Размещено на http://www.allbest.ru/

На правах рукописи

Декабристы на государственной службе В ПЕРИОД ПРАВЛЕНИЯ НИКОЛАЯ I (1825-1855 гг.)

Специальность 07.00.02 - Отечественная история

ШКЕРИН Владимир Анатольевич

Екатеринбург - 2009

Работа выполнена в Отделении истории Учреждения Российской академии наук Институт истории и археологии Уральского отделения РАН

Научный консультант: академик РАН Алексеев Вениамин Васильевич

Официальные оппоненты: доктор исторических наук Бокова Вера Михайловна

доктор исторических наук, профессор Киянская Оксана Ивановна

доктор исторических наук, профессор Парсамов Вадим Суренович

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Пермский государственный университет»

Защита состоится «23» декабря 2009 г. в 10.00 часов на заседании Диссертационного совета Д 004.011.01 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Учреждении Российской академии наук Институт истории и археологии Уральского отделения РАН (620026, г. Екатеринбург, ул. Р. Люксембург, 56)

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Учреждения Российской академии наук Институт истории и археологии Уральского отделения РАН

Автореферат разослан 2009 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета, доктор исторических наук Е.Г. Неклюдов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. События российской истории 1980-1990-х гг. привели к поражению коммунистической доктрины и поставили постсоветское общество перед необходимостью поиска иных мировоззренческих ориентиров. «Кавалерийская атака» либерализма («шоковая терапия», ваучерная приватизация и пр.) вызвали рост скептических настроений относительно возможностей либеральной модели развития страны. Сомнения по этому поводу высказываются не только противниками, но и приверженцами либерализма. При этом основным аргументом выступает тезис об отсутствии прочных исторических корней либерализма в России, о традиционной авторитарности российского общества, о тоталитарно-коллективистском типе сознания и т. п. Рормозер Г. Пути либерализма в России // Полис. - 1993. - № 1. - С. 33.

Имеется, однако, и принципиально иное мнение о том, что причину кризиса российского либерализма следует искать не в отсутствии отечественных либеральных традиций (как в плане общественно-политической мысли, так и в плане политической и политико-административной практики), а в игнорировании их современными либералами, в ориентации последних исключительно на западные, не адаптированные к российским реалиям образцы. В создавшейся ситуации есть доля вины и самих обществоведов. По причинам преимущественно идеологического характера либеральная тематика неизменно оставалась на периферии советского обществоведения. Последних же двух десятилетий оказалось недостаточно, чтобы прийти к согласию по ключевым вопросам истории российского либерализма.

Таким образом, вопросы о происхождении, самостоятельности, историческом значении российского либерализма вышли за рамки чисто академического интереса, обретя общественно-политический смысл и актуальность.

Объектом исследования являются декабристы, как представители первого российского общественно-политического движения либеральной направленности. Характеризуя движение декабристов как либеральное, мы имеем в виду его идеологическое содержание, концептуальный смысл декларированных в программных документах целей. Что же касается методологии преобразований, то, повторяя общеевропейские тенденции, внутри движения декабристов шло разделение на два направления - революционное и реформаторское. В настоящей работе основное внимание уделено представителям реформаторского крыла движения.

Предметом изучения является служебная деятельность бывших членов тайных обществ декабристов, занявших в период правления Николая I влиятельные государственные посты. Для большинства декабристов события 1825-1826 гг. не стали непреодолимым препятствием к продолжению государственной службы. «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу, произведенному Высочайше утвержденною 17-го декабря 1825-го года Следственною комиссиею» содержит 579 имен. Половину из них - 289 человек - составили те, чья вина в той или иной степени была доказана. Из их числа 5 человек были казнены, 88 - сосланы на каторгу, 18 - на поселение, 1 - на жительство в Сибирь, 4 отданы в крепостные работы, 4 высланы за границу, 15 разжалованы в солдаты и 124 переведены в другие полки и места службы, отданы под надзор полиции. Судьба еще 9 человек осталась без определения. Лица, причисленные ко второй половине, - 290 человек - были признаны чистыми от всяких подозрений. В их числе 34 человека, подвергшихся арестам и освобожденных «с очистительными аттестатами», и 120 человек, сведения о которых следователи оставили «без внимания». «Очень многие из привлеченных и прикосновенных (к делу декабристов - В. Ш.) закончили свое поприще на высших ступенях служебной лестницы, пользуясь полным, по-видимому, доверием императора Николая Павловича и его преемника», - отмечали Б.Л. Модзалевский и А.А. Сиверс, осуществившие первую публикацию «Алфавита» в 1925 г. Служебная деятельность бывших членов декабристских обществ в период правления Александра II заслуживает отдельного исследования, поэтому в настоящей работе была оставлена за рамками рассмотрения.

Совмещая необходимое с возможным, ограничим внимание анализом деятельности 13 человек, достигших наибольших карьерных высот в царствование Николая I. Таковыми, на наш взгляд, являлись: министр внутренних дел и министр уделов, управляющий Кабинетом и Академией художеств генерал от инфантерии и генерал-адъютант граф Л.А. Перовский; воспитатель цесаревича, санкт-петербургский генерал-губернатор и член Государственного совета генерал от инфантерии А.А. Кавелин; прибалтийский генерал-губернатор и генерал-адъютант светлейший князь А.А. Суворов-Рымникский; оренбургский и самарский генерал-губернатор и генерал-адъютант В.А. Перовский; командующий войсками на Кавказской линии и в Черномории генерал-адъютант П.Х. Граббе; варшавский и казанский военный губернатор генерал от инфантерии С.П. Шипов; главный начальник горных заводов хребта Уральского генерал от артиллерии В.А. Глинка; начальник штаба военно-учебных заведений генерал-адъютант и генерал-лейтенант Я.И. Ростовцев; обер-прокурор Святейшего Синода и сенатор С.Д. Нечаев; директор Департамента податей и сборов и сенатор генерал-лейтенант М.Н. Муравьев; оренбургский военный губернатор и сенатор генерал от инфантерии В.А. Обручев; начальник штаба Отдельного Кавказского корпуса генерал-майор В.Д. Вольховский и командир лейб-гвардии Гренадерского полка генерал-майор И.П. Шипов.

Целью исследования является оценка служебной деятельности бывших членов декабристских обществ, занявших влиятельные государственные посты в период правления Николая I, с точки зрения соответствия идеалам и требованиям либерально-реформаторской программы декабристов.

Для достижения поставленной цели были определены следующие конкретные задачи:

- дать обзорное описание служебных карьер высокопоставленных сановников, имевших опыт участия в тайных обществах декабристов;

- изучить вклад продолживших службу декабристов в разработку и реализацию внутриполитического курса российского государства и, особенно, в инициирование и реализацию либерально ориентированных законодательных и управленческих нововведений;

- выяснить характер взаимоотношений продолживших службу декабристов с репрессированными сочленами по тайным обществам;

- исследовать отношение продолживших службу декабристов как к новым оппозиционным общественно-политическим движениям, так и к протестным выступлениям народных масс;

- оценить позицию продолживших службу декабристов по вопросам свободы вероисповедания и религиозного инакомыслия.

Хронологические рамки исследования определяются временем правления императора Николая I, т. е. периодом с декабря 1825 г. по февраль 1855 г. Для большинства бывших членов тайных обществ декабристов это было время зрелости, достижения наивысших результатов карьерного роста. Одновременно в истории страны указанный период стал максимально неблагоприятным для деятельности либерально ориентированных политиков (по сравнению с предшествующим и последующим царствованиями Александра I и Александра II). С известной долей условности для такого рода обобщений можно сказать, что суть политического курса Николая I свелась к отсрочке кардинальных и широкомасштабных либеральных преобразований путем реализации частичных реформ и ужесточения режима.

Территориальные рамки исследования определяется территорией Российской империи в границах второй четверти XIX в. Достаточным основанием для такого заявления служит уже тот факт, что среди николаевских сановников с опытом участия в декабристских обществах были министры, директоры департаментов и сенаторы, компетенция которых распространялась на всю имперскую территорию.

Методология исследования. Методологической основой исследования станут подходы, свойственные модернизационной парадигме.

Переход от традиционного общества к индустриальному, в Западной Европе и в странах европейской «полупериферии» (в том числе Российской империи) осуществлялся по принципиально различным сценариям. В Западной Европе такой переход начался в XVI в. и развивался как спонтанное и комплексное изменение всех сфер общественной жизни: экономической, политической, социальной и культурной. Истоки процесса лежали в логике развития самого общества, стремившегося к более полному удовлетворению своих материальных и духовных потребностей. Роль государства не являлась определяющей и, в конечном счете, сводилась к приспособлению к менявшимся реалиям общественной жизни. Отставшие в развитии страны «полупериферии» оказались перед дилеммой: проведение своей модернизации (вторичной и подражательной по отношению к Западной Европе) или превращение в контролируемый извне источник сырья для европейского рынка (т. е. в «звено» чужого модернизационного процесса). В этих условиях в России (также как в Пруссии и в Турции) роль вдохновителя, идеолога и руководителя модернизации приняло на себя государство.

Изначально российское общество в модернизации элемент страдательный, вынужденный приспосабливаться к процессу, искать в нем свое место. Если в передовых странах Западной Европы модернизационный процесс сопровождался формированием гражданского общества (в известном смысле антипода государства), то в России государство становилось все более самодостаточным политико-административным субъектом. Бюрократия обретала статус и функции волеобразующего политического института. Этой авторитарной тенденции, вызванной не собственно модернизацией, но попыткой согласовать ее с российскими реалиями, противостояла иная, являвшая собой сущностный признак модернизационного процесса - тенденция либерализации, расширения и укрепления индивидуальной свободы. Британская индустриальная революция второй половины XVIII в. убедила европейцев в том, что труд свободного наемного работника эффективнее, чем труд подневольный. Свобода соединилась с экономической выгодой - perpetuum mobile формировавшегося буржуазного общества.

Опыт Великой французской революции выявил противоречивость революционного пути к свободе: с одной стороны революция вдохновлялась либеральными идеями, с другой - сопровождавшее ее насилие отрицало основополагающие либеральные принципы индивидуальной свободы, терпимости к чужим убеждениям. Выход был найден в дальнейшем развитии концепции либерализма, а именно в отказе от революционных методов в пользу эволюционно-реформистских преобразований. Для стран «полупериферии» вопрос приятия либерализма стал критерием «глубины модернизационного эффекта», показывающим, «копирует ли модернизация внешние - материальные, технологические, институциональные - проявления европейской цивилизации, или она нацелена на освоение ее глубинных социокультурных механизмов» Зубков К.И. Модернизация, либерализм и русская консервативная мысль // Уральский исторический вестник.- Екатеринбург, 1995. - № 2. - С. 15..

Методологически важными для настоящего исследования представляются и подходы, присущие историко-антропологическим исследованиям, а именно: «новой биографической истории», изучающей жизнь и деятельность исторических индивидов ради познания «включающего их и творимого ими исторического социума … для прояснения социального контекста, а не наоборот, как это практикуется в традиционных исторических биографиях» (Л.П. Репина) и «историко-политической антропологии» или «антропологическому анализу политики», фиксирующим «внимание на отношениях между индивидами и группировками, а не на классах или политических институтах» (Н.Ш. Коллман). Достижение цели нашего исследования сводится к анализу деятельности наиболее выдающихся личностей из числа продолживших службу декабристов с последующим определением типических черт, связанных с былым членством в тайных обществах и обусловленных влиянием либеральных идей. Таким образом, применяемый исследовательский метод можно назвать когортно-биографическим. История либерализма будет рассмотрена как история носителей либеральных взглядов, а не как история отвлеченного понятия.

Оценка деятельности персонажей второй четверти XIX в. с помощью критериев некого абстрактного либерализма, тем более его современной модели, противоречила бы принципу историзма. Наиболее полное концептуальное выражение либерально-реформаторская программа декабристов получила в «Законоположении Союза Благоденствия», более известном как «Зеленая книга». Использование этого документа для своего рода тестирования позднейшей деятельности интересующих нас лиц тем правомернее, что большинство из них прекратило формальное членство в обществах не позднее 1821 г., т. е. времени роспуска Союза благоденствия.

Научная новизна исследования определяется поставленной в работе научной проблемой. Советское декабристоведение рассматривало движение декабристов исключительно в русле революционной традиции. До сего времени участники движения, сделавшие служебные карьеры в царствование Николая I, либо совсем не привлекали исследовательского внимания, либо их историографические образы оказывались разделенными надвое (в одних работах - декабристы, в других - сановники). Настоящее исследование - первая попытка проанализировать влияние идеологии тайных обществ декабристов на формирование политических взглядов российской бюрократии второй четверти XIX в.

Ракурс, заданный темой исследования, позволяет рассмотреть в исторической реальности новые грани, получить порой предполагаемые, порой неожиданные ответы на ряд конкретных вопросов. В частности, были собраны воедино и проанализированы случаи помощи избежавших наказания декабристов своим репрессированным товарищам; выявлена роль бывших членов декабристских обществ в делах петрашевцев, славянофилов, «пензенских коммунистов», в иных политических процессах 1848-1855 гг. (т. е. наиболее реакционного периода правления Николая I); создана целостная картина деятельности министра внутренних дел Л.А. Перовского по ослаблению крепостного права в России (более частный вариант - подобная же деятельность главного начальника горных заводов хребта Уральского В.А. Глинки на вверенной его управлению территории); проанализированы просветительские подходы к религиозной политике синодального обер-прокурора С.Д. Нечаева.

Источниками для проведения исследования послужили не только крупные массивы уже опубликованных мемуаров, дневников, писем и официальных документов, но и многочисленные впервые введенные в научный оборот архивные документы из таких хранилищ, как: Российский Государственный исторический архив (РГИА), Российский Государственный архив древних актов (РГАДА), Государственный архив Российской федерации (ГАРФ), Российский Государственный военно-исторический архив (РГВИА), Российский Государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ), Отдел письменных источников Государственного Исторического музея (ОПИ ГИМ), Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки (ОР РНБ), Государственный архив Свердловской области (ГАСО). Среди использованных архивных материалов особо отметим: проект министра Л.А. Перовского «Правила для употребления помещичьих имений в губерниях Киевской, Подольской и Волынской»; серию записок С.Д. Нечаева о старообрядчестве и сектантстве; служебную документацию начальника уральских заводов В.А. Глинки; записку неизвестного автора «Неповиновение, бывшее на Урале в Ревдинском полковника Демидова заводе в 1841 году»; записку Н.К. Чупина «Обзор важнейших предметов деятельности генерала Глинки в бытность его главным начальником горных заводов уральских»; биографическую записку В.Н. Мамышева о князе А.А. Суворове; личные документы декабристов Л.А. Перовского, А.А. Кавелина, С.Д. Нечаева, В.А. Глинки, Ф.Н. Глинки.

Апробация работы. Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите Отделением истории Учреждения Российской академии наук Институт истории и археологии Уральского отделения РАН. Основные положения, результаты и выводы диссертации нашли отражение в авторских монографиях «Генерал Глинка: Личность и эпоха» (1-е изд. - Екатеринбург: УрО РАН, 1998; 2-е изд., испр. и доп. - Екатеринбург: Банк культурной информации, 2006; 3-е изд., доп. - Екатеринбург: Банк культурной информации, 2008), «От тайного общества до Святейшего Синода: Декабрист С.Д. Нечаев» (Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2005), «Декабристы на государственной службе в эпоху Николая I» (Екатеринбург: УрО РАН, 2008), 16 публикациях автора в ведущих рецензируемых научных журналах, входящих в перечень ВАК, и 32 публикациях в региональных и федеральных изданиях. Общий объем публикаций по теме диссертации составил 105 п. л. (не считая переизданий). Результаты исследования изложены и обсуждены на международных, всероссийских и региональных конференциях в Москве, Екатеринбурге и Перми. В 1997 г. первые результаты исследования получили поддержку в виде индивидуального гранта Московского общественного научного фонда и Фонда Форда (США) «Либеральная бюрократия на периферии Российской империи (1826-1855 гг.)».

Практическая значимость. Результаты исследования и введенные в научный оборот факты могут быть использованы при подготовке обобщающих трудов по политической истории России и при разработке соответствующих вузовских курсов.

Структура работы. Исследование состоит из введения, пяти глав, разделенных на параграфы, заключения, списка источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

декабрист служба сановник внутриполитический

Во введении обосновывается актуальность темы, определяются цель, задачи, объект и предмет исследования, его хронологические и территориальные рамки, раскрывается методология и методика исследования, апробация работы, ее научная новизна и научно-практическая значимость.

В первой главе - «Историография и источники» - анализируется степень изученности темы и характеризуется комплекс использованных в исследовании источников.

В первом параграфе - «Историография» - рассматривается процесс изучения темы, его характерные особенности, тенденции и основные результаты. Декабристы, сделавшие карьеру в царствование Николая I, не избалованы исследовательским вниманием. Имеются лишь единичные монографические исследования, посвященные биографиям отдельных представителей этого круга.

Монография Д.А. Кропотова «Жизнь графа М.Н. Муравьева в связи с событиями его времени и до назначения губернатором в Гродно» увидела свет еще в 1874 г. Автор стремился доказать, что его герой не только не был заговорщиком, но и стремился к ликвидации заговора декабристов. Муравьев интересовал биографа как крупный государственный деятель, яркий выразитель русских национальных интересов в западных иноязычных регионах империи.

В 1977 г. вышла монография искусствоведа Э.В. Кузнецовой о графе Ф.П. Толстом Кузнецова Э.В. Федор Петрович Толстой: 17831873. - М., 1977. . Как в этой, так и в большинстве работ иных авторов, граф Ф.П. Толстой представлен преимущественно, как классик медальерного искусства, скульптор, живописец и график, как вице-президент Академии художеств, и менее - как член Союза спасения и председатель Коренного совета Союза благоденствия. Можно констатировать, что историки почти «уступили» этот персонаж искусствоведам.

Монография П.П. Черкасова (2008 г.) посвящена графу Я.Н. Толстому - члену Союза благоденствия, ставшему эмигрантом-невозвращенцем, а затем агентом III отделения в Париже. Историк утверждает, что советская историография неправомерно зачислила Я.Н. Толстого в ренегаты, поскольку «молодой Толстой был не более чем весьма умеренным либералом», а европейские революции, свидетелем которых ему довелось стать, превратили его в «убежденного консерватора».

В том же году появилась монография П.В. Ильина «Между заговором и престолом», строго говоря, не являющаяся работой биографического жанра, но скрупулезно разбирающая всего один (зато важнейший) эпизод из жизни Я.И. Ростовцева - его визит 12 декабря к великому князю Николаю Павловичу с сообщением о готовящемся выступлении декабристов.

Упомянем собственные монографии, посвященные бывшим членам декабристских организаций. Первая из них, повествующая о жизненном пути главного начальника горных заводов хребта Уральского В.А. Глинки, впервые увидела свет в 1998 г., затем выдержала еще два издания - в 2006 и 2008 гг. Вторая монография рассказывает об обер-прокуроре Святейшего Синода и сенаторе С.Д. Нечаеве. Наконец, в 2008 г. увидела свет монография «Декабристы на государственной службе в эпоху Николая I», анализирующая позднейшую деятельность ряда бывших членов тайных обществ. Указанные работы автор рассматривает как этапные шаги на пути к созданию представляемого обобщающего труда.

Таким образом, если не брать во внимание последние работы, генетически связанные с представляемым исследованием, приходится констатировать, что интерес большей части авторов историко-биографических монографий объясняется не столько участием их героев в декабристском движении, сколько иными мотивами: достижениями в административной деятельности, в искусстве и даже в шпионаже.

Важное значение для настоящего исследования имеет еще одна монография П.В. Ильина «Новое о декабристах» (2004 г.), посвященная прощенным, оправданным и не выявленным следствием декабристам. По мнению этого автора, концентрация внимания почти исключительно на участниках вооруженных выступлений, осужденных Верховным уголовным судом, повлекла радикализацию представлений о движении декабристов в целом, оставляя на периферии исследовательской традиции иные, не менее многочисленные категории участников тайных обществ. «Облик такого сложного общественного явления, как конспиративные объединения декабристов, ... не в последнюю очередь зависит от представлений о каждом из его участников», - справедливо отмечает историк.

Работы меньшего масштаба, посвященные декабристам, поднявшимся по служебной лестнице после 1825 г., более многочисленны, но в большинстве своем страдают «раздвоенностью биографий»: в одних работах интересующие нас персонажи рассматриваются как декабристы, в других - как николаевские сановники. Присущая советской историографии установка на восприятие декабристов исключительно как революционеров, приводила к тому, что не вписавшихся в эту схему участников движения то зачисляли в «кающиеся декабристы», то стремились «революционизировать». Следствиями этой же установки стали вялость интереса историков к таким декабристам и переход исследовательской инициативы к представителям иных гуманитарных дисциплин, а также к краеведам.

Так, С.Д. Нечаев как декабрист впервые упомянут М.О. Гершензоном в 1910 г. Отголоски 14-го декабря в Московском университете. Сообщил М. Гершензон // Русская старина. - 1910. - № 2. - С. 346. В 1950-е гг. этот персонаж в качестве «кающегося декабриста» вернулся в работах литературоведа В.Н. Орлова и историка С.С. Волка. В 1970-е гг. интерес к нему проявили литературовед В.Э. Вацуро и историк С.Л. Мухина. На смену идее отступничества С.Д. Нечаева от идеалов декабризма пришло желание выявить его затаенную революционность: то С.Л. Мухина рассуждала о возможности его членства в Северном обществе, то О.Е. Глаголева искала революционный смысл в организации им училищ в Тульской губернии, то В.О. Осипов предполагал его участие в Московском съезде 1821 г.

Очевидное противоречие позднейших биографий и карьер таких декабристов образу «первых русских революционеров» нередко приводит к отрицанию очевидного, а именно былого членства этих лиц в тайных обществах. Например, о В.А. Перовском часто пишут, что он «был близок к членам тайных обществ» или «недолго был связан с будущими декабристами». В значительном по объему издании «Оренбургский губернатор Василий Алексеевич Перовский» (занимающим пограничное положение между коллективной монографией и сборником источниковых материалов) нет ни строчки об участии этого деятеля в движении декабристов. Так же оказался всего лишь «близок к декабристам» один из лидеров Союза благоденствия М.Н. Муравьев, исследователи же его деятельности в 1860-е гг. привычно используют стереотип «раскаявшегося декабриста». При этом работы, посвященные декабристскому периоду жизни М.Н. Муравьева, по-прежнему единичны. В череде указателей литературы о декабристах его отнесли к таковым лишь однажды - в 1929 г. (составитель Н.М. Ченцов), а в дальнейшем этого звания лишили.

Оценка административной деятельности декабристов-сановников советской историографией началась в 1930-е - 1950-е гг. с огульного осуждения ее вместе со всей «свинцовой эпохой» Николая I. «Одним из самых последовательных крепостников и проводников полицейской системы» называли Л.А. Перовского, «одним из наиболее ярко выраженных представителей военного феодально-крепостнического режима» - генерала В.А. Глинку и т. д. Со временем накопленный фактологический материал перестал укладываться в жесткие рамки классового подхода. Отмечая неоднозначность деятельности таких администраторов, историки начали искать объяснение ей в политических увлечениях молодости героев, но резюме, как правило, сводилось к игре в либерализм, лицемерию и отказу от идеалов декабризма (см., например, оценки братьев Л.А. и В.А. Перовских). Симптоматично, что переоценка этих деятелей начиналась не в сфере политической истории, а в сфере истории культуры, как наиболее автономной от классового подхода (см., например, оценки В.А. Глинки в работах литературоведов, искусствоведов, историков народного образования, краеведов).

Так постепенно готовилась почва для воссоединения образов декабристов и николаевских сановников. Относительно В.А. Глинки это произошло в работах историка О.С. Тальской (1957, 1965 гг.) и журналиста Ю.Е. Ярового (1976 г.), для В.А. Перовского - в очерке краеведа В.В. Дорофеева (1995 г.), для С.Д. Нечаева - в упомянутом выше очерке писателя В.О. Осипова (1987 г.). Однако пока такие «единения образов» еще сохраняют характер скорее исключений, чем правила. Интересующие нас деятели оказались обделены вниманием исторической науки в обоих своих качествах: и как декабристы (поскольку не соответствовали стереотипу «первых русских революционеров»), и как государственные деятели (вплоть до 1980-х гг. историков редко интересовали вариации политических воззрений царских сановников). Вопрос о наличии в мировоззрении и деятельности декабристов-сановников типических черт, обусловленных былой причастностью к движению, в историко-биографических работах до сих пор освещен в весьма малой степени.

Подводя итог краткому историографическому очерку, отметим, что постановка вопроса о влиянии идеологии декабризма на формирование политических взглядов российской бюрократии представляется обусловленной и подготовленной развитием проблематики научных исследований истории России XIX в., а накопленный историографический материал позволяет рассчитывать на успешное решение этой проблемы посредством углубленного изучения деятельности декабристов, преуспевших на государственной службе в период правления Николая I.

Во втором параграфе - «Источники» - дается характеристика использованных в работе источников. Сведения о служебной деятельности бывших членов декабристских организаций в период правления Николая I отражены в опубликованных и неопубликованных источниках, из числа которых важнейшими для исследования являются источники личного происхождения и делопроизводственная документация. Поскольку предмет исследования составляет деятельность группы исторических персонажей, логично представить использованные источники по принципу концентрирующихся кругов: вначале тексты, вышедшие из-под пера интересующих нас лиц, затем те, авторство которых принадлежит их ближайшему окружению и т. д.

В первый круг источников объединим записки В.А. Перовского, А.А. Кавелина, Я.И. Ростовцева и А.А. Суворова о событиях декабря 1825 г.; мемуары С.П. Шипова; дневник и записную книжку П.Х. Граббе; эпистолярные отчеты монарху воспитателя цесаревича А.А. Кавелина и его же поучения собственным детям; разнообразное литературное наследие С.Д. Нечаева, включая путевые записки и дневники, равно как и документацию, связанную с выполнением секретной миссии на Урале; аналитические записки М.Н. Муравьева о политической обстановке в западных губерниях в 1830-1831 гг.; рассредоточенные по архивам и частным коллекциям письма В.А. Глинки. К сожалению, важность содержащейся в этих источниках информации часто обратно-пропорциональна ее достоверности. Если сведения частной переписки можно принимать почти без критики, то воспоминания о своем участии в движении декабристов нередко подвергались авторами (например, Я.И. Ростовцевым или С.П. Шиповым) намеренным искажениям.

Следующую по важности для нашего исследования категорию источников составили сочинения близких родственников интересующих нас лиц: А.Н. и Н.Н. Муравьевых, И.В. Малиновского, А.П. Кавелина. Известная осторожность в отношении источников личного происхождения, о которой говорилось выше, уместна и здесь. И современники, и потомки декабристов-сановников предпочитали обходить стороной вопрос об их былой причастности к тайным обществам.

Третье место отдадим воспоминаниям, дневникам, письмам и статьям репрессированных декабристов (использовано порядка 35 публикаций). Сюда же причислим работы их ближайших родственников, потомков и воспитанников (6 публикаций). В источниках этого круга движение декабристов не является запретной или нежелательной темой. В контексте настоящего исследования важно, что здесь нередко упоминаются интересующие нас лица, даются оценки их деятельности.

Четвертый, самый малочисленный, но исключительно важный круг источников составили прижизненные сочинения, посвященные интересующим нас лицам. Это политические памфлеты П.В. Долгорукова о М.Н. Муравьеве и С.С. Ланском, а также две черновые архивные рукописи: биография А.А. Суворова, предположительно написанная В.Н. Мамышевым, и «Обзор важнейших предметов деятельности генерала Глинки в бытность его главным начальником заводов уральских» Н.К. Чупина.

В пятый и самый многочисленный источниковый массив (порядка 60 публикаций) объединим мемуары, письма и записки чиновников, офицеров, деятелей культуры, представителей православной церкви, оппозиционеров всех направлений, светских дам, иностранцев и прочих современников. Особо выделим документы, созданные противниками декабристов: записку Николая I о восшествии на престол, воспоминания о тех же событиях адъютанта А.П. Башуцкого, мемуары секретаря Следственной комиссии А.Д. Боровкова. К этому же массиву причислим неопубликованный дневник екатеринбургского купца В.А. Набатова (находящийся в частной коллекции) и записку неизвестного автора о восстании в Ревдинском заводе 1841 г. Государственный архив Свердловской области. Ф. 129. Оп. 1. Д. 54.

За кругом источников личного происхождения отметим, прежде всего, «Законоположение Союза благоденствия», послужившее программной основой для оформления в рамках декабристского движения либерально-реформаторского направления, а, когда настало время, уберегшее его приверженцев от правительственных преследований. О роли своеобразного теста на либеральность, отведенной этому документу в исследовании, уже говорилось выше. Немаловажным представляется и то обстоятельство, что основным его автором (или редактором, если учесть, что основой послужил устав прусского тайного общества «Tugendbund») выступил М.Н. Муравьев.

Использованная судебно-следственная документация, полицейские и агентурные материалы, разделены нами на две большие группы. Первую из них составили документы, содержащие информацию о движении декабристов: записка А.Х. Бенкендорфа - М.К. Грибовского о Союзе благоденствия; материалы следствия 1825-1826 гг. по интересующим нас лицам; «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу, произведенному Высочайше утвержденною 17-го декабря 1825-го года Следственною комиссиею», составленный правителем дел комиссии А.Д. Боровковым лично для Николая I. Во вторую группу объединены источники, сообщающие об общественных движениях в царствование Николая I: донесения агентов, записки и мнения чинов III отделения и МВД, цензурные материалы, рапорты региональных властей о крестьянских и рабочих выступлениях.

Среди прочих использованных архивных документов отметим: «Протоколы 1-й степени справедливой и совершенной ложи Любви к Истине на восток Полтавы», через «братство» которой пролег путь В.А. Глинки в Союз благоденствия; «Отчет по управлению Оренбургским краем с 1833-го по 1842-й год», итоживший военное губернаторство В.А. Перовского; записка генерала И.О. Сухозанета по поводу управления уральским горнозаводским регионом (1840 г.); проект министра Л.А. Перовского «Правила для употребления помещичьих имений в губерниях Киевской, Подольской и Волынской» (1847 г.). Итак, в нашем распоряжении имеются документы различного характера и происхождения, различной полноты и достоверности, но в целом сформированная источниковая база представляется достаточно репрезентативной для изучения избранной темы и достижения поставленной цели.

Во второй главе - «Избежавшие наказания и репрессированные декабристы» - рассматриваются биографии декабристов, достигших наибольших карьерных высот в царствование Николая I, и их взаимоотношения с осужденными товарищами по тайным обществам.

Первый параграф - «Служебные карьеры освобожденных от наказания и необнаруженных следствием декабристов» - посвящен описанию жизненного пути 13 участников движения: В.Д. Вольховского, В.А. Глинки, П.Х. Граббе, А.А. Кавелина, М.Н. Муравьева, С.Д. Нечаева, В.А. Обручева, В.А. Перовского, Л.А. Перовского, Я.И. Ростовцева, А.А. Суворова, И.П. Шипова и С.П. Шипова. Важнейшей задачей соответствующих биографических очерков было описание участия указанных лиц в движении декабристов и их служебных карьер в царствование Александра I и Николая I. Некоторые из них (М.Н. Муравьев, Я.И. Ростовцев и А.А. Суворов) еще успели сыграть значительную роль в царствование Александра II, но эта часть их деятельности не рассматривается, поскольку выходит за хронологические рамки исследования.

Говоря об участии указанных лиц в тайных обществах, отметим, что оно, как правило, ограничивалось ранним периодом движения - до 1821 г., пока власть еще подавала надежды на либеральные реформы и, следовательно, сохранялась возможность для деятельности «некоего подобия конструктивной оппозиции» (В.М. Бокова). При этом многие состояли членами еще «преддекабристских организаций» (В.Д. Вольховский, М.Н. Муравьев, братья В.А. и Л.А. Перовские), а М.Н. Муравьев сыграл ключевую роль в формировании либерально-реформаторского направления в движении декабристов, которое на этапе Союза благоденствия стало главенствующим. По мере нарастания революционных тенденций эти люди отошли от движения. Только князь А.А. Суворов и Я.И. Ростовцев присоединились к тайным обществам уже на последнем этапе движения. Также имеются основания говорить об участии отдельных лиц в собраниях декабристов после 1821 г. (В.Д. Вольховский) или об их весьма неоднозначной позиции во время событий декабря 1825 г. (С.П. Шипов). Активно дискутируется ныне смысл предупреждения Я.И. Ростовцевым Николая Павловича о предстоящем возмущении. Современные исследователи Я.И. Гордин, П.В. Ильин, М.М. Сафонов склонны видеть в этом «демарше» попытку политического давления на претендента на престол. Биографии интересующих нас лиц после 1825 г. показывают, что участие в движении декабристов, как правило, не повредило их дальнейшим служебным карьерам. В качестве исключения можно указать на непростые карьеры М.Н. Муравьева (неизменно остававшегося на подозрении у Николая I) и П.Х. Граббе (впрочем, известного способностью портить отношения с начальством по любому поводу).

Второй параграф - «Взаимоотношения избежавших наказания и репрессированных декабристов» - освещает названные отношения со времени следствия 1825-1826 гг. и до конца правления Николая I. Уже во время следствия новоявленный флигель-адъютант В.А. Перовский ограждал арестованных (А.А. Бестужева, А.Е. Розена) от неподобающего отношения караульных офицеров, а Я.И. Ростовцев своими показаниями и ходатайствами содействовал освобождению И.Ф. Львова и А.С. Грибоедова. В силу близости и к подследственным, и к следователям Я.И. Ростовцев и В.А. Перовский нередко выполняли в обществе (через В.А. Жуковского, А.О. Смирнову-Россет, А.В. Никитенко) роль информаторов о ходе следствия и подробностях вынесения приговора.

Для многих репрессированных декабристов путь к свободе лежал через отличия в боевых действиях. Известно о хлопотах А.С. Грибоедова по переводу на Кавказ поэтов-декабристов А.А. Бестужева и А.И. Одоевского, а также о его обещании А.А. Добринскому и Н.В. Шереметеву содействовать их переводу в полк, которому предстояло участие в боях. Есть основания полагать, что в 1837 г. группа декабристов, отбывавших ссылку в Западной Сибири (А.Ф. Бриген, В.Н. Лихарев, Н.И. Лорер, М.А. Назимов, М.М. Нарышкин, А.Е. Розен, И.Ф. Фохт, А.И. Одоевский и А.И. Черкасов) была отравлена на Кавказ не без содействия воспитателя цесаревича Александра Николаевича А.А. Кавелина. В Кавказском корпусе репрессированные декабристы также не остались без опеки более удачливых товарищей. Об этом, в частности, свидетельствуют два нашумевших эпизода зимы 1829-1830 гг.: арест генерала Н.Н. Раевского (принявшего в свой конвой при переезде из-под Арзерума в Грузию З.Г. Чернышева, А.А. Бестужева, В.М. Голицына) и высылка из Тифлиса группы декабристов, проживавших там вне расположения своих подразделений (братьев Бестужевых, М.И. Пущина, Е.С. Мусина-Пушкина, Н.П. Кожевникова, Ф.Г. Вишневского, Н.Н. Оржицкого). Привольное тифлисское житье декабристам обеспечили полковые командиры А.М. Миклашевский и П.М. Леман, проходившие по делу 1825-1826 гг., а также Н.Н. Раевский. Последним покровителем А.А. Бестужева на Кавказе был начальник штаба корпуса генерал В.Д. Вольховский, не сумевший, однако, уберечь поэта-декабриста при высадке десанта на мыс Адлер в 1837 г. Покровительством В.Д. Вольховского пользовались также А.Е. Розен и, вероятно, братья П.П. и И.П. Коновницыны. Немолодой и увечный рядовой А.Е. Розен получил отставку в 1839 г. благодаря хлопотам начальника войск на Кавказской линии генерала П.Х. Граббе.

В 1833 г., став оренбургским военным губернатором, В.А. Перовский тщетно просил монарха о переводе в его подчинение А.А. Бестужева. Возможность в этом случае счастливого исхода для опального поэта, позволяет предполагать судьба декабриста А.А. Фока, оказавшегося в подчинении В.А. Перовского: в начале 1835 г. он получил отставку, а спустя еще 4 года был избавлен от полицейского надзора. О переводе на службу к В.А. Перовскому в Оренбург в разное время просили В.И. Штейнгейль, А.М. Муравьев (через М.Н. Муравьева и Л.А. Перовского), А.Ф. Бриген, но ни один из них не достиг желаемого.

Перевод на службу под свое начальство и через 4 года - отставку обеспечил Ф.Г. Вишневскому главный начальник уральских горных заводов В.А. Глинка. Он же на протяжении всех лет опалы по возможности опекал В.К. Кюхельбекера: посылал ему деньги и книги, добивался перевода в более благоприятные места сибирской ссылки. После кончины братьев В.К. и М.К. Кюхельбекеров В.А. Глинка на время приютил их детей в Екатеринбурге и не оставил в дальнейшем без своей опеки. Известны неоднократные обращения В.А. Глинки к руководству III отделения по поводу предоставления Ф.Н. Глинке права на выход в отставку, а затем о дозволении ему въезда в Санкт-Петербург.

В 1830-1831 гг. разгорелся конфликт между недавним ссыльным - иркутским городничим А.Н. Муравьевым и иркутским же архиепископом Иринеем (Нестеровичем). На помощь бывшему сочлену по тайному обществу пришел синодальный обер-прокурор С.Д. Нечаев: владыка был отрешен от должности и выслан в Вологду. В 1839 г. А.Н. Муравьев, служивший к тому времени архангельским гражданским губернатором, сам оказался уволенным от должности с запретом проживать на территории губернии. Помощь вновь подоспела от сочлена по тайному обществу - на сей раз от министра внутренних дел Л.А. Перовского, зачислившего Муравьева в свое министерство.

Стараниями А.А. Суворова М.И. Пущин в 1841 г. получил разрешение на въезд в Петербург, где у опального декабриста жили престарелые и больные родители. В 1853 г. А.А. Суворов же добился возвращения из сибирской ссылки в родную Нарву декабриста В.К. Тизенгаузена, и в том же году - разрешения на въезд в этот город для А.Е. Розена. Спустя еще два года А.А. Суворов исходатайствовал освобождение Розена из-под полицейского надзора и позволение переселиться к сыну на Украину.

Вероятно, наиболее распространенной и одновременно сложно выявляемой была помощь репрессированным товарищам через третьих лиц: родственников, знакомых, сослуживцев. Есть основания полагать, что послабления декабристам со стороны коменданта Читинского острога С.Р. Лепарского делались не без влияния его бывшего полкового товарища П.Х. Граббе («Смотрите, если из этого выйдет мне какая-нибудь неприятность, то я буду жаловаться на вас вашему другу Граббе» Якушкин И.Д. Записки, статьи, письма декабриста И.Д. Якушкина. СПб., 2007. С. 135.). Многочисленные утеснения ссыльные декабристы испытали со стороны генерал-губернатора Восточной Сибири - ставленника жандармского ведомства генерал-лейтенанта В.Я. Руперта. В 1842 г. министр Л.А. Перовский добился назначения сенаторской комиссии для ревизии Восточной Сибири, работа которой привела к замене В.Я. Руперта на протеже Л.А. Перовского - Н.Н. Муравьева (Амурского), в свою очередь покровительственно относившегося к декабристам.

Со своей стороны репрессированные декабристы не противопоставляли себя продолжившим службу товарищам. «Людьми будущего» называл их непримиримый бунтарь М.С. Лунин. Ссыльный С.П. Трубецкой, ведя заочный спор с властью, размышлял: «...видно, тайное общество состояло не из одних злоумышленных и безнравственных людей, когда многие из бывших его членов продолжали занимать … высокие должности…». «В защиту нравственных достоинств членов тайного общества», продолживших службу, выступал барон А.Е. Розен. Акцентируя внимание уже не на нравственной, а на политической стороне вопроса, Д.И. Завалишин отмечал, что движение декабристов вынудило правительство доказывать, что «оно хочет и может сделать больше и лучше, заставляла его думать серьезно об улучшениях и о мерах к прекращению злоупотреблений…, то и пришлось волею или неволею обратиться к либеральным идеям и необходимости преобразований в либеральном смысле, что еще неизбежнее, чем многие из уцелевших членов общества достигли высших положений и не могли не внести в правительственную сферу своих прежних либеральных понятий».

Формируясь в одной среде с высшей бюрократией, декабристы не видели непреодолимой пропасти между собой и представителями государственной власти. Они не сочли предательством сотрудничество бывших сочленов с режимом Николая I, а, напротив, ощущая единство с ними, гордились их успехами. Для декабристов, чьи убеждения остались в рамках либерально-реформаторской программы, государственная служба и вовсе представлялись вернейшим способом служения «общественному благу». «Правительство есть многосложное целое, коего различные части устремлены к одной цели: пользе общей; - трактовало «Законоположение Союза благоденствия», - могут ли они стремиться и достигнуть предположенной цели, когда мы сами, … предпочитаем наши личные выгоды всем прочим, не тщимся исполнять ни гражданских, ни семейственных обязанностей и служим отечеству для получения только званий в обществе, а часто для постыдного насчет ближнего обогащения!» Уверенность в том, что правительство «имеет или должно иметь целию (ежели оно справедливо) благо управляемых», с одной стороны, и требование от сограждан «совокупления общих сил добродетели», с другой, - это, говоря современным языком, и есть либеральная модель симбиоза правового государства и гражданского общества.

Третья глава - «Декабристы и общественно-политические движения» - анализирует отношение продолживших службу декабристов к оппозиционным движениям николаевского царствования. Поскольку легальная оппозиционная деятельность в России второй четверти XIX в. была невозможна, речь идет, по сути, об отношении членов старых тайных обществ к новым - реальным или мнимым - тайным организациям.

Первый параграф - «Декабристы под подозрением в принадлежности к тайным обществам в 1826-1837 гг.» - посвящен изучению «шлейфа» подозрений и слухов, оставленного вооруженными выступлениями рубежа 1825-1826 гг., который неминуемо затрагивал репутацию продолживших службу декабристов. Николай I считал, что заговор раскрыт не до конца. В таких условиях бывшие члены декабристских обществ оставались на особом подозрении. В 1827 г. в связи с «делом о вольнодумстве» в Нежинской гимназии под такое подозрение за знакомство с преподавателями-«вольнодумцами» попал В.Л. Лукашевич, принятый в Союз благоденствия В.А. Глинкой. В 1828 г. в Новочеркасске было установлено «строжайшее наблюдение» за лицами, ранее посещавшими «литературные собрания» члена Северного общества сотника В.Д. Сухорукова.

Подозрения властей охотно поддерживали разного рода агенты. С 1827 по 1830 гг. литератор Ф.В. Булгарин снабжал III отделение слухами о «Партии патриотов», якобы возникшей на обломках Союза благоденствия. Вначале это были сведения о политической газете «Компас», за учреждение которой в Петербурге будто ходатайствовал С.Д. Нечаев. Затем, поднявшись до обобщений («уцелевшие от 14-го декабря все ныне в славе, в честях, в силе»), Булгарин назвал одним из лидеров этой «партии» М.Н. Муравьева. В 1832-1834 гг. на самом высоком уровне изучалась сфабрикованная авантюристом Р.М. Медоксом дезинформация о «Союзе великого дела», который якобы составляли иркутский городничий А.Н. Муравьев и ссыльные декабристы в Сибири, а в Петербурге - С.П. Шипов и Л.П. Витгенштейн. Бывший член Союза благоденствия Л.П. Витгенштейн, согласно той же версии, брался издавать за пределами России журнал «Митридат». В 1837 г. отстранение от командования дивизией брата двух декабристов и члена «преддекабритских» обществ Н.Н. Муравьева (Карского) отозвалось во французской либеральной газете «Constitutionnel» сообщениями о «заговоре Н.Н. Муравьева, пронизавшем все корпуса русской армии».

Попытки отыскать возобновленное тайное общество с участием оправдавшихся или помилованных декабристов оказались тщетны. По сей день не обнаружено никаких свидетельств в пользу существования такой организации. Но сама готовность, с которой император Николай I верил этим слухам, служила источником опасности для продолживших государственную службу декабристов.

Второй параграф - «Деятельность Л.А. Перовского по созданию сыскной полиции МВД и дело петрашевцев» - раскрывает линию поведения как поименованного в заглавии министра, так и ряда иных бывших участников декабристской конспирации в 1848-1849 гг. Европейские революции укрепили Николая I в мысли о наличии тайных обществ в России. Между тем, Л.А. Перовский, подавший на высочайшее имя в 1840-е гг. ряд записок по крестьянскому вопросу, в том числе и «Об уничтожении крепостного состояния в России» (1846 г.), пользовался репутацией лидера либеральной бюрократии и, следовательно, первым попадал под подозрение. Главная опасность грозила со стороны III отделения, созданного после выступления декабристов, и упрекаемого теперь монархом в бездеятельности. В этих условиях Л.А. Перовский решил «сыграть на опережение» и первым «разоблачить заговорщиков». Осуществить такого рода операцию могла созданная им в недрах МВД неформальная (а, значит, никому помимо него неподотчетная) структура, которую современники называли «особенной канцелярией» или «контрполицией». Во главе ее был поставлен еще один фигурант следствия 1825-1826 гг. - И.П. Липранди, бывший военный разведчик, имевший опыт сотрудничества с французской Police de surete (сыскной полицией). На роль жертвы была избрана группа молодых людей, собиравшихся на «пятницы» М.В. Петрашевского, и виновных лишь в увлечении фурьеризмом. Подобные же «вечера» с обсуждениями политических вопросов проводились подчиненными самого Л.А. Перовского (В.И. Далем, Н.И. Надеждиным) непосредственно в здании МВД и теперь по устным распоряжениям министра были прекращены. Благодаря умелой интриге, Л.А. Перовский не только избежал опасности и обрел лавры «разоблачителя внутренней крамолы», но и оставил жандармерии грязную работу - аресты петрашевцев. Свою игру (проверку на лояльность) вел и Николай I, сформировав Следственную комиссию из Я.И. Ростовцева и Л.В. Дубельта (проходивших по делу декабристов и оправданных), а также И.А. Набокова и В.А. Долгорукова (родных братьев избежавших наказания декабристов). Военно-судная комиссия была учреждена под председательством В.А. Перовского. Тем не менее, следователи отнеслись с большим недоверием к поданному в их комиссию «Мнению» И.П. Липранди, а судьи, по слухам, были намерены ограничиться отдачей петрашевцев «в солдаты на Кавказ или, в крайнем случае, к ссылке в Сибирь на поселение». Лишь после гневной реакции царя комиссия В.А. Перовского осудила на смертную казнь 15 человек из 23 подсудимых. Вопреки заведенному порядку приговор поступил на утверждение не в Сенат, а в генерал-аудиториат, осудивший на смерть уже 21 подсудимого. Николай I повелел совершить «обряд смертной казни», и только после этого Я.И. Ростовцеву было поручено объявить о замене ее иными наказаниями. Четверо петрашевцев были зачислены в рядовые Оренбургского корпуса, при этом двоим из них (А.В. Ханыкову и А.Н. Плещееву) вернувшийся в Оренбург В.А. Перовский оказывал свое покровительство.