Закат Московского царства. Царский двор конца XVII века

В монографии введены в научный оборот новые данные о преобразованиях времени Федора Алексеевича, что позволяет более точно охарактеризовать их направленность. Царь Федор велел перевести с латыни «польскую Конституцию», повесил в своих покоях портрет польского короля. Ученик Симеона Полоцкого ? Сильвестр Медведев ? с осуждением писал в 1684 г. о неких ближних советниках царя, которые вводили «всякие новые дела в государстве, <…> иноземским обычаям подражающее». Удалось обнаружить новые сведения о таких советниках. Это был польский шляхтич Павел Негребецкий, которому царь поручил составить проект создания Академии и первую в истории России гербовную книгу русского дворянства. Еще один участник преобразовательной деятельности - стольник С.Ф. Николев ? был сыном французского полковника протестанта Николя де Манора. Ему царь поручил ведать «церковное и дворовое, и хоромное, и садовое строение на Москве». Влияние культуры западных соседей на преобразования времени Федора Алексеевича несомненно, хотя оно носило поверхностный характер

Причина поверхностности польского влияния тех лет состояла в том, что оно ограничивалось узким кругом дворцовой знати и царского двора. Большинство дворян не разделяло ни увлечение знати польским бытом, ни связанных с ним представлений о политическом устройстве.

Насколько настроения городового дворянства были далеки от обычаев соседней Речи Посполитой можно проследить на примере ликвидации губных старост в 1679 г. Губные старосты как органы сословного представительства на местах были важной частью политического устройства Московского государства. Однако выборное начало в губном управлении все более уступало приказному. При этом выборные губные старосты не осознавались местным дворянством как выразители их сословных прав. Служба в губных старостах не считалась почетной, сюда часто определяли увечных, не годных к службе дворян. Еще важнее была неспособность губных старост справиться с возвращением беглых крестьян. В этом наиболее важном для городовых дворян вопросе они всецело уповали на местных воевод, рассматривая выборное губное управление как дополнительную обузу.

Общей чертой европейских абсолютистских государств была декларация для всех сословий справедливого суда. Этой же цели служило учреждение в 1680 г. Расправной палаты. Полный состав палаты насчитывал двенадцать судей, что ассоциировалось с судом апостолов. Автор обнаружил существование принципа, согласно которому все члены палаты без исключения освобождались от всех приказных постов и тем самым должны были выступать беспристрастными судьями. Выявленные дела, рассмотренные в палате, и описания неформальных сторон ее деятельности позволили сделать вывод, что эта «Правосудная палата», как называли ее современники, не могла принципиально изменить особенности приказного делопроизводства. Система управления XVII в., пронизанная кумовством и мздоимством, не могла быть кардинально улучшена введением лишь нового аппеляционного органа еще и потому, что члены царской семьи вмешивались в решения Расправной палаты. Расправная палата не имела оснований в политическом строе Московского государства, где сословные права не получили разработанного законодательного закрепления.

Проекты изменения церковной иерархии 1680-1682 гг. отразили характерные черты преобразовательской деятельности царствования Федора Алексеевича. Это была последняя в истории средневековой Руси попытка поднять значение церковной иерархии в жизни общества. Так родилась мысль об учреждении титула папы для главы русской церкви (на это место прочили находившегося в то время в ссылке Никона). Обнаруженные автором новые данные подтверждают существование такого проекта. Под властью папы должны быть четыре патриарха, двенадцать митрополитов и 70 епископов. Создание такой грандиозной церковной иерархии отражало средневековые представления об определяющей роли церкви в жизни общества. политический самодержавный государев двор россия

После кончины Никона идея учреждения папы была отвергнута, а смерть Федора Алексеевича прервала ход реформы. Тем не менее, сам факт учреждения новых архиерейских кафедр позволяет уточнить утвердившийся в историографии взгляд на упадок церкви после дела Никона и ее подчинении светской власти. Обнаруженные новые факты подтверждают вывод Б.Н. Флори о том, что положение русской церкви второй половины XVII в. определяли две тенденции. Подчинение церкви со стороны светской власти сочеталось с консолидацией церковного сословия вокруг юрисдикции епископата, упрочением принципа непосудности церковного сословия светскому суду.

В январе - феврале 1682 г. в Москве собрались выборные представители от дворян (по одному от уезда) и от посадских людей (по двое от города). Списки дворянских и посадских выборных помещены в монографии в Приложениях I и II. Анализ документов о созыве выборных позволяет утверждать, что состав дворянских представителей определялся выбором-назначением, а не выбором-избранием: в грамотах из Москвы заранее указывалось, кого из дворян следует выслать в столицу.

Выборные от посадов вызывались в Москву по должности, служа в земских старостах, кабацких и таможенных головах. Посадские люди и крестьяне их уездов нередко использовали это обстоятельство для подачи коллективных челобитных на злоупотребление своих состоятельных земляков, служащих в старостах и головах. В такой ситуации выборные не могли в полной мере представлять все посадское население своего города. Тем самым проявлялась характерная черта верхушки посадского сословия, которая одновременно находилась на государственной службе, была частью чиновнического аппарата, обязанного собирать подати и надзирать за исполнением других государственных обязанностей.

Разделение сословий на отдельные чины, немногочисленность посадского населения в городах не позволяли сословиям дворян и горожан выступать активной политической силой даже тогда, когда власть вызывала их представителей в Москву для обсуждения общегосударственных вопросов. Активную роль в их постановке и решении играла власть, а не выборные от сословий. По словам современника, царь велел собрать выборных от посадских людей, чтобы выяснить «от чего ево великого государя казна не збирается», то есть во главу угла были поставлены интересы казны. Одновременно во многих городах был проведен сыск о злоупотреблениях воевод и приказных людей по жалобам местных жителей. Однако сколь бы власти не были заинтересованы в борьбе со мздоимством и злоупотреблениями местных властей, это не меняло традицию осуществления власти, основанную на эпизодическом привлечении населения к управлению.

Как показано в монографии, разобщенность посадского сословия не только мешала посадским людям сообща отстаивать свои интересы, но и создавала трудности для казны при взимании налогов в годы войны с Турцией (1673-1681). Предложения решить возникшие проблемы исходили не от посадских людей, которые лишь жаловались на то, что их город или отдельный чин несет несправедливо тяжелое налоговое бремя по сравнению с другими чинами или городами, а от московских властей. Во-первых, в 1681 г. на 10% было уменьшено серебряное содержание копейки - самое большое понижение за весь XVII век. По оценке иностранного резидента падение покупательной способности копейки составило даже 15%, видимо, с учетом общей инфляции и вызвало большое недовольство горожан. Во-вторых, размер главной подати страны, стрелецкие деньги, были уменьшены на 29,6%.

Анализ приказного делопроизводства позволил установить, что интересы казны вынуждали власти уменьшать различия между чинами посадских людей. Для «изравнения» податей и служеб посадских людей в Москву были вызваны по два представителя от города. Однако еще до их приезда в столицу эту работу выполнили 13 гостей, а приехавшие в Москву посадские выборные должны были лишь утвердить проведенную раскладку, уточнив детали, касающиеся их собственного города. Выборные из Болхова утверждали, что гости «польготили» посадам центра страны в ущерб южным порубежным городам с немногочисленным посадским населением. Попытки властей объединить отдельные чины для совместного несения тягла встречали сопротивление посадских людей. Так привилегированная Казенная слобода готова была даже платить больше податей, но отстояла свою самостоятельность, не желая слияния с Барашской слободой. Посадские люди отстаивали не общие права всего сословия, а интересы отдельного чина, города или региона. Объединение посадского сословия шло не через общие права и привилегии, а через обязанности перед казной.

Ярким фактом сословной политики конца царствования Федора Алексеевича является отмена местничества. Датой этой важнейшей реформы принято считать 12 января 1682 г. Удалось обнаружить царский указ с боярским приговором 24 ноября 1681 г. об отмене местничества, что, строго говоря, и является днем нововведения. 12 января следующего года это уже принятое решение было лишь подтверждено в торжественной обстановке.

Принципиальное значение имеют причины отмены местничества. Традиционно это событие оценивается как историческое поражение московской аристократии. Однако, такой подход не соответствует фактам. В историографии уже замечено, что отмена местничества произошла при активном участии знати: боярин князь В.В. Голицын возглавил Ответную палату, занимавшуюся отменой местничества, боярин князь М.Ю. Долгоруков руководил символическим сожжением местнических документов 12 января 1682 г. Однако, историографический миф об упадке знати в конце XVII в. затруднял объяснение этих фактов.

Причины такой позиции русских аристократов состояли в эволюции московской знати в придворную аристократию. Придворные второй половины XVII в. искали места за царским столом не столько службой своих предков, сколько близостью и расположением государя. Под соборным деянием об отмене местничества 12 января 1682 г. должны были поставить свои подписи не только думные чины, но и спальники, что впервые закрепляло вхождение этого высшего придворного чина в правящую элиту страны. Придворная служба фактически уравняла потомка великого князя Гедимина князя В.В. Голицына и рюриковича князя М.Ю. Долгорукова с приближенными царя Федора Алексеевича ? боярами И.М. Языковым и царским дядькой И.Б. Хитрово, хотя отцы последних служили в городовых дворянах. Примечательно, что бояре, пробившиеся в Думу благодаря придворной службе, также приняли непосредственное участие в отмене местничества. В связи с реформой боярин И.М Языков подал новый проект старшинства думных и придворных чинов, а боярину И.Б. Хитрово царь поручил составить образцовую родословную роспись. Отмена местничества отражала не противостояние боярства и дворянства, а сотрудничество старых боярских родов с представителями менее родословных фамилий и даже выходцев из городового дворянства. Все они разными путями стремились занять место на придворной службе.

В историографии не оценен тот факт, что отмена местничества не означала полного отказа от родословного старшинства. Было принято решение о пополнении Родословной книги, а фактически ? о составлении новой, которая должна была охватить всех служилых людей. На деле этот проект был воплощен лишь частично - так появилась так называемая Бархатная книга. Любопытны принципы составления новой родословной книги. В первый раздел были включены те роды, чьи предки когда-либо имели думные и высшие придворные чины. Тем самым, принцип старшинства оставался прежним (служебно-родовой), но методы и практика учета такого старшинства принципиально менялась. Они становились более гибкими, открывая возможности для новых родов легального вхождения в правящую элиту страны через придворную службу.

Нельзя сказать, чтобы знать вовсе не пыталась сохранить свое прежнее привилегированное положение. В связи с отменой местничества «палатсии боляре» советовали царю закрепить за думные чинами «вечные» наместнические титулы. По традиции такие титулы давались думным людям в соответствии с их местническим положением лишь на время дипломатических поручений. В общем контексте исторической смерти московского боярства В.О. Ключевский видел в этом проекте 1681 г. реакционную попытку расчленить страну, ввести «феодализм польского пошиба». Источники не дают оснований для такой интерпретации, поскольку речь шла только о придворных титулах и передаче их по наследству. Новая титулатура должна была сохранить для родовитой части придворной знати особенное положение. Однако этот проект не был одобрен.

Одновременно с отменой местничества под несомненным польским влиянием царь поручил своему новому советнику Павлу Негребецкому составить гербовную книгу русского дворянства, и сотенная организация дворянского ополчения была заменена на ротную. Однако в жизнь было воплощено только то, что непосредственно связано с положением придворной знати. Первый и единственно известный частный герб этого времени принадлежал думному дворянину В.С. Нарбекову, а ротная организация на деле была введена только для московских чинов.

В конце царствования Федора Алексеевича состоялся первый в истории России указ о праве дворян выходить в отставку после сорока лет службы. Этот факт, впервые установленный автором, имеет принципиальное значение в истории формирования шляхетского сословия. Первые гербы и ограничения срока обязательной службы конца XVII в. предвещали расцвет дворянских привилегий следующего столетия. Характерным отличием дворянских привилегий конца XVII в. было их применение не ко всему дворянству, а лишь к столичным верхам.

Ведущая тенденция в эволюции служилого сословия состояла в слиянии различных чинов в шляхетское сословие. Однако, по мнению автора, единство этого сословия в конце XVII в. преувеличено в историографической традиции. Стирание чиновных перегородок внутри служилого сословия шло не путем создания единого шляхетского сословия, а через формирование двух полюсов: придворного общества и городового дворянства. Различия между этими полюсами - экономические, политические, поведенческие - не только сохранялись в конце XVII в., но в некоторых отношениях и нарастали.

Такое различие проявилось и при обсуждении писцового наказа дворянскими выборными от городов. Коллективные дворянские челобитные и мнения выборных от городовых дворян предлагали властям пресечь злоупотребления столичных чинов при захвате земель мелких и средних землевладельцев, разрешить последним формально записать за собою освоенные ими поблизости земли и увеличить удельный вес усадебной земли, освобожденной от налогов. В ходе обсуждения писцового наказа в Ответной палате в марте - апреле 1682 г. царь и его окружение пошли навстречу этим чаяниям городовых дворян, и по ряду вопросов обещали им даже больше, чем они просили. Однако после смерти Федора Алексеевича обещанные дворянам льготы были отобраны. В конечном счете, земельная политика проводилась в интересах столичной знати.

В отличие от Речи Посполитой, где магнаты объединяли вокруг себя местную шляхту, в Московском государстве интересы «мочных людей» были связаны со службой при дворе, а не с отстаиванием общих с городовыми дворянами интересов. Эта особенность объясняет как феномен российского самодержавия, возвысившегося над сословиями, так и неудачу русской знати получить новые права и привилегии на манер польско-литовских магнатов.

Во второй главе изучено влияние культуры Речи Посполитой на быт правящей элиты Московского государства во второй половине XVII в. Этой проблеме посвящена обширная литература (труды К.В. Харламповича, А.И. Соболевского, А.Н. Робинсон, А.М. Панченко, Н.С. Демковой, А.С. Демина, О.А. Белобровой, Е.К. Ромодановской, И.Л. Бусевой-Давыдовой, Л.А. Черной, А.А. Тица, В.П. Выголова, В.Г. Брюсовой, Е.С. Овчинниковой, М.Н. Левинсон-Нечаевой, И.А. Селезневой, Н.А. Герасимовой-Персидской, В.В. Протопопова и др.). Особенностью подхода к проблеме в данной монографии является анализ культурных перемен как части придворной жизни.

Еще в середине столетия при московском дворе господствовало представление о том, что придворному или приказному человеку неприлично строить богатые каменные дома из опасения прослыть «посулником и злоимателем». После походов русских войск во главе с царем на территорию Речи Посполитой увиденная там роскошь нашла подражателей и при русском дворе. Царь Алексей Михайлович и его сын Федор подавали в этом пример.

Комплексный анализ различных сторон придворной культуры позволяет установить характерные черты перемен в придворной культуре и быте, временной рубеж, когда культурные новшества приобрели новое качество, а также самых активных участников этого процесса. Новым явлением для русского двора стала роскошь, характерная для придворного Нового времени. Показное богатство могло вести даже к разорению придворного, поскольку его целью была демонстрация высокого придворного статуса. Другим отходом от традиции было использование элементов иноземного быта, в основном из соседней Речи Посполитой. Переломным в плане культурных новшеств стал 1679 г., когда сам царь Федор Алексеевич проявил интерес к польской культуре. В этом интересе его поддерживали ближайшие царские советники: постельничий, а затем боярин, И.М. Языков и братья М.Т. и А.Т. Лихачевы.

Еще царь Алексей Михайлович проявлял интерес к партесному пению, а при дворе его сына, начиная с весны 1679 г., увлечение партесом получило новый, более сильный импульс. Автором выявлены новые данные о выступлениях перед царем выдающегося мастера партеса Василия Титова сына (автором впервые установлена его подлинная фамилия ? Коробов) и других певчих дьяков, что знаменовало утверждение новомодной музыки при дворе. В монографии отмечено, что сколь бы не были значимы эти нововведения, они были не более, чем новыми элементами в церковной музыкальной культуре. Светская придворная музыка появилась только при Петре I.

Изменения в одежде справедливо считаются символом перемен в русском обществе на рубеже XVII-XVIII вв. Между тем, до сих пор отсутствует комплексное монографическое исследование это важнейшего сдвига в русской культуре. Наименее изучено бытование одежды. Принципиальное значение в этом плане имеет указ Федора Алексеевича об изменении придворного платья, подготовивший более решительную реформу одежды при Петре I.

В историографии существуют различные подходы к оценке указа царя Федора Алексеевича. Текст указа до недавнего времени не был известен исследователям, и даже точная дата вызывала споры. Опираясь на свидетельства современников, С.М. Соловьев оценил указ Федора Алексеевича как ведение короткого польского платья. Эта интерпретация нововведения утвердилась в историографии.

В последние годы были предложены новые подходы к проблеме. По мнению Е.Ю. Моисеенко, вплоть до введения венгерского костюма при Петре в 1698 г. включительно, русский костюм XVII в. представлял собой моделирование нового покроя на основе известных одежд, и только введение немецкого и французского платья уже в начале XVIII столетия стало качественно другим этапом. С иных позиций подходит к проблеме С.М. Шамин утверждая, что уже в конце XVII в. у российской знати сформировался национальный костюм европейского покроя, а переломным в этом процессе стал указ Федора Алексеевича 22 октября 1680 г.

В работе предложена новая интерпретация перемен в одежде России в контексте аналогичных процессов в Восточной и Центральной Европе. Во второй половине XVII в. здесь существовало два центра моды: Франция и Турция. Французский придворный костюм демонстрировал изящество и элегантность его владельца, а турецкий - богатство и могущество. Одежда правящих верхов России XVII в. вовсе не была изолирована от внешних влияний, которые, однако, носили более сложный характер, чем это принято думать. Во второй половине XVII в. из Речи Посполитой в Россию проникали новые виды одежды: ферезея (не путать с традиционной московской ферязью) и турский кафтан. Важно подчеркнуть, что это были восточные формы одежды, они воспринимались в Речи Посполитой как отличительный знак сарматской культуры, отделявший польского шляхтича от западных соседей. Проникновение восточных форм одежды с запада шло вплоть до насаждения венгерского кафтана при Петре - последний сложился в Венгрии под сильным турецким влиянием.

На основе документов Оружейной палаты удалось установить, что в 1679 г. царь Федор Алексеевич и его ближайшее окружение стали носить парные кафтаны по польской моде: нижний с длинными рукавами и верхний - с короткими. Царь открыто продемонстрировал эту новую для московской традиции одежду в том же году перед польскими послами в связи с проектами русско-польского сближения.

Следующим шагом в этом же направлении стал царский указ с боярским приговором 22 октября 1680 г. Указ запрещал не только некоторые виды традиционной московской одежды, охабни и однорядки, но также категорически воспрещал носить и короткое иноземное платье. В этом отношении указ Федора Алексеевича принципиально отличался от петровской реформы платья. Указ 1680 г. имел придворный характер: он касался только служилых людей, и его исполнение контролировалось лишь на территории Кремля.

Автором обнаружена и опубликована домовая опись одежды князя В. В. Голицына - самая ранняя опись одежды боярина Средневековой Руси. В отличие от других описаний одежды, голицынская содержит пометки о бытовании платья хозяина в 1678-1680 гг., в том числе и в связи с указом 1680 г. К первому дню, когда следовало явиться ко двору в новом платье, были изготовлены долгополый кафтан и «кафтан короткие рукава». Таким образом, реформа предусматривала не переход на короткое платье, как это принято считать, а отказ от наиболее одиозных форм старомосковского платья. На смену охабням и однорядкам пришли долгополые турские кафтаны и польские парные кафтаны: нижний - с длинными рукавами, а верхний - с короткими.

Реформа придворного костюма при Федоре Алексеевича не порывала вовсе с московской традицией, а была частью длительного и постепенного процесса перехода от традиционного московского платья к формам европейского костюма, процесса растянувшегося на несколько десятилетий второй половины XVII - начала XVIII вв.

Также как и петровская реформа, указ царя Федора не носил характера привилегии: власти заставляли служилых людей носить одежду, которая напоминала не об их правах, а об обязанностях службы. Заимствование турских и парных кафтанов из Речи Посполитой не сопровождалось восприятием идеи самостоятельности польского шляхтича по отношению к государю. Реформа Федора Алексеевича усилила сословные различия в одежде и выделила, в первую очередь, столичных служилых людей. Городовые дворяне были вынуждены обзаводиться новоуказным платьем лишь по приезде в Москву; посадским людям, включая купечество, и духовенству было официально разрешено носить традиционное платье.

Ярким событием придворной жизни, совершенно неизвестным в историографии, стало появление новых женских головных уборов - «польских шапок», введенных с легкой руки первой жены царя Федора - Агафьи Симеоновны. Отец царицы выехал на русскую службу из Речи Посполитой, а сама государыня стала носить шапочку, оставлявшую волосы частично открытыми. Эти «девические» шапочки, отороченные мехом, царица раздаривала своим боярыням, что принципиально меняло положение замужней женщины в обществе. На смену затворническому образу жизни женщины, старательно скрывавшей свои волосы от постороннего взгляда в опаске «опростоволоситься», шла новая модель поведения, в которой женщина становилась частью придворной жизни. Сама Агафья Симеоновна открыто появлялась вместе с царем перед народом, что было отмечено современниками как небывалое новшество.

При Федоре Алексеевиче была создана первая средняя школа при Типографии, и появился проект учреждении Академии, своего рода высшего учебного заведения. Сохранившаяся «Академическая привилея» вызвала совершенно различные оценки Академии в историографии: «страшный инквизиционный трибунал» (С.М. Соловьев) и «высшая школа современного западноевропейского уровня» (А.П. Богданов). По мнению автора, такие противоречивые оценки проекта отражают одноплановость восприятия переходного периода. Для западника С.М. Соловьева следы средневекового мировоззрения в тексте «Академической привилеи» являются досадными свидетельствами отсталости России в деле образования того времени. А.П. Богданов, напротив, придает некоторым новым подходам к образованию расширительное значение, игнорируя те статьи «Привилеи», где за чтение книг на иностранных языках и общение с иностранцами следовали угрозы ссылки в Сибирь и даже сожжения на костре. Эти противоречия находят разъяснения, если рассматривать «Привилею» как документ переходной эпохи, когда средневековая традиция сосуществовала с некоторыми представлениями раннего Нового времени. Б.Н. Фонкич убедительно показал, что «Привилея» была создана Сильвестром Медведевым, возможно, с использованием более раннего текста Симеона Полоцкого. Так в документе появились черты, характерные для европейских университетов. Выпады против приезжающих из-за рубежа учителей Б.Н. Фонкич связал с личным соперничеством С. Медведева с Яном Белобоцким, приехавшим из Речи Посполитой.

В монографии проанализировано сочетание старого и нового и в каменном строительстве при Федоре Алексеевиче. В конце его правления деревянная Москва на глазах отстраивалась в камне. Кремль получил современные шатровые завершения башен, в центральных районах столицы одновременно строили около двух десятков храмов, десятки каменных палат. Надзор за дворцовым каменным строительством царь поручил С.Ф. Николеву, сыну французского полковника.

Образцом для строительства каменных палат придворной знати стали каменные палаты боярина И.М. Языкова и казначея М.Т. Лихачева. Круглые оконные столбики и отставные капители конца XVII в. отражали новые веяния в каменном строительстве: если раньше ведущую роль в композиции здания играла сама стена, то теперь она отходила назад, уступая место эффектным колонкам и наличникам. Крыши каменных богаделен на Покровке были украшены перилами с балясинами - деталь характерная для архитектуры польского Ренессанса.

Важным противопожарным новшеством стал запрет строить деревянные вторые этажи на нижнем каменном основании и крыть палаты пожароопасными материалами. Вдоль основных улиц Китай-города и Белого города предусматривалось строительство только каменных палат, ограда вдоль улиц также должна была быть сплошь из камня. Датский посланник, выехавший из Москвы в начале 1682 г. сообщал, что благодаря размаху каменного строительства царь Федор Алексеевич снискал славу покровителя строительства: «Москва при его государской державе стала каменная, которая преж сего была древянная».

Новшеством стал и замысел 1681 г. соорудить первый в России каменный храм нового стиля - т.н. нарышкинского. Этот замысел был реализован уже после смерти Федора Алексеевича и в другом месте - так возник соборный храм Донского монастыря. Примечательно, что на освящении этого храма ближайшие советники царя Федора Алексеевича Алексей и Михаил Лихачевы, причастные к перестройке столицы по новым планам, были торжественно пожалованы новыми думными чинами.

Однако разноплановые новшества каменного строительства 1680-х годов не вышли еще за пределы московской традиции. Регулярная застройка и строительство дворцов на европейский манер - явления более позднего времени.

Хрестоматийным примером изменений в российском обществе на рубеже XVII-XVIII вв. является литературный сюжет Повести о Фроле Скобееве. Обнаруженные автором новые данные подтверждают высказанное в историографии мнение о том, что основой сюжета Повести стала реальная история, приключившаяся с дочерью стольника Ордина-Нащокина, записанная на рубеже XVII-XVIII вв. участником событий стольником Ловчиковым. Как удалось установить, у стольника Воина Ордина-Нащокина действительно была дочь, которую можно сопоставить с героиней Повести Аннушкой. Последняя, согласно тексту произведения, умерла в то же время, когда скончалась и дочь исторического стольника Воина Ордина-Нащокина, сына известного боярина Афанасия Лаврентьевича.

В этом случае Повесть передает часть истории семьи Ординых-Нащокиных. В начале XVII в. псковского дворянина Лаврентия Денисьевича «убили в воровстве в Великом Новегороде, как служил свейскому королю»; его сын Афанасий Лаврентьевич, который в Новгороде познакомился с иноземцами и слыл «неглупым подражателем» западных обычаев, дослужился до боярского чина, знал латинский, немецкий, польский и молдавский языки. Латынь освоил и его сын Воин Афанасьевич, который бежал за рубеж, но затем вернулся на родину. Факты позволяют видеть в дочери Воина Афанасьевича героиню Повести Анну, которая совершила не менее отчаянный поступок, чем ее отец: без родительского благословения она вышла замуж за ловкого жулика Фрола Скобеева.

Характер последнего замечательно выражает изменение нравственных ориентиров на исходе XVII в.: «Буду полковник, либо покойник», ? говорит Фрол, пускаясь в явно сомнительную, с точки зрения средневековой морали, авантюру. Примечательно, что автор Повести не осуждает проходимца, а скорее сочувствует его честолюбивым замыслам. Даже если совпадения реальной истории семьи Ордин-Нащокиных и литературного сюжета Повести о Фроле Скобееве носят случайный характер, то и в этом случае каждая из этих историй самостоятельно свидетельствует о разрушении традиционной морали и становлении характера человека Нового времени.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

1. Детальное изучение царского двора, придворной и политической истории второй половины XVII в. позволяет предложить новое решение проблемы типологии российского самодержавия. Царь фактически правил, «поговоря с бояры». Такая практика уходила корнями в дружинные традиции, основывалась на выдающейся роли московского боярства в политической жизни страны, находила выражение в христианской идее о пользе всякого «благого совета» ? «во многом совете спасение». Христианский «дух совета», характерный для средневековой Европы, определял и лицо высшего управления Московского государства XVII в. Отличие же состояло в том, что сословное общество Средневековой Руси было менее развитым, чем в других европейских странах, и особенно это касалось сословных прав и привилегий.

Специфика русского средневекового общества состояла в том, что значение правящего слоя страны относительно государя было оформлено не законодательно, а находило выражение через практику управления. Своды законов Средневековой Руси не содержат никакой регламентации работы Думы, ее прав и обязанностей. Но это не значит, что ее не существовало и что не было таких прав и обязанностей.

Проведенное исследование позволяет прийти к выводу, что оценка самодержавия XVII в. как формы восточной деспотии является, скорее, результатом историософского или публицистического взгляда на особенности исторического развития России, чем результатом детального исторического исследования. Восточный деспотизм, то есть власть не связанную ни традицией, ни какими-либо институтами, невозможно примирить с многовековой практикой местничества, из века в век передающейся традиции боярского совета, с глубоким убеждением, стоявшим выше всякой власти, о необходимости благословения царского решения со стороны главы церкви.

2. Известный вывод С.М. Соловьева о предпетровском времени - «Народ собрался в дорогу и ждал вождя» ? был основан на убеждении, что путь будущего исторического развития страны, избранный Петром, был ясен до его появления. Как удалось показать, последняя треть XVII в. составляет особый период в истории России, со своим содержанием и тенденциями, отличными от результатов петровских реформ. Факты не укладываются в господствующую в историографии схему неуклонного укрепления самодержавия в этот период. На деле имело место не усиление, а временное ослабление самодержавной власти, что было результатом ряда как субъективных, так объективных причин.

После смерти Алексея Михайловича на престоле друг друга сменяли малолетние и болезненные государи. Борьба за престол между наследниками от двух браков Алексея Михайловича расколола правящую элиту страны и ввергла ее в длительное противостояние придворных группировок Милославских и Нарышкиных. В ход пошли обвинения в колдовстве, ссылки и даже использование столичного гарнизона для расправы над политическими противниками. В результате весь царский двор оказался заложником стрелецкого мятежа 1682 г. и был вынужден покинуть Москву. Это был единственный случай в дореволюционной России, когда столица оказалась в руках восставших на несколько месяцев.

Церковный раскол существенно ослабил возможности государства в контроле над идеологической сферой. Не только значительная часть подданных, но и многие представители знати считали действия царя неправедными. Во дворце, среди ближайшего окружения государя и даже в самой царской семье, были сторонники дониконовского обряда, которые не оставляли мысли о его возвращении. Дело боярыни Морозовой, осада Соловецкого монастыря и другие последствия реформы Никона наносили урон престижу государства, были формами открытого неповиновения царской и церковной власти.

Временное ослабление самодержавия после смерти Алексея Михайловича выразилось и в ликвидации Монастырского приказа и приказа Тайных дел, с которыми исследователи справедливо связывали усиление личного надзора царя над системой управления. Спад деятельности Земских соборов в зрелые годы правления Алексея Михайловича сменился возрождением соборной практики в 1680-х гг.

3. Вопреки глубоко укоренившемуся мнению об упадке Боярской думы во второй половине XVII в. ее численность, а вместе с ней и значение в политической жизни заметно возросли. При юных и болезненных государях конца XVII в. государственными делами заправляли влиятельные бояре и другие «ближние предстатели». По их протекции в московские чины были пожалованы десятки их ставленников. Появление множества новых фамилий при дворе во второй половине XVII в. свидетельствует не о растворении боярства в массе дворянства, как писал В.О. Ключевский, а об усилении знати, наводнившей царский двор своими бывшими слугами ? «держальниками» и «хлебояжцами». В результате боярство не умирало, а превращалось в придворную аристократию, что нашло отражение в отмене местничества.

4. Выражением сотрудничества самодержавной власти с аристократией и одновременно способом усилить ее зависимость от личной воли самодержца стало формирование придворного общества. Впервые московские государи и их советники пожертвовали интересами большинства мелких и средних землевладельцев на юге страны в пользу столичных чинов. В 1670-1680-е гг. думные и московские чины, верхи духовенства получили на юге огромные земли, которые они населили пришлыми крестьянами. Эти земельные богатства оказались едва учтенными писцовым описанием 1678 г. и не облагались налогами вплоть до податной реформы Петра. Они стали дополнительным источником богатства верхов служилого сословия, архиереев и крупнейших монастырей.

Но главными источниками благосостояния столичных чинов, питательной средой для «вскармливания» придворного общества стали придворные милости, жалование «в приказ» по особому распоряжению царя или его приближенных. Государство не имело ресурсов для материального обеспечения всего служилого сословия и в этой связи доходами казны преимущественно пользовались те, кто ближе стоял к трону. Этот процесс шел на фоне оскудения основной массы городовых дворян и вызывал недовольство с их стороны.

5. Положение самодержавной власти второй половины XVII в. определялось особенностями эволюции сословий, разделенных на множество чинов. Консолидация сословий шла под определяющим влиянием государства и вела к формированию двух полюсов в дворянском, церковном и посадском сословиях. Верхушка этих сословий была ориентирована не столько на интересы своего сословия, сколько на царский двор. При этом верхи сословий объединялись вокруг полученных новых привилегий, а остальная часть - вокруг увеличивавшихся обязанностей. Эта «разорванность» сословий XVII в. определила особенности сословного строя в России: политически активные верхи сословий верно служили самодержавной власти и не помышляли ставить принципиальные вопросы о ее пределах, поскольку целиком зависели от нее.

Придворная знать нашла объект подражания в Речи Посполитой, политические порядки которой были далеки от абсолютизма. Проекты придать думным чинам новые наследственные титулы на манер Речи Посполитой, появление первых гербов, влияние польской генеалогичеcкой традиции, право уходить в отставку после сорока лет службы и другие привилегии русской знати отражают неоднозначность политического развития России конца XVII в. Эти тенденции получат продолжение в дворянских привилегиях XVIII столетия, но они не определят лицо государства, как в Речи Посполитой, а станут частью самодержавной монархии. Временное исчезновение придворного общества в петровское время, неудача «затейки верховников» 1730 г. свидетельствуют, что русская знать не смогла занять самостоятельное положение относительно самодержавной власти. Основная причина состояла в отсутствии единства служилого сословия, оторванности столичного дворянства от городовых дворян и детей боярских.

Было бы ошибкой видеть в русской аристократии второй половины XVII в. силу, противостоящую царской власти. Московская знать гордилась верной службой русским самодержцам, стремилась не ограничить царскую власть, а оказаться как можно ближе к государю - источнику власти, богатства и придворного влияния. Поэтому правление юных монархов, составлявшее большую часть XVII века, не привело к ограничению самодержавия.

Отсутствие единства сословий, привязанность их верхов к двору, не позволили сословиям реализовать выпавший им в конце XVII в. исторический шанс политического участия в управлении страной. Ориентация верхов знати на порядки соседней Речи Посполитой не встречала поддержки основной массы дворянства. Обогащение верхов епископата и крупнейших монастырей также разительно отличалось от положения основной массы церковного сословия. Верхи купечества стали послушным орудием для взимания податей с посадских людей. Относительный «вакуум» политической воли в последней трети XVII в. существовал недолго и был заполнен железной волей Петра I, мобилизовавшего страну на решение государственных задач часто в ущерб сословным интересам подданных. Это стало возможным в рамках уже сложившейся традиции преимущественной опоры самодержавия на верхи сословий.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИОННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ИЗЛОЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ РАБОТАХ АВТОРА:

Монография

1. Седов П.В. Закат Московского царства. Царский двор конца XVII века. СПб., 2006. ? 604 с. (50 п.л.).

Глава в коллективной монографии

2. Седов П.В. Правящая элита Русского государства 1660-1680-х гг. // Правящая элита Русского государства IX - начало XVIII в. Очерки истории. СПб., 2006. С. 406-469 (4,4 п.л.).

Статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых журналах и других изданиях, определенных ВАК:

3. Седов П.В. О боярской попытке учреждения наместничеств в России в 1681-1682 гг. // Вестник ЛГУ. 1985. №9. Вып. 2. С. 25-29. (0,3 п.л.).

4. Седов П.В. Подношения в московских приказах ХVII в. // Отечественная история. 1996. №1. С. 139-150. (1,7 п.л.).

5. Седов П.В. К изучению источников по истории отмены местничества // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. XXVI. СПб., 1998. С. 209-223. (1 п.л.).

6. Седов П.В. Строительство в Москве при царе Федоре Алексеевиче // Отечественная история. 1998. №6. С. 150 - 158. (1 п.л.).

7. Седов П.В. К вопросу о достоверности данных боярских списков // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. XXVII. СПб., 2000. С. 53-63. (1 п.л.).

8. Седов П.В. Выдающиеся представители рода Лихачевых на закате Московского царства // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. XXIX. СПБ., 2005. С. 253-263. (1 п.л.).

9. Седов П.В. Ответ на дискуссию по поводу книги «Закат Московского царства: царский двор второй половины XVII века» // Отечественная история. 2008. №4. С. 170-178. (0,5 п.л.).

Другие публикации:

10. Седов П.В. Реформа служилого платья при Федоре Алексеевиче // Всероссийская научная конференция “Когда Россия молодая мужала с гением Петра”, посвященная 300-летнему юбилею отечественного флота. Тезисы докладов. Переславль-Залесский, 1992. (0.2. п.л.).

11. Седов П.В. Реформа служилого платья при Федоре Алексеевиче // Труды Всероссийской научной конференции «Когда Россия молодая мужала с гением Петра». Переславль-Залесский, 1992. Вып. 1. С. 77 - 84. (0,5 п.л.)

12. Седов П.В. Деятельность боярских надворных комиссий в отсутствие царя в Москве // Российская государственность. Этапы становления и развития. Тезисы и материалы научной конференции. Кострома, 1993. (0,3 п.л.).

13. Седов П.В. Роль государства в развитии образования в России в ХVII в. // Панорама культурной жизни стран СНГ, Балтии и Закавказья. Вып. 1-2. М., 1994. С. 1-14. (1 п.л.).

14. Седов П.В. Изменение структуры «государева двора» во второй половине ХVII в. (По боярским спискам 1667-1682 гг.) // Сословия и государственная власть в России ХV-XIX вв. Чтения памяти акад. Л.В. Черепнина. М., 1994. (0,2 п.л.).

15. Седов П.В. “Почесть”, “посулы” и “поминки” в московских приказах ХVII в. // Россия в Х-XVIII вв. Проблемы истории и источниковедения: Тезисы вторых чтений, посвященных памяти А.А. Зимина. М., 1995. (0,3 п.л.).

16. Седов П.В. Детские годы царя Федора Алексеевича // Средневековая Русь. Сборник научных статей к 65-летию со дня рождения профессора Р.Г. Скрынникова. СПб., 1995. С. 77 - 93. (1 п.л.).

17. Седов П.В. Деятельность боярских надворных комиссий ХVII в. в отсутствие царя в Москве // Studia humanistica 1996. Исследования по истории и филологии. СПб., 1996. С. 73-86. (1. п.л.).

18. Седов П.В. Появление польского головного убора в женском дворцовом гардеробе начала 1680-х годов // Русское просветительство конца XVII-XVIII веков в контексте европейской культуры. Тезисы докладов научной конференции. СПб., 1997. С. 12-14. (0,2 п.л.).

19. Седов П.В. Распространение польской моды при московском дворе в начале 80-х годов ХVII в. // Феодальная Россия: Новые исследования. Вып. II. СПб., 1998. С. 59-65. (0,4 п.л.).

20. Седов П.В. Проект учреждения папы в России // Вторые Димитровские чтения. СПб., 1997. С. 14-20. (0,4 п.л.).

21. Седов П.В. Борьба крупных монастырей против отмены тарханов в 1670-х гг. // Духовное, историческое и культурное наследие Кирилло-Белозерского монастыря: К 600-летию основания. СПб., 1998. С. 34-49. (1 п.л.).

22. Седов П.В. Подношения в системе воеводского управления Новгорода ХVII в. // Новгородский исторический сборник. Т. 7 (17). СПб., 1999. С. 130 - 163 (3 п.л.).

23. Седов П.В. Проекты изменения церковной иерархии в царствование Федора Алексеевича // Средневековое православие от прихода до патриархата. Волгоград, 1998. Вып. 2. С. 268-315. (2,6 п.л.).

24. Седов П.В. Взятки и подношения в системе управления Московского государства: практика ХVII в. // Место России в Европе. The Place of Russia in Europe. Budapest, 1999. С. 122-130. (1 п.л.).

25. Седов П.В. Дневник Патрика Гордона об обороне Чигирина в 1677 г. // VI world Congress for Central and East European studies». Abstracts. P. 380. (0,1 п.л.).

26. Седов П.В. Конец местничества // Российское самодержавие и бюрократия. Сборник статей в честь Натальи Федоровны Демидовой. М.; Новосибирск, 2000. С. 88-103. (1 п.л.).

27. Седов П.В. Россия на пороге Нового времени: Реформы царя Федора Алексеевича // Von Moskau nach St. Petersburg. Das russisсhe Reich im 17. Jahrhundent. Harrassowitz Verlag; Wisbaden, 2000. С. 291-301. (1 п.л.).

28. Седов П.В. Опись гардероба боярина князя Василия Васильевича Голицына // Россия ХV-XVIII столетий. Сборник научных статей. Юбилейное издание. Волгоград; СПб., 2001. С. 267-282 (1. п.л.).

29. Седов П.В. Хождение во власть гостя Аверкия Кириллова // Торговля, купечество и таможенное дело в России в ХVI-XVIII вв. Сборник материалов международной конференции. СПб., 2001. С. 90-95. (0,3 п.л.).

30. Седов П.В. Перемены в одежде правящих верхов России в конце XVII в. // Место России в Евразии. Будапешт, 2001. С. 172-181. (0,7 п.л.).

31. Седов П.В. Создание Расправной палаты // Russische und Ukrainische Geschichte. Vom. 16-18. Jahrundert. 2001. С. 97-108. (1 п.л.).

32. Седов П.В. Оборона Чигирина в 1677 г. // Российское государство в XIV - XVII вв. СПб., 2002. С. 485-508. (2 п.л.).

33. Седов П.В. Культурный традиционализм средневекового кормления и его модернизация в петровскую эпоху (на примере Новгорода) // Первая Всероссийская научно-практическая конференция грантополучателей программы Межрегиональные исследования в общественных науках «Потенциал социально-гуманитарных наук и проблемы развития современного российского общества». Сборник аннотаций докладов и выступлений. СПб., 2002. С. 57-58. (0,1 п.л.).

34. Седов П.В. «Самая действенная русская конституция» (Культурный традиционализм средневекового кормления и его модернизация в петровскую эпоху) // Чело. 2003. №1 (26). С. 35-47. (1,7 п.л.).

35. Седов П.В. Выдающиеся представители рода Лихачевых на закате Московского царства // Историческое источниковедение и проблемы вспомогательных исторических дисциплин. СПб., 2002. С. 75-76. (0,1 п.л.)

36. Седов П.В. Спальники конца царствования Алексея Михайловича // Нестор. СПб., 2005. №7. С. 177-189. (1 п.л.).

37. Седов П.В. «Он мне свой…» (Свойство при московском дворе XVII в.) // Нестор. №7. СПб., 2005. С. 190-199. (1 п.л.).

38. Седов П.В. Historiographie de l`autoctatie russe au seuil de l`epocque moderne (fin du XVII-e siecle)// Magazine. Universite Paris 8. 2005. №8. P. 21-22. (0,1 п.л.).

39. Седов П.В. Челобитная князей Одоевских о своих родовых землях накануне отмены местничества // Исследования по истории средневековой Руси. К 80-летию Юрия Георгиевича Алексеева. М.; СПб., 2006. С. 338-344 (0,4 п.л.).

40. Седов П.В. Боярские «хлебояжцы» и свойственники // Времена и судьбы. Сборник статей в честь 75-летия Виктора Моисеевича Панеяха. СПб., 2006. С. 133-142 (0,6 п.л.).

41. Седов П.В. «Царь указал, и бояре приговорили» (к истории московской практики управления второй половины XVII в.) // Памяти Лукичева. Сборник статей по истории и источниковедению. М., 2006. С. 252-267. (0,7 п.л.).

42. Седов П.В. Русский человек в эпоху перемен (жизнь придворного конца XVII в.) // Санкт-Петербургский международный летний культурно-исторический университет. Реформы в России XVI - начало XX в. СПб., 2006. С 4-33. (2 п.л.).

43. Седов П.В. Российское самодержавие накануне реформ Петра I // Труды кафедры истории России с древнейших времен до XX века. Т. II. «В кратких словесах многой разум замыкающее…». Сборник научных трудов в честь 75-летия профессора Руслана Григорьевича Скрынникова. СПб., 2007. С. 437-444. (0,6 п.л.).

44. Седов П.В. Волынский Василий Семенович; Одоевский Юрий Михайлович; Пронский-Рыбин Иван Петрович; Черкасский Михаил Алегукович; Шваль Иван; Шереметев Петр Васильевич Большой // Великий Новгород. История и культура IX-XVII веков. Энциклопедический словарь. СПб., 2007. С. 127, 364-365, 401, 533-534, 536, 538. (0,3 п.л.).

45. Седов П.В. Долгоруков Михаил Юрьевич // Большая российская энциклопедия. Т. 9. М., 2007. (0,1 п.л.)

Размещено на Allbest.ru