Взаимоотношения Рима с государствами северного Причерноморья и Закавказья в период поздней республики – ранней империи (II в. до н.э. – начало II в. н.э.)

В межвоенный период (20 - 30-е гг.) одним из центральных вопросов западной романистики стала проблема определения сущности римского империализма, что вызвало оживленные дискуссии, касавшиеся, впрочем, преимущественно периода средней Республики. Одним из ведущих специалистов по восточной политике Рима во времена поздней Республики и ранней Империи на тот момент являлся, бесспорно, Дж. Андерсон. Он указывал на военно-политические интересы Рима в Северном Причерноморье, соглашаясь с М.И. Ростовцевым в оценке Боспора как барьера против варварского влияния, который римляне хотели видеть в руках сильного и верного правителя. Еще одним крупным специалистом по римской восточной политике был В.М. Рамсей, в работах которого получили освещение две важные проблемы - социальная опора Рима в малоазийских провинциях и военные позиции римлян. Интересный аспект римской внешней политики был затронут Г. Макурди, который продолжил разработку тематики, обозначенной П. Сэндсом, и заострил свое внимание на взаимоотношениях римлян с зависимыми правителями.

Проблемы армяно-римских отношений затрагивались в статьях по политике Рима на Востоке, причем особое внимание исследователей привлекал период правления Нерона, когда армянский вопрос стал одним из ключевых в римской внешней политике - по этому вопросу вышли обстоятельные статьи В. Шура, М. Хэммонда и Э. Сэнфорда. Классической работой по истории Парфии остается монография Н. Дебивойза, в которой серьезное внимание уделено выяснению характера отношений Рима, Парфии и Армении, и показана взаимосвязь политики армянских и парфянских царей.

В послевоенный период число работ, как обобщающего характера, так и посвященных конкретным историческим вопросам, стало стремительно увеличиваться с каждым годом. При этом можно выделить несколько категорий исследовательских работ, которые представляют интерес при изучении обозначенной тематики.

Во-первых, проблемы взаимоотношений Рима со странами Северного Причерноморья и Закавказья нашли отражение в ряде специально посвященных им статей и даже монографий. Больше всего проблема римско-боспорских контактов интересует немецких исследователей Б. Функа, Х. Хайнена и А. Лютера, чьи работы в последнее время стали появляться и в русских изданиях. В центре их интереса находятся преимущественно политические взаимоотношения Рима с Боспором в I в. до н.э. - I в. н.э. Особое значение имеет возглавляемый Х. Хайненом в Трирском университете проект «Amici populi Romani», в рамках которого одним из двух приоритетных направлений являются отношения между Римом и государствами Северного Причерноморья.

В круг весьма разнообразных интересов Д. Браунда также входит история Северного Причерноморья и Закавказья, причем наибольшее его внимание привлекают Иберия и Боспор. По его мнению, конфликты зависимых правителей с Римом были единичными эпизодами в многолетних стабильных взаимоотношениях, и дружеские связи были взаимовыгодны.

Несколько статей К. Навотки посвящены взаимоотношениям Рима с населением Северного Причерноморья. Не имеющий однозначного толкования эпизод, связанный с признанием прав Митридата Боспорского и Полемона II на боспорский трон, был рассмотрен в статьях А. Барретта и С. Дмитриева.

Большое место разбору контактов Армении с Римом в конце I в. до н.э. - начале I в. н.э. уделено в монографии М. Пани, которая посвящена анализу взаимоотношений римлян с тремя восточными царствами: Каппадокией, Арменией и Мидией Атропатеной. Римско-армянские отношения также отражены в статьях Л. Паттерсона и М.Л. Шомон.

Проблемы контактов Рима с населением северо- и восточнопричерноморских областей в военной сфере затрагиваются в работах Т. Сарновски, М. Мельчарека и М.П. Спейдла. Заметным событием в изучении истории Северного Причерноморья стало создание в Дании центра причерноморских исследований, который за короткое время заявил о себе интенсивной издательской деятельностью. Наибольший интерес вызывает, безусловно, пятый выпуск «Причерноморских исследований», вышедший под заглавием «Рим и причерноморский регион» (к сожалению, Северному Причерноморью уделяется в нем меньше внимания, чем другим припонтийским областям).

Во-вторых, общие проблемы римской внешней политики продолжают интенсивно обсуждаться. Дискуссия о сущности римского империализма сейчас уже не является центральной в рамках изучения внешней политики Рима, и выделились другие, не менее важные проблемы. В работах исследуются государственно-правовые формы римской внешней политики, анализируется мотивация римлян и цель их усилий, прослеживается взаимосвязь между явлениями внешнего и внутреннего развития, как Римского государства, так и его соседей, дается оценка складывавшимся в процессе римской экспансии моделям взаимоотношений с зависимыми государствами. При этом либо напрямую привлекается фактический материал из истории Северного Понта и Закавказья, либо поднимаются такие проблемы, без учета которых сложно дать комплексный анализ взаимоотношений Рима со странами данного региона.

Крупнейшими работами по политике Рима на Востоке являются монографии Д. Мэйджи и А.Н. Шервин-Уайта. Фундаментальный труд Д. Мэйджи рисует ход распространения и утверждения римской власти в Малой Азии. Одним из основополагающих суждений автора является мнение о позитивных последствиях расширения Римской империи для местного населения. В то же время, политике римлян, на взгляд Д. Мэйджи, недоставало последовательности, что определялось разным пониманием роли зависимых государств в рамках возводившейся империи. А.Н. Шервин-Уайт полагает, что приостановление римской экспансии было вызвано достижением границ тех областей, которые в культурном отношении римской цивилизации было сложно «переварить». Среди факторов, обуславливавших направленность внешней политики Рима, он выдвигает на первый план военно-стратегические интересы и считает, что буферные царства были необходимы римлянам как объекты стратегически важные для дальнейших действий.

В центре внимания Э. Грюэна находятся взаимоотношения эллинистических государств, в первую очередь городов, с Римом на ранних этапах римского продвижения. А. Джоунс также исследует отношения римлян и восточных городов, но в более позднюю эпоху.

Огромное воздействие на формирование новых подходов к оценке римской внешней политики оказали, безусловно, работы Э. Бэдиана. Хотя понятие «внешняя клиентела» использовалось и до него, именно Э. Бэдиан сделал его одним из основополагающих при объяснении принципов римской внешней политики. Э. Бэдиан проводит различие между политикой Римской республики на Западе и на Востоке, присваивая восточной политике определение «гегемонистский империализм» по той причине, что здесь сенат долгое время уклонялся от аннексии. Концепция Э. Бэдиана, хотя и не нашла единодушного признания, позволила объяснить многие специфичные черты римской политики на эллинистическом Востоке.

В изображении У. Харриса римская политика была агрессивной, что было вызвано в первую очередь экономическими мотивами. Касаясь политики Рима на эллинистическом Востоке, он полагает, что не было принципа отказа от аннексии, а лишь отдельные решения такого рода, вызванные всякий раз конкретными соображениями. Свое видение процесса распространения римского господства на Востоке дал Р. Каллет-Маркс. Он критически оценивает сложившиеся в науке представления о ходе провинциализации и на ряде примеров показывает, что складывание римских административных структур происходило в Восточном Средиземноморье очень медленно. По его мнению, разделительная черта между прямым и непрямым управлением была не столь четкой, как представляется современным исследователям.

Оригинальное видение внешнеполитической стратегии Рима времен Империи было предложено Э. Люттваком. Он предлагает выделить в истории Римской империи несколько этапов, на каждом из которых использовалась та или иная стратегическая модель. Концепция Э. Люттвака вызвала оживленную дискуссию, в рамках которой вопросы о наличии у римлян продуманной внешнеполитической стратегии и о характере их мероприятий по охране пограничных зон стали ключевыми. Из наиболее заметных работ следует отметить исследования Б. Исаака, С.П. Маттерн, Э.Л. Уилера, К.Р. Уиттэкера.

Поскольку связь внешней политики римлян с тенденциями внутриполитического развития не подвергается сомнению, и во многом характер внешнеполитической деятельности определялся особенностями политико-правовых структур Римского государства, этот аспект истории Рима также привлекает пристальное внимание историков (Ф. Миллар, Р. Тальберт, Дж.Э. Лендон). Популярным направлением романистики остается изучение римской армии. Из многочисленных исследований в данной области нужно отметить работы Я. Ле Боэка, А.К. Голдсворта, Л. Кеппи и др.

Из исследований меньшего масштаба и имеющих четкий географически обозначенный предмет изучения нужно отметить работы по истории Понтийского царства, где наибольшее внимание исследователей традиционно продолжает привлекать период правления Митридата VI: здесь нужно выделить работы Б. Мак-Гинга и Л. Баллестероса Пастора. Анализ римско-парфянских отношений дается в публикациях Б. Кэмпбелла и Э. Кивенея.

Наконец, проблемы взаимоотношений Рима с государствами Северного Понта и Закавказья поднимаются в работах, посвященных деятельности императоров, римских политических деятелей и военачальников, занимавшихся проблемами урегулирования политической ситуации на Востоке.

В целом, развитие историографии твердо идет по пути, с одной стороны, все более глубокого анализа известных источников и привлечения всей доступной массы новых данных для уточнения или восстановления хода конкретных исторических событий, а с другой, - осмысления более широкого по охвату материала в рамках поиска новых научных подходов и создания концепций, позволяющих вскрыть сущность крупных исторических явлений и процессов. Однако, несмотря на обилие исследовательской литературы, многие аспекты взаимоотношений Рима с государствами Северного Причерноморья и Закавказья остаются дискуссионными или изученными в недостаточной степени.

Основные положения, выносимые на защиту, сводятся к следующему:

1) Несмотря на то, что первые контакты Рима с Арменией и Херсонесом датируются еще первой половиной II в. до н.э., в полной мере Северное Причерноморье и Закавказье вошли в сферу римских интересов лишь в первой трети I в. до н.э., а сама римская экспансия не была строго целенаправленна и распланирована, так как ее ход определялся многими факторами, включая события внутриполитической борьбы в Риме и интересы тех политических лидеров и военачальников, от которых зависело принятие решений.

2) В случае с Митридатом VI и Тиграном II римляне поставили излишне усилившихся правителей перед альтернативой: покориться их воле и отказаться от своих честолюбивых замыслов или вступить с ними в борьбу, что и было выбрано обоими царями. Решающей для всех участвующих сторон оказалась третья митридатова война, результатом которой стало крушение державы Митридата Евпатора, ослабление Армении и распространение римского влияния на области Северного Причерноморья и Закавказья, вовлеченные в данное противоборство.

3) Установление принципата сделало процесс принятия внешнеполитических решений более правильно организованным по сравнению с позднереспубликанским временем, хотя это не означало, что политика стала строго последовательной, поскольку теперь инициативы тех или иных внешнеполитических акций исходили от императорского двора, и личные симпатии и антипатии принцепсов оказывали серьезное воздействие на отношения Рима с зависимыми государствами.

4) Есть возможность выделить две основные стратегические линии Римской империи на северо-восточном направлении, которые определяются как наступательная и оборонительная, в рамках которых зависимым государствам отводилась различная роль. В ходе наступательной деятельности Рима отношения с зависимыми государствами строились на основе патронато-клиентской модели с нацеленностью на усиление вмешательства в дела зависимых государственных формирований вплоть до их интеграции в состав Империи, что порождало ответное сопротивление. Оборонительная стратегическая линия предполагала сознательный отказ от экспансии и сосредоточение усилий на укреплении достигнутых границ и сохранении имеющегося внешнеполитического влияния; при этом нажим на соседние государственные формирования заметно ослабевал, и отношения начинали строиться если не как равноправные, то как развивающиеся в этом направлении. Поворотным пунктом в развитии римской внешнеполитической деятельности стал отказ Адриана от завоеваний Траяна.

5) В своей внешней политике на северо-восточном направлении римлянам приходилось сталкиваться с государственными образованиями двух типов: территориальными государствами с монархической формой правления и полисами греческого типа, и эти отличия учитывались. Крупные царства представляли для Рима наибольшую ценность как источник разнообразных ресурсов и плацдарм для внешнеполитических акций с римским участием. При этом римляне не стремились к установлению тотального контроля над зависимыми государствами, и их интересовало, чтобы в русле римской политики оставались правящие круги в зависимых царствах, для чего наиболее эффективным средством было контролирование процесса перехода власти и общее наблюдение за развитием политической ситуации. Полисы, обладавшие более скромными возможностями, могли использоваться как стратегические пункты римлян в областях, слабо охваченных римским влиянием. Их интеграция в состав Империи требовала меньших усилий с римской стороны, поскольку городское население зачастую само тянулось под власть соседней могущественной державы, и потому расширение римских владений за счет полисов продолжалось даже после прекращения активной экспансии.

6) Правители зависимых от Рима царств осознавали позитивные и негативные последствия от поддержания и развития взаимоотношений с Римом, и в зависимости от собственных интересов выбирали ту или иную линию внешнеполитического поведения. Общей тенденцией было постепенное нарастание признаков зависимости статуса монархов, хотя эти признаки с течением времени формализовывались, теряя свое изначальное содержание и становясь внешней политической нормой, обязательной для исполнения, но далеко не всегда сопровождавшейся полной покорностью воле римлян. Отказ римлян от методов жесткого диктата имел благотворные последствия для зависимых царей, поскольку это сделало возможным более полное следование собственным интересам без опасности быть обвиненными римлянами в нарушении лояльности и повысило их заинтересованность в продолжении сотрудничества с римлянами..

7) Формально подчиненность городов Северного Понта верховной власти Рима брала свои истоки в событиях третьей митридатовой войны, и к этому же времени относится формирование проримской позиции в среде городской аристократии, которая имела возможность убедиться в политических и экономических выгодах от добровольного перехода на сторону римлян. Ради приобретения военно-политической поддержки с римской стороны горожане были готовы претерпеть ограничения в своем политическом статусе. После размещения римских войск в Тире, Ольвии и Херсонесе на постоянной основе в первой половине II в. н.э., горожане оказались в настолько сильной степени привязаны к Риму, что отклонение их от проримского курса стало практически невозможным, и их дальнейшая интеграция в состав Империи могла пройти достаточно безболезненно.

8) Взаимоотношения Рима с государствами Северного Причерноморья и Закавказья развивались по разнообразным каналам, включая практически все сферы жизни, но ведущее значение имели контакты политического и военного характера, а явления экономического рода были тесно связаны с военно-политическими акциями или даже напрямую вытекали из них.

Научная новизна данного исследования заключается в том, что в нем впервые выделяется и рассматривается отдельное, северо-восточное направление во внешней политике Рима и рассматриваются взаимоотношения государств Северного Причерноморья и Закавказья с Римом как явления одного порядка. Нестандартным является и использование проблемного принципа, предусматривающего изучение внешнеполитических событий с позиций обеих контактировавших сторон. При этом упор делается не на изложении фактического материала, а на выделении и исследовании структурообразующих основ международных отношений - анализе особенностей стратегии и тактики в организации внешнеполитических мероприятий, определении интересов и целей усилий в сфере внешней политики, рассмотрении методов и форм поддержания и развития внешних связей, оценке итогов и последствий внешнеполитических акций. Автором предложены и обоснованы концептуальные модели развития внешней политики Рима и его контрагентов, причем не статичные и носящие универсальный характер, а динамичные и используемые применительно к определенным временным промежуткам и конкретным историческим условиям.

Для исследования выбраны узловые и наиболее дискуссионные вопросы, изучение которых на основе тщательного анализа всей совокупности известных к настоящему времени источников и объективного рассмотрения существующих научных концепций позволяет во многом по-новому подойти к решению обозначенных проблем. По некоторым вопросам, которые ранее уже не раз становились предметом научного исследования, высказываются точки зрения, либо отличающиеся от общепринятых, либо развивающие и углубляющие аргументацию в пользу ранее сформулированных выводов.

Практическая значимость исследования заключается в том, что его материалы и выводы могут быть использованы как антиковедами для разработки проблем истории стран Северного Причерноморья и Закавказья и римской восточной политики, так и специалистами по другим периодам всемирной истории для сравнительно-исторического анализа, в первую очередь в рамках изучения истории международных отношений. Результаты работы могут найти применение в учебном процессе при разработке общих и специальных курсов, посвященных политической истории древнего Рима и государств Северного Понта и Закавказья и международных отношений в античности. Исследование принципов римской внешней политики не лишено актуальности и потому, что таким образом можно найти выход на проблемы современных международных и межэтнических отношений, сущность которых в основе своей похожа на проблемы, стоявшие перед античными государствами. Апробация результатов исследования. Различные аспекты и проблемы, поднятые в исследовании, обсуждались на научных конференциях, в которых автор принимал участие: «Боспорский феномен» (Санкт-Петербург), Жебелевские чтения (СПбГУ), курсы повышения квалификации «Актуальные проблемы изучения и преподавания античной истории и классической археологии» (ИВИ РАН), научный семинар «Античный мир и его наследие» (БелГУ), чтения памяти проф. Н.П. Соколова (ННГУ), чтения памяти проф. С.И. Архангельского (НГПУ), конференция, посвященная 25-летию кафедры истории древнего мира и средних веков ННГУ, конференция «Дискуссионные вопросы российской и всемирной истории» (АГПИ), научный семинар «Политическая жизнь Западной Европы: античность, средние века, новое время (АГПИ), конференция «В поисках нового: Европа и Россия в современной отечественной историографии» (АГПИ).

Результаты исследования отражены в опубликованных монографиях и статьях общим объемом около 45 п.л. Диссертация была обсуждена на заседании кафедры истории древнего мира и средних веков ННГУ и рекомендована к защите.

1. Политика Римской республики в Северном Причерноморье и Закавказье

внешнеполитический римский империя принципат

Посвящена рассмотрению мероприятий римлян на северо-восточном направлении в республиканскую эпоху. В параграфе 1 показана предыстория римского проникновения в Закавказье и Северное Причерноморье, и речь идет о событиях II в. до н.э., причем основное внимание привлекают два эпизода.

Сведения о первых контактах римлян с армянами датируются периодом Сирийской войны с Антиохом III, в ходе которой, по сообщению Страбона, армянский наместник Артаксий перешел на сторону римлян и, провозглашенный царем, получил независимость. Это означало установление дружественных отношений между Римом и Арменией: для римлян в сложившейся ситуации был важен отход армян от поддержки Селевкидов, а для Артаксия признание его в качестве полноправного правителя, но на этом развитие римско-армянских контактов надолго затормозилось, поскольку стимулов для их дальнейшего развития не было ни у той, ни у другой стороны.

Первым свидетельством вхождения Северного Причерноморья в сферу римских интересов стал договор Фарнака с херсонеситами, одним из условий которого являлось сохранение дружбы с римлянами. Дата заключения соглашения остается спорной, но из предлагающихся версий более обоснованными представляются те, которые относят договор к 50-м гг. II в. до н.э. Не вполне понятно желание Херсонеса продемонстрировать свою дружественность по отношению к римлянам, так что можно предложить два объяснения. С одной стороны, нельзя исключить возможность вхождения Херсонеса в формальную дружбу с Римом уже в первой половине II в. до н.э., что впоследствии могло стать основой для обращения херсонеситов за римской поддержкой в освобождении города из-под власти Боспора. С другой, обещания херсонеситов можно воспринимать как кальку с подобных обязательств Фарнака, для которого было крайне важно продемонстрировать свою лояльность римлянам: тем самым херсонеситы постарались придать договору с понтийским царем характер соглашения равных партнеров, что на деле являлось фикцией. В любом случае, на протяжении последующих десятилетий интереса Рима и Херсонеса к установлению прямых взаимоотношений не заметно.

В параграфе 2 определяются общие особенности римского империализма на Востоке во II - I вв. до н.э. В организационном отношении определяющую роль в ведении внешнеполитической деятельности Римской республики играл сенат, но преувеличивать степень внешнеполитического планирования Рима не стоит, поскольку существовали трудности объективного характера, накладывавшие ограничения на осуществление долгосрочного планирования. Скорее римский сенат в каждом случае решал конкретную узкую задачу, не имея заранее подготовленных проектов развития экспансии. Исходя от этого, отказ от однозначного определения римского империализма как оборонительного или наступательного видится вполне оправданным.

Римское общество было военизированным и готовым к внешнеполитической агрессии, но для древности это не являлось исключительным явлением. Римляне были способны реагировать на любую действительную или мнимую угрозу для организации военных акций, и состояние источников в большинстве случаев не позволяет однозначно определять жертву или агрессора в том или ином военном конфликте. Вместе с тем, успешность римских действий во многом определялась взвешенной дипломатией, что особенно заметно при рассмотрении восточной политики Римской республики. Распространение прямого римского господства на Восток осуществлялось достаточно медленно, что было осознанным выбором римлян, в том числе и для того, чтобы не брать на себя излишнюю ответственность. Расширение владений Рима в этом направлении шло очень осторожно, и римляне избегали брать на себя чрезмерные обязательства, предпочитая военному вмешательству дипломатические средства усиления своего политического влияния.

Особое развитие здесь получила система, получившая в исследовательской литературе условное название «внешнеполитической клиентелы». Правители государств, вступавших в соприкосновение с Римом, становились формальными римскими друзьями и союзниками, но в перспективе их статус в двусторонних отношениях понижался до уровня клиентов, покорно шедших в фарватере римской политики. При этом, вопреки распространенным представлениям, не нужно противопоставлять систему клиентелы политике провинциализации, то есть насаждения прямого римского управления. На практике это были взаимодополняющие методы римской политики, и ограничение использования системы клиентелы четкими хронологическими и географическими рамками представляется необоснованным. Для самих римлян различие между прямым и непрямым управлением подчиненными землями было не столь важно, как сам факт подчиненности их власти, и представление римлян о своей империи было гораздо более широким, чем ограничение их Империи землями, входившими в состав провинций. Зависимые государства также могли восприниматься римлянами как часть их владений, что показывает та легкость, с которой римляне изменяли их статус.

На римскую внешнюю политику серьезное влияние оказывал баланс сил во внутриполитической борьбе, и определение судьбы побежденного противника зачастую определялось конъюнктурными интересами социальных групп или лиц, влиявших на принятие внешнеполитических решений, и связь между внутри- и внешнеполитическим развитием Рима была весьма заметна именно в позднереспубликанскую эпоху.

Параграф 3 «Включение Северного Причерноморья и Закавказья в сферу римского влияния (90 - 60-е гг. I в. до н.э.)» посвящен преимущественно событиям в ходе митридатовых войн, результатом которых стало распространение влияния Рима на указанные области.

Давая оценку политической ориентации Митридата VI и Тиграна II, сложно согласиться с нередко постулируемым положением об их изначально существовавшей антиримской позиции. Целью обоих царей было создание крупных держав, но по возможности они старались избежать столкновения с Римом. Изображение Митридата и Тиграна «прирожденными» римскими врагами является следствием ретроспективного анализа их ранней политики сквозь призму последующей борьбы с Римом, но объективный анализ первых этапов их политической деятельности такие оценки не подтверждает. Взлет Понтийского и Армянского царств не избежал внимания со стороны римлян, и их поведение по отношению к усилившимся Митридату VI и Тиграну II становилось все более жестким. Римляне не стремились приблизить войну, но в то же время были готовы к эскалации конфликта: окончательный выбор делала скорее другая сторона. Фактически римляне поставили обоих правителей перед альтернативой: остаются ли они в русле проримской политики либо решаются на борьбу с Римом. Предоставляемый выбор включал в себя либо добровольное признание римского превосходства, либо войну, в случае победы в которой римляне навязывали свое господство, но уже в более жесткой и грубой форме. Выбор войны Митридатом и Тиграном предопределил их дальнейшую судьбу, и их пример мог служить наглядным подтверждением для других, более мелких властителей выгодности заблаговременного перехода на сторону Рима.

Итогом военных усилий римлян в ходе третьей митридатовой войны стало крушение Понтийской и Армянской держав и распространение римского влияния на Северное Причерноморье и Закавказье, которые были втянуты в противоборство с Римом. Участь Тиграна, в конечном итоге добровольно склонившегося к ногам Помпея, была определена благоприятным образом: хотя армянский царь лишился большей части захваченных им земель, его статус как монарха был подтвержден, и римляне стали видеть в Армении возможный противовес появившейся на горизонте римской политики Парфии. Дружественные отношения были установлены с правителями кавказских государств и Фарнаком, которые выразили готовность признавать римское превосходство. Тем самым римляне демонстрировали, что сотрудничество с ними может быть взаимовыгодным, в то время как борьба привести к фатальному исходу.

В целом, признание политического господства Рима местными правителями и готовность выполнять предъявляемые римлянами обязательства были первой стадией распространения римского господства, и очевидно, что в отношении Северного Причерноморья и Закавказья к концу 60-х гг. до н.э. этот рубеж казался римлянам преодоленным. Задача-минимум - установление политической гегемонии над новыми землями - была успешно решена.

Параграф 4 «Ослабление римских позиций в Причерноморье и Закавказье (конец 60-х - 40-е гг. I в. до н.э.)» определяет причины, проявления и последствия снижения римского влияния в указанных временных рамках.

Важнейшим фактором, оказавшим влияние на развитие внешнеполитической деятельности римлян в 50-е гг. I в. до н.э., следует признать изменение соотношения сил во внутренней борьбе в Риме. Появление триумвирата сделало внешнюю политику сферой деятельности больше не сената, а триумвиров и связанных с ними лиц, что сделало внешнеполитические акции римлян менее последовательными и, соответственно, эффективными. Наиболее крупным внешнеполитическим мероприятием Рима на Востоке в это десятилетие стал парфянский поход М. Красса, закончившийся провалом по целому ряду причин, среди которых важное место занимает отказ от помощи армянского царя Артавазда II. Парфянская авантюра Красса привела не только к римско-парфянской вражде, но и к резкому ухудшению отношений с Арменией.

Гражданские войны 40-х гг. I в. до н.э. сделали проведение продуманной и последовательной внешней политики Римом еще менее возможным. Зависимые государства оказались втянуты во внутренние распри римлян, служа источником ресурсов для противоборствующих сторон. Общая нестабильность политической ситуации и увеличение признаков недовольства политикой римлян из-за их усилившегося нажима сильно поколебали римские позиции на Востоке. Определенная стабилизация положения при Цезаре, сумевшего ликвидировать достаточно серьезную угрозу в лице боспорского царя Фарнака и пытавшегося урегулировать ситуацию в зависимых государствах (среди прочего можно отметить передачу прав на Боспор Митридату Пергамскому и предоставление свободы Херсонесу), оказалась кратковременной, поскольку после его убийства Рим вновь погрузился в пучину междоусобных войн. Тем не менее, предпосылки для восстановления утраченных позиций в Северном Причерноморье и Закавказье не были утрачены, так как в военно-политическом отношении римское превосходство оставалось бесспорным, и местные правители и представители городского населения проявляли заинтересованность в возобновлении контактов с Римской республикой.

В параграфе 5 определяется место Северного Причерноморья и Закавказья в восточной политике М. Антония. В своей политике Антоний делал ставку на зависимых правителей: он возродил и частично создал заново ряд зависимых от Рима государств, поставив над ними угодных ему династов. Такая система давала Антонию ощутимые преимущества в финансовой и военной сферах, и в сложившихся условиях подобная политика представляется вполне оправданной. Антоний намеревался создать на восточных и северо-восточных границах римских владений цепь сильных зависимых государств, на которые он мог бы опираться в своей политике, и выбор правителей, назначаемых в ключевые государственные формирования, был вполне удачен.

Основным объектом приложения военных усилий Антония на Востоке стала Парфия, для достижения победы над которой римляне нуждались в помощи Армении. В отношении Артавазда II Антоний во многом повторил ошибки Красса, проигнорировав разумные советы армянского царя и свалив затем на него вину за провал кампании. Расправа над Артаваздом вызвала раскол римско-армянского союза и прилив антиримских и пропарфянских настроений в Армении.

Оценивая политику Римской республики в Северном Причерноморье и Закавказье, следует отметить, что продвижение римлян в эти области не было строго целенаправленным и прямолинейным. До войн с Митридатом Рим не проявлял особого желания расширять сферу своего влияния на северо-востоке, и лишь использование местных ресурсов для развертывания антиримской борьбы (Митридат VI, Тигран II, позднее Фарнак) подтолкнуло римлян к уделению большего внимания этому региону, от стабильного положения в котором зависела безопасность римских восточных владений. Общие цели Рима не предполагали установления здесь прямого римского управления - на первых порах было достаточно изъявления местными правителями покорности и готовности прислушиваться к римским приказаниям. На проводимую в отношении местных государственных образований политику свой след накладывали личные интересы римских полководцев, и с течением времени это влияние становилось все более заметным. Время особенно прочных позиций Рима в Северном Понте и Закавказье приходится на окончание восточной кампании Помпея, чьими клиентами стали правители Армении, Боспора, Колхиды, Иберии и Албании. Также высокой степени римское влияние достигло к середине 30-х гг. I в. до н.э. Для включения и удержания в сфере своего контроля Северного Причерноморья и Закавказья римляне использовали либо открытую военную силу, либо угрозу ее применения, но в дальнейшем связи Рима с данными государствами имели форму преимущественно личных контактов на высшем уровне.

Развитие событий показало, что лучшей основой для укрепления связей являлась поддержка представителей местных правящих кругов и учет их интересов в проводимой Римом политике. Лишь по мере того, как полнее проявлялись военные, политические, экономические и даже культурные преимущества от перехода на римскую сторону, можно было надеяться на установление действительно прочных связей, держащихся не на силовом давлении, а на взаимовыгодном сотрудничестве. Однако в период поздней республики восточные государства воспринимались не как достойные уважения субъекты внешней политики, а в большей степени как средства к достижению целей в римской внутренней политике. Объективно именно это ограничивало эффективность использования римских военных и политических возможностей в сфере внешней политики.

2. Политика Рима в Северном Причерноморье и Закавказье в период раннего принципата (последняя треть I в. до н.э. - первая треть II в. н.э.)

Продолжает поэтапное изучение римской политики. В параграфе 1 анализируются изменения в организации внешнеполитической деятельности Рима в период становления Империи. Приход к единоличной власти Октавиана Августа после окончания гражданских войн изменил римскую государственную организацию, что отразилось и на внешнеполитической сфере. Прежде всего, нужно отметить еще более возросшую роль личного фактора, поскольку военное планирование и взаимоотношения с зависимыми правителями находились целиком в компетенции императора. С одной стороны, концентрация властных полномочий во внешнеполитической сфере несколько упорядочила процесс принятия конкретных решений, вернула внешней политике осмысленность и целенаправленность. С другой, внешняя политика стала во многом определяться личными пристрастиями, а подчас и капризами принцепсов, так что смена императора таила в себе угрозу резких колебаний во внешнеполитической сфере.

Правда, роль императора в руководстве внешней политикой не была всеобъемлющей, так как сама система принятия и реализации внешнеполитических решений накладывала определенные ограничения на возможности императоров, не говоря об объективно существовавших пределах допустимых действий. Во-первых, некоторое значение как органа руководства внешней политикой сохранил сенат, в котором шла борьба группировок, оказывавшая чувствительное воздействие на государственную политику. Во-вторых, императоры не всегда могли непосредственно воплощать свои решения в жизнь, и в этом вопросе вынуждены были полагаться на старание исполнителей, у которых могло быть свое видение ситуации. Диапазон действий, сводивших инициативу императора к минимуму, колебался от неисполнения конкретного приказа из Рима до скрытого саботажа, направленного на дискредитацию решения, принятого императором. В-третьих, ограничения на внешнеполитические возможности императоров накладывала система сбора информации, а также используемые приоритеты при выборе решений. В долгосрочном отношении данных для стратегического планирования было явно недостаточно, и большинство императоров старались применять наработанные схемы действий. Во внешнеполитической сфере большое значение сохраняли категории морально-религиозного свойства, и выбор решения делался в свете культуры греко-римского мира, причем за основу брались исторические прецеденты.

Руководящей идеей во внешней политике был идеал достижения мирового господства, но эта концепция испытывала определенную трансформацию. По мере того как становилось все менее достижимым мировое господство в полном смысле, замедлялся процесс территориального расширения Империи, и одновременно возрастало значение военно-политических контактов с зависимыми государствами, которые должны были свои усилия направлять в желательное для Рима русло. Создание и поддержка клиентских государственных образований по периметру римских границ оставались одним из главных направлений внешней политики Империи.

В параграфе 2 рассматривается политика Августа по отношению к северо-восточным соседям Римской империи, в рамках которой есть возможность выделить ряд этапов. В 20-х гг. I в. до н.э. Август фактически сохранил status quo, не пытаясь активно навязывать свою волю местным властителям, находившимся у власти. Активизация римской политики на Востоке начинается в конце 20-х гг., и предпоследнее десятилетие I в. до н.э. прошло под знаком усиления римского влияния в зависимых восточных странах. Используя военное давление и ослабленное состояние Армянского и Боспорского царств из-за внутренней борьбы, Август организует закрепление тронов за своими назначенцами - Тиграном III и Полемоном. Проведенные военные акции имели скорее показательный характер, и особых затруднений римлянам испытать не пришлось. Август использовал больше дипломатию, основанную на угрозе применения силы, и результаты полностью оправдывали его ожидания.

Уже в это время заметно выделяется характерная особенность политики Рима по отношению к зависимым царствам: урегулирование проблем в них доверялось потенциальным преемникам императора. Подобное сужение круга лиц, которым принцепс мог доверять ответственные поручения по закреплению власти за римскими протеже, объясняется тем, что процедура наделения властными полномочиями зависимых властителей подразумевала установление личных связей патронато-клиентского характера.

Легкость первых совершаемых акций должна была внушить Августу мысль о несокрушимости римских позиций в Северном Причерноморье и Закавказье, однако реальность внесла коррективы в проекты Августа и указала на первостепенную важность одного обстоятельства, которое император, видимо, поначалу недооценивал. Римские ставленники со стороны имели узкую социальную опору в тех государствах, которыми они управляли, и без прямой военной поддержки Рима удержаться у власти им было сложно. Уже в последнем десятилетии I в. до н.э. Августу пришлось столкнуться с неудачами своих протеже, которых сметали восстания местного населения. Обеспечить прочность их режимов можно было одним радикальным способом - размещением постоянных воинских контингентов, но в силу ограниченности римских сил на Востоке Август не мог себе этого позволить.

Ряд политических неудач, особенно значительных в Армении, отчетливо показали Августу бесперспективность насаждения властителей, покорных римской воле, но не способных эффективно контролировать ситуацию в управляемых царствах. Критерии отбора кандидатов на престолы зависимых государств несколько изменились, и Август вынужден был допускать закрепление у власти представителей местных династий, пользовавшихся поддержкой среди местного населения. Безусловно, от них также требовалось признание римской гегемонии, однако степень контроля клиентов с римской стороны неминуемо снизилась. Фактически император признавал на Боспоре и в Армении монархов, пришедших к власти если не вопреки его воле, то явно помимо его изначальных замыслов. Тем самым усиливалось политическое значение местных правящих элит, убедившихся в возможности противостоять римскому вмешательству и получивших большую свободу действий.

В последние годы правления Августа пассивность римской политики нарастала, и Рим мог пользоваться только остатками плодов предшествующих побед. Развитие ситуации все дальше уходило от желательного для римлян сценария, и мощным ударом по римскому политическому авторитету стала вступление Артабана на парфянский трон, что рассматривается как поражение Рима в восточных делах.

В параграфе 3 исследуются северопонтийское и закавказское направления политики императоров из династии Юлиев-Клавдиев (14 - 68 гг. н.э.). На протяжении правления ближайших преемников Августа политика в отношении зависимых государств на северо-восточных рубежах несколько раз испытывала резкие повороты. Для Тиберия было характерно спокойное отношение к проблеме расширения римских владений, и на Востоке император не предпринимал попыток ускорить процесс инкорпорации клиентских формирований в состав Империи, а наоборот, несколько ослабил давление на римских «союзников». Для него приоритетной целью было поддержание стабильной ситуации в приграничной зоне, ради чего он был готов избавить зависимых правителей от мелочной опеки. Такая «мягкая» позиция способствовала снижению накала антиримской борьбы, поскольку отказ римлян от навязывания своей воли вызывал определенный рост проримских симпатий. Недостатком такой линии внешнеполитического поведения было то, что скорость римской реакции на происходившие на границах Империи события заметно снижалась. Перенос тяжести римской политики на дипломатическую сферу в ущерб военной воспринимался противниками Рима как проявление слабости; к тому же, преимущественное использование клиентов для решения римских внешнеполитических проблем (как, например, в случае с Иберией и Арменией) ставило императора в зависимость от того, насколько добросовестно готовы были исполнять свои обязательства клиентские правители. Во многом Тиберию повезло, что в ключевых царствах - Армянском и Боспорском - у власти оказались эффективные правители, готовые признавать римское господство, но смерть Зенона и Аспурга вызвала осложнения во взаимоотношениях Рима с Арменией и Боспором. Зависимые государства, скорее всего, воспринимались Тиберием как буферная зона, внутри которой допускались определенные движения, и усилия Рима были направлены лишь на поддержание общего контроля при уклонении, насколько это было возможно, от использования силовых средств.

Принципат Калигулы демонстрирует совершенно другое отношение к клиентам. Для Калигулы зависимые области были чем-то вроде личного императорского домена, из которого он мог награждать верных ему друзей и наказывать неугодных властителей словно своих управляющих. Калигула тасовал зависимых правителей по своему усмотрению, мало заботясь о возможных последствиях всех этих перемещений. Бесспорно, что такой стиль политики не мог не стать дестабилизирующим фактором в развитии взаимоотношений Рима с зависимыми государствами, местное население которых негативно воспринимало императорские инициативы. Впрочем, политические перестановки не были подкреплены соответствующей военно-материальной базой, что обусловило поверхностность и слабую жизнеспособность происходивших перемен.

Политика Клавдия характеризуется тем, что, с одной стороны, военная активность Рима заметно возросла, что позволило продолжить экспансию, а с другой, новому принцепсу явно не хватало инициативности в проведении энергичного внешнеполитического курса. В отношениях с зависимыми правителями Клавдию, видимо, более импонировала роль верховного судьи, могущественного, но в то же время готового внять призывам к милосердию. Характерно, что все наиболее крупные внешнеполитические мероприятия Клавдия были реакцией на внутридинастические споры клиентов (Митридат Боспорский и Котис, Митридат Иберский и Радамист).

При Нероне впервые за долгое время тяжесть римской внешней политики переместилась на Восток, где основным объектом приложения усилий Рима стала Армения. Мероприятия Нерона демонстрируют, что целью его взаимоотношений с зависимыми властителями было собственное возвеличивание за счет их принижения. Военные усилия Рима не были бесплодны, и римские позиции на Востоке окрепли, однако это было достигнуто в очень малой степени благодаря заслугам лично принцепса. Болезненное поражение римлян в Британии, Рандейская капитуляция и начало восстания в Иудее были показателями неспособности Нерона взять на себя основные для императора военные функции, и пропагандистские усилия по прославлению триумфов принцепса не могли скрыть этот факт. В то же время задача поддержания стабильности границ на северо-востоке Империи осложнялась грандиозными перемещениями варварских племен, охватывавшими в первую очередь Северный и Северо-Западный Понт и вплотную подступавшими к римским рубежам. Нерон явно утрачивал контроль над внешнеполитической ситуацией, что стало одной из причин всеобщего возмущения против него.

В параграфе 4 анализируется римская политика в Северном Причерноморье и Закавказье в период гражданской войны и правления Флавиев (68 - 96 гг.). В ходе гражданской войны внимание Рима к положению в зависимых государствах неминуемо уменьшилось, но стабильные взаимоотношения были быстро восстановлены. Если сравнивать между собой политику двух первых императорских династий, то можно заметить, что Флавии, при которых внешняя экспансия пошла на спад, стали более ответственно относиться к клиентским государствам, которые оказались теснее связаны с Империей узами военного сотрудничества, но при этом их политическая зависимость ослабла. Флавии оказывали военное и материальное содействие государствам, находившимся в орбите римского влияния, и те стали осознанно восприниматься как первая линия обороны рубежей Империи. В то же время, стремление навязать свое всестороннее политическое господство уже не было так ярко выражено, как ранее, что выразилось в меньшем вмешательстве в вопросы престолонаследия в зависимых царствах и более «либеральной» политике по отношению к местному монетному делу. Перенос центра тяжести с политических деклараций на реальное военное сотрудничество привел к тому, что отношение к Армении, не желавшей встраиваться в создаваемую римлянами оборонную систему, стало враждебным, а варварские племена, прежде всего аланы, несмотря на то что они вряд ли интенсивно выражали свои проримские симпатии, воспринимались как ценные военные союзники, и Рим всецело поддерживал их агрессивные устремления в отношении земель за пределами своего влияния.

Заметным явлением в политике Флавиев стало стремление обеспечить рост проримских симпатий среди местного населения зависимых государств путем распространения благ материального характера. Для правителей это были дары или даже регулярные выплаты, а для высших слоев населения греческих городов - римское гражданство.

Планомерное укрепление границ Империи позволило четче обозначить нишу, предназначенную для союзных государств: с одной стороны, опасность поглощения их Римом снизилась, так как становилось все очевиднее, что бесконечное расширение пределов Римского государства невозможно, а с другой - римлян стали больше интересовать их материальные ресурсы, которые можно было использовать для охраны подступов к собственно провинциальным землям, и усилия по привлечению местной правящей элиты на римскую сторону приобрели более целенаправленный характер.

Параграф 5 содержит анализ политики Траяна и Адриана в Северном Причерноморье и Закавказье. К концу принципата Траяна Рим достиг значительных внешнеполитических успехов, что прежде всего выразилось в создании провинций на основе покоренных Дакии, Армении и Месопотамии. Однако приписываемое Траяну стремление искоренить все полузависимые и зависимые государственные образования на восточных границах на самом деле не прослеживается. Слой клиентских государств сохранялся и продолжал играть важную роль в осуществлении римских замыслов, но вмешательство в дела зависимых царств и городов заметно усилилось. Во многом Траян вернулся к прежним методам внешней политики, присущим Юлиям-Клавдиям: нацеленность на территориальную экспансию, ярко выраженное мощное политическое давление на зависимые государства. Однако эти военно-политические успехи носили поверхностный характер, и использование насильственных средств для подчинения воле Рима не сопровождалось адекватным ростом проримских симпатий среди подвластного населения, что и определило шаткость завоеваний Траяна.

Адриан с самого начала правления продемонстрировал иной подход к решению внешнеполитических проблем Империи и начал планомерный переход к политике стратегической обороны на границах. В Северном Причерноморье Боспор, представлявший собой мощное в военном отношении государство, воспринимался как наиболее ценный военный союзник Рима, и римско-боспорские отношения пребывали в спокойном русле. Рим был заинтересован в укреплении армии и системы обороны Боспорского царства, и не исключено, что местным царям оказывалась материальная помощь. Общий надзор за ситуацией в Северном Понте и Закавказье находился в компетенции наместников Вифинии-Понта и Каппадокии. Система обороны римских рубежей стала включать в себе укрепления на восточном побережье Понтийского моря. Армения как часть римской оборонительной системы была потеряна, и контакты с Римом выражались только в формальном признании армянских царей, так что роль наиболее важного военного союзника Рима в Закавказье играла Иберия. В конечном итоге Адриан создал, а Антонин Пий еще более отладил эффективный механизм сдерживания внешних угроз, составными частями которого были римские укрепления и войска в пограничной зоне, а также зависимые государства, усиление которых римляне поощряли и оказывали им прямую поддержку. При этом сильного политического давления на них не оказывалось, и целью римской политики стал не всеобъемлющий контроль над зависимыми странами, а сохранение их проримской ориентации.

Делая общую оценку римской политики на северо-восточном направлении, можно выделить две магистральные внешнеполитические концепции, и, исходя из этого, две модели отношений с государствами, находившимися в орбите римского влияния. Разумеется, в чистом виде эти модели вряд ли встречались, и на практике происходило использование разнообразных методов обращения с зависимыми государствами, но общие ориентиры можно обозначить.

Наступательная концепция наиболее характерна для эпохи Юлиев-Клавдиев и правления Траяна, и она предполагала модель поведения, которую можно условно назвать «патронато-клиентской». К ее особенностям относится: нацеленность Рима на территориальную экспансию и постепенную инкорпорацию зависимых земель в состав провинций; оказание мощного политического давления на клиентов, включая вмешательство в династические вопросы вплоть до смещения неугодных правителей и применение мер административного характера (запрет или ограничение чеканки, изменение статуса городов и т.д.); перекладывание обязанностей охраны подступов к римским рубежам на плечи клиентов, в то время как римская армия использовалась преимущественно для наступательных операций; отказ от постоянного военного присутствия - он был возможен только в форме краткосрочной оккупации; ориентация на полную лояльность Риму местных правящих элит без приложения значительных усилий по расширению социальной опоры римлян среди широких слоев населения.