Историческая картина мира кубанского казачества: особенности военно-сословных представлений (конец XVIII – начало XX в.)

Содержание второй главы работы - «Структура, социальные функции и свойства исторической картины мира кубанского казачества (конец XVIII - начало ХХ в.) посвящено анализу внутренней организацию системы исторической картины мира кубанского казачества, определяющей содержательную суть народной истории как целого. В параграфе 2.1 «Структура народных представлений об историческом прошлом казачества Кубани» рассматриваются элементы устной традиции (исторические песни, легенды и предания), свидетельства очевидцев и участников исторических событий, интраистория. Особое внимание уделено народной истории настоящего или недавнего прошлого, которая в XIX - начале ХХ в. фиксировалась в исторических трудах П.П. Короленко, И.Д. Попки, А.Д. Ламанова, В.Г. Толстова, И.Е. Гулыги и др., а также в очерках, созданных по программам Е.Д. Фелицына и Ф.А. Щербины. Историческая культура кубанских казаков формировалась как спонтанно, на основе традиции, так и под воздействием литературы, официальной информации, проповедей в церквях, слухов, толков. Историческое сознание кубанских казаков проявлялось в постановлениях станичных сборов. Историческую картину мира кубанского казачества составляли и юбилеи славных побед русского оружия, войсковые торжественные богослужения.

Параграф 2.2 «Характер функций исторической картины мира кубанского казачества» рассматривает предназначения народной истории: интегрирующую функцию и функцию социальной памяти, познавательную и воспитательную, формирование этических и эстетических представлений. Тем самым устанавливался мост, по словам И.Д. Попки, «между воспоминанием и надеждой» Попка И.Д. Черноморские казаки в их гражданском и военном быту. Очерки края, общества, вооружённой силы и службы. В двух частях. Краснодар, 1998. С. 132.. Образцы принятого в прошлом поведения обуславливали повторяемость коммуникативных ситуаций. В казачьей семье закладывался прочный фундамент профессиональной ориентации. Для казака вплоть до середины ХIХ века редко возникал вопрос о выборе будущей профессии, поскольку она была жестко детерминирована сословной принадлежностью, и приобщение к ней начиналось с детства. Важное место принадлежало при этом старикам- носителям исторической памяти, казачьей общине, войску в целом. Этой цели служили занятия военным делом с прикрепленным к детям в станичном училище урядником, ролевые игры сверстников в «казаков» и «черкесов», участие в станичных манёврах, парадах, стрельбах и т.п. Огромное значение придавалось и устной истории.

В параграфе 2.3 «Социальные аспекты военно-сословных представлений кубанских казаков» рассматриваются отношение к предназначению качьего сословия, а также особенности исторических представлений о статутных и военно-профессиональных группах войскового мира. Для организационной компоненты войскового мира кубанского казачества характерна иерархичность и наличие официальных и неофициальных структур и рангов. Это особенно хорошо прослеживается на традиционном ранжировании, основанном на почётном возрасте и личных заслугах, а также - системе управления на станичном уровне. Старики выступали реальными носителями связей, соединяющих настоящее с прошлым и передававших их в будущее. В системе социальных ролей казачьего общества ведущая и непростая роль отводилась станичному атаману. В атамане, знающем интересы станицы и блюдущем справедливость, воплощалась идея народного права. Устные рассказы о ратной доблести кубанцев нередко локализуются в такой категории, как Георгиевские кавалеры, которые были в каждой станице. Георгиевские кавалеры выступали нравственным эталоном, были честью и совестью станицы. Необходимыми слагаемыми войскового мира выступали гвардейцы. На изображение гвардейцев - казаков Собственного Его Императорского Величества конвоя в народной картине мира также влияет установка на идеальную историческую конструкцию, творчески взаимодействующую с исторической конкретикой. Пластуны в исторической картине мира кубанского казачества выражают определённые грани народного воинского опыта, и в своих подвигах и деяниях реализуют идеалы и волю казаков. Другой уровень представлений о пластунах связан с социально-экономическими обстоятельствами - бедностью, сиротством, неспособностью «справить казака» в кавалерию.

В параграфе 2.4 «Категории пространства в исторической картине мира кубанского казачества» исследуются особенности исторического восприятия пространства казаками, которые обуславливались целым рядом обстоятельств: отношением казачества к природе, способом расселения, спецификой ориентации этнических архетипов в сознании. Основными элементами пространственной системы являются населенные пункты - периферийные и центральные. В числе первых особенно маркируется казачья станица. Несмотря на своеобразие черноморских, линейных и закубанских станиц все они были устроены по одной модели. Войсковой город Екатеринодар являлся духовной территорией безопасного проживания, которая питала систему материальных и социальных подобий. К первым относилась Екатеринодарская крепость, ко вторым - храмовое пространство Воскресенского собора, где находила защиту душа, а нередко и тело. Однако крепость представляла собой не только определенный тип инженерного и архитектурного сооружения, имеющего оборонительное назначение. Это - определенный тип культового, религиозного и общественного комплекса, включавшего несколько связанных в своей последовательности частей. «В осевших и поросших колючкой валах Екатеринодарской крепости, - писал И.Д. Попка, - живет последнее воспоминание о Сечи Запорожской» Попка И.Д. Указ. соч. С. 128.. Пушки крепости, поэтому, выполняли не столько оборонную, сколько ритуальную роль. Войсковой Воскресенский собор брал на себя миссию сохранения наследия прошлого, выставляя в особо торжественные дни войсковые регалии, знаки памяти к «героическим подвигам и верности черноморских казаков» Екатеринодар - Краснодар: Два века города в датах, событиях, воспоминаниях... Краснодар, 1993. С. 67.. В соборе в полной мере раскрывалось творчество еще одного хранителя славы, культуры и нравственных устоев казачества - войскового хора. Пространство вокруг войскового собора, будучи воплощением символической идеи, становилось территорией максимальной концентрации социальных действий, местом обитания устной истории.

Граница в народных представлениях - пространственный рубеж, разделяющий «свой» и «чужой» миры. Развитие сюжетов в героико-патриотическом направлении приводит к тому, что она идентифицируется с определенной территорией, получает имя, становящееся нарицательным, вбирает предшествующие и последующие впечатления народа.

В параграфе 2.5 исследуются модели и уровни исторических представлений кубанских казаков о времени. Первый уровень - индивидуальные или эмпирические представления, которые складываются на основе «личных» отношений человека со временем, восприятий, базирующихся на собственном опыте. Для аграрного (и шире традиционного) общества основным фактором формирования индивидуальных временных представлений была рутинизированность человеческой деятельности, обусловленная природными явлениями. В повседневной жизни время воспринималось казаками как определённые циклы сельскохозяйственных работ. В отличие от крестьян, у которых отсутствие пространственной и социальной мобильности закрепляло довольно однородную картину прошлого-настоящего-будущего, темпоральные представления казаков, основанные на личном опыте, были гораздо разнообразнее. В них вкраплялось время лагерных сборов, время приготовительного разряда, время службы, военное время и т. п. Второй уровень - семейное или родовое время. Здесь темпоральные представления формируются на основе родовой памяти, фамильной истории, семейных традиций, текущего статуса семьи или рода, к которому принадлежит повествователь, и соответствующих представлений о будущем. На уровне семейного времени поколение обычно измерялось периодом от момента смерти главы семьи до момента смерти его старшего наследника. Выражение «это было при моем деде» подразумевает, что прадед в это время уже не жил, иначе бы событие датировалось по прадеду. Поскольку сословность в дореволюционной России являлась доминирующей характеристикой социального устройства, то семейное прошлое у казаков имело особое значение и продолжает воздействовать на исторические представления кубанских казаков. Шкала временных параметров семейной истории размечена этапами правления («При Екатерине», «при Николае»), войнами, революциями, периодами социально-экономических и политических процессов («Када Кавказ завоёвывали», «когда станица ещё была огорожена», «когда единолично жили», «до войны») и т. п. Выбор ориентиров зависит от того, в какой степени сказались те или иные обстоятельства на семейном жизненном цикле, нарушив его, вызвав противодействие или, напротив, оказавшись благоприятными. Зачастую началом семейного жизненного цикла выступало переселение на новые места. С обретением новой родины, с повышением (понижением) при этом социального статуса начинается как-бы новый отсчёт истории. Поэтому потомки переселенцев, адаптировавшиеся в новой среде, через поколение уже утрачивали метропольное сознание. Несмотря на условность и приблизительность, семейное время хранит память о наиболее значимых датах. Третий уровень - сакральное время. На этом уровне темпоральные представления о прошлом, настоящем и будущем складываются на основе архаических и религиозных воззрений. Четвертый уровень - исторические представления о времени. Они базируются на исторических сведениях, на научно-популярных знаниях, литературных образах и т.д.

В главе 3-й «Военная служба в исторических представлениях казачества Кубани конца XVIII-начала XX столетий» исследуются ключевые, определяющие воинский мир казака категории: воинская экипировка («справе»), полковая / батальонная субкультура и отображение военного искусства. В параграфе 3.1, посвящённом представлениям об экипировке, был исследован переход юноши в новый социально-возрастной класс воинов, связанный с вхождением в мир предметов, наделённых особым смысловым содержанием. Определённый внутренний смысл вкладывался в каждое понятие и предмет казачьей «справы». В народной картине мира богатырская сила составляет единство трёх величин: возможностей самого витязя, особенных качеств его коня и неповторимых свойств его оружия Путилов Б.Н. Героический эпос и действительность. Л., 1988. С. 68.. Эта триада реализуется в развёрнутых сюжетах и подробных описаниях. В представлениях о «справе» также утверждается понятие о неразъединённости героя и коня, идея, согласно которой казак может исполнить свой воинский долг и осуществить предуказанный подвиг лишь с реальным оружием в руках. С высоким социальным статусом казака были связаны представления о подготовке коня для службы, его обучении, снаряжении, седлании. В то же время историческими и социально-экономическими реалиями навеяны рассказы о браковании лошадей отдельской военной комиссией. Огромным духовным смыслом обладал справляемый казаком мундир - черкеска. Для казачества как военного сословия, мундир являлся знаком кастовости, избранности, отличающей казаков от «мужиков». Вид казачьей черкески пробуждал воспоминания о доблестном боевом прошлом отцов и дедов. Офицеры Терского и Кубанского казачьих войск, собравшиеся в октябре 1911 г. в Тифлисе для обсуждения предполагаемых изменений в мундире, писали в своём заключительном акте: «Форма обмундирования, преследуя удобства для ношения ея, вместе с тем, должна быть возможно красивее и изящнее, а также быть и в преемственной связи с нашим историческим прошлым, когда наши деды и отцы в борьбе с врагами добывали славу, которой мы, их потомки с глубокой к ним благодарностью пользуемся» ГАКК. Ф. 318. Оп.6. Д.130. Л. 39.. Наряду с опытом прошедшей русско-японской войны и существующих законоположений о форме, казачьи офицеры советовали при выработке изменений учесть «мнения, вкусы и потребности кавказского казачества, а также сложившиеся в массе его взгляды, обычаи и традиции» Там же.. Распространённым приёмом героической характеристики, её видимым, внешним атрибутом в народной картине мира выступает великолепие и неповторимость справляемого казаками оружия.

В параграфе 3.2 исследуются атрибуты и символы исторических представлений о полковой корпоративности. Само наименование подразделения выступало глубоким символом. Ф.И. Елисеев, характеризуя качества есаула Миная Бобрышова, отмечал: «Это был типичный удалой лабинец, для которого звук «Лабинец» был выше и милее всего на свете» Елисеев Ф.И. Лабинцы. Побег из красной России / Составление, научная редакция, предисловие, приложения и комментарии, подбор иллюстраций П.Н. Стрелянова (Калабухова). М., 2006. С. 128.. Важным атрибутом имени конного полка и пластунского батальона были Вечные шефы - лица царской фамилии, русские полководцы, казачьи атаманы. Одной из форм выражения корпоративного самосознания являлась полковая историография. О мотивах написания истории полка отставной войсковой старшина А.Д. Ламанов говорил: «В Кавказском полку я прослужил более 20 лет. Лучшие воспоминания в моей жизни, жизни молодого офицера, были в этом полку. Это подсказывало мне стать ближе к интересам полка в деле прошедшей жизни его, в деле истории полка; сердце моё болело, что дорогой мне полк, прожив столетие, стоит в затылке молодых полков, имеющих пока так называемые «Памятки», отчасти удовлетворяющие любознательность полчан» ГАКК. Ф. 670. Оп. 1. Д. 5. Л. 3.. В истории каждого полка / батальона были знаковые фигуры, на которых равнялись, которые выступали символами доблести ушедших поколений. Одной из наиболее почитаемых традиций были полковые / батальонные и даже сотенные праздники, которые отмечались в знаменательные дни их формирования или важных событий, связанных с боевой историей части. Полковое знамя не просто выступало святыней в прямом и непосредственном значении этого слова, но превращалось в символ связи поколений. Лицо подразделения нередко определяли полковые / батальонные песни. Показательна в этом отношении история создания песни «Там, где волны Аракса шумят», ставшей гимном пластунских батальонов.

В параграфе 3.3 исследуется отображение в народной истории различных аспектов военного искусства. Если обращение к документальным материалам и свидетельствам участников войн и событий отражает тот факт, что атака совершалась казаками не «в лоб», её успех был обусловлен внезапностью, действиями из засады, укрытий, поддержкой огнем стрелков и артиллерии, то для народной истории характерна ситуация, когда казаки рубят, гонят и топчут численно превосходящего противника. Гиперболическая природа ратного мастерства казаков наиболее ярко предстаёт в рассказах о так называемых характерниках, владеющих тайным знанием ПМ КФЭЭ-2005. Ст. Ильинская Новопокровского р-на Краснодарского кр. А/к № 3272. Инф. Павлов Николай Павлович, 1915 г.р..

В четвёртой главе «Войны XIX-начала XX столетий в народной истории кубанских казаков» рассмотрены особенности восприятия завоевания Кавказа, турецкой компании 1877-1878 г., русско-японской и Первой мировой войн. В параграфе 4.1 «Завоевание Кавказа в казачьей картине мира» выявлены факторы сохранения и трансформации памяти о событиях и участниках войны на Кавказе, которая стала для нескольких поколений казачества судьбой, главным содержанием жизни. В качестве причины вхождения кавказских народов в состав России народная история указывает на стремление покончить с набегами на русские поселения. В песнях о войне воспеваются те командиры, действия которых отвечали казачьим представлениям о боевом офицере и заботливом администраторе. Имена рядовых участников войны в народной памяти чаще всего оставались в связи с трагическими событиями: гибелью Ольгинского кордона, сотни Гречишкина, Липкинского поста. Однако традиционное восприятие истории движется часто по пути обобщения, действиям ее «творцов» придает анонимный характер. А.Д. Ламанов сокрушался: «В течение 70-летней войны казаков с кавказскими горцами много имен и подвигов со стороны казаков, которые (подвиги) должны бы олицетворять дух казачества и служить примером для потомства, почти забыты; если и имеется что либо в печатном виде о казачьих подвигах, то только в общих чертах» ГАКК. Ф. 670. Оп. 1. Д. 5. Л. 4.. Память о войне сохраняется в топонимических преданиях. Из предводителей горцев на Западном Кавказе народная история кубанцев выделяет Мухаммед-Амина, на Восточном - Шамиля. Сохранению исторической информации о долгом противостоянии с горцами, завершившемся победой русского оружия, способствует, сложная этнополитическая ситуация в казачьих станицах, находящихся в составе северокавказских национальных субъектов Федерации. Так, в Урупском и Зеленчукском районах Карачаево-Черкесии текст песни о Шамиле выполняет функцию исторического обоснования прав славянского населения на Кавказ. Представления кубанских казаков о том, как вести себя российским властям на Северном Кавказе сегодня во многом определяются тем, что им известно о деяниях прадедов при аналогичных обстоятельствах.

В параграфе 4.2 «Русско-турецкая война 1877-1878 г. в народной памяти кубанского казачества» установлено, что основным механизмом закрепления её образов были устный рассказ и исторические песни, хотя не следует исключать и влияние лубочной пропаганды, средств массовой информации (газет), церковных проповедей. Чтобы стать феноменом массового исторического сознания, эти уровни рано или поздно смыкались: «пущенный» сверху символ нередко становился популярным в народе, а «рождённый в массах» - получал подкрепление со стороны официальной пропаганды. Показательна в этом плане заметка, опубликованная в «Кубанском казачьем листке» о состоявшемся 26 ноября 1912 г. в ст. Конеловской торжестве. «Старики-казаки участники русско-турецкой войны, - писал автор заметки, - в день праздника Святого Георгия Победоносца, собрались в церковь для вознесения молитвы Господу Богу, отслушав литургию и панихиду по убиенным воинам, их товарищам, герои эти отправились в дом одного из своих товарищей Е. Корняго, где на собранные между собою средства приготовлен был стол […]. Разговор шёл то о взятии Карса, то о переходе через Дунай, был и такой старик, который с важным донесением пробрался чрез турецкие войска и доставил таковое главнокомандующему Великому князю, за что получил от него крест» Сасык К.Ст. Конеловская // Кубанский казачий листок. 1912. 9 декабря. № 307.. Эмоционально-приподнятые повествования о героях и сражениях войны за освобождение славян служили блестящими живыми примерами для подрастающего поколения кубанских казаков.

В параграфе 4.3 «Образы русско-японской войны 1904-1905 г. в народной истории» показано, что кубанские казаки в этот период живо откликались на пропагандирование периодической печатью и лубочной живописью коллективных подвигов русских моряков крейсера «Варяг», гибели броненосца «Петропавловск», героической защиты Порт-Артура и др. ГАКК. Ф. 454. Оп. 2. Д. 6056. Л. 215.. Кубанцы приняли активное участие в сборе пожертвований на воссоздание флота Там же. Л. 218.. Имело место добровольческое движение. Так, отставной фельдфебель ст. Старокорсунской Павел Логинович Назаренко писал 3 января 1905 г. начальнику Кубанской области: «Волнуясь сердцем о трудном положении Отечества и глубоко чувствуя страдания своих собратьев, защищающих вся и всё, и мою семью, а потому я более сидеть дома не могу...» Там же. Л. 1.. Одним из героических символов стал Факумыньский рейд кубанских и терских казачьих сотен под командованием генерала П.И. Мищенко. Отношение к войне складывалось из социальных и ситуационных факторов ПМ КФЭЭ-1995. Пос. Ильский Северского р-на Краснодарского кр. А/к №865. Инф. Кадухина Антонина Семёновна, 1918 г.р.. Русско-японская война осталась в историческом сознании кубанского казачества и как память о непоправимых потерях, больно ударивших по людским сердцам. В картину представлений о войне вплетались элементы критического отношения к правительству, проступки увязываемых с ней лиц компенсировались их «добрыми» делами для станичников.

В параграфе 4.4 «Трансформации памяти о героях и событиях Первой мировой войны» исследовались отклики в народном сознании на официальную мотивацию. Это проявилось в том, что целый ряд стихотворений начала войны, проникнутых патриотическими чувствами, стали народными песнями. Поскольку германская война переросла в революцию, старые героические символы в народной памяти менялись на новые. Примером может служить песня «Вспомним, братцы, это время». В первоначальном тексте речь идет не о суворовском походе, а о событии на Кавказском фронте Первой мировой войны - многотрудном переходе через Тапаризский перевал и выходе к г. Ван, в которых участвовали кубанцы. Символы войны включали в себя события и деятелей всероссийского (Сарыкамышская операция, Брусиловский прорыв), войскового (подвиги пластунов, хоперцев, лабинцев и др., А.А. Гейман, И.Е. Гулыга, поход войск генерала А.М. Николаева и др.) и станичного уровней. Образы войны питались слухами, формировали стереотипное отношение к врагу. Поражение России в Первой мировой войне растворяется в рассказах о многочисленных победах казаков, компенисируются сюжетами о «предательстве».

В главе 5 «Харизма власти конца XVIII-начала XX столетий в воинской ментальности кубанского казачества» исследуются представления о военной власти, взаимоотношения выстраиваемой модели императоров, военачальников и атаманов с исторической реальностью. В параграфе 5.1 исследуется проблема соотношения модели и реальности в народных представлениях кубанских казаков о русских императорах. При этом устанавливается, что восприятие екатерининской эпохи в казачьей картине мира обнаруживает отчётливо выраженный мифологический характер. Оно основывается на убеждении в перерождении казачества, причём Екатерина II выступает как разрушитель старого и созидатель нового казачьего мира. Злая мачеха, «вража маты» для Украины и запорожцев становится «жизнедательницей и благодетельницей Екатериной Алексеевной» для Кубани РГВИА. Ф. 643. Оп. 1. Д. 4. Л. 182 об.. Короткое правление Павла I, оставившее след в кубанской топонимии, вписывалось в образ и модель царя ожидаемого, отца Отечества. Основными критериями народного взгляда на царствование Александра I стали Отечественная война 1812 г. Кошиц А.А. Песни Линейских казаков, Кубанских казаков и солдатские // Вторые Кубанские литературно-исторические чтения. Краснодар, 2000. Публикация В.К. Чумаченко. С. 23. и таинственная смерть императора Песни казаков Приурупья. Историко-фольклорное издание. Собраны и обработаны: В.В. Тёр, О.В. Тёр. Ст. Отрадная, 2000. С. 23.. В кубанской картине мира этот государь предстаёт не реальным монархом, а говоря словами Ж. Ле Гоффа - монархом «общих мест» Ле Гофф Ж. Ле Гофф. Ж. Людовик IX Святой / Пер с фр. В.И. Матузовой; коммент. Д.Э. Харитоновича. М, 2001. С. 353.. Человеческую сущлность императоров «созидатели памяти» растворили в общих местах, старательно превращая ее в модель. Николай I представал знаковой фигурой в исторической памяти казачьих станиц 1-го Кавказского Линейного батальона, сформированных из казенных селений Ставропольской губернии РГИА. Ф. 382. Оп. 12. Д. 12017. Л. 1. и казаков бывшего Азовского войска, переселённого на Кубань Миронов И.Ф. Станица Северская Екатеринодарского отдела Кубанской области. 1864-1914 гг. (К пятидесятилетнему юбилею станицы). Екатеринодар, 1914. С. 9.. Тяготы двадцатипятилетней службы николаевской эпохи затмевались эмоциональными переживаниями участников парадных олицетворений нации. В исторической памяти закреплялась не рутина тяжелой повседневности правления Николая I, а «свой» император, придававший лямке обременительной службы высокий пафос служения Отечеству ГАКК. Ф. 454. Оп. 4. Д. 36а. Л. 59-59 об.. Облик Александра II обладал в казачьей картине мира целой палитрой красок от царя-освободителя и мученика Песня про Государя Александра Второго-царя. Записана Действительным членом Кубанского областного статистического комитета А.С. Поповым в Екатеринодарском отделе со слов певца-торбаниста, старого служивого // Кубанский сборник. Екатеринодар, 1899. Т. V. С. 9-10. до гонителя инакомыслия и объекта площадной брани ГАКК. Ф. 396. Оп. 1. Д. 2597. Л. 2 - 2об.. История сохранила немало фактов проявления любви населения Кубанской области к Александоу III Дмитренко Ив. Венок от кубанских казаков на гробницу Царя-Миротворца // КОВ. 1894. № 90.. Однако в архивных делах встречается немало свидетельств и другого рода. Атаман ст. Архангельской доносил в феврале 1885 г. Кавказскому уездному начальнику, что «урядник той же станицы Павел Леонов Фролов, при разговоре с урядником Евдокимом Артовским, казаком Матвеем Дробышевым и другими произносил ругательства против священной Особы Государя Императора» ГАКК. Ф. 454. Оп. 4. Д. 36 а. Л. 2.. Урядник станицы Темижбекской «Иван Григорьев Андреев 2-го ноября 1884 года, в присутствии нескольких сторонних лиц высказался так: «За неправду убили Государя и за неправду следует убить нынешнего Государя и перевести всю Романовскую династию» Там же. Л. 11.. На примере отношения к Николаю II прослежена трансформация харизмы царской власти в начале ХХ в.

Параграф 5.2. «Военачальники и атаманы в контексте народной истории»: особенности формирования героических символов» посвящён представлениям о допустимых и недопустимых видах властвования в воинском мире казаков. Закреплению образа А.В. Суворова в народной памяти способствовала его способность быть понятным традиционному сознанию, то, что Ю.М. Лотман называл «фольклорностью поведения». Выражая исторические представления казаков, реализуя в своих подвигах волю народа, образ Суворова переносился и в более поздние эпохи, не меняя главного смысла действительно происходивших событий. З.А. Чепега и А.А. Головатый обладают в казачьей картине мира функциями «культурного героя»: они выступают учредителями, созидателями, первооткрывателями в различных аспектах деятельности казачьего войска, «окультуривают пространство» ГАКК. Ф. 721. Оп. 1. Д. 122. Л. 4; ПМ КФЭЭ-2002. Ст. Чепегинская Брюховецкого р-на Краснодарского кр. А/к № 2631. Инф. Прощенко Владимир Данилович, 1914 г.р.. В модель выдающегося военачальника, создававшуюся из диалектического единства коллективного начала и реальной исторической действительности вполне вписывается И.Ф. Паскевич ПМ КФЭЭ-2000. Ст. Эриванская Абинского р-на Краснодарского кр. А/к №2256. Инф. Вдовиченко Тимофей Иванович, 1921 г.р.. На примере отображения в казачьей картине мира атамана Ф.А. Круковского становится очевидным, что идеи неизбежно совершающегося с военачальником, запраграммированности его биографии вполне органичны для народного восприятия истории Венеровский С.А. Мемуары и воспоминания генерала-от-инфантерии Стефана Александровича Венеровского. СПб., 1908. С. 40-41.. Имя генерала В.А. Геймана, вошедшего в историю заключительного этапа Кавказской войны деятельным и энергичным военачальником РГВИА. Ф. ВУА. Д. 6696. Ч. 10 (3). Л. 18-19., оставило след в историко-песенном фонде кубанского казачества и топонимических преданиях. Формирование героического символа вокруг имени генерала М.Д. Скобелева происходило как снизу, на уровне народного исторического сознания, так и сверху, через периодическую печать и лубочные картинки Куропаткин А.Н. Скобелев Михаил Дмитриевич // Русский орёл на Балканах: Русско-турецкая война 1877-1878 гг. глазами её участников. Записки и воспоминания. М., 2000. С. 144, 160..

В главе 6 «Союзники, соседи и противники России через призму воинской ментальности казачества Кубани конца XVIII-начала XX в.» рассмотрены особенности исторического восприятия казаками некоторых народов, с которыми им приходилось иметь дело в ходе военных действий и в условиях мирного сосуществования. В параграфе 6.1 «Трансформации историко-психологического восприятия казаками адыгов (черкесов)» исследуется влияние на формирование стереотипов соседнего народа Кавказской войны, экономического и культурного сотрудничества, идейного и духовного взаимовлияния. В казачьей картине мира образ черкеса отмечен целой палитрой красок от непримиримого противника РГИА. Ф.1630. Оп.1. Д. 171. Л. 19. до доброго соседа ПМ КФЭЭ-1998. Ст. Кардоникская Зеленчукского р-на КЧР. А/к № 1659. Инф. Ефименко Иван Никифорович, 1920 г.р., причём позитивных национальных стереотипов фиксируется больше.

В параграфе 6.2. рассматривается роль турецкого фактора в формировании исторической самоидентификации кубанского казачества. Турция выступала главным историческим зеркалом, которое во многом определяло отношение казаков к себе и к миру. Благодаря победам над турками формировалось мнение о себе, как о представителях великой державы, что составляло предмет законной гордости ПМ КФЭЭ-1996. Ст. Надежная Отрадненского р-на Краснодарского кр. А/к № 1231. Инф. Сопотов Михаил Харитонович, 1910 г.р.. Вместе с тем казачество создавало пространство диалога между нашими странами и народами: без турецкого присутствия немыслима местная история, культурные заимствования и оценки ПМ КФЭЭ-2001. Ст. Барсуковская Кочубеевского р-на Ставропольского кр. А/к № 2447. Инф. Бережнов Николай Алексеевич, 1919 г.р., народная генеалогия Шкуро В.И. Антропонимия черноморских казаков // Кубанское казачество: три века исторического пути. Краснодар, 1996. С. 287..

В параграфе 6.3 «Южнославянский мир как объект освобождения в исторических представлениях кубанских казаков» исследуются представления, которые генерал-лейтенант Н.Н. Головин называл «чувством национального рыцарства», а дореволюционный историк П.А. Гейсман облёк в формулу «славянского крестового похода» Гейсман П.А. Славянский крестовый поход (По случаю 25-летия со времени начала войны 1877-1878 гг.). Спб., 1902. С. 48.. В связи с освободительной борьбой на Балканах в 1875-1876 г. в Государственном архиве Краснодарского края сохранилось немало свидетельств о желании идти «на подвиг освобождения страждущих славян на востоке» ГАКК. Ф. 457. Оп. 7. Д. 846; ГАКК. Ф. 668. Оп. 1. Д. 565.. Казаки не только участвовали в добровольческом движении в сербскую армию генерала М.Г. Черняева и в освобождении Болгарии в 1877-1878 г., но и оставались на службе в болгарском войске и в милиции Восточной Румелии РГВИА. Ф. 430. Оп. 1. Д. 582. Л. 43.. Такие настроения имели место и в 1912 г., когда 1-я Балканская война вызвала большое воодушевление подвижников идеи славянской взаимности ГАКК. Ф. 396. Оп. 1. Д. 10377. Л. 90-90 об.. С началом Первой мировой войны создание с помощью пропаганды более дифференцированной картины отношения к различным ветвям южного славянства не смогло развенчать мифологему о духовной близости православных славянских народов.

В параграфе 6.4 исследуется конструирование казаками исторических образов представителей немецкого народа. Представления о немцах и Германии развивались в трёх измерениях. Во-первых, знакомством с офицерами немецкого происхождения на русской службе. Во-вторых, через особенности восприятия немецких колонистов на Кубани. Наконец, в-третьих, через призму военного противостояния, через которую в казачьем сознании воспринималась не только германская армия, но и немецкий народ в целом.

В заключении подводятся итоги исследования:

Будучи лишены четкой хронологической арматуры и подверженные привратностям человеческой памяти, народные исторические представления кубанских казаков на могли соперничать в точности и достоверности с трудами Е.Д. Фелицына, В.Г. Толстова, Ф.А. Щербины, В.А. Голобуцкого и др. Однако историописание всегда было социально ориентированным, обсуживало идеологические интересы правящего слоя и существующей иерархии. Исследование исторической картины мира кубанского казачества показало, что народные массы не являлись абстрактными творцами истории, а создавали последнюю как знание о прошлом. На полноту и достоверность исторических представлений кубанских казаков влияли семья, станичная община, полковое сообщество, войсковая среда, традиционная культура и индивидуальность хранителя исторической памяти. Историческое сознание кубанского казачества воспринимало прошлое эмоционально, искало в нем подтверждение собственных ожиданий и предпочтений, с легкостью стирало границы между достоверной и вымышленной картинами. Историческая картина мира кубанского казачества «осовременивала» прошлое, осуществляла ретроспективный подход к казачьим героям и событиям, в которых они участвовали, свободно использовала воображение для реконструкции целостного образа войны. Народная история искала в прошлом примеры для подражания или осуждения, воспринималась своего рода иллюстрацией предпочтений конкретной эпохи. Исторические персонажи изображались как примеры социального поведения, им приписывались качества и мотивы, которые казаки считали определяющими для собственного поведения.

Казаки черпали сведения о своей истории, о героях и войнах, об окружающем мире - как здешнем, так и потустороннем из устной традиции, свидетельств очевидцев, официальной пропаганды, средств массовой информации, слухов и толков, выражали отношение к своему прошлому и настоящему в приговорах станичных сборов и на праздновании воинских юбилеев. Историческая картина мира кубанского казачества обладала достаточно сложным характером функций. Обращение к прошлому мотивировалось функциями социальной памяти, интеграции, в плане поучительного исторического опыта, добывания информации (в том числе, и для официальных документов), воспитания подрастающего поколения, формирования у последнего своеобразного этноса и правил поведения.

Представления о сословном предназначении кубанского казачества вполне укладывались в архаичную трехчленную структуру общества, характерную для картины мира многих народов. Наличие института стариков, станичных атаманов, статутных и военно-профессиональных групп способствовало поддержанию ценностных категорий воинского мира. Универсальной особенностью последнего являлась концепция героического, определявшаяся как устойчивыми стереотипами, так и историческими реалиями.

Важнейшей категорией выступало историческое пространство. В рамках пространства выделялись локальные особенности как на уровне пределов изначального административно-территориального деления, так и на уровне отдельных станиц, и даже «краев», на которые станицы делились. Кубанские казаки создавали свой мир, который был обозначен границами, выделяли «центр-периферию», устанавливали необходимые взаимосвязи между всеми его частями. Природу и своеобразие «чужого» мира определяли как типовые, так и реально-исторические начала. Структурно организованное, «очеловеченное» пространство было погружено в историю, наполнено событиями освоения территории, войн и походов, традициями и новациями.

Категория времени в исторической картине мира кубанского казачества строится по двум основным моделям: мифологической и исторической, организуя события в постоянно повторяющийся и причинно-следственный ряды. Огромную роль здесь играли эмпирические представления, семейное и сакральное время, а также темпоральные представления, складывавшиеся под влиянием устной и письменной исторической традиции.

Особым смысловым содержанием в воинской ментальности кубанского казачества обладал мир предметов, связанный с поступлением на военную службу. Сложившиеся установки на идеальную историческую конструкцию диктовали стереотипы поведения, обеспечивали духовную связь и преемственность поколений. Включение казачьих станиц в определенные полковые округа, прохождение службы станичниками в одном и том же конном полку, пластунском батальоне, конно-артиллерийской батарее способствовало формированию неповторимой индивидуальности этих подразделений, их значимости для целых семейных династий. История полка или батальона, его праздники, песни, знамена, Вечные шефы мобилизовывали историческую память, распространяли полковую субкультуру на гражданский мир, включались в систему воспитания и общественных отношений.

В народной истории военного искусства так или иначе преломился жизненный опыт её создателей и хранителей: манёвр и рассыпной строй лавы, спешивание и применение огнестрельного оружия, грозный для врагов стиль штыкового боя, связь его с образом жизни и обрядовыми действиями («кулачки»), схватка, основанная на внезапности нападения и т.д. Но казачий войсковой мир описан своим языком, своим способом организации текстов и передачи информации. Поэтому попытки перебросить мост к реальному военному искусству казаков, минуя эти особенности, обречены на неудачу.

Ключевыми элементами системы исторических представлений кубанских казаков выступают образы войны, включающие особенности восприятия ее причин, мотивов, характера и масштабов, соотношения сил и перспектив. Концептуальной темой в системе исторических знаний кубанских казаков о Кавказской войне предстает пленение Шамиля. Перенесение стереотипов «блистательной эпохи Шамиля» на Западный Кавказ, возвеличивание роли черноморского и линейного казачества в победе над горцами, группировка событий вокруг имен известных военачальников также служат важными характеристиками механизма восприятия этой войны. Имена военачальников русско-турецкой войны 1877-1878 г. становились героическими символами исторической памяти в результате смыкания народного и официального уровней сознания. Этим было обусловлено и народное восприятие важнейших событий войны: форсирования Дуная и р. Арпачай, героической обороны Шипки и Баязета, взятия Плевны и Карса. Образы русско-японской и Первой мировой войн включают как общероссийские героические символы (подвиг «Варяга», героизм защитников Порт-Артура, участников Мукденского сражения, Брусиловский прорыв, Сарыкамышская операция), так и казачьи (Факумыньский рейд генерала П.И. Мищенко, переход через Тапаризский перевал, подвиги пластунов И.Е. Гулыги и А.А. Геймана). Народная история зачастую в ущерб реальности формировала образцы поведения. Эти героические образцы выступали своего рода компенсаторными механизмами, смягчавшими драму поражения. Среди сюжетов присутствует и горечь утрат, искалеченные людские судьбы, личная драма многих участников, передавших эмоциональные переживания в рассказах и песнях. В картину представлений о войне вплетались элементы критического отношения к правительству.

Воплощением верховной военной власти и российской государственности в целом выступал монарх. Народная история кубанцев старательно превращала русских императоров в модель царя ожидаемого, реализуемую через категории коллективной идентификации. Брань по адресу монарха возникала как реакция на несоответствие реальной политики государственной власти идеальному образу царя. Атаманы и военачальники А.В. Суворов, З.А. Чепега, А.А. Головатый, И.Ф. Паскевич, Ф.А. Круковский, В.А. Гейман, М.Д. Скобелев соединяют в себе как черты индивидуальные, только им присущие, так и качества типологические, позволяющие включать их в известный ряд. Исследование представлений о военной власти, с одной стороны, выявило ее мифоподобное строение. Последнее проявлялось в отождествлении генезиса и сущности верховной и местной власти, наличии фиксированной в той или иной личности точки отсчета казачьих войск и отдельных частей и подразделений (первопредка, культурного героя), в создании модели поведения императора и военачальника, в идее о славной героической эпохе казачества, как о до-времени начальной эпохи. С другой стороны образы конкретных царей и полководцев, складываясь в эталоны и образцы, полностью не утрачивали связей с реальностью. В представлениях кубанских казаков о военной власти часто сочетались санкционированная сверху, официальная память, и память, основанная на историческом опыте конкретных станичников.

Объектом освобождения в казачьей картине мира выступали южные славяне. В образах южнославянского мира триада «история-традиция-история» способствовала складыванию поведенческих установок, а защита изнемогавших под тяжестью османского ига балканских народов выступала одной из важнейших тем. Важнейшей категорией исторической картины мира кубанского казачества являлись противники, конструирование образов которых было основано на воспоминаниях о прежних войнах. Нередко возникали ситуации, когда вчерашний неприятель становился союзником, и это вносило новые оттенки в становление картины исторических представлений. Историческая память кубанцев хранила сведения о том, когда представители других народов действовали сообща с русскими. Длительная совместная жизнь кавказских народов и казаков в рамках единого региона и государства укрепляла чувство общности исторических судеб. Казаки нередко владели языком соседей, уважали их обычаи, ценили добрососедские отношения и личное куначество.

Историческая картина мира кубанского казачества обнаруживает явный разрыв между накоплением конкретных знаний и их рациональным истолкованием. В народной истории мало заметна идея прогресса, движение чаще всего возвращается к исходным рубежам в силу традиции, региональных, эпохальных, семейных механизмов ее передачи.

В то же время образы и символы, события и герои исторической картины мира кубанского казачества выступают важными средствами его социальной интеграции и самоидентификации. Ее опыт востребован и в плане морально-психологического обеспечения реформируемой Российской армии. Лучшие позитивные компоненты казачьей воинской ментальности могли бы значительно оздоровить обстановку в Вооруженных Силах страны, развитие которых немыслимо без складывавшихся веками традиций ратной доблести и боевого братства.

Основные публикации

1. Матвеев О.В. «Справа» в исторической картине мира кубанского казачества // Научная мысль Кавказа. Ростов-на-Дону, 2004. №. 2. С. 61-66. (0,5 п.л.)

2. Матвеев О.В. «Все случаи военных событий урупцев в свежей памяти…» (К историографии 1-го Линейного генерала Вельяминова полка // Культурная жизнь Юга России. 2004. № 4 (10). С. 39-41. 2005. № 1. (Окончание). С. 40-45. (1 п.л.).

3. Матвеев О.В. Атаманы-основатели в исторической картине мира кубанского казачества // Научные проблемы гуманитарных исследований. Научно-теоретический журнал. Пятигорск, 2008. № 3 (10). С. 127-129. (0,4 п.л.).

4. Матвеев О.В. Император Александр II в исторических представлениях кубанских казаков // Научные проблемы гуманитарных исследований. Научно-теоретический журнал. Пятигорск, 2008. № 2(9). С. 97-102.

5. Матвеев О.В. Категории воинской ментальности в картине мира кубанского казачества (конец XVIII-начале ХХ в.) // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. Ростов-на-Дону, 2008. № 2. С. 51-53. (0,4 п.л.)

6. Матвеев О.В. Историческая картина мира кубанского казачества (конец XVIII-начало XX в.): категории воинской ментальности // Культурная жизнь Юга России. 2007. № 6. С. 35-37. (0,4 п.л.).

7. Матвеев О.В. Атаманы-основатели в исторической картине мира кубанского казачества // Культурная жизнь Юга России. 2008. № 2(27). С. 61-62. (0,4 п.л.).

8. Матвеев О.В. М.Д. Скобелев в исторической памяти кубанского казачества // Проблемы истории, филологии и культуры. Магнитогорск, 2009. № 1(23). С. 250-253 (0,4 п.л.).

9. Матвеев О.В. Кавказская война и ее последствия для адыгов // Этнографическое обозрение. 1996. № 2. С. 104-113 (1 п.л.).

10. Матвеев О.В., Б.Е. Фролов. Очерки истории форменной одежды кубанских казаков (конец ХVIII в.-1917 г.). Краснодар, 2000. 236 с. (6 п.л.).

11. Матвеев О.В. Враги, союзники, соседи: Этническая картина мира в исторических представлениях кубанских казаков. Краснодар, 2002. 120 с. (6 п.л.).

12. Матвеев О.В. Модель исторической картины мира кубанского казачества. Краснодар, 2003. 78 с. (4 п.л.).

13. Матвеев О.В. Герои и войны в исторической памяти кубанского казачества. Краснодар, 2003. 200с. (10 п.л.).

14. Матвеев О.В., Фролов Б.Е. «В вечное сохранение и напоминание славных имён…» (к 100-летию пожалования Вечных шефов первоочередным полкам Кубанского казачьего войска). Краснодар, 2005. 216 с. (4,5 п.л.).

15. Матвеев О.В. Историческая картина мира кубанского казачества (конец XVIII-начало XX в.): Категории воинской ментальности. Краснодар, 2005. 417 с. (24 п.л.).

16. Матвеев О.В., Фролов Б.Е. Страницы военной истории кубанского казачества. Краснодар, 2007. 388 с. (8 п.л.).

17. Матвеев О.В. Кубанское казачество в сословной структуре Российской империи и тенденции его развития в 60-е-80-е гг. XIX в. // Проблемы истории казачества. Волгоград, 1995. С. 32-43. (0,5 п.л.).

18. Матвеев О.В. Очерк истории форменной одежды кубанских казаков (конец XVIII в.-начало ХХ в.) // Кубанское казачество: история, этнография, фольклор. М.,1995. С. 86-144. (1,2 п.л.).

19. Матвеев О.В. Последствия Кавказской войны для кубанского казачества. Этнополитический и социокультурный аспекты // Проблемы казачьего возрождения. Ч. 2. Ростов н/Д, 1996. С. 25-30. (0,4 п.л.).

20. Матвеев О.В. Устная традиция как фактор сохранения исторической памяти кубанского казачества // Проблемы развития казачьей культуры. Майкоп, 1997. С. 31-35. (0,3 п.л.).

21. Матвеев О.В. Устная история кубанских казаков: к постановке проблемы // Второй международный конгресс этнографов и антропологов. Ч. 1. Уфа, 1997. С. 90-92. (0,3 п.л.).

22. Матвеев О.В. Исторические песни кубанских казаков глазами историка // Из культурного наследия славянского населения Кубани. Краснодар, 1999. С. 58-78 (Совместно с О.А. Кирий). (1 п.л.).

23. Матвеев О.В. Образы соседей в устной исторической традиции кубанских казаков // 3 конгресс этнографов и антропологов России 8-11 июня 1999 г. М., 1999. С. 43-44. (0,3 п.л.).

24. Матвеев О.В. Категория времени в устной истории кубанского казачества // Итоги фольклорно-этнографических исследований этнических культур Кубани за 1998 год. Дикаревские чтения (5). Краснодар, 1999. С. 30-39. (0,5 п.л.).

25. Матвеев О.В. Кавказская война в устной истории кубанского казачества // Творческое наследие Ф.А. Щербины и современность. Краснодар, 1999. С. 86-88. (0,3 п.л.).

26. Матвеев О.В. Устная история кубанского казачества: функциональный аспект // Наука о Кавказе: проблемы и перспективы. Материалы I съезда ученых-кавказоведов. Ростов н/Д, 2000. С.170-173. (0,5 п.л.).

27. Матвеев О.В. Генерал В.А. Гейман в устной истории кубанских казаков // Вопросы истории Кубани ХIХ-начала ХХ вв. Краснодар, 2001. С. 29-48. (1 п.л.).

28. Матвеев О.В. Модель устной истории кубанского казачества // IY конгресс этнографов и антропологов России. Нальчик, 20-23 сентября, 2001 год. М., 2001. С. 206-207. (0,3 п.л.).

29. Матвеев О.В. А.В. Суворов в исторической памяти кубанского казачества // Память об А.В. Суворове - национальное достояние России. Краснодар, 2001. С. 59-67. (0,9 п.л.).

30. Матвеев О.В. Категория пространства в устной истории кубанского казачества // Итоги фольклорно-этнографических исследований этнических культур Северо-Западного Кавказа за 2000 год. Дикаревские чтения (7). Краснодар, 2001. С.52-73. (1 п.л.).

31. Матвеев О.В. Статутные и военно-профессиональные группы в исторических представлениях кубанского казачества // Информационно-аналитический вестник отдела истории АРИГИ. Вып.5. Майкоп, 2002.С.203-210. (1 п.л.).

32. Матвеев О.В. «Кому суворовская лавра венок сплела…» Граф И.Ф. Паскевич-Эриванский в народной памяти // Дворяне Северного Кавказа в историко-культурном и экономическом развитии региона. Краснодар, 2002. С. 200-213. (0,8 п.л.).

33. Матвеев О.В. Лики «басурманского» зеркала: Турки в исторической картине мира кубанского казачества // Освоение Кубани казачеством: Вопросы истории и культуры / Под ред. О.В. Матвеева. Краснодар, 2002. С. 212-235. (1 п.л.).

34. Матвеев О.В. Гибель Ф.А. Круковского в народной памяти: традиционный сюжет или мотивация эпохи? // Исторические персоналии: мотивировка и мотивации поступков. СПб, 2002. С. 214-219. (0,4 п.л.).

35. Матвеев О.В. Новые материалы о системе ценностей кубанского казачества // Особенности историко-психологического исследования. Краснодар, 2002. С. 65-69. (0,5 п.л.).

36. Матвеев О.В. Русско-турецкая война 1877-1878 г. в исторической памяти кубанского казачества // Памяти Ивана Диомидовича Попки: Из исторического прошлого и духовного наследия северокавказского казачества / Под ред. О.В. Матвеева. Краснодар, 2003. С. 65-83. (1 п.л.).

37. Матвеев О.В. «Рыцарь в полном смысле этого слова…» Ф.А. Круковский в исторической памяти кубанского казачества // Поляки в России: XVII-ХХ вв. Краснодар, 2003. С. 200-219. (1 п.л.).

38. Матвеев О.В. Русско-японская война 1904-1905 гг. в исторической памяти кубанского казачества // Россия в войнах ХХ века. Краснодар, 2003. С. 11-17. (0,3 п.л.).

39. Матвеев О.В. Екатеринодар в пространстве исторической картины мира кубанского казачества // Пространство и время в восприятии человека: Историко-психологический аспект. СПб., 2003. Ч. 2. С. 43-48. (0,3 п.л.).

40. Матвеев О.В. «Распрощайся, ты Шамиль…» (пленение имама в устной истории Кубанских казаков) // Вопросы северокавказской истории. Вып. 9. Армавир, 2004. С. 77-90. (0,6 п.л.).

41. Матвеев О.В. Историческая картина мира кубанского казачества: социальные аспекты воинской ментальности // Мужской сборник. Вып. 2. «Мужское» в традиционном обществе: Константы маскулинности. Диалектика пола. Инкарнации «мужского». Мужской фольклор. М., 2004. С. 205-215. (0,9 п.л.).

42. Матвеев О.В. «Православные крестоносцы»: Балканское направление в казачьей картине мира и исторические реалии // Мир славян Северного Кавказа. Вып. 1 / Под ред. О.В. Матвеева. Краснодар, 2004. С. 205-230. (1 п.л.).

43. Матвеев О.В. Некоторые аспекты корпоративного самосознания кубанского казачества: полк / батальон // Российское казачество: вопросы истории и современные трансформации / Отв. ред. А.П. Скорик. Ростов-на-Дону, 2005. С. 74-79. (0,4 п.л.).

44. Матвеев О.В. Народы Северного Кавказа в исторической картине мира кубанского казачества // Кавказский сборник. М., 2005. Т. 2. С. 190-129. (1 п.л.).

45. Матвеев О.В. «Дорогое для нас имя…» Полк / батальон в воинской ментальности кубанского казачества // Мечом и пером: Вехи истории и культуры служилой элиты России / Под ред. О.В. Матвеева. Краснодар, 2005. С. 37-62. (1 п.л.).

46. Матвеев О.В. Государь ожидаемый и реальный: императоры Александр II и Александр III в исторических представлениях кубанских казаков // Мир славян Северного Кавказа. Вып. 2 / Под ред. О.В. Матвеева. Краснодар, 2005. С. 329-342. (1 п.л.).

47. Матвеев О.В. Монарх в исторической картине мира кубанского казачества (конец XVIII-начало XX столетия) // Кубань-Украина: Вопросы историко-культурного взаимодействия. Вып. 1. Краснодар, 2006. С. 67-107. (2 п.л.).