Русская армия в Кавказской войне XVIII-XIX веков

Регулярная армия, поставленная в условия «нерегулярной» войны, должна была претерпеть соответствующие этим вызовам метаморфозы. Попытки применить в специфических местных условиях европейские стратегические установки способствовали эскалации конфликта.

Во втором параграфе «ВООРУЖЕНИЕ И СНАРЯЖЕНИЕ РУССКОЙ АРМИИ НА КАВКАЗЕ» основное внимание уделяется применению технических средств ведения войны и экипировке войск России в военно-антропологическом контексте. Основная часть борьбы за Кавказ пришлась на время, предшествовавшее революционным переменам в военной технике, дававшим неоспоримое преимущество европейским армиям в их столкновениях с войсками неевропейскими. В Чечне и Дагестане гладкоствольные ружья со штыком далеко не всегда оказывались универсальным средством боя, а тяжесть артиллерии и боеприпасов в условиях труднопроходимой местности снижала техническое превосходство русских отрядов. Малая надежность ударно-кремневого замка, небольшая дальность прицельной стрельбы ставила русских солдат в невыгодные условия в соревновании с горцами, пользовавшимися винтовками. Переход же к туземному типу вооружения отвергался по целому ряду причин (сопротивление военного руководства, невозможность применения винтовки в рукопашной схватке и т.д.).

Эволюция мундира в ХVIII - первой половине ХIХ вв., проходившая в эпоху господства сомкнутого строя, в большей степени отвечала требованиям военной эстетики а также использованию одежды для управления войсками (сигнальная система, составная часть дисциплинарного комплекса). Обмундирование регулярной армии по своим конструктивным особенностям являлось частью европейской военной субкультуры и потому мало отвечало требованиям местного климата и особенностям перманентной войны. У народов Кавказа детали костюма и оружия позволяли определить не только принадлежность воина к тому или иному роду. Униформа ставила всю армию в положение кровников тех, кто потерял в бою с русскими своих сородичей. Непрактичность обмундирования в условиях постоянных военных тревог вкупе с недостатками интендантской службы стали причиной того, что внешний вид солдат и офицеров Отдельного Кавказского корпуса был далек от уставного образца. Приспособление снаряжения к местным условиям проводилось исподволь и после нескольких лет практического использования закреплялось нормативными актами.

Долгим и трудным был путь выработки особого, кавказского типа крепостных сооружений, наиболее пригодного в местных условиях. Многолетнее сопротивление непригодным нормам в снаряжении и фортификации сыграло огромную роль в выработке особого типа кавказского солдата, в складывании особого менталитета человека, который осознавал, что только от его собственной инициативы и разумения зависит его собственная жизнь и жизнь товарищей по оружию. Реалии Кавказа заставляли русских солдат и офицеров осознать и прочувствовать всю условность культурных европейских императивов в области военного дела. Немалое значение имел отказ от соблюдения уставной формы одежды, поскольку, расставаясь с кивером и прочими атрибутами плац-парадной и одновременно европейской военной культуры, принимая во многом вид туземца, русский солдат повышал свою готовность воспринять и другие элементы горского военного дела.

В третьем параграфе «ТРАНСФОРМАЦИЯ МЕТОДОВ И ОБЫЧАЕВ ВОЙНЫ» подвергнут анализу процесс «варваризации» армии на Кавказе. Горские обычаи, ориентированные на купирование военного конфликта в «кавказском варианте», нередко становились тем самым культурным элементом, который провоцировал репрессии. Если предоставление крова, уклонение от информации о цели путника, всемерное содействие кунаку являлись средствами смягчения кризисных ситуаций, то русское командование все это рассматривало как соучастие в преступлении. Не меньший ущерб взаимоотношениям нанесли и неоднократные попытки разоружить население. Российские нормы в отношениях лиц, занимающих разные ступени социальной лестницы, переносимые на кавказскую почву, также неоднократно оказывались причиной кровавых событий.

На Кавказе война являлась не тотальной эпидемией разрушений и убийств, а частью повседневности. Действие механизмов, порождающих конфликт, уравновешивалось способами перевода их в латентное состояние и даже полного прекращения. Армия России, являясь конфликтогенным объектом, не располагала арсеналом средств для примирения. Командир роты, солдат которой погиб от руки горца, не мог помириться «обычным» по местным понятиям способом: получить материальное «вознаграждение» и для верности сохранения мирных отношений взять на воспитание мальчика. Случаи, когда обе стороны достигали консенсуса, имели место, но, поскольку это никак не могло получить одобрения высокого начальства, источники не дают ответа о частоте таковых. При родовой организации общества каждая операция правительственных войск порождала тех, для кого отмщение становилось смыслом жизни. Если в местных междоусобицах выявление виновного было делом возможным и, более того, обязательным, так как ошибка вела к возникновению вражды с другим, незаслуженно наказанным родом, то и в случае с русскими горцы не имели возможности «персонифицировать» месть. Внутренние столкновения имели несоизмеримо меньший масштаб, часто выглядели как единоборства. Сам рисунок боев с приходом русских радикально изменился: после десятка батальонных залпов и выстрелов картечью, с последующей кровавой рукопашной схваткой, редко можно было установить - чей штык или чья пуля оборвала жизнь джигита. Поэтому частыми были случаи немотивированной, с российской точки зрения, агрессии горцев. К. Обзор событий на Кавказе в 1846 году // К. С. Т.15. С.479 Частой причиной столкновений были безадресные карательные операции. Горцы не понимали, что русские власти действительно не в состоянии провести правильное по местным меркам расследование набега и потому «для острастки» разоряли «подозрительный» и часто действительно непричастный к инциденту аул.

Принятая в Европе норма маркировать границу сторожевыми пунктами и укреплениями привела к тому, что в предгорьях Кавказа появились сильнейшие раздражители для местных племен. Устройство фортов, служившее для россиян не более чем символом политической власти, являлось для горцев неоспоримым признаком посягательства на их земли.

Русские на Кавказе становились объектами нападений и в силу того обстоятельства, что они для горцев нередко оказывались более удобной целью, чем соседи-туземцы. Последние свято исполняли закон кровной мести, всеми силами старались ответить ударом на удар. Иногда власти не наказывали горцев за набеги, ограничиваясь увещеваниями, «прощали» даже серьезные нападения, «забывали» взыскать наложенные штрафы. Непоследовательность русских была провокативным фактором, в одних случаях рождая иллюзию безнаказанности, в других - поражая неадекватностью ответных ударов. Российский Государственный Военно-Исторический Архив (далее - РГВИА). Ф. 846. Т.1. Д.6266. Л.6-8.

В горском социуме военная организация и само общественное устройство были взаимосвязаны самым тесным образом. В некоторых языках слова «войско» и «народ» были синонимами. Северный Кавказ в составе Российской империи. М., 2007. С. 68 Армия, в лице которой они видели Россию, демонстрировала горцам их ближайшее будущее в случае принятия русского подданства: гауптвахты, телесные наказания, командиры - полные хозяева в своих частях. Такой тип отношений был неприемлем не только для свободных общинников, но и для тех народов, где было заметным выделение родоплеменной знати. Горцы считали, что вскоре после «покорения» их ждет рекрутчина или ( в лучшем случае) запись в казаки. Власти поддерживали представление инородцев о военной службе как о наказании тем, что широко практиковали отдачу в солдаты заложников-аманатов и лиц, арестованных за различные проступки. РГВИА. Ф.38. Оп.7. Д.262. Л.22

В «европейской» войне XVIII-XIX вв. принадлежность к вооруженным силам обозначалась с помощью определенной и всем понятной системы символов (оружие, мундир, специальные знаки на одежде и т.д.). На Кавказе по внешним признакам отличить мирного жителя от противника оказывалось практически невозможно, поскольку каждый мужчина был вооружен, а униформу заменяла повседневная одежда. История войны в Чечне и Дагестане знает множество примеров того, как ошибки в определении границы между мирными и немирными горцами заканчивались трагически для той или другой стороны. Государственный Архив Российской Федерации (далее -ГАРФ). Ф.678. Оп.1. Д.386. Л.104, 163; Богуславский Л.А. История Апшеронского полка. Т.1. СПб., 1892. С.71

На Кавказе армия являлась там основным управленческим ресурсом правительства. Фактически военным поручалось не только «покорение», но и «обустройство» края, расплачиваясь кровью за недовольство горцев административными мерами.

Одной из отличительных черт войны на Кавказе было то, что здесь русская армия использовала приемы, совершенно недопустимые в Европе (жестокое обращение с пленными, пленение женщин и детей, уничтожение имущества местных жителей, организация наемных убийств и т.д.). Русская армия отступала от обычаев европейской войны не только по примеру своих противников. К этому ее толкал уже упоминавшийся провал опробованных стратегических схем.

Практика разорительных набегов не привела к соответствующим поправкам в военном законодательстве. При строгом следовании пунктам «Полевого уголовного уложения для Большой Действующей Армии», принятого в 1812 г. весь Отдельный Кавказский корпус должны были расстрелять по приговору полевого суда, поскольку в его составе не было ни одного человека непричастного к уничтожению имущества мирного населения. То, что прямо запрещалось уставом, написанным «для европейской войны», являлось в войне кавказской основной целью боевых действий. РГВИА. Ф.846. Д.6166. Ч.1. Л.182; РГВИА. Ф. 13454. Оп.1. Д.77. Л.3.

Согласно § 39 и 40 статьи 5-й того же «Полевого уголовного положения» смертью наказывалось «…явное неповиновение или бунт жителей мест и областей армией занимаемых, истребление ее продовольствия и всякое злонамеренное препятствие ее движению и успехам», а также «…склонение к бунту и неповиновению жителей земель, армией занимаемых, хотя бы и не произвело возмущения». При строгом следовании этим пунктам расстрелу подлежало едва ли не все население Северного Кавказа.

Стратегия и тактика русских войск на Кавказе вступала в непримиримые противоречия с правовыми нормами и положениями устава, что в свою очередь сыграло важную роль в формировании типа «кавказца». Отступления от европейских правил ведения боевых действий и обращения с мирным населением на землях, которые предстояло «цивилизовать» были характерны для всех западных армий. Расправы над пленными, добивание раненых, насилия и пытки, изъятие провианта в форме грабежа, стратегия «выжженной земли» - все это применялось французскими, британскими, германскими, бельгийскими, итальянскими и испанскими войсками в Азии, Африке, Австралии и в обеих Америках. Kierman V.G. Colonial Empires end Armies. 1815-1960. Montreal &Kingston, 1998. P.75,146,160-163

Важным отличием Кавказской войны от «европейской» было отсутствие заметной границы между боем и затишьем, между тылом и фронтом. Почти каждый четвертый военнослужащий был убит или ранен во время бесчисленных стычек, которые указывались в рапортах даже без указания точного места события.

Особый характер Кавказской войны проявлялся в том, что военные здесь занимались не только ратным ремеслом в прямом смысле этого слова (совершали организованное и легализованное насилие), но и решали - к кому, когда и в какой форме это насилие применять. Уровень принятия таких решений (от наместника до отдельного солдата) зависел от комбинации множества факторов, большинство которых по-разному оценивались обеими воюющими сторонами. Если в «европейской» войне политическое решение принималось теми, кто непосредственно не участвовал в конфликте, то на Кавказе такого разделения не наблюдалось. В силу некорректности задачи, поставленной перед вооруженными силами России, граница между миром и войной на Кавказе оказывалась крайне зыбкой, что соответствовало в целом туземным представлениям о мироустройстве. Однако представления о нарушении таковой у обеих сторон оставались различными, а средства для достижения консенсуса - крайне ограниченными.

Военные действия вспыхивали и разгорались на Кавказе потому, что мотивы действий одной стороны в подавляющем большинстве случаев были неизвестны, а главное -- непонятны или неприемлемы для другой. Оба участника конфликта неадекватно оценивали поведение противника, причем в основе этой неадекватности лежало жесткое следование собственным представлениям о «правилах игры».

Элементы кавказской народной военной культуры приживались в регулярных частях, а сами они постепенно превращались в своеобразные социальные структуры с чертами, характерными для военно-монашеских орденов, с постоянной готовностью к боевым операциям.

Глава 4-я «ВЛИЯНИЕ ОСОБЕННОСТЕЙ ЛИЧНОГО СОСТАВА КАВКАЗСКОГО КОРПУСА НА ХАРАКТЕР ВОЙНЫ» целиком посвящена анализу «военно-адаптационных» качеств солдат и офицеров, служивших на Кавказе в XVIII- первой половине XIX вв. В первом параграфе «СОЛДАТЫ- КАВКАЗЦЫ» представлен процесс формирования нижнего чина, воевавшего на этой имперской окраине. Система комплектования армии на основе рекрутской повинности способствовала тому, что среди солдат процент лиц, склонных к асоциальному поведению был заметно выше, чем в общей массе населения. Постой частей в великорусских деревнях и городах постоянно сопровождался конфликтами между военными и гражданскими, а на национальных окраинах насилие солдат и офицеров в отношении местного населения зачастую переходило все мыслимые границы. См. Лапин В.В. Постойная повинность в России. // Английская набережная, 4. Ежегодник Санкт-Петербургского научного общества историков и архивистов. 2000 год. СПб., 2001. С.117-131 При пополнении ОКК в него направлялось большое число т.н. «штрафованных», т.е. подвергшихся ранее наказанию за проступки. Российский Государственный Архив Военно-Морского Флота. Ф.19. Оп.2. Д.209. Л.34; Ракович Д.В. Тенгинский полк… С.169; Зиссерман А.Л. История 80-го Кабардинского…. Т. 1. СПб., 1881. С. 309. При этом невысокий уровень законопослушания солдат не влиял на их боеспособность. Солдат Архип Осипов, ставший известным всей России своим подвигом (взорвал артиллерийский погреб укрепления Михайловское, когда туда ворвались горцы), попал в этот форт как раз в наказание за прошлые проступки по службе. Мирославский И. Взрыв Михайловского укрепления в 1840 году // К.С. Т.4. С. 1 Европейские державы также практиковали отправку в колониальные войска лиц с уголовными наклонностями. Kierman V.G. Colonial Empires … P.15-16

Восприимчивость к элементам горской воинской культуры во многом объясняется как демилитаризованностью русского крестьянина, так и феноменом его «растворения» в инородческой среде, что не раз отмечали этнологи.

На Кавказе в условиях перманентной войны солдаты оказывались вне сферы действия воинской дисциплины в ее гарнизонном и наиболее тягостном варианте. Это предопределяло относительную свободу выбора действий нижнего чина, стимулировало боевую активность. Военное воспитание, сама армейская среда деформировала и ослабляла принадлежность к традиционной культуре, что делало нижних чинов более восприимчивыми к разного рода новшествам.

Общинный уклад основывался на принципе своеобразного «антилидерства», стремления быть «как все», который был диаметрально противоположен горскому культу удальства. Если в европейских войнах эта психологическая особенность русских крестьян проявлялась в фантастической спаянности и стойкости частей, то на Кавказе требовался навык принимать самостоятельное решение, брать на себя бремя лидера. Это противоречие было преодолено тем, что каждый нижний чин стремился к лидерству своей части. Соревнование кавказских полков в доблести отмечали многие участники и современники Кавказской войны.

Одним из компонентов самоидентификации служилого человека в России было его представление о том, что государство («казна» и «начальство») в обмен за его подневольную службу брало на себя обязательство о нем заботиться (провиант, обмундирование и т.д.). Кроме того, власть осуществляла руководство - от военного воспитания до конкретных команд в лагере и в бою. На Кавказе человек в шинели оказывался в совершенно ином положении: обеспечение пищей, одеждой, организация ночлега и устройство жилища в подавляющем большинстве случаев являлось его личным делом. Офицеры корпуса не особенно заботились о снабжении своих подчиненных: во-первых, это было практически неисполнимым делом в отсутствии правильно организованного интендантства. Во-вторых, в таком случае им пришлось бы нести ответственность за все эксцессы, неизбежные при реквизициях.

Отсутствие видимой линии фронта, невозможность различать мирных и немирных горцев держали солдат и офицеров в состоянии постоянного стресса. Неадекватных реакций на поступки местных жителей в такой обстановке было не избежать. Солдат Кавказского корпуса имел принципиальное отличие от нижнего чина, участвующего в «европейской» войне. Он в большинстве случаев должен был самостоятельно принимать решения, причем от их правильности напрямую зависела его жизнь. Волконский Н. Лезгинская экспедиция в Дидойское общество в 1857 году // К.С. Т.1. С.374-378. Возможность выслужить чин, дающий право на личное и даже на потомственное дворянство в условиях Кавказской войны, превращалась из призрачной, как это было в других регионах, в практически достижимую реальность. Мирная обстановка оказывалась препятствием на этом пути.

Второй параграф «КОМАНДНЫЙ СОСТАВ КАВКАЗСКИХ ВОЙСК» в основном объясняет причины повышенной мотивации офицеров, служивших на этой имперской окраине. Начиная с 1836 г., практиковались годичные командировки гвардейских и армейских офицеров для приобретения боевого опыта горной войны. Большинство прибывших старалось выслужить крест или чин, и перерыв в походах являлся для них личной трагедией. Гвардейцы-командировочные играли роль неформальных инспекторов. Поэтому им всеми правдами и неправдами старались представить возможность отличиться для представления к ордену. Андреев В. Воспоминания из кавказской старины // К.С. Т.1. С. 89 Немалое число офицеров оказывалось здесь под воздействием романтических устных и письменных рассказов, причем приезжали «из России» уже «настоящими кавказцами», что в их представлении было синонимом человека, постоянно рвущегося в бой. Кавказ был притягательным местом для неудачников, пытавшихся в новой обстановке как то исправить карьеру. Лисицина Г.Г. Князь Д.И.Лукомский и его дневник // Звезда. 1998. №7. С.129. Служили на Кавказ и совершившие проступок, и подозреваемые в таковом. В 1830-е годы даже формировались отдельные отряды из разжалованных для того, чтобы предоставить им возможность отличиться. Филипсон Г.И. Воспоминания. М., 1885. С.235-237. На Кавказе корнеты и поручики могли проявить инициативу, немыслимую на полях «европейских» сражений. Вследствие уже упоминавшегося восприятия горской воинской культуры, командирам приходилось поддерживать свой статус не только уставной субординацией, но и проявлениями неформального лидерства, что, в свою очередь, становилась дополнительным фактором обострения ситуации. Специалисты в области военной социологии отмечают стремление офицеров и солдат-профессионалов к активным боевым действиям, поскольку состояние войны соответствует их жизненной стратегии. См. Burkhardt J. Soziologie der Gewalt. Opladen. 1997.

Многие элементы военного хозяйства на Кавказе оказывались непригодными. Альтернативой голоду часто была военная добыча. Присоединение Закавказья открыло дорогу в офицерский корпус армянской и грузинской знати, которая в служебном рвении нередко превосходила представителей «титульной» нации, поскольку у местных уроженцев-военачальников в отношениях к противнику содержались и родовые заповеди.

Отсутствие надежной связи между отдельными частями русских войск на Кавказе вело к складыванию совершенно особой ситуации в управлении. Требования оперативности толкали к предоставлению «частным начальникам», как тогда говорили, особых полномочий, поскольку правильная схема: главнокомандующий - подчиненные ему командиры - командиры войсковых частей действовать просто не могла. При этом они несли ответственность за ситуацию в «подведомственном» районе, и лучшим средством выглядеть хорошо в глазах высшего начальства, было проявлять активность. Но даже имитация боевых действий являлась сильнейшим провоцирующим раздражителем для противника. Таким образом, командный состав Кавказского отдельного корпуса по своим характеристикам и особенностям службы был склонен скорее к пролонгации конфликта, нежели к его погашению.

В третьем параграфе «ОТДЕЛЬНЫЙ КАВКАЗСКИЙ КОРПУС КАК СУБЭТНОС» рассматривается процесс складывания специфической общности, обладающей рядом признаков этноса и военно-монашеской организации. Полки, составлявшие ядро военной группировки на Кавказе, находились там без перерывов в течение нескольких десятилетий, что создало благоприятные условия для восприятия горской военной культуры. Несмотря на то, что эти части прославились в боях с пруссаками, шведами, французами и турками, своим главным военным поприщем считали Кавказско-горскую войну, о чем свидетельствуют предания и регалии Апшеронского, Кабардинского, Куринского, Тенгинского, Навагинского и других полков. Некоторые участники боевых действий осознавали эту особенность: «…Кавказская война не есть война обыкновенная; Кавказское войско не есть войско, делающее кампанию. Это скорее воинственный народ, создаваемый Россией и противопоставляемый воинственным народам Кавказа для защиты России..», - писал служивший на Кавказе князь Д. Святополк-Мирский. Акты Кавказской Археографической Комиссии. Т.11. С.59 Осознание себя «местным племенем» проявилось в том, что чины полков, воевавших здесь с «ермоловских» времен, себя именовали «кавказцами», а части, пришедшие на пополнение корпуса в 1840-е годы, называли «российскими», причем последнее выражение имело откровенно презрительный оттенок. Дело доходило до того, что «кавказцы» не считали обязательным оказание поддержки «российским», когда те попадали в трудное положение. При этом выручка тех частей, с которыми устанавливались отношения кунаков, считалась святым делом. Дондуков-Корсаков. Мои воспоминания. 1840-1844 // Старина и новизна. Вып. 6. СПб., 1903. С. 52 Эта взаимная неприязнь частей одной армии очень показательна. Люди с общим языком, религией, присягой и подданством, посчитали все это второстепенным, выдвинув на первую позицию в самоидентификации принадлежность к своему полку. Стратегия выживания в условиях Кавказской войны строилась на корпоративной основе. Солдат осознавал, что его существование полностью зависит от сохранения жизнеспособности (читай - боеспособности) роты. В этом отношении он полностью уподоблялся горцам, для которых условием выживания было благополучие рода. Такая практика организации военного дела была важной причиной того, что на Кавказе власти столкнулись с уникальным явлением - «приватизацией» войны, которая для солдат и офицеров стала не просто выполнением присяги, а личным делом, которое они выполняли не за страх, а за совесть. Если «в России» полковое хозяйство только компенсировало недостатки интендантской системы, то в специфических условиях Кавказа оно способствовало «приватизации войны». Угон артельного скота, уничтожение посевов и построек воспринималось как покушение на собственность каждого солдата, и в ответных действиях с большей или меньшей отчетливостью проявлялись личные мотивы.

Особый характер Кавказской войны проявился в том, что казаки, солдаты и офицеры не только сдавались в плен или перебегали к противнику, но и обращали оружие против своих бывших товарищей по оружию. Ближайшая охрана Шамиля состояла из бывших чинов российской армии, принявших ислам и ставших самыми преданными мюридами. Загорский И. Восемь месяцев в плену у горцев // К.С. Т.19. С.228-229. Трансформация кавказского полка в особое «племя» создавала благоприятные психологические условия для того, чтобы бежавший к горцам солдат, например, Тенгинского полка, без смущения стрелял в апшеронца или эриванца, поскольку это вполне укладывалось к его «племенное» сознание. В известной мере этому же служил и пример горцев, которые охотно воевали против своих соплеменников. Если в факте массового дезертирства поляков и татар просматриваются издержки организации и комплектования имперской армии, а также последствия использования службы как формы наказания и санации общества путем удаления элементов, опасных в социальном и политическом отношениях, то в переходе на сторону врага русских ( в тогдашнем понимании этого слова) в полной мере проявилась «особость» Кавказской войны.

В пятой главе «ИРРЕГУЛЯРНЫЕ ВОЙСКА НА КАВКАЗЕ» речь идет об участии в войне терских, кубанских и донских казаков, а также национальных формирований. Первый параграф «КАЗАКИ НА КАВКАЗЕ» посвящен военно-антропологическому изучению процесса складывании специфических милитаризированных территориальных структур в этом регионе. Их главными задачами являлась защита азиатских окраин державы и их «освоение», под которым понималось достижение доминирования «русского элемента» в экономической, социальной и культурной сфере. Особенности формирования терского казачества способствовали тому, что жители станиц этого войска без особых проблем воспринимали горскую культуру. В этом уникальном субэтносе слились и переплавились следующие элементы: 1) вольное казачество с многовековым опытом выживания в экстремальных условиях фронтира; 2)русское старообрядчество с его мощной корпоративной культурой и столь же мощной резистенстностью; 3)туземцы; 4) русское и украинское крестьянство; 5)казаки других войск, переселенные на Кавказ согласно видам начальства. Отражением фронтирного поведения было восприятие терцами «горской» тактики, многих воинских и бытовых обычаев. На Кубани, в отличие от Терека не оказалось «ядра» для формирования казачьего войска на «местном фундаменте», поэтому на северный Кавказ были переселены украинцы - бывшие чины реестровых полков и легендарные запорожцы. Проблемы адаптации кубанцев к особым условиям Кавказской войны во многом объяснялись тем, что в отличие от русских солдат, их военная культура не являлась продуктом казенного воспитания и обучения. Для потомка малороссийских казаков навыки «держать границу» были частью его народного быта. Появление пластунов в кубанском войске можно рассматривать как ответ на горский «вызов», позволявший основной массе казаков сохранить свою военно-национальную идентичность. Полифункциональность вооруженных сил России проявилась на Кавказе в том, что казачьи войска здесь выступали в роли колонистов, а также служили интеграционной структурой для туземцев.

Второй параграф пятой главы «НАЦИОНАЛЬНЫЕ ФОРМИРОВАНИЯ В КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЕ» посвящен участию в ней туземных милиций, ополчений и частей, существовавших на постоянной основе. Практика использования местных людских ресурсов в имперских целях началась еще в эпоху Петра I. В 1800-1878 гг. представители всех народов Северного Кавказа и Закавказья служили в иррегулярных войсках и участвовали в боевых операциях. Выставление вооруженных отрядов было условием заключения договоров о вхождении в состав России, многие формирования участвовали в операциях добровольно. Милиции и постоянные национальные части по замыслу правительства должны были служить средством интеграции кавказской элиты и местом воспитания административных кадров для администрации этого региона. Привлечение милиций к операциям правительственных войск было одним из проявлений известного имперского девиза «разделяй и властвуй»: командование старалось исключить тем самым возможное объединение племен на антироссийской платформе. Кроме того, военная служба позволяла контролировать многочисленные асоциальные элементы, так называемых «удальцов». Боевая ценность национальных формирований напрямую зависела от «приватной» заинтересованности их участников: они воевали исключительно в своих интересах. Если милицию «заставляли» идти в поход, она или разбегалась, или имитировала участие в бою, или даже переходила на сторону противника. Дагестанский конно-иррегулярный полк был сформирован первоначально из тех, что считал имама Шамиля своим кровным врагом. История национальных формирований на Кавказе является серьезным доводом в пользу того, что устоявшийся в отечественной историографии тезис об антиколониальном, национально-освободительном характере Кавказской войны требует основательной ревизии.

Русская армия самим своим присутствием дестабилизировала обстановку во многих районах Северного Кавказа, поскольку изменяла соотношение сил между туземными родами и племенами. Те, кто принимал русское подданство, автоматически становились под защиту армии, и с этих, гораздо более сильных позиций смотрели на своих соседей. Национальные формирования сыграли положительную роль в окончании войны. Уже упоминавшаяся политическая дробность и аморфность горского общества не позволяла европейской военной машине найти точку приложения своей силы. Действия милиции и частей типа Дагестанского конно-иррегулярного полка доводили едва ли не до каждого жителя представление о «преимуществах» русского оружия, способствуя тем самым погашению конфликта.

В «Заключении» содержатся выводы, которые формулируются в следующих основных положениях, выносящихся на защиту:

1. Традиционные хронологические рамки Кавказской войны (1817-1864 гг.) являются спорным конструктом, составленным из тезисов дореволюционной, советской и постсоветской историографии. Боевые действия, которые сопровождали процесс включения Северного Кавказа в состав Российской империи растянулся на полтора столетия от Персидского похода 1722-1723 гг. до восстания в Чечне и Дагестане 1877-78 гг. Длительность войны стала основной причиной трансформации войск Кавказского корпуса.

2. Вооруженные силы России, оказавшись вне соответствующей социокультурной среды, вынуждены были отказаться от многих элементов западного военного дела, заимствовать таковые элементы у местных народов для более успешного выполнения своих функций. Это проявилось в «приватизации» войны, в «варваризации» войск, в признаках трансформации регулярной армии в своеобразный субэтнос.

3. Специфика политической культуры Северного Кавказа и особенно существование в этом регионе множества суверенных территориальных, социальных и этнических единиц предполагали «убеждение» каждой из этих единиц с помощью насилия или угрозы такового в бесперспективности вооруженного сопротивления правительственным войскам. Такая задача была трудновыполнимой для военной организации европейского типа.

4. У народов Северного Кавказа внутри- и межплеменные конфликты не принимали тотального характера, поскольку механизмам их возникновения противостояли действенные средства их смягчения и прекращения. Армия России, будучи мощной машиной разрушения, такими средствами купирования конфликта не обладала. Поэтому на Кавказе она сама служила постоянным детонатором столкновений.

5. Мотивация военнослужащих к боевой активности была важным фактором дестабилизации обстановки. Использование местных военных ресурсов (национальные милиции, постоянные части из туземцев), необходимость военной колонизации (формирование Кубанского и Терского войска) также были конфликтогенным фактором.

6. Кавказская война представляла собой сложный комплекс конфликтов межгосударственного, этнического, религиозного и социального характера. Наряду с этим одной из важнейших особенностей этой войны было столкновение между двумя военными организациями (горской и российской).

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях

Монография:

1. Лапин В.В. Армия России в Кавказской войне XVIII-XIX вв. СПб. Изд-во «Европейский Дом». 2007. 270 С.- 24 п.л.

Статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых журналах:

1. Лапин В.В. Мемуары адмирала И.А. Шестакова // Вспомогательные исторические дисциплины. Т.XIV. СПб.,1983. С.216-229. - 1,0 п.л.

2. Лапин В.В. «Если бы не военные, то было бы плохо» // Родина. 1993. №1. С.86-93. - 0,5 п.л.

3. Лапин В.В. Национальные формирования в Кавказской войне. // Вестник молодых ученых. 2006. №12. Вып. 2. С.26-32. - 0,5 п.л.

4. Лапин В.В. Хронологические рамки Кавказской войны в контексте ее историографии // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2007. Серия 2. История. Вып.3. С.78-89. - 0,8 п.л.

5. Лапин В.В. Черноморский флот в Кавказской войне // Морской сборник. 2007. №1. С.72-77 - 0,5 п.л.

6. Лапин В.В. Армия России в Кавказской войне // Исторические записки. 2007.Т.10 (128). С.139-165. - 1,5 п.л.

7. Лапин В.В. Стратегия русской армии в Кавказских войнах XVIII-XIX вв. // Военно-исторический журнал. 2007. №12. С. 20-22. - 0,5 п.л.

Другие публикации:

1. Лапин В.В. Армия дореволюционной России в современной западной историографии // Государственные институты и общественные отношения в России XVIII-XX вв. в зарубежной историографии. СПб., 1994. С.7-31. - 2,0 п.л.

2. Лапин В.В. Wehrpflicht im zaristischen Russland // Die Wehrpflicht: Entstehung, Erscheinungsformen und politisch-militдrische Wirkung. Mьnchen,1994. P.171-180. (Воинская повинность в царской России). На немецком языке. - 1,0 п.л.

3. Лапин В.В. Собственный Его Императорского Величества конвой. // Проблемы всемирной истории. Сборник статей в честь Александра Александровича Фурсенко. СПб., 2000.С.236-242. - 0,5 п.л.

4. Лапин В.В. Постойная повинность в России // Английская набережная, 4. Ежегодник Санкт-Петербургского научного общества историков и архивистов. 2000 год. СПб., 2001. С.117-131. - 2,0 п.л.

5. Лапин В.В. Воспоминания солдата. Рассказ бывшего унтер-офицера Апшеронского полка Самойлы Рябова о своей боевой службе на Кавказе. Предисловие // Россия и Кавказ. Сквозь два столетия. СПб., 2001. С.341-357.- 1,0 п.л.

6. Лапин В.В. Национальные воинские формирования на Кавказе. (ХVIII-XIX вв.) // Английская набережная, 4. Ежегодник Санкт-Петербургского научного общества историков и архивистов. 2001 год. СПб., 2001. С.84-90. - 0,7 п.л.

7. Лапин В.В. Национальные формирования в Кавказской войне // Россия и Кавказ. Сквозь два столетия. СПб., 2001. С.108-126. - 1,0 п.л.

8. Лапин В.В. Волго-Каспийский транзит в исторической перспективе. // Петербург - окно на Восток. 1809-1914 гг. ХII российско-финляндские чтения. Санкт-Петербург. 2002., С.19-20. - 0,1 п.л.

9. Лапин В.В. Армия в империи - империя в армии: организация и комплектование вооруженных сил России в ХVI- начале ХХ вв. The Army of Empire - Empire in the Army: The Structure and Recruitment of the Russian Armed Forces in the 16-20 centuries. // Ab Imperio. Теория и история национальностей и национализма в постсоветском пространстве. Theory and History of Nationalities and Nationalism in the Post-Soviet Space. Т.4. 2002. С.109-140. -2,3 п.л.

10. Лапин В.В. История Кавказской войны. Пособие к лекционному курсу. СПб., 2003. 79 С. - 5,5 п.л.

11. Лапин В.В. К вопросу о хронологических рамках и типологии Кавказской войны XVIII-XIX вв. // Страницы Российской истории. Проблемы. События. Люди. Сборник статей в честь Бориса Васильевича Ананьича. СПб., 2003. С. 94-100. - 0,5 п.л.

12. Лапин В.В. Казачьи войска на Кавказе // Военный комментатор. 2005.№ 1(6). С.25-33 - 0,7 п.л.

13. Лапин В.В. Военные планы покорения Кавказа // Кавказ и Российская Империя: проекты, идеи, мифы и реальность. Начало XIX - начало XX вв. СПб., 2005. С.9-29 - 2,0 п.л.

14. Лапин В.В. Русская армия в Кавказской войне XVIII-XIX вв. // Английская набережная 4. Вып.5. СПб., 2006. С.31-66 - 2,0 п.л.

15. Лапин В.В. Кавказская война в исторической памяти. // Историческая память и общество в Российской империи и Советском Союзе (конец XIX - начало XX века). СПб., 2007. С.153-164 - 0,7 п.л.

16. Лапин В.В. Введение всесословной воинской повинности на Кавказе. (Конец XIX - начало XX вв.) // Власть, общество и реформы в России. История, источники, историография. Материалы всероссийской научной конференции 6-7 декабря 2006 г. СПб., 2007. С.7-22 - 1,0 п.л.

17. Лапин В.В. Les noms des navires de guerre //Les sites de la memoir russe. T.1. Geographie de la memoire russe. Sous la direction de Georges Nivat. Paris, 2007. P.333-349. - 1,0 п.л.

18. Лапин В.В. Ермолов - покоритель Кавказа. Размышления перед портретом // Отечественная история и историческая мысль в России XIX-XX вв. Сборник статей к 75-летию А.Н. Цамутали. СПб., 2006. С.439-444. - 0,5 п.л.

19. Лапин В.В. Дезертиры в Кавказской войне XVIII-XIX вв. // Армия и общество в Российской истории XVIII-XIX вв. Сборник трудов международной заочной научной конференции. Тамбов, 2007. С.67-72 - 0,5 п.л.

20. Лапин В.В. Кавказская война XVIII-XIX вв. в исторической памяти России // Россия XXI. 2007. №6. С.83-101 - 1,0 п.л.

21. Лапин В.В. Солдаты имперской армии на окраинах империи // Военно-мобилизационная деятельность государства и российское общество в XVII-XX веках. Сборник статей. Тамбов, 2008.С.36-42 - 0,5 п.л.

Размещено на Allbest.ru