Требования о признании бурят репрессированным народом, входившие в политическую риторику бурятского возрождения, можно расценивать как ирредентизм, но поскольку с этими требованиями элиты обращались к российским властям и не подразумевали политических акций, то и ирредентизм, и сецессионизм оставались лишь декларациями, не вызывавшими значительного общественного отклика.

Одновременно следует отметить, что «потенциальный национализм» внутри коренных народов России все же существует; его наличие в значительной степени определяется состоянием российского общества.

В параграфе 2.2 «Постсоветский национализм: общее и особенное» автор предлагает, на основании проведенного выше анализа понятийного аппарата исследования постсоветского национализма, введение в научный оборот понятий «этнокультурное пространство» и «культурная этносфера» как обладающих некоторыми характеристиками национализма и одновременно существенно отличающихся от него. Эти понятия более точно определяют сущность бурятских этнокультурных процессов, обладают качествами вариативности и полисемантичности, от этнической репрезентации посредством феноменов культуры до онтологизации этногруппового статуса в политических границах «своей национальной территории». Этносферы постсоветского пространства характеризуются политической мобилизацией этнического чувства на определенном историческом этапе, в эпоху Перестройки, крушения СССР и социализма, вследствие чего широкие слои населения вовлекаются в нациестроительство, состоящее в упрочении внутриэтнических связей на основании солидарности и эгалитаризма. А поскольку период перераспределения властных ресурсов быстро завершился, и этнополитические элиты стали демонстративно выражать лояльность российскому руководству, то националистический проект, уже лишенный политического пафоса, возвращается в русло этнокультурной идентификации и воспроизводства этничности.

Социальная и политическая ситуация в России, где этнические и культурные границы подразумеваются в Конституции, способствует закреплению в общественном сознании идеи о реальном существовании многочисленных этносфер, каждая из которых сформирована особым видением, восприятием и интерпретацией мира. Постсоветская этничность и, следовательно, этносфера, сотканы из разнообразных представлений об общности и уникальности, сквозной идеей и главным содержанием которых на определенном этапе выступает этнополитическая идеология.

Идеология этносферы подразумевает определенную, хотя не всегда конкретно формулируемую, цель: поддержание в национальном воображении (а заодно и в восприятии стороннего наблюдателя) картины целостности и единства этнического сообщества, его гомогенности и прочности горизонтальных связей.

Совокупность разнообразных социокультурных феноменов представляет собой процесс укрепления и осознания этнической идентичности, характеризующийся как движение к формулированию национальной идеи. Большое значение при этом имеют этнонациональные объекты, выполняющие символические и коммуникативные функции. национальная кухня.

Реэтнизация постсоветского пространства, понимаемая лидерами и участниками данного процесса как «возвращение к истокам», продолжается. Национальные элиты действительно сделали многое для очерчивания и маркирования национального пространства, эмоциональная принадлежность к которому выступает в качестве одного из главных факторов индивидуальной идентификации и социализации.

В главе III «Политические и культурные факторы формирования современной этнической идеологии бурят» исследуются политические и социальные условия последних лет существования СССР и начала постсоветского периода, в которых национальные лидеры формулировали задачи, стоявшие перед бурятским обществом. В главе также анализируются причины, по которым в условиях деполитизации этнических процессов в России у представителей «коренных народов» по-прежнему высока мотивация к сохранению этнополитической структуры страны.

В параграфе 3.1 «Формирование бурятской национальной идеи в новых исторических условиях» исследуется процесс выработки и закрепления в общественном сознании определенных концепций, составляющих в совокупности национальную идеологию. К настоящему моменту уже можно сделать вывод о том, что в отличие от любого подобного общероссийского проекта, этноидеология оказалась более успешной в продвижении на пути к национальной идее.

В Бурятии, как и в других национальных субъектах СССР, а позже России, национальное возрождение и модернизация подразумевали полное или частичное изменение статуса этнической группы, законодательно утвержденное в Конституции, закрепляющей права титульной и государствообразующей нации.

Политические процессы в этнических группах были инициированы позднесоветскими и российскими властями, способствовавшими усилению политизации этнокультурных процессов и активному обсуждению соотношения и иерархии государственных идентичностей. Идентичность российская, в целом не повергающаяся в общественном сознании сомнению, в период этнической мобилизации все же вступала в противоречие с идеей своего государства. Государственные задачи, стоящие перед бурятским народом и его лидерами, формулировались в ходе первого этапа этнонационального возрождения (1990-1995 гг.): на Всебурятских съездах (1991-2006 гг.), в уставах и программах политических партий, общественных организаций и движений (Всебурятская ассоциация развития культуры, Конгресс бурятского народа, Бурят-монгольская Народная Партия, Нэгэдэл).

Суверенный статус и политические свободы способствовали открытому обсуждению проблемы разделения бурятского народа в 1937 г., а также переименования республики в 1958 г. Конституируемая гражданская общность - народ Бурятии, где все национальности равноправны - даже в Конституции (1994 г.) вступает в противоречие с узакониваемым (и унаследованным от советских времен) государственно-правовым статусом титульной нации, «реализующей свое право на самоопределение». Формулировка статьи служит основой для интерпретаций в идеологии, вследствие которых гражданский национализм (республиканский) явно проигрывал предлагавшимся лидерами концепциям этнонационализма титульного народа. В процессе формулирования бурятской национальной идеи, которая могла бы способствовать консолидации бурят, использовались концепции, предлагавшиеся национальными лидерами еще в дореволюционную эпоху: о включении бурят в более широкие гуманитарно-географические границы центрально-азиатского региона и буддийской цивилизации, что свидетельствует и о свойственном бурятской идеологии романтизме, и о стремлении повысить статус и значимость этнической группы и представить самих идеологов в качестве продолжателей политических традиций бурятского национального движения.

В параграфе 3.2 «Этническая консолидация и межэтнические противоречия в контексте преобразований в российском федерализме» рассматривается отражение в общественном и индивидуальном сознании бурят процессов реформирования и упразднения этнополитической структуры РФ, а также межэтнических проблем в российском обществе.

Декларация о государственном суверенитете Республики Бурятия (1990 г.) подразумевала прекращение рассмотрения бурятских территорий как экономического придатка России и восстановление прав населения республики посредством введения на всей ее территории верховенства законов Бурятии и объявления недр и природных богатств собственностью народа республики. Федеративный договор (1992 г.) и принятие Конституции (1994 г.) определяли принципиально новый статус Бурятии в России. Этнополитический аспект законотворчества получил подтверждение в Концепции государственной национальной политики Республики Бурятия (1997 г.), в которой нашла отражение доминанта этнического над гражданским.

Однако уже с начала 2000-х гг. в связи с началом укрепления вертикали власти в России декларируемая суверенность потеряла политическую легитимность. Для бурятской идеологии эти преобразования означали потерю завоеванных позиций, в частности, в вопросе о возможном воссоединении бурятских территорий, а слишком короткий исторический промежуток времени между «парадом суверенитетов» и укреплением централизации власти позволял предполагать, что экономическая и политическая самостоятельность могла бы дать реальные положительные результаты. Особенно болезненной для бурят была реакция на слияние бурятских округов с Иркутской и Читинской областями, поскольку эти акции воспринимались как сигнал о приближающемся инкорпорировании республики в новую крупную административную единицу в Сибири.

С этими событиями связан как всплеск этнической политизации, не имевший значительных масштабов, так и проблема нарушения равновесия в иерархии российской и этнической идентичностей. С одной стороны, к настоящему моменту стало очевидным, что неприятие изменений в структуре РФ носит характер гражданского протеста, обусловленного тем, что экономические и социальные выгоды от реализации проектов соединения территорий этнической Бурятии с областями, населенными по преимуществу русскими, не достигнуты и в целом сомнительны. С другой стороны, эти акции российских властей воспринимаются в контексте нерешенных проблем сосуществования русского и нерусского населения в России в целом и в Бурятии в частности, а потому являются сигналом о нарушении политических прав бурятского народа.

Отстаивание бурятской государственности - «защитный национализм» в Бурятии - тесно связано с обострением межэтнических отношений в России и отсутствием реальных результатов в попытках решить или хотя бы смягчить конфликтную ситуацию. Это означает, что деполитизация этнического сознания в значительной мере зависит от гражданского климата в России. Каждый случай проявления насилия по отношению к нерусским гражданам, особенно к бурятам, который вызван расовой нетерпимостью, горячо обсуждается в Бурятии. Только в условиях создания плодотворной и всеобъемлющей российской идеологии этническое самосознание, даже превалирующее в системе идентификационных предпочтений, не будет вступать в политическое, социокультурное и психологическое противоречие с российским национальным гражданским чувством.

Глава IV «Историческая память и этнонациональное возрождение» рассматривает роль и значение возвращения исторической памяти в процессе реэтнизации и консолидации бурят. Для бурятской идеологии образцом для подражания выступает государство монголов и в эпоху средневековья, и в настоящее время. Общемонгольская история и ценности традиционного общества вдохновили деятелей культуры на создание произведений в различных областях и жанрах художественного творчества, причем одним из факторов выступает рост интереса со стороны бурятской этнической группы к своему прошлому. Возвращение историко-культурной памяти подразумевает и преодоление кризиса бурятского языка, к коммуникативной функции которого прибавляется важная символическая роль в этнической интеграции.

В параграфе 4.1 «Историческое наследие монголов в бурятской идеологии» рассматривается значение Монгольской империи и возрождения культа Чингис-хана в Монголии как инструмента нациестроительства, а также места, которое в этом процессе отводится другим монголам, в том числе и бурятам.

Радикальные преобразования в Монголии, начавшиеся с Перестройки в СССР, приняли выраженный характер с 1990 г., когда ушло в отставку коммунистическое руководство, а в демократических выборах приняла участие политическая оппозиция. Закрепленный в Конституции 1992 г. реальный национальный суверенитет, подразумевавший полный отказ от социалистической идеологии и признания важнейшей роли СССР в развитии страны, выдвинули на первый план концепцию нациестроительства и формулирование национальной идеи. При этом государственное пространство бывшей МНР представляло собой политическую данность, а обсуждение сосредотачивалось на темах монгольского национального сознания и идентичности. При том, что доминантой нациестроительства в Монголии выступала этнонациональная идентичность монголов данного государства, панмонголизм в определенный момент играл инструментальную роль, выступая в качестве одного из критериев определения истинной монгольскости. Иными словами, при формулировании концепции национального государства граница между монгольской нацией и национальными меньшинствами очерчивалась строго, что не оставляло места политическому наполнению панмонголизма.

Однако в контексте создания концепции этнической консолидации бурят реальные политические процессы в Монголии не имеют решающего значения; более важными выступают его характеристики как суверенной политической общности, обладающей высоким уровнем сохранения традиций, что нашло отражение в статьях Конституции Монголии. Поэтому в бурятской идеологии актуальность общемонгольского единства проявляется и в диахроническом, и в синхроническом аспектах: через исторические свидетельства доказывается единство бурят и монголов не только в истории, но и в настоящее время, что предлагалось закрепить посредством создании Общемонгольского парламента (такое предложение обсуждалось на Всемонгольском съезде в 1993 г.). Бурятские национальные лидеры горячо призывают преодолеть инертность и безынициативность бурят, причем не ради достижения сиюминутных прагматических целей, а для успеха национальной идеи - сохранения бурятами национальной аутентичности и своеобразия, занятию ими достойного места в глобализующемся мире (Всебурятский съезд, 2006 г.). Реализация такого проекта, по мысли идеологов бурятского движения, способствовала бы в перспективе восстановлению позиций бурят в монгольском мире и его великой истории и сближению бурят и монголов.

В современной монгольской идеологии центральное место отведено личности Чингис-хана, поскольку он является «отцом нации» и национальным символом. Поэтому с точки зрения доказательства существования и сейчас общемонгольской общности с одинаково значимыми и для бурят, и для монголов национальными символами, в бурятской идеологии использовалась не только общая с монголами история, но и образ Чингис-хана.

В научных и публицистических работах, характерных для второго этапа этнонационального возрождения (1996-2000 гг.), прослеживается тесная связь между характеристиками Чингис-хана - великого полководца и гуманиста - с доказательством того, что он создал империю, основывавшуюся на принципах справедливости и равноправия. Такие оценки служили воспитанию у бурят чувства национальной гордости, но не в меньшей мере поиски в своей истории идеального государства являются следствием неудовлетворенности социально-политической и экономической ситуацией в России в целом и в Бурятии в частности.

В параграфе 4.2 «Языковая ситуация и проблемы возрождения бурятского языка» исследуется идеологизация этнического языка, когда он становится не только транслятором и феноменом культуры, но и важным критерием этничности и национальной лояльности.

Одной из основных задач процесса национально-культурного возрождения стало сохранение бурятского языка и забота о его развитии. В контексте необходимости актуализации бурятского языка многие политики и ученые выступали с предложениями по повышению его престижности и расширению сфер его применения. В общей концепции реэтнизации, отраженной в уставе и программах Всебурятской ассоциации развития культуры (1991 г.), проблема возрождения бурятского языка представлялась первоочередной задачей, решить которую предлагалось посредством улучшения и расширения его преподавания.

Несмотря на то, что в период романтического этнонационализма бурятский язык стал государственным языком наряду с русским (Закон о языках народов Республики Бурятия, 1992 г.) и его преподавание существенно расширилось, реальных глубоких изменений в сфере его функционирования не произошло. Урбанистический образ жизни с его практицизмом и приоритетом индивидуализма над родовым коллективизмом не способствует расширению функциональной сферы бурятского языка и повышению его консолидирующей роли: вне всякого сомнения, наиболее активная и современно мыслящая молодежь отдает предпочтение индивидуалистической социализации, чем этногрупповой. А поскольку буряты стремительно становятся почти исключительно «городским этносом», то бурятский язык не входит в жизненные стратегии молодежи. Тем не менее, русскоязычные буряты не подвергают сомнению свою этническую и этнокультурную принадлежность, полагая, что бурятский язык не является существенным критерием при выборе идентификационных предпочтений.

В параграфе 4.3 «Национальная история и культура в современном художественном творчестве» исследуются конкретные следствия феномена обратной связи между этнонациональной идеологией и этнокультурными процессами в сфере художественной культуры. Деятели искусств внесли наибольший вклад в деполитизацию этничности, а рядовые граждане, выражающие большой интерес к их произведениям, доказали, что развитие художественного процесса является одобряемой и востребованной областью выражения этнических чувств и настроений.

Эпоха Перестройки способствовала началу этнизации художественного творчества, уже не скованного жестким предписанием быть «национальным по форме и социалистическим по содержанию». Причем в культурно-художественных процессах отразились этапы постсоветской национальной идеологии. Так, Фестиваль «1000-летие эпоса Гэсэр» (1991-1995 гг.), проходивший на всей территории этнической Бурятии и призванный символизировать единство бурятского народа, стал практическим воплощением первого этапа национального возрождения. О том же свидетельствовали художественные мероприятия в связи с признанием нового года по лунному календарю (Сагаалган) в качестве официального праздника. Для художественных произведений и культурных мероприятий второго этапа характерны усилия по включению исторического национального наследия в современность, вследствие чего фольклор становится не просто областью традиции, а живой и актуальной частью этнического мировоззрения и практик.

Третий этап этнической идеологии, который начался, условно говоря, с 2000 г., характеризуется установлением прочной обратной связи между этнической идеологией и художественными феноменами. Именно сейчас элементы этнической идентичности, представленные и в профессиональном, и в самодеятельном художественном творчестве, приобретают выпуклые черты; в них прослеживается зримая связь с традицией (дихотомия) и одновременно - обусловленность современным состоянием общественного сознания.

Существенно возрос статус национальных массовых культурных мероприятий. Так, летний спортивный праздник Сурхарбан, ранее проводившийся только на улан-удэнском ипподроме, теперь стал общереспубликанским мероприятием, нацеленным на «формирование и распространение идей духовного единства, национального согласия этноса, воспитание подрастающего поколения и молодежи на основе многовековых традиций народной культуры» (Сурхарбан-2008), причем апофеозом праздника теперь являются торжественные мероприятия на площади Советов г. Улан-Удэ.

Темы, которым посвящают свое творчество деятели культуры, являются неполитической интерпретацией национальной идеологии и потому затрагивают большинство социально-значимых для бурят ценностей. Это касается отражения в искусстве сюжетов, связанных с реальной и мифологической историей, буддизмом и шаманизмом.

Особое место в современном художественном процессе отводится образу Чингис-хана (картины И. Налабардина, пьеса «Чингис-хан» режиссера Ц. Бальжанова, художественно-публицистическая книга Я. Халбая «Чингис-хан - гений», стихи Б. Дугарова, кинофильм «Первый нукер Чингис-хана»).

Примеры современного бурятского художественного творчества доказывают, что оно является не только формой включения в этнонациональное возрождение. Оно способно на любом историческом отрезке и при любом (или почти любом) политическом климате представить символы, убеждающие в наличии этнокультурного пространства.

Глава V «Религия в современных бурятских социокультурных процессах» исследует религиозное обновление в современной Бурятии, анализирует причины изменения функций религии и ее значение в формировании национальной идеи.

В параграфе 5.1 «Роль религиозных традиций в формировании национального самосознания бурят» обсуждается идентификационная роль религиозной принадлежности. Собственно религия, т.е. ее институты и практики, оказываются подчиненными главенствующей идее определения национального пространства посредством придания религиозному компоненту культуры значения символических и сакральных смыслов. Значение, которое имеет традиционная культура в современном процессе бурятского национального возрождения с точки зрения и элит, и рядовых представителей этноса, определяет выделение именно религиозной культуры, включающей шаманизм и буддизм, в качестве не только элемента, но и главного механизма этого процесса.

Традиционная духовность в контексте культурного возрождения приобретает социально-адаптационные функции благодаря присущей ей реальной или кажущейся стабильности и неподверженности негативному воздействию со стороны современных прагматичных процессов, к которым многие россияне оказались неподготовленными. Кроме того, религия понимается и как свидетельство необратимости социальных перемен, и как национальное возрождение в смысле возврата к истинным духовным ценностям и позитивного изменения отношения людей друг к другу. Несмотря на то, что религиозные основы буддизма и шаманизма различны, в обыденном сознании четкого разделения между ними нет. Причина этого явления состоит не только в исторически сложившихся условиях, но и в том, что благодаря национальным лидерам буддизм и шаманизм стали восприниматься в единстве как этнонациональная религия. В результате успешного внедрения этнонациональной идеологии в общественное сознание, религиозные традиции воспринимаются как фактор этнической интеграции и как символ этнической принадлежности вне зависимости от глубины веры и знакомства с религиозной мифологией и догматикой. Хотя буддизм и шаманизм рассматриваются элитами как единый механизм национального возрождения, идеологическая нагрузка, лежащая на них, все же различается, поскольку шаманизм определяет этнородовую и территориальную общность, а буддизм рассматривается не только как национальная религия, но и как транслятор общемонгольской и центрально-азиатской традиции.

В параграфе 5.2. Буддийское обновление в современных бурятских этнокультурных процессах национального возрождении обсуждаются характеристики буддийского обновления в современной Бурятии и изменения социальных функций буддизма в условиях современности. Наглядным свидетельством буддийского обновления в Бурятии выступает количественный рост культовых сооружений и буддийских объединений. Так, если в советское время на территории этнической Бурятии существовало только два дацана (Иволгинский и Агинский), то уже к 1995 г. только в Республике Бурятия действовало 14 восстановленных или новых дацанов, в дальнейшем их число увеличилось.

Процессы в институализированном бурятском буддизме свидетельствуют как о коренном пересмотре отношения государства к религии, так и о глубоких внутренних переменах. Это проявляется в открытии в 1991 г. буддийского института «Даши Чойнхорлин» в Иволгинском дацане, активном участии буддийского духовенства в политической жизни в качестве членов различных партий и депутатов законодательных органов власти. Восстановление старых и сооружение новых дацанов и иных культовых объектов сопровождалось усложнением структуры буддийской общины, в результате чего появилось несколько буддийских общин, не подчиняющихся Центральному духовному управлению буддистов России - дзогчен, дхарма, миряне. Для современности характерно обсуждение и духовенством, и мирянами негативных сторон религиозного обновления: разногласия между ламами, часто выносимые на публичное обсуждение, и коммерциализация буддийских практик.

Буддийское обновление подразумевает включение духовенства в светские культурно-художественные и спортивные мероприятия, а также в решение насущных бытовых проблем граждан, причем не только бурят.

Свидетельством обновления буддизма является существенное возрастание его значения в функции социальной идентификации. При этом буддийское возрождение, как составляющая этнокультурных процессов, не ограничивается религиозной сферой: оно направлено на десекуляризацию общественного сознания, приведение его в русло религиозной нравственности, отождествляемой с традиционной моралью.

Десекуляризация общественного сознания бурят происходит и благодаря чудесным явлениям, связанным с буддийской религией; главным из них стало, без сомнения, возвращение в 2002 г. Нетленного тела Хамбо-ламы Итигэлова.

При активном стремлении духовенства включаться в политическую деятельность и осуществлять охранительную и социально-регламентирующую функции религии, буддизму в Бурятии все же не присуща внутрироссийская политизация. Однако в вопросах, связанных с внешней политикой, бурятские ламы занимают вполне выраженную позицию. Это касается, в частности, проблем Тибета и института далай-ламы.

В целом, несмотря на значительный рост числа людей, называющих себя буддистами, реального роста религиозности в Бурятии не произошло. Иными словами, более важной для общественного сознания оказалась выполняемая религией функция социальной самоидентификации наряду с интегративной функцией. Это свидетельствует о прочности обратной связи идеологии, формулирующей бурятскую национальную идею, с общественным сознанием.

Глава VI «Значение Улан-Удэ в этнокультурных процессах национального возрождения» рассматривает историю города в процессе его становления в качестве столицы Республики Бурятия, а в более широком символическом смысле - как столицу всех бурят мира.

В параграфе 6.1 «Исторический контекст формирования образа города» анализируется история города как главного свидетельства модернизации бурят.

Процесс развития Удинского зимовья, основанного в 1666 г., до г. Удинска (1775 г.) был связан с потребностями России в сборе ясака с бурят и эвенков. Дальнейший рост города и повышение его статуса (с 1783 г. - уездный город Верхнеудинск Иркутского наместничества, затем губернии, а с 1851 г. - центр Забайкальской области) был обусловлен как торговыми интересами, так и политическими целями государства в связи с взаимоотношениями с другими странами. Население города в 1916 г. составляло 16 тыс. человек, бурят в нем тогда почти не было.

После Октябрьской революции Верхнеудинск стал столицей Дальневосточной республики (1920 г.), затем город приобретает этнополитические характеристики как центр автономной области бурят в составе ДВР (1921-22 гг.) и как столица Бурят-Монгольской АССР (1923 г.). В 1934 г. Верхнеудинск переименован в Улан-Удэ, приобретя одновременно этническую и советскую окраску. Качественный рост города (увеличение числа жителей до 352 тыс. в 1989 г., индустриализация, появление и развитие урбанистических характеристик) сопровождался лежащей на нем важной идеологической нагрузкой как столицы бурят, приобретших государственность в составе СССР. Хотя, как и в целом в республике, буряты в городе составляли меньшинство, тем не менее, значение города на протяжении всего советского периода было весьма важным; он был не только политическим, индустриальным, образовательным, научным и культурным центром, но и символом модернизации бурятского народа, свидетельством успехов во включении бурят в строительство социализма и коммунизма, доказательством мудрости и справедливости ленинской национальной политики.

Поскольку в г. Улан-Удэ сосредоточены самые значительные интеллектуальные ресурсы бурятской нации, то именно здесь проявилась наибольшая активность элит по активизации этнокультурных процессов в связи с Перестройкой в СССР и последующим этнонациональным всплеском в начале 1990-х гг.

В параграфе 6.2 «Постсоветский Улан-Удэ - центр бурятского мира» город рассматривается как центр и сосредоточение современной идеологии бурятского этнокультурного возрождения.

В постсоветский период идеологическое значение города возросло не только в силу того, что в нем формулировались лозунги и задачи национального возрождения, но и потому, что сам город зримо и материально являл собой воплощение национальной идеи. Появление буддийских молельных домов (дуганов), шаманских центров, различного рода организаций на этнической основе, переименование улиц - все это свидетельствовало о начавшейся реэтнизации бурят. В не меньшей степени доказательствами служили новые памятники в честь реальных и мифологических персонажей. Улан-Удэ как исторический центр бурят стал воспеваться в стихотворениях, где описывается начало города от бурятских кочевий. В стихах, идеализирующих образ города, он рисуется и как звезда Бурятии, и как «стольный град байкальской Азии», «ворота России на Восток», «России лепесток, где свет веков в грядущее струится».

Концепция единения всех бурят, проживающих в России и за ее пределами, неминуемо повлекла за собой утверждение о том, что Улан-Удэ - это не только столица Республики Бурятия, но и столица бурятского мира, о чем свидетельствовал проведенный в городе в 2006 г. международный фестиваль бурятской культуры «Алтаргана». Это событие нашло отражение и в публицистике, и в поэтическом творчестве.

Тяжелая и пока неразрешенная проблема с сельским хозяйством заставила многих деревенских жителей республики переехать в г. Улан-Удэ. Вследствие той же причины молодые специалисты, получившие образование в городе, стремятся остаться в нем, используя все возможные связи для трудоустройства. Доля бурят в городском населении несколько возросла (с 21,4 % в 1989 г. до 29,8 % в 2002 г.).

Межэтнический аспект социокультурных процессов в Улан-Удэ, как и в целом в Бурятии, стабилен; толерантность и уважение к традициям другой общности действительно существуют и занимают главенствующую позицию в межэтнических отношениях. Одной из причин такой ситуации следует назвать исторически сложившееся межкультурное взаимодействие и осознание жителями региональной идентичности.

В Заключении подводятся основные итоги исследования проблемы и обозначаются перспективы ее дальнейшего изучения.

Крупномасштабные трансформации в постсоветской России вызвали коренные изменения политических ориентаций титульных наций в национальных республиках и межэтнических отношений внутри страны, что, в свою очередь, определило характер этнокультурных процессов национального возрождения. В диссертационной работе этнокультурные процессы и их значение в постсоветской истории бурят рассматриваются в совокупности с этнополитическими. Анализ этих процессов позволил выделить три этапа: политизацию этнокультурных процессов на первом этапе; активное культурное нациестроительство посредством обращения к исторической памяти, расширения социальных функций религии, этнизации художественного творчества с одновременным угасанием политического компонента идеологии на втором этапе; установление и функционирование обратной связи между выработанной элитами идеологией и ментальностью представителей бурятской общности, способствующей деполитизации этнокультурных процессов и их переносу в сферу культурной идентификации на протяжении третьего этапа.

В результате формулируется идеология бурятского нациестроительства, которая, с одной стороны, формируется в результате развертывания этнокультурных процессов, а с другой стороны, влияет на их дальнейшее развитие. В ней нашли отражение соотношение традиционности и модернизации, реальные результаты и опыт, приобретенный данной этнической группой на протяжении реализации достаточно широкой свободы выбора и выражения взглядов в последние годы существования СССР и вплоть до сегодняшнего дня. Представления и идеи, сформулированные интеллектуальной элитой и стимулирующие этнокультурные процессы, были приведены в определенную систему, для обозначения которой соискателем было введено операционное понятие «бурятская этносфера».

В противовес часто высказываемой точке зрения о том, что постсоветская этнонациональная мобилизация выступает как националистическое движение, направленное на ослабление и даже развал российского государства, исследование этнокультурных процессов у бурят показало, что постсоветский национализм «коренных народов» в большинстве случаев выступал в рамках неоспоримой принадлежности к российскому государству, а потому был формой выражения гражданских чувств, даже если речь шла о требовании предоставления больших прав, в частности, в вопросе о государственном суверенитете этнической группы как субъекта федерализма. Поскольку национальным движениям в постсоветской России присущи особые черты, которые имеют мало общего с процессами в мировой истории, которые можно охарактеризовать как националистические, в работе для исследования современного национального подъема потребовалась не только адаптация терминологический аппарата к современным условиям России, но и оперирование такими понятиями как «постсоветское этническое пространство», «постсоветская этническая идеология», «постсоветский этнический национализм», в которых существенная смысловая нагрузка ложится на определение «постсоветский».

В диссертации доказано, что реэтнизация, ставшая основным наполнением процессов этнокультурного возрождения в Бурятии, имела политические черты лишь на коротком историческом отрезке конца 1980-х - начала 1990-х годов, а в последующие годы уже не была связана с политическим национализмом. Националистический проект, выработанный в период политического романтизма, с одной стороны, не реализовался, однако, с другой стороны, он стал основой для переноса акцентов в сферу культурной деятельности и идентичности, что свидетельствует о деполитизации бурятской этничности.

В работе проанализировано содержание бурятской национальной идеи и доказано, что она включает в себя, во-первых, концепцию исконного права на территорию. «Своя территория» бурят очерчивается не только в современной политической структуре страны, но и в исторических границах общемонгольской общности. Поэтому важное место в идеологии занимает монгольская история, особенно период монгольской империи, в формировании которой, как доказывала идеология, буряты сыграли не рядовую роль. Освоение монгольского величия включало в число предков бурят и создателя империи Чингис-хана. Современная Республика Монголия тоже стала значимым фактором в формировании бурятской национальной идеи.

Во-вторых, бурятская национальная идея нацелена на сохранение и развитие культуры, этнического самосознания и самоощущения. Анализ исследуемого материала показал, что порожденный Перестройкой националистический всплеск не исчез бесследно; он трансформировался и деполитизировался в обратной связи между этническими элитами и остальным бурятским населением, осознающим свою этничность как важный фактор мировоззрения и социализации. Этнокультурные процессы ныне осуществляются в сфере национальной культуры, вне зависимости от уровня погружения в нее.

Постсоветские этнокультурные процессы в немалой степени были связаны с возрождением бурятского языка - важного фактора этнической идентификации. Проблема сохранения, функционирования и развития бурятского языка широко обсуждалась на всебурятских съездах; языковое возрождение стало одним из приоритетных направлений деятельности Всебурятской ассоциации развития культуры. В диссертационном исследовании показано, что мероприятия, направленные на укрепление позиций бурятского языка, являются одной из характерных черт этнокультурных процессов. Согласно Конституции Республики Бурятия, бурятский язык стал, наряду с русским, государственным языком; расширилась сфера его преподавания от начального до высшего образования, причем не только для бурят; печатаются современные учебники, по которым языком может овладеть и тот, кто его не знает. Помимо радио- и телепередач, существовавших и в советское время, бурятский язык возрождается и в иных формах культуры: кино, театр, музыка (от оперы до рока), Интернет.

В диссертационной работе доказано, что этнокультурные процессы в сфере художественной культуры во многом связаны с возвращением исторической и культурной памяти. Такое воплощение национальной идеи нашло широкую поддержку и у деятелей литературы и искусств, и у рядовых потребителей культуры. Такие акции, как фестиваль «Эпос Гэсэр - сокровище народов Центральной Азии» (1995 гг.), служившие средством пробуждения культурной памяти, гораздо успешнее, нежели политическая агитация, способствовали очерчиванию и укоренению идей о своей земле и ее границах. Другие мероприятия, такие как традиционные сурхарбаны или новые фестивали Алтаргана, Мода монголов мира, конкурсы красоты с состязанием в знании традиционной культуры в качестве непременного условия для конкурсантов, свидетельствуют о реальном приобщении бурят (в том числе и молодых) к культурным ценностям народа, о желании не только воспроизводить, но и развивать их в новых условиях. Включение национально-регионального компонента в образование способствует воспитанию у молодого поколения чувства патриотизма и сопричастности к национальной истории и культуре.

В диссертации отмечается, что в настоящее время этнокультурные процессы в значительной степени связаны с ростом интереса к национальной культурной истории со стороны населения и его творческой элиты. Сюжеты фольклора, традиционных верований, осмысление понятий, связанных с родной землей и ее судьбой стали темами произведений художников, скульпторов, писателей, поэтов, драматургов, режиссеров, музыкантов, в творчестве которых находит воплощение идея единства этнокультурной традиции и современности, выражающейся не только в использовании новых художественных форм, стилистики, средств и материалов, но и в ценностях и мировоззрении художников. Модернизация художественного творчества свидетельствует о включении бурятской культуры в общероссийские и мировые процессы с одновременным сохранением и развитием этнических особенностей.

Одним из важнейших этнокультурных процессов является полное возвращение религии и религиозных институтов как неотъемлемой части национального достояния. Обсуждение проблем религиозного возрождения сосредотачивалось, главным образом, на значении религии в деле национального возрождения, с чем в наибольшей степени связана ее функция социальной самоидентификации. С точки зрения национальных целей более значительное место принадлежит буддизму, поскольку его социально-идентифицирующая функция способствует этнонациональной интеграции. В диссертации доказано, что специфической чертой современного буддийского обновления в Бурятии является не только существенное изменение социальных функций религии, но и расширение сфер приложения усилий духовенства, принимающего активное участие в политической жизни, в светских мероприятиях с целью их освящения, в решении насущных проблем жителей Бурятии. Включенная в общественные практики в качестве значимого компонента, национальная религия во многом определяет характер этнокультурных процессов.

В диссертации подчеркивается, что наибольшая активность этнокультурных процессов проявлялась в г. Улан-Удэ, где сосредоточены самые значительные интеллектуальные ресурсы бурятской нации. Поэтому понятно, что не только формирование национальной идеологии, но и конкретная этнокультурная деятельность происходила в этом городе, хотя и с участием приезжавших в город представителей от районов Бурятии и бурятских автономных округов для участия в съездах, конференциях и т.д. В постсоветский период идеологическое значение города возросло не только в силу того, что в нем формулировались лозунги и задачи национального возрождения, но и потому, что сам город зримо и материально являл собой воплощение национальной идеи. Концепция единения всех бурят, проживающих в России и за ее пределами, неминуемо повлекла за собой идею о том, что Улан-Удэ - это не только столица Республики Бурятия, но и столица бурятского мира.

В результате проведенного исследования соискатель пришел к выводу, что хотя остаточное ощущение причастности к этнополитике характеризует настроения части бурят, тем не менее, социально-политический климат в Бурятии лишен остроты межэтнического конфликта, а недовольство российским государством имеет, главным образом, черты гражданской оценки.

СПИСОК ОСНОВНЫХ ПУБЛИКАЦИЙ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИОННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Статьи в изданиях, рекомендованных ВАК:

• 1. Амоголонова Д.Д. Пространство идеологического дискурса постсоветской Бурятии [текст] / Д.Д. Амоголонова, Т.Д. Скрынникова // Полис. - 2005. - №2. - С. 53-63. (1,2 п.л.).
• 2. Амоголонова Д.Д. История в идеологемах пространства и времени современной Бурятии [текст] / Д.Д. Амоголонова // Вестн. Бур. ун-та. Сер. 4, История. - 2005. - Вып. 10. - С. 30-36 (1 п.л.).
• 3. Амоголонова Д.Д. Дискурс толерантности в современной бурятской этноидеологии [текст] / Д.Д. Амоголонова // Вестн. Бур. ун-та. Сер. 4, История. - 2006. - Вып. 11. - С. 18-24 (0,5 п.л.).
• 4. Амоголонова Д.Д. Образ Чингис-хана в современном монгольском нациестроительстве [текст] / Д.Д. Амоголонова // Вестн. Бур. ун-та. Сер. 18, Востоковедение. - 2006. - Вып. 3. - С. 21-37 (0,9 п.л.).
• 5. Амоголонова Д.Д. Западная наука о современной Бурятии и бурятах [текст] / Д.Д. Амоголонова // Вестн. Бур. ун-та. Сер. 4, История. - 2006. - Вып. 12. - С. 130-137 (0,4 п.л.).
• 6. Амоголонова Д.Д. Религия в конструировании современной бурятской национальной идеи [текст] / Д.Д. Амоголонова // Власть. - 2008. - № 7. - С. 56-59 (0,5 п.л.).
• 7. Амоголонова Д.Д. Буддизм в современном бурятском национально-культурном возрождении [текст] / Д.Д. Амоголонова // Религиоведение. - 2008. - № 3. - С. 111-127 (1,3 п.л.).
• 8. Амоголонова Д.Д. Образы культурной памяти в конструировании бурятской этносферы [текст] / Д.Д. Амоголонова // Вестн. Магнитогорск. ун-та. Проблемы истории, филологии, культуры. - 2008. - Т. 70. - С. 242-254 (1 п.л.).
• 9. Амоголонова Д.Д. Современный бурятский анекдот в конструировании этносферы [текст] / Д.Д. Амоголонова // Этнографическое обозрение. - 2008. - № 5. - С. 159-170 (1.3 п.л.).
• Монографии:
• 10. Амоголонова Д.Д. Современная бурятская этносфера: дискурсы, парадигмы, социокультурные практики [текст] / Д.Д. Амоголонова. - Улан-Удэ: Изд-во Бурятского госуниверситета, 2008. - 290 с. (22,3 п.л).
• 11. Бурятская этничность в контексте социокультурной модернизации (постсоветский период) [текст] / Д.Д. Амоголонова, И.Э. Елаева, Т.Д. Скрынникова; под ред. Т.Д. Скрынниковой. - Иркутск: РПЦ «Радиан», 2005. - 246 с. (15, 5/4,5 п.л.).
• 12. Буряты: социокультурные практики переходного периода [текст] / Д.Д. Амоголонова, С.Д. Батомункуев, П.К. Варнавский, М.М.Содномпилова; под ред. Т.Д. Скрынниковой. - Иркутск: СибПолиграфСервис, 2008. - 344 с. (20,1/4 п.л.).
• Статьи в зарубежных изданиях:
• 13. Amogolonova D. Mongolia in the discourse of Buryat identity [текст] / D. Amogolonova, T. Skrynnikova // Улымжиевийн нэрэмжит угшлага-2 - Улаанбаатар: Урлах Эрдэм хэвлэлийн компании, 2006. - C. 101-107 (0,5 п.л.).
• 14. Amogolonova D. Chinggis Khan in the Identity Practices of Modern Buryats [текст] / D. Amogolonova, T. Skrynnikova. // Inner Asia. - 2006. - Vol.8, № 2. - Cambridge: University of Cambridge. - С. 263-273 (0,9 п.л.).
• 15. Amogolonova D. Discourse on Ethnicity in Post-Soviet Buryatia [текст] / D. Amogolonova, T. Skrynnikova // Central Eurasian Studies Review. - Cambridge, Massachusetts: Harvard University, 2006. - Vol. 5, № 2. - С. 50-55 (0,8 п.л.).
• 16. Амоголонова Д.Д. Социокультурные практики буддийского обновления в современной Бурятии [текст] / Д.Д. Амоголонова // Цырендоржиевские чтения. - Киев, 2008. - С. 62-77 (0,8 п.л.).
• 17. Amogolonova D. Religious Renovation in the discourse of modern Buryat ethnicity [текст] / D. Amogolonova // Улымжиевские чтения-4. - Улаанбаатар, 2008. - С. 61-66 (0,6 п.л.).
• 18. Amogolonova D. Buryat Autonomy: History and Modernity [текст] / D. Amogolonova, P. Varnavsky, S. Batomunkuyev // The DSCA Journal. - Copenhagen, 2008. - № 1. - С. 56-71 (1,7 п.л.)
• 19. Амоголонова Д.Д. Современная бурятская национальная идеология в условиях деполитизации этничности [текст] / Д.Д. Амоголонова // Этносоциальные процессы во внутренней Евразии. - Семей: Науч.-издат. центр Семипалатинского гос. ун-та. - 2008. - Вып. 9. - С. 525-531 (0,7 п.л.).
• Публикации в других научных изданиях:
• 20. Амоголонова Д.Д. Идеологемы современного бурятского национизма [текст] / Д.Д. Амоголонова // Социогенез в Северной Азии. Ч. 2. - Иркутск, 2005. - С. 133-137 (1 п.л.)
• 21. Амоголонова Д.Д. Этническая история в идеологемах дискурса бурятского возрождения [текст] / Д.Д. Амоголонова // Проблемы Азиатско-Тихоокеанского региона - Улан-Удэ: ВСГАКИ, 2005. - С. 270-275 (0,8 п.л.)
• 22. Амоголонова Д.Д. Монголия в исторической памяти современных бурят [текст] // Монгольская империя и кочевой мир. Кн. 2. - Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2005. - С. 286-293 (0,6 п.л.)
• 23. Амоголонова Д.Д. Современная бурятская этнополитика в контексте преобразований в российском федерализме [текст] / Д.Д. Амоголонова// Образование, культура и гуманитарные исследования Восточной Сибири и Севера в начале ХХ в: Байкальские встречи-V, Т.1. - Улан-Удэ: ВСГАКИ, 2005. - С. 236-242 (0,8 п.л.).
• 24. Амоголонова Д.Д. Идеологемы современного бурятского этнолидерства [текст] / Д.Д. Амоголонова // Цивилизационные процессы на Дальнем Востоке. Монголия и ее окружение. - М.: Восточная литература, 2005. - С. 23-34 (1 п.л.)
• 25. Амоголонова Д.Д. Монгольская империя и Чингисхан в конструировании идентичности [текст] / Д.Д. Амоголонова, Т.Д. Скрынникова // Ab Imperio. - 2005. - № 4. - С. 85-92 (0, 8 п.л.)
• 26. Амоголонова Д.Д. Неомиф в конструировании современной бурятской этносферы [текст] / Д.Д. Амоголонова // Буряты в контексте современных этнокультурных и этносоциальных процессов. - Улан-Удэ: ВСГАКИ, 2006. - С. 28-41 (1 п.л.).
• 27. Амоголонова Д.Д. Пространство бурятского неомифа [текст] / Д.Д. Амоголонова // Гуманитарная география. - М.: Ин-т Наследия, 2006. - С. 229-250 (1,3 п.л.).
• 28. Амоголонова Д.Д. Бурятская идентичность в условиях переходного периода в России [текст] / Д.Д. Амоголонова. // История и культура народов Сибири, стран Центральной и Восточной Азии. - Улан-Удэ: ВСГАКИ, 2006. - С. 136-142 (0,5 п.л.).
• 29. Амоголонова Д.Д. Буддийское возрождение в социокультурных практиках современных бурят [текст] / Д.Д. Амоголонова // Улымжиевские чтения-III. - Улан-Удэ: Изд-во БГУ, 2007. - С. 149-155 (0,6 п.л.).
• 30. Амоголонова Д.Д. Бурятская национальная идеология в условиях этнической «мобилизации» и «демобилизации» [текст] / Д.Д. Амоголонова // История и культура народов Сибири, стран Центральной и Восточной Азии. - Улан-Удэ: ВСГАКИ, 2007. - С. 148-155 (0,5 п.л.).
• 31. Амоголонова Д.Д. Образ Чингис-хана в конструировании бурятской этнокультурной идентичности [текст] / Д.Д. Амоголонова // Чингис-хан и судьбы народов Евразии-2. - Улан-Удэ: Изд-во БГУ, 2007. - С. 217-226 (0,7 п.л.)
• 32. Амоголонова Д.Д. Текст и контекст Улан-Удэ: сложный образ городского пространства [текст] / Д.Д. Амоголонова // Гуманитарная география. - М.: Институт Наследия, 2007. - Вып. 4. - С. 180-207 (1,6 п.л.).
• 33. Амоголонова Д.Д. Дискурс буддийского возрождения в конструировании бурятской этносферы [текст] / Д.Д. Амоголонова // Мир Центральной Азии-2. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2008. - С. 315-320 (0,4 п.л.)
• 34. Амоголонова Д.Д. Улан-Удэ - семантика советского и постсоветского пространства [текст] / Д.Д. Амоголонова // Советская культура. Проблемы теоретического осмысления. - СПб: ИД «Петрополис», 2008. - С. 169-173 (0,4 п.л.)
• 35. Амоголонова Д.Д. Знаковые персоны современного буддийского возрождения в Бурятии [текст] / Д.Д. Амоголонова // Сибирские чтения в РГГУ: Альманах. - М.: РГГУ, 2008. - Вып. 3. - С. 177-186 (0,6 п.л.).
• Размещено на Allbest.ru