Китайская бюрократия периода Тан (618–907 гг.) по материалам исторических и юридических источников

Это достигалось прежде всего ритуальными, этикетными правами и обязанностями, напрямую связанными с высокой этикой чиновного положения. Именно они давали чувство сопричастности великим процессам и ритмам мироздания, делу привнесения в мир вселенской гармонии -- чувство, которого нечиновные простолюдины были лишены.

Главным из ритуалов было, разумеется, счастье лицезреть императора и встречаться с себе подобными, достигшими куда больших высот и влияния. Близкое, пусть и короткое, пребывание подле Сына Неба должно было оживлять неизбежно угасавшие в процессе исполнения рутинных обязанностей высокие переживания, соответствовавшие роли чиновника в благородной драме улучшения мира. Встречи же с высокопоставленными коллегами придавали необходимый стимул честным стараниям делать свое дело как можно лучше и расти по службе как можно быстрее.

Огромное внимание танские общеобязательные установления уделяли ритмам посещения двора чиновниками разных рангов. В значительной степени эти ритмы уподоблялись природным, гармонизировали мир людей с миром природы. Например, все находящиеся в столице гражданские и военные чиновники, занимающие служебные должности с 9 ранга по 6, в дни новолуния и полнолуния должны были являться ко двору. Чиновники 5 ранга или выше являлись на аудиенции ежедневно. Студенты столичных учебных заведений являлись на аудиенции раз в сезон.

Предусматривались и иные способы обеспечить соответствующим образом иерархизованный, но при том вполне тесный контакт между чиновничеством и средоточием власти. Например, если император отправлялся из столицы в путешествие по стране либо, наоборот, возвращался в столицу, все чиновники должны были провожать или встречать его за городскими воротами.

Ровное течение службы, к сожалению, могло быть прервано и не столь радостными событиями, как собрание при дворе или встреча императора из загородной поездки. Участие в мироустроительной деятельности, пусть и крохотное, как, скажем, у чиновников низших рангов, требовало приведения ритма их работы в полное соответствие с ритмом мироздания. Поэтому когда во Вселенной случалось нечто экстраординарное, надлежало этому соответствовать.

Например, всякий раз, когда происходило солнечное затмение, для нейтрализации его вредного воздействия и восстановления мировой гармонии предусматривался целый комплекс контрмер. В этот день у государственной святыни -- алтаря Земли устанавливались 5 барабанов и 5 видов оружия: копье, пика, трезубец, лук, стрелы. Император не касался дел. Всем чиновникам надлежало находиться на рабочих местах, но не заниматься своими текущими обязанностями, а только охранять учреждения и бумаги от возможного урона. Когда затмение заканчивалось, разрешалось разойтись по домам. В случае же лунного затмения соответствующим должностным лицам вменялось в обязанность бить в своих учреждениях в барабаны, чтобы, как сказано в тексте, «избавиться», «спастись» от неприятного явления.

Иерархический ритуал вводился и в общение чиновников друг с другом. Очень характерны, например, предписания для чиновников, служащих в одном учреждении. Они обязаны были кланяться друг другу по непростой схеме -- а именно только тем из сослуживцев, чей ранг был выше настолько, чтобы не быть непосредственно над их собственным рангом: 4 ранг кланялся 2 рангу и выше, 5 ранг кланялся 3 рангу и выше, 6 ранг кланялся 4 рангу и выше, и т. д.

Тогдашними правовыми нормами предусматривалась сложная, утонченная система отпусков и выходных дней, предназначенных для служащего чиновничества. Эти дни подразделялись на три большие группы: общие для всех нерабочие периоды, личные, обусловленные определенными событиями в семье данного чиновника нерабочие периоды, и нерабочие периоды, связанные с переменой места службы.

Как правило, в большинстве культур основная масса праздников и прямо или косвенно обусловленных ими нерабочих дней либо связана с религией (шабат, Пасха, Рождество, Новый год), либо вызвана к жизни светскими интегрирующими квазирелигиями, пусть косвенно и скрыто, но непреложно сакрализующими ту или иную государственность и ее успехи (День независимости, День республики, День взятия Бастилии, День раскрытия порохового заговора, День Победы и пр.). Конечно, танский Китай тоже имел праздники, одновременные для всех. Они были издревле связаны, по большей части, с ключевыми точками сельскохозяйственного календаря, с этапами астрономического года.

Например, на 1-й день года и на день зимнего солнцестояния чиновникам предоставлялось по 7 дней отпуска, причем 3 дня -- до дня собственно праздника и 3 дня -- после. На 15-й день 8-й луны (своеобразный женский день в традиционном Китае, когда полагалось любоваться полной осенней луной) и на летнее солнцестояние предоставлялось по 3 дня, причем 1 день до дня праздника и 1 день после. Выходные полагались на 7-й, 15-й и последний день каждого лунного месяца, на день начала весны, на день весеннего равноденствия и на ряд иных.

Однако наряду с этими праздниками существовала система индивидуальных отпусков и выходных, и лишь в Китае, пожалуй, их система была столь обусловлена подчеркнутой уважительностью к семейным ценностям. В основе большинства этих праздников, безусловно, тоже лежали религиозные представления -- культ предков и необходимость совершать обусловленные им процедуры; но изначальная и неизбывная светскость конфуцианства привела к тому, что праздники, связанные с почитанием усопших предков, оказались скомбинированы с предоставлением возможности лишний раз всем собраться в живой, здравствующей в данный момент семье и «подкормить» совместными переживаниями связи между родственниками, отнюдь еще не покинувшими бренный мир.

Система выходных дней, придуманных и предусмотренных для чиновничества, как нельзя лучше демонстрирует то, что в качестве главной для государственного служащего личной ценности само же государство бескомпромиссно предлагало ему его семейный круг: его ближайших предков и их нужды, и его ближайших потомков и их взросление, ключевые точки их выхода в самостоятельную жизнь, столь же существенные для индивидуального человеческого бытия, сколь и ключевые точки астрономического года -- для организации общего земледельческого труда. Бережность к семейным связям, к святости семейного долга и непреложности обязательств по его выполнению здесь наглядно является доминирующей идеологемой.

Например, всем чиновникам, если их родители проживали более чем в 3000 ли (ок. 1500 км) от места службы, раз в 3 года предоставлялся отпуск длительностью в 30 дней для проявления сыновней заботы. Если родители проживали в 500 ли -- раз в 5 лет предоставлялся отпуск длительностью в 15 дней. В обоих случаях время, которое чиновник провел бы в пути, не учитывалось, то есть исключалось из срока отпуска; провести 30 или 15 дней чиновник должен был именно в родных местах, непосредственно в семье. По случаю совершеннолетия кого-либо из отпрысков предоставлялось 3 дня отпуска. При совершеннолетии кого-либо из отпрысков родственника, с которым данный чиновник был связан обязанностью носить в случае его смерти какой-либо из пяти основных трауров, давался 1 выходной день. В обоих случаях время, отведенное на путь, отдельно не предоставлялось. По-видимому, это означало, что присутствовать в семье при столь радостном событии чиновник мог, лишь если жена и дети жили с ним по месту службы. Если отпрыск был далек, навестить его за 3 дня или, тем более, за 1 день явно было невозможно. По случаю женитьбы предоставлялось 9 дней отпуска. Время, отведенное на путь, исключалось из этого срока, то есть чиновник имел чистых 9 дней для правильного осуществления брачных обрядов. По случаю брака кого-либо из ближайших родственников предоставлялось 5 дней отпуска, по случаю брака кого-либо из родственников более далеких -- 3 дня или 1 день.

Всякий раз, когда чиновнику надлежало носить трехлетний траур по кому-либо из родителей, он в обязательном порядке отрешался от должности на соответствующий срок, поскольку выполнению ритуальных обязанностей по отношению к ближайшим и наиглавнейшим родственникам не должно было мешать даже отправление государственных обязанностей. Семья была свята.

Предусматривался и отпуск на случай смерти наставника, у которого данный чиновник в свое время получил конфуцианское образование. Такой отпуск равнялся 3 дням.

Отпуска на сборы обусловливались тем, что переезды с места на место, от старой службы к новой, были обычным делом для среднего звена бюрократии, и порой для такого переезда приходилось совершать целые путешествия. Это, конечно, не могло не быть учтено.

Когда чиновник получал новое или вообще первое в своей карьере назначение на должность в провинции, ему обязательно предоставлялось время на сборы. Если место службы расположено было в пределах 1000 ли (ок. 500 км) от местопребывания новоназначенного, на сборы ему предоставлялось 40 дней. Если предстояло преодолеть от 1000 до 2000 ли, на сборы давалось 50 дней. Если место службы располагалось в пределах 3000 ли, предоставлялось 60 дней, а если в пределах 4000 ли -- 70 дней. Если предстояло ехать еще дальше, разрешенное время на сборы равнялось 80 дням. Впрочем, оговаривалось, что если чиновник до окончания срока уже собрался и сам захотел отправиться к месту службы раньше, чем истекло отведенное на сборы время -- это ему разрешалось.

Точной регламентации были подчинены и похоронные процедуры. При том трепетном отношении, которое китайцы испытывали к почившим предкам и вообще к смерти и процессу погребения, нисколько не кажется удивительным, что правильная организация этого важнейшего события была сделана одним из самых действенных стимуляторов чувства чиновничьей особости и чиновничьего служебного рвения. В этом, собственно, мало уникального -- все культуры, особенно традиционные, с великим пиететом относились и продолжают относиться к очень наглядному и в то же время вполне этичному способу продемонстрировать прижизненную иерархию: выставить напоказ являющуюся продолжением прижизненной иерархию посмертную. Просто в танском Китае эта методика -- впрочем, как и многие другие -- была особенно отточена.

Например, император и его семья обязаны были печалиться по высоким сановникам, точно они были с усопшими в родстве. Как по родственнику средней степени близости надлежало выразить скорбь, например, по скончавшемуся чиновнику, занимавшему служебную должность 1 или 2 ранга, либо почетную должность 1 ранга. В дни, когда император изъявлял скорбь, в дворцовом музыкальном училище и в ряде других учреждений, где служили музыканты, на музыкальных инструментах играть запрещалось.

Если у столичного чиновника, занимавшего на тот момент служебную должность 3 ранга или ранга более высокого, либо почетную должность 2 ранга или более высокого, умирали дед или бабка по мужской линии, отец или мать; если столичный чиновник 4 ранга либо начальник крупной местной административно-территориальной единицы почил, пребывая в столице; если столичный или провинциальный чиновник, занимавший служебную или почетную должность 5 ранга или выше и ушедший с должности согласно распорядку службы (то есть не в качестве наказания или дисциплинарного взыскания), почил, пребывая в столице; если чиновник 5 ранга умер во время исполнения государственных дел, то всем им обеспечивались государственные похороны с официальным жертвоприношением.

Всякий раз, когда умирал занимавший служебную должность чиновник, его семье от государства выделялось вспомоществование на похороны. Оно было столь же сильно дифференцированным в зависимости от ранга усопшего, как и прижизненные материальные стимулы.

Отдельный раздел посвящен уголовно-правовому обеспечению гиперэтичного поведения чиновника.

Особая этика чиновничества, обусловленная тем, что чиновник обязан был быть светочем морали и образцом поведения для своих подведомственных, увязывала исполнение им этих своих общественных задач именно со службой. И совершение чиновником действий, связанных с опошлением светлого образа государственного служащего, наказывалось в первую очередь и главным образом именно временным отрешением от службы.

Эту функцию выполняли специфические, исключительно для чиновничества предназначенные наказания: разжалование (чумин), лишение должностей (мянь гуань) и лишение занимаемой должности (мянь со цзюй гуань). Они, как правило, применялись комбинированно с тем или иным основным наказанием (например, лишение занимаемой должности в системе шкалы основных наказаний сочеталось с 1 годом каторжных работ).

При разжаловании отбирались все должностные удостоверения, имевшиеся у преступника. Ликвидировались также все титулы знатности, которые он имел. Человек, наказанный разжалованием, отбрасывался к тому исходному статусу, который имел до начала карьеры -- за некоторыми, правда, исключениями: разжалованные освобождались от трудовых повинностей и налогов тканью. Кроме того, у разжалованных не отбирались земельные участки, полученные в наследство от родственников. Конфисковывались лишь те поля, что были получены ими самими от государства соответственно рангам их службы. Если применено было не разжалование, а более легкое должностное наказание, и понижение в ранге не было полным, возвращались государству лишь те земли, которые оказались «лишними», а положенные по оставшемуся рангу оставлялись.

После 6 лет пребывания в состоянии разжалования преступникам разрешалось восстановление и получение очередных должностей. Однако ранг, в котором они восстанавливались и согласно которому могли получать должности, резко понижался, причем относительный размер понижения был тем более велик, чем более высокий ранг имел преступник в момент совершения преступления -- чиновник, например, основного 4 высшего ранга понижался на 15 разрядов, а чиновник основного 8 высшего -- лишь на 7. Преступникам же, имевшим какие-либо должности первых трех рангов, величину статуционального сброса и, соответственно, ранг служебного восстановления произвольно, в соответствии со своими соображениями и видами на данную персону, определял в каждом конкретном случае сам император.

Однако для чиновников, имевших знатных родственников или получивших некогда ученые степени, сдав академические экзамены, и здесь существовали значительные льготы. Во-первых, ученые степени никогда не аннулировались при разжаловании. Во-вторых, ранг восстановления не мог оказаться ниже ранга допуска, даваемого «тенью» или ученой степенью.

Очень показательно то, что ликвидированные при разжаловании титулы знатности не восстанавливались.

При лишении должностей у преступника ликвидировались должности лишь тех рангов, которых не достигало будущее понижение. Удостоверения на ликвидированные должности, разумеется, конфисковывались. Через 3 года преступники получали возможность служебного восстановления и получения очередных должностей, причем они должны были быть меньше соответствовавших им ликвидированных на 2 разряда ранга. Все удостоверения на должности, ранг которых был ниже, чем тот, в котором чиновник получал возможность возобновить службу, у него сохранялись. Титулы знатности оставались в неприкосновенности.

На протяжении срока до служебного восстановления наказанные лишением должностей полностью отстранялись от административной деятельности и не имели права участвовать в императорских аудиенциях. Однако с социально-экономической точки зрения они продолжали оставаться членами привилегированного сословия и не входили в круг лиц, облагаемых налогами и повинностями.

Наказанные лишением занимаемой должности лишались только одной из должностей, предпочтительно -- служебной. Через год после лишения занимаемой должности преступник получал право служебного восстановления, с понижением на 1 разряд ранга. В период до восстановления он, разумеется, также не подлежал обложению налогами, но и не имел права участия в императорских аудиенциях.

Разжалованием наказывались антигосударственные и особо тяжкие уголовные (как, например, убийство) преступления, совершенные членами бюрократии и аристократии, лишением должностей -- совершенные государственными служащими антиобщественные преступления. К последним относились, например, вовлечение в развратные сношения или похищение человека, совершенные данным чиновником вне сферы своей административной ответственности, но также и, например (что весьма показательно), женитьба в то время, когда кто-либо из родителей или родителей отца берущего жену чиновника, совершив наказуемое смертной казнью преступление, находился в предварительном заключении. Лишением занимаемой должности наказывались специфические действия, которые, не нанося реального общественного вреда, считались этически недопустимыми для чиновника, вдобавок дискредитирующими государство и его аппарат. Например: виновные в том, что, с целью поступления на службу покинули престарелых, нуждающихся в уходе отца или мать либо деда или бабку по мужской линии; виновные в том, что вступили в брак или зачали ребенка в период траура по родителям; виновные в поступлении на службу и получении должности в период траура по родителям; братья, виновные в том, что осуществили раздел имущества или перемену места приписки в период траура по родителям.

Легко заметить, что все эти преступления демонстрировали недостаток строгой моральности, а некоторые -- нездоровое стремление занять должность или остаться на должности вопреки требованиям морали. Именно поэтому закон лишал преступника права на дальнейшее осуществление данной должности, принуждая его сделать то, что ему следовало бы совершить самому. Требования уголовного права прямо выполняли функцию этических требований в тех случаях, когда этика для данного индивидуума оказывалась недостаточно авторитетной.

Однако, при всей идеологической и этической важности блокирования аморального поведения подобного рода, уголовное право танского Китая еще больше внимания уделяло тем преступлениям чиновничества, которые, помимо духовного, вдобавок наносили обществу ущерб либо чисто материальный, либо чисто организационный, либо и тот, и другой разом.

Традиционное китайское государство полагало себя не просто государством, но упорядоченным в соответствии с законами космической этики миром, за пределами которого лежит моральный, а следовательно -- и социальный хаос. При таком подходе, когда всякая казенная деятельность представляется -- и сознательно выставляется -- мироустроительной, претензия государства на то, чтобы точно определять для каждого человека и каждого предмета, когда и где ему надлежит находиться, когда и куда перемещаться и когда и как возвращаться на место, выглядит вполне естественной и даже неизбежной, строго логичной. Если данное лицо или данный предмет меняет свое расположение не надлежащим образом или не вовремя, стало быть, исполнение им своей общественной функции прерывается, а значит, мир в данной точке оказывается неустроенным.

Однако, если отрешиться от теории, нетрудно увидеть, что под нею -- объективно возникающая в любом государстве и на любой стадии развития потребность подпереть трудовую и имущественную дисциплину бюрократии комплексами уголовных норм.

Прежде всего, чтобы осуществлять свои функции, чиновник обязан находиться на своем рабочем месте. Если же чиновник получил новое назначение, он должен в определенный срок и с определенной скоростью переместиться к месту новой службы. Без выполнения этих исходных условий все остальные разговоры о соблюдении или несоблюдении чиновничьей этики, о добросовестной или недобросовестной службе просто не имеют смысла.

Танское уголовное право подстраховывало неразрывность связи между персоной чиновника и той точкой, где чиновник только и мог функционировать надлежащим образом.

Во-первых, всем начальникам территориальных административных единиц запрещался беспричинный, то есть не вызванный служебной надобностью, выезд за пределы вверенных им единиц. В «Тан люй шу и» за такое преступление устанавливалось наказание 100 ударами тяжелыми палками. Для привлечения к ответственности по данному закону не требовалось даже прошествия полных суток -- достаточно было, чтобы соответствующий начальник провел вне доверенной ему территории ночное время.

Для рядовых же служащих другая статья танского Кодекса устанавливала иную систему. Всякий чиновник, беспричинно не явившийся на службу либо, например, нарушивший срок возвращения из отпуска, за 1 день неявки наказывался 20 ударами легкими палками. За каждые последующие 3 дня наказание ему увеличивалось на 1 степень. По превышении 100 ударов тяжелыми палками наказание увеличивалось на 1 степень за каждые последующие 10 дней. Увеличение наказания ограничивалось 1,5 годами каторги (ограничение наступало при 45 днях). Чиновникам же, служившим на важных окраинах страны, весь этот ряд утяжелялся на 1 степень, то есть за 1 день -- 30 ударов и т. д., вплоть до ограничения в 1,5 года каторги за 35 и более дней.

Наконец, если чиновник, направленный к месту новой службы, по истечении отведенного на сборы отпуска еще не пустился в путь, за 1 день опоздания он наказывался 10 ударами легкими палками. За каждые последующие 10 дней наказание ему увеличивалось на 1 степень. Увеличение наказания ограничивалось 1 годом каторги, полагавшимся при 100 и более днях задержки.

Надо полагать, эта статья относилась не только к рядовому персоналу, а также и к начальству административных единиц. Но, во всяком случае, везде до сих пор речь шла отнюдь не о злостном уклонении от выполнения обязанностей, а всего лишь о некоей нерадивости, нерасторопности.

Статья же о побегах чиновников с места службы идет в Кодексе в одном ряду со всеми прочими статьями о побегах; она расположена между статьей о побегах рабов и статьей о побегах преступников, да к тому же тех, что запятнали себя оказанием силового сопротивления властям. Это как нельзя лучше демонстрирует, что при всем теоретическом пиетете к функциям и статусу чиновника танские законодатели, когда в поле их зрения попадали вопросы практические, оставались людьми, обеими ногами стоявшими на земле. Пока чиновник вел себя надлежаще -- он был «руками и ногами» императора, проводником его благого влияния, светочем локального мироустроения. Стоило ему своим поведением опрокинуть весь этот сакральный комплекс, связи между благим центром и ним разрывались, и он оказывался не более чем обычным подданным, сбежавшим с того места, где ему надлежало быть. Причем жесткость прикрепления к месту исполнения бюрократической функции была куда выше, нежели, скажем, жесткость прикрепления податных крестьян.

В Кодексе «Тан люй шу и» указывается, что любой, кто, занимая должность, беспричинно бежал, за 1 день в бегах наказывался 50 ударами легкими палками. За каждые последующие 3 дня наказание ему увеличивалось на 1 степень. По превышении 100 ударов тяжелыми палками за каждые последующие 5 дней наказание увеличивалось на 1 степень. Тем, кто занимал должности на окраинах страны, весь этот ряд утяжелялся еще на 1 степень.

Нелишне отметить, что, например, максимальное наказание, которое предписывалось статьей о бродяжничестве -- всего лишь 100 ударов тяжелыми палками, к тому же за 190 и более дней пребывания в бегах. Наиболее близким аналогом шкалы наказаний, предусмотренных за побег чиновников с места службы, является шкала для сбежавших с каторги преступников.

У каторжан: за 1 день -- 40 ударов легкими палками, а максимальное наказание -- ссылка на 3000 ли (при 59 и более днях).

У находящихся на должности чиновников: за 1 день -- 50 ударов легкими палками, а максимальное наказание -- ссылка на 3000 ли (при 56 и более днях).

У находящихся на должности чиновников, служащих в стратегических районах окраин: за 1 день -- 60 ударов тяжелыми палками, а максимальное наказание -- ссылка на 3000 ли (при 51 и более днях).

Вторым по значимости компонентом добросовестности чиновника после способности присутствовать на рабочем месте на протяжении всего надлежащего времени, была способность преодолевать вполне естественные для заурядного человека корыстные устремления.

В централизованных бюрократических империях, где изначально деятельность бюрократии ориентирована на управление народным хозяйством, однозначно подразумевается массированное и непрерывное движение единиц государственной собственности между лицами, которые не имеют на эти единицы никаких прав, но которым от государства на то или иное время делегировано право-обязанность использовать, перемещать или хранить их в установленном порядке.

Государство, разумеется, предпочло бы никогда не делегировать подданным подобных возможностей, но это невозможно. Олицетворяющий империю верховный властитель, верховный распорядитель государственной собственности, физически не в состоянии единолично уследить за всеми ее эволюциями.

Но коль скоро некая единица госсобственности попадает в руки служащего, он оказывается -- пусть на время -- ее фактическим владельцем со всеми вытекающими отсюда соблазнами: использовать ее в личных целях, сохранить ее за собой навсегда, продать или обменять ее и обогатиться с ее помощью. Тот факт, что обязанность контролировать некий предмет или объект практически неотчленимо включает в себя возможность употреблять его, прекрасно осознавался юристами танского Китая. И они попытались правовым путем разорвать это криминальное единство и расставить запрещающие знаки на всех направлениях, по которым могла бы устремиться корыстная фантазия человека, ответственного за некие объекты, но не имеющего на них ни малейших собственнических прав.

Например, если полномочный или заведующий чиновник частным порядком брал во временное пользование казенных раба, рабыню или какое-либо казенное домашнее животное, равно как давал их во временное пользование кому-либо, он наказывался 50 ударами легкими палками. Если же, согласно расчету стоимости использования, наказание оказывалось тяжелее, оно определялось по сложной схеме, предусмотренной за криминальное получение имущества в сфере полномочий: в зависимости от стоимости взятого имущества такое наказание могло достигать ссылки на 2000 ли.

Очень характерно, что наказание было одинаковым за взятие себе или дачу кому-либо другому. Не полученная выгода была важна, но неправильность движения казенного объекта, исключение его из-под действия норм, для него установленных.

Из соответствующей статьи Кодекса мы можем понять, что всякий человек, выходящий из казенного хранилища, должен был подвергнуться обыску со стороны охраны. Старших чиновников, имевших 5 ранг или, тем более, выше, обыскивать не полагалось, но остальных надлежало проверять. Если охранник, которому полагалось обыскать выходящего, не делал этого, он наказывался 20 ударами легкими палками. Если же халатность охранника приводила к тому, что не было обнаружено хищение, то есть тот, кого не обыскали, и впрямь что-то прихватил с собою, виновный охранник получал наказание, уменьшенное на 2 степени относительно наказания, которое полагалось бы за хищение предмета данной стоимости. Преднамеренно попустительствовавший преступнику госслужащий любого уровня, от простого охранника до начальника хранилища, получал такое же наказание, как сам вор, то есть как за кражу предмета данной стоимости.

Наконец, сам процесс хранения был чреват постепенной порчей и утратой казенных вещей. Хранение регулировалось целой системой правил, предусмотренных для «амбаров» (просо, пшеница и пр.), «хранилищ» (утварь, оружие, шелковые ткани и пр.) и «запасов» (дрова, сено и пр.). Все это надлежало размещать там, где высоко и сухо, просушивать, проветривать и т. д. Если из-за нарушения правил хранения доходило до причинения ущерба хранимому или его порчи, рассчитывалась стоимость того, что было испорчено, и согласно ей наказание определялось за незаконное присвоение; данный вид хищения наказывался в зависимости от стоимости присвоенного в пределах от 20 ударов легкими палками до 3 лет каторги.

Неправильное перемещение имущества, как правило, наказывалось как незаконное присвоение. Если, например, выносился приговор по принадлежности спорного общественного или частного имущества, то, когда его по закону полагалось отдать в казну, а его отдали в частные руки, или по закону полагалось отдать в частные руки, а его отдали в казну, или отдали не тому человеку, которому полагалось отдать по закону, рассчитывалась стоимость незаконно перемещенного имущества, и виновный в этом незаконном перемещении согласно стоимости опять-таки получал наказание как за незаконное присвоение. То есть, не получив сам ни гроша, он отвечал так, как если бы данное имущество присвоил.

Аналогичным образом наказание определялось и за такое специфическое имущественное преступление должностных лиц, как «расточение», «растранжиривание». Под растранжириванием Кодекс понимает выдачу казенных вещей для какого-либо, на самом-то деле, действительно надлежащего использования (например, стройматериалов для официально предпринятого казенного строительства) либо вполне законных сделок на рынке, или же для официальных жертвоприношений либо пиров -- но выдачу с излишком. Рассчитывалась стоимость излишка и согласно ей приговор чиновнику, виновному в растранжиривании, определялся по статье о незаконном присвоении.

Это было интегральным правилом: если чиновник бескорыстно, не получив от этого сам никакой личной выгоды, провинился в неправильном перемещении имущества (причем оставление такого имущества на месте, когда ему надлежало переместиться, было частным случаем неправильного перемещения), чиновник этот рассматривался как присвоивший имущество данной стоимости. Виновный, если он не извлек никакой реальной выгоды, получал наказание по сравнительно щадящей, но все же приравнивавшей его к вору формуле.

И неважно, что чиновник ничего не брал. Достаточно было того, что он своим поведением, своей ошибкой или произволом прервал размеренное, выверенное, закономерное, как ход небесных светил, движение казенных вещей из одной легитимной зоны контроля к другой и присвоил себе не их, но нечто куда более важное: право их переместить.

3. Сто чиновников

Третья часть работы посвящена основанному на текстах «Синь Тан шу» и других источников описанию структуры танского государственного аппарата и передаче танских административных терминов на русский язык. Автор исходил здесь из нескольких соображений, основными из которых являются следующие.

Помимо естественных и неизбежных для любой административной структуры трансформаций, обусловленных как ее внутренними потребностями, так и внешними, порой катастрофическими факторами, в танское время, как и до, и после него шел непрерывный процесс поиска наиболее адекватных наименований для чиновничьих должностей и для учреждений, в штаты которых эти должности входили.

Уже сами по себе административные термины, если не пытаться их модернизировать, обезличить и обесцветить при передаче на западные языки, демонстрируют поразительную этическую настроенность, духовную ориентированность бюрократии. Изменения названий одних и тех же, в сущности, административных подразделений как нельзя лучше иллюстрируют неослабные попытки высшей власти «выправить имена», то есть установить полные соответствия между предметами и их наименованиями.

Домашний, семейственный дух, архитектоника субординации поколений и линий родства пропитывали даже такую, казалось бы, сугубо формальную, безыдейную и бездуховную область, как административные наименования. Думается, это не просто декор, во всяком случае -- не только декор. По большому счету, именно так и понимались тогда служебные функции. Шла бесконечная погоня за соответствием прозы бюрократической рутины и поэзии государственного служения, погоня за именами, в которых равным образом были бы отражены два параметра -- однообразная, мелочная конкретная работа того или иного органа или служащего и вносимая этим органом или служащим лепта в грандиозную общеимперскую деятельность по упорядочиванию и облагораживанию, даже, если можно так сказать -- одомашниванию мирового пространства громадной семьей-страной.

Поэтому-то передача десятков различных должностных названий безликими «министрами» и «секретарями» дезориентирует, сдувает напрочь аромат культуры, гасит отсвет своеобразного видения мира, понять и ощутить которое -- на взгляд автора данной работы даже более важно, чем просто разложить на обозрение детали древнего административного скелета.

Во-вторых, в названиях учреждений, особенно высших учреждений страны, совершенно явственно ощутима идея членения, препарирования реальности, ее сегментирования с тем, чтобы каждый отдельный сегмент был для вящей пользы дела вверен организованному с целью именно его упорядочивания симметричному ему сегменту единой административной структуры. В названиях же начальственных должностей (в которых часто употребляются обобщающие иероглифы), напротив, ощутим отчетливый привкус дирижирования, гармонизации, сведения воедино совершаемых вразнобой множественных разнородных усилий. Это радикально отличает их от аналогичных западных терминов, намекающих, как правило, на прямое лидирование, ведение за собой, подачу примера. И это, конечно, оттого, что рождались соответствующие китайские понятия в ту пору, когда только тот и был начальником, кто организовывал, ритмизировал простой и разнообразный труд многих, объединяя его для достижения какой-то единой сложной цели: прорытия канала, например, или транспортировки и хранения зерна. Именно поэтому так трудно названия китайских начальственных должностей хоть сколько-то адекватно передавать на западных языках (в том числе, разумеется, и на русском). Сама идея начальствования была иной.

В-третьих, при передаче китайских терминов по-русски автор работы старался учитывать сразу несколько факторов и формулировать равнодействующую духа и буквы, смысла и значения самих китайских названий, с одной стороны, и, с другой, необходимости передавать их по возможности тоже короткими названиями, узнаваемыми, отличными от иных, пригодными для употребления. Такими, где определенному иероглифу в как можно большем количестве случаев (хотя сделать это постоянным правилом совершенно невозможно) соответствовал бы определенный русскоязычный эквивалент, если и не всегда прямо указывающий, то по возможности хотя бы намекающий на то, какой иероглиф в данном случае употреблен в китайском названии. Дополнительным фактором того же рода было стремление по возможности избегать передачи иностранного (китайского) слова таким, которое тоже отчетливо ощущается как иностранное (скажем, европейское).

Перечисление конкретных учреждений в китайских источниках имело строгую иерархическую очередность и обычно начиналось с шести шэнов. Термин шэн автор работы передает в своем тексте русским словом «надзор».

Первым и в определенном смысле главным среди Надзоров был Правительствующий шэн (шаншушэн). Он был средоточием управленческой рутины.

Затем в китайских источниках следуют Привратный шэн (мэньсяшэн) и шэн Срединных документов (чжуншушэн). Традиционно эти два учреждения называются Императорской канцелярией и Императорским секретариатом. Если же переводить ближе к значению фигурирующих в названиях иероглифов, то в первом случае получится Привратный шэн, то есть Надзор, расположенный в непосредственной близости к главным воротам, ведшим из т. н. Императорского города (хуанчэн), где располагалось большинство центральных учреждений империи, уже в Дворцовый город (гунчэн), то есть на внутреннюю территорию собственно императорских дворцов, официальных и жилых. В названии можно усмотреть некий намек на то, что этот Надзор играл, в частности, роль привратника для документации при ее путешествиях с периферии мира к его центру, из управляемой зоны в управляющую и обратно. А во втором случае получится шэн Срединных документов, то есть тех, что составляются в самой сердцевине мироустроенной зоны, непосредственно близ императора и либо при его личном участии, либо для его личного пользования.

Функции второго и третьего шэнов во многом совпадали -- да, собственно, так и было задумано; то было не излишество, а уравновешивание. Идея баланса, балансировки, плотной прошивки административной системы тем, что ныне называется сдержками и противовесами, доминировала в китайской административной теории и практике. Правительствующий надзор держал в своих руках исполнительную власть, а Привратный надзор и Надзор Срединных документов осуществляли вспомогательные функции в отправлении власти законодательной. Впрочем, высшие служащие Правительствующего шэна также вполне могли, а зачастую и обязаны были, принимать участие в обсуждении планируемых мероприятий.

Вторую тройку Надзоров составляли шэн Потаенных документов, или императорская библиотека (мишушэн), шэн Дворцового обеспечения (дяньчжуншэн ) и шэн Внутреннего служения (нэйшишэн). Шэны второй тройки отвечали не за осуществление власти как таковой, а за обслуживание особы ее верховного носителя. Это были, в сущности, дворцовые службы, которым было доверено опекать особу императора во время его работы и отдыха.

Правительствующий надзор подразделялся на «общее управление шэна» (душэн ), то есть центральный его аппарат, и шесть профильных подразделений, или частей (лю бу). Конкретная исполнительная власть империи была сосредоточена в этих подразделениях: Чиновной части (либу), Подворной части (хубу), Церемониальной части (либу), Военной части (бинбу), Судебной части (синбу) и Работной части (гунбу).

Чиновной части были вверены проведение государственных отборочных экзаменов на гражданские должности, пожалование наградных должностей и титулов знатности, а также проверки результатов деятельности служащих чиновников.

Подворная часть ведала учетом земель и их категорированием соответственно плодоносности почвы, народонаселением, поступлениями в казну и вообще порядком в циркуляции зерновых и денежных масс, распределением дани и податей.

Церемониальная часть ведала нормативными государственными процедурами, государственными жертвоприношениями, а также проведением академических экзаменов на соискание ученых степеней.

В ведении Военной части находились проведение отборочных экзаменов на занятие военных должностей, картография, лошади и колесницы, а также латы, вооружение и пр.

Судебная часть отвечала за соблюдение уголовных и общеобязательных законов, проверку проведенных расследований и утверждение приговоров, контроль за соответствием исполнения наказаний закону, вынесение справедливых судебных решений и наблюдение за содержанием арестованных.

В ведении Работной части находились природные ресурсы и их использование, земледельческие поселения, общественные постройки при различных учреждениях, строительство валов и рвов, ремонт дорог и речных переправ, обеспечение всех учреждений бумагой, кистями и тушью и т. д.

Работу Привратного надзора можно охарактеризовать как работу со всевозможными входящими и исходящими документами. Кроме того, в Привратном шэне служили императорские советники. Им вменялось в обязанность, говоря в общем, обращать внимание правителя на допущенные им, правителем, отступления от освященных веками этических и политических норм или законов, на несообразности, допускаемые им в отправлении своих государственных обязанностей и даже в быту. В штат Привратного шэна входили также подневные регистраторы, ответственные за постоянную, ежедневную регистрацию поступков и высказываний императора.

Надзор Срединных документов, как сказано в «Синь Тан шу», помогал Сыну Неба вести дела государственного управления. Здесь просматривали и визировали все типы указов и распоряжений императора, после чего те поступали к Сыну Неба на повторное утверждение и лишь затем вступали в силу.

Надзор Срединных документов также включал в себя подразделение советников, зеркальное аналогичному подразделению Привратного шэна. Чтобы различать тех и других, соответствующее подразделение Привратного надзора считалось левым, а соответствующее подразделение Надзора Срединных документов -- правым

Параллельность структур Привратного шэна и шэна Срединных документов на этом не исчерпывалась. В пару подневным хронистам-регистраторам Привратного надзора, как одна из дублирующих, но равных по статусу структур, в Надзоре Срединных документов также служили хронисты. В конце каждого сезона ежедневные записи обеих групп хронистов-регистраторов передавались в Историографический институт (шигуань).

Историографический институт (шигуань) был невелик по штату, но занимался делом исключительной важности. Четверо редакторов-составителей Историографического института ведали составлением истории государства.

Функции шэна Потаенных документов, или императорской библиотеки, были весьма ограниченными, а штат -- невелик. Надзор ведал всеми делами, связанными с литературой любых видов: каноническими сочинениями, записями, изображениями и документами, а также руководил работой сочинительской службы (чжуцзоцзюй). Сочинительская служба занималась составлением надписей на памятных стелах, мемориальных досках, надгробных плитах, а также ритуальных текстов, возглашаемых во время молений и жертвоприношений.

Надзор Дворцового обеспечения отвечал за обеспечение императора предметами обихода и транспортом. Во время аудиенций при дворе старшие чиновники шэна возглавляли своих подчиненных, несших веера и зонты, во время больших придворных собраний и жертвоприношений подавали необходимую утварь: яшмовые таблички, жертвенную посуду.

В шэне Внутреннего служения была сосредоточена собственная обслуга императорской семьи, укомплектованная дворцовыми евнухами и дворцовыми женщинами. К штату данного Надзора относились и т. н. «внутренние чиновники» (нэйгуань) -- императорские наложницы разных рангов.

Начиная по крайней мере со времен династии Хань учреждение, традиционно именуемое Цензоратом, известно как главный контрольно-ревизионный орган китайской администрации, коллективное око государево. Его подлинное название можно перевести как «Терраса, где пребывают державные писцы» (юйшитай); но функции служащих этого учреждения стали куда значительней, нежели просто писание документов, пусть и сколь угодно важных. Эти писцы не столько писали, сколько наблюдали и протоколировали то, что отметил их бдительный глаз, поэтому название юйшитай передается в данной работе как Терраса державных наблюдетелей.

В танском Кодексе «Тан люй шу и» державных наблюдателей (юйши) даже не называют впрямую, но описательно именуют чиновниками, которые занимаются «цзютань»; данный термин можно понять как «проведение служебных расследований и выдвижение обвинений перед вышестоящими инстанциями». По скупым предписаниям Кодекса видно, что т. н. цензоры были несколько на особом положении: их специально отделяли от всех иных, пусть и высокопоставленных служащих, но зато и наказания для них в случае неправедного осуществления ими своих обязанностей ужесточались по сравнению с обычными работниками аппарата.

В традиционной иерархии учреждений после Надзоров и Террасы цензоров перечисляются учреждения типа сы, которые в данной работы названы Приказами.

Перечень «девяти Приказов» открывал Приказ Великого постоянства (тайчансы). Он ведал ритуалами, музыкой и жертвоприношениями всякого рода: Небу и Земле, в предместьях столиц, в императорских храмах предков, на алтарях Земли и Зерна, и комплексным обеспечением всех этих церемоний, то есть всеми делами, от которых, как считалось, зависело поддержание постоянства, порядка и гармонии в природе.

Следующим числился Пиршественный приказ (гуанлусы). Торжественное питание главенствующих особ, их приближенных, а также гостей как с автономных, вассальных территорий, так и из-за внешних рубежей страны рассматривалось делом воистину государственным, не просто насыщением и удовлетворением голода, но одним из важнейших ритуалов -- сближающих, расставляющих по ранжиру, облегчающих обсуждение важнейших государственных дел.

Охранный приказ (вэйвэйсы) занимался хранением содержимого оружейных складов и регалий -- украшенных перьями жезлов, металлических барабанов, тентов, зонтиков и пр., выдаваемых на время проведения жертвоприношений или дворцовых приемов.

Приказу По делам императорского рода (цзунчжэнсы) была вверена ответственная задача ведения генеалогических списков императорского рода. Одним из подразделений Приказа был отдел поклонения горним силам (чунсюаньшу), который решал задачи скорее контроля за таким поклонением, поскольку ведал учетом даосских храмов в столицах, списками даосских монахов, проведением религиозных церемоний вне храмов, а также учетом и контролем поведения буддийских монахов, в том числе прибывших из-за рубежа.

Великий конюшенный приказ (тайпусы) ведал конюшнями и пастбищами, а также ручными повозками и паланкинами. Он обеспечивал надлежащий транспорт во время путешествий императора по стране. Он ежегодно получал учетную документацию со всех пастбищ и, обобщив ее, отправлял результаты в Военную часть.

Приказ Великой справедливости (далисы) ведал решением судебных дел и точным определением наказаний, повторными рассмотрениями уголовных дел в сомнительных и сложных, неоднозначных случаях, и решал, вернуть ли дело на доследование, передать ли на рассмотрение дворцовых инстанций или даже самому императору. Некоторые его служащие занимались проведением следственных действий вне столицы.

Ритуальный приказ (хунлусы) ведал задачами, с современной точки зрения совершенно разнородными. Он вводил в надлежащие рамки, нормировал и регулировал общение государства с иными мирами: заграничным и загробным. Он ведал делами, связанными, во-первых, с приемом гостей (имелись в виду посланцы т. н. варварских, реально или только в представлении танского правительства вассальных ему государств и племен, приезжавших ко двору с «данью») и, во-вторых, с ритуалами государственного масштаба похорон.

Главной заботой Земледельческого приказа (сынунсы) было накопление зерна в государственных хранилищах. Натуральное жалованье столичных чиновников, а также дары полей, что требовались для приемов при дворе и для жертвоприношений -- все это поступало отсюда.

Приказ Великих припасов (тайфусы) ведал имуществом и ценностями, амбарами и кладовыми, а также торговлей, столичными рынками. Сюда поступали дань и налоги, отсюда выплачивалось жалованье чиновникам.

Следующими в иерархии учреждений Тан шли управления (цзянь).

Управление Княжественных сыновей (гоцзыцзянь) ведало подготовкой чиновных кадров. Оно включало несколько учебных заведений, статус которых зависел от социального положения обучавшихся молодых людей и от профиля даваемого образования. В высшем подразделении обучались конфуцианской учености сыновья элиты. В низовых училищах велось обучение проявивших способности выходцев из семей мелкого чиновничества и даже из простонародья специальным дисциплинам: счету, каллиграфии и пр.; из этих сыновей готовили вспомогательный персонал, делопроизводителей и конторщиков.

Управление Малых припасов (шаофуцзянь) ведало работой мастеров всех специализаций. Оно поставляло предметы императорского обихода, а также ритуальные регалии и прочие предметы, которыми должны были пользоваться чиновники во время церемоний. Оно координировало деятельность ткацких, литейных и монетных мастерских,

Строительное управление (цзянцзоцзянь) ведало земляными работами, работами по дереву. Управление контролировало деятельность подчиненных подразделений, таких, как гончарно-камнерезный отдел, отделы заготовок лесоматериалов и валки строевого леса и пр.

Управление Армейского снаряжения (цзюньцицзянь) отвечало за изготовление и ремонт доспехов и боевого оружия, которые периодически передавались в ведение военных складов Охранного приказа. Управление координировало деятельность подчиненных ему самострельного двора и доспешного двора.

Водоустроительное управление (душуйцзянь) ведало переправами и мостами, каналами и дамбами, плотинами и рвами, соблюдением запретов, касающихся рыбной ловли, а также соблюдением правил орошения.

Помимо центральной администрации, в диссертационной работе описана структура и функции органов местного управления, как чрезвычайных (экспедиционные армии, а также т.н. военные и гражданские генерал-губернаторства), так и регулярной (округа, уезды, пограничные гарнизоны, внутренние таможни, речные переправы, рынки и пр.).

В заключении кратко подытоживаются три основных вывода работы.

Во-первых, пример истории традиционного Китая довольно убедительно демонстрирует определенные общие закономерности. Внешняя по отношению к социуму среда может поставить общество в такие условия, когда гипертрофированное развитие государственного сектора экономики, государственного регулирования экономики, государственного распределения продуктов оказываются необходимыми и неизбежными. Это приводит к столь же гипертрофированному развитию административного аппарата, ответственного за исполнение всех этих жизненно важных для общества задач.

Объективная необходимость в эффективном управлении огосударствленной экономикой, помимо прочих требований, предъявляет к обществу требования создать условия, при которых выраженное большинство служащих государственного аппарата среди своих основных мотиваций имело бы «общественное благо», «государственную пользу» и пр. Подобные мотивации в весьма малой степени могут быть продуктами личной прагматической заинтересованности. Скорее, они прямо противоречат ей, разве только такие категории, как «общественное благо», не окажутся каким-то образом возведены в ранг тех, что входят в круг объектов личной заинтересованности. Подобное состояние может быть достигнуто только объединенными усилиями мощной государственной идеологии коллективистского толка и развитого уголовного права, карающего как преступные все отклонения от поведения, подобной идеологией обусловленного.

Эти факторы, возможно, оказали не последнее влияние на то, что более двух тысяч лет назад, с возникновением первой устойчивой общекитайской империи Хань, конфуцианство с его культом гиперэтичного, бескорыстного, озабоченного лишь верностью своему долгу государственного служащего раз и навсегда победило (правда, несколько трансформируясь под влиянием побежденных при каждой из побед) все остальные идейные течения, претендовавшие на главенствующую роль в разработке принципов государственного управления. Возникнув как учение, призванное, в частности, обеспечить духовную и политическую верность подданного правителю, конфуцианство оказалось лучше всех прочих учений оснащено средствами обеспечения еще и экономической верности. Конфуцианство апеллировало к крепко устоявшейся, очень влиятельной и способной к естественному самовоспроизводству семейной системе ценностей -- и это резко повысило его действенность как надсемейной, общественной, общегосударственной идеологии. Работа чиновника в этом смысле оказалась сродни работе члена семьи на благо семьи в целом.