Историческая картина мира кубанского казачества: особенности военно-сословных представлений (конец XVIII – начало XX в.)

1

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Автореферат

диссертации на соискание учёной степени доктора исторических наук

Специальность 07.00.02 - Отечественная история

Историческая картина мира кубанского казачества: особенности военно-сословных представлений (конец XVIII-начало XX в.)

Матвеев Олег Владимирович

Ставрополь 2009

Работа выполнена в Кубанском государственном университете

Научный консультант: доктор исторических наук, профессор Ратушняк Валерий Николаевич

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук, профессор Невская Татьяна Александровна

доктор исторических наук, профессор Великая Наталья Николаевна

доктор исторических наук, профессор Сенявская Елена Спартаковна

Ведущая организация: Южный научный центр Российской академии наук

Учёный секретарь диссертационного совета, доктор исторических наук, профессор Краснова И.А.

1. Общая характеристика работы

кубанский казачество исторический

Актуальность темы исследования. Казачьи войска сыграли важную роль в становлении российской государственности. На протяжении двух столетий среди историков, то затухая, то разгораясь с новой силой, идут дискуссии по поводу социального статуса казаков. Особенно интерес к истории и культуре, казалось бы, исчезнувшего навек казачества, проявился в 90-е годы ХХ-начале XXI в. в связи с бурным всплеском противоречивого казачьего движения. И вновь с особой остротой встали вопросы о месте и роли казаков в современном обществе, на какой основе должно проходить возрождение и что предстоит возрождать. Потребность в объективном воссоздании исторического прошлого и духовного наследия казачества складывается не только под влиянием ностальгии об утраченном опыте, но и как следствие востребованности новых подходов и оценок в изучении российской истории в русле демократизации общественной жизни. За последние десятилетия издано немало трудов - от солидных монографий до отдельных тематических сборников, освещающих казачью проблематику, проведено с десяток научных конференций всероссийского и международного уровней См.: Таболина Т.В. Изучение казачества. Тенденции и перспективы. М., 2000; Очерки традиционной культуры казачеств России. Т. 1. М.- Краснодар, 2002; Т. 2. М. - Краснодар, 2005; Казачество России: История и современность. Тезисы Международной научной конференции. г. Геленджик (8-11 октября 2002 г.). Краснодар, 2002; Российское казачество: проблемы истории и современность (к 310-й годовщине Кубанского казачьего войска). Материалы Всероссийской научно-практической конференции (г. Тимашевск, 2-5 октября 2006 г.). Краснодар, 2006; Мир казачества. Краснодар, 2006. Вып. 1; Казачество России: прошлое и настоящее. Сборник научных статей. Вып. 1 Ростов-на-Дону, 2006 и др.. Интерес исследователей сфокусировался в основном на таких вопросах, как происхождение казачества, его социально-эническая сущность, государственная военная служба, самоуправление, экономика, эмиграция и т.д. Но одна из основных составляющих казачьей истории, именно то, что делало казаков казаками и обусловило реанимацию их самосознания сегодня - это мировоззрение, система взглядов, поведенческие стереотипы, ментальность казачества оказались слабо исследованы научным сообществом. Понять феномен казачества как части российского социума без этого невозможно.

Долгое игнорирование представлений казачества о себе, своем предназначении, о взаимоотношениях с властью и окружающими социальными институтами и соседними народами, образов военного и гражданского мира приводило к непониманию особенностей мировоззрения, системы взглядов и поведенческих стереотипов казаков. Это способствовало поиску форм самоидентификации, созданию своей «системы координат», «точек отсчета», относительно которых оценивались исторические и современные события, конструирование собственной картины мира. Картина мира является результатом переработки информации о среде и человеке Культурология / Под ред. Г.В. Драча. М., 2003. С. 209.. Это - «достаточно устойчивое образование, определяющее человеческие восприятия и переживания действительности в течение длительного периода» Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. С. 20.. Картина мира обусловлена значимостью предметов, явлений, процессов, избирательным отношением к ним, которое порождается спецификой деятельности, образа жизни и культурой носителей данной традиции. В научной литературе давно существуют понятия художественной, языковой, этнической, фольклорной картины мира, отражающие специфику подхода различных дисциплин к мировоззренческому освоению действительности. Логика исторического исследования кубанского казачества требует употребления понятия «историческая картина мира». Для ее наполнения и функционирования используются традиционные, существующие в обществе стереотипы, выработанные как народной культурой, так и привнесенные «сверху». Существует историческая картина мира кубанского казачества чаще всего в виде устной традиции, что является ярким признаком ее актуальности для массового сознания. Народная традиционная история и научная историография соответствуют различным уровням исторического познания, двум исследовательским этапам развития научных знаний вообще Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа XII - XVII вв. М., 1973. С. 7-8.. В отличие от научного исторического описания мира особенность народного восприятия истории заключается в том, что она абсолютизирует модель своего развития в прошлом, подвергает сакрализации деятелей казачьей истории, превращает их в культурных героев, подвергает демонологизации врагов, обозначает атрибуты и символы, связывающие целые поколения. Если изучение истории кубанского казачества на профессиональном уровне имеет давние традиции, то изучение народного уровня исторических представлений только начинается и чрезвычайно актуально в плане исследования особенностей исторического сознания казачества.

Историческая картина мира немыслима без учёта специфических уровней индивидуального и коллективного сознания, сословных представлений, ментальностей. Последнее понятие, возможности и методологические проблемы историко-антропологического подхода в последние десятилетия стали предметом активного обсуждения в отечественной исторической литературе. При всех существующих расхождениях в трактовке основных понятий и подходов наиболее приемлемым представляется то понимание ментальности, которое развивалось представителями Школы «Анналов» во Франции. Ментальность, менталитет (от лат. - ум, мышление, образ мыслей, душевный склад) - «общая духовная настроенность, относительно целостная совокупность мыслей, верований, навыков духа, которая создает картину мира и скрепляет единство культурной традиции какого-либо сообщества» Душков Б.А. Психосоциология менталитета и нооменталитета. Екатеринбург, 2002. С. 13.. Участие казачества в войнах, функционирование его в качестве военно-служилого сословия Российской империи определило формирование воинской ментальности кубанских казаков. Последняя не исчерпывалась компонентами, характеризующими военного человека как homo militans Махлаюк А.В. Армия Римской империи. Очерки традиций и ментальности. Нижний Новгород, 2000. С. 7., но включала в себя существенный пласт представлений, стереотипов сознания и поведения, которые не всегда связаны с военным делом, но относятся к повседневному бытию кубанских казаков за пределами службы. Это эмпирическое восприятие военно-исторического опыта, реализация своеобразного военно-этического кодекса, который с одной стороны, вырабатывался непосредственно в практике военной деятельности, а с другой - предъявлялся казачьим обществом к своему служивому составу, закрепляясь в сакральных и обычно-правовых формах.

«Инвентарем» воинской ментальности предстают универсальные категории - «сетка координат», при посредстве которых люди воспринимают действительность и строят картину мира Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. С. 15-16.. Это такие понятия и формы восприятия исторической действительности, как пространство, время, представления о власти, войне и воинской службе, врагах и союзниках.

Социальные отношения, породившие институт казачества, быстро обросли комплексом исторических представлений, условностей, кодами поведения, которые в свою очередь определили дальнейшие судьбы кубанских казаков. Военную историю Черноморского, Кавказского Линейного и Кубанского казачьих войск невозможно объективно изучить вне ореолов окружавших их народных исторических представлений. Поэтому насущной необходимостью является изучение истории кубанского казачества через призму повседневного военного опыта и исторического осмысления его категорий, атрибутов и символов.

Таким образом, объектом данного исследования выступают казаки Кубани конца XVIII-начала XX в., носители исторических представлений.

Предметом исследования предстают военно-сословные аспекты исторической картины мира кубанского казачества.

Географические границы исследования включают в себя территорию компактного проживания казачества Кубани (с конца XVIII в. до 1860 г. - Черномория и Правый фланг Кавказской линии; с 1860 г. до начала ХХ столетия - Кубанская область), а также районы службы и участия в войнах: Санкт-Петербург, Западная граница империи, Чечня, Дагестан, Закавказье, Балканы, Средняя Азия, Дальний Восток.

Хронологические рамки исследования очерчены концом XVIII-началом ХХ столетий, когда происходило оформление системы координат исторической картины мира кубанского казачества. При этом необходимо сделать две оговорки. Во-первых, ограничивая внимание на периоде истории кубанского казачества в сто с небольшим лет, мы неизбежно будем использовать свидетельства, относящиеся к широкому временному диапазону. Это связано с тем, то народные представления об истории консервативны по своей природе. Восходя в своих истоках к моменту появления казачества на исторической сцене, они сохраняются в том или ином виде и в наши дни. Во-вторых, принципиально важной задачей является выявление исторической собственно кубанской специфики воинского мира. Поэтому важно исходить не только из постулата неустранимой инаковости прошлого, но и привлекать сравнительно-исторический материал, связанный с ментальностями воинских сообществ разных эпох.

Методологическая основа исследования. Исследование выполнено на стыке дисциплин: истории, исторической психологии, устной истории, историографии, источниковедения, военной антропологии и др., однако сделано оно в русле исторической науки, и имеет не прикладные, а собственно научные цели и задачи. Соответственно диссертация опирается, прежде всего, на конкретную научную историческую методологию и методику исследования, использует преимущественно исторические источники, хотя это не исключает применение методов других научных дисциплин, а также использование их информационно-фактической базы.. При написании диссертационной работы автор исходил из разработанной в зарубежной и отечественной исторической антропологии концепции «картины мира», которая дает возможность осуществить синтез социальной истории и психологии эпохи, создает ситуацию диалога исследователя с людьми минувших эпох. Выясняя, какими типическими чертами наделяется воинский мир кубанского казачества, какие предъявлялись ему ценностные требования, можно установить ту «систему координат», с которой сообразовывались казаки во взглядах на свое место в обществе, в отношении к войне, воинской службе, иерархии власти, времени и пространству. Затем, исходя из нее, отбирать в имеющихся свидетельствах и оценивать те или иные факты, способные пролить свет на доминанты исторических представлений.

Диссертационное исследование осуществлялось на основе принципов историзма, системности и ценностного подхода. Принцип историзма дает возможность проследить неразрывную связь между прошлым и настоящим сквозь эволюцию мировоззрения казачества, через трансформацию в его сознании исторической картины мира под влиянием изменившихся условий. Принцип историзма создает условия для того, чтобы показать, почему коллективная память кубанского казачества оставляет одни оценки прошлого незыблемыми, а другие видоизменяет. Применялся комплекс общенаучных и специальных исторических методов. Среди общенаучных методов особое внимание уделено методу моделирования, направленному на построение исследовательской модели, отражающей авторское видение проблемы. Из арсенала специально-научных методов активно привлекались историко-системный, историко-сравнительный методы, а также историко-психологический анализ. Первый позволяет исследовать историческую картину мира кубанского казачества как совокупность феноменов, связанных между собой закономерными связями локального и всероссийского значения. Ключевым для нашего исследования является историко-сравнительный метод, который дает возможность наиболее продуктивно изучить исторические представления кубанских казаков, раскрыть общее и особенное в проявлении воинской ментальности, проследить их историческую эволюцию. Историко-психологический связан с умением историка установить своего рода психологический контакт с людьми изучаемого времени, и не только знать внешние обстоятельства их жизни по данным источников, но и уметь понять их. Из прикладных методов исследования применялся метод устной истории, направленный на создание источников в ходе полевых исследований в кубанских станицах и хуторах. Методика исследования заключается в свободном интервью по заранее составленному вопроснику. Названный метод наиболее эффективен, когда опрашиваемый информатор передает устойчивые категории, которыми оценивали исторические события его отец, дед и т.д., оперирует типичными для народного восприятия истории представлениями.

Степень научной разработанности проблемы охарактеризована в первой главе. В историографии, посвящённой военно-сословным особенностям восприятия истории кубанскими казаками, выделены три основные аспекта: изучение военно-сословных представлений казачества Кубани в историографии XIX-начала столетий; историография 1920-х-2000-х гг. об особенностях исторической памяти и сословных ценностей казачества Кубани; методологический опыт исторической антропологии и смежных дисциплин. Необходимо отметить, что ни дореволюционной, ни советской, ни, даже в целом ряде проблем и направлений, новейшей историографии не удалось окончательно преодолеть существующие границы дисциплин. Достижения и инструментарий антропологии, психологии, социологии, этнографии, фольклористики, той же устной истории долго развивались сами по себе, оставаясь проигнорированными самыми глубокими и содержательными исследованиями по истории казачества Кубани. Причина видится нам не столько в идеологических ограничениях и долгой оторванности от наследия зарубежных ученых (исследования А.Я. Гуревича и др. показывают, что «оторванность» была весьма относительной), сколько в устоявшихся и складывавшихся десятилетиями стереотипах о возможностях и рамках исторической науки. Уровень современных научных требований предъявляет необходимость развития не только собственно истории кубанского казачества, в изучении которой остается еще немало белых пятен, но и казаковедения - комплексного исследовательского направления, находящегося на стыке целого ряда дисциплин.

Гораздо более востребованной в историографическом плане представляется накопленная в отечественной и зарубежной исторической антропологии и в других смежных направлениях методологическая практика: выстраивание модели и характеристика категорий исторического явления, «долгого Средневековья» и «профессиональных и категориальных харизм», картины мира, стереотипов и ментальностей в истории и культуре самых разных этнических и социальных общностей. Эти положения послужили важной отправной точкой в структуре настоящего исследования.

Целью данного исследования является реконструкция исторической картины мира кубанского казачества конца XVIII-начала XX столетий в контексте особенностей военно-сословных представлений. В рамках обозначенной цели предстоит решение следующих задач:

- оценка и интерпретация историографического наследия, исследование развития методологических подходов к воинскому миру и историческим представлениям кубанского казачества;

- реконструкция модели исторической картины мира кубанского казачества;

- исследование атрибутов и символов воинской службы в системе исторических воззрений кубанцев;

- выявление образов войны в народной истории;

- изучение феномена воинской власти в исторических иллюзиях и реалиях казачества;

- изучение механизмов исторического конструирования кубанскими казаками образов противников, союзников, соседей.

Источниковая база исследования. В полном объеме военно-сословные представления ни в самой исторической реальности, ни в источниках не предстают. Они скрываются, дробятся, варьируются, выступают разными гранями в самых различных фрагментах исторического бытия: в поступках и высказываниях, обычаях и ритуалах, в предрассудках и эмоциональных реакциях казака, атамана, станичного схода, сотни, полка, войска. Сословная ментальность особым образом зашифрована в исторических свидетельствах, подвергается в них сильной вольной или невольной деформации, упрощению. Все это диктует особые подходы к отбору и прочтению исторических источников. При характеристике источниковой базы мы исходили из встречающегося в литературе деления источников на две большие группы: исторические остатки и исторические традиции Источниковедение истории СССР. Под ред. И.Д. Ковальченко. М., 1973. С. 5-6.. Исторические остатки можно условно разделить на три вида источников. Первый вид представлен делопроизводственной документацией. Это, прежде всего документы официального характера, отражающие проявления воинской ментальности и исторических представлений кубанских казаков. Они характеризуются приказами, рапортами, отчетами (РГВИА: ф. 330 - главное управление казачьих войск; ф. 643 - Кубанское казачье войско; ф. 846 - Военно-ученый архив; РГИА: ф. 382 - сельскохозяйственный ученый комитет; ГАКК: ф. 249 - канцелярия войскового атамана Черноморского казачьего войска; ф. 250 - войсковое правительство Черноморского казачьего войска; ф. 254 - войсковое дежурство Черноморского казачьего войска; ф. 318 - 1-е и 2-е отделения Кубанского казачьего войска; ф. 396 - войсковой штаб Кубанского казачьего войска; ф. 449 - Кубанское областное правление и др.), материалами следственных дел, которые содержат представления казаков о царской и местной власти (ГАКК: ф. 396; ф. 454 - канцелярия начальника Кубанской области и наказного атамана Кубанского казачьего войска; ф. 584 - канцелярия помошника начальника Кубанского областного жандармского управления в Черноморской губернии; ф. 655 - Темрюкское уездное полицейское управление; ГАСК: ф. 377 - личный фонд И.Д. Попко), постановлениями станичных сборов об отношении к войнам, прошениями добровольцев (ГАКК: ф. 449 - Кубанское областное правление; ф. 670 (Оп. 1, д. 4); ф. 668 - управление начальника Темрюкского уезда и др.). Ряд документов содержат проявления полкового корпоративного самосознания. Это неопубликованные истории полков и батальонов Кубанского казачьего войска (ГАКК, ф. 254 (оп. 2, д. 216); ф. 408 - 1-й Хоперский конный полк Кубанского казачьего войска; ф. 396 (оп. 1., д. 2475, т. 1-2; 8407 и др.), журналы военных действий полков, сведения о Георгиевских кавалерах (РГВИА: ф. 5173 - 1-й Линейный генерала Вельяминова полк Кубанского казачьего войска; ф. 15134 - 1-й Лабинский генерала Засса полк; ГАКК: ф. 302 - 10-й конный полк Черноморского казачьего войска; ф. 396; ф. 408; ф. 412 - 1-й Урупский конный полк Кубанского казачьего войска; ф. 670 (оп.1. Д. 5) и др.). Некоторая делопроизводственная документация содержит сведения уточняющего характера, позволяющие сопоставить реальное положение дел с миром воображаемого, аттестационные дела и послужные списки (РГВИА: ф. 330, 643, 14719 - Главный штаб Кавказской армии; ГАКК: ф. 249, 250, 254, 318, 396 и др.). После русско-турецкой войны 1877-1878 г. приказом Главнокомандующего Кавказской армии вменялось в обязанность командиров полков, батальонов и батарей доставить в Войсковой штаб журнал о службе подразделения в войну с о дня сформирования до роспуска на льготу. Итогом выполнения этого приказа явились 2 тома «Журналов об образовании и участии в военных действиях в Турции и на Балканах строевых частей Кубанского казачьего войска», сохраняющиеся сегодня в Государственном архиве Краснодарского края. Эти журналы, написанные офицерами полков, батальонов и конно-артиллерийских батарей уникальны, поскольку создавались по свежим впечатлениям, на основании полковых архивов и воспоминаний участников войны. Использована в работе и опубликованная делопроизводственная документация в разного рода сборниках документов. Эти источники характеризуют событийную сторону объекта, выступающую в качестве исторического фона.

Второй вид исторических остатков представлен военно-статистическими описаниями Черномории, Кубанской кордонной линии, статистико-этнографическими обзорами отдельных станиц и хуторов Кубанской области. Эти документы зачастую составлялись на основе опросов местного населения (РГВИА, ф. 414 - статистические, экономические, этнографические и военно-топографические сведения о Российской империи; РГИА, ф. 1630 - личный фонд Д.В. Дашкова). Специфику этих обследований составляет довольно узкая направленность опроса. Такой материал часто сливается с ведомственной отчетностью, поскольку фактические данные ответом обобщались в виде ведомостей.

Третий вид исторических остатков представлен статьями законодательного характера, положениями и справочными изданиями.

Исторические традиции можно разделить на 3 вида источников.

Первый вид представлен текстами, которые содержат предания, песни, устные рассказы кубанских казаков (ГАКК, ф. 721 - пристав 1-го участка Темрюкского уездного полицейского управления; ф. 722 - пристав 2-го участка Темрюкского уездного полицейского управления; ф. 670 - коллекция документов по истории Кубанского казачьего войска и др.). Сюда же относятся публикации фольклорно-этнографических материалов и авторские литературные произведения, в которых нашли отражение исторические представления кубанских казаков, или послужившие основой для народного творчества. Особое место принадлежит полевым записям в кубанских станицах и хуторах, которые велись автором в ходе работы в составе ежегодной Кубанской фольклорно-этнографической экспедиции в 1993-2005 г. Использованные в диссертации материалы представлены семейными, генеалогическими, топонимическими, антропонимическими преданиями, рассказами об участии в войнах, о Георгиевских кавалерах, гвардейцах, пластунах, станичных атаманах, стариках, «справе», исторических деятелях (А.В. Суворов, З.А. Чепега, Екатерина II, В.А. Гейман, Ф.А. Круковский, М.Д. Скобелев и др.), историческими песнями. Использованные тексты записаны от 85 информаторов в 46 населенных пунктах бывшей Кубанской области (г. Краснодар, Северский, Тихорецкий, Отрадненский, Курганинский, Анапский. Тбилисский, Калининский, Абинский, Каневской, Брюховецкий, Апшеронский, Темрюкский, Новопокровский, Белореченский районы Краснодарского края; Новоалександровский, Шпаковский, Кочубеевский, Андроповский, Предгорный районы Ставропольского края; Майкопский район Республики Адыгея; Урупский и Зеленчукский районы Карачаево-Черкесской республики). Данные материалы хранятся в архиве Научно-исследовательского центра традиционной культуры Государственного научно-творческого учреждения «Кубанский казачий хор». Историки справедливо отмечают как научную ценность, так и особые трудности источниковедческого анализа устной традиции: мифологизм, отсутствие хронологии, селективность, неполноту и ненадёжность. Однако вплоть до начала XIX в. для большинства наших соотечественников основным источником информации о прошлом служили предания, песни и легенды. Они устойчиво бытовали в народе на протяжении длительного времени, а многие тексты, несмотря на общее угасание устной традиции, продолжают существование и в наши дни. Свидетельства очевидцев и участников исторических событий представляют собой народную историю настоящего или недавнего прошлого, которая в XIX-начале ХХ в. фиксировалась в исторических трудах и очерках, созданных по программам Е.Д. Фелицына и Ф.А. Щербины. Фольклорно-этнографические материалы приобретают особую ценность вследствие независимого от создателя источника широкого социального бытования. В этом случае содержащиеся в них мысли и оценки приобретают характер знака, символа, определенного среза духовной реальности.

Второй вид исторической традиции содержит материалы периодической печати, публицистику. Они представлены корреспонденциями с мест о памятных событиях и юбилеях, дают характеристику общественной жизни станицы, включают некрологи, отклики, записи речей, преданий и устных рассказов, публицистические произведения идеологов казачества, общественных и революционных деятелей. Официальным характером «Кубанских областных ведомостей» и «Кубанского казачьего вестника» определялся угол зрения, под которым рассматривались и подавались в материалах данной газеты текущие события, процессы, исторические деятели Бывалый. Стан. Новолеушковская (Подвиг атамана Макаренко) // КОВ. 1914. № 26; В ст. Воздвиженской // КОВ. 1895. № 235; Вареник В. Прощальное слово, сказанное двум добровольцам, отправляющимся на мой счёт в Сербию на помощь защиты Славян от неистовств турок // Досужие минуты бывшего Черноморского ныне Кубанского казака Василия Вареника. Рукопись КГИАМЗ им. Е.Д. Фелицына; Василий. Ст. Бжедуховская // КОВ. 1896. 13 октября. № 217; Васильчиков О.П. Беседа в станице на завалинке // Кубанский казачий вестник. 1915. № 45; Волосарп. Не одним, значит, «гамселам»… // КОВ. 1897. № 41; Головков Г. Историческая правка (По поводу заметки И. Сидельникова «Геройская смерть линейцев») // Кубанские областные ведомости. 1903. № 87; Гроз Н. С боевых позиций - в станицу // Сборник славы кубанцев (кубанцы в великую войну 1914-15-16 г. г.). Повести, рассказы, стихотворения, статьи, письма и заметки. Т. 1. Екатеринодар, 1916; 12 января 1877 года в станице Ладожской // КОВ. 1877. № 10; Дмитренко И. Памяти Императрицы Екатерины II // КОВ. 1896. № 235; Дмитренко Ив. Венок от кубанских казаков на гробницу Царя-Миротворца // КОВ. 1894. № 90; Екатеринодар, 27 сентября // Кубанский казачий вестник. 1915. № 39; Золотько Иван. Стан. Верхнебаканская // КОВ. 1895. № 279; И.Б. Страдалица Сербия // Кубанский казачий вестник. 1915. № 43; Из станицы Воровсколесской // КВВ. 1868. № 23; Компанеец Ев. Из станицы Уманской // КОВ. 1877. № 21; Кротков С.П. Три царства // КОВ. 1895. № 233; Лемехов А. Станица Вознесенская // КОВ. 1903. № 271; Н.П. О боевых качествах казаков // Кубанский казачий листок. 1912. № 310; Н.Ф.К. Похороны воина-офицера // Сборник славы кубанцев (Кубанцы в великую войну 1914-15-16 гг.). Повести, рассказы, стихотворения, статьи, письма и заметки. Т. 1. Екатеринодар, 1916; Орёл Е. Пластуны на войне // Кубанский казачий вестник. 1915. № 41; Орехов К. Ст. Келермесская. Юбилей Отечественной войны // Кубанский казачий листок. 1912. № 281. 16 ноября; Полтавский юбилей // КОВ. 1909. № 138; Прощальное слово, сказанное отставным Войсковым старшиною В.С. Вареником 1 октября 1876 года добровольцам, отправившимся в Сербию на защиту славян от неистовств магометан // КОВ. 1876. № 42; (Разв.). «Собственная» казачья строевая лошадь // КОВ. 1903. № 124; Ржондковский-3-й Антон. Из-за Кубани // КВВ. 1867. № 12. 25 марта; Сасык К. Ст. Конеловская // Кубанский казачий листок. 1912. 9 декабря. №307; Свидин И.Г. Белый крест // КОВ. 1911. № 85; Его же. Геройская смерть // КОВ. 1911. № 51. 6 марта; Сидельников И. Геройская смерть линейцев // КОВ. 1903. № 52; Ст. Березанская // КОВ. 1912. № 42; Ст. Тихорецкая // КВВ. 1868. № 50; Т.В. Нужно подтянуться // КОВ. 1912. № 35; Хорунжий Прасолов. Казаки-песенники // Кубанские областные ведомости. 1896. №16. 21 января и др.. Этой категории источников принадлежит ведущая роль в создании героических символов кубанского казачества как феномена общественного сознания в определенный исторический период.

Третий вид исторической традиции представлен воспоминаниями, дневниками, походными записками казачьих офицеров, деятелей казачьей культуры, очевидцев и участников войн Венюков М.И. Кавказские воспоминания (1861-1863) // Русский архив. М., 1880. Кн. 1; Гейнс К.К. Подвиг пластунов в феврале 1864 года (Сообщение отставного генерала К.К. Гейнса, сделанное в Войсковом офицерском собрании 27 февраля 1892 г.) // КОВ. 1892. № 10; Драгун. Несколько дней на Кубани (Из путевых записок, веденных на Кавказе в 1853-1856 годах) // Военный сборник. 1861. № 3. Т. XVIII; Драгун. Несколько дней на Кубани (Из путевых записок, веденных на Кавказе в 1853-1856 годах). Статья вторая // Военный сборник. 1862. Т. XXV; Елисеев Ф.И. Казаки на Кавказском фронте. 1914-1917: Записки полковника Кубанского казачьего войска: в тринадцати брошюрах и тетрадях. М., 2001; Его же. Первые шаги молодого хорунжего / Составление, научная редакция, предисловие, приложения, комментарии, подбор иллюстраций П.Н. Стрелянов (Калабухов). М., 2005; Записки полковника-хопёрца П.М. Маслова // Дневники казачьих офицеров / Составление, научная редакция, предисловие, приложение, комментарии, подбор иллюстраций П.Н. Стрелянова (Калабухова). М., 2004; Затерянный. На Кавказском фронте. Взятие Вана // Кубанский казачий вестник. 1915. № 25; Русский орёл на Балканах: Русско-турецкая война 1877-1878 гг. глазами её участников. Записки и воспоминания. М., 2000; Недбаевский М.И. «Поведаю вам о старовыне…» // Родная Кубань. 1998. № 4. Публикация И. Федоренко и Г. Чучмая; Прийма И.Я. На службе казачьей (отрывки из «Воспоминаний») Культурная жизнь Юга России. 2002. №. 1, 2. Публикация В.К. Чумаченко; Его же. Мои воспоминания // Родная Кубань. 1999. № 1. Публикация В. К. Чумаченко; Свидин И.Г. «Спасибо за службу» // Родная Кубань. 2005. № 3; Свидин Н.М. Тайна казачьего офицера. Краснодар, 2002; Тутолмин И. Кавказская казачья бригада в Болгарии 1877-1878 (Походный дневник) И. Тутолмина. Вып. 2. СПб., 1879; Филипсон Г.И. Воспоминания. 1837-1847 // Осада Кавказа. Воспоминания участников Кавказской войны XIX века. СПб., 2000; Шпаковский Аполлон. Записки старого казака // Военный сборник. Спб., 1871. № 8; 1872 № 11; Щербина Ф.А. Моя Деревянковка (Окончание) // Родная Кубань. 2003. № 3; Ящик Т. От царского двора до Вильбю // Родная Кубань. 2000. № 3 и др.. Взятые в массе, такие источники тяготеют к корпоративным интересам, представляют взгляд элиты на рядовое казачество. Источники личного происхождения играют первостепенную роль в воссоздании «живого образа» действующих лиц казачьей истории, дают возможность восстановить атмосферу эпохи, психологический фон Кавказской, русско-турецкой, русско-японской войн, без которых немыслимо само понимание персонажей этих событий.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в следующем:

1. Обосновано направление изучения военн-сословных представлений кубанского казачества как история донаучного уровня исторического познания.

2. Введенные в научный оборот новые архивные материалы о казачестве Кубани и полевые материалы, собранные автором в хуторах и станицах Кубани, позволили опровергнуть мнение о некомпетентности народной истории, причём обращение к полевым материалам 1993-2005 г. как источнику о народных исторических представлениях конца XVIII-начала XX в. выявили правомерность применения методологии «долгого Средневековья» к изучению отечественной истории.

3. Исследование таких компонентов структуры исторической картины мира как устная традиция, свидетельства очевидцев и участников исторических событий, основные составляющие интраистории, определило перспективы научного исследования устойчивых неподвижных форм исторического сознания и донаучной народной истории.

4. Сделан вывод о том, что народная военная история была не просто явлением донаучных народных представлений, а обладала сложным характером функций: интегрирующей, познавательной, воспитательной и эстетической.

5. Доказывается, что социальный подход в казачьей картине мира локализовался вокруг представлений о статутных и военно-профессиональных группах кубанского казачества.

6. Проблемы функционирования донаучной стадии несистематизированных исторических сведений и связи народной истории кубанских казаков со временем и пространством, решены через выявление ключевых предметов и символов, определяющих мир представлений кубанского казачества о воинской службе.

7. Исследование ретроспективных образов Кавказской, русско-турецкой 1877-1878 г., русско-японской и Первой мировой войн в исторической памяти кубанского казачества позволило сделать вывод о взаимосвязи идеологических и традиционных факторов.

8. Изучение особенностей создания народной историей модели поведения императоров, военачальников и атаманов через призму традиционных представлений, идеологических воздействий и исторической реальности в целом позволило обосновать положение о мифоподобном строении власти и формирующейся вокруг неё харизмы.

9. Изучение образов союзников, соседей и противников кубанских казаков выявило постоянную связь этих категорий во времени и пространстве, открыло перспективы имагологических исследований отечественной истории в региональном контексте.

Положения, выносимые на защиту:

1. Уровень современного казаковедения вызывает необходимость междисциплинарного подхода к изучению исторической картины мира кубанского казачества, преодоления устоявшихся стереотипов о возможностях и рамках исторической науки.

2. Взаимосвязанные элементы модели исторической картины мира кубанского казачества (функции и содержание исторического мировосприятия, сословные представления, время и пространство), несмотря на быстро меняющуюся действительность, создавали пространство исторического диалога между поколениями казаков Кубани.

3. Атрибуты и символы военно-сословных представлений мобилизовывали историческую память, рапространялись на гражданский мир, включались в систему воспитания и общественных отношений.

4. Войны в исторических представлениях кубанских казаков характеризуются целым рядом героических символов, гиперболизированным изображением и стереотипами, уходящими в особенности народного восприятия истории.

5. Представления о военной власти, образы царей и полководцев имеют мифоподобное строение. Однако, складываясь в эталоны и образцы, эти представления полностью не утрачивают связей с реальностью.

6. Механизмы конструирования в исторической картине мира врагов и союзников определялись воспоминаниями о прежних войнах, исходили из превосходства и недостатков своего мира и системы ценностей, этноконфессиональных стереотипов.

7. Историческая картина мира кубанского казачества обнаруживает явный разрыв между накоплением конкретных знаний и их рациональным истолкованием.

8. В народной истории мало заметна идея прогресса, движение чаще всего возвращается к исходным рубежам в силу традиции, региональных, эпохальных, семейных механизмов ее передачи.

Теоретическая и практическая значимость исследования состоит в том, что содержание, положения и выводы, сделанные в работе могут рассматриваться как крупный вклад в развитие отечественной исторической антропологии в целом. Материалы диссертации могут быть использованы при создании обобщающих работ по истории социальной повседневности и ментальности народов России, при чтении лекционных курсов, при подготовке учебных пособий по истории, исторической психологии и антропологии.

Апробация диссертации. Основные результаты и положения работы отражены в монографиях, брошюрах и статьях (40 п.л.), докладывались на международных, всероссийских и региональных научных форумах. В 2003-2005 г. заявленная автором проблематика получала поддержку Российского гуманитарного научного фонда (исследовательский проект № 03-01-00644 а/Ю).

2. Основное содержание диссертации

В основу структуры диссертации положен последовательный анализ исторической картины мира кубанского казачества, внутренних связей составляющих ее элементов. Исследование состоит из введения, шести глав, заключения, списка использованных литературы и источников. Во введении обосновывается актуальность темы исследования, определяются его цели и задачи, обосновываются хронологические и географические рамки работы, излагаются основные принципы методологии, историографического и источниковедческого анализа, оцениваются ее научная значимость и новизна.

В первой главе «Воинский мир в контексте исторических представлений кубанского казачества: становление исследовательских подходов» дан анализ историографии вопроса. В параграфе 1.1.расмотреноы особенности изучения военно-сословных представлений казачества Кубани в исторической науке XIX-начала XX в. Дореволюционные историки казачества всегда акцентировали внимание на состоянии «казачьего духа», интуитивно обращались к обыденному мышлению, идеям и способам поведения казаков, «представлениям», «образам» и «ценностям», составляющим предмет современной истории ментальностей. Первые обширные обследования края проводились по линии военного ведомства (О.Л. Дебу, Д.В. Дашков, Я.Г. Кухаренко и А.М. Туренко, И.Д. Попка и др.). Целая эпоха в изучении военно-исторических представлений кавказского казачества связана с трудами начальника военно-исторического отдела при штабе Кавказского военного округа в Тифлисе генерал-лейтенанта В.А. Потто. Во второй половине XIX века определённую роль в изучении воинского мира и исторических представлений кубанского казачества сыграла так называемая полковая историография. Полковые истории создавались по инициативе командования или отдельных офицеров данной части и преследовали, помимо прочего, цель воспитания личного состава полка на его боевых традициях. При этом обращалось внимание не только на работу в полковых архивах специально назначенных офицеров (А.Д. Ламанов, И.Е Гулыга, В.Г. Толстов, И.С. Кравцов, А.Г. Рыбальченко, В.И. Лисевицкий и др.), но и на «воспоминания, имеющие какое-либо отношение к событиям минувшей войны, или записанные ими частные рассказы и случаи» ГАКК. Ф. 254. Оп. 2. Д. 216. Л. 2.. Немало сделали для фиксирования текстов народной истории казачества кубанские историки Е.Д. Фелицын, П.П. Короленко, Ф.А. Щербина. М.А. Дикарев одним из первых обратил внимание на специфику «народных толков» и «слухов» Дикарев М.А. О царских загадках // Этнографическое обозрение. 1896. № 4; Его же. Программа для этнографического исследования народной жизни в связи с голодом и холерою // Кубанский сборник. - Екатеринодар, 1894. Т. 3; Его же. Ответы на мое воззвание // КОВ. - 1895. - № 223 и др.. Эти и другие авторы высказали немало интересных идей об образе войны, пантеоне героев, ратном ремесле, атрибутах и символах воинского мира кубанских казаков, создали солидную источниковую, методическую и программную базу для будущих исследований. Но разыскания дореволюционных историков в области военно-сословных представлений об истории были ещё наивно-интуитивными, отставали даже от современных им требований мировой науки. Это позволяет сделать вывод о становлении в XIX-начале XX столетий не историографии вопроса, а скорее - его предпосылок.

В параграфе 1.2 дан анализ взглядам историков 1920-х-2000-х гг. на различные аспекты исторической памяти и сословных ценностей казачества Кубани. Отличительной особенностью литературы о казачестве 20-х-начала 30-х г. ХХ в. является наличие двух параллельных историографических потоков, различавшихся между собой идеологическими подходами: советского и эмигрантского. Не имея часто иных источников, первое поколение советских историков (Н.А. Янчевский, Н.Т. Лихницкий и др.) Янчевский Н.А. Разрушение легенды о казачестве. Краткий очерк истории колониальной политики в связи с эволюцией аграрных отношений. Ростов н/Д, 1931. С. 67. старалось переосмыслить факты, содержащиеся в трудах дореволюционных авторов. В эмиграции интересные исследования были предприняты группой русских военных психологов Н.Н. Головиным, А.А. Керсновским и, особенно, П.Н. Красновым. Последний обозначил психологические особенности атрибутов и символов казачьих полков, дал яркий образец исследования корпоративного самосознания в экстремальных условиях войны Краснов П.Н. Душа армии // Душа армии. Русская военная эмиграция о морально-психологических основах российской вооруженной силы (Российский военный сборник. Вып. 13). М., 1997.. Упрощенно-социологические подходы советских историков 20-х - начала 30-х годов в какой-то степени уравновешивались достижениями краеведения. Изучение края в 1920-е годы предполагало естественно-исторический, историко-этнографический, общественно-экономический и культурно-бытовой подходы. Одним из методов сбора информации было наблюдение, которое можно квалифицировать как включенное. Кроме того, использовались опрос в виде интервьюирования (группового и индивидуального), анализ материалов архивов. Однако в связи с гонениями на краеведение в начале 30-х годов ХХ в. этот позитивный опыт был утерян. Советские исследователи, исходя из марксистской идеологии, любые историко-культурные процессы рассматривали с классовых позиций. Показательна в этом плане творческая деятельность В.А. Голобуцкого, которая начинается в 30-е годы. Приоритетными направлениями советских историков второй половины ХХ столетия оставались анализ социально-экономического положения казачества и изучение классовой борьбы. В целом задачи изучения военно-сословных представлений кубанского казачества об истории в советской и новейшей историографии не ставились Ратушняк В.Н., Матющенко П.П. О некоторых особенностях общественного развития и экономического положения казачества и иногороднего крестьянства Кубани во второй половине XIX-начале XX вв.// Проблемы общественной жизни и быта народов Северного Кавказа в дореволюционный период. Ставрополь, 1985; Мужев И.Ф. Казачество Дона, Кубани и Терека в революции 1905-1907 гг. Орджоникидзе, 1963; Шевченко Г.Н. Черноморское казачество в конце XVIII-первой половине XIX вв. Сословный строй. Социальные отношения. Дисс. … канд. ист. наук. М., 1978; Трехбратов Б.А. Первые шаги… Выступления армейских и казачьих частей в период революции 1905-1907 гг. Краснодар, 1989; Куценко И.Я. Кубанское казачество. 2-е изд., испр. и доп. Краснодар, 1993; Малукало А.Н. Кубанское казачье войско в 1860-1914 гг.: Организация, система управления и функционирования, социально-экономический статус. Краснодар, 2003; Колесников В.А. Донцы на Кубани. К 200-летию со дня основания Григориполисской, Темнолесской и Воровсколесской станиц. Ставрополь, 1995; Его же. Однодворцы-казаки. К 200-летию со дня основания Рождественской, Каменнобродской, Сенгилеевской и Новотроицкой станиц. СПб., 2000 и др.. В то же время, именно в советской исторической науке сложилось чёткое разделение двух этапов развития истории, как знания о прошлом, отражающего изменения во времени и пространстве общественного бытия различных народов. В историографических трудах Н.Л. Рубинштейна, Л.В. Черепнина. М.А. Алпатова и Д.П. Урсу было обосновано методологическое положение о донаучной и научной истории Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941; Черепнин Л.В. Русская историография до XIX века. М., 1957; Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа XII-XVII вв. М., 1973; Урсу Д.П. Историография истории Африки. М., 1990.. Донаучная история, по мнению советских историков, выполняла важные и познавательные функции в традиционных обществах, была формой исторической мысли и исторических знаний. Советские историки пришли к выводу, что именно из донаучной истории выросла современная научная историография, выявили различия и генетические связи донаучной и научной истории. Д.П. Урсу основными параметрами донаучной истории определил её сакральный характер, представление о цикличности исторического процесса, героизацию основателей государства, отсутствие критического подхода к историческому прошлому Урсу Д.П. Указ. соч. С. 37-38..

В параграфе 1.3 «Методологический опыт исторической антропологии и смежных дисциплин» отмечается, что изучение исторической картины мира кубанского казачества сегодня немыслимо без наследия и опыта таких научных дисциплин и направлений второй половины ХХ столетия, как историческая антропология, литературоведение, фольклористика и этнография, устная история. Перспективы изучения исторической антропологии и истории ментальностей были намечены еще М. Блоком и Л. Февром в довоенный период. Ф. Бродель выявил связи, превращавшие отдельные территории в упорядоченные структуры, «без которых не возникла бы французская нация» Бродель Ф. Что такое Франция? Пространство и история. М., 1994. Пер. с фр. С.Н. Зенкина, В.А. Мильчиной. С. 20., поставил проблему изучения таких важнейших категорий пространства, как микросреда и идеалы города, деревни и отдельных областей, мир границы и крепости, которые имеют непреходящее значение для моделирования исторической картины мира. Классик французской исторической антропологии Ж. Ле Гофф поставил масштабную задачу постижения «глубин» долгого Средневековья («повседневных привычек, верований, особенностей поведения и менталитета») при помощи этнологических методов Ле Гофф Ж. Другое Средневековье: Время, труд и культура Запада / Пер. с фр. С.В. Чистяковой и Н.В. Шевченко под ред. В.А. Бабинцева. Екатеринбург, 2000; Его же. Средневековый мир воображаемого: Пер. с фр. / Общ. ред. С.К. Цатуровой. М., 2001.. Для отечественной исторической мысли работы историков ментальностей оказались окном в мир, связующим звеном между отечественной и зарубежной наукой. Почву для восприятия концепта сословных представлений в отечественном научном сообществе подготовили обсуждение его проблем семинаром по исторической психологии в 60-х-начале 70-х годов ХХ в. под руководством Б.Ф. Поршнева См.: История и психология. Под ред. Б.Ф. Поршнева и Л.И. Анцыферовой. М., 1971., а также успех книг А.Я. Гуревича Гуревич А.Я. История и сага. М., 1972; Его же. Категории средневековой культуры. М., 1972; Его же. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1983; Его же. Средневековый мир: Культура безмолствующего большинства. М., 1990 и др.. Неудивительно поэтому, что из всех видов антропологически ориентированной истории именно на долю истории ментальностей выпал наибольший успех Кром М.М. Историческая антропология. 2-е изд., испр., доп. СПб., 2004. С. 113.. Благодаря Е.С. Сенявской, в отечественной науке оформилась военно-историческая антропология. Исследования Е.С. Сенявской образа войны как феномена общественного сознания, особенностей историко-психологического портрета рядового и командного состава армии, военно-профессиональных категорий на войне, официальной мотивации войны и ее восприятия массовым сознанием, символов и мифов войны, типологии образа врага Сенявская Е.С. Психология войны в ХХ веке: Исторический опыт России. М., 1999; Её же. Противники России в войнах ХХ века: Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. М., 2006 и др. открыли перспективы осмысления этих категорий в казачьей картине мира.

В наследии отечественного литературоведения особого внимания заслуживает творчество М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, Б.А Успенского, которые обозначили связи между восприятием времени и пространства в культуре Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975; Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII-начало XIX века). СПб., 1994; Успенский Б.А. Этюды о русской истории. СПб., 2002 и др.. В послевоенной отечественной науке большое значение имела дискуссия об историзме русских былин, вскоре перенесенная и на другие жанры русского фольклора (Б.Н. Путилов, В.Я. Пропп, В.С. Мирзоев, М.М. Плисецкий, Б.А. Рыбаков, Р.С. Липец, А.Н. Азбелев и др.). Дискуссия доказала плодотворность междисциплинарного подхода, необходимость того, чтобы фольклорист твердо знал историю эпохи, отраженной в том или ином жанре, а историк не ограничивался только архивными и печатными материалами. Системный подход в исследованиях по фольклору привел к активному употреблению термина «картина мира», который получил широкое распространение в 1980-е годы. Важная роль в изучении исторических представлений русских принадлежит исследованиям в области народной прозы. В.К. Соколова, Н.А. Криничная, А.Н. Азбелев и др. комплексно и системно исследовали жанровые особенности исторических преданий и их основные типы, выявили реалистические тенденции в изображении персонажей преданий, поставили проблему преемственности образов. Семейный исторический нарратив обстоятельно исследовала И.А. Разумова. В 70-80-е годы ХХ в. историческими представлениями русских крестьян и казаков заинтересовались этнографы (М.М. Громыко. А.В. Буганов, Г.Н. Чагин, Н.И. Бондарь, М.А. Рыблова и др.) Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991; Буганов А.В. Исторические представления русских крестьян XIX в. и развитие национального самосознания. Автореф. дисс. …. канд. ист. наук. М., 1987; Буганов А.В. Исторические песни русского крестьянства о войне 1812 г. как источник для изучения национального самосознания // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. Сборник статей. М., 1987. № 2; Его же. Отношение крестьянства к русско-турецкой войне 1877-1878 гг. По материалам последней четверти XIX в. // История СССР. 1987. № 5; Его же. Историческая личность в сознании русского народа XIX столетия // Исторический вестник. М. - Воронеж, 2001. № 2-3; Его же. Воин-герой в исторической памяти русских // Мужской сборник. Вып. 2. «Мужское» в традиционном и современном обществе: Константы маскулинности. Диалектика пола. Инкарнации «мужского». Мужской фольклор. М., 2004; Громыко М.М., Буганов А.В. О воззрениях русского народа. М., 2000; Чагин Г.Н. История в памяти русских крестьян Среднего Урала в середине XIX - начале XX века: Учебное пособие. Пермь, 1999; Бондарь Н.И. К вопросу о традиционной системе ценностей кубанского казачества (Часть первая XIX-начало века) // Из культурного наследия славянского населения Кубани. Под ред. Н.И. Бондаря. Краснодар, 1997; Рыблова М.А. Донское братство: казачьи сообщества на Дону в XVI-первой трети XIX века. Волгоград, 2006 и др..

Словосочетание oral history (устная история) впервые применил профессор Колумбийского университета Алан Невинс в 1948 г., понимая под ним сбор и использование воспоминаний участников исторических событий. Позже этот термин стал применяться расширительно, охватив как различного рода исторические традиции, передававшиеся из уст в уста на протяжении веков, или наговоренные на магнитофон воспоминания, так и специальную исследовательскую литературу, написанную на базе этих первоисточников Vansina J. Oral Tradition and Historical Methodology // Oral History. An Interdisciplinary Anthology. P. 124-125; Dorson R. The Oral Historian and Folklorist // Oral History. An Interdisciplinary Anthology. Р. 285-286; Friedlander P. Theory, Method, and Oral History // Oral History. An Interdisciplinary Anthology. Р. 151-159; Danielson L. The Folklorist, the oral Historian, and Local History // Oral History. An Interdisciplinary Anthology. P. 188-196; Hareven T. Tht Search for Generational Memory // Oral History. An Interdisciplinary Anthology. Р. 242-254; Finnegan R. A note on Oral Tradition and Historical Evidence // Oral History. An Interdisciplinary Anthology. Р.127-134 и др.. Исследования Р. Дорсона, М. Фриша, Т. Хареван, Р. Грила, Г. Розенталь, П. Хаттона, А. Томсона, Л. Даниельсона и многих других устных историков Запада показывают, что эти ученые стали все дальше продвигаться в сторону изучения субъективного восприятия событий, роли стратегий повествования в создании образа прошлого Хрестоматия по устной истории / Пер., сост., введение, общ. ред. М.В. Лоскутовой. СПб., 2003; Томсон П. Голос прошлого. Устная история / Пер. с англ. М., 2003 и др.. В конце 80-х ХХ в.-начале 2000-х гг. ХХI в. устной истории стали уделять внимание историки и нашей страны (Д.П. Урсу, В.А. Бердинских, М.В. Лоскутова, Б.М. Фирсов, С.Я. Яровой, Д.Н. Хубова и др.) Урсу Д.П. Методологические проблемы устной истории // Источниковедение отечественной истории. 1989. М., 1989; Проблемы устной истории в СССР: Тезисы научной конференции / Под ред. В.А. Бердинских. Киров, 1990; Проблемы устной истории в СССР. Киров, 1991; Бердинских В.А. Народ на войне. Киров, 1996; Его же. Крестьянская цивилизация. М., 2001 и др., Таким образом, за два столетия наука собрала солидный фактический материал, систематизировала и ввела в оборот немало архивных и устных свидетельств о природе воинского мира и исторических представлений кубанцев. Дореволюционными историками кубанского казачества было сделано немало интересных наблюдений, высказано ценных и перспективных идей, разработаны программы исследований. Советские ученые плодотворно использовали системный и проблемный подходы, успешно применяли критику и использовали «скрытые» возможности исторического источника. Однако ни дореволюционной, ни советской, ни, даже в целом ряде проблем и направлений, новейшей историографии, не удалось преодолеть существующие границы дисциплин. Достижения и инструментарий антропологии, психологии, социологии, этнографии, фольклористики, той же устной истории долго развивались сами по себе, оставаясь проигнорированными самыми глубокими и содержательными исследованиями по истории казачества Кубани. В этой связи назрела потребность в исследовании исторической картины мира кубанского казачества в контексте военно-сословных представлений.