Закат Московского царства. Царский двор конца XVII века

Размещено на http://www.Allbest.ru/

Размещено на http://www.Allbest.ru/

Российская академия наук

Санкт-Петербургский институт истории

Специальность: 07.00.02 - Отечественная история

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Тема:

Закат Московского царства. Царский двор конца XVII века

Седов Павел Владимирович

Санкт-Петербург - 2009

Работа выполнена в Санкт-Петербургском институте истории Российской Академии наук

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук, профессор Алексеев Юрий Георгиевич

доктор исторических наук, профессор Козлов Сергей Александрович

доктор исторических наук, профессор Козляков Вячеслав Николаевич

Ведущая организация:

Российский государственный педагогический университет имени А.И. Герцена

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Санкт-Петербургского института истории Российской Академии наук.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат исторических наук П.В. Крылов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В качестве диссертации представлена монография: Седов П.В. Закат Московского царства. Царский двор конца XVII века. М., 2008. ? 604 c.

Актуальность исследования определяется принципиальным значением для отечественной истории, изученной в монографии проблемы российского самодержавия, рассмотренной на материалах второй половины XVII в. Ее актуальность связана с определением исторического места России в общеевропейском контексте.

Предмет и объект исследования. Объектом исследования является царский двор второй половины XVII в., политическая и придворная история 1667-1682 гг. Предметом исследования является механизмы и практика функционирования царского двора, сословная политика центральной власти, взаимодействие государя с правящей элитой, биографии придворных. Традиционно исследователи используют понятие государев двор, подразумевая под ним корпорацию столичного дворянства. Кроме этого понятия автор использует и более широкое - царский двор - совокупность всех сторон жизни двора, включая всех его служащих, в том числе и на женской половине, а также повседневную придворную жизнь.

Хронологические границы исследования. Последние годы царствования Алексея Михайловича (1667-1676) и последовавшее затем царствование его сына Федора Алексеевича (1676-1682) составляют особый этап в истории России. Начало хронологического периода исследования ? 1667 г., когда закончилась тринадцатилетняя война с Речью Посполитой, завершившаяся присоединением Левобережной Украины и Киева. Церковный собор 1666-1667 гг. зафиксировал начало раскола Русской православной церкви и осудил патриарха Никона, завершив многолетнее противостояние царской и патриаршей власти. В 1667 г. произошло и важное событие в экономической истории России: был принят Новоторговый устав, с которым связан новый этап в торговой и финансовой политике с элементами протекционизма и меркантилизма. Конец 1660-х - начало 1670-х гг. отмечен стремительным ростом численности московских чинов и изменениями структуры государева двора. Эти перемены совпали по времени со смертью царицы Марии Ильиничны в 1669 г. и новым браком царя с Натальей Кирилловной в 1670 г. Последовавшее противостояние придворных кланов Милославских и Нарышкиных определило придворную историю всей последней четверти XVII в. Верхней границей исследования является 1682 г. - конец царствования Федора Алексеевича. Следующий период - годы регентства царевны Софьи - составляют особый период политической истории.

Цели и задачи исследования. Целью исследования является определение сущности и типологии самодержавной власти, изучение царского двора в определенный хронологический период российской истории (1667-1682). Автор поставил следующие исследовательские задачи:

- изучить структуру и практику функционирования Государева двора 1667 - 1682 гг.;

- проанализировать политическую и придворную историю в указанный период;

- рассмотреть преобразования и проекты реформ царствования Федора Алексеевича;

- дать характеристику виднейшим политическим и придворным деятелям;

- проанализировать характер перемен в культуре и быте в конце XVII в.

Методика исследования. Работа выполнена на основе базовых принципов исторической науки, прежде всего принципов историзма и системности. Принцип историзма предполагает изучение событий в их развитии, взаимосвязи и конкретности. Принцип системности ориентирует на анализ фактов как проявления системных явлений - в данном случае Царского двора.

В исследовании использованы институциональный и функциональный методы. Институциональный метод, то есть анализ через изучение институтов власти и управления, является традиционным при изучении истории Средневековой Руси, а его возможности связаны с вычленением структуры власти и управления.

Функциональный подход позволяет вскрыть повседневную практику управления, которая не совпадала с нормой. Функциональный метод особенно труден при изучении истории русского Средневековья из-за недостатка источников, однако именно он открывает и наибольшие возможности для постижения средневекового общества. Автор считает важным использовать преимущества обоих методов, не противопоставляя их друг другу.

Для детального изучения придворной и политической истории автор использует также просопографический и проблемно-хронологический методы. Их сочетание позволяет восполнить ограниченное число нарративных источников и документов личного происхождения, характерное для истории Средневековой России.

Состояние изученности вопроса. Оценку сущности самодержавия как составной части проблемы типологии российской государственности можно свести к двум основным концепциям. Большинство исследователей видит в российском самодержавии разновидность, пусть и весьма своеобразную, европейского абсолютизма. Другая точка зрения состоит в том, что оно являлось формой восточного деспотизма. Обе эти концепции отводили аристократии малозначимую роль в политической жизни страны.

Принципиальное значение для решения проблемы типологии российской государственности на материалах XVII в. имеет оценка взаимодействия царя и Думы. В.О. Ключевский и С.Ф. Платонов видели в боярстве силу, противостоящую поступательному усилению московского самодержавия. В.О. Ключевский писал об «исторической смерти боярства как правящего класса», которое являло собой в конце XVII в. «зяблое, упалое дерево».

Впервые мысль о политическом и культурном подъеме московской знати в конце XVII в. высказана В.К. Никольским в статье 1928 г. Он связал развитие самосознания и политической культуры русской знати с эволюцией политического строя России в сторону порядков Речи Посполитой и оценил оживление деятельности Земских соборов 1680-х гг. как тенденцию к превращению их в односословные дворянские комиссии, подобные польским сеймам. Польская формула «народ есть шляхта» на русской почве превращалась в формулу «вся земля ? это дворянство».

Новаторская идея В.К. Никольского об эволюции русской знати XVII в. не получила развития, и в дальнейшем возобладало негативное отношение к боярству предпетровской поры. Критические оценки советской историографии в адрес московского боярства восходили к концепциям В.О. Ключевского и С.Ф. Платонова, но огрубляли и упрощали их позицию. Так, в духе концепции борьбы реакционного боярства и прогрессивного дворянства даже такой исследователь как А.И. Заозерский противопоставил царя Алексея Михайловича его Думе, оценивая ее как близорукую, тщеславную «историческую декорацию».

В 1950-е годы в советской историографии сложилась концепция перехода России во второй половине XVII в. от монархии сословно-представительной (по определению С.В. Юшкова) или сословной (по уточнению К.В. Базилевича) к абсолютизму. В 1960-1980-е годы эта концепция господствовала в отечественной науке, что предопределило ее детальную разработку в трудах Н.В. Устюгова, Н.С. Чаева, Л.В. Черепнина, С.О. Шмидта, А.В. Чернова, Н.Ф. Демидовой и многих других. Согласно этой концепции формирование абсолютизма проявилось в отмирании сословного представительства в виде Земских соборов, распаде служилого города и переводе большей части поместного дворянского ополчения на положение т.н. полков «иноземного строя», растворении боярства в массе дворянства, проникновении городовых дворян в состав столичного дворянства и даже в Думу, росте значения Ближней думы, в развитии воеводской власти и приказной системы, бюрократизации управления, подчинении церкви со стороны светской власти. Следствием этих процессов стало расширение социальной опоры самодержавной власти, формирование единого шляхетского сословия, усиление царской власти.

Дальнейшее уточнение ряда важнейших положений этой концепции и даже ее критика долгое время не приводили к ее общему пересмотру. Уже в новый историографический период, начиная с 1960-х годов, сложились условия, позволившие увидеть в боярстве нечто иное, чем «изменников», расправа над которыми оправдывала жестокость царской власти. Благодаря трудам А.А. Зимина, Н.Е. Носова и особенно В.Б. Кобрина было установлено, что на протяжении веков боярство было опорой и неотъемлемой частью системы самодержавия. Применительно к XVII в. этот поворот в историографии связан с монографией Р. Крамми (1983 г.), рассматривавшего это столетие как золотой век боярства. Подход Р. Крамми поддержан как в отечественной (О.Е. Кошелева, А. П. Павлов), так и в зарубежной историографии (П. Бушкович, М. По). Р. Крамми пришел также и к обобщающему выводу о том, что типологически самодержавие XVII века ближе к монархиям Восточной и Центральной Европы - Пруссии и Австрии. Для этих стран так называемого восточного абсолютизма характерна большая роль знати в управлении страной.

Тем не менее, по-прежнему весьма живуче убеждение в том, что русская аристократия XVII в. была отчуждена от практики высшего управления и неспособна воспринять новые веяния. В духе концепции В.О. Ключевского исследователи по-прежнему связывают усиление самодержавия XVII в. с падением значения боярства (Г.В. Талина, 2001).

Мысль о косности боярства XVII в., противостоявшего закономерной европеизации страны и не способного воспринять новые идеи, мешала оценить тот очевидный факт, что придворная знать и была той социальной средой, которая первая воспринимала новшества из-за рубежа, в основном из Речи Посполитой. Именно придворные первыми в России одевали иноземное платье, строили себе палаты и храмы в новом, т.н. нарышкинском стиле, учили иностранные языки, в том числе и латынь, читали иноземную литературу и т.д.

В зарубежной историографии сущность российского самодержавия понималась как разновидность восточной деспотии (Р. Пайпс). В 1990-е гг. такой взгляд на особенности российской государственности получил поддержку и среди отечественных исследователей (В.Б. Кобрин, А.Л. Юрганов, В.М. Панеях). Концепция восточного деспотизма также подразумевает несамостоятельность, сервильность Думы по отношению к царю, но не в связи с уменьшением роли боярства в XVII в., а в связи с отрицанием самого существования сословий в Московском государстве. При таком подходе боярство предстает не как верхушка служилого сословия, а как изолированный чин, т.е. думные люди находились во дворце, но не составляли постоянно действовавшего органа власти, привлекались государем к решению дел по его усмотрению. Важно подчеркнуть, что концепция самодержавия как восточной деспотии разработана на материалах XVI в., в первую очередь, в связи с опричниной. Применительно к исследованию XVII столетия, где источники позволяют более детально изучить систему и практику осуществления власти, концепция восточного деспотизма не использовалась исследователями для развернутого анализа.

Научная новизна работы состоит в том, что впервые в историографии фокус исследовательского внимания сосредоточен на политической и придворной истории как самоценной исследовательской задаче. Такой подход позволил проанализировать роль и значение Боярской думы, патриарха и других важнейших институтов власти, практику осуществления центральной власти, персональное влияние видных придворных на принятие важнейших государственных решений. Политические и придворные события изучаемого времени исследованы в диссертации с полнотой и детализацией, не имеющей аналогов в историографии. Конкретно-историческое исследование практики высшего управления второй половины XVII в. выполнено на широком фоне социальной политики, что позволило представить развернутую характеристику самодержавия в избранный период.

Основные положения, выносящиеся на защиту:

1. Существующее в историографии представление о русской знати XVII в. как о «зяблом, упалом дереве» и о растворении боярства в массе дворянства нуждается в пересмотре. В действительности при малолетних и болезненных государях последней четверти XVII в. имел место обратный процесс: роль и значение Боярской думы возрастают, одновременно происходит заметное обогащение русской знати на фоне оскудения основной массы дворянства.

2. Во второй половине XVII столетия в России складывается придворное общество как форма взаимодействия государя с правящей элитой в период перехода от средневековой монархии к монархии Нового времени. Зарождение этого процесса относится к первой половине XVII в., а его дальнейшее развитие - уже к XVIII столетию.

3. Преобразования времени царя Федора Алексеевича, предварявшие более радикальные реформы Петра I, носили половинчатый характер, поскольку не сопровождались решительным отказом от московской традиции. В этом смысле они принадлежали более к средневековому периоду русской истории.

4. Перемены в культуре и быте последней четверти XVII в. были частью более длительного процесса перехода России от Средневековья к Новому времени. Вплоть до конца XVII в. элементы нового в культуре еще не противостояли «старине», а сосуществовали с ней. Исследовательское понятие «западник», применяемое к тем деятелям этого времени, кто был способен хотя бы частично воспринимать передовой опыт западных соседей, является некорректной модернизаций.

Практическая значимость работы. Основные выводы диссертации позволяют по-новому исследовать историю России на рубеже Средневековья и Нового времени, в том числе проблему типологии российского самодержавия и проблему закономерности петровских реформ. Результаты исследования могут быть использованы в трудах обобщающего характера, при чтении лекционных курсов, а также в конкретных исследованиях, посвященных проблемам истории XVII в. Введенные в научный оборот новые источники расширяют представления исследователей о политической и придворной истории, истории культуры второй половины XVII в.

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации формулировались и публиковались автором на протяжении двадцати лет в двух монографиях (в том числе - одной коллективной), а также в научных статьях (более 40 публикаций) ? общим объемом 90,6 п.л., представлялись на конференциях, в том числе и за рубежом. Автор выступал с докладом на Президиуме Отделения истории и литературы РАН, на международных конференциях в Москве, Санкт-Петербурге, Эдинбурге, Париже, Берлине, Будапеште, Тампере, Киле и других городах.

Структура работы. Монография состоит из введения, трех частей (восьми глав), заключения и двух приложений, в которых даны списки выборных дворян и посадских людей на «собор ратных и земских дел» 1681 ? 1682 гг.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении дана характеристика основных источников исследования. Центральное значение для политической истории России XVII в. имеют документы Разрядного приказа (РГАДА. Ф. 210). Сопоставление на персональном уровне всех сохранившихся боярских книг и боярских списков за 1667-1682 гг. позволило сделать важный вывод о порядке их составления и степени достоверности. Сведения боярских списков о пожаловании в чин для думных людей обычно соответствовали действительности, но иногда в боярском списке фиксировали дату не пожалования в чин, а записи в боярской список. Для думных людей такая разница могла составлять один - два дня, для низших чинов Государева двора - несколько месяцев. Сведения о смерти московских чинов вносились в боярские списки по специальным памятям. При работе с большим числом имен случались ошибки, и тогда умершего могли переписывать из одного списка в другой на протяжении нескольких лет, а то и целого десятилетия с пометами «на службе». Такие погрешности источника незначительно влияют на статистическую обработку боярских списков (менее 1% состава), но их важно учитывать при использовании сведений персонального характера.

Неопубликованные разрядные записи, текущая приказная документация позволяют проследить день за днем события при дворе, установить важнейшие служебные назначения. В столбцах Разрядного приказа, в документах Посольского и дворцовых приказов автором выявлены десятки писем думных и ближних людей друг другу, большая часть которых не зафиксирована в описаниях фонда. Эта переписка отражает практику управления Московской Руси через личное поручение царя. В отличие от официальных памятей, которыми сносились между собой приказы, эти письма носили полуофициальный характер: корреспонденты обращались друг к другу по имени и отчеству и сообщали о текущих делах управления. Часть писем сохранялась среди приказных дел, поскольку они служили формальным основанием для исполнения изложенных в них поручений. Приказная переписка, которая впервые вводится здесь в научный оборот как комплекс материалов по политической истории ХVII в., позволяет проследить принятие важнейших государственных решений, выявить скрытые пружины осуществления власти.

Систематические сведения обо всех грамотах, запечатанных царской печатью, отложились в записных книгах Печатного приказа (РГАДА. Ф. 233). В работе учтены все сведения беспошлинных книг (для думных чинов, высших иерархов церкви и командиров московских стрельцов) и частично - пошлинных книг (для московских чинов).

Документация Аптекарского приказа (РГАДА. Ф. 143) позволяет привлечь сведения о состоянии здоровья членов царской семьи, думных и многих московских чинов. Многие думные люди были преклонного возраста, и состояние их здоровья играло, подчас, решающую роль в политической истории.

Исключительно важное значение для данной работы имеют документы дворцовых ведомств (РГАДА. Ф. 396) ? Казенного приказа, Царской и Царицыной мастерских палат. Эти материалы были скрупулезно изучены блестящим знатоком московских древностей И. Е. Забелиным. Ученого интересовали в первую очередь типичные проявления старомосковского быта, а множество деталей политической и придворной жизни, отраженные в приходо-расходных книгах и столбцах этих ведомств, остались за рамками его фундаментальных исследований «Домашний быт русских царей» и «Домашний быт русских цариц». Особенностью подхода И.Е. Забелина к документам дворцовых приказов было воссоздание реалий ХVII в. через описание предметов одежды, быта, дворцовых помещений и т.д. В данной работе эти документы рассмотрены, в первую очередь, как источники сведений об участниках придворной жизни. Если И.Е. Забелина интересовала преимущественно бытовая сторона дворцовой жизни, то в монографии наибольшее внимание уделено придворным событиям и их участникам.

В данной работе автор ставил своей целью учесть максимально возможное число сведений о придворных и думных чинах, содержащихся в обширной документации дворцовых приказов изучаемого периода. Тысячи датированных упоминаний об объявлении указов царя, о взносе и приеме вещей в палатах дворца, о раздаче царской милости в виде денег, одежды, сукон, мехов и украшений позволяют полнее представить повседневную жизнь дворца, выявить круг наиболее доверенных лиц. Документы дворцовых ведомств фиксировали детали придворной жизни и в какой-то степени позволяют восполнить характерный для Московской Руси недостаток воспоминаний современников и дневников. В работе использованы также другие новые источники из фондов Поместного, Посольского, патриарших и других приказов.

Значительные материалы для изучения политической истории ХVII в. сохранились в монастырских фондах. Приходо-расходные книги московских подворий монастырей и епархиальных владык и, в особенности, отписки монастырских и епархиальных стряпчих своим властям о московских делах почти не использовались как источник по политической и придворной истории Московской Руси. Этот массовый материал в наиболее полном виде сохранился в фонде Иверского Валдайского монастыря: только за период 1667-1682 гг. в фонде отложились несколько тысяч листов с описанием московских новостей (Архив СПбИИ. Ф. 181. Оп. 1). В работе использованы аналогичные материалы Соловецкого, Антониево-Сийского, Успенского Тихвинского, Нижегородского Печерского монастырей, новгородского митрополичьего дома и вологодской архиепископской кафедры.

Важным источником по политической истории являются донесения иностранных резидентов из Москвы. Частично они уже известны в историографии (по работам Г.В. Форстена, Ю.Н. Щербачева, М. Белова, Х. Эллерсика, М. По и П. Бушковича), но большая часть содержащейся в них информации еще не введена в научный оборот. Самые значительные по объему донесения нидерландского резидента в Москве И. Келлера использованы в данной работе полностью.

Часть 1. Институты власти и управления Московского государства во второй половине XVII в.

Первая часть состоит из двух глав. В первой главе рассмотрена практика государственного управления. Удалось установить, что повседневная деятельность Думы во второй половине XVII в. осуществлялась иначе, чем это изложено в литературе. Спорные дела из приказов рассматривала не вся Дума, а две трети находившихся в Москве думцев (треть списочного состава), специально назначенных для этого по царскому указу. Впервые в историографии прослежен весь путь подачи челобитных на имя царя и их последующего рассмотрения государем и думными людьми. Подробные отчеты монастырских стряпчих позволяют в деталях исследовать, как царь принимал челобитные, расспрашивал челобитчика о существе дела, рассматривал дела на своем рабочем столе в царской Комнате, велел перекладывать некоторые из них на подоконник (это означало отказ от рассмотрения) или передавал их для обсуждения думным людям, которые, «скопясь человек пять-шесть» в Золотой палате, выносили приговор. Новые данные позволяют с уверенностью утверждать: думные люди принимали повседневное участие в рассмотрении поданных на имя государя челобитных. Царь на деле правил по совету со своими думцами.

В монографии сделано наблюдение о том, что система управления приказов действовала несколько иначе, чем это можно представить по официальным документам. Существовала практика подчинения нескольких важнейших приказов одному влиятельному боярину, который мог вообще не иметь никаких формальных приказных постов. Такой боярин ведал вопросы, выходившие за пределы компетенции отдельного приказа, и отвечал перед государем за общий ход дел (в 1678 - Р.М. Стрешнев, в 1693 г. - Л.К. Нарышкин).

Подробно рассмотрена деятельность надворных комиссий на государевом дворе в отсутствие царя. Когда государь находился во дворце, практика его взаимоотношений с думными людьми не находила или почти не находила отражения в официальных документах. Когда же государь покидал столицу, возникала переписка между ним и оставленными в царском дворе думными людьми. Эта переписка позволяет представить характер взаимодействия царя и Думы: царь во всем просил совета у думных людей, а те, в свою очередь, постоянно испрашивали мнение царя. В этом проявилась характерная черта высшей власти допетровской Руси ? совместное правление царя и Думы.

Значение патриарха в системе московской власти рассмотрено через обычай благословения. Каждая встреча мирянина с главной церкви сопровождалась благословением, но это повседневное явление ускользает от исследователя, поскольку не фиксировалось в документах. Расходные книги икон патриаршего благословения позволяют проследить, каких придворных и по каким поводам благословлял глава церкви. Думные и комнатные люди систематически испрашивали благословения у патриарха по случаю своих именин и важных назначений. Исключения были весьма редки: в 1678 г. патриарх Иоаким заявил, что не может убедить думного дьяка А.С. Кириллова уменьшить налогообложение церкви, поскольку тот не ходит к нему для благословения так часто как другие думцы. Впрочем, и А.С. Кириллов испрашивал благословения у патриарха хотя бы раз в год по случаю своих именин. Этот обычай был одним из проявлений существенного влияния патриарха на повседневную жизнь царского двора. Традиция благословения патриархом всех важнейших государственных решений («по благословению святейшаго патриарха царь указал, и бояре приговорили») не соответствует определению политического строя Средневековой Руси как восточной деспотии.

Вторая глава посвящена формированию придворного общества В России во второй половине XVII в. Выдающаяся заслуга в изучении этой темы принадлежит И.Е. Забелину. В более широком контексте эта проблема рассмотрена в новаторской книге Норберта Эллиаса «Придворное общество. Исследования по социологии короля и придворной аристократии» (М., 2002, нем изд. ? 1976). Н. Эллиас обосновал мысль о закономерности расцвета придворного общества в период перехода от Средневековья к Новому времени.

До сих пор исследователи обращали внимание на придворное общество в России, лишь начиная с XVIII столетия. По мнению автора, придворное общество формируется на протяжении всего XVII в. и складывается ко второй половине столетия. Проявлением этого процесса стало двукратное увеличение численности Государева двора, превысившего в 1681 г. 7 тысяч человек. В 1670 г. впервые находим термин «царедворцы» для обозначения московских чинов. В XVIII в. этот слово будет синонимично понятию придворный.

В монографии проанализированы материальные основы формирования придворного общества. На протяжении всего XVII в. государство испытывало острую нехватку средств для обеспечения всего служилого сословия, в связи с чем власти пошли на преимущественное обеспечение верхов служилого сословия - московских чинов как наиболее надежной опоры трона. Члены Государева двора, особенно высшие чины, получали экстраординарные дачи «в приказ», которые в несколько раз превышали окладное жалование. Используя связи при дворе и в приказах, царедворцы имели преимущественные возможности для получения выгодных назначений и новых земельных пожалований. Сверх этого придворная элита получала регулярное жалование дорогой одеждой, кормовое жалование едой и питьем, на содержание лошадей и проч. Такая политика выделяла из служилого сословия ее привилегированную верхушку - Государев двор как ближайшую политическую опору трона.

Думные люди были одновременно и придворными, прислуживали государю в царской комнате. В 1670-е годы три поколения князей Одоевских одновременно заседали в Думе. Этот единственный за всю историю Думы факт был следствием службы четырех поколений этой семьи в спальниках царей и стольниках при наследниках престола. Многолетняя комнатная служба порождала особые, доверительные отношения между царем и его ближними думцами. «Шепчущий любимец» Б.М. Хитрово, «глубокой дворских обхождений проникатель» И.М. Языков и другие «ближние предстатели» достигали боярских чинов, благодаря комнатной службе. Многолетняя комнатная служба делала думных людей более зависимыми от царских прихотей, превращая представителей древних аристократических родов в привилегированных комнатных слуг государя.

Впервые в историографии рассмотрено значение спальников (комнатных стольников) в придворной жизни. Среди них особую роль играл спальник «у крюка в Комнате», который, в частности, впускал придворных в царские покоевые палаты. Через эту должность высших постов в государстве добились Б.М. Хитрово, Ф.М. Ртищев, А.Т. Лихачев и другие выдающиеся деятели XVII в. Отдельные параграфы посвящены другим придворным должностям - возницам и ухабничим, командирам московских стрелецких полков и «дворовым людям». Последние служили в многочисленных дворцовых ведомствах - Конюшенном, а также в Сытном, и Кормовом. Во второй половине XVII в. эти мелкие дворцовые слуги стали пробиваться к вершинам политической власти, достигая высших придворных и думных чинов. Такая немыслимая ранее практика была еще одним проявлением роста значения придворной службы.

В этой же главе рассмотрены два сюжета, принципиально важных для придворного общества, но обделенных вниманием исследователей ? природа боярского клана и слуги на боярском дворе. Центральное место в клановых связях занимало родство, которым обычно ограничиваются исследователи при изучении боярских кланов. Важным элементом клановых связей был институт душеприказчиков, исполнявших духовные завещания. На значение последнего института обратила внимание О.Е. Кошелева.

В монографии впервые в историографии устанавливается факт общности боярского клана, объединенного не только родством, но и связями через общий монастырь. Боярские семьи были вкладчиками нескольких монастырей, но при этом один из них находился под их особенным патронажем на протяжении нескольких десятилетий, а то и столетий. Родовая усыпальница часто объединяла общим поминальным культом и заботами по обустройству и покровительству своей обители представителей нескольких семей. Такие связи переходили «по наследству» следующим поколениям вкладчиков, даже если последние не были связаны между собой узами родства.

Этот феномен позволяет по-новому взглянуть на политическую борьбу Средневековой Руси. Боярский клан не был строго очерченной политической группировкой. Ядро клана, объединенное родством и многолетними служебными или соседскими связями, носило устойчивый характер и сохраняло верность друг другу, несмотря на перипетии придворной борьбы. Царские милости позволяли увеличивать число своих сторонников, опираясь при дворе, в том числе, и на вкладчиков «своих» монастырей. Если же боярскую семью постигали опала, то некоторые вкладчики общего монастыря могли присоединиться к иной, более удачливой группировке, что, впрочем, случалось и с родственниками. Сведения о том, кто из придворных был вкладчиком одного и того же монастыря, позволяет ввести новый критерий для изучения боярских кланов и при систематическом учете уточнить общую картину политической истории России XVI-XVII вв.

В монографии показано, что, подражая царскому быту, думные люди имели своих «дворецкого», «казначея», «конюшего», «стольников», «жильцов» и других слуг. Привилегированную верхушку такого боярского двора составляли «держальники» и «хлебояжцы» из представителей рядовых дворянских семей, которые иногда служили своим покровителям на протяжении несколько поколений. Исследователи не обращали внимания на тот факт, что таких «держальников» во множестве жаловали в московские чины.

Таким образом, наплыв рядовых дворянских фамилий в состав государева двора, особенно заметный во второй половине XVII в., получает новое объяснение. Это было не растворение боярства в массе дворянства, как писал В.О. Ключевский, а напротив, усиление придворной знати, заступничеством которой царский двор наполнялся бывшими слугами столичных верхов. Это был еще один источник формирования боярского клана, его нижних слоев: такие выходцы с боярских дворов становились верными клиентами своих высоких покровителей.

Данное явление отражает более сложную структуру служилого сословия. Вчерашние боярские слуги после пожалования в московские чины сохраняли верность своему покровителю, были «приточны» в его дом поутру, на манер самих бояр, ездивших утром к царю «челом ударить». Общее количество слуг на дворах столичной знати превышало численность самого Государева двора. В ходе смотра 1681 г. столичные чины были обеспокоены намерением забрать у них этих слуг на государеву службу, и специальный царский указ заверил придворную знать, что этого никогда не было и не будет. Служба дворян на боярском дворе была запрещена лишь при Петре I в 1701 г. Тем самым, непосредственное подчинения всех служилых людей государю было реализовано в полной мере.

Часть 2. Царский двор в 1670-1682 гг.

Вторая часть состоит из четырех глав. Первая глава посвящена политической и придворной истории конца царствования Алексея Михайловича. В ходе выбора царем Алексеем новой царицы обнаружилась исключительная роль придворных. Трое стрелецких голов представили на царских смотринах своих претенденток в царицы, а командир привилегированного стремянного приказа стрельцов Ю.П. Лутохин представил царю даже двух невест. Однако победил другой стрелецкий голова - А.С. Матвеев, чья воспитанница Наталья Кирилловна Нарышкина стала второй супругой Алексея Михайловича. В связи с этим браком возросло значение стрелецких голов - командиров дворцовой стражи, занявших ключевые придворные должности стряпчего с ключом, постельничего и дворецкого царицы.

Благодаря царской милости А.С. Матвеев сменил боярина А.Л. Ордин-Нащокина на посту главы Посольского приказа, что стало выразительным примером влияния придворной конъюктуры на внешнюю политику страны. А.С. Матвеев придерживался иной внешнеполитической линии, чем А. Л. Ордин-Нащокин. Последний советовал воевать против Швеции за выход на Балтику в союзе с Речью Посполитой и считал возможным отказаться во имя этого союза от Украины. А.С. Матвеев, напротив, считал более важным борьбу за Украину.

Возвышение А.С. Матвеева в 1670 - 1675 гг. позволяет проследить механизм взаимодействия царского фаворита с влиятельными боярскими кланами. Каково бы ни было царское доверие А.С. Матвееву, он был вынужден в борьбе со своими противниками сотрудничать с некоторыми из них. Такая практика удостоверяет значение боярских группировок в управлении страной. Царь не мог игнорировать Боярскую думу вообще. Преодолевая скрытое сопротивление родственников своей первой жены, Алексей Михайлович опирался на свою новую родню и новых советников, которые постепенно встраивались в прежнюю систему придворных кланов.

Этот процесс не обходился без конфликтов. А.С. Матвеев был не чужд интереса к западным новшествам: он считал важным поддерживать регулярное почтовое сообщение с западными соседями, ввел первый в истории России придворный театр. Против этих новшеств, усиливавших «канцлера» в глазах царя, выступил боярин князь Ю.А. Долгоруков и значительная часть Думы. В дело вмешался патриарх Иоаким, который наложил церковное запрещение на царского духовника Андрея Савиновича, благословившего царя смотреть театральные представления. Конфликт усугублялся личной неприязнью «канцлера» к главе церкви: А.С. Матвеев был женат четвертым браком, и патриарх хотел объявить этот брак недействительным.

Факты не подтверждают вывод американского исследователя Поля Бушковича о полном отсутствии борьбы Милославских и Нарышкиных в последние годы царствования Алексея Михайловича. Царские милости превратили А.С. Матвеева в самого влиятельного боярина - «царька», как его назвал иностранный резидент. Используя царское доверие, А.С. Матвеев удалил из Москвы тех придворных, которые были вкладчиками московского Знаменского монастыря, находившийся под патронажем Милославских. Эти лица и в последующие годы сохраняли верность Милославским, отличавшимся крайним консерватизмом взглядов.

Крупнейшим придворным конфликтом конца царствования Алексея Михайловича стало дело боярыни Морозовой. В историографии сложилась традиция рассматривать этот сюжет только в плане церковной истории: борьбы староверческой семьи боярыни Ф.П. Морозовой против никоновской реформы. Такой подход выявляет лишь одну сторону этого противостояния, которое было частью придворной борьбы тех лет.

В 1666 г., накануне церковного собора осудившего Аввакума и всех старообрядцев, царь отобрал у Ф.П. Морозовой половину ее вотчин и заставил, по крайней мере, для вида отречься от дониконовского обряда. Тогда Федосья Прокопьевна была третьей боярыней царицы Марии Ильиничны и не пошла на открытый конфликт, то есть поступила так же, как и большинство приверженцев старого обряда при дворе. По заступничеству государыни царь вернул влиятельной придворной боярыне земли. После смерти царицы ситуация изменилась. Если царица Мария Ильинична заступалась за старообрядцев перед царем, то при Нарышкиных А.С. Матвеев устроил для царя неслыханные театральные представления, кощунственные для ревнителей старины.

Комплексный анализ источников позволил сделать вывод, что конфликт начался не с вопросов веры, а в связи с придворной борьбой. Под предлогом болезни боярыня Морозова отказалась явиться на царскую свадьбу, поскольку ей надлежало произносить титул новой царицы. Полгода царь пытался урезонить строптивую боярыню и ее сестру Евдокию Урусову и только затем начал против них следствие в связи с их приверженностью старой вере. Соборное Уложение позволяло царю и патриарху возвести боярыню и ее сестру на костер, но боярин князь Ю.А. Долгоруков и большинство думцев выступили против. Этот факт показывает, что царская власть была не беспредельна и должна была считаться с мнением Думы. Тогда царь тайно приказал уморить несчастных женщин голодом.

Царь умело использовал имущественные интересы придворных для того, чтобы заставить их подчиниться своей воле. Огромные вотчины Морозовых были конфискованы и розданы тем, кто поддержал расправу над староверческой семьей. Ближние бояре «стоявшие над муками» Морозовой получили особо щедрые пожалования на юге страны. Муж Евдокии Урусовой развелся с опальной женой и после ее смерти выхлопотал для своего сына чин царского спальника.

Таким образом, синкретизм средневековой культуры позволяет рассматривать религиозное противостояние царя и боярыни Морозовой в контексте придворной борьбы и имущественных интересов боярских семей. В противном случае реальные события превращаются в литературный житийный сюжет.

Придворное соперничество и религиозное противостояние конца царствования Алексея Михайловича определили двойственность ситуации, в которой формировался наследник престола Федор Алексеевич. Его крестной матерью была царевна Ирина Михайловна, самая последовательная староверка во дворце, а крестным отцом - сподвижник Никона наместник Воскресенского монастыря Изосим. Первые годы жизни царевича прошли при преобладающем влиянии в его палатах мамки Анны Петровны Хитрово - постницы и ревнительницы старины. В связи с проектом посадить царевича Федора на польский престол его пытались, было, учить латыни, но, видимо, недолго. В исследовании показано, что утвердившееся в литературе мнение о знании Федором Алексеевичем латыни следует признать сильно преувеличенным.

В монографии исследована проблема возрастания церемониальности московского двора в конце царствования Алексея Михайловича. Стараниями А.С. Матвеева традиционному богомольному шествию царской семьи в Троице-Сергиев монастырь в сентябре 1675 г. был придан невиданный ранее характер пышной дворцовой церемонии. Современные исследователи уделяют повышенное внимание дворцовым церемониям, рассматривая их как из раза в раз повторяющиеся действа. Анализ источников позволил установить, что для понимания придворных церемоний не менее важно разглядеть уникальность каждой из них, представить их глазами очевидцев и участников. При таком подходе традиционное восприятие церемонии могло отступать на задний план по сравнению с новыми смыслами сиюминутной придворной жизни.

Во второй главе рассмотрено начало царствования Федора Алексеевича. По мнению А.П. Богданова, юный царь, которому не исполнилось еще и шестнадцати лет, с первых же дней крепко взял бразды правления в свои руки. Детальный анализ состояния здоровья Федора Алексеевича не позволяет согласиться с таким утверждением. Вопреки утвердившему мнению, Милославские взяли в свои руки правление не сразу после смерти Алексея Михайловича, а несколько месяцев спустя. Царь неделями и месяцами не выходил из палат, а от его имени страной правили несколько влиятельных бояр: князь Ю.А. Долгоруков, Б.М. Хитрово, князь Н.И. Одоевский и др. «Старые бояре» запретили театральные представления при дворе, пытались даже отменить крайне необходимую стране почту и выслать из России всех иностранных резидентов.

В монографии проанализированы внутриполитические мероприятия «старых бояр», важные для характеристики настроений в боярской среде. В это время был установлен запрет на местничество при дворе, в связи с чем был составлен так называемый Шереметевский список думных чинов, начиная со времен Ивана III. Таким образом, само боярство инициировало старшинство выслуги вместо традиционного местнического счета, сохранявшегося еще в армии. Установление старшинства выслуги позволяло избежать местнических конфликтов при дворе и консолидировать боярские кланы.

Автор обращает внимание на снятие запрета приобретать новые земли в южных «заказных» городах, в результате чего думные люди за три года получили на юге страны обширные земли, сопоставимые с землевладением всей Думы в 1613 г. Столько же земли получили московские чины. Такое обогащение знати за столь короткое время не имело аналогов в предшествующей истории страны. Впервые в XVII в. земельная политика государства решительно жертвовала интересами местной служилой мелкоты, страдавшей от засилья крупных землевладельцев, в пользу формирующегося придворного общества.

В монографии установлено, что крестная мать царя царевна Ирина Михайловна, Соковнины и другие староверы стали склонять Федора Алексеевича к возвращению дониконовского обряда. Этой цели служила подготовка «кашинского похода» царя к мощам Анны Кашинской, чьи персты во гробе были сложены двуперстно. Однако сопротивление патриарха и болезнь царя не позволили придворным староверам реализовать их замысел. Влияние «ближних предстателей» царя - постельничего И. М. Языкова и братьев Лихачевых, Симеона Полоцкого, выполнявшего роль наставника молодого государя, появление в царских палатах настоятеля Флорищевой пустыни Иллариона, порвавшего со старообрядцами, способствовали едва ли не первому выбору юного царя. Он отклонил предложения вернуть «старую веру», продолжив линию отца. Тем самым, очередная попытка ревнителей старины изолировать страну от западного влияния потерпела неудачу.

Возвращение в Москву И.М. Милославского в июле 1676 г. привело к ожесточению противостояния Милославских и Нарышкиных. А.С. Матвеев был обвинен в колдовстве и сослан в Пустоозеро. Использование колдовских процессов для расправы над своими политическими противниками, характерное для допетровской Руси, является отличительной чертой позднесредневекового периода русской истории.

В третьей главе проанализировано военное управление, состояние финансов и армии в связи с чигиринскими походами 1677 и 1678 гг. По мнению А.П. Богданова, Россия в эти годы уже имела «современный военно-морской флот» и регулярную армию, а Федор Алексеевич осуществлял военное руководство сам и «эффективнее», чем затем Петр I. Точки зрения о существовании регулярной армии в XVII в. придерживается и А.В. Малов.

Документы позволяют в деталях проследить как в 1677 г. хворавший Федор Алексеевич ездил на богомолья, тогда как роль царя в военном управлении оставила мало следов в источниках. По словам датского резидента в Москве, в царском окружении шла борьба между двумя внешнеполитическом линиями. «Старые бояре» справедливо видели главную опасность со стороны Турции, а «молодые советники» постельничий И.М. Языков и братья Лихачевы подсказывали немедленно начать войну со Швецией, даже не окончив ее на юге. Юный царь склонялся начать войну со Швецией и «резко третировал» старых бояр, но ничего не добился. По сохранившимся письмам можно утверждать, что военное руководство находилось в руках «старых бояр». 19 декабря 1677 г. были ликвидированы Монастырский и Челобитный приказы, которые при Алексее Михайловиче были органами контроля светской власти над церковью и личного надзора царя за всей системой управления. С учетом недавнего упразднения приказа Тайных дел произошло заметное сокращение непосредственного участия болезненного царя в управлении.

В 1677 г. определяющее влияние на принятие решений по финансовым делам имел боярин И.М. Милославский, но в марте 1678 г. он заболел рожистым воспалением ног и общий надзор за сбором дополнительных налогов с церкви царь поручил боярину Р.М. Стрешневу. Тот немедленно изменил общую направленность финансовой политики, освободив церковь от экстраординарных поборов и наложив дополнительные подати на посадских людей. Впрочем, доверенное лицо И.М. Милославского - думный дьяк А.С. Кириллов ? и в дальнейшем проявил исключительную твердость, взимая дополнительные поборы с монастырей. Однако этот выходец из гостей был одинок в боярской среде, тесно связанной с иерархами церкви и крупными монастырями, где бояре были вкладчиками. В результате очередная попытка ограничить финансовые привилегии церкви осталась более на словах, чем на деле. Идея секуляризации церковных имуществ, одержавшая верх в XVIII в., не находила поддержки у большинства думцев в XVII в.

Поворотным пунктом в войне с Турцией стал захват Чигирина турками в 1678 г. Факты не подтверждают мнения А.П. Богданова о существовании тайного распоряжения царя воеводе князю Г.Г. Ромодановскому сдать Чигирин неприятелю и тем самым заключить мир. Чигирин пал потому, что состояние русских войск заставляло русских воевод придерживаться пассивной тактики.

Элементы регулярности были присущи лишь двум выборным солдатским полкам М.О. Кровкова и А.А. Шепелева, которые на поле боя не показали себя сколько-нибудь эффективнее, чем элитная стрелецкая пехота московских приказов. Состояние русских войск в чигиринских походах свидетельствует не о существовании к тому времени регулярной армии, а о необходимости ее создания. За исключением двух выборных солдатских полков прочие полки так называемого иноземного строя сдавали оружие в казну, поскольку власти справедливо опасались, что солдаты могут продать свое оружие. В чигиринском походе 1677 г. рейтарские полки армии князя В. В. Голицына были вооружены самодельными копьями, так как их оружие не успели привезти из столичных арсеналов. По словам современника, в чигиринском походе 1678 г. «от рейтар и городовых дворян только крик был». Создание регулярной армии в России было длительным процессом. Опыт создания во второй половине XVII в. двух выборных солдатских полков, несомненно, был полезен при строительстве регулярной армии при Петре, но он все же недостаточен для общего вывода о существовании регулярной армии уже в Московском государстве XVII в.

То же относится и к процессу бюрократизации управления. Исследователи придавали преувеличенное значение объединению четырех финансовых приказов 22 мая 1680 г. под властью боярина И.М. Милославского как важной вехе в централизации финансового управления (А.С. Лаппо-Данилевский, С.М. Троицкий). В контексте придворного соперничества этого времени данное мероприятие предстает как борьба с недостатками управления в подведомственных И.М. Милославским приказах, где было много «лишние волокиты». Через полгода два приказа из четырех были изъяты из-под ведения И.М. Милославского. Анализ источников позволяет предположить, что объединение нескольких приказов под властью одного влиятельного боярина является проявлением не централизации, а децентрализации управления, поскольку сосредотачивало власть не в руках государя, а, напротив, распределяло ее между влиятельными придворными. Не случайно, такая практика имела место при юных и несамостоятельных государях, когда отдельные бояре приобретали чрезмерную значимость.

Возрастание личного участия царя Федора Алексеевича в государственных делах можно проследить с 1679 г., хотя у него не доставало еще опыта и силы воли, чтобы настоять на своем решении. Вопреки мнению «старых бояр» царь считал необходимым добиваться военного союза с Речью Посполитой. Для этого в Москву был вызван старец Антоний - в прошлом выдающийся дипломат боярин А.Л. Ордин-Нащокин. Сам царь нарушил традицию и показался перед послами Речи Посполитой в польском платье. Однако, лидеры Думы отвергли предложения старца Антония, и русско-польский союз в 1679 г. так и не состоялся.

Четвертая глава посвящена политической и придворной истории двух последних лет царствования Федора Алексеевича. В 1680 г. царь самостоятельно выбрал себе невесту - дочь выехавшего на русскую службу польского дворянина. Это событие знаменовало собой взросление царя, увеличение влияния его ближайших советников И.М. Языкова и братьев Лихачевых. Этих «ближних предстателей» царя обычно именуют в литературе «западниками». Анализ источников не дает основания для такой чрезмерной модернизации реалий XVII в. Языков и Лихачевы то проявляли интерес к западным новшествам, то, напротив, демонстрировали приверженность московскому благочестию. Эта «черезполосица» культурного поведения не позволяет применять понятие «западник» к деятелям конца Московского царства, которые никогда не выезжали за пределы страны. Цельного мировоззрения западничества просто не могло существовать в то время.

В последние месяцы царствования Федор Алексеевич проявил особенный интерес к иноземной культуре и опыту, первым из русских царей посетил Немецкую слободу. При этом его комнатный быт был соединением традиционного и нового: в его палатах рядом со множеством икон висели портреты польского и французского королей.

Часть 3. На пути к переменам

Третья часть состоит из двух глав и посвящена реформам и проектам преобразований конца царствования Федора Алексеевича. В первой главе проанализированы изменения в системе государственного управления. Степень новаторства и западного, в основном польского, влияния для преобразований царствования Федора Алексеевича является дискуссионной в историографии. С.М. Соловьев придавал этому царствованию значение поворотного пункта и начинал с этого времени Новую историю России. По его мысли, именно при Федоре Россия «тронулась, пришла в движение» и повернула после восьмивекового движения на восток - на запад: сначала под польским влиянием при Федоре, а затем под немецким - при Петре. Н.Ф. Демидова полагает, что поворотный пункт в истории России, относится ко времени Федора Алексеевича: в 1679 г. начинаются реформы уже не имеющие общего с преобразованиями Алексея Михайловича, но предваряющие реформы Петра. А.П. Богданов пришел к выводу о том, что реформаторская деятельность времени Федора Алексеевича во многом шла даже дальше петровских нововведений. В частности, по его мнению, Федор Алексеевич создал «самую мощную в мире регулярную армию (на вооружение поступили даже винтовки), впоследствии уничтоженную Петром I под восторженные крики Запада».