно считать началом нового этапа русской церковно-исторической науки, этапа историографического осмысления пути, пройденного церковной историей. С другой стороны, во второй половине XIX века историографический материал в исторической науке становится ведущим источником информации, что заставляет исследователей выходить на иной, более высокий уровень научных обобщений.

Третье - впервые в церковной истории на место божественного промысла, приходит понятие причины для обоснования и подтверждения фактов исторического процесса. Это было прямое следование за светской исторической наукой. Впервые отмеченная Знаменским причинность церковно-исторических сюжетов изгоняет из исторического повествования одномерность богословско-провиденциального взгляда на исторические события как изначально предопределенные свыше. Выделение объективных и субъективных факторов, влияющих на историю, в конечном итоге приводит историка к необходимости прослеживать их действие в историческом эпизоде, то есть подчеркивать многофакторность исторического процесса. Это в свою очередь, заставляло исследователя прибегать к историческому синтезу, делать соответствующие обобщения, подводить итоги, что повышало научно-аналитическое содержание работы. Церковная история, вслед за светской, начинает освобождаться от прагматически-назидательных концептуальных приемов с яркой апологетической направленностью, что делает ее более научной, соответствующей духу эпохи.

Анализ причин становится обязательным элементом исторического сочинения. Последователи Знаменского уже не могут их игнорировать. Налицо еще один факт разрыва церковно-исторической науки с наследием историков-клириков. В текстах представленных учебных пособий отсутствует даже упоминания о вмешательстве божественных сил в историю. Научное знание о церковной истории начинает тем самым обособляться от богословия. Церковно-историческая наука все более и более смыкается со светской историей, принимая ее научно-исторические взгляды, концепции и методологию.

Четвертое - методологически представленные выше работы разительно отличаются от исторических произведений предшественников. Отмеченная причинность событий заставляет ученых искать объяснения во внутренней сущности самого исторического явления. Так как для раскрытия этой сути зачастую не хватает конкретного источникового материала, историк прибегает к гипотетическим построениям, в которых на основании старых данных синтезирует новые исторические представления. Наиболее ярко эти методологические основы были видны в работе П.В.Знаменского. Тем самым открывается новое, более прогрессивное, направление церковно-исторических исследований, главной целью которого становится приближение истории церкви как предмета к русской исторической науке в целом.

Историографически, приведенные выше руководства представляют собой пример того обновления церковно-исторической науки, которое происходит в семидесятых - восьмидесятых годах XIX века. Несмотря на всю каноничность форм, которым подчинялась учебная литература, авторы пытаются воплощать в ней самые смелые свои замыслы. Авторам в их работах, с разной степенью реализации намеченного, удалось, не меняя внешних форм, сложившегося историографического канона, изменить его внутреннюю, понятийную часть.

Глава IV. Научно-позитивистский этап в развитии русской церковной истории. «История Русской Церкви» Е.Е.Голубинского как знаковое явление в русской церковной историографии второй половины XIX века.

Глава посвящена детальному исследованию «Истории Русской Церкви» Е.Е.Голубинского. Работа уникальна тем, что, собрав воедино все представления о церковной истории, подвергнув их беспощадной критике, автор создает историческое произведение, покончившее с замкнутостью и самодостаточностью церковной историографии. Специфика этого произведения последовательно разобрана в четырех параграфах данной главы.

К началу пятидесятых годов XIX века в европейской культуре сложился новый интеллектуальный климат. Философский рационализм, проникший в русское научное сообщество вместе со ставшими популярными в начале XIX века идеями Г. Гегеля, увидел в развитии общественной жизни историческую закономерность и полагал, что она может быть познана. Идея познанной закономерности в развитии общества воплощается в исторической концепции «органического развития», основы которой С.М. Соловьев озвучивает в работе «Наблюдения над исторической жизнью народов». В этой работе Соловьеву удается совместить идеи гегельянского рационализма с новым философским взглядом на исторический процесс - позитивизмом. В дискуссии с Г.Т. Боклем, рождалась историческая концепция, положенная в дальнейшем в основу исторических изысканий С.М. Соловьева.

Голубинский близко воспринимает основные черты этих исторических положений. Практически дословно воспроизведенные в тексте его работы основные тезисы работы Соловьева становятся основополагающими в сочинении церковного историка. Обозначив их во введении, он возвращается к ним неоднократно в самом тексте своей «Истории...», когда речь заходит о механизмах общественного развития, но слепо им не следует. Рационализм Голубинского стоит ближе к идеям нарождающегося позитивизма, чем к гегельянству С.М. Соловьева. Отсюда более глубокая социологизация исторических явлений. Если Соловьев видит государство только как отражение общественной жизни, то для Голубинского оно является продуктом общественного развития социального «организма» и вырастает внутри него как следствие его созревания. Процесс этого созревания одинаков как для Руси, так и для стран Западной Европы. Уже один этот тезис ставит сочинение вне стандартного ряда исторических сочинений, но автор идет дальше, представляя и церковь как социальную институцию, служащую обществу и имеющую в нем свою «цель и назначение». Это был не просто разрыв со старой историко-богословской традицией церковно-исторической школы, это был шаг вперед в понимании общественного развития в исторической науке вообще.

Навлекая на себя обвинения в излишней публицистичности повествования, автор следует принципу научности, зачастую в ущерб литературности изложения. Вместо историка в работе должен говорить исторический источник, считает он. Миссия историка состоит в том, чтобы очистить источник от легенд и домыслов, заставив звучать только объективную, «чистую» информацию. Историк не в праве оперировать смыслом истории, считает Голубинский, объективная наука требует только выверенного исторического знания, стоящего на фундаменте точнейшего источникового анализа. Следствием этого становится экономия автора на предположениях и явный уход от выводов. Преподнести читателю исторический факт, а не навязать свое мнение об этом факте - подобные тенденции хорошо прослеживаются в работе и, в свою очередь, еще раз подчеркивают позитивистский характер представленной работы.

В итоге следует объяснить, почему столь серьезный исторический прорыв, совершенный Голубинским, в концептуальных положениях церковно-исторического исследования был оставлен современниками и последующими критиками его творчества без внимания. Суть этого явления можно объяснить некой схожестью требований, предъявляемых к историческому факту богословско-догматической и позитивистской исторической концепциями. Желание сохранить и каталогизировать каждое проявление промысла божия, как части исторического прошлого изначально легло в основу богословского понимания истории. Отсюда трепетное отношение к любому, даже самому надуманному историческому свидетельству. Тем не менее, этот бесспорный минус с лихвой окупался широчайшим источниковедческим кругозором, свойственным церковным авторам. Как следствие, любовь к историческому факту, изложенному в источнике, была краеугольным камнем церковной истории. Поэтому читатели Голубинского не были удивлены объему представленной им источниковой информации, качеством переводов с древних языков в привлеченных иностранных свидетельствах. Это было традиционно для церковно-исторической школы. Не заметили они и нового взгляда на эволюцию общества. Голубинский, возможно, намеренно не афиширует своих взглядов на причины общественного развития, а в большей степени их скрывает. Да и сами причины, порождающие социальный организм и заставляющие его развиваться, для него остаются загадкой, разрешить которую Голубинский и не пытается. Таким образом, если историк-клирик отказывался анализировать исторический процесс, так как он был частью непознаваемого промысла божьего, то историк-позитивист Голубинский ушел от того же по ненаучности абстрактного теоретизирования, не опирающегося на исторические свидетельства. Следует заметить, что подобный подход, возможно, минимизировал и моральные противоречия у Голубинского как у глубоко верующего человека. В силу концептуальных особенностей, позитивизм не предполагал коренного пересмотра мировоззренческих позиций автора. Являясь по философской сути идеализмом, позитивизм стал органическим продолжением «логического провиденциализма» идей Канта, Шеллинга и Гегеля, которыми была пропитана подавляющая часть читающего российского общества второй половины XIX века. Как следствие, концептуальная новизна работы осталась в тени разоблачительного источниковедческого анализа, который так ошеломил читателей. Таким образом, за частным было пропущено общее, а историк Е.Е. Голубинский вошел в церковную историографию только как беспощадный критик и разрушитель устоев.

В заключении подведен научный итог работы, сформулированы основные выводы диссертационного сочинения.

Процесс складывания русской церковно-исторической школы начинается с начала XVIII века. Этого требовала историческая эпоха, изобилующая богословскими спорами как внутри России, так и за ее пределами. Эпоха Петра I, становится началом исторических исследований как светского, так и церковного содержания и открывает первый этап развития русской церковной истории, который можно охарактеризовать как богословско-догматический.

Русская историческая наука этого периода прирастает первыми историческими сочинениями, вершиной которых становится работа В.Н.Татищева - самого яркого выходца из среды «птенцов гнезда Петрова», основоположника русской исторической науки. Светское историческое знание XVIII века обогащается как работами иностранцев Г.З. Байера, Г.М. Миллера, Ф.Г. Штрубе де Пирмонта, А.Л. Шлецера, так и трудами русских историков М.В. Ломоносова, М.М. Щербатова, И.Н. Болтина. Церковно-исторические исследования этого периода получают свое развитие в работах преподавателя Александро-Невской семинарии Никодима (Адама Бурхарда Селия), московского архиепископа Амвросия (Зертис-Каменского). Работы архиепископа Дамаскина (Семенова-Руднева) закладывают основы хронологической систематики и дают первую периодизацию русской культуры. Однако научно-исследовательский уровень этих работ в силу объективных причин был значительно ниже. Трудами Дамаскина, а также митрополитов Самуила (Миславского) и Платона (Левшина) в эпоху Екатерины II реформируется система русского духовного образования. Это позволяет преодолеть отставание церковно-исторической науки от светского исторического знания. В историческом творчестве церковных историков этого этапа формируется форма осмысления истории как таковой, воплотившаяся в богословско-догматическом провиденциализме. Ярче всего это понимание истории нашло свое отражение в творчестве митрополита Платона (Левшина), сформировавшего апологетическое направление русской церковной истории.

Методологически историк этого времени видит историю как цепь взаимосвязанных исторических фактов. Связь фактов осуществляется механически, повествование строится на хронологическом принципе и представляет собой каталогизацию исторической информации. Расширение исторического знания - это не анализ или критика, а добывание новой информации и включение ее в историческое повествование. Как следствие, на первый план в доказательстве правоты автора выступает не теоретическая, а практическая часть исследования. Подобное понимание истории строится на объектном стиле мышления; исторический факт в этом случае познается сам по себе, безотносительно. Исторический процесс представляется историку как механическое сцепление фактов друг с другом. Следовательно, собирание фактов истории - это познание сущности самого механизма, то есть исторического процесса. Каталогизация материала заставляет историка взглянуть на определенные закономерности исторического процесса, а это при механическом взгляде на историю приводит исследователя к примитивному анализу. Анализ в данном случае заключается в механическом разделении исторического процесса на составные части. Следствием этого становятся первые попытки исторической периодизации. Подобная механическая парадигма исторического знания XVIII века подчиняется жестким принципам детерминизма, где на первый план выходит исследование самого механизма, а не тех сил, которые приводят его в движение. Поэтому использование в данной схеме бога как основы движения закономерно.

Прагматическая историческая концепция, которой придерживаются светские историки XVIII - начала XIX столетия, легко укладывается в каноны церковно-исторической науки. История распадается на бесконечную череду сюжетов положительной или отрицательной направленности. Для церковного историка положительный исторический пример свидетельствует о присутствии бога в творимой сущности, отрицательный пример - о божественном попущении. Особенно отчетливо эта схема проявляется в исторических сочинениях архиепископа Филарета (Гумилевского) и митрополита Макария (Булгакова).

Светская историческая наука в первой половина XIX века обогащается трудами таких ученых как Г. Эверс, Н.М. Карамзин, Н.А. Полевой, М.Т. Каченовский, М.П. Погодин. Церковно-историческая школа этого периода характеризуется работами архиепископа Филарета (Гумилевского), митрополита Московского Макария (Булгакова). Работы этих авторов заложили основы научной трактовки истории церкви, наполнив ее фактическим материалом и связав части обоснованной периодизацией. Эти работы стали образцами последующих исторических произведений, во многом сформировали научные взгляды последователей и тем самым стали основой русской церковно-исторической школы. Трудами этих историков-архиереев начинает формироваться облик русской церковной истории. Закладываются основы богословско-догматической концепции исторического знания. Оформляется первый этап развития русской церковно-исторической науки. Тем не менее, в этих работах ярче всего проявляются те кризисные явления, которые назревают в русской церковной истории. Стремительное развитие светских исторических школ, происходившее в первой половине XIX века, потребовало и от церковной истории соответствия передовым научным новациям. Подобное положение дел приводит церковную историю к концептуальному кризису, развитие которого приходится на 50 - 60-тые годы XIX века и ярче всего проявляется в фундаментальной «Истории русской церкви» митрополита Макария (Булгакова).

Новая философия XIX века вносит изменения и в историческую мысль. Наступает эпоха «логического провиденциализма», воплотившаяся в философии Ф.Шеллинга и Г.Гегеля, где мир становится реализацией некого разумного плана «идеи». Подобное понимание не отвергает сущность бога как таковую, но стремится проверить ее с помощью рационального размышления. Кроме этого, привнесенная в философию диалектика Гегеля делает истину не собранием голых догматических положений, а заставляет человека размышлять над их сущностью. В исторической науке гегельянство воплощается в изучении исторического процесса как развития, которое подчинено историческим закономерностям, подчеркивающим преемственность и неразрывность исторического процесса.

Церковно-историческая наука не могла принять подобных философских положений. Продолжая оставаться в рамках старого богословско-догматического понимания, история церкви как наука углубляется за счет внутреннего расширения собственных концептуальных положений. Их развитие нашло свое отражение в историософии А.В.Горского и воплотилось в своеобразном церковно-догматическом историзме.

Однако даже подобные новации не смогли вдохнуть новую жизнь в старое богословско-догматическое понимание истории. Прогремевшая в начале XIX века «История...» Н.М.Карамзина, сделала историческое писание понятным, придала ему практическую цель. Следствием подобных тенденций становятся первые попытки осветить историю русской церкви со стороны светских авторов. Отличительной чертой их произведений стало отсутствие в них рассуждений о божественном промысле. В работах А.Н. Муравьева и М.В. Толстого бога заменили иерархи церкви. В работах этих историков ярко видна тенденция обновления прагматического направления церковной истории, заложенного архиепископом Филаретом (Гумилевским). Во многом стихийно, повторяя исторические взгляды русских историков-клириков, они, тем не менее, приходят к своему, особенному, видению русской церковной истории. Эта попытка сформировала некое направление в русской церковной истории, которое пыталось, используя старые методы, по-новому взглянуть на предмет своего исследования.